Елена, любовь моя, Елена!

Глава XII,

в которой Фетида просит Гефеста выковать для ее сына новое оружие, а мы становимся свидетелями горя Ахилла, потерявшего своего друга Патрокла. Заканчивается глава описанием грандиозной битвы между богами у стен Трои.

Фетида вступила в бронзовый дворец Гефеста. Встретивший гостью на пороге карлик Кедалион провел ее в огромную кузницу. Там среди языков пламени в клубах дыма сидел великий искусник и, обливаясь потом, ковал бронзовые прутья. Судя по тени, падавшей от Гефеста на стены, можно было подумать, что ростом он выше Геракла, а лицом прекраснее Аполлона. В действительности же бог этот был невысок, некрасив и хром. Вокруг разлетались сверкающие искры, полыхали горны, текли реки расплавленного золота и серебра.

В углу кузницы двадцать столиков-треножников, изготовленных для отца богов, ждали окончательной отделки. Они были снабжены колесиками и во время пира могли сами и подкатывать к столу, и укатывать назад. Другим чудом техники были здесь золотые служанки, двенадцать механических дев:

То есть, по-нашему, роботов, наделенных способностью мыслить и говорить.

– Главное их достоинство в том, что я могу остановить их, когда угодно, – говорил обычно Гефест, посмеиваясь. – Жаль, нет у меня возможности делать то же самое с моей женой Афродитой. Будь я способен на это, включал бы ее по ночам, в постели, а выключал утром, едва она раскрывает рот.

В дверях появился карлик с горящим факелом.

– Мой добрый хозяин, – сказал он, – к тебе тут гостья, способная преисполнить тебя радости.

Он отступил, чтобы пропустить Фетиду. При виде гостьи Гефест действительно от радости едва не потерял голову: схватив свою палку из слоновой кости, он, хромая, поспешил ей навстречу.

– О Фетида, о свет очей моих, какое счастье видеть тебя здесь! Ты знаешь, как признателен я тебе и Эвриноме, спасшим меня от смерти в морской пучине, когда моя сука-мать сбросила меня с Олимпа.

– О дорогой Гефест, – сказала опечаленная Фетида, ласково обнимая Гефеста, – боюсь, что пришло время мне просить у тебя, умелец, помощи…

– …Ты только прикажи, о Фетида, и я с радостью, как всегда, выполню твое повеление, – почтительно отвечал ей бог.

– Тебе, вероятно, известно, с каким отвращением согласилась я на супружество с Пелеем, взявшим меня силой, – сказала Фетида краснея. – Но этого пожелал великий Зевс, и я никак не могла уклониться от его неправедной воли.

– Мне ведомо, дорогая, как ты страдала, и с того дня я всеми силами души возненавидел Пелея, хотя порой, к собственному своему удивлению, даже завидую ему, – признался неисправимый волокита Гефест.

– У нас родился прелестный ребенок, которого я нарекла Ахиллом, – сказала Фетида, начав свой рассказ, пожалуй, слишком издалека. – Едва малыш научился ходить, я отнесла его на гору Пелион и доверила заботам Хирона, который мог дать ему все полезные знания. Добрый кентавр вскормил его костным мозгом льва и медвежьим жиром, и ребенок вскоре стал таким сильным, что уже в шесть лет убил своего первого вепря. Но Калхант предсказал, что сын мой погибнет в сражении. И я, чтобы не пустить Ахилла на войну сменила ему имя и, переодев в женское платье, спрятала его среди дочерей царя Ликомеда.

– Мне эта история известна, – прервал ее Гефест, – но слышал я, что сам Ахилл рвался в битву против Трои.

Признаюсь, Фатум спросил его, какая жизнь ему больше по душе – долгая и скучная или короткая, но славная…

– …И Ахилл выбрал славу, – заключил Гефест.

– Совершенно верно. Но сейчас он находится в Троаде и предается отчаянию, ибо Гектор, сын Приама, убил самого близкого его друга, а враги похитили его оружие – дар богов его отцу.

– Твоему горю можно помочь, о моя милая Фетида, – утешил ее искусный мастер. – Сейчас я выкую для Ахилла новое оружие и доспехи – еще более прочные и прекрасные, чем те, что боги подарили на свадьбу Пелею. Если бы я мог отвести от него смертельную опасность, я и это сделал бы с радостью, но, поскольку я не наделен такой силой, пусть хоть доспехи Ахилла будут достойны его доблести.

Прежде чем приступить к работе, хромоногий бог схватил лемносскую губку и отер ею пот со лба и косматой груди. Служанки поднесли ему серебряный ящик, из которого он вынул золотые щипцы и молот. Удары молота разнеслись под бронзовыми сводами, как колокольный звон, и чем сильнее стучал бог по наковальне, тем светлее и радостнее становилось его лицо. А механические девы носились взад-вперед по кузнице: раздували мехи, раскаляли горны, плавили олово в тиглях, выливали в формы золото и серебро.

Первым делом бог огня принялся за щит: он сделал его пятислойным – два слоя из бронзы, два – из меди и один – из золота. Рисунки на центральном круге изображали Вселенную – с солнцем, луной, морем, небом, землей и созвездиями. Звезды Большой Медведицы располагались вокруг большой звезды (не Полярной ли?), которая «единая чуждается мыться в волнах Океана»[86]), то есть одна из всех никогда не скрывается за горизонтом. Затем Гефест изобразил на щите сцены из жизни двух городов: одного – мирного, другого – охваченного войной. В первом можно было увидеть брачные пиршества и праздничные шествия; во втором, осажденном, как Троя, в первых рядах нападающих выделялись позолоченные Арес и Афина. В круге, окаймлявшем центральную часть щита, Гефест воспел мирную сельскую жизнь, изобразил пахарей, жнецов и крестьян, собирающих виноградные гроздья. Затем шли сценки из жизни скотоводов – пастухи отражали нападение двух львов на стадо волов; юноши и девушки плясали там перед крестьянским домом. Все это он обрамил широким серебряным ободом, являвшим собой реку Океан.

Когда я был мальчишкой, учеником младших классов гимназии, описания Ахиллова щита привели меня в такой восторг, что я изобразил его на куске картона и подарил учительнице. Она, в свою очередь, передала его директору, и, к великой моей гордости, было решено выставить мой щит в актовом зале. Может, он и до сих пор там?!

Леонтий понимал, что в этот день ему не удастся повидать Ахилла. Да и только ли в этот… Кто знает, как долго придется ждать удобного случая.

Пелид, уткнувшись носом в пыль, лежал ничком на земле у ног убитого Патрокла и предавался отчаянию. Голова его была посыпана пеплом, хитон измазан сажей. Чуть поодаль, в уголке, плакали его друзья – Антилох, Эвдор и Писандр. В глубине шатра громко рыдали рабыни, бия себя кулаками в грудь и царапая до крови лицо.

– О женщины, – промолвил, всхлипывая, Ахилл, – чем зря рвать на себе волосы, омойте лучше тело моего бедного друга, умастите его, изувеченного, елеем, сотрите с него сгустки крови и наполните раны, нанесенные троянскими копьями, растопленным жиром животного, которому минуло девять лет. Только так вы сможете отвратить от тела Патроклова мух и не дать ему зачервиветь.

– Но тело героя сейчас даже целее, чем было при жизни, – успокоила его одна из рабынь. – Должно быть, какая-то богиня посетила нас ночью и наполнила его ноздри нектаром и амброзией.

Ахилл слегка приподнял голову, желая убедиться в правоте слов рабыни, а потом снова стал корить себя:

– О Ахилл, Пелеев сын, и не стыдно тебе оставаться в живых, коли не сумел ты сохранить жизнь любимейшему другу? Где обретался ты, когда Патрокл скрестил оружие одновременно с богом и с двумя смертными? Ты сидел на солнечном бреге, бездельник, и любовался морем! А ведь сам, помнится, клялся отцу Патрокла Менетию защищать его сына от всех напастей и вернуть живым и здоровым в Опунт с подобающими трофеями – рабынями, серебром и золотом! О лживый Ахилл, о клятвопреступник Ахилл!

Голос героя становился все мрачнее. Вдруг он исторг из своей груди такой могучий крик, что его услышали даже Зевс на Олимпе и Фетида на дне морском:

– Патро-о-окл!

«Человек таким голосом кричать не может, нет!» – подумали они.

Воины окружили жилище Ахилла, но никто не осмеливался переступить его порог. Внезапно дверь с грохотом повалилась на землю, и взорам собравшихся предстал охваченный исступлением Ахилл совершенно нагой, с налитыми кровью глазами Мгновение стоял он неподвижно в тени зеленого навеса, потом с отчаянием в глазах, словно безумный, помчался к берегу: в эту минуту он был похож на коня, удирающего от возничего.

– Патро-о-окл! снова вскричал герой, мчась по мелководью и взметая фонтаны брызг.

– Ахилл потерял рассудок! решили испуганные ахейцы. – И может прикончить любого, кто станет у него на пути!

– Но он же голый и безоружный, – заметила одна женщина. – Попытайтесь хотя бы остановить его, пока он не разбился о скалы.

– Безоружный-то он безоружный, но все равно может убить, – возразили ей самые боязливые, стараясь держаться от Ахилла подальше. – Он и голыми руками придушит.

Некоторое время спустя подошли главные вожди: первым явился Аякс Теламонид со своим неизменным другом Тевкром, за ними – Одиссей, Диомед, Менелай, Нестор и, наконец, на колеснице, влекомой парой белоснежных коней, великий Агамемнон, вождь всего греческого воинства. Узнав, что сын Пелея лишился рассудка, он пожелал убедиться в этом самолично. Через несколько минут мнимого безумца окружила сотня вооруженных воинов, чтобы попытаться удержать его. Но тут Ахилл внезапно остановился сам, и на лице его вновь появилось свойственное ему выражение спокойной суровости. Он недоуменно огляделся по сторонам, словно очнувшись от дурного сна, и заговорил своим низким, ровным голосом:

– О мои соратники, о мои испытанные в битвах друзья, однажды мы с Агамемноном поссорились из-за прекрасной розовощекой девы, и это был, поверьте, поистине счастливый день, но не дня нас, а для Гектора и всего рода Приамова. Ах, если бы Брисеида погибла от стрелы Артемиды в тот самый день, когда я пленил ее в Лирнессе! Но сегодня я укрощаю свой гнев и клянусь вам, братья: долго будут лить теперь слезы троянские женщины с узкими опоясками на бедрах!

– О слуги Ареса, – воскликнул, в свою очередь, Агамемнон, – хочу сказать вам, что если мы тогда и поссорились, то повинны в том не сами: Зевс, Фатум и эринии настроили против меня богиню ошибок Ату. Она помрачила мой разум! Злобная богиня легкими шагами ступает по головам людей и заставляет их творить ошибки так, что сами они того не замечают. Правильно сделал отец богов, когда схватил Ату за длинные ее косы и низверг с Олимпа!

– А я, – подхватил его слова Пелид, – стал жертвой обманщицы Холле, речи которой, как известно, бывают слаще меда, капающего с пчелиных сот!

В общем, как и всегда, натворив глупостей, люди попытались свалить всю вину на богов: им не хотелось признать свою ошибку, значит, отвечать за нее должны были Ата, Аполлон, Зевс и Холле.

– Забудем прошлое, о Пелид! – предложил Агамемнон, протягивая руки. – Теперь уж все равно, кто из нас двоих получил большую выгоду и кто пролил больше горьких слез. Все мы – ахейцы, и это главное!

Хочешь не хочешь, приходится констатировать, что почти всем распрям когда-нибудь наступает конец: враги становятся друзьями, так называемая вечная ненависть оказывается совсем не вечной. Не зря поется в одной неаполитанской песне: «Кто получил, тот получил, а кто отдал, тот и отдал».

Поскольку ссора с Агамемноном окончилась преломлением хлеба и кубком вина, Ахиллу оставалось только дожидаться возвращения матери с новыми доспехами. А когда герой увидел оружие, выкованное для него Гефестом, он, конечно же, пришел в невероятное возбуждение и пожелал немедленно опробовать его в битве с троянцами.

Первым делом он приказал Автомедонту приготовить колесницу, но возничий и сам об этом позаботился, и три коня – Балий, Ксанф и Педас уже более часа нетерпеливо перебирали копытами.

– О Балий и Ксанф, – обратился Ахилл к двум из них (полагаю, к великой обиде третьего), – сегодня у вас одна только задача: вынести меня с поля боя живым и невредимым, чего вы не сделали с моим другом Патроклом. Увы, лишь в жестокой схватке ахейцам удалось отбить его тело.

На что Ксанф – он один из тройки обладал даром речи – не без горечи ответил:

– Можешь поверить, о Пелид, что мы-то рады вернуть тебя в твой шатер в целости и сохранности. Но знай: смерть уже дышит тебе в затылок. И в этом повинны не мы, простые кони, а бог, который могущественнее даже самого Зевса-тучесгустителя.

– О Ксанф, – воскликнул Ахилл, разочарованный столь не оригинальными речами, – ты тоже предрекаешь мне раннюю погибель? Все знают, что Фатум определил мне умереть молодым и вдали от отчего дома. После долгих раздумий я сам выбрал такую судьбу. Родившемуся героем важнее всего прожить отведенное ему мойрами время в радости. Для меня же нет большей радости, чем убивать врагов… да, убивать, убивать и еще раз – убивать!..

– Я предупреждаю тебя, – сказал Ксанф (возможно, его устами говорила сама Фетида), – возьмешь снова оружие в руки – смерти тебе не миновать.

Тут вперед вышел Леонтий, решивший все-таки передать Ахиллу просьбу Поликсены о свидании. Как знать, не заставит ли любовь такой прекрасной девушки изменить отношение героя к превратностям судьбы?! Леонтий уже готов был заговорить с Ахиллом, но его опередили старик Феникс и обливающаяся слезами Брисеида.

– Только не заставляй меня есть, добрый мой Феникс, – запротестовал Ахилл, увидев, что старик направился к нему с блюдом всякой вкусной еды, – в моем теле не осталось места ни для чего, кроме жажды расплатиться с врагами. А ты, розовощекая Брисеида, утри слезы: пусть за нас все решит сама судьба.

Невольница, уже основательно расцарапавшая себе лицо и грудь после гибели Патрокла, поняла, что настаивать бесполезно: Ахилл был упрям, и никто не смог бы повлиять на его решение.

Надев на себя выкованные Гефестом доспехи, герой потряс ясеневым копьем,[87] подаренным его отцу добрым Хироном, и легко, несмотря на громоздкое снаряжение, вспрыгнул на колесницу. Леонтий лишь посмотрел вслед герою, умчавшемуся к стенам Трои в сопровождении горланящих мирмидонцев.

Появление Ахилла на поле битвы побудило Зевса изменить свое решение о невмешательстве богов. Теперь, когда равновесие сил было нарушено, он позволил богам вмешиваться в ход событий и помогать своим любимцам. Артемида, Аполлон, Арес, Афродита, Латона и бог реки Скамандр поспешили на помощь троянцам. Афина, Гера, Гермес, Посейдон и Гефест выступили за ахейцев. Свою позицию не определила только богиня раздоров Эрида, которую интересовало лишь число жертв: чем больше народу гибло у нее на глазах, тем больше радости она испытывала.

Вступив в бой, Ахилл тщетно искал встречи с Гектором. Он нетерпеливо вглядывался вдаль – туда, где сливались две реки и возвышались троянские стены, но могучая фигура врага все не показывалась. Единственным заслуживающим его внимания воином оказался Эней, но бог Посейдон, хоть он и поддерживал ахейцев, увел его у Ахилла буквально из-под носа, прибегнув к уже избитому трюку с темным облаком. И тогда, охваченный безумный яростью, Пелид стал разить всех подряд. Среди прочих его жертв оказался и вождь пеонов Астеропей, с которым мы познакомились в предыдущей главе. Этот несчастный, увидев героя, не бросился от него наутек, как сделал бы любой благоразумный человек. Нет, он, оставаясь верным себе, впал в ораторский раж и начал рассказывать Ахиллу, чей он сын да чей внук.

– Я родом из благодатной Пеонии, – заявил он высокопарно, – и привел с собой храброе войско копейщиков. Мое племя восходит к богу Аксия – реки, орошающей страну пеонов хрустально-чистой ледниковой водой; мой отец – знатный Пелегон, прославленный копьеметатель, а отец моего отца – сам Аксий, бог реки. Таков, о великодушный Пелид, род человека, которого ты видишь перед собой!

Пелид же отнюдь не великодушно перерезал бедняге горло, так и не дав тому возможности познакомить его со своим генеалогическим древом.

Однако не все столкновения заканчивались чьей-нибудь гибелью: в ходе другой стычки быстроногий Ахилл одним махом захватил в плен сразу двенадцать противников. Вы лучше не спрашивайте меня, как ему удалось в одиночку связать сразу двенадцать человек. Но как-то он все же ухитрился это проделать. Во всяком случае, известно, что, связав пленных по рукам и ногам, он передал их одному из своих помощников.

– Этих отложи в сторонку, – сказал он. – Их я прикончу потом, на могиле Патрокла.

И не только в данном случае проявилась кровожадная натура Ахилла. Вспомним, как он убил Ликаона – сына Приама, которому не было еще и пятнадцати. Разоружить мальчишку и вонзить ему меч в сердце Ахиллу ничего не стоило.

– Не убивай меня, о благородный Ахилл, будь милосердным! – молил его со слезами на глазах Ликаон. – Сжалься над моей молодостью! Неужели моя несчастная мать для того произвела меня на свет, чтобы я погиб так рано! Ты уже убил моего брата Полидора, пронзив его насквозь своим не знающим пощады копьем. Наверно, мы прогневали чем-то Зевса, раз он поставил нас обоих на твоем пути. Но знай, я всего лишь наполовину брат Гектора, ибо матери у нас разные. Возьми меня лучше в плен, о великодушный герой: увидишь, отец даст за меня богатый выкуп.

Пустые слова! Ахилл все равно убил юношу и, пронзенного копьем, взял его за ногу и швырнул в воду Скамандра. Не следовало бы ему этого делать! Разгневанный столь жестоким поступком, бог реки стал вздувать свои воды, и высокая, метров в десять, смертоносная волна, выйдя из берегов, обрушилась на Пелида. Но тут же последовала немедленная реакция Геры: как посмело это захудалое божество вмешиваться в ее планы?! Гера кликнула на помощь своего сына Гефеста.

– Давай скорее, деточка, хромоножка моя! – сказала она ему. – Давно пора поставить Скамандра на место! Раз и навсегда! Накажи его, нашли на него великое пламя, и пусть оно не гаснет, пока Скамандр не высохнет до последней капли! А я попрошу Нота и Зефира хорошенько раздуть огонь.

Гефест тотчас выполнил приказ, и оба берега реки запылали. Волна отхлынула назад, вся земля в округе сразу же высохла, и очень скоро от реки осталось лишь голое каменистое ложе.

Все это произошло на глазах грозно насупившего брови Ахилла и объятого ужасом Леонтия. Юноша следовал за героем с того самого момента, когда тот поднялся вместе с Агамемноном на боевую колесницу. Леонтий видел, как Ахилл убивал троянцев и брал пленных, как он в одиночку сражался против десятков врагов, в каждой схватке одерживая победу. Вид сражающегося Ахилла был, должно быть, неповторимым зрелищем. Если верить Гомеру, то никакой воин на свете не смог бы противостоять ему хотя бы одну минуту. Но день удивительных неожиданностей еще не кончился: вскоре юный Леонтий стал свидетелем совершенно потрясающих событий.

Возвращаясь в ахейский стан, он вдруг увидел на равнине множество огромных, высотой не менее двух метров воинов: они наскакивали друг на друга, словно распаленные любовной страстью козлы. А оружие их сверкало так ярко, что Леонтию, чтобы не ослепнуть, пришлось прикрыть глаза рукой. Он сумел различить Артемиду, пускавшую серебряные стрелы в Гермеса, и Гермеса, уклонявшегося от них то вправо, то влево и бросавшегося на богиню с обнаженным мечом. Он видел, как Арес в обагренных кровью одеждах, набычившись, кидается на Афину, чтобы пронзить копьем ее щит.

– Ах ты тварь ползучая, – кричал бог, – забыла, как подговаривала Диомеда ранить меня до крови? Знай же, этого я тебе никогда не прощу! Ты сама управляла копьем Тидея и сделала так, чтобы наконечник его поранил мое прекрасное тело! Сейчас ты у меня узнаешь, какую муку причиняет бронзовый наконечник, вонзаясь в живот!

Но Афину совершенно не пугали его угрозы, наоборот, ведь только в борьбе был для нее смысл жизни.

Она выставила против копья Ареса свой щит и, подобрав с земли острый камень, изо всех сил запустила им в шею скотины Ареса. Удар был таким сильным, что бог войны лишился чувств.

– О безмозглая куча мяса! – закричала Афина, смеясь ему в лицо. – Поймешь ли ты когда-нибудь, что я превосхожу тебя и силой, и умом? Что я хитрее тебя да и копьем владею лучше?

Она уже хотела нанести ему второй удар, но тут Афродита, схватив Ареса за ноги, ловко оттащила бога в сторону. Ее вмешательство, однако, не ускользнуло от внимания Геры, которая тут же стала осыпать ее оскорблениями.

– Вы только поглядите на эту неверную суку, защищающую своего любовника! О ясноглазая Афина, не упускай эту грязную тварь! Пронзи ее благоуханное тело своим бронзовым копьем!

Аполлон вызвал на поединок Посейдона. Но тот, прежде чем скрестить с ним оружие, предложил ему хорошенько подумать:

– Ты моложе меня, о солнцеликий Аполлон, но у меня за плечами, как известно, немалый опыт. Если уж тебе так хочется, давай померяемся силами, однако не забывай, как обошелся с нами скупец Лаомедонт, когда мы возвели ему стены вокруг Трои: неужели он заслуживает, чтобы мы защищали его род?

– Ты прав, о могучий бог-землетряситель, – согласился Аполлон, – смертные не заслуживают божественной помощи. – Пусть грызутся между собой!

– Что ты делаешь, о трусливый брат мой! – воскликнула Артемида, заметившая, как Аполлон вложил меч в ножны. – Ты бежишь? Испугался? У тебя задрожали коленки? Отныне не желаю слышать твоих хвастливых уверений, будто ты сильнее Посейдона!

Надо заметить, что когда дело дошло до рукоприкладства, богини действовали с куда большим остервенением, нежели боги. Особенно это относится к Афине и Гере, получившим такой афронт на суде Париса.

Вообще-то и богини, и боги, за исключением Посейдона, довольно охотно включились в схватку. Великий кузнец Гефест возобновил свой поединок со Скамандром, пустив в ход природные катаклизмы: огонь против воды, извержение вулканов против наводнений, искры против грязи. Дикарка Артемида, подстрекаемая матерью Латоной, старалась поразить всех, кто поддерживал ахейцев. Гермес хотел напасть на Аполлона сзади, но сребролукий бог вовремя заметил этот маневр и, размахивая огромным мечом, стал гоняться за ним по равнине. Убить друг друга они, конечно же, не могли, поскольку от рождения были бессмертными, но причинить боль, да еще какую, умели! Повсюду только и слышались вопли, звон мечей и щитов, ужасные оскорбления и взаимные обвинения в старых – и понесенных, и причиненных – обидах.

Сидя на вершине горы Иды, Зевс наблюдал за потасовкой и от души смеялся: какой спектакль разыграли перед ним эти задиры боги! Даже то, что они переломали свое золотое и серебряное оружие и растрепали друг другу прекрасные светлые кудри, ему казалось ужасно смешным.

Пока боги цапались между собой, Ахилл, воспользовавшись случаем, продолжал разить всех направо и налево. Объятые ужасом троянцы с радостью бы укрылись за городскими стенами, но он, неумолимый, стоял как раз между ними и Скейскими воротами, и каждому, сделавшему хоть полшага в сторону города, неминуемо пришлось бы сначала сразиться с ним.

Аполлон, поняв, в каком критическом положении оказались троянцы, решил во что бы то ни стало вывести из строя вечно ускользающего от него Ахилла и тем помочь своим любимцам. Приняв обличье троянского воина Агенора, он стал провоцировать героя.

– О сын Пелея, о глупый мечтатель! – сказал он. – Ты и впрямь рассчитываешь сокрушить Трою в одиночку? Так знай же, что нас в городе великое множество, а каждый троянец, когда его вынуждают защищать свой дом, жену и детей, становится сильнее самого сильного воина. Чего же ты добьешься? Только собственный смерти!

Пелид, который, как вы, вероятно, уже заметили, лишних слов не любил, накинулся на Агенора (то есть на Аполлона в облике Агенора), а тот, прикинувшись испуганным, бросился бежать. Ахилл, естественно, погнался за ним, и это позволило троянцам скрыться за городскими стенами.

Забежав в лесную чащу, Аполлон вдруг повернулся и посмотрел на Ахилла с ехидной улыбкой. Затем, приняв свой нормальный вид, стал высмеивать героя:

– Ты что же это, жалкий смертный, преследуешь бессмертного? Неужто рассчитываешь убить бога? Разве тебе не известно, что моя жизнь не подвластна мойрам? Троянцы уже укрылись за стенами, а ты, обманутый, догонял меня и заблудился в лесу.

Ахилл понял, что его провели, и если раньше он был разъярен, то теперь и вовсе стал похож на сорвавшегося с цепи быка. Проклиная на чем свет стоит Аполлона и кипя от бешенства, он бросился к Скейским воротам. И там, к удивлению своему, увидел какого-то троянца, на котором можно было сорвать зло. Троянец стоял неподвижно, опершись о щит и, казалось, только Ахилла и поджидает. Это был Гектор. Его смертельный враг.