Эльвис Карлссон

8

На небе солнце, хотя уже почти вечер. Сейчас лето, а на даче лета ещё больше. Хорошо, что Эльвис едет на дачу, хотя, сказать по правде, он сейчас очень занят.

Сегодня пятница.

Папа, мама и Эльвис вернутся в город лишь в понедельник утром. Эльвис укладывает в сумку свои вещи. Укладываться интересно. Мама никогда не знает, что ей взять с собой, зато Эльвис знает. Скоро его сумка набита доверху: так быстро он управился с этим делом. А вот мама никак не управится.

Папа снует взад-вперёд между машиной и домом и перетаскивает вещи, которые надо везти на дачу. Он уже начинает злиться из-за того, что мама так долго возится. Он торопит её, и у мамы всё валится из рук. И Сессан лает, потому что маме некогда ею заняться. Всё это Эльвису давно знакомо. Тут гляди в оба, под руку никому не попадайся. Потому-то Эльвис сразу залезает в машину.

Он смотрит в окно. Кругом — куча детей, они весело играют, но Эльвис не знаком с ними. Он видит их каждый день, и они видят его, но они не глядят друг на друга. Наверное, он никогда с ними не познакомится. Особенно после того, что однажды случилось с ним. Давным-давно.

Он шёл по улице. И вдруг ему навстречу — два мальчика, которых он раньше не видел, наверно школьники, поэтому что они несли сумки с книжками и ростом были побольше его.

Эльвис сам не знает, как это вышло. Но только он вдруг остановился и сказал:

— А я вижу вас в первый раз!

Мальчики уставились на него, но почему-то не глядели ему в глаза. Взгляды их так и шарили по нему и обшарили его с ног до головы: выхватили куртку, штанишки, шапчонку.

— Что это ты на себя напялил? — спросил первый мальчик.

Эльвис, понятно, сказал им правду: на нём одежда

Юхана, ему подарили её потому, что тот умер. Тут они стали показывать на него пальцем, и смеяться, и передразнивать его. Они повторяли всё, что он сказал: что он видит их в первый раз и что на нём одежда Юхана, а Юхан умер. Чудные какие-то. Они ни разу не взглянули ему в глаза, как полагается, когда знакомятся друг с другом, как всегда делают животные. И тогда он ушёл от них.

Но они не отставали от него. Они шли за ним и всё время повторяли одно и то же. Откуда-то вдруг взялись ещё мальчишки, и ещё, и ещё. Под конец за ним тянулась целая вереница. И все выкрикивали те же слова, передразнивая Эльвиса.

Он немного испугался и не знал, что делать. Он остановился — они тоже. Он пытался что-то им сказать — они не отвечали, только передразнивали его. Что бы он ни сделал — всё передразнивали, только теперь никто из мальчишек больше не смеялся, они на него за что-то злились.

Они подступали к нему всё ближе и ближе, вот они уже совсем рядом… И тут он побежал. Они погнались за ним и теперь злились ещё больше. Один мальчишка ударил его сумкой, и он пошатнулся. Тогда его опять стукнули, он упал, а мальчишки всё колотили его сумками, стараясь ударить побольнее.

В эту минуту появилась Юлия. Эльвис тогда ещё её не знал, просто видел мельком. Юлия помогла ему встать и велела бежать домой, а он не мог сдвинуться с места — будто прирос к земле. Тогда она опять сказала ему: «Беги!» — и он не посмел ослушаться. Что было дальше, Эльвис не знает. Он только слышал их крики. Юлия ругала мальчишек почём зря, а они что-то орали в ответ.

Он так и не узнал, чем тогда кончилось дело. Он не хотел спрашивать Юлию, хотя они после этого познакомились. Она заговорила с ним, когда они встретились в другой раз. Вот только с Петером он ни разу не говорил. Петер иногда кричал ему: «Привет!», но Эльвис не отвечал, он робел, и Петер больше не окликал его. Но они всегда глядят друг на друга, когда встречаются, глядят прямо в глаза так, что можно считать, они знакомы. Хотя, конечно, мало знакомы. А вот с этими ребятами он ничуточки не знаком.

Вот так Эльвис сидит в машине и размышляет о том о сём, дожидаясь мамы и папы. Ну, теперь они наконец готовы.

Мама с Сессан на руках подходит к машине и садится рядом с Эльвисом. Папа один сидит впереди. Машина трогается с места.

Сейчас пятница, вечер, и они едут на дачу.

На другое утро сияет солнце. Мама с папой весёлые. Утренний кофе семья пьёт в саду, и мама с папой всё время шутят. Сегодня они добрые.

После завтрака собрались идти на море купаться. Эльвис рад бы пойти с ними, если им это нужно, только он не может. Он другое задумал. Так часто бывает: он хочет сделать по-ихнему, но не может. И трудно решить, как тут быть.

Эльвис смотрит на папу с мамой и молчит. Они сейчас такие весёлые — вдруг они обидятся, если он не пойдёт с ними к морю? Если' надо, он пойдёт. Но если не обидятся, тогда, конечно, гораздо важней то, что Эльвис сейчас придумал, и он не пойдёт купаться. Знать бы только, как поступить.

Родители взяли купальники и стоят ждут.

— Идём, Эльвис! — говорит мама.

— И поскорей! — кричит папа.

Между ними прыгает Сессан. Они стоят на солнце, смеются.

Хорошо. Он пойдёт с ними. Сейчас уже поздно спорить. Он опоздал. Ему придётся отложить то, что он задумал. Эльвис быстро догоняет родителей…

У моря было весело. Папа пытался научить Эльвиса плавать, но ничего не вышло, совсем ничего: Эльвис боялся оторвать ноги от дна, хотя папа держал его. Но он не рассердился, а только смеялся, и мама тоже. И сам Эльвис тоже. Все смеялись.

Вечером мама с папой сели в машину, решили съездить в город, но тут Эльвис уже не поехал с ними: хотел наконец приняться за свои дела. Родители не рассердились.

— Вот глупыш! Сидеть взаперти в такой дивный день! — воскликнула мама, хотя на этот раз не обиделась на него. Даже и тогда не обиделась, когда Эльвис сказал, что сами они ведь тоже будут сидеть взаперти — в своей машине.

Сегодня родителям что ни скажи, они только смеются. Так уж иногда с ними бывает. Это самые лучшие дни.

Оставшись один, Эльвис закрыл все окна и двери, чтобы стало совсем уютно. Потом взял последнюю игру Юхана — коробку с мозаикой, ту самую, на которой написано «Верные друзья». Он вышел на кухню и высыпал всю мозаику на пол. В доме было пусто и тихо, только тикали кухонные часы. Лучше не придумаешь обстановки для серьёзного дела.

Растянувшись в кухне на животе, Эльвис стал рассматривать мозаику. Он всегда так поступал, прежде чем составлять картинку: сперва надо хорошенько рассмотреть все мозаинки. Он поднимал их с пола одну за другой, ощупывал кончиками пальцев, поглаживал, чтобы его руки тоже их знали. Он даже нюхал их и долго разглядывал краски, потом раскладывал — какая к какой подходит.

Потом он стал составлять картину. Сегодня всё шло как по маслу. Мозаинка ложилась к мозаинке, и он даже не колебался в выборе, всё делалось как-то само собой, как бывает только во сне.

И вот на полу появилась картина. Недоставало лишь одной мозаинки. Но картина была уже видна. Два коня, вороной и белый, стоят у забора голова к голове, над ними синее небо, а вокруг — зелёный луг. Очень красивая картина.

Эльвис стал искать последнюю мозаинку. Наверно, она валяется где-то на полу — закатилась куда-нибудь, когда Эльвис высыпал игру из коробки. Эльвис поискал под столом и под табуретками, заглянул в коробку. Куда же она запропастилась? Нигде её нет. Бабушка всё боялась, как бы что-нибудь не пропало. Выходит, не зря. Жалко-то как! У белого коня не хватает морды. Насупившись, Эльвис смотрел на картину.

Потом подошёл к окошку и выглянул в сад. Хорошо так стоять у окна и глядеть. Он мог бы так стоять сколько угодно…

Вдруг что-то шевельнулось под окном. Что-то белое промелькнуло и скрылось. Эльвис замер.

Над садом сияло солнце, но Эльвису показалось, будто его закрыла холодная туча. Хотя холод был у него внутри. Этот холод сдавил ему грудь.

Он догадывался почему. Собственно, он это даже знал. Он не видел её, но всё равно знал…

Ведь это Сиппан промелькнула под окном.

Ещё мгновение, и кошка прыгнула на тропинку. Она потянулась мордочкой к окошку, за которым он стоял. И тоже застыла. Взгляды их встретились сквозь стекло.

Кухонные часы тикают, тикают. Но время остановилось. То ли секунды прошли, то ли минуты. Сиппан и Эльвис не отводят глаз друг от друга.

Снова ожила прежняя боль. Отчаяние, которое он испытал, когда у него отняли Сиппан, снова захлестнуло его. Будто вихрь налетел и сбил его с ног. Но чем дольше он глядит в глаза Сиппан, тем спокойнее становится у него на душе, и боль мало-помалу стихает. Их глаза сказали друг другу всё. Если бы Сиппан пробежала мимо, боль осталась бы внутри. Хорошо, что кошка всё понимает: она ждала, когда уляжется боль. Может, и она то же самое чувствует. Похоже, что так…

Вдруг ушки у Сиппан вздрогнули, и она взглянула на дровяной сарай. Эльвис тоже зашевелился. Теперь он совсем спокоен, боль уже стихла. Только саднит немного, будто в груди заживает рана.

Эльвис возвращается к своей игре. Задумчиво глядит он на коня, оставшегося без морды, без глаз…

Вот! Вдруг его осенило… Он кинулся к дровяному сараю. Где то полено — в самом дальнем углу? В самом низу штабеля. Вот! Он вытащил полено и вынул из-под него коробку с одной мозаинкой и ключиком. Ключик он положил назад. Пусть лежит под поленом и ждёт своего часа.

С мозаинкой в руках Эльвис помчался назад. Все двери в доме теперь открыты: Эльвис совсем позабыл их притворить.

В кухне он долго стоял и глядел на мозаику, разложенную на полу. Кончиками пальцев он ощупал последний кусочек, который принёс из сарая. Так оно и есть. Лошадиная морда и тёмный лошадиный глаз много лет пролежали в сарае и ждали…

Эльвис стал на колени и приложил к мозаике последний кусочек. Чудо. Вся картина вдруг изменилась: блестящий лошадиный глаз смотрел прямо на Эльвиса.

В тот же миг он почувствовал, что Сиппан рядом. Достаточно протянуть руку, чтобы погладить кошку, но он стоит смирно, боится её вспугнуть. Кошка тоже смотрит на коня, её зелёные глаза сверкают.

Торжественная минута. Минута почти полного счастья…

Минута. Ещё минута…

Во двор въехал автомобиль.

Сиппан прыгнула, мозаинки разлетелись в разные стороны. Кошка молнией метнулась в дверь.

Эльвис поспешно собрал с полу все мозаинки и спрятал коробку.

Это вернулись родители.

— Неужели ты весь вечер просидел в доме? — спросила мама. — В такую дивную погоду?