Энциклопедия языческих богов. Мифы древних славян

ИЗ ВВОДНОЙ ЧАСТИ ЕЛЛИНСКИХ ЛЕТОПИСЦЕВ

(Фрагменты публикуются по списку Еллинского летописца первой редакции, рукописи ГПБ, собр. Погодина, № 1437, XVI в. Текст воспроизводится с упрощением орфографии. Исправления сделаны по списку той же редакции — рукописи ГИМ, Синодальное собр., № 280, обозначенному в примечаниях литерой С.)

От гронографа о гигантех о змиенозех. Бе же от Адама, донележе внидоша сынови божий к дщерем человеческым, лет 2000 и 100 и 2 лета. В та убо лета краду огнену¹ пусти бог с небеси на гиганты, живущаа в Келтикистеи земли, и пожже я; в Иорданьскую реку, шедши, угасе крада; сего же огня мнять еллини сына солнечна суща, егоже светящеся, реша, упадша от колесница на землю. Сию же повесть списа Вудии в сотворении своем; правое же рече о сих Херонискыи Плутарх, яко рече краду, огнену сешедшу на Кельтикиискую землю. Оставшии же от них гиганте, видевше толико от них огнем пожжены, и не покаяшася. И рече бог, разгневався на ня: «Не имам дати живота человеком сим, елма плоть суть, плотьская мыслять», якоже Моисеискых^а пишеть книгах. Мудрый Писандр, творец еллинеск, по летех быв Моисеовех^б, о тех же гигантех в творении своём сказа: «Человекы от земля рождены, имуща ногы змиеви, дрезнувша на некыя божескыя силы, рек, сия различными козньми потреблены от бога». Мудрый же Тимофеи ту же повесть тлекуеть сипе, яко «сего деля творець нарече я человекы на змеиных ногах, елма же зверин ум имуть, || ничтоже блага небеснаго на уме имуще^в, не имуще нозе ходяще на земная злая дела неправедная; того деля божество звёздным простиранием и месячным и сленечным, овем от тресновения огнем повеле погибнути, а другим каменем стати, инем же скорейшими смертными стрелами устреленом быти, яко лущию, а другым множества вод потопленом быти. Тако вси гиганте нарицаемии змиинозе зле потреблени скончаша свои живот». Сервеи же мудрый поведаеть сия: «На широце поле живша^г, имевша рать с некыми, жившими на высоких горах, и везлезоша на горняа, акы змиеве, на руках и чревесы ползающе, и избиени быша от живущих на горах»…

О Кроне^д. Роди же ся от превого сына Ноева человек гигантаска рода, именем Крон, наречен быв от Дамия, отца своего³, в имя преходные звезды, бе же силен зело. Те прежде показа парствовати, рекше владети человекы, и парствова превие в Сирии много лет, и повину всю землю в Пресид от Асирия начен, бе же страшен всем, яко лют ратник. Глаголють же, яко влехвовавшу Крону, кто приимет его царство, и дано бысть ему проречение⁶, яко сын его прииметь, да тем разгневався Крон, пожираяше вся дети, яже раждаате ему жена его Ариа⁴. Егда же время ей бе родити нарицаемаго Пика Зевеса, еже есть Дии, себра кюриты, некыа бесы гласяща и поюща и в оружие звоняща⁵, да облазнится Крон, не слышав плачя отрочяте^ж и умедлить. Отрочя же дано бысть^з в Крит^и вескремити, а в него место камень повивше положиша, да усмотрив от облак Крон, сешед, пожре камень, мня отрочя, да ту абие изблева^й и прежняа пожретыа.

Име же иного сына и Крон, имевем Нина, и дщерь, именем Иру⁶. Крон же остави сына своего Пика Зевеса, теи есть Дыи, остави в Асурии и жену свою Семирам, той есть Арея, и поим мужа храбры, многу силу народа, и иде на западные страны, яже бяху без царя, не дрежимы никымже, и прия западный страны бошию и пребы многа лета, дрежа и царствуа западяым всем. И поят Кронь тамо жену именем Филуру и роди от нея сын именем Афрон⁸ и дасть ему Ливеску землю, поя же от Лакари-иского острова жену именем Аостроном и роди дщерь именем Афродита⁹, во имя преходныа авеэды, мудра бывши, яже посяже за мудраго Адонида афин^Лана, сына Кинирова¹⁰, и жиста оба вкупе мудрующа и до смерти. Име же Крон от тоя же Фулуры сына, нарицаемаго Хирона философа и того.

О Пике Дыи, како отца своего Крона в тимении утопив, сам царьствовал. Царьствова же Пик в Асурии лет 30, тако^к оставя матерь свою Арию и сестру свою и жену, постави сына своего Велона царем в Асирии[1] и отиде ко своему отцу Крону на запад. Крон же, видев сына своего Пику, пришедшу к нему на запад, преда ему царьство западнее, беше бо стар и ослабел. Инии же глаголють, яко Пик отца своего им, истеса его отрезав, ввереже в море, самого же || в тимении погрузи и нуждею от(е)им царство его¹². Царствова же Пик Зеуз инех лет 60 и 2. Живе же Пикь Дии лет 100 и 20, и име сыны и дщери многы, любодеи бе, таибник и влежбы творя и пресажаа жены. Се же и Семель, дщерь Кадема царя, златом уснуби, и любяше паче инех. К ней же иноце ея глаголаху: «Проси у Зевеса, да приидеть ист с громом многым и млениею^л,1Э». Си же Семель не ведущи льсти их, а бяше имущи в чреве, вепросивши у Зевеса, и прииде к ней и зажже ю. Отрочища же из ютробы ея истрег недоношено^м, имущь седмь месяць. И в своём стегнии сего доносив, Денисиемь сего имевова. Сей же Дионисии началник же бе пианьству.

Фивеи бо глаголють, яко Дии к Алькомине, жене Фитриок, примесився, роди от нея сын, именем Иракле¹⁴, егоже Иракла нарицають Тримрачна. Теи показа прьвое в вечерних чястех мудрость. Сего бо живущий от племени его прозваша звезду на небеси по имени — се суть бози были безбожных еллин, яже от них еллиньстии баснословци бають, а не суть бози, нь человеци влехвове — зверовиднаго Иракла, егоже глаголють в лвеи язвени ходяща, и палицу имуща, и три яблока дрежаща, яже три яблока ему оттомыцу в кущуни глаголють палицею убивша змия, рекшу, одолевшу тремь чястемь злым похотем || ума мудростию, акы палицею; ходяща в котызе, яко в лве язвен, в тверде уме. И тако от(ъ)емша три яблока, еже суть трие доблии нрави: еже не быти гневливу, ни златолюбьцю, ни блуднику, палицею бо трепеливыя душа и язвеном буюю мысль уму победи, земную^н скверную похоть, нудяся мудроствовати и до смерти, якоже Диодор мудрый списа.

О° Прьсе и о главе Горгоне. Потом же Пике Зевес прижи по Ермии Иракле сына Персия от жены красны, именем Даная, дщери Акрасиевы¹⁵. Роди от нея сын именем Персия, егоже пишуть крилата, зане измлада беяше отрочя быстро¹⁶. Сего ради Пикс^п Зевес, отець его, научи его творити прокуд стыткого крофоса¹⁷, всему, еже сам ведяше^р таибным злым прелестем, глаголав ему яко «Победиши с иим вся рати, иже бо везрять на лице Горгониино, будуть яко мертви, тобою рассечени». И умре Дии, глаголють же Афину, родившуся от главы Дыевы рассечены¹⁸.

Пресеи же по смерти отца своего помысли на Асурииское царство, ревнуа Нина, стры своего. И приснися ему, и иде на страну Ливьску, на пути срете и обуена в страшны власы глядящи. И став, вепроси глаголя: «Како ти имя?». Она же рече: «Минуса». И емь ю за власы и серпным мечем отаи усекнув^с главу ея^т Главу же нарече Горго, быстрыя ради помощи и съдеания || на супостаты. Примучи же страны, никомуже противящуся. И мимошедшу времени прииде на нь царь от Ефиопиа Кифеос¹⁹. Прьси главу Горгониину ему показа. Кифеи же очима не видяше и идяше на нь. Прьси же мняше главу Горгонину уже не мощну деиствовати, обрати главу к себе и, позрев, бысть слеп и убиен бысть…

О Еремыи и о святе Троице^у. По умртвии же Дыеви, || царствова в Италии сын его Еремии лет 30 и 5; бе же мужь хитр и уму учен, иже изобрете руду златую прьвие и ковати злато. Разуме, яко завилять ему братия его, иже сут(ь) от многых жен, яже име Пик, отець его, а Еремии бе ему от прьвыа жены²⁰. Еремии же, разумев на нь яряшуся братью, отиде, вэем злата много, и иде в Египет к колену Хамову, и прияша и с честию, и живяше ту в велицеи чести, ризу нося злату, влехвоваше, поведаше им хотящая быти; бе же и хытр беседам, муж дивен и мудр и Тревелик нарицаем египтяны, иже сказа три велики силы суща21…

О Ангеноре^ф и Велесе^х. Дещи же Дыева, иже от дщери Наховы, царя Пресеченьска, посяже за Посидона, и роди^ц Ангенора и Велоса²², та же приаста Суриу. Велон же поя жену Силу, Анггено же, шед в Вифинию²³, поя жену именем Тур, и сетвори град и нарече Тур. И роди от Туры Кадома, Финика, Сура ^чи Килика^ш и дщерь Европию²⁴. Царствова же Ангено по странам тем лет^ъ 60 и 3. Анггенору же сущу в Милите, пришед же внеаапу Таур, царь греческыи новою ратию бився, прия град и плени дщери^ы Анггенора царя вечер, емуже вечеру память творять, рекуще: «Зол ве-чер-ь». Таур поя жену Европ, добру сущу, и роди от нея сына Мина25. Умирая, Анггенор раздели землю, юже привоева, на три части: и взя Финик Тура и область его, землю Финичьску, а Сур шед в чясть свою, юже нарече Суриа, а Килик свою землю нарече Киликия…

О Фесте. По Еремии же царствова в Египте Фест днии 6000 и 600 и 80, яко быти лет 4 и пол лета и днии 40 и 8²⁶. Не ведяху бо чести лет, ни месяць, но последи уразумеша, егда начата дань даяти царем римескыим. Сего же Фесту конь охроми на брани, бе же влехвь храбр. Теи Фест закон устави женам за един муж посягати и ходити говеюще, а прелюбодеицю казнити. Сему тайную молитву творящу, спадша клеща с небесе ковати железо и оружие^э, яко теи кузньную мудрость показа, прежде бо камением бияхуся.

^а Ошибочно надписан слог ки. ^б Слог се надписан. ^в Слог му надписан. ^г Испр. согласно греческому тексту; в ркп. положивша. ^д Испр. по С; вркп. Кроме. ^е Слог че надписан. ^ж В ркп. плачяте, слог те зачёркнут, на поле отрочате. ^з-и Доб. по С. ^й Буква а дописана позднее. ^к Слово надписано над строкой. ^л Буква е надписана. ^м Испр.: в ркп. недношено. ^н Буква ю дописана позднее. ° Буква дописана позднее. ^п Испр. по С.; в ркп. Писк. ^р Испр. по С.; в ркп. видяше. ^с-т Дописано позднее на поле. ^у Испр. по С; в ркп. Троц. ^ф-х В ркп. заголовок стоит не на месте, разрезая текст предшествующей статьи. ^ц Доб. на основании Архивского хронографа и Прибавления к палее. ^ч-ш Испр. по С.; в ркп. Киликииска. ^щ Испр.; в ркп. Овропию. ^ъ Доб. по С. ^ы Испр. по С.; в ркп. дщири. ^ь Испр.; С Киликиа; в ркп. Килия. ^э Испр.; в ркп. оружию.

Согласно Гигину, этот совет Семеле дала Гера, явившись к ней в образе кормилицы. ¹⁴ Геракл — сын Зевса и Алкмены, жены Амфитриона, фиванского царя. ¹⁵ Даная — дочь аргосского царя Акрисия. ¹⁶ Персей получил от дочерей Форка крылатые сандалии. ¹⁷ Научил гадать на волшебной чаше (?) ¹⁸ По просьбе Зевса Прометей (по другой версии — Гефест) ударил его топором по голове, и оттуда вышла Афина в полном вооружении. ¹⁹ Эфиопский царь Кефеи, отец Андромеды; в мифах о Пересе не говорится о войне его с Кефеем и о гибели от взгляда на Горгону. ²⁰ Гермес был сыном Зевса и Майи, дочери Атланта. ²¹ Языческий бог Гермес отождествляется здесь с мифическим теософом Гермесом Трисмегистом. ²² Речь идёт о Ливии, дочери Эпафа, родившей от Посейдона близнецов Агенора и Бела. ²³ Следует: в Финикию. ²⁴ Согласно мифам, у Агенора от Телефассы были три сына: Кадм, Фойник и Килик, и дочь Европа25. Минос считался сыном Европы от Зевса; муж Европы носил имя Астерий. ²⁶ О правлении в Египте Гефеста в греческих мифах не говорилось.

ИЗ ВИЛЕНСКОГО ХРОНОГРАФА

(Публикуется два фрагмента по рукописи БАН Литовской ССР, № 109/147. Первый из них не имеет соответствия в известном нам греческом тексте Хроники Малалы и скорее всего восходит к иному источнику; второй — рассказ о Телее и Миносе — соответствует тексту IV книги Хроники Малалы, с. 85, 18–88, 10 — (по изданию Диндорфа)

Платон бо высокий философ в еллинех, и Ксенофонт, и Есхинос, и Аристотель сын, иже прелесть ведушевлениа^а веведоша в человекы, сиречь в ино тело пременитися девицам. Дщерь бо Лукнееву, именем Калистию, глаголеть ю ведушившюся в медведицу[2], а Ипоменивову дщерь Малагрову в лва, а Ио, дщерь Инахову, в телицу, а Талантию, дщерь Есхинову, в кур|| морскыи⁴, а Филомину, дщерь Есхинову, в соловей и сестру её Проклу в ластовицю⁵, а Иовию, дщерь Аталантову, в камык преобразившюся⁶. Таковая кощуньствоваша солнцю же и луне, и звездам, и огню же, и воде, и всей твари поднебесной, и жретву приношаху всуе льстящеся, якоже Фара истуканнаа капища творяше, а Авелеви убо убития ради превыи кумир создал и убожил его, вторыи же кумир Сифов створил и убожил его.

Сиф бо, сын Адамов, изеобрет звезднаа течениа и грамоту еврейскую, историею списал. Сынове же его изеобретоша, яже от Сифа исписаная на дсце меден^б мужи бывше мудрии, проразумЛвше хотящую быти пагубу [ч]еловеком^в и применение, сетвориша столпа два: един каменей и един плитян, написаша на нею, яже от Сифа деда их сказаниа вся небесная, помысливше сие: аще земныи род погибнет человечь водою, то каменыи стлеп пребудеть, и яже на нём написаннаа суть, аще ли огнем, то плитяныи пребудеть, тот паче огнь претрепить и яже на нём написана сут памят будет человеком уцелевшим на земли. Стлеп же каменыи остал в Сиридскои горе по потопе, дажде и доселе стоит, якоже Иосиф сказает; сего ради богом прозван бысть Сиф. Сего ради глаголють: сыново божий пояша дщери человечьскиа — сьшове бо Сифови пояша дщери Каиновы и родиша им сыны и быша гиганта на земли от века человеци Чнарочити.

Слово 17.

В та же лета краду огньную пустил бог с небеси на гиганти, живущая на земли в Келтиистеи стра|не^г и пождьже я. Пришедши же крада в Иорданскую реку и вгасе⁷. Сии же по потоп Хус мурин роди Неврода гиганта, иже сетворил Вавилон, егоже глаголють прьси бога бывшими суща в звездах небесных, егоже наричють кружилиа⁸. Тот прежде наставил ловити зверь и даяше всем зверину ясти, старейший пресом царь их.

Вещаша древний, яко Крон веста на отца своего, глаголемаго Дамиа⁹, и, отрезав уды его таиныя, вевреже их^д в море. Приплувше же тайных удов отрезание к берегу, Афродита^е видевши и взят их, да овогда творяше мужьская, а другды страдаша женьскаа. Тако убо та студне и породне чтется богыни пакы блудных ради смешении скверных тайн¹⁰. Теи же Крон наречян бысть от Дамиа, отца своего, в имя преходняя звезды. Бе же страшен всем, яко лют ратник, секыи вся.

Бают бо баснословци елиньстии, яко ответ прием отець Дыев, яко остатися ему званиа царьского от единаго от детии его, елико ражаше ему мужеск пол жена его Ира, а он их пожираше. Родивши же Дня и милующи красоты его ради, украдши, в Крит и отслала. Си же блядв глаголи их, боги я нарицаху¹¹.

Оставивь же Пик сына своего в Асурии именем Велона и отиде к своему отцю Крону на запад. Велон же, царствовав 2 лете, умрет. Его же преси бога дрежать. Пик же поя сестру свою Иру. Елинстии же философи зле негодующе Иру матерь всех богов нарицаху. Дрежал, царствуя^ж западными всеми землями⁵, име сыны и дщери многы от миогых добрых жен, любодеяв с ними, бе бо таибник, влешебы некиа творя, пресажая^и, жены же сии бога имеаху егой ведомыя им лестию, II якоже кажюща им виды некыа и проказы. Фауна бо сын его златым богом нарицаху, и обретша им руду златую, дающа им злато много. Ираклиа же сына его вебожившася, инех же вяще седмьдесят, богы я нарицаху. Тако же сиа бяху о нём же глаголють, ни Дионусии стегнорожанию несношеныи породил¹², иногда же глаголаху глава Дыева, от того родитися Афине¹³. Сего же глаголють мужь и жена бе, овогда стража женьскаа, овогда творя мужская, яже пианьству ликы творяше. И сего ради вебожиша и и вином упояше их. И инех бог безчисльных, ижхже елинская прелесть вебожиша человеком.

О Пелепониде и Кропиде ке Улькемеоньсе, Елпиде же Ираклидеу прииде изреку изеображение слову сему¹⁴. Пелопс, сын бе Антоилов и Талов, фругииского царя¹⁵, а Антатал брань прием с Илом, сездавшим солнечный град¹⁶, бояся побежениа, везврати сына своего в Пелепиду пояти пешца с имением, реке: «Аще убо побежю, везвратися в Фругию, аще ли победят мя — пробуди в Европии». Поем же Полопсе в Иладу, в безаконную страну, тако зовему, в неиже царь Именеос име дщерь Ипподамию, егоже с конник победив Пелопсе и вземь страну, в Япия место именова Пелепонис¹⁷. Сей убо о Поленидех¹⁸.

Кекропс же царь бе афинеом, иже и велми украси Атическую страну, зваша же ся двогласен, акы две стране премог — Еладу и Еюпет¹⁹. Глаголеть бо, яко афинеи беша от Егупта, Егупет же от Саевса града²⁰. Властитель же афинеом тот Кекропс бысть, имыи егупетскыи глас, навыче же елинскы. Оттуда убо || сводими кекропиде именуется. Еас же и тот сын быти Диосу глаголется в правду славен²¹. Некогда бо бездождию бывшю в Еладе, приидоша к нему старейшины града молити своего отца, дабы дождь был. Еакс^к же став и тако помолися отцю своему, от бесовского действа быв дождь. Онемь же мнившим, яко от отца ему бывшю, богом и нарицаху, вода многа напои Еладу. Оттуда убо честь Еаксу явися. Тот же ражает два сына: Пилея и Теламона. Пилсв ражает Ахилея, а Теламон Еанта, иже зовутся Анькде, честь от деда своего приемлюще.

Ираклии же и тот сын быти Диосу глаголется в правду славен²². Зевес бо бысть с Алекминою сетворився человеком и севокупився, и роди Ираклия, иже многы победы сетворил Ираклии. Мнози же быша от Ираклея, превое славный Илос цесарь²³, от негоже лакедемонсти Цареве все по ряду елинеск не явимым прибегают, басни хваляще своя деды²⁴.

предположил, что источником дальнейшего текста является комментарий Нонна к Григорию Богослову. В греческом тексте заголовок сообщает, что далее пойдёт речь о Пелопсе и Пелопонидах, Кекропсе и Кекропидах, Алкмене и Ллкмеонидах, Геракле и Гераклидах. Как предположил С.П.Шестаков в помете на поле своей статьи, слово «ке» это непереведенное греческое «». ¹⁵ Пелопс, сын фригийского царя Тантала. ¹⁶ Речь идёт, вероятно, о войне Тантала с Илом, основателем Илиона, дедом Приама17. Пелопс одолел в состязании на колесницах Эномая и получил право жениться на его дочери Гипподамии. ¹⁸ Т. е. о Пелопонидах. ¹⁹ Кекропс — мифический первый царь Аттики, считался сыном Геи; миф о его власти также и над Египтом появился позднее. ²⁰ Саис — древняя столица Нижнего Египта. ²¹ Эак — сын Зевса и Эгяны, отец Пелея и Теламона, почитался так же как божество, дарующее дождь. ²² Речь идёт о Геракле. ²³ Гилл — сын Геракла и Деяниры, потомки его овладели Пелопоннесом. ²⁴ Далее продолжается рассказ о Геракле, но текст очень неясен для понимания.

В предиреченных же летах царствова в Критк Минеосе, сын Европиин, иже и море одрежаше, секся с афинеи и закон положи, о немже рече Платон премудрый, о памятех законных поминая. В ня же ле||та беаста Дедаль и Икарь, словуща Пасифоя ради жены ради Миноя царя и с Тауром и нотарем ея, с нимже блудивши и роди сын, егоже прозваша Минотаура, преполовльшема любодеяние блужениа Дедалу и Икару¹. Миноос же царь Пасифая затворивь в куквулии со двема рабичнома, повел! кормити ю и остави ю ту, к тому не виде ея. И она, опечалившися, якоже изриновена от парьска сана, в язву вепадши, умре. Дедал же и Икар убиена быста. Икар бо ис темници избег и пловыи потоплея бысть, а Дедал усекновен бысть. Пасифая же ради спаса Еуропид повесть.

В та же л-вта Ираклис тризник, великиа тризны сетворивыи, шед в Ливииску страну, снидеся с Анти-ем, творящему и тому земныа тризны². И одолев ему Ираклис и уби и. Иже Ираклис по одолении разболейся, сам ся в огнь вевреже и умре. О нём же Дидим премудрый списал. В Илии же тогда царствоваша по Дардане Лаомедоне, сыне его…

В вышереченных же летах умре Андрагеос, сын Пасифаин и Минов, царя критска. Тако же и теи сам Минос умре п повеле, умирая, царствовати в Крите Минотауру. И царствова Пасифаин сын и Тауров и нотара ея. И укор помысливше бояре критстии, еже царствовати в них Минотаур, яко таимичищу, сиречь выблядку, севет сетвориша на нь и веспустиша к Фесию, акы к храбру, к сыну Егеиову, царя фусальска, и прийти II с вой на нь, поручившеся предати Минотаура^а и всю страну их, и дати ему и сестру его Ареадию жене, дщерь Пасифииню. И прииде на нь Фесеус в Крит внезапу, вси оставльше бояре и воини створишася бежаще в град Гортун. И разумевь Минотаур придание побеже и теи в Лавуринскую страну, вшед на гору и вбеже в пещеру крыяся. И гнав и Фисеус, уведе от некоего, идеже бе скрылся, его же язвед, абие усекну и, и вешед в град Гортунь обличи победу. И прославлен бысть от бояр и от всея страны тоя. И просися у них, да идеть к Егеату, отцю своему, да и к тому исповесть победу. Преже, даже не доплу ко отцю своему, шед нтвкто корабльник лжив, повода Егеату царю, отцю Фисеову, рекыи: «Избежа из града Минотаура». Помысли, яко прельстили сут(ь) сына его критяне, списаша бо от них мудрии: «Критяне присно лживии», имуть бо нрав лежив. И веврежеся сам в море. И пришед же Фисеус, сын его, обрате умреша отца своего и привещан быв своими бояры, небреже царства Критска в отца своего место во Фесалии. И приводе жену Илию, прироком Фелефию⁴, Арединии же, велезши в требник Дионуса, пребысть же ту жрицею девою до смрети своеа.

^а Испр.; в ркп. Минотару.

¹ Миф о Тезее в изложении Малалы существенно отличается от традиционной версии: Минотавр из чудовища превращается в критского царя, наследника Миноса на престоле; отец Минотавра, также, вероятно, был понят как обыкновенный человек; Эней прибывает на

Крит не в числе афинян, обречённых на съедение Минотавру, а по приглашению критских, бояр; Ариадна не помогает Тезею, но брошенная им, становится не женой Диониса, а жрицей в храме этого бога, и т. д. ² Упоминается миф о борьбе Геракла с Антеем. ³ Дардан — дед, а Лаомедонт — отец троянского царя Приама. ⁴ Женами Тесея были Антиопа и Федра; кто имеется здесь в виду — неясно.

ИЗ «ТРОЯНСКОЙ ИСТОРИИ» ГВИДО ДЕ КОЛУМНА

Фрагмент из древнейшей редакции перевода «Троянской истории» Гвидо де Колумна — рассказ Одиссея царю Идоменею о своих странствиях — публикуется по рукописи ГИМ, Музейское собр., № 358, середина XVI в. (первому тому Лицевого свода), л. 973 об. — 979 об. Орфография оригинала упрощена.

Истинно есть, господи царю, да по взятии Трои, коего взятия.^а аз часть неложно велия бех, с корабли своими, многими богатствы обремененными от богатств трояньскых, во множестве злата и сребра и во опещении многих моих раб пучине вдахся, и по многи дни пловущи ми спешно, в некое пристанище, иже Мирна[3] опще именуется, первое здрав пристах, идеже со своими за прохлаждение снидох. И ту без боязни чрез некие дни пребых, зане ту нихто ми пакость нанесе.

Посем от предреченного пристанища отеидох, и время ми ласкавше, поспешно в пристанище, иже именуется Калостофагес², здрав приидох, идеже паки с своими чрез некие пребых. И егда лестнии ветри на поспешное время научаху, от того пристанища отступих, паки по ряду здраво плых. Тогда внезапу буря ветреная возможе, и аер от ведрости скоро бысть темен, безвестным плаванием ныне семо, ныне овамо в пагубе^б зелныя бури озлобе. Последи буря она меня понуди в Сисилою³ обратитися зело неволею, идеже озлобления многия потерпех и труды болта. Бо в Сисилии два брата царя, иже един звашеся Стригон, а другии звашеся Сикаон. Се два царя нападоша на мя и на моих, видящи корабли моя богатств толиких поленых, пограбиша их силно и все, еже обретоша в них, отнесоша во множестве своих оружных. И того горши, яже наидоша два сына их, воини зело храбри и зело бранни, ихже един звашеся Алифам, а другии — Полифем⁴. Сии нападоша на воины моя и сто убита от них, меня изымаша и Алфенора, обещника моего, и заключшпа нас в некоем городке в темнице. Сей Полифем име некую сестру, деву красну, юже виде Алфенор в похотениа ея разжеся и у вязе любовью ея, бысть зело безумен. По шесть же месяц поймана в Сисилии держа мя Полифем, но последи помилова мя и со мною Алфенора освободи. И последи он Полифем много яди учини и чести, но Алфенор в своей зелнои любви толико трудися, да яко сестру Полифемову любляше, во время нощи у таибника отча изят и тое с собою приводе, еже егда прииде в слух его, сущим оскорбишася зело. Сего ради той же Полифем паки на мя и моих тое же нощи вооружися в велице множестве воин. И бывшу устремлению на моих, и его сущий приобретоша Полифемову сестру, и последи Полифем на мя нападе, и егда от него настоящих себе защитити, едино око ему изяхв. И со обещники своими вставшими в корабли своя внидох и тое же нощи в них от Сисилии отидох. Потом прямым плаванием текох во Елиду остров, ветр мя принесе, аки не хотяща⁵.

В сем же острове бяху две отроковицы сестры, зело красны, того острова госпожи, яже в черной хитрости и заклинания зело научены имяхуся. Елико же во остров сей плавающих случаи принесет, и те две сестры не толико их красотою, елико волшебными их обавании толь прилежно пленяху, да никая надежда бяше вшедшим от острова мощно отити, вся иная попечения оставя. Сих же едина, яже наипаче всей хитрости бе учена, Сирсеи именем нарицашеся, а другая своим именем Калифа⁶. В власть же сих двоих счастие мя приводе. Их же едина, сииречь Сирсес, моею паки любовию упися, своя смеша пи-т(ь)я и обавании своих козней, толь безумие мя прилаща, да яко год цел не бе мне воля от нея отити. В той же год Сирсес бысть непраздна и зачат от меня сына Телагона. И после родися от нея, возрасте и бысть мужь зело бранноносец. Аз же во умышлении своего отшествия попекохся, но Сирсес раагневася, своими волшебными хитростьми веруя мя задержати. Но аз, иже в той хитрости зело такоже бе наказан, спротивными деиствы вся ея ухищрения разруших и отнюдь уничижих. И зане сице хитрость поругается хитростью, спротивными слагании от хитростей Сирсины в толико превозмогоша силнее хитрости моя, да яко со всеми путники моими, тогда со мною сущими, Сирсес зело озлоблен отидох.

Но что ми ползова оно отшествие! Да не вдавшу ми ся на море, ветр принесе в землю царицы Калифы, яже мя своими хитростьми такс увязи и моих, до болшим временем, нсже восхотех меня задержа у себя. Но то закоснение не бе мне зело докучьно за красоту оноя царицы, в ней же чюдно цветяше, и за хотение благоволное, неже у неё обретох, яже угодити мне и моим зело прилежа. Последи прилежанием разума своего бысть, да от тое здрав отидох. Но в велице труда моего казни за неё хитрости мои едва отгнати возмогоша.

И понуди мя ветр пройти чрез некое место, бед многих исполнено. Доидох бо того на море, в немже сиренес суть, яже суть велия дивеса морьская в пучине гулят. Суть от пупа вниз всяк образ рыбей имея, се же чюдны гласы чюдным шумом воздают в пении в толь сладце воспевании песней, да небеснаго вознепщуеши превзыти в гласех музичных, да яко беднии плавающие, егда до них дойдут, толикою сластию их пения пленяются, да яко паруси кораблей их спускаются, весла отлагают, от плавания отнюдь воздержащеся. Тако бо пение упояет, да яко бедные, слышаще, всех иных попечении тягости совлекутся, и толико их сладость удручит, да аки себе самых отшод забыв и нести не хотят. Егда в их мысли некий сон найдет, имже отшод уснут, ихже тогда сиренес спящих ощутит, корабли правления кормил оставленых, скоро опрометывают и топят, да яко плавающие в них спяще злым опровержением погружаются. В се бо сиренес впадох, да и спутники мои со мною сущими не обвиются подобным сна заблужением, своими хитростьми мои и их слух тако заткох, да их пения аз и спутники мои не слышаще. Их отнюдь победихом и боле тысящи от них убихом, да яко здрав в них преидох, от бед их иабавлени.

Потом пловущи, несчастный случаи меж сирти принеси и прапрудных мест и зане на 15 стадии поглощение их протязашеся⁸. Ту от того морьского поглощения боле половины кораблей многих пожрошася. Темже обещники мои пловущие в них от поглощения онаго морьского опровержением изгибоша. Аз же со другою половиною кораблей моих от того поглощения морьского изсторгеся, в Финикии пловущии доидох, идеже обретох дивная языка мучителя, иже напад на меня и моих болшуго часть мечем погуби, мало остави от них, и вся благая со мной сущая в кораблех взяша у меня. Человецы языка оного и меня изымаша и оставших со мною, в жестокие темницы заключиша. Потом свободиша мя и моих сущих заключеных, ничего ми отдаст от моих вещей. Сего ради в болшои нищете ведохся, обидох поледень, и последи в сию землю пристах, быв нищ и убог, якоже видиши. Се заповедах ти вси случаи свои: и отшед от Трои и в нищету како приидох.

ЗАМЕТКА О КАМЕННЫХ БАБАХ БЛИЗ МОСКВЫ

(Печ. по 3-й книге «Чтений» в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете 1870 года)

Кеннен указал Обоянский уезд, как границу распространения на север древних человекоподобных каменных изображений, называемых в наших южных степях «бабами». Между тем известно, что под Москвою, именно в Кунцеве, в имении, принадлежавшем прежде гг. Нарышкиным, а ныне гг. Солдатенкову и Солодовникову, находится такое же точно каменное изображение. Появление его на столь отдалённом севере объяснялось прихотью барства прошедшего века, хотя, при отсутствии всяких положительных данных, первоначальное место нахождения этой «каменной бабы» в большом отдалении от усадьбы и парка (более чем на версту), в глуши леса, на высоком холме, или мысе, образуемом рекою Москвою, на так называемом «Проклятом Месте», где видны следы какого-то древнего кладбища[4], могло бы несколько ослабить силу этого убеждения.

Несколько десятков лет эта «каменная баба» Кунцева обращала уже на себя внимание просвещённых русских людей и археологов; но всё это внимание ограничивалось лишь созерцанием древнего идола и упорным сохранением убеждения, что он перевезён сюда с юга России в недавнее время. На том всё и успокаивались, как успокаивались на многом, как успокаивались, например, и на мысли, что случайно найденные под Москвою и раскопанные Чертковым и Нечаевым курганы суть случайные могилы, какие-то «Татарские» курганы, покамест мне, новому в Москве человеку, не пришлось указать, что вся почва Московской губернии покрыта густо этими курганами, и что они не случайные, не Татарские, а курганы предшественников Славян в здешней местности. Так точно и в этом случае: никто, сколько мне известно, не полюбопытствовал доселе дознаться: не сохранилось ли у бывших владельцев Кунцева какого-нибудь письменного сведения, доказывающего, что действительно, по воле одного из их предков, или по какому-либо особенному случаю, издалека притащили сюда эту несчастную «бабу», и нет ли около Москвы других подобных «баб»? Спешу исправить дело, обращаясь ныне от имени науки к бывшим владельцам Кунцева с следующею покорнейшею просьбою: не благоволят ли они разыскать в своём семейном архиве какого-нибудь письменного приказания их предка времени Екатерины II касательно перевозки с юга России «каменной бабы», счёта, или какого-нибудь извещения об её доставке в Кунцево? Одним таким сведением они избавили бы нашу науку от напрасной потери времени, сил и издержек.

Не сомневаясь, что просвещённые Русские Бояре не оставят без внимания этой небольшой просьбы нашей науки, я считаю нелишним заметить, что в окрестностях Москвы найдена ещё одна «каменная баба». Именно, в сельце Зенине (в стороне, следовательно, прямо противоположной Кунцеву), в 21 версте на восток от Москвы, принадлежавшем, кажется, графу Сергею Петровичу Румянцеву, потом… Дивовой, и ныне принадлежащем госпоже Шалапутиной, близ пруда, и где находится памятник графу Сергею Петровичу Румянцеву, на небольшом холмике одиноко стоит себе каменная баба наших южных степей. Приезжающие гулять в Кусково и Зенино, где недавно ещё помещался, замечательный по породистому скоту, скотный двор, имеют обыкновение осматривать, между прочими достопримечательностями сельца Зенина, и каменную бабу, но никто доселе не считал нужным заявить науке об её существовании. Меня известил о ней знаток московских окрестностей, лектор французского языка и литературы при Московском Университете, А. П.Гемилиан, доставивший и предлагаемое при сём изображение её, снятое им карандашом с натуры в 1860 году. Размеры её на этом рисунке не вполне точны, но общее впечатление верно.

Таким образом мы знаем теперь о существовании под Москвою двух «каменных баб», и при подобных открытиях не можем быть уверены, чтобы не нашлось здесь этих «баб» ещё две, три, кроме двух находящихся уже в Москве. В Императорском Обществе Истории и Древностей Российских и в Румянцевском музее, привезённых сюда в 1839 году из Харьковской губернии Вадимом Пассеком, по поручению и при содействии упомянутого Общества. Новое данное, предлагаемое нами в настоящей Заметке, служит, по-видимому, к подтверждению мнения о перевозке каменной бабы в Кунцево в конце XVIII или в начале

XIX столетия. Брат Канцлера, граф Сергей Петрович Румянцев, как любитель древностей и всяких курьёзов, мог перевезти «каменную бабу» в Зенино. Подражая ему, и Нарышкин мог перевезти другую «бабу» к себе в Кунцево. Но в таком случае старики-крестьяне здешних мест помнили бы появление около них чудной «бабы»; между тем, сколько я с 1857 года ни расспрашивал их, сколько ни возбуждал в них воспоминаний касательно диковинной «бабы», не мог, однако, вызвать что-либо путное. «Давно, говорят, было, до нашей памяти». Но спросите их о курганах, они прямо вам скажут: «Это было, когда Литва находила». Следовательно, помнят, быть может, набеги Литвы 1612 года, быть может, XV и XIV века; помнят времена Екатерины II, поскольку они отразились на окрестных местах; до мелочей помнят 1812 год и последующие события, касавшиеся здешних мест. Как бы, кажется, не помнить им появления чудной «бабы» на «Проклятом Месте»? Когда они были мальчишками, часто должны были заглядываться на это новое явление. А между тем они не помнят появления здесь этой «бабы»… Впрочем, быть может, мои расспросы были недостаточно тщательны или неудачны.

Позволю себе в заключение прибавить ещё одну заметку, заметку касательно «каменных баб» вообще.

За весьма малым исключением, почти все они изображают людей типа «прогнатического» (с значительно развитою, выдающеюся нижнею частию лица), отличающегося от прочих типов «прогнатизма» развитием широты лица на счёт верхней части черепа. Зная, что, несмотря на грубость искусства у младенческих народов, изображения ими людей и животных отличаются вообще верною передачею общих черт типа, мы не можем не признать, что в наших «каменных бабах» верно изображены общие черты типа того народа, который их произвёл[5]. Кто же был этот народ? К какому времени отнести происхождение этих «баб»?

Понимаю, что этот, не новый в науке, вопрос требует, для решения его, не лёгкой заметки, а целого исследования. Но как я не собираюсь окончательно решать вопрос и не желаю утомлять моего учёного читателя повторением известных ему сведений и данных для того только (как это зачастую делается), чтобы высказать одно, другое, более или менее своеобразное соображение, то и ограничиваюсь скромною заметкой. Иное дело, если бы соображение это заняло науку и последняя потребовала бы представления не одних выводов из личных исследований, но наглядного сочетания всех известных и не известных ей данных, тогда можно будет представить и 5 исследований, начиная каждое если не от Адама, и даже не от Авраама с его отцом, то, по крайней мере, со свидетельством Византийских писателей и до Записок Российской Академии Наук включительно.

Византийцы, как известно, ничего не говорят о «:каменных бабах» наших степей. Молчат о них и арабские писатели. Молчат и русские свидетельства древности. Только свежий глаз Европейского посла в Орду в XIII веке замечает их здесь, как давнишних идолов, и, хотя не совсем ясно, но приписывает их местным кочевникам, половцам. Но не ошибся ли этот правдивый вообще путешественник? К XIII веку следует отнести употребление в Придонских и Приволжских степях этих идолов, или к более отдалённому времени и, следовательно, признать их не половецкими? Не простое ли это соображение заезжего европейца, которому татаре, или даже половцы, только рассказывали об этих степных идолах? Лет 30 тому назад путешественники наши видывали в степях цыган, «творящих игрищи поганьскыя» вокруг «каменных баб». Цыгане видели в этих каменных изображениях не только просто людей, почему-то окаменевших, но существ близких их духу, предков своих, родственные их божества. Вот как мало младенцы-народы знакомы с антропологией! Им достаточно встретить родную их духу обстановку, родную им степень скульптурного искусства, чтобы принять изваянную обезьяну за своего окаменевшего предка. Здесь действует тот же закон, как у нашего простолюдина и старообрядца, смотрящего с подобающим почтением только на те иконы, где лики Святых изображены по известному стилю и, главное, не похожи на обыкновенных людей. Разве половцы, блуждая по нашим степям, не могли также, как цыгане, признать эти каменные изображения за своих идолов?

Половцы прибыли к нам из-за Волги, во время господства уже в России и Средней Азии так называемого железного века. Между тем, всматриваясь в украшения, изображаемые на «каменных бабах», мы нередко встречаем украшения стиля чисто медного (бронзового) века, могущие объяснить употребление той или другой вещи. Так, напр., груди некоторых «баб» прикрыты двойным плоским завитком, совершенно подобным тем, какие находят в Западной Европе в могилах бронзового века и употребление которых можно было объяснять различно. На одной из «баб», помещающихся во дворе Харьковского университета, я заметил тоже такое украшение и полагаю невозможным считать это за попытку грубого ваятеля изобразить возвышения груди, тем более что изображена здесь и линия проволоки, соединяющая оба завитка. То же замечаем мы в изображениях браслетов и проч. Далее, в одном из исследованных мною по верховьям Донца курганов, в большом кургане, совершенно подобном тем, на которых стоят «бабы», я нашёл, при горшках с удлинённым горлышком, признаки чисто бронзового века. Наконец, в Харьковской, Полтавской, Екатеринославской и Херсонской губерниях, а равно и вверх по Днепру, мы находим в огромном количестве и разнообразной формы медные стрелы — свидетелей медного века тамошних мест[6].

Сколь ни скудны эти данные, но всё-таки они дают право относить происхождение «каменных баб» к тому времени, когда у народа, производившего их, господствовал (по крайней мере, относительно украшений) вкус бронзового века; а у половцев он едва ли уже мог сохраниться; в России, следовательно, они, или, по крайней мере, некоторая часть их, не могут быть признаваемы за половецкие: это произведения более отдалённого времени, чем время появления половцев в наших степях. Впрочем, нужно принять и то в соображение, что однажды созданный художественный тип младенческие народы повторяют со всеми подробностями, со всеми принадлежностями, в течение многих сотен лет так же рабски, как наши древние иконописцы следовали «Подлинникам».

Доселе, сколько мне известно, не исследован тщательно камень, из которого сечены эти «бабы»: принадлежит ли он к породам, встречающимся на поверхности наших степей, или привозной? Все эти «бабы», сколько могу судить, сечены из камня одной породы.