Ельцин. Кремль. История болезни

Глава девятая ГОЛОСУЙ ИЛИ…

В мае 1896 года, когда на престол входил новый помазанник божий Великий князь Николай Александрович, по Москве разнесся слух о чудесных подарках, которыми государь станет будто одаривать православный народ. На Ходынское поле, где воздвигнут был царский павильон, с самой ночи потянулисьподданные . Историки колеблются в точных оценках, но единодушно признают, что народу собралось невиданно – где-то под миллион.

Стояли долго. От тесноты и духоты в толпе начались обмороки. По рядам пошла паника. Возникшая давка была сопоставима с явлением апокалипсиса. В общей сложности затоптано и раздавлено оказалось 1389 человек.

Николай Александрович, узнав об этом, пришел в страшное расстройство. Но заранее намеченных торжеств отменять все равно не стал, и пока москвичи растаскивали по дворам обезображенные трупы, молодой государь премило забавлялся и вальсировал на роскошном балу…

Прошло без малого сто лет. 30 декабря 1994 года в Кремле тоже гремел бал: теперь уже новогодний. Специально для президента устроители придумали праздничную забаву: притащили весы и начали взвешивать гостей. Тому, кто окажется самым тяжелым, полагался приз – жареный поросенок.

Ельцин, как и ожидалось, потянул больше всех: 105 килограммов. Под раздавшиеся аплодисменты ему уже вынесли было тушку , но тут, словно чертик из табакерки, выпрыгнул откуда-то адвокат Макаров и побил президентский рекорд. С результатом в 122 кило Макаров увел из-под носа Ельцина приз. Он не сразу даже сообразил, какую грубую политическую оплошность совершил: всегда и во всем президент должен быть первым. Но было уже поздно…[31]

А в те самые часы, пока Ельцин и его окружение радостно отплясывали на веселом балу, в каких-то полутора тысячах километров от Кремля шли жестокие бои. Брошенная бездарными генералами на убой армия безуспешно пыталась овладеть чеченской столицей. В ночь на 31 декабря в Грозном погибло более полутора тысяч солдат и офицеров: его, Ельцина, подданных …[32]

А ведь никакой чеченской проблемы могло и не быть. Демократы придумали ее сами, в пылу затяжной борьбы с Горбачевым. Когда в сентябре 1991 года дудаевские гвардейцы разгромили законно избранный чечено-ингушский Верховный Совет, повыкидывав депутатов из окон (20 человек оказались в больнице, один – разбился насмерть), Хасбулатов – тогда еще лебший ельцинский соратник – отбил бандитам восторженную телеграмму: «С удовольствием узнал об отставке Председателя ВС республики».

Советский генерал Дудаев – это абсолютное порождение Кремля. Его (Дудаева) специально привезли в Грозный, чтобы генеральскими руками скинуть с престола тогдашнего правителя Чечни Доку Завгаева; позволили разогнать парламент, захватить основные жизненно важные объекты, сколотить ополчение.

Даже когда дудаевцы ворвались в местный КГБ, ранив дежурного и похитив весь арсенал и секретные архивы, никто и слова поперек не сказал: напротив, спешно приехавший в Грозный зампред российского, сиречь ельцинского КГБ Пятаков объяснил ошарашенным контрразведчикам, что противиться воле народа – преступно, сдавайте оружие и ищите новое место работы.

«Узнав о захвате здания, – рассказывал впоследствии председатель КГБ РСФСР Иваненко, – в течение дня я безуспешно пытался связаться с президентом России, который в это время находился на отдыхе в городе Сочи… Можно было как бы поднять группу быстрого реагирования, выехать с ней…»

И наконец самое главное:

«Однозначной оценки, что это антироссийский режим, с которым надо бороться вооруженным путем, не было. Вообще, никаких установок не было спецслужбам».

Ельцин и его свита попросту проспали Чечню. Сначала они – занимались этим Хасбулатов с Бурбулисом – собственными руками вылепили Дудаева. А потом, когда выпущенный из бутылки джинн затеял свою собственную игру, почему-то не решились обратно его в эту самую бутылку запихнуть.

В ноябре 1991 года опомнившийся Ельцин дерзнул было объявить в Чечне чрезвычайное положение, поручив всю координацию вице-президенту Руцкому. Но после этого – уехал отдыхать в Завидово, и Руцкой битых пять суток не мог до него дозвониться. Итог понятен: ЧП пришлось отменять…

Я лично до сих пор пребываю в убеждении, что дудаевский режим все годы умело подпитывался из Москвы. Его можно было свергнуть бессчетное множество раз. Но никто и палец о палец для этого не ударил.

Уже после того, как Дудаев объявил о выходе из состава России, прекратил платить налоги в общий бюджет, закрыл въезд в республику для сотрудников российских спецслужб; даже после всего этого федеральный центр – совершенно официально – продолжал перечислять ему деньги. Регулярные транши шли и из Пенсионного фонда, и из Центробанка: в проекте федерального бюджета-1993 на Чечню, например, закладывалось десять с половиной миллиардов рублей, а на Калининградскую область – для сравнения – 140 миллионов.

Вплоть до самой войны, до конца 1994 года, в мятежную республику, как и прежде, поступала российская нефть: совершенно безвозмездно, никакой оплаты за поставки не шло, хотя Дудаев тут же и перепродавал наше «черное золото» за рубеж.

А оружие? Почти весь свой арсенал, из которого будет он потом убивать наших солдат и офицеров, Дудаев получил от России в подарок. Весной 1992 года директивой Грачева ему было оставлено 37 тысяч единиц стрелкового оружия, 27 вагонов боеприпасов, 42 танка, 34 БМП, не считая таких мелочей, как зенитные установки, ракеты и артсистемы. Этим арсеналом без труда можно было оснастить регулярную армию какого-нибудь среднеевропейского государства.

Российские ПВО регулярно давали «коридоры» для пролета чеченских самолетов с оружием и контрабандой на борту (за месяц «неопознанных» судов проходило до ста пятидесяти штук). Сам Дудаев преспокойно летал по всему миру, а когда однажды ооновские «голубые каски» задержали его в Боснии, он был освобожден по просьбе… российских властей.

Москва не только привела Дудаева к власти – это лишь полдела. Она еще и удерживала его на троне, пичкала нефтедолларами, дозволяла воровать миллиарды, оберегала от любой напасти и хворобы.

Ельцин просто не мог не знать всего этого. Как знал он и то, что Чечня превращается в самую опасную черную дыру на территории России, в которой бесследно исчезают украденные миллиарды, объявленные в розыск убийцы и бандиты, процветает геноцид и работорговля.

Много раз президенту докладывали об этом, испрашивали команд – перекрыть хотя бы нефтяную трубу – но Борис Николаевич только супил в ответ брови.

Если по телу распространяется гангрена, нужно немедленно ампутировать больную конечность. Лучше отрезать руку, чем потерять все тело. Но Ельцин на операцию почему-то упорно не шел…

В принципе чеченской войны можно было избежать, даже не прибегая к хирургическому вмешательству. Если бы Ельцин встретился с Дудаевым, дело могло решиться миром.

Генерал Куликов, в те дни командующий внутренними войсками, а впоследствии шеф МВД, до сих пор убежден, что случись такой диалог, он мог «предотвратить либо саму войну, либо существенно повлиять на то, что сопротивление чеченцев, оказанное нам впоследствии, было бы не таким ожесточенным».

И ведь попытки такие были: я знаю минимум о восьми. Но всякий раз, едва доходило до дела, в последнюю минуту Ельцин встречи эти отменял.

И Ельцин, и Дудаев обладали одним и тем же комплексом, присущим большинству недалеких людей: они панически боялись продемонстрировать свою слабость и увидеть неуважение к собственной персоне.

«Нет! Если я его приму, подумают, что мы слабые!» – отвечал президент на уговоры, например, Коржакова.

В этом-то и кроется основная причина, почему языку дипломатии Кремль предпочел артиллерийские залпы: одноименно заряженные заряды не притягиваются, а отталкиваются.

Как это ни покажется парадоксальным, но у Ельцина было очень много общего с Дудаевым. И взрывным характером, и бэк-граундом своим (для чеченца генеральские лампасы, может быть, еще почетнее, чем для русского – пост секретаря обкома) они удивительно напоминали друг друга.

К власти оба президента приходили по одному и тому же сценарию: объявив крестовый поход советско-партийной номенклатуре.

У Ельцина был август 1991 года, баррикады у Белого дома. У Дудаева – такие же в точности баррикады, только размером поменьше, а взамен трех дней ГКЧП – три дня просто ЧП, столь же бездарно проваленного Центром.

Ельцин умело спекулировал на угрозе коммунистического реванша, группируя вкруг себя общество. Дудаев – на российской имперской угрозе.

А первые годы их правления? Объясните мне, в чем разница?

Одинаково вороватое окружение. Интриги недавних соратников. Провалы во внутренней и внешней политике.

Оба столкнулись с противостоянием депутатского корпуса, набранного из числа их же союзников, и почти синхронно разогнали парламенты танками.

Оба вынуждены были переписать конституцию под себя, ввести прямое президентское правление, более напоминающее монархию.

Мало кто знает, что Дудаев регулярно отправлял Ельцину преинтереснейшие послания, в которых желал старшему коллеге всяческих благ, и вообще демонстрировал несвойственное себе раболепие.

Политика Ельцина именовалась в них «историческими реформами», за которые тот «самоотверженно борется». Сам же Дудаев объявлял себя «сторонником социально-экономических преобразований, проводимых в России», и заверял в «полной поддержке со своей стороны» (это из его письма от 11 апреля 1993 года).

После того как Ельцин разогнал Верховный Совет, Дудаев послал ему эпистолу , составленную в лучших традициях обращений советской общественности, когда знатные сталевары, хлопкоробы и доярки «решительно осуждали» и «единодушно одобряли».

Вот лишь несколько цитат:

«Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию…

Желаем Вам и Вашим сторонникам решительности и стойкости в закреплении достигнутого успеха, последовательности в осуществлении курса демократических реформ…

В этот суровый час, когда решается судьба России, мы еще раз хотим заверить Вас, что мы готовы помочь в любой момент всеми средствами, которыми располагаем». (7 октября 1993 года.)

Довольно странные для злейших врагов отношения.

А может, не для врагов? Ведь не в пример политологам и журналистам, сами-то Ельцин с Дудаевым прекрасно чувствовали схожесть между собой. А любая схожесть, как известно, влечет взаимосимпатию. Да и нет больших врагов, нежели бывшие друзья…

Ельцину очень хотелось маленькой победоносной войны: именно так изволил выразиться его верный наперсник секретарь Совбеза Лобов. (Навряд ли высоколобый Лобов знал, что дословно цитирует он царского министра внутренних дел, который в 1904 году объясняя, почему Россия вступила в кампанию с Японией, тоже говорил о маленькой победоносной войне.)

Со всех сторон президента убеждали, что кампания – непремен-но будет короткой и молниеносной: вражьей кровью, могучим ударом…

Министр Грачев – тот, что навсегда останется в истории со своей фразой про парашютно-десантный полк – клятвенно обещал занять Грозный уже к 13 декабря, а еще через неделю – полностью овладеть всей мятежной республикой. Другой, титулованный ястреб , министр по делам национальностей Егоров уверял, что чеченцы будут даже посыпать дорогу нашим солдатам мукой, ибо 70% населения горячо поддерживают дорогого Бориса Николаевича.

Историческое заседание Совбеза 29 ноября, на котором окончательно было принято решение о начале войны, проходило именно в таком шапкозакидательском ключе.

«Обсуждение было безалаберным, – напишет потом в своих мемуарах Евгений Примаков. – В основном дискутировались две темы: сколько дней нужно на подготовку – семь, десять или две недели – и кому поручить операцию – Грачеву или Ерину».

Лишь два члена Совбеза – собственно Примаков и министр юстиции Калмыков – высказались против войны. Но их голоса утонули в гомоне победных реляций.

К началу кампании Генштаб не успел даже разработать мало-мальски сносного плана. У военных отсутствовали карты местности, не было никаких данных о дудаевских укреплениях и линиях обороны. Силы противника разведка представляла весьма приблизительно, занижая их как минимум впятеро.

Не мудрено, что война начала проваливаться, еще не успев начаться. Ни к 13, ни к 20, ни к 25 декабря федеральные силы – ладно что не сумели овладеть Грозным, даже не приблизились к нему на расстояние выстрела.

Штурм города, организованный бездарными генералами в предновогоднюю ночь, закончился невиданной кровью: более полутора тысяч солдат и офицеров погибли. (Генералы очень хотели преподнести Грачеву подарок ко дню рождению: 1 января ему исполнялось 47 лет.)

Грозный окончательно будет освобожден только 6 марта: ценой неимоверных человеческих жертв.

Все, что происходило потом, можно назвать одним коротким словом: позор.

Истинная, настоящая война велась отнюдь не в Чечне, а в московских кабинетах. Что толку оттого, что героически сражавшаяся армия брала город за городом, село за селом: их победы оказывались никому и даром не нужны.

В мае 1995 года федеральные силы зажали в горах крупную группировку противника. В тот момент, когда требовалось нанести последний, решающий авиаудар, из Кремля поступил вдруг приказ: отставить.

Тогдашний главком внутренних войск генерал Куликов сохранил эту предательскую телеграмму до сих пор. Она очень короткая:

«Грачеву, Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин».

Но причина была понятна и без того. Накануне слухачи МВД запеленговали Масхадова, который требовал от своих полевых командиров любой ценой продержаться до полуночи, а потом он «устроит концерт» федералам. «Переговоры на этот счет я веду», – кричал в трубку Масхадов.

Кто из окружения Ельцина вел эти переговоры с боевиками – так и осталось тайной. С чеченской стороны занимался ими дудаевский помощник Хамат Курбанов.

В высшем политическом руководстве России рядом с Ельциным находились предатели: это не паранойя, не бред, это правда. Во многом именно стараниями этих людей война искусственно затягивалась.

Начальник ГРУ Федор Ладыгин рассказывал мне, что военная разведка регулярно получала перехваты, когда полевые командиры звонили напрямую в Москву: в Белый дом, на Старую площадь.

О чем еще можно говорить?

Вместо маленькой победоносной войны Ельцин получил череду непрекращающегося позора. Страна с ужасом обнаружила, что хваленая российская армия не может победить горстку полудиких туземцев.

Чечня стала ельцинской Цусимой.

Будденовск, Первомайское – эти мало кому известные прежде географические названия превратились в символы национального срама.

Даже заблокировав со всех сторон боевиков Радуева в Первомайском (Ельцин, помнится, уверял тогда всю страну, что за каждым шагом их следят 38 мифических снайперов: почти 33 богатыря), спецслужбы не сумели разгромить банду. Она прорвала окружение и ушла в Чечню, а шеф ФСБ Барсуков лишь стыдливо разводил потом руками: кто же мог представить, что чеченцы – собаки этакие – умеют бегать босиком по снегу.

После Первомайского – ни о каких выборах президенту и мечтать было нечего. Его рейтинг катастрофически падал. В начале 1996 года он дошел уже до трех процентов («рейтинг практически отрицательный» – самокритично признает в мемуарах Ельцин) и вот-вот должен был приблизиться к нулевой отметке. Прошедшие накануне парламентские выборы закончились полной победой коммунистов и жириновцев.

Государственники не могли простить Ельцину чеченской слабости. Либералы – напротив – имперской твердости.

В таких условиях Борису Николаевичу следовало думать уже о вечном и начинать упаковывать чемоданы…

Мало, кто знает, что после Буденновска Ельцин пытался подать в отставку. Произошло это на закрытом заседании Совбеза, 30 июня 1995 года.[33]

Уволив краснодарского губернатора Кузнецова и министра внутренних дел Ерина, президент отодвинул в сторону заранее написанный текст и пустился в пространные объяснения. Он заводил сам себя, накручивал, сгущал краски, и в итоге, дойдя до высшей эмоциональной точки, неожиданно объявил: «Я принял решение подать в отставку с поста президента».

В зале воцарилась мертвая тишина. Все оторопели. Первым пришел в себя Черномырдин:

«Борис Николаевич, мы очень просим вас… не надо горячиться… виноваты все… подумайте о России»

И все разом кинулись уговаривать, успокаивать президента, наперебой объясняя, что страна без него пропадет. Продолжалось это довольно долго, доставляя президенту неимоверное удовольствие.

«Ладно, – махнул он в итоге рукой, – убедили. Люди ж действительно не поймут. Как-нибудь дотяну этот последний год, и тогда уж все – и не уговаривайте»[34].

Очень скоро о своем самобичевании Ельцин напрочь забыл. (Кассету с записью заседания предусмотрительный Илюшин успел изъять у президентского телеоператора Кузнецова.)

И сказанные в тот день слова – «дотяну последний год, и больше не уговаривайте» – Борис Николаевич тоже никогда больше не поминал.

Напротив: чем меньше времени оставалось до конца его полномочий, тем сильнее укреплялся он в мысли, что надо идти на второй срок.

В мае 1992 года, отвечая на вопросы журналистов, относительно еще бодрый Ельцин говорил: «На следующих выборах, когда кончится мой срок, я не буду баллотироваться. Знаете, есть предел и физических, и других возможностей человека».

Ан нет. Нет, оказывается, такого предела, ибо сравнивать, каким был он в 1992 году и каким стал в 1996 году – как-то даже неприлично.

До последнего дня Ельцин не торопится озвучивать свои планы. Наступил уже выборный, 1996 год, а от президента не было ни ответа, ни привета.

«Мне немного надо подождать, чтобы набраться сил как следует, – объяснял он 23 января членам Совета Федерации. – Сейчас врачи пока даже в теннис не разрешают играть».

Логика – довольно странная. Если у тебя нет сил на то, чтобы сделать всего-то одно заявление, то откуда же взяться им на предвыборную кампанию?

К тому времени, когда решился он объявить, что намерен переизбираться, это был уже тяжелобольной, измученный старик, только что перенесший два инфаркта. Всякие нагрузки были ему категорически противопоказаны. Изношенное сердце могло остановиться в любую минуту.

Даже в момент оглашения этого исторического решения Ельцин не смог дочитать до конца свою речь: он потерял голос, ибо на сей раз мучился фарингитом.

Существует версия, будто семья всячески отговаривала Ельцина от выборов.

В «Президентском марафоне» он уверяет:

«Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно измотали, выжали все соки».

На самом деле это – очередной блеф. Именно семья – жена и младшая дочь Татьяна – повлияли на окончательное его решение. В противном случае им не было никакого смысла отговаривать Ельцина от коронарографии. Но семья очень боялась возможных утечек.

Потеря власти страшила их больше, нежели потеря близкого человека. Недаром во вступлении к этой книге лечащий врач президента Владлен Вторушин открыто пишет:

«Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность».

А ведь в начале 1996 года Ельцина разбил очередной, третий за последние месяцы инфаркт.

Это случилось в любимом его Завидове. Приступ настиг президента, когда находился он на втором этаже своей резиденции. Никого из врачей и близких в тот момент рядом не было.

Его спасла лишь волшебная радиокнопка, с которой Ельцин не расставался теперь никогда: российские умельцы соорудили ее сразу после Шеннона; помимо сигнала тревоги кнопка излучала еще и радиоволны, по которым владельца могли найти с точностью до сантиметра.

По тревоге охрана и доктора пулей примчались наверх. Президент был настолько плох, что не мог даже самостоятельно спуститься по лестнице. Как на грех, носилок в Завидове не оказалось. Коржакову пришлось отломать от какого-то дивана спинку. Вшестером, еле-еле, недвижимого президента эвакуировали вниз и прямо на вертолете спешно отправили в ЦКБ.

В таком состоянии идти ему на выборы – было сравни самоубийству.

Но он все равно пошел. И это уже – вопрос не к нему, а к его близким.

Если Ельцин рисковал своей собственной жизнью, то жена и дочка – точно чужой…

О желании баллотироваться на второй срок Ельцин впервые публично объявил 15 февраля на сцене Дворца молодежи родного своего Екатеринбурга. Говорил он (пока не осип) очень эмоционально, особо упирая на то, как дорог ему именно этот зал и именно этот город. Хотя – сомнений нет – это был заранее просчитанный предвыборный прием: Ельцин всегда любил эффектные, красочные ходы, и чем искреннее выглядели они, тем тщательнее, значит, продумывались изначально.

Вот и эта, осипшая его февральская речь внешне выглядела очень непритязательно-трогательной. Скромно потупившись, Ельцин заверял земляков, что, несмотря на настойчивые призывы уйти, он не может поступить безответственно и оставить свой пост именно в тот момент, когда мы практически оказались уже на пороге цивилизованной жизни. Кроме того, сейчас как никогда России грозит опасность коммунистического реванша; вся страна может погибнуть «под красным колесом прошлого». Другого выхода, кроме как начатое дело довести до конца, он, понятное дело, не видит.

Борис Николаевич вновь пытается примерить на себя разночинскую тужурку демократа: он выходит прямо в народ, направо и налево раздает обещания. Под прицелом телекамер Ельцин, как и в старые добрые времена, подписывает бумаги о выделении средств на богоугодные дела: пять миллиардов – госпиталю ветеранов войны, десять – кондитерской фабрике, три – на роддом. «Помогу во всех проблемах, если изберете», – клятвенно заверяет Ельцин, хотя екатеринбуржцы избирали его, кажется, уже дважды: сначала в народные депутаты, потом – в президенты. И что толку?

Всеми своими речами и жестами президент пытается продемонстрировать несокрушимую волю и железную непоколебимость. «Мы победим, чтобы не допустить возврата к временам, когда Россию считали “империей зла”», «У меня есть силы и воля к победе!», «Лучше я умру, чем проиграю!»

Он подписывает массу популистских указов: «О повышении стипендии студентам…», «О предоставлении бесплатных участков земли», «Об обеспечении прав вкладчиков и акционеров», «О государственной поддержке граждан в строительстве и приобретении жилья». Каждый из этих документов – не более чем красивый предвыборный жест: за исключением, быть может, повышения студенческих стипендий. Ни один из них выполнен никогда не будет, но этого и не требуется: главное показать, как президент заботится о чаяниях народа.

Перед вторым туром стране и вовсе было обещано, что всем обманутым вкладчикам вернут деньги. Президентский помощник Александр Лившиц обещал от имени своего патрона, что указ такой появится в течение трех дней: сразу после победы. Вкладчики не дождались этого указа до сих пор…

Но для того чтобы выиграть выборы, недостаточно лишь одних театральных жестов и прошлой, увядшей, точно гербарий, славы. Все основные соперники Ельцина – Зюганов, Явлинский, Лебедь, даже Жириновский – серьезно обходят его по уровню популярности.

Бытует мнение, что победу Ельцина определило два слагаемых успеха: вмешательство олигархов и ударная команда избирательного штаба.

Если даже согласиться с этим тезисом, то сводится он так или иначе к одному: все решили деньги.

Олигархи – деньги давали. Штаб – деньги тратил.

Надо сказать, что к концу первого срока у Ельцина так и не установилось каких-то особых отношений с новоявленными российскими капиталистами. Вряд ли даже добрую половину из них знал он лично. Состояния в то время делались чуть ли не из воздуха. В мгновение ока люди становились миллионерами и столь же быстро превращались в банкротов.

Но целый ряд господ – потом с легкой руки Немцова их назовут олигархами – обосновались на финансовом олимпе уже довольно прочно. Гусинский, Березовский, Ходорковский, Смоленский, Потанин, Фридман, Виноградов, Бойко – большинство этих людей, заработав уже гигантские состояния, исполнены были самых амбициозных планов. Они имели деньги и влияние, но не имели власти. То есть могущество их оставалось довольно призрачным: один кивок из Кремля – и никакие миллионы тебе не помогут.

Владелец «Мост-банка» Владимир Гусинский испытал эти метаморфозы на собственной шкуре. Будучи по профессии театральным режиссером, Гусинский был крайне восприимчив к внешней форме и всевозможной атрибутике. Он дружил с руководителями страны. Устраивал званые вечера. Передвигался в сопровождении вереницы бронированных машин с мигалками.

Но стоило Ельцину раздраженно посмотреть в его сторону, как тут же прогремела на всю Москву лихая операция, получившая название «Мордой в снег»: сотрудники СБП заблокировали кортеж Гусинского, положили его телохранителей лицом на асфальт, а когда банкир бросился за подмогой к своему другу Савостьянову, начальнику столичной контрразведки, тот мгновенно оказался пенсионером. После этой профилактики Гусинский покинул Россию и вернулся, лишь получив гарантии личной безопасности.

Президентские выборы раскрывали перед олигархами бескрайние горизонты. Отныне миллионеры получали возможность не просто крутить с властью романы, а заключить с ней брачный контракт. Если сегодня они помогут Ельцину – деньгами, идеями, ресурсом, СМИ – то завтра Ельцин поможет им. Выборы – это то же поле чудес: зароешь золотой – выкопаешь пять…

Да и положа руку на сердце, не было у олигархов другого выхода: победа Зюганова означала для них полный крах. (Что, впрочем, не помешало потом тому же Ходорковскому вступить в интересные отношения с КПРФ.)

Созданный поначалу Ельциным предвыборный штаб не отличался подвижностью и мобильностью. Это была громоздкая многоуровневая структура, во главе которой стояли не профессиональные политтехнологи, а назначенные по разнарядке чиновники. Интриги и противоречия раздирали штаб изнутри.

И тут появились семеро олигархов.

(Участие этих людей в управлении России получит впоследствии остроумное прозвище «семибанкирщина» по аналогии с «семибоярщиной».)[35]

В марте 1996 года их привел к Ельцину Анатолий Чубайс: незадолго до того уволенный из правительства.

Никогда прежде Борису Николаевичу не доводилось выслушивать в собственном кабинете столь нелицеприятных речей. Банкиры прямым текстом заявили Ельцину, что если не сменит он тактику кампании, не перетряхнет штаб, проигрыш ему обеспечен.

Что удивительно, Ельцин их послушал. В обновленном штабе Чубайс возглавил аналитическую группу, в ее состав вошел и вездесущий Березовский. Шеф НТВ Малашенко стал отвечать за работу со СМИ.

А еще – в штаб была введена Татьяна Дьяченко: младшая дочь президента. («Таня отлично вписалась в эту группу» – радостно восклицает Ельцин.)

Именно этой миловидной женщине суждено будет сыграть решающую роль в судьбе страны. На ближайшие четыре года Дьяченко (а точнее те, кто наловчился манипулировать ею) фактически заменит собой отца…

Если верить официальному отчету Центризбиркома, вся выборная кампания Ельцина обошлась в 14 миллиардов 428 миллионов рублей (около 2,5 миллиона долларов). Это была максимальная сумма расходов кандидата, определенная законом о выборах.

Что такое 2,5 миллиона «баксов»? Всего-навсего – пять коробок из-под «ксерокса». Этих денег не хватило бы даже на одну только наружную рекламу.

Для того чтобы остаться гарантом Конституции, Ельцин, и минуты не колеблясь, готов был перешагивать через любые законы.

Реальный бюджет его кампании в сотни раз превышал официально установленные пределы. Разные источники оценивают эту цифру по-разному: от 700 миллионов до 4 миллиардов долларов.

Вот когда пригодились добрые сердца олигархов, предложившие, по выражению президента, «весь их ресурс – информационный, региональный, финансовый». Крупнейшие российские банки без звука скидывались на выборы. По самым скромным подсчетам, они выделили Ельцину 500 миллионов долларов. (Впоследствии каждый из них получит за это щедрую компенсацию: возможность скупить по дешевке прибыльнейшие казенные предприятия.)

Участвовали в спонсорстве и многие другие структуры: «Газпром», РАО «ЕЭС». Только из Национального фонда спорта – загадочной, полукриминальной организации, ставшей с позволения Ельцина крупнейшим импортером алкоголя и табака – в штаб перешло 10 миллионов «зеленых». (Президент НФС заявлял об этом в открытую.)

Но основную часть средств давал Ельцину Запад. Почему-то именно к началу предвыборной гонки над Россией буквально пролился золотой дождь иностранных кредитов.

Полмиллиарда дали французы. Десять миллиардов – МВФ. Только за первое полугодие 1996 года наш внешний долг вырос на четыре миллиарда «зеленых», а внутренний – на шестнадцать.

Я доподлинно знаю, что переговоры с Западом вели тогда президентский управделами Бородин, министр внешней экономики Давыдов и генерал Коржаков.[36]

Самую оригинальную помощь Ельцину оказали американцы. Официально они не выделяли никаких кредитов: их вклад в дело демократии поступил к нам в виде… дипломатического груза.

Вообще, история эта мутная, но крайне занимательная, посему остановлюсь на ней поподробнее.

В марте 1996 года в Москву дипбагажом прибыла партия туго набитых мешков. Внутри их находились банковские упаковки общей суммой в полмиллиарда долларов. Из аэропорта «Шереметьево-2» груз был доставлен в здание американского посольства. Дальнейшие следы его теряются.

А теперь загадка на сообразительность: угадайте, как оформлены были эти полмиллиарда.

Ни за что не додумаетесь: согласно официальным бумагам, это был якобы специальный банковский резерв, присланный «на случай возникновения чрезвычайной ситуации, когда возникнет необходимость удовлетворить повышенный спрос на новые банкноты» (цитирую письмо посольства США в российский МИД).

В те дни проходил как раз ввод в обращение стодолларовых купюр нового образца. Вот американцы будто и забеспокоились: а вдруг россияне «бросятся в банки и обменные пункты, для того чтобы обменять свои старые стодолларовые банкноты на новые». Тогда и «было решено заранее приготовить достаточное количество новых банкнот, чтобы российские граждане не сталкивались с какими-либо проблемами на начальном этапе их ввода в обращение». (Это выдержки из официального ответа, полученного мной в американском посольстве.)

Никакого ажиотажа вокруг замены долларов, конечно же, не случилось. Да его и не должно было быть, ибо вводу свежих ассигнаций предшествовала мощная пропагандистская кампания, заботливо разъяснявшая, что старые доллары никто отменять не собирается: они будут иметь хождение наравне со свежими и лишь постепенно вытесняться из обращения.

Я долго пытался получить хоть мало-мальский внятный ответ и от посольства США, и от нашего Центробанка: что заставило американцев размещать полмиллиарда в своем посольстве, гораздо проще ведь было отправить их в денежное хранилище Центробанка? И почему Россия оказалась единственной страной на планете, где подобный резерв почему-то потребовалось держать именно в дипломатическом представительстве?

За 10 лет ответа я так и не дождался. Но, если честно, он понятен мне и без того.

Все дело в том, что полмиллиарда в посольстве долго не залежались. Официальные его представители под давлением улик признались, что купюры были проданы ряду российских банков. Деньги вывозились прямо из посольства, а расплата якобы шла уже по безналу, на территории США.

Всей операцией лично руководил американский посол Томас Пикеринг. При переговорах с российскими ведомствами он прямо ссылался на указания Вашингтона, говоря, что американская сторона придает исключительное значение гладкому ее проведению.

Имена банков-покупателей узнать я, правда, не сумел, но почти уверен, что это были те же самые банки, которые спонсировали ельцинские выборы. А расплатились они с американским правительством или нет – никто, понятно, проверить никогда не сможет.

Вот таким хитроумным способом и растворилось полмиллиарда долларов на просторах страны. Надо заметить, что в тот момент в США тоже намечались выборы. Положение президента Клинтона было крайне сложным. Симпатии народа разделились ровно поровну между демократами и республиканцами. В такой ситуации рисковать Клинтону было совсем не с руки. Окажи он прямую помощь ельцинскому режиму, этот козырь – рупь за сто – его противники обязательно подняли бы на щит.

К описанной же мной схеме докопаться практически невозможно: следов нет, а концы – в воду…

Ельцин, впрочем, рисковал еще больше, чем Клинтон. Статья 45 Федерального закона «О выборах Президента РФ» прямо гласит:

«Не допускаются пожертвования в избирательные фонды со стороны: иностранных государств, организаций и граждан».

Уже одного этого вполне хватило бы, чтобы снять Ельцина с дистанции или оспорить результаты голосования. Но… Кто же мог осмелиться поднять руку на гаранта Конституции?

Если бы Запад и олигархи просто давали Ельцину деньги – это было бы еще полбеды. Но в том-то и закавыка, что средства предвыборного штаба до назначенной цели доходили отнюдь не полностью. Их просто самым безбожным образом разворовывали.

По-другому, собственно, и быть не могло. Никакого контроля, под предлогом секретности, за миллионами не велось. Деньгами распоряжались те же самые люди, кто и давал их, и было бы глупо рассчитывать, что такой восхитительной возможностью они не воспользуются.

Еще с тех времен в моем архиве сохранились сметы подлинных, а не фуфловых , нарисованных специально для ЦИКа, затрат.

На 13 мая, например, общая смета предвыборного штаба составила 332,691 млн долларов плюс 49 с небольшим миллиардов рублей. (Курс тогда был примерно 5,5 тысячи за доллар, значит, всего выходит – 341,5 млн «баксов».)

Всего смета эта включала в себя 75 всевозможных проектов – от знаменитой акции «Голосуй или проиграешь» ($ 7 млн) до экзотических сеансов Алана Чумака ($ 300 тыс.). Дороже всего обходилось, конечно, телевидение.

«НТВ, – указано в бумагах, – 78 млн у. е.; ОРТ – 169 млн у. е». К последней графе любопытная приписка: «Закрыто налоговыми освобождениями». (Вот вам и еще один путь наполнения избирательного фонда.)

Даже клиническому идиоту понятно, что проследить за деньгами при таких оборотах – просто невозможно. Если воровать с каждой сотни хотя бы по доллару – это все равно гигантский навар .

А ведь объемы росли постоянно, каждый день.

Только за одни сутки (с 30 по 31 мая) и только по нескольким направлениям расходы штаба составили без малого 7 миллионов долларов.

Первыми эту вакханалию узрели сотрудники коржаковского ведомства. За работой штаба они наблюдали особенно пристально, ибо с воцарением Чубайса и Дьяченко самого Коржакова и его людей от выборов начали отодвигать.

«Уже в апреле 1996 г. из источников в ближайшем окружении Кузнецова (зам.министра финансов, основной казначей штаба. – Авт .) и Чубайса к нам стали поступать сигналы о том, что деньги, отпущенные на выборы, разворовываются, – пишет начальник отдела «П» президентской службы безопасности Валерий Стрелецкий. – Схема предельно проста: по фиктивным документам их переводят за рубеж на счета конкретных фирм, затем распыляют по своим, личным счетам».

Потом Коржакова будут обвинять, что он якобы хотел сорвать выборы; строил козни против штаба; чуть ли не планировал даже государственный переворот.

Если бы все это было так, генералу следовало действовать совсем по-другому: громогласно схватить жуликов с поличным; объявить на всю страну, что олигархи и Запад финансируют ельцинскую кампанию; назвать ее реальные цифры, в сотни раз превышающие законные пределы.

А он, простите, что сделал вместо этого?

Отправился на доклад к президенту, сиречь к своему непосредственному начальнику?

Вот уж заговорщик так заговорщик.

Именно с ведома и указания Ельцина и происходили все дальнейшие события.

Вечером 18 июня сотрудники СБП тайно вскрыли сейф в кабинете зам.министра финансов Кузнецова в Белом доме. За несгораемой дверью они обнаружили полтора миллиона долларов и кучу платежек на переводы в иностранные банки – якобы в оплату за полиграфические услуги. Каждая из платежек была составлена на пять миллионов «зеленых».

«Мы решили не суетиться, а подождать, пока кто-либо из активистов не придет за деньгами, – объяснял позднее полковник Стрелецкий, главный мотор этой акции. – Задержание “ходока” с поличным – лучшее доказательство и подтверждение нашей правоты».

В кузнецовском кабинете была установлена прослушка. Через сутки она сработала…

Не было рядом с Ельциным человека надежнее и преданнее Коржакова.

У Горбачева была Раиса Максимовна. У Ельцина – Коржаков.

Он не просто был его охранником, доверенным лицом, собутыльником и другом; Коржаков заменял ему семью; Ельцин с ним проводил времени даже больше, чем с женой и дочерьми и уж, точно, намного был откровеннее.

Предшественник Коржакова в Кремле, начальник горбачевской охраны Владимир Медведев дал очень точное, по-моему, определение феномену под названием «генерал Коржаков»:

«У русских правителей всегда, задолго до династии Романовых, телохранители были еще и няньками».

Они познакомились в 1985 году. Коржакова, скромного майора 9-го управления КГБ, откомандировали в охрану нового секретаря МГК.

«Когда меня “погнали” из Политбюро, уволили и моих охранников, – пишет Ельцин в “Записках…” – А Коржаков все равно остался со мной… Возил на своей личной машине».

За связь с опальным смутьяном Коржакова из КГБ уволили. Друзья устроили его охранником в некий кооператив «Пластик», но он лишь получал там зарплату, а все свое время проводил с Ельциным.

Они были вместе и в горе, и в радости. Однажды, спьяну, даже дали друг другу клятву на крови: идти до конца, что бы с кем ни случилось.[37]

Если бы в августе 1991 года «Альфа» пошла на штурм Белого дома, Коржаков ни секунды не сомневался бы – он готов был погибнуть, но закрыть президента грудью. И в октябре 1993 года он тоже был рядом с Ельциным, до последней минуты.

Именно тогда, после октябрьских событий, и загорелась в полную силу звезда Коржакова.

Ельцин никогда не доверял КГБ. Он хорошо помнил, как по указанию Горбачева чекисты неотступно следили за ним, записывали все его разговоры, даже в министерском кабинете стояли тогда жучки .

В ноябре 1989 года, встречаясь с интеллигенцией в Доме кино, Борис Николаевич наотмашь рубил с трибуны:

«Шпионов поймать не могут. Зато собирают сплетни внутри коллектива и потом их доносят начальству. Вот к чему сводится их роль. В Свердловске у меня в обкоме партии 10 лет были кагэбисты. Ни одного шпиона не поймали».

Никакое другое ведомство не реформировалось им с такой частотой, как Лубянка. За первые четыре года ельцинского владычества эта контора подверглась аж шести реорганизациям: КГБ, АФБ, МБВД, МБ, ФСК, ФСБ.

После предательства министра безопасности Баранникова – любимца его и фаворита, – который перебежал в 1993 году к Хасбулатову с Руцким, Ельцин окончательно уверился в мысли, что верить гэбистам нельзя ни на грош: рано или поздно сдадут все равно.

Тогда-то и создал он свою личную службу безопасности с верным Коржаковым во главе – карманный мини-КГБ.

(Как не вспомнить здесь его предвыборный тезис образца 1990 года:

«Сократить численность КГБ за счет упразднения 9-го Управления, обслуживающего руководство, их представителей на предприятиях и учреждениях».)

Коржакова часто упрекали в узурпации власти; в том, что он влезает в вопросы, от кремлевской охраны весьма далекие. СБП пыталась контролировать торговлю оружием, алмазно-бриллиантовый комплекс, экспорт нефти и алюминиевый рынок. Коржаковские люди работали в Белом доме и на Старой площади, следили за министрами и чиновниками.

Одного слова Коржакова было тогда достаточно, чтобы поднять кого угодно из грязи в князи и – наоборот.

Все это так. За одним только исключением: Коржаков сам не присваивал себе никаких функций. Все могущество генерала было делегировано ему Ельциным.

Коржаков служил у президента в должности цепного пса. На кого указывал ему хозяин , того он и рвал; что приказывали караулить, то и охранял – ни больше ни меньше…

И по закону, кстати, если собака кусает прохожего, вся ответственность лежит на ее хозяине…

Я ничуть не идеализирую бывшего телохранителя. Он был типичным представителем эпохи раннего ельцинского фаворитизма.

Просто все познается в сравнении. И когда его сменили новые фавориты, оказалось, что Коржаков на их фоне – чуть ли не ангел в белых одеждах. Потому что работал он в первую очередь не на себя, а на хозяина – так, как понимал это в меру своего воспитания и менталитета…

«Очень порядочный, умный, сильный и мужественный человек… острый ум, отличная и ясная голова», – так писал Ельцин о Коржакове в 1994 году.

А это уже – цитата из следующих его мемуаров, они вышли в 2000 году:

«Коржаков окончательно присвоил себе функции и прокуратуры, и суда, и вообще всех правоохранительных органов – по его приказу люди в масках готовы были “положить лицом на асфальт” любого, кто не нравился главному охраннику, кто, по его мнению, нарушал некие одному ему ведомые правила игры… Он давно перешел все границы дозволенного начальнику службы безопасности».

«Лицом на асфальт» (или «мордой в снег») Коржаков клал людей один только раз – в 1994 году. Исключительно по приказу Ельцина, который потребовал проучить зарвавшегося олигарха Гусинского (см. выше). Но об этом Борис Николаевич благоразумно не пишет.

И о том, какие события предшествовали коржаковской отставке, президент тоже старается не упоминать. Но мы-то, слава богу, все это еще помним…

Первый тур президентских выборов прошел 16 июня. До последнего дня Ельцин был уверен в своей победе, но едва начался только подсчет голосов, эйфория мгновенно сменилась разочарованием.

Несмотря на все усилия и миллионные траты, Ельцин и близко не достиг необходимой для победы 50-процентной отметки. Он набрал всего 35,2 процента голосов, опередив Зюганова только на 3 про-цента.

Эти результаты президент узнал, лежа в постели. Ни Наины, ни Татьяны рядом не было: они уехали в дом приемов «ЛогоВАЗа», к олигарху Березовскому. Подле него оставался лишь адъютант Анатолий Кузнецов, который смотрел телевизор, записывая цифры, чтобы тут же отнести их в президентскую спальню.

Следующий, решающий тур был назначен на 3 июля. Но за эти две с половиной недели в России успели произойти важнейшие события, на долгие годы изменившие ход истории…

А началось все с появления Бориса Березовского.

Этого человека давно уже принято считать злым гением российской политики. Ему и самому, кажется, нравится этот вылепленный журналистами образ. («Чертовски приятно, когда тебя считают дьяволом», – говаривал Мюллер в исполнении артиста Броневого.)

Самое парадоксальное, что в Кремль Березовского привел не кто иной, как Коржаков.

Когда в 1994 году Ельцин искал издателя для второй своей книжки, ее литературный автор журналист Юмашев рассказал начальнику СБП о богатом и щедром коммерсанте, который с радостью готов проспонсировать тираж.

На самом деле никаких проблем с книгой у Ельцина быть не могло. Любое издательство с великой радостью подписало бы с ним контракт, но хитрый Юмашев просто навешал Коржакову с Ельциным лапши : дескать, книжный бизнес – это сплошные убытки, по доброй воле никто мемуаров печатать не станет…

Так бывший доктор физико-математических наук Березовский пролез к президентскому телу…

Впрочем, нет: поначалу к телу его еще не допускали. Все кремлевское общение Березовского блокировалось на уровне Коржакова и Юмашева, который очень быстро станет лучшим его другом и партнером.

И все же стараниями Юмашева Бориса Абрамовича приняли в Президентский клуб (помните – тот, где все время соображали) . Он начал обрастать связями, заводить отношения с нужными людьми.

В награду за выпуск книги Березовскому отдали главный телеканал страны – ОРТ. В 1995 году позволили купить одну из крупнейших нефтяных компаний – «Сибнефть». Тогда, по указу Ельцина, он с подмастерьем своим Абрамовичем приобрел ее всего-то за 100 миллионов долларов. Через 10 лет государство выкупит компанию обратно уже… за 13 миллиардов. Хитрая эта наука – математика…

Но чем богаче и влиятельнее становился Березовский, тем сильнее разгорались его аппетиты. Неуемный характер Бориса Абрамовича постоянно толкал его во всевозможные авантюры. Роль рядового миллионера была для него слишком мелка. Березовский хотел могущества – не только финансового, но и политического. Чтобы обязательно – десять тысяч курьеров в приемной, вертушка с золоченым гербом и машина с фиолетовой мигалкой.

Березовского, как и Паниковского, не любили девушки, и этим было все сказано…

При помощи Юмашева ему удается невозможное – подлезть наконец к президенту.

В моем архиве есть аудиозапись крайне занимательного телефонного разговора двух друзей, который состоялся сразу после встречи Березовского с Ельциным.

Судя по всему, это вторая в его жизни аудиенция у президента, и потому придает он ей огромнейшее значение…

Вообще, если вдуматься, фраза «его нужно принять в компанию» – из уст Березовского звучит как минимум кощунственно.

Какой-то полукриминальный коммерсант предлагает взять в долю – а читается это именно так – ни много ни мало президента страны.

И ведь будущий глава президентской администрации даже и не думает возмутиться подобной наглости; он еще и поддакивает вдобавок, делая затем все возможное, чтобы циничный этот план осуществился.

Важнейшим звеном доктрины Березовского стало его сближение – опять же усилиями Юмашева – с младшей дочерью президента.

Главный секрет Березовского заключался в том, что с нужными людьми он говорил на их языке. Это профессиональное коммивояжерское качество очень помогло понять ему мятежную душу Татьяны Борисовны.

Президентская дочь давно уже тяготилась должностью просто дочери . Дьяченко тоже хотелось играть во взрослые игры, но никто всерьез ее не принимал, в первую очередь – Коржаков.

Березовский с ходу уловил эту ключевую струнку. Дьяченко бы-ла очень похожа на своего папу. Она тоже отличалась неимоверным честолюбием и упрямством. Просто нужно было, чтобы кто-то придал ее действиям импульс; помог сломать привычные стереотипы.

Этим добрым и мудрым советчиком и стал для нее Березовский…

Но, заполучив в свой актив президентскую дочь, Борис Абрамович обрел головную боль в лице Коржакова, который к семье своего патрона относился как к своей собственной, а Дьяченко воспринимал на правах… ну, если не отца, так уж точно – старшего брата.

Конечно, тогда еще тягаться с Коржаковым было ему совсем не по зубам. Но Березовский и не собирался вступать в открытую схватку. Его тактика была совсем иной.

Исподволь, тихой сапой, вбивает он в голову неискушенной в политике барышне, что именно Коржаков – и есть главное зло. Он рассказывает ей душераздирающие истории про многомиллионные взятки, убийства и прочие пакости.

Специально для Дьяченко в своем доме приемов он устраивает красочный спектакль – антрепризу президента Национального фонда спорта Федорова, который рисует перед обомлевшей дочерью жуткие картины генеральских злодеяний. Коржаков, Барсуков и Тарпищев, уверяет Федоров, хотят его убить, вымогают миллионы долларов. Все они связаны с бандитами и уголовниками.[38]

Женская психика таких ужасов не в силах выдержать. Да и с Коржаковым отношения у нее ухудшаются с каждым днем.

Дьяченко ревнует его к отцу, а начальнику охраны совсем не по душе, что президентскую дочь ввели в предвыборный штаб и выделили даже отдельный кабинет в Кремле. Он прекрасно понимает, что через нее олигархи рассчитывают влиять на отца.

Так оно, собственно, и вышло…

19 июня коржаковская «прослушка», установленная в кабинете «казначея» ельцинского штаба Кузнецова, наконец зафиксировала появление долгожданных ходоков.

Ими оказались активисты ельцинского штаба: заместитель гендиректора ОРТ Аркадий Евстафьев (бывший пресс-секретарь Чубайса) и гендиректор «ОРТ-реклама» Сергей Лисовский.

В 17 часов 20 минут при попытке выноса полумиллиона долларов в коробке из-под «ксероксной» бумаги они были задержаны, прямо на проходной Белого дома.

Еще 38 тысяч 850 долларов сотрудники СБП изъяли у сотрудника Национального резервного банка Бориса Лаврова, который остался сидеть в кузнецовском кабинете. Он сразу же честно признался, что деньги получил по указанию Кузнецова, после чего передал их Лисовскому под расписку.

И сама расписка, и объяснения задержанных, и аудиозаписи их переговоров – мгновенно легли в основу уголовного дела, которое ФСБ возбудило через пару часов.

Ни Коржаков, ни Барсуков не собирались раздувать из этой истории шума. Все, чего хотели они, – лишь положить президенту на стол конкретные доказательства масштабного воровства его окружения.

В противном случае на проходной Белого дома Евстафьева с Лисовским поджидали бы не люди в штатском, а съемочные группы, и уже через час-полтора в ОРТ, «Президент-отеле» (штаб располагался там) и других известных местах полным ходом велись обыски.

(Прокурорский важняк Георгий Чуглазов, который вел впоследствии дело о «коробке», даже возмущался такой нерасторопностью коржаковцев:

«Спецслужбы проводили слуховой контроль не для последующего привлечения к уголовной ответственности лиц, которых держали под “колпаком”, а для того, чтобы собрать компромат на неугодных членов Совета предвыборной кампании и предоставить его руководству страны… Для них было главным – задержать курьеров, доложить выше».)

Информация об аресте активистов утекла из дома правительства совершенно случайно. Охрана Лисовского, оставшаяся за воротами, увидела какое-то копошение у подъезда. Прошел час, другой, но патрон их так и не выходил.

Встревоженные охранники позвонили члену штаба телемагнату Михаилу Лесину (вскоре семья назначит его министром печати). Тот – другому «подберезовику», Игорю Шабдурасулову, будущему гендиректору ОРТ…

В своих мемуарах Ельцин пишет, что его дочь узнала об аресте от Юмашева.

Это не так.

Первым сообщил ей об аресте именно Березовский.

Известие о задержании соратников застало Березовского в своем доме приемов на Новокузнецкой улице – эпицентре тогдашней политической жизни. Не мешкая, олигарх принялся обзванивать единомышленников. На всех парах в клуб примчались Чубайс, Гусинский, гендиректор НТВ Малашенко, телеведущий Киселев, тот же Шабдурасулов.

Звонит он и Татьяне Борисовне. Факт этот – абсолютно медицинский , ибо еще с 1995 года все помещения в доме приемов были оборудованы подслушивающей аппаратурой.

Березовский, как и положено политическому авантюристу, собирал компромат на всех и вся – просто так, на будущее – авось при-годится. Занимался этим богоугодным делом его домашний ЧОП «Атолл».

«К Березовскому ежедневно приходила масса людей, весь цвет, начиная от Черномырдина и Татьяны Борисовны и заканчивая половиной Думы, – признавался мне через много лет создатель и руководитель “Атолла” Сергей Соколов. – Мобильных почти ни у кого еще не было. Все они звонили из клуба по разным делам, и Борис приказал поставить телефоны на контроль».

Так вот. В архивах «Атолла», которые попали не так давно в мое распоряжение, сохранились и записи большинства телефонных разговоров, которые велись из дома приемов вечером 19 июня.

Есть там и беседы Татьяны Борисовны, главного действующего лица той ночи.

Оставим в стороне тон, которым беседуют с президентской дочкой медиа-магнаты и олигархи – примерно так начальники разговаривают с докучливыми, надоевшими до смерти подчиненными: с издевкой, свысока, уничижительно.

Поговорим лучше о вещах куда более значимых.

«Здесь, вообще, море левых машин стоит снаружи, поэтому все достаточно нервничают…» – между делом сообщает Гусинский.

Эту довольно известную версию – будто Коржаков собирался уже брать приступом дом приемов «ЛогоВАЗа» – мы без труда находим и в книге Ельцина (а точнее, Юмашева):

«Таня поехала, уже около часа ночи, в офис “ЛогоВАЗа”, где собрались большинство членов аналитической группы и просто сочувствующие – Немцов, Гусинский, журналисты, телевизионщики. Охрана сообщила, что на крышах дежурят снайперы, а вокруг здания – сотрудники спецслужб. Всем казалось, что Коржаков и Барсуков никого оттуда не выпустят.

Таня сидела там до пяти утра, пила кофе, успокаивала всех: не бойтесь. И она была права. Ни арест, ни какая-либо провокация были невозможны, пока в офисе находилась она…»

Звучит красиво! Так вот кто, оказывается, спас российскую демократию, заслонил ее своей грудью. Отважная дочь президента!

Однако руководитель «Атолла» Сергей Соколов полностью опровергает это героическое сказание :

«Березовский специально нагнетал обстановку. Он приказал мне привести охрану в повышенную боевую готовность. Я расставил по периметру человек 15 с помповыми ружьями. Подогнал к клубу наши машины.

В действительности и он, и я прекрасно понимали, что никто арестовывать нас не собирается. Это был элементарный спектакль, устроенный персонально для Дьяченко. Когда Татьяна вскоре приехала в клуб, он подводил ее к окнам, нагонял жути: смотри, вот уже люди в камуфляже, вот машины с антеннами, нас собираются брать. Но это ведь были мои люди и мои машины!..»

Очередной спектакль удался на славу. Если поначалу Дьяченко как-то еще сопротивлялась, говоря, что сперва надо во всем разобраться, то после такой массированной обработки поддалась общему психозу.

Березовский, впрочем, особо и не психовал. Профессиональный математик, он просчитал всю комбинацию от начала и до конца. Игра сама шла к нему в руки.

Послушаем шефа «Атолла» еще раз:

«Я слишком хорошо знал Березовского, чтобы не увидеть: на самом деле внутренне он даже торжествовал. Боря мгновенно оценил, что для него это выигрышная ситуация, шанс нахлобучить наконец Коржакова.

И вот я смотрю на Березовского и чувствую: у него в глазах нет испуга. Наоборот даже, азарт, как при игре на мизере. И он произносит фразу, смысл которой из присутствующих понял, наверное, я один: “Ситуация-то блестящая, – говорит Боря. – Если мы сейчас ее разрулим, то сможем точно победить”. Все подумали, что он имеет в виду победу на выборах. Но я-то видел: речь идет совсем о другой победе – в борьбе за тело».

Березовский просчитал все четко. Коржаков с Барсуковым не собирались раньше времени придавать скандал огласке. На это и сделал Борис Абрамович свой расчет.

Мгновенно по информагентствам и телевидению была запущена информация о задержании активистов штаба; все это подавалось как попытка государственного переворота.

Параллельно Чубайс с Березовским решают подключить к ситуации генерала Лебедя, который только накануне был назначен секретарем Совбеза. По их замыслу именно Лебедь должен взять на себя роль спасителя отечества от нового ГКЧП.

Однако генерала найти они долго не могут. К поискам Лебедя вынуждены подключиться даже дочь и жена президента.

Бедный Ельцин!

Родная дочка, которая на всех углах кричит о безумной любви к отцу, слышит от мужа: «У него приступ».

Любой нормальный человек после этих слов как минимум забеспокоился бы, всполошился. Но нет.

«Значит, Леш, когда утром папа придет в себя…» – деловым тоном приказывает в ответ заботливая президентская дочка. И все, о состоянии Ельцина больше ни слова. Ее не интересует, что за приступ, как чувствует себя тяжелобольной отец. Власть и деньги – вот что по-настоящему тревожит Дьяченко в эти минуты.

Вернитесь на пару страниц назад, перечитайте первый ее разговор и сравните с последующим – небо и земля.

Она точно зомбирована уже. Куда девались былые сомнения, тревоги. Теперь Дьяченко лишь повторяет чужие мысли – причем практически дословно.

После того как Лебедь был найден в итоге Чубайсом и сделал искомое заявление – прямо на Красной площади, для наглядности – про мятеж и попытку срыва выборов, дело оставалось за малым.

Теперь требовалось обработать главного зрителя страны, но никто, кроме супруги его, сделать этого посреди ночи не мог.

Татьяна как заведенная звонила Наине Иосифовне, кричала, плакала, требовала разбудить отца. Принцесса знала, как обращаться с матерью, и президентская супруга, которая сперва возмущалась поднятой шумихой, в итоге полностью сдалась…

Как там у Маршака? А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка…

История про переворот, который будто затевают силовики, чтобы «сами править» – это такая же точно дьявольская придумка Березовского, как и страшилки со спецназом, взявшим в кольцо «ЛогоВАЗ».

Если кто и организовывал в ту ночь переворот – так исключительно Березовский с Чубайсом.

Но в ельцинской книжке, написанной умелой рукой Юмашева, миф этот вновь подается как непреложная истина.

«Дальнейший ход событий просматривался тоже достаточно четко: на волне борьбы с чеченским сепаратизмом, на волне “коммунистической угрозы” к власти приходит полувоенная команда постсоветских генералов: начальник службы безопасности Александр Коржаков, директор ФСБ Михаил Барсуков, которых прикрывает своим могучим телом первый вице-премьер Олег Сосковец. Найдутся и другие…»

Кстати, в истории с «коробкой» Сосковец никакого участия не принимал. Даже когда Чубайс звонил Лебедю, он специально оговаривался:

«Я предполагаю, что реально руководит процессом Олег Николаевич Сосковец, хотя он пока себя никак не обнаружил».

И все равно усилиями Чубайса его давний противник – они с Сосковцом схлестнулись насмерть еще в правительстве, когда оба работали первыми вице-премьерами – навсегда остался пристегнутым к «ксероксному» скандалу…[39]

Утром 20 июня, едва только Ельцин приехал в Кремль, Коржаков с Барсуковым были уже в кабинете президента. Наина Иосифовна успела обработать супруга: он знал уже о задержании активистов и требовал теперь объяснений.

В своих мемуарах Коржаков пишет:

«Ельцин вялым голосом спросил нас:

– Что там случилось?

Барсуков доложил. Прочитал сначала рапорты милиционеров. Затем – показания задержанных. Втроем, без раздражения и напряжения, мы обсудили ситуацию. Президент недовольно заметил:

– Что-то пресса подняла шум…

Мы возразили:

– Борис Николаевич, скажите тому, кто этот шум поднял, пусть теперь он всех успокоит… Никто, кроме нас, не знает, что на самом деле произошло. Документы все тоже у нас. А мы никому ничего не скажем.

Президент согласился.

– Ну хорошо, идите».

Генералам, должно быть, казалось, что победа у них уже в кармане. Ан нет! Сразу после них к Ельцину ринулся Чубайс.

Установленная в «ЛогоВАЗе» спецтехника зафиксировала вскоре следующий диалог:

Для рыжего приватизатора это был последний шанс вернуться в большую политику. Ему просто нечего было уже терять: в случае проигрыша Коржаков с Барсуковым – он в этом нисколько не сомневался – сжили бы его со света.

И когда Чубайс прорвался-таки в итоге к Ельцину, он поставил ему фактически ультиматум: либо мы, либо они. Либо весь штаб – в полном составе – уходит в отставку, либо вы убираете Коржакова с Барсуковым и Сосковца в придачу.

В иной ситуации Ельцин, конечно же, выгнал бы наглеца прямо с порога – никаких ультиматумов он не терпел.

Но положение его было патовым. Уйди сейчас штаб, о победе можно просто забыть. Да и уговоры семьи тоже что-то да значили…

Когда перед Ельциным стоит выбор: власть или дружба, он, не задумываясь, выбирает власть…

В его мемуарах, однако, читаем мы совершенно другое:

«Утром я принял окончательное решение. Коржаков, Барсуков, Сосковец по моему приказу написали прошение об отставке… Однако увольнение Коржакова, Барсукова и Сосковца не было следствием только этого скандала. Длительное противостояние здоровых сил и тех, кто шел на провокации, чтобы захватить власть в предвыборном штабе, наконец, перешло в открытый конфликт. И я разрешил его».

Ни о чубайсовском ультиматуме, ни об утреннем разговоре с генералами, когда одобрил он все их действия, – ни слова ни полслова…

«Они много брали и мало отдавали», – так объяснил Ельцин в тот день свое решение ошарашенным журналистам.

Чубайс был более конкретен. На спешно собранной пресс-конференции он заявил, что вбит «последний гвоздь в крышку гроба иллюзии военного переворота»; никакой коробки с долларами не было – это была «типичная гэбэшная провокация». Что, правда, не помешало ему на другой же день попросить у зам.начальника СБП Георгия Рогозина вернуть полмиллиона назад…

Самое поразительное, что даже после всего случившегося у Наины и Татьяны хватило совести позвонить Коржакову домой и выразить Ирине – его супруге – самое искреннее соболезнование.

«Мы так переживаем, так переживаем, – чуть не плача говорили они той, чьего мужа сами же и подвели под монастырь. – Ты, главное, не отчаивайся. Все еще образуется…»

21 июня 1996 года генерал-лейтенант Коржаков последний раз в жизни переступил порог своего кремлевского кабинета. Напоследок он попросил президентского адъютанта Анатолия Кузнецова отнести Ельцину прощальное письмо. Но президент даже не стал его читать. Он взбесился настолько, что ударил даже – случай беспрецедентный! – Кузнецова по лицу.

«Почему Коржаков в Кремле?!! – неистовствовал Ельцин. – Немедленно опечатать кабинет, отключить телефон, отобрать машину и удостоверение».

До сегодняшнего дня ненависть его к бывшему другу, с которым поклялись они когда-то на крови быть вместе до последнего вздоха, остается такой же дикой и всеобъемлющей.

Когда годом позже пятеро кремлевских сотрудников – президентские повар, фотограф и врач, а также два офицера СБП – будут уличены в том, что праздновали они победу Коржакова на выборах в Госдуму, их уволят со службы в одну секунду: «за появление на работе в нетрезвом состоянии» – случай для Кремля уникальный…

Следствие по «коробке» закончится еще раньше: для этого из Уголовного кодекса специально будет изъята статья 162.7 – «незаконные валютные операции»…

1 Все вокруг знали, что Ельцин непременно должен быть везде первым. И Барсуков, и Грачев и я, играя с ним, например, в бильярд, обязательно поддавались. Если я хотел его обидеть, то проигрывал не с сухим счетом, а забивал пяток шаров. В таких случаях Ельцин мгновенно вскипал, ломал кий об колено и уходил прочь.

2 Когда в ночь на 1 января в Грозном шли затяжные бои, Ельцин отмечал в «Завидове» Новый год. Он, правда, поднимал тост «за наших ребят», но исключительно для проформы; очень быстро набрался и начал дурачиться.

А рано утром Борис Николаевич вспомнил вдруг, что у Грачева день рождения, вызвал меня с Барсуковым и приказал отвезти Павлу Сергеевичу подарок. Барсуков с Сосковцом полетели на один день в Ханкалу. Как они потом рассказывали, Грачев был здорово с похмелья. Пока солдаты гибли в Грозном, их министр вовсю праздновал Новый год.

3 В момент нападения Басаева на Буденновск Ельцин собирался как раз вылетать на саммит в Галифакс. Его многие уговаривали остаться в России, но Борис Николаевич даже и слушать этого не хотел. «Ничего серьезного, – отвечал он. – Пусть Черномырдин во всем разбирается».

4 До конца 1995 года он постоянно твердил, что на второй срок не пойдет. Решение переизбираться Ельцин принял, когда после первого инфаркта лежал в Барвихе.

5 «Семибанкирщина» – это чистая выдумка журналистов. Просто семеро банкиров написали Ельцину письмо об угрозе коммунистического реванша, но лишь несколько из них финансировали потом его избирательную кампанию. Вот те, кто был спонсором – всего 10 банков, – и стали реально влиять на ситуацию.

6 Подтверждаю, что Запад активно давал деньги под выборы Ельцина. Миллиард долларов обещал Гельмут Коль. По полмиллиарда скинулись Ширак и Мейджор. Все переговоры с ними вел управделами Бородин.

Я был причастен к одному такому траншу – итальянскому. Весной 1996 года мы с Бородиным и министром внешней экономики Давыдовым летали в Рим на переговоры с итальянским премьером Берлускони. Как сейчас помню, встреча проходила на какой-то закрытой, чуть ли не конспиративной квартире. В итоге Берлускони выделил миллиард долларов – без отдачи. Все остальные – давали деньги как бы в долг.

7 Мы давали с ним клятву на крови даже дважды. Году в 1991-м, во время поездки в Якутию, Ельцин спьяну полоснул меня подаренным ножом по руке. Пошла кровь. Ему стало неудобно. Давай, говорит, ты меня тоже резани. Я, понятно, отказывался, но он настоял. А потом, выпив еще, неожиданно загорелся идеей: побрататься кровью. Ну, мы и побратались.

Через несколько лет то же самое он повторил уже в президентском клубе на Воробьевых горах. Следы от этих ельцинских порезов сохранились у меня до сих пор.

8 Эту встречу Дьяченко и Юмашева с Федоровым Березовский, по обыкновению, тайно записал. Но буквально через день сам прибежал к Барсукову и трясущимися руками отдал ему пленку. Борис Абрамович клялся, что идея всей комбинации принадлежала Юмашеву, а он – лишь жертва чужих интриг.

9 Сосковец никакого отношения к истории с «коробкой», конечно, не имел: он о ней даже не знал. Но их конфликт с Чубайсом зашел слишком далеко. Как раз 18 июня – за день до скандала – после заседания штаба Чубайс сказал своим тогдашним единомышленникам – Березовскому, Гусинскому, Малашенко: «Все, с Сосковцом надо кончать». Вот его, под надуманным предлогом, и кончили.