Опять беда!
Мама собирает с пола осколки и всё корит Эльвиса и корит:
— Сколько раз я тебе говорила: захочешь пить, попроси у меня стакан! Раз сто, наверно, говорила, не меньше! Так ведь?
— Да-а…
Она говорила ему это столько раз, что Эльвис уж больше и не слушает.
— Ты прекрасно знаешь: я запрещаю тебе брать посуду из кухонного шкафа, потому что это всегда плохо кончается… Ведь ты такой неловкий…
Хуже нет что-нибудь сломать или разбить. Такое чувство тогда появляется, будто у тебя самого что-то сломалось внутри и так ноет и саднит, что просто сил нет дышать…
И всегда-то ты чем-нибудь досадишь, всегда чем-нибудь испортишь настроение! — причитает мама, глядя на осколки рюмки у себя на ладони.
— Папа починит рюмку, — говорит Эльвис.
— Ну мыслимо ли болтать такие глупости? Разве можно починить хрустальную рюмку! Да что там, лишь выбросить осколки остаётся.
И мама сердито бросает осколки в мусорное ведро. Эльвис вздрагивает.
— Я куплю тебе новую рюмку! — говорит он.
— Нет, не купишь, — говорит мама. — Таких рюмок теперь уже не продают. Эти бабушка подарила мне на свадьбу. И что только скажет бабушка, когда узнает… Надо думать, она не обрадуется, бедняжка. Впрочем, чего ж ещё ждать, когда в доме такой растяпа, как ты, Эльвис. Уж ты непременно все чашки и рюмки перебьёшь. Скоро у меня ни одного свадебного подарка не останется…
Тут мама, конечно, преувеличивает: в доме у них полным-полно свадебных подарков, и мама то и дело вытирает их или стряхивает с них пыль.
— Не бойся, подарков ещё много, — говорит Эльвис.
Мама всхлипывает.
— Уж ты бы лучше не спорил.
А он вовсе и не хотел спорить, он просто хотел маму утешить. Но утешения не вышло.
Мама смахивает слезу и глядит на осколки хрустальной рюмки в мусорном ведре. Затем она переводит взгляд на Эльвиса — и взгляд этот выдержать нелегко.
Он до сих пор не понимает, как это случилось. Эльвис распахнул дверцу кухонного шкафа и хотел достать самый обыкновенный стакан. И тут вдруг вывалилась наружу драгоценная рюмка. Сама вывалилась. Он даже не прикоснулся к ней. Но объяснить такое нельзя. Беду объяснить нельзя. Просто сказать, как всё было на самом деле, нельзя. Потому что мама непременно подумает, что он лжёт. Вот и приходится что-то сочинять и говорить кучу всяких слов. Только тогда мама ему поверит.
Да только Эльвис всего этого не умеет. Он не умеет оправдываться — всегда только молчит.
А жаль. Потому что мама любит слова. Но Эльвису никакие слова на ум нейдут, а если он что и придумает, всё равно его слова не согласуются с мамиными, слова их словно бы вздорят друг с другом. Тогда уж лучше помалкивать.
И вот мама снова начинает говорить. Эльвис разоряет семью, говорит она. Из-за него родители скоро станут нищими. Но Эльвис видел нищих по телевизору. Они живут где-то в далёких странах, им совсем нечего есть и почти нечего надеть на себя, и даже настоящего жилья у них нет. И папа с мамой станут такими вот нищими, и всё только из-за того, что Эльвис разбил хрустальную рюмку, — уж этого он никак в толк не возьмёт.
Эльвис внимательно прислушивается к словам мамы, он хочет, наконец, понять, почему так опасно разбивать свадебные подарки.
Ах, вот оно что, оказывается, за подарки заплачено много денег! Теперь всё понятно. Это он уже знает. Мама часто толкует с папой о деньгах, которые вот-вот кончатся.
В семье должны быть деньги, иначе не на что станет жить. Потому что решительно всё вокруг стоит денег. В этой жизни за каждый шаг надо платить.
А вот за свадебные подарки платить не надо. Когда человек женится, ему дарят разные вещи. И деньги за них платят другие люди. Значит, когда мама женилась, ей не пришлось тратить на подарки свои последние жалкие гроши. Вот почему мама так любит все эти вещицы. А бить или ломать свадебные подарки — всё равно что проматывать деньги. Теперь Эльвису всё ясно.
Дедушка тоже проматывает деньги, но по-другому. Он, случается, покупает в лавке «чекушки» и выпивает, говорит мама. Так что и дедушка, и Эльвис одинаково испорченные люди.
Стоит только вспомнить про деда — и словно камень, с души. Выходит, не один Эльвис испорченный; хоть это, может, и слабое утешение, но прожил же дедушка целую жизнь, покупал изредка чекушки и всё же не стал из-за этого нищим. Так что, может, и незачем маме так уж сильно волноваться.
Но ей этого не объяснишь. Мама волнуется из-за денег. Так что у неё даже сердце ныть начинает, говорит она.
Всё это очень печально.
И ведь Эльвис ещё сколько денег стоит… Не сам он, конечно, сам-то он родителям задаром достался, но зато одежда его уйму стоит — теперь ведь он уже больше не влезает в костюмы Юхана — папиного младшего брата, который умер шести лет от роду. А сколько Эльвис всего съедает! Не сосчитать! Да уж, наверное, родителям не по средствам его растить…
У Эльвиса есть поросёнок — копилка, подарок бабушки — круглый, толстый, славный такой поросёнок. Только глаза у него большие, чёрные и какие-то невесёлые. Это оттого, что ему всё время суют в брюхо монеты, мама говорит, что без монет поросёнку грош цена. А Эльвису поросёнок куда дороже всех этих монет, пусть бы их и вовсе не было.
Эльвис мигом сбегал за поросёнком и вынул у него из брюшка пробку. Потом высыпал все монетки на кухонный стол.
— Это тебе! Возьми! — сказал он маме.
Монетки разлетелись во все стороны. Со стола попадали на пол. Под диван закатились и за буфет. До чего же весело звенят монетки! Уж тут-то мама обрадуется!
Но мама не взяла деньги у Эльвиса.
— Как ты себя ведёшь! — сердито прикрикнула она на сына и, нагнувшись, стала подбирать монеты.
А Эльвис ей помогал. Потом она велела ему побросать деньги назад в копилку, монетку за монеткой. Мама стояла и смотрела, как он это делает. Потом взяла поросёнка и поставила на самый высокий шкаф, чтобы Эльвис не мог его достать.
— Так! Ты совсем не понимаешь, что такое деньги! — сказала она.
Но Эльвис очень даже хорошо понимает… Он наконец-то разобрался, что это такое.
Потом, когда мама вышла за покупками, Эльвис бросился к телефону.
— Ну вот, я тут опять деньги промотал, — сказал он дедушке.
Точно таким же тоном обычно разговаривает папа, признаваясь, что его футбольная команда опять проиграла.
— Вот как? — отозвался дедушка. — Так как же ты их промотал?
— Свадебный подарок, — коротко ответил Эльвис.
— Что? — удивился дедушка. Он решил, что Эльвис сходил в магазин и купил кому-то свадебный подарок. Кто же это женится, стал гадать дедушка…
— Да нет, чёрт побери, — продолжал Эльвис папиным тоном, — я, понимаешь ли, разбил одну штуку. Свадебный подарок!
— Как же это вышло? — спросил дедушка.
— Не повезло, — снова произнёс Эльвис папиным тоном. — Чертовски не повезло!
— Понятно, — сказал дедушка. — Это со всяким может случиться, даже с самым достойным из людей!
— И с недостойным тоже! — мрачно возразил Эльвис. Теперь он уже оставил папин тон. Папе хорошо: он всегда может свалить вину на команду. Как-никак там одиннадцать человек, а Эльвису некого винить, кроме себя самого.
Опять ему стало очень, очень грустно.
Он ждал, что дедушка скажет: «А я тоже немало денег промотал на своём веку».
Но дедушка ничего не сказал. И Эльвису пришлось самому спросить его об этом.
— Что? — спросил дедушка. — Конечно, я тоже промотал немало денег, — ответил он так спокойно, словно речь шла о каком-то пустяке.
— Сколько же ты всего промотал? — спросил Эльвис.
Знаешь, неохота даже вспоминать, — сказал дедушка. — Что толку плакать о пролитом молоке.
— Молоке? — удивлённо спросил Эльвис. — А разве в чекушках не водка?
Тут дедушка расхохотался и сказал, что Эльвис — чудак.
Но Эльвис не смеялся. Он вдруг сообразил: дедушка, что там ни говори, другое дело — он ведь проматывает свои собственные деньги, которые сам заработал. А Эльвис проматывает не свои. Мамины и папины.
Эльвису захотелось забыть о неприятном происшествии, и он заговорил с дедушкой о другом. И, как всегда, у них вышел очень весёлый разговор. А всё же где-то внутри у него будто заноза засела — память о беде, случившейся по его вине, и о всех других подобных бедах.
И мама тоже никогда не забудет того, что случилось. В этом можно не сомневаться.