Я бежала к метро, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Был час пик. Сражаясь с толпой, я пыталась утишить бушевавшее внутри меня смятение. Этого не может быть, не может быть. Когда я уже спустилась по лестнице, меня чуть не сбило с ног восторженно визжавшее черное существо, подпрыгивавшее и лизавшее мне лицо, исступленно махая при этом хвостом.
— Вальтер, — зарыдала я, обхватывая его за шею, — Вальтер, где твой хозяин? — Я подняла глаза и увидела Рори. Нас разделяла толпа.
— Ко мне, мерзкая тварь! — закричал он. Его прищуренные глаза перебегали с одного лица на другое, приближаясь ко мне. Словно притягиваемые неистовой силой моего желания, они остановились на мне, и я увидела, что он остолбенел.
Я пыталась позвать его, произнести его имя, но звуки застряли у меня в горле.
— Эмили! — закричал он, начиная пробираться сквозь толпу. — Эмили, любимая! — Он наконец пробился ко мне. — Никогда больше не убегай от меня!
Притиснув меня к стене, плечами загородив от толпы, он целовал меня ожесточенно и жадно. Я плакала от счастья и любви.
Через несколько минут я отпрянула, задыхаясь.
— Мы не можем здесь оставаться, — сказал он и, что-то невнятно бормоча, потащил меня наверх, на улицу, а потом через дорогу в свой отель, где он снова принялся целовать меня в лифте, не обращая ни малейшего внимания на лифтера. Вокруг скакал Вальтер Скотт, пытаясь лизать мне руки.
— Какого дьявола ты от меня сбежала? — сказал он, захлопывая за нами дверь спальни. Это было больше похоже на прежнего Рори. — Последние десять дней были самыми ужасными в моей жизни. А бедный Вальтер, каково ему было, по-твоему, лишиться семьи?
— Я думала, ты не любишь меня, — сказала я, обессиленно падая на постель.
— Господи, сколько раз я пытался дать тебе понять. Разве я мало потратил сил, отпугивая от тебя этого самодовольного сукина сына, Финна Маклина? Я чуть в него пулю не всадил, когда застал его с тобой в больничном коридоре. А последние несколько дней я с ума сходил от ревности, когда он являлся к нам во все часы дня и ночи и вел себя так, словно ты его собственность. Я старался проявлять сдержанность, когда ты вернулась из больницы. Мне не хотелось торопить события, но каждый раз, когда я пытался объясниться с тобой, ты шарахалась от меня, как испуганная лошадь.
— Я думала, ты хотел сказать мне, что не можешь жить без Марины, что ты остался со мной только из-за чувства вины.
— Да нет, с этим все было кончено в тот вечер, когда ты застала нас в постели и вышвырнула меня из дома. Мы поехали в Эдинбург, но жизнь с ней оказалась сущим адом. Она мне так действовала на нервы своей болтовней, что мне хотелось ей шею свернуть. Я мог только думать о тебе и как я гнусно с тобой поступил. Но тут появился мой блудный папаша, и я обнаружил, что между мной и Мариной нет никакого родства. Я мог бы жениться на ней, особенно теперь, когда бедняга Хэмиш отдал концы. Но я понял, что мне не нужно никакой другой жены, кроме тебя.
Краска радости залила мне щеки.
— Но в тот день, когда вы все пошли стрелять голубей, Марина сказала мне, что ты собирался просить у меня развод.
— Марина никогда не отличалась правдивостью. Она знала, что я собирался объясниться с тобой. Мы тогда полночи с ней проговорили. Она сказала, что ты без ума от Финна и я должен дать тебе свободу.
Он сел на кровать и обнял меня.
— Ты уже больше им не увлекаешься? Он такой надутый, спесивый, самодовольный зануда. Когда ты сбежала, я боялся, что ты ушла к нему. Я позаимствовал у Бастера самолет и посадил его в парке в Глазго — по этому поводу вышел небольшой скандал. Я пришел к нему в гостиницу и вытащил его из постели. Он здорово разозлился.
— Еще бы, — сказала я. — Неужели ты так и сделал?
— В самом деле. Сколько я должен убеждать тебя, что я тебя люблю? Не думаю, чтобы такое случалось раньше на Иразе. Кто когда-нибудь влюблялся до потери сознания в собственную жену?
Я еще больше покраснела и потупилась.
— Ради Бога, Эмили любимая, посмотри на меня.
Взяв его руку, я прижала ее к своей щеке.
— Я была так несчастна. А потом я увидела в галерее свой портрет. Мне сказали, что ты отказался его продать.
— Я нигде не мог тебя найти. Я звонил твоей матери и Нине каждые пять минут, надеясь узнать о тебе.
— Боже мой, а я им специально не стала звонить, потому что была уверена, что ты тоже не станешь у них объявляться.
Я взглянула на него. Он улыбнулся, и впервые в его улыбке я не увидела насмешки. И я заметила, каким бледным и усталым он выглядел, с отяжелевшими, словно после многих бессонных ночей, веками.
— Ты скучал по мне, — сказала я изумленно. — Я верю, что ты и правда меня любишь.
— А теперь я тебе это докажу, — сказал он торжествующим тоном, расстегивая «молнию» у меня на платье.
Я внезапно оробела.
— Я так давно этим не занималась, что, наверно, потеряла сноровку.
— Не волнуйся, как с плаванием и ездой на велосипеде, раз постигнув это искусство, уже никогда его не утрачиваешь. Убирайся, Вальтер, — сказал он, спихивая на пол упирающегося Вальтера Скотта, — тебя сюда не приглашали.
Когда его губы коснулись моих, мы оба задрожали. Какая-то сумасшедшая радость овладела мной. Я чувствовала биение его сердца рядом с моим, его поцелуи становились все более страстными и настойчивыми, и шум машин с улицы доносился все слабее, заглушаемый ударяющей мне в виски кровью.
Когда мы кончили, за окном стемнело.
— Это было чудесно, — вздохнула я. — Мы должны делать это чаще.
— Мы так и будем, ночью и днем. Любимая, — сказал он вдруг озабоченно, — ты думаешь, ты сможешь вытерпеть мой дьявольский нрав ближайшие лет этак шестьдесят?
— Пожалуй, — сказала я. — Если время от времени я буду получать такую компенсацию.
Рори тихо засмеялся, поглаживая мне шею. Закурив сигарету, он одной рукой привлек меня к себе.
— Рори, — сказала я через несколько минут, — я знаю, ужасно говорить об этом в такой момент, но я умираю с голоду.
— И я тоже.
— Не пойти ли нам куда-нибудь поужинать?
— Нет, я могу захотеть тебя между вторым и десертом, а в ресторане это было бы неловко. Я закажу что-нибудь в номер.
Открывая немного позже бутылку шампанского, он сказал:
— Милая, ты ничего не будешь иметь против, если мы больше не вернемся на Иразу?
— Против? — переспросила я, не веря своим ушам. — Разумеется, нет.
— Мне надоело писать овец и скалы, — продолжал он. — Я хочу писать тебя на солнце и дать тебе полдюжины детей, чтобы тебе больше не приходило в голову убегать от меня.
— Но ты любишь Иразу.
— Она утратила для меня свою прелесть. Во-первых, я хочу, чтобы ты была подальше от Финна. Во-вторых, Марина не даст нам покоя. Обществом мамочки и Бастера я сыт по горло на несколько лет вперед. Да и к тому же мой новый папаша там обосновался.
— Что он делает целыми днями? — спросила я. — Он все еще влюблен в Бастера?
— Да. Они оба пристрастились к виски и воспоминаниям о бурно прожитой жизни. Но у Алексея есть еще одно на уме. Хороводясь со мной, Марина всегда твердила, что ей нужен мужчина постарше. Хэмиш оказался слишком стар, зато Алексей немного похож на меня и очень успешно утешает ее.
— Боже мой, — я была поражена. — Ну и ну. Ты хочешь сказать…
— Пока еще нет. Марина так нравится себе в черном, что год она протянет, но она так богата, а Алексей так беден, что у них наверняка что-нибудь получится.
— А ты не ревнуешь? — спросила с тревогой я.
— Ничуть. — Он поцеловал меня. — Но себе в мачехи я не хотел бы ее заполучить.