Эпоха Красной Звезды

Глава 2

6 мая 1979 г., воскресенье

Г.Москва а/п Шереметьево.

— Я катэгорически против — Ретлуев мрачно смотрит на меня, пытаясь придавить взглядом к полу. И это пол международного зала Шереметьево. Вокруг стоят Леха с вещами, Сергей Сергеевич и четверо альфовцев. Они одеты в плащи под которыми даже не угадываются бронежилеты. Все четверо держат черные дипломаты. Это подозрительно. Похоже, автоматы — именно в них. Нажал кнопку, и в руках у тебя снаряженный АКСУ. Интересно, как их пропустят немцы? Или есть какая-то договоренность? Скорее всего есть.

Я пожимаю плечами:

— Решение не мое, Спорткомитета. Тоже от него не в восторге.

— Ты растрэнирован, привести тебя в форму — неделя минимум. Лучше две или три — тренер рубит рукой — Твой первый соперник — датчанин Ульф Теркильдсен — хороший, техничный боец. Такого с твоими трюками не возьмешь

— Ильяс, если вам что-то не нравится — выход там — я показываю в сторону раздвижных дверей Шереметьево — Никто никого не заставляет

— Ты мог бы не позориться и отказаться сам — Ретлуев наставляет на меня палец — Неужели дэшевая популярность для тебя важнее прэстижа Родины?

Честно сказать, это разговор меня утомил. Я подозреваю, что и по прилету в ФРГ меня ждет нечто подобное, но уже в исполнении Киселева. Или не ждет? Иначе зачем бы он меня вызывал телеграммой?

— Еще раз. Это решение спортивного руководства страны. Я ему подчинился. Вопрос стоит так — или вы со мной или едете домой. Раз вы в аэропорту и с паспортом — я кивнул на документ в руках тренера — Вы на этот вопрос себе уже ответили. Так что мы зря треплем друг другу нервы.

На лице Ретлуева играют желваки. Он гневно разглядывает меня. Все его профессиональное естество протестует против того, чтобы вести наглого и растренированного юниора на Чемпионат Европы.

— Товарищи, посадку объявили — Сергей Сергеевич втискивается между нами — Давайте уже решать

— Ильяс, прилетим и будем по ситуации ориентироваться — на плечо тренера ложиться широкая ладонь «мамонта» — Не устраивай скандал в аэропорту

Ретлуев кивает и, не глядя на меня, подхватив спортивную сумку с надписью Динамо, первым идет к будке пограничника. За ним выстраиваемся все мы.

С прохождением границы и таможни проблем нет. Куратор показывает какую-то грозную бумагу с печатями и нас чуть ли не под руки проводят к самолету. Пассажиры уже погрузились и мы последними заходим в салон. Я традиционно раздаю несколько белозубых улыбок стюардессам, расписываюсь на нескольких бумажках наиболее сообразительным соседям и усаживаюсь поближе к иллюминатору. Закрываю глаза. Надо поспать. Ага, два раза.

— Вить, а зачем ты решил взять видеокамеру? — рядом усаживается Леха — Будем снимать бои?

— Провокации против нас снимать будем — я зеваю и просовываюсь между впереди стоящими креслами — Сергей Сергеевич, а нас точно немцы пропустят?

Тыкаю пальцем в суровых альфовцев. Те даже взглядом не поводят.

— Примаков звонил насчет тебя канцлеру — куратор наклоняется ко мне и шепчет на ухо — Мне в ЦК рассказали. Живописал твои лондонские приключения. Немцы, конечно, в курсе. Да и Олимпиаду в Мюнхене они не забыли. Помнишь, что там было с евреями? Так вот тебе власти персонально разрешили прилететь с вооруженной охраной.

Я скупо улыбнулся. А внутри все пело. Хрен теперь Веверс с Пельше меня подомнут. Еще одно доказательство, столько людей в мире знает и любит Витю Селезнева. Меня на цепь не посадишь.

Через три часа мы приземлились в аэропорту Бонна. Столицы ФРГ. Этот же аэропорт использовался и Кёльном — благо располагался между двумя городам. На взлетном поле нас уже ждали два микроавтобуса Мерседес Бенц в сопровождении полицейской автомашины. Без досмотра и прохождения формальных процедур нас погрузили прямо с трапа в автомобили и под завывание сирен мы помчались навстречу своей судьбе.

В своей «прошлой» жизни я несколько раз был в Германии. Тут и через тридцать лет — ничего не поменяется. Чистые улицы, подстриженные деревья и кусты, фахверковые домики в окружении низеньких, покрашенных в белый цвет изгородей. В каждой деревушке — обязательная кирха в стиле барокко. Рядом с церквями — воскресенье — много немецких автомобилей. Также чистых и отполированных. А вот людей мало. Отдыхают дойчи. Пьют пиво по бирхаусам, возятся в своих ухоженных садиках. Следов войны, бомбежек союзников не видно от слова совсем. Все восстановлено, отреставрировано и отрихтовано.

Доехали мы быстро. И попали сразу с корабля на бал. Стоило только выгрузится и ввалиться с багажом в отель под названием Базелер-хофф, как мы уже в лобби встретили всю сборную. Послеобеденное собрание. Парни сидят хмурые, в глаза не смотрят. Я поставил сумку у стойки регистрации и сделал пару шагов навстречу. Ко мне подошли двое. У тренера сборной Киселева было лицо, рифмующееся с его фамилией. Будто только что съел лимон, а тут еще вагон этой кислятины подвезли. Второй мужчина — плотный, седой, с густой бородой — представился Владимиром Борисовым. Он оказался главой управления спортивных единоборств Спорткомитета СССР. И именно ему пришла в голову идея заменить Савченко на меня.

— Видел тебя Виктор в Липецке! — Борисов крепко пожал мне руку — Красавчик! Будущее советского спорта.

— Спасибо — расшаркиваюсь я — Как у вас тут дела? Как Савченко?

— В больнице — отводит глаза Борисов — Теперь за питание у нас отвечает специальный человек. Но ты об этом не думай, сосредоточься на победе. Нам нужно повторение Лас-Вегаса. Справишься?

И вот в таком же духе примерно четверть часа. Глава управления оказался моим большим фанатом и после инцидента с отравлением — настоял, чтобы Киселев вызывал меня в сборную.

— Пообедаешь и сразу на ринг — тренер криво усмехнулся — Посмотрим на твой нынешний уровень

— Нэт сейчас уровня — к нам присоединился Ретлуев — День нужен, два, чтобы хоть что-то вспомнил

— Как так? — удивился Киселев — Виктор, ты после… э… отчисления… не занимался?

— Некогда было — я хмуро разглядываю ботинки Борисова — Группа участвовала в карауле у гроба Леонида Ильича, а до этого… тоже было некогда. Но вы не беспокойтесь, не подведу.

Киселев тяжело вздыхает, осуждающе смотрит на Борисова и Ретлуева. Последний тоже весь в красных пятнах. Не хочет терять авторитет на мне.

— Давай хотя бы взвесим тебя — глава управления хлопает по плечу — Иди заселяйся и сразу к врачам. Они в 109-м номере.

К себе на этаж мы поднимаемся с Лехой в окружении сборников. Парни оттаяли, подошли поздороваться. Мы вспомнили поездку в США, схватки в Лас-Вегасе и даже со смехом поход в Макдачную… В сборной были и новые лица — но основной костяк остался прежним. Узнал я и последние новости. Впервые на Чемпионате разыгрываются медали в сверхтяжелой весовой категории — свыше 91 кг. Отстаивать часть страны в этом весе поручено веселому мощному армянину по имение Хорен Инджеян. Сам Чемпионат весьма молод. Из 156-и участников, половина — это двадцатилетние парни. Самые сильные сборные, помимо, СССР и ФРГ — ГДР и Югославия. Именно эти страны надеются увезти больше всего медалей.

Мы с Лехой быстро переодеваемся в спортивные костюмы, идем взвешиваться. 71 килограмм ровно. Пожилой врач, ворча про «авантюру» даже еще раз перевесил. Нет, я точно попадаю в категорию Савченко. А вот попадаю ли я в уровень Чемпионата — выяснится совсем скоро.

После взвешивания — обед и первая тренировка. Она проводится в боксерском клубе рядом с гостиницей. Мне освобождают единственный ринг и ставят против меня быстрого середняка Славу Кошкина из Трудовых резервов. На 4 кило меньше чем я. И примерно на ладонь ниже. После разминки и работой с лапой, Леха бьет в гонг. У канатов столпились все. Сборники, врачи, Борисов с Киселевым.

— Твоя задача не дать ему пробить — Ретлуев сует мне капу в рот — Я видел Славу на недавних соревнованиях в Москве, он резко бьет.

— Посмотрим — я тут же бросаюсь вперед, пытаясь навязать свою линию схватки. Я выше и тяжелее — значит, буду доминировать. Как бы не так. Растренированность дает о себе знать. Кошкин быстрее, точнее и хорошо видит ринг. Легко загоняет меня в угол, работает и по корпусу и в голову. Отвечаю опасными контратаками, одна из которых удается. Слава увлекается и я попадаю боковым в челюсть — прямо как хотел выдать Веверсу. Кошкин плывет, но Киселев замечает и быстро командует «брейк».

— Нет, это все-равно авантюра — пожимает плечами тренер сборной — Удар у Селезнева остался, хотя и надо подтягивать. Но скорость, выносливость… Вы посмотрите на него. Три минуты, он дышит как загнанная лошадь.

Глаза всех боксеров впились в меня.

— Справлюсь — я выплевываю капу в руки Ретлуева — Есть возможность посмотреть соперника на видео?

Сборники смеются. До видеомагнитофонов наша команда еще не доросла.

— Посмотришь — мрачно хмурится Киселев — Сегодня вечером и посмотришь.

---

6 мая 1979 г., воскресенье

ФРГ, Кельн

Спортивный комплекс Кёльнер Шпортхалле выглядел весьма футуристически. Квадратный, серый, настоящая немецкая крепость. Если бы не воздушные, арочные перекрытия. В ФРГ архитектура явно не стоит на месте.

То, что чемпионат пошел по новому сценарию стало понятно уже на подъезде. Огромная толпа на парковке, двойное оцепление полицейских и… солдат Бундесвера. Мнда… Все серьезно. Наш автобус сквозь специальный живой коридор подрулил прямо к черному входу, но и тут царил ад. Фанаты всех мастей кричали так громко, что слышно было даже внутри салона. Полицейские с трудом удерживали молодежь, большая часть которой была одета весьма вызывающе. Тут и панки с ирокезами, и какие-то металлисты в косухах. Больше всего наших боксеров привлекли визжащие фанатки в мини-юбках. Эти рвались сквозь оцепление словно бешенные.

— Ну, ти Витя, даешь! — прокомментировал увиденное наш тяж — Хорен Инджеян — Это все твои? Поделись

Парни заржали. А вот Ретлуев с Киселевым стали поглядывать на меня совсем по-другому. Похоже, они даже не осознавали размеров популярности Красных Звезд.

— А как фанаты узнали так быстро о моем участии? — поинтересовался я у тренера сборной, стаскивая спортивную сумку с верхней полки автобуса

— Мы тебя дозаявили позавчера вечером, а сегодня воскресные газеты вышли с твоим фото — пожал плечами Киселев

С трудом, отбиваясь от многочисленных фотографов и папарацци, мы пробрались в спорткомплекс и направились в раздевалку. На входе нас уже ждала целая делегация немцев. Упитанные бундасы в темных костюмах и обязательных галстуках пожали нам руки, взяли у меня автографы. После переодевания я отправился на официальное взвешивание. Леха шел первым и таранил толпу боксеров, которые сбежались посмотреть на знаменитость. После формальных процедур, меня сразу начали разминать. Сначала с лапой поработал Ретлуев, потом я постучал в грушу, которую придерживал для меня «мамонт». Мышцы разогрелись, настроение скакнуло вверх. Да, я растренирован, но даже в такой неважной форме смогу стать кое для кого сюрпризом. Например, для датчанина Ульфа Теркильдсена. Высокого, атлетически сложенного блондина со смешной челкой на лбу. Ульф перед началом боя сам подошел ко мне, пожал руку. На ломаном английском попросил расписаться на пластинке. Это оказался итальянский фестивальный диск.

— Феличита, э тэнерси фермано, Феличита — фальшиво напел датчанин, широко улыбаясь. У меня возникло странное ощущение, что я не на боксерском матче, а готовлюсь к концерту

— Йя, йя — покивал головой, поставил подпись прямо на изображении самого себя.

Начало чемпионата сложилось для нас вполне благоприятно. Все пять наших боксеров легко прошли в следующий круг. Два нокаута, одна травма у соперника, после которой он сдался и еще два вполне легких, проходных боя со средними боксерами. Наступил мой час. Я красуясь вышел в зал и опять чуть не оглох от криков. Кёльнер Шпортхалле был битком. Люди стояли в проходах, махали мне с балконов и даже из лож осветителей. Я заметил много плакатов со своим именем, фотографией и даже почему то танком с красной звездой, который своей гусеницей сминал берлинскую стену.

— Я тут поговорил с коллегами из сборной Польши — ко мне подошел Ретулев — Этот Ульф настоящий панчер. Целит в голову. Так что держи дистанцию, подныривай. Первый раунд вообще не лезь вперед. Пусть покажет, что может.

Мы перелезли через канаты, отошли в свой угол. В этот раз я не стал изображать клоуна и делать сальто или фляки. Просто еще раз помахал всем, сделал глубокий поклон в адрес наиболее красивых поклонниц. Благо в первом ряду был целый цветник немок, включая несколько аппетитных блондинок.

— Витя, не отвлекайся — вслед за нами через канаты перелез «мамонт», чья мощная фигура тоже привлекла внимание дам

— Что, Леш, как насчет вон той фрау — я кивнул в сторону голубоглазой фурии в коротком красном платье — Пора уже налаживать дружбу народов или еще подождем, присмотримся?

— Селезнев! О чем ты думаэшь?! — зашипел на меня Ретлуев — Какий дэвушки, вон твоя любовь на сегодня

В ринг зашли представители Дании. Тренер, секундант и Ульф Теркильдсен. Появился и судья с ведущим. Последний начал что-то длинно зачитывать с бумажки в микрофон.

Я сделал шажок в сторону, еще один и оказался недалеко от подпрыгивающего датчанина. Кивнул ему. Тот наклонился ко мне и я ему прошептал на ухо по-английски:

— Ульф, дружище, не бей сегодня сильно мне по лицу — скоро выступать на концерте, синяки не успеют сойти

И тут же сделал шаг назад. Теркильдсен выглядел озадаченно. Если бы он не был в перчатках, то явно покрутил бы пальцем у виска.

— Селезнев, ну что опять ты устраиваешь? — набросился на меня Ильяс как только я вернулся в свой угол — Давай без сюрпризов

Судья дал нам пожать руки, скороговоркой проговорил правила и ударил гонг. Что мой простенький план сработал — стало понятно уже в первом раунде. Датчанин доминировал, гонял меня от одних канатов к другим, но очень скованно бил в голову. В основном работал по корпусу, для чего ему приходилось подсаживаться. И несколько раз я на этих «подсадках» его жестко встретил. Сразу после гонга, на Ульфа насел тренер. Пока мне разминали плечи и прикладывали лед к шее, моего визави конкретно так песочили. А тот лишь разводил руками. Как там говорил Суворов? Удивил — победил?

Во втором раунде, я уже освоился и взял инициативу на себя. Несколько раз мы сходились в клинче и обменивались быстрыми сериями. Теркильдсен выдавал двойки и тройки из джебов, от которых я быстро научился уходить шагом в сторону или нырком. На выходе бил хуками или апперкотами. Удары получались хлесткие, резкие. Чувствуя, что теряю выносливость и дыхание, под конец второго раунда я взвинтил темп и пошел вперед. Качал маятник, бил из разных положений. Датчанин занервничал, открылся и тут же получил мощный удар в левое ухо. Ульфа повело, зал взревел, засверкали вспышки фотоаппаратов. В углу соперника начали кричать советы тренер. Бесполезно. Я уже не отпускал Теркильдсена. Чередовал удары по корпусу в район печени и в голову. До конца боя оставались считанные секунды, когда я наконец, достал прямым джебом. Под кулаком хрустнул нос, хлынула кровь. Датчанин откинулся на канаты и упал на канвас. Между нами тут же бросился судья, громко выкрикивая счет. Я же спокойно отправился в свой угол

— Не встанет — Леха восторженно хлопнул меня по плечу. Улыбающийся Ретлуев обнял за шею. Судья кончил отсчет и помахал руками. На ринг тут же полезли сияющие Киселев и Борисов. К Ульфу же бросились секунданты с врачом.

Судья поднял мою руку и тут я уже не удержался. Исполнил пару движений из ламбады. Девушки закричали так, что перекрыли объявление победителя. И только в этот момент я понял, как устал.

И уже перелезая через канаты услышал вопрос тренера сборной:

— А что ты сказал датчанину перед началом боя?

На лице Киселева светился искренний интерес.

— Херр, Селезнефф! — прямо у ринга меня поймала съемочная бригада какого-то немецкого телеканала. Судя по маркировки микрофона — ZDF — Пару слов для наших телезрителей

Смазливая корреспондентка бойко тараторила по-английски. Оператор светил мне в лицо фонарем камеры. Навстречу бригаде тут же кинулись мои охранники, но я, преодолевая усталость, протерся между двумя альфовцами и также бойко включился в беседу:

— Чем могу помочь прекрасному немецкому телевидению?

— Как вы оцениваете сегодняшний бой? Почему Ульф Теркильдсен так легко проиграл?

— Ну я бы не сказал, что легко…

— Уже во втором раунде! Нокаутом.

— Превратности спорта. Никто не застрахован от проигрыша. Даже я

Улыбаюсь, машу руками фанатам, что начинают собирать вокруг нас. Альфовцы становятся в круг, закрывают меня своими телами.

— Что вы сказали перед боем Ульфу?

Вот же глазастая фройлян!

— Поделился своими впечатлениями от немецких девушек

— И какие же впечатления? — корреспондентка со мной кокетничает

— Они очаровательны! Но наши советские красавицы — вне конкуренции. Извините

Я еще раз улыбаюсь, смахиваю волосы со лба. Толпа еще больше растет, надо отсюда двигать.

— О да, мы все в восторге от Красных Звезд. Можно ожидать гастролей вашей группы в Федеративной Республике?

— Почему бы и нет? Мы гастролировали в Италии, Англии, самые приятные впечатления остались от Нью-Йорка. Думаю, и взыскательную немецкую публику нам есть чем поразить. К сожалению, мне пора, думаю, советская делегация устроит для журналистов пресс-конференцию, приходите.

— Спасибо, будем ждать — съемочная бригада отходит прочь, мы с трудом выбираемся из взвинченной толпы.

---

— Как ты это дэлаешь? — на заднее сидение автобуса рядом со мной присаживается Ретлуев — Я же видел, что ты не в форме. Дыхалки нет, двигаешься медленно. Этот датчанин положил бы тебя в первом же раунде. Просто задавил. За счет скорости, темпа.

Я пожимаю плечами, смотрю в окно.

— Ты ему что-то сказал и он словно под гипнозом оказался — Ильяс все больше распаляется — Я к своему титулу десять лет шел, каждый вечер в зале проводил, трэнировался до изнеможения. Ты знаешь, что такое боксировать после сушки в сауне, когда еле на ногах стоишь? Или дважды вставать после нокдауна и продолжать идти вперед?

Я покачал головой.

— Меня трижды после боев увозили на скорой с сотрясениями мозга. А ты раз, два и в одной восьмой финала. Завтра у тебя румын и я даже не сомневаюсь, что ты не волнуешься насчет боя. Придешь в номер, сядешь музыку свою сочинять. Я нэ буду спать, Киселев нэ будет спать, даже Леха твой сразу не заснет. А тебе что с гуся вода… Как так?

— Ильяс, я не знаю, что ответить — я вновь пожимаю плечами — Да, мне дано больше чем другим. Но с меня и спрос другой. Ты вспоминаешь бои после сушки, а я захват заложников в лондонском Савое. Когда террористы прострелили голову официанту. Который был от меня, ну как вон Леха сидит — я тыкаю пальцем в «мамонта»

Ретлуев смотрит на Коростылева, что сидит позади водителя и читает немецкий разговорник. Я вижу как шевелятся губы Лехи в попытке произнести заковыристые слова на дойче шпрахе.

— И спать я не буду, так как мне будет сниться ленинградский маньяк, что бьет меня ножом

Я вижу, как Ильяс краснеет от стыда.

— И я буду трижды просыпаться ночью в холодном поту. Да, меня не отвозили на скорой с сотрясением мозга. Ну если не брать тот случай в школе и в Останкино…

Ретлуев ухмыляется.

— Но за последний год я пять раз встречался с врачами. Посчитаем?

— Нэт, верю — Ретлуев отворачивается, тоже смотрит в окно — Ты нэ обижайся, просто странно все как-то.

О, да! Странно, это еще мягкое слово.

По приезду в отель, я на негнущихся ногах поднимаюсь в номер и падаю в кровать. Рядом присаживается Леха, который все так же зубрит немецкий разговорник. Беру трубку телефона, заказываю разговор с Москвой. Уже поздно, но мама сто процентов не спит. Ждет. И дед небось тоже приехал к нам, волнуется. Надо успокоить.

Разговор получается скомканным. Бокс показывали по советскому телевидению и все подробности боя родственники видели воочию. Дед отбирает трубку у мамы, интересуется моими выкрутасами — зачем, да как… Я пытаюсь перевести беседу на подарки из Германии, а меня возвращают к престижу Родины, который я своей клоунадой подрываю. И это я еще обошелся без сальто через канаты! В сердцах грохаю трубку об телефон.

— Ругаются? — «мамонт» откладывает разговорник, смотрит на меня внимательно

— Волнуются — я с трудом сползаю с кровати, начинаю раздеваться — Леш, как бы нам развеяться в Кельне? Отвлечься от забот. Желательно в женском обществе…

— На девушек потянуло — ухмыляется «старший брат» — Ты выгляни в коридор

— А что там?

— Пост охраны

— Да ну ладно…

— Ага, всю ночь автоматчики дежурить будут. Так вот ты допек Веверса своими приключениями.

Я подхожу к окну, распахиваю балконную дверь. Седьмой этаж, не вариант.

— Вить, не дури! — «мамонт» встает рядом — Мы под таким плотным контролем, что я не удивлюсь, если нам в номер жучки зарядили

Вот же нахватался гэбэшной специфики…

— Ладно, я тогда в душ и спать

— А как же ужин?

— Без меня. Кусок в горло не лезет.

---

Дальше все проходит так однообразно, что я просто готов выть. Утренняя тренировка, завтрак. Собрание сборной, свободное время. Ни шагу из отеля. Сергей Сергеевич и альфовцы бдят. Обед. Дневная тренировка. Подготовка к выступлению. Поездка в Кёльнер Шпортхалле. Аппетитные, визжащие фанатки. Подбираю слюни, разминаюсь. Бой.

В одной четвертой мне попался румын, который перегорел еще до матча. Сильный боец, но спекся и бегал от меня все раунды. Значительно проиграл по очкам, хотя смог остаться на ногах.

Пролетело 8-е мая, которое празднуется в Европе как День Победы. Для немцев это просто рабочий день, во время которого вспоминают ужасы Второй мировой войны. Наступило 9-е число. Руководство сборной вместе с посольскими работниками подготовило целое мероприятие. Утром под прицелами телекамер мы отправились на военное кладбище под Кёльном и возложили венки на могилы освободителей. В связи с тем, что город брали американцы — то это были могилы солдат 3-й бронетанковой дивизии генерал-майора Мориса Роуза и 104-й пехотной дивизии США. Выглядело это странно, но советский консул толкнул бодрую речь о сотрудничестве стран «союзников» во время Великой отечественной войны, о значении «второго фронта» в победе над нацизмом. По возвращению в гостиницу посмотреть Парад не получилось. Во-первых, он уже закончился. Во-вторых, немцы не транслировали передач из Москвы. Как прошел марш Бессмертного полка тоже осталось не ясно. И это меня тревожило. Удалась ли организация, не дали ли маху комсомольские вожди, пустили ли «звездочек» в первые ряды? Все это мне предстояло узнать только вечером, после обзвона всех участников.

---

10 мая 1979, четверг

ФРГ Кёльн

В полуфинале пришлось поднапрячься. В ринге схлестнулся с немцем Интлекофером. Упорный, талантливый боксер. Дважды почти доставал меня быстрыми джебами в голову. От прямой рубки уходил по совету Ретлуева. Хотя очень хотелось сломать, втоптать. Но это риск. Шли очко в очко и до самого последнего гонга не было ясно чья берет. Судьи отдали победу мне. Немцы кинулись с протестами, ситуация в зале напряглась. На ринг повалили и наши боксеры с Киселевым и команда противника. Чудом дело не дошло до мордобоя. Но скандал все-равно случился. Нас даже несколько раз показали в вечерних новостях. Ретлуев берет за грудки немецкого тренера, Леха закрывает меня аж от двух сокомандников Интлекофера. Быстрый язык диктора я не разобрал, но похоже дойчи, несмотря на всю солидарность со своей сборной, были на нашей стороне. Причём разбирали чуть ли не каждый мой удар, по-немецки педантично подсчитывая заработанные очки. Я же пил Пепси и думал о предстоящем бое с югославом. По крайней мере меня показывали чаще и в основном те моменты, где я доминировал на ринге. Ближе к ночи в номере раздался звонок из Москвы.

Звонил лично Романов.

— Видел, видел твой бой с этим немцем — после приветствий произнес Генеральный — Молодец, хорошо держался

— Там, Григорий Васильевич, протесты пошли

— Разговаривал с Павловым. Говорит, что апелляция отклонена, победа твоя. Так что ты уже в финале. Серебро, считай, в кармане. Ну а если привезешь золото… Понесешь флаг СССР на Олимпиаде! И так, мы тебе задолжали за Бессмертный полк. Отлично, кстати, все прошло.

«…а когда Он вышел из воды, небеса открылись перед Ним»… Чтобы еще попросить? Защиту от Пельше и Веверса? Но под каким соусом? Нет, не получится — разговариваем по обычной незащищенной линии.

— Что вам привезти из ФРГ, кроме золота? — мой голос полон ехидства

— Себя без синяков — смеется в ответ Романов. Похоже, у него хорошее настроение — Отправим тебя на гастроли, иностранцы все телефоны в ЦК оборвали с просьбами. Такие люди звонят…

Ну на безрыбье и рак рыбка. Чем дальше я буду от Веверса, тем мне будет спокойнее. Попрощавшись с Романовым, я начинаю грустить. Анне я так и не смог дозвониться — ее все еще нет на вилле в Риме. Разговоры со звездочками тоже оставляют после себя осадок. И Вера и Альдона, хоть и поздравляют с победами, похоже, ждут нежности, слов о любви, но в моем сердце — чернота и тоска. Поэтому все беседы сворачивают на музыку и творчество. Кто что репетировал, какие новые костюмы нам пошила Львова, пока я «околачиваю груши» в Кельне. Девчонки, по крайней мере Вера, точно завидуют или даже злятся моему вояжу в ФРГ. Думают, я тут по магазинам хожу и красуюсь перед фанатками. А я их только и вижу, что из окна нашего автобуса. Хотя одна, мелкая, лет пятнадцати — как-то умудрилась пробраться и спрятаться в душевой раздевалки. Парни после боя зашли помыться голыми, было пикантно. Для сборной это стало темой разговора номер один на несколько следующих дней.

---

11 мая 1979 г, пятница

ФРГ, Кельн

Пятница начинается традиционным утренним собранием в холле 6-го этажа отеля, где проживает наша сборная. Боксеры зевают, трут глаза, но видно, что у команды, хорошее настроение, все в предвкушении завтрашнего финала. Перспективы у нас самые радужные — чуть ли не в каждой весовой категории у нас либо серебро либо золото. Очень достойный результат для Чемпионата Европы, и спортсменам, действительно есть, чем гордиться. Из двенадцати участников 9 вообще впервые выступают в турнире столь высокого ранга, и лишь Горстков будет отстаивать свой титул.

Киселев с Борисовым в такой эйфории, словно все восемь золотых медалей у нас уже в кармане. Вот мне бы их уверенность. Из восьми финалистов советской команды в реальной истории проиграл лишь один, и именно ее капитан Виктор Савченко, уступив в равном бою со счетом 2:3 молодому, но уже известному боксеру Миодрагу Перуновичу из Югославии. И теперь с этой восходящей звездой европейского бокса предстоит сразиться уже мне. А югослав очень серьезный соперник, сдается мне, что наши его недооценивают. Видя мое неоднозначное настроение, все руководство после завтрака собирается в нашем с Лехой номере и дружно бросается меня морально обрабатывать, видимо считая, что таким образом они настраивают меня на победу. И даже Ретлуев не отстает в этом от Киселева и Борисова. Нет, ну достали уже! Все накачивают и накачивают, не давая мне вздохнуть и собрать мозги в кучку. И я не выдержав, наконец, взрываюсь

— Слушайте, а нельзя оставить меня в покое? Сколько уже можно этих поучений?

— Столько, сколько нужно — наставительно произносит Борисов — Сам понимаешь, что на кону.

— Мне для настроя нужно переключить мозги на что-то позитивное, а вы все о долге перед страной. Дайте хоть вздохнуть свободно!

Руководство дружно замолкает, и в номере воцаряется тишина.

— Короче, мне нужна небольшая передышка, и я до обеда хочу немного прогуляться по городу. Седьмой день в Кельне, а мы его видим только из окна автобуса. Где баварские колбаски? Тушеная капуста? Немецкое пиво, наконец

Леха начинает смеяться первым. Руководители запоздало присоединяются

— Нэт, ну ты посмотри какой рэзвый — Ретлуев ухмыляется — Пиво ему подавай… Мы сюда не развлекаться приехали!

— И я не песни петь! Но, как опытный тренер вы должны знать, что у каждого спортсмена свой индивидуальный способ настраиваться перед ответственным матчем. Мне вот нужно прогуляться. Неужели тяжело устроить сборной экскурсию? Кельнский собор, еще что-нибудь…

Руководители переглядываются, пожимают плечами. Я демонстративно достаю из шкафа джинсы с ветровкой и ухожу в ванную переодеваться. Пусть что хотят со мной делают, но по городу я пройдусь, иначе и, правда, свихнусь от той ответственности, которую они на меня возлагают. Пока я не спеша переодеваюсь и успокаиваю расшатанные нервы, Киселев успевает согласовать выход в город с Сергеем Сергеевичем. Спустя час у лифта к нам присоединяются практически все члены сборной. Коллектив — наше все! Грузимся в автобус и отправляемся в самый центр старого города.

---

Ну, что сказать… Кельнский собор это НЕЧТО! Торжество католической веры, воплощенное в камне. Чтобы рассмотреть это громадное величественное здание, мне приходится высоко задирать голову, придерживая рукой бейсболку, под козырьком которой я прячу свою узнаваемую физиономию. И все равно: охватить одним взглядом это чудо средневековой готики не реально, слишком впечатляющие у него размеры. Недаром этот храм входит в тройку высочайших соборов мира. И хотя собор в Ульме выше Кельнского на целых четыре метра, размерами, красотой и популярностью у туристов он явно до него не дотягивает. Пока наши сборники ошарашенно взирают на эту впечатляющую громадину, рядом останавливается группа английских студентов со своим преподавателем, который весьма толково исполняет роль их гида. Так что я еще и успеваю удачно подцепить кусочек интеллекта, слушая чужую лекцию на английском. Архитектурные термины, которыми изобилует речь английского преподавателя, я понимаю с пятого на десятое, но в целом его рассказ очень познавателен.

Единственное, что меня здорово рассмешило, так это святая уверенность англичанина, что у их пилотов из ВВС, безжалостно стерших с лица земли весь исторический центр Кельна, рука дрогнула уничтожить этот прекрасный собор. Три раза ха-ха! Да, они его просто использовали, как ориентир для бомбежек, так же как и в Ульме, и еще в массе других древних городов Германии. Плевать эти бравые вояки хотели на чужое историческое наследие! Вот и пришлось кельнцам после войны по кирпичику восстанавливать свои древние здания и соборы. Почти весь старый центр города — это по существу новодел, или как говорят сами немцы — историческая реконструкция. Да уж… оставили здесь после себя наши союзнички «добрую» память, ничего не скажешь. Война войной, но современному человеку этого вандализма не понять при всем желании. В центре Кельна ведь не было ни военных предприятий, ни войсковых частей, так зачем такая жестокая демонстрация силы местному мирному населению, просто месть за бомбардировки Лондона? А в Чехии, когда англичане «случайно» стерли с лица земли обувную фабрику известнейшей фирмы BATA? Правда, потом вдруг выяснилось, что приказ отдал родственник их главного английского конкурента! Надо ли после этого говорить, что немцы не пылают особой любовью к этим освободителям. Но терпят их военные базы на своей территории, потому как холодная война с Советами не закончена.

Вслед за англичанами мы заходим во внутрь здания и удивленно застываем на входе. Такой мрачный снаружи, внутри он оказывается на удивление просторным и наполненным солнечным светом, проникающим через огромные витражные окна. Своды базилики теряются где-то высоко над головой, а стройные колонны из светлого камня кажутся бесконечными в своем стремлении вверх. Мы обходим весь храм, рассматривая его достопримечательности, и я стараюсь не отставать от англичан. Советских туристов в соборе нет, и привычная в Европе 2000-х русская речь, пока что редко звучит под его сводами. Ничего, ничего… Наступят иные времена, и вы еще узнаете, что такое отечественный турист! Еще успеете содрогнуться, познав широту и безудержность русской натуры. А пока, завершив осмотр, мы снова выходим на площадь перед собором, чтобы еще раз посмотреть на чудо средневековой архитектуры.

Башни собора настолько высоки, что нам приходится отойти к краю площади, чтобы рассмотреть их во всей красе и сфотографировать. Леха, как самый настоящий турист, снимает все происходящее на камеру. Такие, с ультра современными видеокамерами, среди туристов встречаются пока еще редко, а если учесть, что наш Мамонт со своим ростом и комплекцией вообще возвышается над любой толпой, то можете представить, какое внимание окружающих он привлекает. Да и остальные парни в нашей группе тоже далеко не карлики. Короче, на нас глазеют все, кому не лень. И тут еще, как назло, с моей задранной к небу головы порывом ветра срывает легкую бейсболку, и она как мяч катится по площади, продуваемой всеми ветрами. Я живо бросаюсь ее ловить, а большая группа немецкой молодежи с флагами и транспарантами, стоящей неподалеку, что-то насмешливо кричит и улюлюкает мне вдогонку. Вот, черти немецкие…!

Мою сбежавшую бейсболку на лету ловит симпатичная английская студентка. Стройная брюнетка в приталенном коротком платьице со смехом вручает мне запылившуюся беглянку. Пока я от души благодарю и стряхиваю пыль с загрязнившегося козырька, девушка ахает:

— Seleznyov..? Viktor…? Red Stars?!!!

Отрицать очевидное бесполезно, и я, вздохнув, киваю ей, заранее предчувствуя пятой точкой грядущие неприятности. Восторженный девичий визг оглашает площадь, и студенты-англичане тут же поднимают вокруг меня такой гвалт, что вскоре на нас смотрят уже все. Сергей Сергеевич со своими орлами, как истинные Чип и Дейл спешат мне на помощь, пытаясь пробиться сквозь толпу, но… поздно. Я уже в плотной осаде, и мне приходится раздавать автографы, отвечать на вопросы и дружелюбно улыбаться поклонникам, которые словно сошли с ума. Но главная засада начинается, когда к обезумевшим англичанам присоединяется немецкая молодежь, до этого спокойно тусовавшаяся на краю площади со стороны вокзала. Что-то громко скандируя, они быстро оттесняют меня от охраны, подхватывают на руки и куда-то тащат. Мне лишь удается крикнуть Сергею Сергеевичу, чтобы они не вмешивались и не применяли силу, вырывая из рук фанатов. Кругом столько фото- и кинокамер в руках туристов, что силовую акцию по моему освобождению неизбежно заснимут во всех мельчайших подробностях, и вот тогда уже скандала точно не избежать. А зачем нам лишний скандал? Он нам не нужен. Так что постараюсь сам разрулить ситуацию и вырваться из цепких лап своих фанатов без потерь. Кричу:

— Леха! Снимай все это безобразие!

Он кивает, что услышал мой вопль, и наводит объектив на «похитителей». Заснять этот беспредел нужно обязательно, а то потом замучаешься всем доказывать, что не верблюд. Вся наша группа направляется к автобусу, а точнее — вся, кроме Лехи и людей Сергея Сергеевича. Полковник откровенно зол. Можно подумать мне эта ситуация доставляет удовольствие! Теперь бы еще понять, куда же меня немцы тащат.

Вскоре нас всех подводят к большой толпе, в которой хороводит высокий патлатый мужчина в зеленом френче. Он что-то скандирует, но я не могу понять что. Ко мне, наконец, пробиваются альфовцы и Сергей Сергеевич.

— Ты что творишь? — зло шипит безопасник

— А что я могу сделать?? — пожимаю плечами, кивая на немцев.

В толпе находится не только молодежь, но и люди среднего возраста. Кажется, мы попали на митинг, осталось только понять по какому он поводу. А демонстранты уже выстраиваются колоннами и начинают движение по одной из центральных улиц, над их головами поднимаются транспаранты. Успеваю рассмотреть на одном перечеркнутую бомбу, на другом какие-то лозунг. На третьем вообще изображена карта ФРГ, испещренная многочисленными черными флажками. Наконец, соседи мне объясняют на смеси английского и немецкого, что я имею честь участвовать в антивоенной акции — они сегодня проходят во всех крупных городах Германии. Народ протестует против присутствия американских военных баз на немецкой земле, и требует сократить их число до минимума.

Ну, хотя бы все проясняется, а то я уже не знал, что мне и думать. Теперь по уму надо бы выбрать подходящий момент и свалить отсюда по-английски, чтобы не вляпаться в новый дипломатический скандал. Сергей Сергеевич делает еще одну попытку освободить меня из объятий демонстрантов, и снова безуспешно. Меня хватают за руки и даже пытаются поднять над толпой. Вежливо сопротивляюсь.

Виноватая улыбка отправляется куратору. Никто меня отпускать не собирается и желающих пообщаться со мной становится с каждой минутой все больше. Люди подходят, пожимают мне руку, одобрительно похлопывают по плечу. Все спрашивают, почему я оставил своих девчонок дома и когда уже «Red Stars» приедет с гастролями к ним в ФРГ? Но что я могу им ответить?

— Когда канцлер позовет!

Так перебрасываясь шутками с демонстрантами, я иду в радостной толпе, вежливо поддерживаю беседу и иногда глазею по сторонам, рассматривая улицы Кельна. Первое, что резко бросается в глаза — полное отсутствие эмигрантов. Не то что негров и арабов, здесь пока что даже и турок не видно, а ведь именно они положили начало эмиграции в конце 70-х, и именно из-за их наплыва жизнь в Германии начала кардинально меняться. Та Германия, что я видел в 2000-х и нынешняя конца 70-х — небо и земля. По-другому выглядят и магазины — скромнее оформлены витрины, не такие броские вывески. Интересно было бы в них зайти, но с той мелочью, что нам выдали в качестве командировочных, нечего и мечтать о нормальных покупках, а светить чековую книжку мне нельзя.

Люди на тротуарах останавливаются, приветствуют демонстрантов одобрительными возгласами, машут нам руками. А вот и вездесущие репортеры появились. Кто-то из демонстрантов показывает им на меня, и дальше можно уже не мечтать о том, чтобы сбежать, каждый мой шаг фиксируется на камеру. Ну, спасибо немцы, ну удружили! Теперь о моем участии в демонстрации раструбят по всем каналам. Спрашиваю у молодого парня, что шагает рядом со мной, куда мы хоть путь-то держим?

— Американ хаус. Здесь недалеко, минут пятнадцать пешком.

Что за дом такой!?

— В черте города есть американская военная база?!!

— Да нет! Все американские базы расположены южнее, в бывшей американской зоне оккупации. А у нас здесь только британские и бельгийские, и их не так уж и много.

— Так куда же мы тогда идем?

— К американскому дому

— Да что за дом такой? Консульство?

— Йа, йа.

Ну, теперь все прояснилось. Час от часа не легче! Вот уж где мне точно светиться не нужно. У меня возникает плохое предчувствие.

У американского консульства, где уже собралась огромная толпа народа, начинаются выступления ораторов. В качестве трибуны выступающие используют небольшой грузовичок с откидными бортами. Над площадью разносятся пламенные речи, усиленные микрофоном и большими колонками. Ну, думаю, сейчас-то я и смоюсь по-тихому. Ага… размечтался! Вместо этого меня подталкивают к машине, а потом и вовсе затаскивают наверх и заставляют толкнуть речь. Смиряюсь с неизбежным.

Начинаю вполне политкорректно. Напоминаю всем о недавнем Дне Победы и призываю рассматривать окончание войны не как поражение Германии, а как освобождение немцев от "бесчеловечной нацистской тирании" и начало нового этапа в жизни страны. Призываю к тому, чтобы споры между странами больше не выходили за пределы ринга, футбольного или хоккейного поля. Мне начинают свистеть, немцы машут флагами и транспарантами, напирая на полицейских, которые рядами выстроились поперек улицы и вдоль здания консульства. Какая-то девчонка вдруг, с визгом бьет древком флага по шлему полицейского и тут же огребает дубинкой сразу с двух сторон. Падает на асфальт. Гул усиливается, толпа давит. Я понимаю, что еще немного и начнутся беспорядки. Пострадают люди. Надо срочно выплеснуть энергию демонстрантов. Нужно что-то простое, понятное.

Поднимаю руку, сжимаю кулак и начинаю скандировать: "Янки гоу хоум", долбя кулаком "небо". Толпа подхватывает. Крики еще больше усиливаются, но на полицейских уже никто не смотрят — все наблюдают за мной. Продолжая скандировать со всеми, другой рукой показываю кулак с оттопыренным большим пальцем и в древнеримском стиле переворачиваю его вниз. Демонстранты повторяют жест за мной, еще громче скандируя "Янки гоу хоум". Раздаются первые аплодисменты. Чувствую себя будто на концерте.

Обратно возвращаемся в похоронном молчании. Сергей Сергеевич на меня даже не смотрит, альфовцы так и вообще выстроились вокруг "немецкой свиньей", тараня толпу и оттесняя журналистов прочь. Те пытаются прорваться, что-то кричат, суют микрофоны на длинных штангах. Бесполезно. Лишь Леха продолжает все снимать на камеру, подмигивая мне. "Мамонт" явно пребывает в отличном настроении. Ну как же… Такое шоу Селезнев опять устроил — войдет в историю. Еще и внукам будет рассказывать: "И тут мы с Витькой…"

Что я в очередной раз даже не вошел в историю, а впрыгнул в нее наскоком, становится понятным сразу после прибытия в гостиницу. В холле отеля все стоят у телевизора и смотрят трансляцию. Боксеры, тренеры, постояльцы внимают экстренному выпуску новостей по каналу ZDF. Вот Витя толкает речь, которую впрочем, трудно расслышать из-за гула толпы, а вот демонстранты наскакивают на полицейских. Ну и хит сезона — Селезнев приказывает "добить американцев", скандирую "Янки гоу хоум". И как гады смонтировать то успели?? Час всего прошел, а в новостях все выглядит так, что я главный зачинщик. Падаю в кресло, закрываю глаза. Мне конец. Кремлевские такого не простят. Теперь точно посадят на железную цепь.

Краем уха слышу интервью, что дает американский консул немецким журналистам. Тоже быстро подсуетился. "Советская провокация", "гнусное подстрекательство" и все в таком духе.

— Да не журись ты, Вить — рядом усаживается Леха — Все будет пучком. Здорово вмазал янки

— Мне конец — я тру веки пальцами — Романов не простит подрыв отношений с немцами. Тут газопровод, контракты, а я в борт разрядки такую торпеду выпустил

— На людях может и поругают — рассудительно замечает "мамонт" — А между собой поблагодарят. Неужели ты думаешь, что наши не спонсируют все эти антивоенные митинги? А тут такой успех, на весь мир прогремели. А если еще и песню напишем… Ты знаешь, сколько я наснимал? На два клипа хватит

А это идея! Да и с кремлевскими теперь можно все совсем по-другому повернуть.

— Леха, ты гений! — я жму руку "старшему брату"

— Я всегда это знал — "мамонт" довольно улыбается — Почаще мне об этом говори.

Мы ржем аки кони и все бледные советские лица поворачиваются к нам. Глаза Сергей Сергеевича и Киселева лезут на лоб. Ретлуев вертит пальцем у виски. Нет, друзья мои. Я не сошел с ума. Я только что с подсказки Лехи придумал, как поражение обернуть победой.

---

12 мая 1979 г, суббота

ФРГ Кельн

Субботнее утро начинается с того, что… Короче, хреново начинается это утро. Сергей Сергеевич, ни свет ни заря, стучит в нашу дверь со словами, что меня ждут в номере Киселева. Срочно. Вот и началось… Я наскоро умываюсь и выскакиваю из номера, натолкнувшись в коридоре на куратора, поджидавшего меня под дверью. Все, видно я окончательно вышел из доверия! Теперь даже по этажу под конвоем ходить буду. «Берия, Берия — вышел из доверия. А товарищ Маленков — надавал ему пинков…»

— Сергей Сергеевич, что хоть случилось-то?

— Посол из Бонна примчался.

— А кто у нас здесь посол? Валентин Фалин?

— Если бы! Фалина еще в ноябре отозвали. Теперь здесь послом Семенов Владимир Семенович, бывший зам Громыко.

— Злой приехал?

— Да уж не радостный…

В номере Киселева все начальство в сборе. Включая посла. Пожилой седой мужчина, которому хорошо уже за шестьдесят, а то и все семьдесят, хмур и неприветлив. Наезжает на меня, даже не представившись и не дав открыть мне рта.

— Это что за самодеятельность?! Что за подстрекательство к бунту?? Кто дал разрешение участвовать в митинге?

Мне кивают на пачку немецких газет, на первых полосах которых везде моя физиономия со вчерашнего митинга. А в «Die Welt» еще и заголовок аршинными буквами «Русские пришли!»

— Ты что себе позволяешь, мальчишка?! Слава совсем голову вскружила?

И дальше все в подобном духе. Единственное, что я извлекаю полезного из его ругани — это узнаю, что вчера вечером ему позвонили из немецкого МИДа и выразили свое «фе». Немцы требуют от посла объяснений, а мое пребывание на территории ФРГ названо нежелательным.

— Так меня высылают?

— Пока нет. Но твое участие в антивоенной демонстрации посчитали вмешательством во внутренние дела ФРГ.

— Во-первых, моей вины в произошедшем нет. У нас все заснято на камеру — можете сами убедиться. Нас просто схватили и потащили. Во-вторых, насколько я понял, это всего лишь пожелание одного отдельно взятого чиновника, решившего выслужиться перед американцами, а не официальная позиция немецкого МИДа, и уж тем более канцлера Шмидта. Я вообще не та персона, чтобы такие важные люди тратили на меня свои выходные. И, в-третьих, вместо того, чтобы орать на меня, нужно подумать, как можно решить эту ситуацию с наибольшей для СССР выгодой.

— Что ты имеешь в виду? — Недовольство посла сменяется холодной заинтересованностью.

— Можно просто проигнорировать мнение чиновника и остаться. А можно все повернуть так, что немцы еще и сильно виноватыми останутся. Не забывайте, что здесь сначала было подозрительное отравление Савченко. А после моей победы в полуфинале над Интлекофером, бурный протест немцев. Так что мою высылку вполне можно представить как очередную провокацию против советских спортсменов и месть хозяев чемпионата за поражение их спортсмена.

У Киселева от возмущения только что пар из ушей не идет.

— Какая высылка?! Сегодня вечером финал, золото у тебя практически в кармане!

Я окидываю его ледяным взглядом

— А кто сказал, что я сегодня стану победителем чемпионата? Перунович — это вам не Интлекофер, югослав — боксер совсем другого уровня и очень серьезный соперник, а я сейчас далеко не в лучшей своей форме. Когда я к вам пришел после Англии с желанием потренироваться, вы лично выставили меня за дверь, хотя могли бы и разрешить — вам это ничего тогда не стоило. — Киселев смущенно отводит глаза. Ретлуев тоже сконфуженно откашливается — А потом выдернули меня сюда без подготовки, когда возникла нужда. Мое серебро — это уже чудо, но удастся ли мне повторить такое чудо с югославом, большой вопрос.

— Хочешь сказать, что ты не уверен в своей победе?

— Да, не уверен. И не хочу давать пустых обещаний. Возможно, для нашей страны будет гораздо лучше, если я уеду сейчас со скандалом, напоследок громко хлопнув дверью. Тогда не будет моего поражения, а победа Перуновича будет признана чисто технической. Никто ведь не мешает вам через пару-тройку недель провести в Москве товарищеский матч с югославами. А я обещаю подготовиться к нему со всей ответственностью и приложу все усилия, чтобы взять реванш.

В номере воцаряется тишина, все сосредоточенно обдумывают мои слова. Наконец, посол поднимает на меня глаза.

— Ты ведь понимаешь, что этот вопрос может решить только Москва, а для этого нужно время?

— Понимаю. Поэтому, наверное, вам лучше вернуться в Бонн и переговорить по закрытой линии с Евгением Максимовичем. Пусть они с Романовым примут окончательное решение — выступать мне, или же немедленно возвращаться в Москву. Я выполню любой приказ Москвы.

Посол еще пару минут раздумывает, а потом решительно понимается.

— Ждите моего звонка. А ты, умник — он разворачивается ко мне — собери на всякий случай вещи и продумай, что будешь говорить журналистам. Возможно, тебе действительно придется срочно возвращаться в Москву, но пресс-конференции нам в любом случае не избежать.

Я киваю и провожаю его печальным взглядом.

— Черт знает что! Это не спорт, а…

— …политика. — Заканчиваю я фразу за Киселевым. — И политика зачастую гораздо важнее спорта. Не расстраивайтесь, товарищеский матч с югославами в преддверии Олимпиады нам всем не помешает. Вот еще бы кубинцев в Москву пригласить, было бы совсем хорошо. Мне кажется, мы здорово недооцениваем наших кубинских камрадов.

Оставив начальство обдумывать мое предложение, я возвращаюсь в свой номер. Почему-то я уже абсолютно уверен, что выступать мне сегодня не придется. Чтобы Романов с Примаковым упустили такой шанс вдуть бундесам по самые гланды — да, в жизни не поверю! Кажется, немецкий чиновник здорово подставил своего министра с канцлером, решив выслужиться перед американцами и наказать меня за участие в демонстрации. Теперь нужно предупредить Веверса и Пельше, пусть они тоже подключаться. И чем раньше, тем лучше.

— Сергей Сергеевич, а вы можете сейчас позвонить Иманту Яновичу и обрисовать всю ситуацию?

— Еще вчера позвонил. После твоих выкрутасов — безопасник шумно сморкается в платок — Велели тебя изолировать. Сейчас в свете высылки еще раз позвоню. Только я тебя прошу — не выходи из номера, ради бога! Я с тобой поседею раньше времени.

— Клянусь. Честное пионерское! — Я вскидываю руку в пионерском салюте и исчезаю в своем номере.

Эх, богато падают приключения на мою голову, ничего не скажешь…!

---

12 мая 1979 г, суббота

Москва. Шереметьево

В 9 вечера я ступаю, наконец, на родную землю. Слышу, как рядом шумно выдыхает Сергей Сергеевич — для него все позади. Да, тяжелая поездочка, ничего не скажешь. А мне еще в Кремль на ковер к Романову. Устал, как собака! За плечами 3-х часовой перелет из Кельна, короткое пребывание в аэропорту им. Конрада Аденауэра и долгий выматывающий день, проведенный в суете и нервотрепке. Утром мы сначала больше двух часов в напряжении ждали звонка посла, сообщившего нам о приказе Москвы улетать. Потом днем была пресс-конференция в отеле, где я на голубом глазу изобразил из себя оскорбленную невинность и обиженно обвинил немецкую сторону в неспортивном поведении, мелкой мстительности и грубой провокации против советской команды. Ох, боже, что началось! Журналисты почему-то ожидали, что я начну оправдываться и каяться в грехах, а вот хрен вам — «не виноватая яя-я!». Посол, кстати, тот еще жук — переложил все проблемы на спортивное начальство, и даже не посчитал нужным присутствовать на пресс-конференции. Я парень в принципе не злопамятный, но ради него сделаю большое исключение. Обязательно настучу Романову, как он бросил нас в трудный час. Тем более пора уже избавляться от людей Громыко в дипломатическом корпусе.

На выходе из аэропорта нас ждали черные Волги и люди в строгих костюмах. По правде сказать, гэбэшники встретили нас уже у трапа самолета. Дали переговорить по Алтаю с Веверсом. Ну как поговорить… отчитаться. Йа-йа, яволь мой генерал. И тут я подумал, а может обрусевшие прибалты во главе СССР не такая уж плохая идея? Ну вот рулили же немцы Россией при царях? Сколько во власти было этих Остерманов и прочих Минихов? И ничего, работало все. А прибалты — те же немцы. Орднунг — наше все. А Союзе сейчас ой как нужен порядок и твердая рука. Не такая твердая, конечно, как у Кобы, но все же…

С этими тяжелыми мыслями, я усаживаюсь в машину и мы отправляемся в Кремль. По дороге разглядываю Москву. Что-то изменилось в столице. В центре стало больше людей, улицы ярко освещены, появились яркие вывески ресторанов и баров. Причем некоторые из них копируют старорусский язык с Ятями и Фитами. Неужели экономические реформы Романова так быстро дали результат? Хотя бы в сфере общепита. С другой стороны после разрешения артелей и расширения кооперативного движения, куда еще податься предпринимателям и цеховикам? Только лишь бы Романов не поддался соблазну совместить экономические реформы с политическими. Это может плохо кончиться. Сначала подъем благосостояния граждан, экономический рост и только потом все остальное. Даже если это «все остальное» и вовсе не нужно.

Я возвращаюсь мыслями к своей ситуации и ощупываю в сумке видео-кассету, что забрал у Лехи. На месте. На ней прекрасно видно, как немцы брали меня в плен. И на трибуну они меня вытолкнули силком. «А у нас все ходы записаны». И мог бы не только кричать громче всех «Янки гоу хоум», а и зверски растоптать звездно-полосатый флаг, повести демонстрантов на штурм Америкэн Хаус, и устроить им день взятия Бастилии! Или Зимнего Дворца — это уж как американцам повезло бы.

Всю эту заранее отрепетированную пургу я лихо несу в кабинете Романова, стоя перед ним навытяжку, как бравый солдат Швейк. Генеральный выглядит не очень. Уставший, задерганный. И сначала спускает на меня всех собак.

— Олимпиада на носу, ты хочешь нас рассорить со всеми западными странами? Бойкота хочешь?!? Я поверил тебе после твоих лондонских приключений, а ты!

— Но с Каллагеном все же хорошо вышло…

— Замолчи! Там чудом отскочили. Сколько еще чудес у тебя про запас?

— Есть еще одно — я встаю и подхожу к видео-двойке, что стоит в кабинете Романова. Засовываю внутрь кассету. Запускаю воспроизведение.

— Григорий Васильевич, у меня все продумано! Посмотрите на кадры, на эти лица — Романов разглядывает скандирующих немцев, меня…

— Подумайте, как это все ложится под песню. Антивоенную, антиамериканскую! Весь мир распевать ее будет, клянусь! А какой клип мы снимем… у-у-у! Только мне танк настоящий для съемок будет нужен. Но потом все западные артисты от зависти сдохнут, а американцы от злости сами свой звездно-полосатый флаг сожрут.

— Танк?! — Генеральный смеется, качает головой.

Я прикладываю руки к груди, киваю.

— Хвастун! — Романов оттаивает, грозит мне пальцем — Вот Витька, ну что у тебя за характер — постоянно в заварушки попадаешь!

— Так я же из любой заварушки победителем выхожу! Да еще и с выгодой для страны.

Начинаю напевать слова знаменитой антивоенной песни Статуса Кво, коя вовсе не их песня, а перепевка дуэта Bolland&Bolland от 81-го года — «You're in the army, now»:

A vacation in the foreign land

Uncle Sam does the best he can

You're in the army now

Oh, oh you're in the army, now

Вижу, что Романову нравится.

— Про Дядю Сэма вроде ничего — резюмирует Генеральный — Прогреметь и правда может. Особенно, если сделаешь, как это называется?

— Клип

— Точно! А мы его пустим по Интервидению.

— Ну, я же говорю — американцам не до нас будет. Пусть с немцами объясняются.

— А мы сразу после клипа поставим вопрос о ядерном разоружении в той же Европе — задумчиво произносит Романов — У Штатов 700 военных баз по всему миру. Половина — с ядреными бомбами и ракетами. Если инициатива сработает хотя бы в нескольких странах…

— Вот-вот — киваю я — Красные звезды и Витя Селезнев заменит вам весь отдел пропаганды ЦК

Молчим. Генеральный разглядывает карту мира, что висит на противоположной стене, я вытаскиваю кассету из видео-магнитофона.

— Любят тебя в мире — тут ничего не скажешь — Романов вздыхает — Нас завалили предложениями о гастролях группы. Не знаешь, куда вас вначале посылать! Бедные цэковцы уже не понимают радоваться им или пугаться популярности группы на Западе. Про соцстраны я уже вообще молчу.

— Конечно, радоваться нужно! Интерес к нам — это интерес к нашей стране, к нашей культуре, к нашим людям. Вон, с каким успехом проходит советская выставка в Лондоне, англичане, говорят, в многочасовой очереди стоят, чтобы на нее попасть. А какой я вам дал повод наехать на канцлера ФРГ, а?! Это же сказка, а не повод.

— Как ты сказал? Наехать? Это из автомобильного жаргона? — Романов засмеялся — Надо племяннице рассказать. Она любит такое. Не хочешь, кстати, познакомиться?

Опа! Америка, Европа… Я внимательно посмотрел на Генсека. Это он серьезно? Похоже, что да.

— Алена у нас не только красавица, но и музыкой увлекается. Играет на пианино — похоже, что Романов и сам себя чувствовал неуверенно в роли свата — На следующий год планирует поступать в Гнесенку.

Ага, значит ей семнадцать. Или около того. В Гнесенке, ее конечно, будут на руках носить. Лучшие преподаватели, контрамарки на все самые отборные концерты…

— Очень хотела посмотреть вашу студию — Романов начал перекладывать на столе какие-то документы — И познакомиться с Красными Звездами…

— Я не против, пусть конечно, приезжает. Она уже в Москве?

— Да, два дня как из Ленинграда переехали. На вот, посмотри, фотографию — Генеральный повернул ко мне рамку снимка, что стоял рядом с батареей вертушек — Это мой брат с женой, это Алена, ну жену мою ты знаешь…

— Нет — помотал головой я — Не было возможности познакомиться.

Алена и правда оказалась красавицей. Стройная, с высокой грудью, толстой русой косой. Правильные черты лица.

— Симпатичная девушка — я кивнул сам себе — Будем рады ей показать студию, может быть даже репетицию новой песни.

Я повернул разговор в нужное русло.

— А вот этого не надо! — Романов постучал ручкой по столу — Это твоя антивоенная песня это не только политика, но и наверняка опять рок?

— Да боже мой — я всплеснул руками — Пора уже Григорий Васильевич, отходить от этих замшелых установок. Рок тоже можно использовать на благо страны. Конечно, если мы не хотим потерять молодежь

— Ладно, мы это в Политбюро еще обсудим. Ты мне лучше скажи, про песни для Людмилы не забыл? Надо бы ей сочинить еще пару шлягеров, международного масштаба.

— Есть несколько идей — на самом деле я об этом не думал и с трудом представлял, что можно предложить Сенчиной для ее международной карьеры. Это могут быть песни только на английском, но как у нее с языком? Надо приглашать в студию и проверять так сказать в «боевых условиях».

— Вот и ладненько — Романов удовлетворенно улыбнулся, посмотрел на часы.

Ага, мне намекают, что пора

— Тебя еще Арвид Янович искал — Генеральный встал, потянулся — Зайди к нему прямо сейчас.

Я тоже встал, вытер рукавом пот со лба. Вроде бы отскочил. В очередной раз.

— Да, новых снов не было? — Романов помялся и понизив голос продолжил — Предчувствие у меня плохое. Готовят что-то американцы. Пакость какую-то.

Я помотал головой.

— Пока не было. Но как только… сразу сообщу.

---

У Пельше поменялся секретарь. Теперь в "предбаннике" его кабинета сидел молодой мужчина в строгом костюме ясной ведомственной принадлежности. Над дверью висела видеокамера, зрачок которой был направлен прямо на меня. Секретарь позвонил по телефону, что-то тихо проговорил. Спустя минуту раздался щелчок замка. Я вошел внутрь и обнаружил, что Пельше с Веверсом напряженно смотрят в Айфон, который обзавелся теперь специальной подставкой. Арвид Янович неловко ткнул пальцем в гаджет, звук тут же прервался. Поздоровался. Отец Альдоны так и вовсе приподнялся и пожал мне руку. Что это они такие доброжелательные сегодня? Ведь точно знают о моих немецких приключениях. Подозрительно. Пока усаживался, краем глаза увидел, что смотрели прибалты. Какие-то сканы документов. Или это чертежи?

— Как съездил, не спрашиваю — Арвид Янович откашлялся, выпил чаю из кружки — Опять втравил нас в историю…

Веверс согласно кивнул, убрал айфон вместе с подставкой в сейф. А чего меня спрашивать о Кельне, если с Веверсом вопрос тоже был согласован? Зря, что ли Сергей Сергеевич постоянно названивал Веверсу.

— Но мы тебя не для этого позвали — Пельше встал, подошел к окну — С канцлером пусть Романов мирится, он мне уже звонил и рассказывал о твоей идее антивоенной песни. Думаю, сработает.

— Особенно, если выдадите мне айфон на пару часиков — вставил свои "пять копеек" я.

— Посмотрим на твое поведение — усмехнулся Веверс — Лучше давай, расскажи свои планы насчет Магнуса. Кто тебя надоумил выбрать собственного президента США? В вашей истории подобных идей не было.

Ага… рассказывай мне сказки, добрый сказочник! А то вы сами не ставили своих президентов в самых разных странах. Разница лишь в том, что это США — первая экономка мира, а не банановая республика и не дикие арабы.

— А кто вам вообще сказал, что я хочу видеть Магнуса в президентском кресле?

Немая сцена… В руках Веверса с глухим треском ломается карандаш. А потом Пельше начинает хохотать. Если, конечно, можно назвать хохотом то хриплое карканье, что вылетает из его горла. Смеется он долго и с удовольствием.

— С тобой не соскучишься, Виктор Станиславович! Посмотри, на нашего Иманта — я его таким растерянным еще не видел!

Ну, не знаю… Если честно, то кроме карандаша, он ничем себя не выдал. С таким фейсом и самообладанием, как у Веверса, только в покер играть — ни один мускул на лице не дрогнул. Но Пельше, конечно, виднее. Отсмеявшись, он с чувством вытирает слезу в уголке глаза, и уже серьезно меня спрашивает.

— Ну, и как ты тогда собирался использовать конгрессмена?

— Давайте сначала обсудим задачу так сказать в целом — я тоже встал, прошелся по кабинету. Заметил, что рядом с рабочим столом Пельше теперь стоит монитор, куда транслируется картинка из секретарской.

— В чем у нас проблема со Штатами? Если отбросить борьбу за мировое господство и идеологическое противостояние, то почему мы не можем дружить?

Мужчины молчали, лишь провожали взглядом мои челночные передвижения.

— Мы не можем дружить потому — тут я театрально поднял палец — что мы не торгуем, и нас экономически мало что связывает. У нас нет общих интересов. Вон посмотрите на ФРГ. Скандал, крики, обмен угрозами… А газ по трубам идет, сделки выполняются… Даже сбитый Боинг, Афганистан не остановили в моем времени выгодные для обеих сторон контракты.

— Можно ближе к делу? — поморщился Веверс

— Можно. Чтобы усилить политику разрядки, нам нужны настоящие лоббисты в Штатах.

— Это ты сейчас про Магнуса? — Пельше взял сигарету, закурил от зажигалки, которую ему поднес генерал

— Конечно, нет — я поморщился от запаха дыма — Я говорю о крупных компаниях, корпорациях и банках, которые кровно заинтересованные в развитии сотрудничества с нашей страной. И которые, если что — дадут укорот любому зарвавшемуся политику. Сейчас американских ястребов кормят с рук оружейные лоббисты, набравшие большую силу. Они заинтересованы в эскалации конфликта и боятся конкуренции с нами на рынке оружия. Плюс евреи со своей идеей защиты Израиля от всех и вся. Эти раздражены еще и политикой СССР в отношении выезда эмигрантов. Вот им всем и нужно создать противовес.

— Чем же нам торговать со Штатами? — хмыкнул Пельше — Первая экономика мира. Сама производит все, что им нужно. Добывает ресурсы по всему миру.

— Во-первых, нужно разорвать их связку с арабами, и в первую очередь с саудитами. Штаты сильно зависят от поставок нефти.

— Умный какой! — Арвид Янович покачал головой — По Ирану мы плотно работаем, записку твою о войне с Ираком и скачке цен на нефть читали. В айфоне тоже кое-что посмотрели. Есть идея во время войны с наших подводных лодок накидать в Персидском заливе мин. Но Штаты все равно не будут у нас покупать нефть, даже если полностью остановится трафик в Ормузском заливе. Увеличат поставки из Южной Америки. Или еще что-то придумают.

— А что, во-вторых? — Веверс посмотрел на меня умными глазами.

— Надо им дать какой-то пряник. Была же идея 60-х годах о строительстве энергомоста между США и СССР через Берингов пролив. Название там было еще туннеля — я щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить — Ага… ICL — World Link. Экономия на объединении энергосистем — 20 млрд. долларов ежегодно. Большой куш.

— Хорошая была идея — кивнул Пельше — Только потом в 74-м Штаты приняли поправку Джексона-Вэника, и все контакты с американскими энергетиками сошли на нет.

— Значит, надо сделать так, чтобы израильтяне сняли свои претензии по эмигрантам, а их лоббисты добились отмены вредной поправки.

— Это каким же образом?!

— Выпускать из Союза больше евреев. Объясните мне: зачем нам держать в Союзе людей, которые ничего путного не делают для своей страны, а только подрывают ее экономику и расшатывают идеологические устои?

— Ты про кого сейчас?

— Про тот специфичный контингент, который в народе называют фарцовщиками и валютчиками, а проще говоря — спекулянтами. Среди них полно евреев, и они с великой радостью сменят нары на билет в один конец. Приведу один лишь пример. Человек, который станет потом известнейшим продюсером, а пока отбывает второй срок. Юрий Айзеншпис. В 70-м сел за спекуляцию валютой. Вышел по УДО в 77-м и тут же снова сел за махинации с фальшивыми долларами. Самое смешное, что он и дальше не успокоится. Снова попадется, только уже будет сидеть в Лефортово. Так скажите мне: зачем нашей стране этот рецидивист, который принципиально не желает работать? Предложите ему эмиграцию, и он с огромной радостью рванет в Израиль. Вот пусть там и подрывает экономику! И таких айзеншписов у нас на зонах полно, а еще больше в следственных изоляторах. Израильтяне же хотели побольше советских иммигрантов, ну так они их и получат.

— Оригинальный у тебя подход к иммиграции! — Пельше снова начинает хохотать до слез в глазах, и даже Веверс скупо улыбается.

— Я бы к ним еще и всех воров в законе по возможности отправил. Преступники свое прошлое рекламировать не будут, уедут тихо. И пока они развернутся в Израиле или США, пройдет время. И даже потом предъявить нам по существу будет нечего — они же сами хотели увеличения числа выезжающих из СССР на историческую родину. Так мы уважили их желание, какие к нам теперь претензии? А кто сказал, что советские евреи — это только профессорский состав и люди искусства? Нет, всякого сброда среди них тоже хватает. Вот эту шушеру и нужно выпускать в первую очередь при том без малейших задержек.

— Ну, да! Явим, так сказать, западному миру свою добрую волю.

— Вот именно. И ведь ничего сложного в этом нет. Надо усилить отдел, занимающийся эмиграцией в Израиль, аккуратно поработать с перспективным контингентом и ускорить выдачу эмиграционных виз. Знаете, сколько страна на этом еще и заработает?!

— А если Запад обвинит нас в однобоком исполнении хельсинских договоренностей? — сомневается Веверс

— Тогда мы их обвиним в политике двойных стандартов. Об эмиграции по выборочному принципу там ни слова не сказано. Израиль обязался принимать всех репатриантов, вот пусть сам и расхлебывает свои проблемы.

— Конечно, предложение твое попахивает иезуитством, но что-то в этой идее определенно есть. — Пельше задумчиво сплел под подбородком искривленные старческие пальцы. — Одним махом избавиться от головной боли и заработать на этом политические очки — очень заманчиво. Нужно будет побеседовать с Щелоковым на эту тему, преступный контингент — это его епархия. Но кроме эмиграции в поправках Джексона-Вэника еще есть и ограничения на торговлю со странами, чья экономика не является рыночной.

— А на это у нас есть прекрасный ответ — наша уже страна делает первые, но серьезные шаги в этом направлении. Предъявим принятые недавно у нас законы о кооперации, о создании свободных экономических зонах и СП с частными западными компаниями. Думаю, на первое время этих аргументов хватит с лихвой, они и этому будут рады, а мы получим так необходимые нам современные технологии.

— Ну, с технологиями все не так просто. На передачу технологий двойного назначения тоже существуют строгие ограничения.

— Но не такие драконовские, какими они стали после эмбарго, объявленного Рейганом в 1981 году. Хорошо бы подключить Боинг к сотрудничеству в гражданском авиастроении. Вы ведь видели цифры по крушениям тушек в этом и следующем годах? Страшные цифры: огромные экономические потери и главное — человеческие жертвы. 104-ю и 154-е модели надо срочно дорабатывать, вот пусть Боинг и подключится. А откажутся, так пусть сами потом кусают себе локти — позовем европейцев, тех же французов. Создадим СП, они нам технологии, мы им тот же титан для центропланов. А впереди большой цифровой скачок. Компьютеры, процессоры, сотовая связь… Тоже можно пустить американцев в долю. Взять пример, как делали китайцы. Контрольный пакет сохраняем, зато создаем свободные экономические зоны с особыми льготными условиями.

— Романов этим уже вплотную занимается. — Пельше побарабанил пальцами по столу — Расширение круга американских корпораций, заинтересованных в сотрудничестве с СССР может и сработать. Но что там по Магнусу? Нам надо принять решение о формате дальнейшей операции.

— А теперь мы плавно переходим к Магнусу.

В своих челночных телодвижениях, я остановился возле стеклянного бара, что был вмонтирован в книжную стенку. Посмотрел на бутылки, театрально вздохнул. Мужчины поняли меня правильно. Пельше кивнул Веверсу. Тот встал, достал коньяк, собственноручно нарезал лимоны.

Я задумчиво покачиваю в ладони бокал, наблюдая, как на его стенках остается маслянистый след. Потом делаю крохотный глоток, прокатывая по небу божественный напиток. Кайф! Хеннеси отдыхает, Дюпон нервно курит в сторонке. Как же мы умудрились все это армянское великолепие растерять, и всего за какие-то несколько лет…?

— Товарищи…! Магнус — трус, игрок и алкоголик. И если он доберется до президентского кресла, толку от него для нас никакого не будет — или им будут помыкать все, кому не лень, или он сам начнет проводить совершенно непредсказуемую политику. Так что боже нас упаси от этой обезьяны с гранатой в качестве президента США! Самый оптимальный вариант для нас — второй срок Картера, но на это нечего и надеяться. Джимми откровенно слаб, на троне ему не усидеть. Иран ему никогда не простят. Как впрочем, и демократам в целом. Поэтому: хотим мы или нет, но следующим президентом Америки 100 % станет республиканец. А среди них выбор небольшой: или Рейган или Буш. Насчет Магнуса у меня иллюзий нет — лидером предвыборной гонки он не станет и праймериз ему не выиграть, конгрессмен всего лишь оттянет на себя значительную часть голосов своих оппонентов-республиканцев. Причем голоса он оттянет и у Рейгана и у Буша потому, что будет демонстрировать умеренную политику, критиковать и, крайне правых, и крайне левых, а так же заигрывать с чернокожими избирателями. Что он уже собственно и начал делать после моего скромного совета. И здесь мы плавно переходим к самому главному. Наша задача — помочь Магнусу за год набрать такой политический вес, чтобы Джорж Буш предложил ему выступить с ним в тандеме. Реальная цель для Магнуса — пост вице-президента США, но выше ему не прыгнуть.

— А ты не перемудрил, Виктор Станиславович? — Пельше затушил сигарету, помахал рукой, разгоняя дым.

— Нет. Когда вы играете в преферанс, вас же не удивляет слаженная атака двух более слабых игроков против третьего, самого сильного? Так и здесь — Магнус реальный игрок, но скорее всего он будет лишь третьим в рейтинге. В моей истории Рейган предложил пост вице-президента Бушу. Но сейчас расстановка фигур сложится иная, а антисоветская истерия по поводу нашего вторжения в Афган вообще отменяется, что неизбежно ослабит позиции ястребов. Да еще и в Англии союзники республиканцев — консерваторы провалили выборы. Так что в результате всех этих изменений у Буша появится реальная возможность самому стать президентом, а не быть на вторых ролях у более удачливого соперника. Чтобы усилить свои позиции и получить голоса Магнуса, один из лидеров гонки обязательно предложит ему объединить усилия. И скорее это будет умеренный консерватор Буш, нежели ультра консерватор и расист Рейган. Цена такого сотрудничества известна — пост вице-президента.

— Или что-то сопоставимое по значимости — покачал головой Веверс — Например, прощение каких-то грехов. Знаешь, какие скелеты откапывают во время избирательной гонки?

— Знаю. И такое возможно. Но скорее всего, все-таки вице-президенство. Этакий свадебный генерал, народный герой, который принесет соратнику голоса избирателей. Но к чему-то важному, типа распределения постов в администрации, его вряд ли допустят.

— И что нам тогда с него?

— Мы сделаем самое главное его руками: не дадим Рейгану стать президентом США.

Я выдерживаю паузу, давая им переварить сказанное, смачиваю горло новым глотком и продолжаю.

— Если вы уже изучили дальнейшую историю, то должны хорошо понимать, что сейчас наш враг номер 1 — Рейган. Это такая же тварь, как и Тетчер. Его ненависть к СССР уходит глубоко корнями еще во времена маккартизма, так что он — оголтелый антисоветчик со стажем. И наша основная задача — не допустить его в Белый Дом. Любой ценой. Джорж Буш, конечно, тоже тот еще ястреб, но за ним стоит более умеренное крыло ВПК, и главное — он не такой твердолобый, как Рейган, и не такой подкаблучник. А Ненси Рейган — это вообще отдельная история. К тому же о Буше мы уже все знаем — я киваю головой на сейф, где лежит мой айфон — он для нас вполне предсказуем.

— Ну, а если все-таки победит Рейган? Такое ведь нельзя исключать? — Пельше берет бокал в руку, но со вздохом отставляет его прочь.

— Нельзя. Тогда нам придется играть теми картами, что выпадут. Будем всячески демонстрировать готовность к разоружению, можно начать вывод военной техники из Восточной Европы. Хотя бы той, что давно устарела и не отвечает реалиям дня. Вы ведь теперь понимаете, что главную скрипку играют ракеты, а не танки. Поэтому надо сократить пару-тройку ненужных нам военных баз, чтобы внешне ослабить наше военное присутствие в Европе. Короче, попробовать подтолкнуть американцев к ратификации договора ОСВ-2, подписать-то они его и так подпишут. Если не удастся — запустить дезу о разработке в СССР космического оружия и втянуть американцев в разорительную космическую гонку вооружений. Пусть вбухают триллионы долларов в свою СОИ. Мы-то теперь точно на этот блеф не купимся, и за рамки Договора по ПРО не выйдем, но вид, что сильно испугались сделаем.

Судя по тому, что меня не спрашивают про СОИ, неделя у моих соратников не прошла даром — кое-что они уже почитали, и дальнейший ход мировой истории более или менее себе представляют. Это хорошо. Пусть читают дальше — мне это только на руку. В комнате воцаряется тишина, прерываемая ритмичным постукиванием пальцев Пельше по столешнице.

— Ладно. И какие наши дальнейшие шаги по Магнусу? — Веверс махом выпивает коньяк, закусывает лимоном

— Первый транш я отправил еще неделю назад. Уж извините, что без спроса и объяснений, но тогда вы вряд ли бы поняли и оценили мои действия. Теперь на некоторое время денег ему хватит. Для связи с ним не помешал бы нелегал, но кроме вас о Магнусе никто знать не должен. А сейчас пришло время закрепить за Магнусом славу национального героя.

Я подробно рассказываю соратникам о своих планах снять фильм по событиям в Савойе. Пельше с Вевесом внимательно слушают и что приятно — не пытаются настаивать на изменениях в сценарии. Видимо понимают, что открытая советская пропаганда там совершенно неуместна, и Лукас такую чухню снимать сразу откажется. Единственное, о чем спрашивает Пельше: не жалко ли мне отдавать лавры героя такому трусу?

— Не жалко. Это же для дела. И лучше, чтобы враги меня продолжали недооценивать. Хватит с меня эпопеи с албанцами.

— Подробности про события на вилле Кальви нам теперь расскажешь?

— Расскажу. Но давайте уже не сегодня. Лучше подскажите, где мне найти человека, который бы помог написать первоначальный сценарий. Сам я как-то в этом не силен. И человек естественно, должен уметь писать боевики.

О том, что я хочу получить за этот фильм Оскар, я пока скромно умалчиваю. Да, и удастся ли мне это? Ведь в 81-м Оскара дадут Меньшову за фильм «Москва слезам не верит», так что второго русского с наградой могут вполне и прокатить, хоть она и за музыку к фильму. В ответ на мой вопрос Веверс задумывается, но лишь на секунду.

— А сам кого хочешь?

Сволочь догадливая! Хочу, да… Можно даже сказать — мечтаю. Но мечтать, как известно, не вредно.

— Станислава Говорухина.

— А почему именно его?

— Потому что он хороший режиссер, умеющий писать хорошие сценарии и снимать хорошие детективы и боевики. А, кроме того, Говорухин — патриот, болеющий за свою страну. Посмотрите в айфоне его фильм «Так жить нельзя» — убедитесь сами. Только он сейчас занят — заканчивает монтаж фильма «Место встречи изменить нельзя». Не знаю, согласится ли?

— Согласится. Куда он денется. Имант, поговори с ним, только сразу бери подписку о неразглашении.

Ну, да… Попробуй такому товарищу откажи!

— Хорошо, с Америкой мы прояснили. Теперь поговорим про Италию.

— А что у нас не так с ней?

Вместо ответа Веверс кладет передо мной итальянскую газету «Республика». На второй полосе большая фотография Анны в обнимку с каким-то лощеным типом. Броский газетный заголовок вопрошает читателя «Это любовь?».

Морда у этого типа что-то знакомая. А-а… ну, да! Виделись недавно. На Уэмбли. Я откидываюсь на спинку стула и, приподняв вопросительно бровь, смотрю на Веверса

— И…?

— Тебя это совсем не беспокоит?

— А почему это должно меня беспокоить? Это Серджио Рицолли — киваю я на фото — музыкальный продюсер. Вел переговоры о наших гастролях с Гором, но видно что-то там у них пока не складывается. Так что, скорее всего, это по мою душу. Похоже, он просто ищет подходы к нам через Анну.

— Но фото такое… — Пельше делает рукой неопределенный жест.

— Серджио — известный дамский угодник. Он на банкете и на наших девчонок облизывался. Итальяшки — они все такие!

— Гастроли в Италию были бы сейчас не лишние…

— Возможно. Но для этих гастролей нужны новые песни на итальянском. Скачать их с айфона, как вы понимаете, для меня не проблема. Но мои музыканты должны самостоятельно сделать аранжировку, девочки выучить слова, а времени на все категорически не хватает. На носу наши съемки рекламного клипа для Сони.

— А перенести их нельзя? — Пельше задумчиво трет переносицу.

— Нет. Японцы нам тоже очень нужны, а второго такого выгодного предложения потом от них можно и не дождаться. К тому же у меня на Сони большие виды — хочу предложить им выступить спонсором наших гастролей в Японии, а потом и профинансировать съемки фильма с Лукасом.

— Эк, ты размахнулся, Виктор Станиславович…!

— А по-другому в бизнесе и политике нельзя. Ходы всегда нужно просчитывать на несколько шагов вперед.

Веверс задумчиво смотрит на меня, словно решаясь на что-то, а потом вдруг спрашивает

— Если Рейган настолько не устраивающая нас кандидатура, может решить вопрос с ним как-то …более радикально?

— Не стоит так рисковать, его наверняка хорошо охраняют. А потом, он уже не молод и в следующий раз не станет ввязываться в президентскую гонку. Если уж у вас есть такая возможность, то в Штатах есть и более подходящая кандидатура для радикального решения — Збигнев Бжезинский. Именно эта хитроумная тварь придумала, как втянуть нас в Афганистан. Именно с его подачи 3 июля 1979 года Картер подпишет директиву о тайной помощи маджахедам, а уже 10 января 80-го пошлет им первую партию оружия. А потом эта циничная сволочь заявит: «Мы не толкали русских вмешиваться, но мы намеренно увеличили вероятность, что они это сделают… Секретная операция была отличной идеей. Ее результатом стало заманивание Советского Союза в афганскую ловушку" Теперь же, когда войны не будет, боюсь, что Збигнев не успокоится и вскоре придумает что-то еще, причем это «что-то» будет похлеще, чем Афганистан. Он, кстати, хорошо знает, как можно развалить СССР. Одним из первых утверждал, что дезинтеграция, ускоренная экономическими и социальными проблемами взорвет Советский Союз не хуже военного поражения в Афгане. И обосновывая мировое господство США, заявил, что великая обязанность их имперской геостратегии заключается в предотвращении сговора между вассалами, т. е. европейцами, сохранении их зависимости от общей безопасности, покорности и обеспечении недопущения объединения варваров. Вот так! Мы для него просто варвары. Я могу ошибаться в точном цитировании его слов, но стоит ли нам дожидаться их воплощения в жизнь? Этот ярый антисоветчик слишком опасен.

Я замолкаю, и в кабинете воцаряется тишина. Каждый из нас занят своими мыслями. Мое внимание вдруг привлекает небольшая заметка в итальянской газете, и я беру ее в руки, чтобы прочитать. Индийцы выдворили из страны итало-американскую археологическую экспедицию. Блин… это же наши с Кальви археологи! Как же индийцы догадались, что это жу-жу-жу рядом с их древним храмом неспроста? Кто-то проболтался или сами сообразили? Я скашиваю глаза на Веверса с Пельше… Неужели они? А ведь больше некому. Спросить или нет? Пожалуй, не буду.

Во-первых, моя роль во всей этой историей с кладом не самая лучше. Индийцы нам друзья, зачем было их пытаться обкрадывать? Пусть и чужими руками. Во-вторых, не стоит наводить своих партнеров на саму мысль о возможности такого нетрадиционного способа получения денег. Хватит с них и моего оффшорного счета. Наконец, невелика потеря. Я все равно уже всю голову себе сломал, как вывезти, а главное — как безопасно реализовать эти индийские сокровища. Все-таки чревата эта авантюра большими неприятностями, а мне они точно ни к чему. С игры на бирже на мой счет тоже неплохо упадет, когда операция с серебром полностью завершится.

Кстати об оффшоре. С ним нужно срочно что-то делать. Доходы от фонда для меня потеряны, Веверс о них знает и уже наложил на них свою лапу. А вот доходы от моих биржевых спекуляций можно еще спасти, но для этого нужно срочно связаться с Мартином Ханнесом и оформить еще один оффшорный счет. Дарить Веверсу и Ко такие деньжищи я не собираюсь, и дело не в моей жадности. Просто велика вероятность, что они их бездарно профукают. Что даром дается, то не ценится. А аппетит, как известно, приходит во время еды, и через какое-то время они начнут требовать от меня все больше и больше. Пусть сначала докажут, что умеют разумно обращаться с такими огромными суммами, а потом посмотрим.

Короче, мне по уму надо бы слетать в Италию. А оттуда уже навести порядок в своих зарубежных активах. Часть из них скрыть невозможно, например, авторские отчисления за исполнение песен на Западе. Пока сумма там не запредельная. Но вот после выпуска нашего альбома ситуация резко изменится. Там уже попрут такие суммы, что меня вполне могут ласково попросить поделиться ими с родным государством, причем в размере далеком от подоходного налога. Блин, и ведь не откажешь! Ну, зачем советскому подростку такие деньги?! Чиновники распорядятся ими гораздо лучше. А ты зарабатывай дальше, мальчик, зарабатывай милый! Ох, чувствую, хлебну я еще горя с этими авторскими в валюте. Но безропотно отдавать их все тоже нельзя, иначе вообще на шею сядут…

— Ладно, время позднее, пора по домам. — Пельше прерывает затянувшееся молчание. — Имант, доставь нашего Виктора свет Станиславовича домой и сам езжай отдыхать. Думаю, у нас еще будет время поговорить.

Веверс кивает и выжидающе смотрит на меня. Я встаю и вежливо попрощавшись с Пельше, направляюсь к двери вслед за генералом. Аудиенция у серого кардинала закончена. У двери нас догоняет его последнее распоряжение

— И вот что еще, Имант… Надо избавить нашего, как теперь выяснилось не совсем молодого друга, от необходимости ходить в школу. Неразумно тратить на это его драгоценное время, а тем более демонстрировать в школе личную охрану. Пусть лучше в студии новые песни сочиняет и делами занимается.

— Оформить сдачу экзаменов экстерном?

— Поступай, как посчитаешь нужным. Думаю, Виктору пора поступить в ВУЗ и осенью начать там учиться. МГУ тебе пойдет?

Я могу лишь восторженно кивнуть. Спасибо, Арвид Янович! С этой минуты вы мой кумир! Я уже вас практически люблю, как близкого родственника. Потому что только он может понять всю глубину моих мучений со школой. Мне проще сдавать сессию два раза в год, чем продолжать морочиться со всеми этими лабораторными и контрольными. Наверное, бурная радость отразилась на моем уставшем лице, потому что Пельше вдруг мне залихватски подмигивает. Отчего я впадаю в ступор.

— Юридический факультет, я так полагаю? Или в этот раз пойдешь по дипломатической стезе?

— Боже упаси! Меня и моя родная юриспруденция вполне устроит. Буду премного благодарен, если этот вопрос наконец-то решится. Надоело, если честно, изображать из себя примерного ученика — отличника и по второму разу проходить школьную программу.

— А на университет-то времени хватит?

— На него точно хватит!

В приподнятом настроении я иду вслед за Веверсом. Такое ощущение, что у меня второе дыхание открылось. Господи, неужели ты меня услышал, и все мои мучения со школой скоро закончатся?! Мне даже не верится. Нет, а вообще было бы прикольно заявиться на урок со своей личной охраной. Двое встали бы у дверей в аудиторию, а двое сели на задней парте.

Мы спускаемся к машине и через несколько минут уже несемся по ночной Москве. День сегодня выдался каким-то бесконечно долгим. Нормальному человеку событий этого дня на целую неделю бы хватило, а то и на месяц, а мне все в один день привалило. Ну, да ладно. Грех жаловаться. Все пока идет нормально. Из неприятностей я выкрутился, а Пельше и вовсе порадовал напоследок. И главное — Веверс будет теперь сам объясняться с мамой насчет школы. А уж этот кремень придумает убедительные аргументы, чтобы ее успокоить.

Пребывая в радостных мыслях, я практически не слежу за дорогой, маршрут от Кремля до дома известен мне от и до. Но взгляд вдруг неожиданно ловит незнакомый городской пейзаж и я удивленно спрашиваю Веверса:

— А куда это мы едем?

— Увидишь.

И больше ни слова. Нет, неужели все-таки в «спецсанатории» поселят, а? Да сколько можно издеваться-то? Мое недовольное пыхтение все стойко игнорируют. Знакомый уже водитель делает вид, что он вообще не отсюда. Веверс загадочно молчит и демонстративно смотрит в окно. Только у Сергея Сергеевича, сидящего рядом со мной на заднем сиденье, подозрительно дергается уголок рта. Я всматриваюсь в ночной пейзаж, но освещение в Москве сейчас такое, что ни хрена не видно. Дома, дома, а где мы едем — не понятно. А потом и вовсе начинается какой-то бесконечный пустырь, словно мы выбрались за черту города. Но МКАД-то мы еще точно не пересекали и вдоль дороги пока тянутся троллейбусные провода. Тогда где же мы? Я теряюсь в догадках и вообще не узнаю местность. Тем временем Веверс берут трубку Алтая и что-то кому-то тихо говорит.

Наконец, мы переезжаем мост и, сбросив скорость, заруливаем то ли в парк, то ли лес. Высокие сплошные заборы наводят меня на нехорошие мысли о закрытых объектах. Но не успевает моя паранойя расцвести пышным цветом, как мы сворачиваем на очередном повороте и останавливаемся перед широко распахнутыми воротами. В воротах нас встречает …мама.

Я бросаюсь к самому дорогому человеку, крепко обнимаю.

— Извини, в это раз без подарков

— Господи — плечи мамы трясутся — Главное, что сам жив…

Ну, а дальше все как всегда: слезы, объятья и упреки в том, что мало звонил и плохо вел себя в Кельне — «ты снова подвел руководство страны».

— Нет, мам, не подвел! Все нормально. А золото на ринге еще у меня будет. Лучше скажи, где это мы?

— Как где?! В Серебряном Бору.

Я вопросительно поднимаю бровь, предлагая маме честно сознаться, как она сюда попала, и та смущается как девчонка. Запинаясь, начинает рассказывать историю великого переселения

— Понимаешь, Имант Янович случайно был у нас дома, когда позвонил Эдель. Хозяин этого дома вернулся в Москву и просил срочно приехать. Эдель очень расстроился, что тебя нет. Ну, …мы с Имантом и поехали на следующее утро.

Ага…, случайно он у нас оказался! Ну-ну… Мы с Эделем созваниваемся исключительно по вечерам, значит, и этот звонок был поздно вечером, а утром они уже вместе помчались домик смотреть. Интересная картина вырисовывается! Все собственно ясно с этими двумя…партизанами. Я понимаешь золото для Родины в Кельне добываю, а они…. Перевожу насмешливый взгляд на Иманта — тот как всегда демонстрирует идеальный покерфейс. Ничем эту заразу прибалтийскую не пробьешь!

— Ну, вот… А дом оказался таким необыкновенным! Вечером дедушка сюда приехал, и ему этот тоже все очень понравилось. Жаль было такую красоту упускать. И Имант был так любезен, что взял все хлопоты по оформлению на себя.

Мамины глаза горят таким детским восторгом, что я уже за одно это я готов простить самоуправство генерала. Только вот вопрос: на какие шиши гуляем?! Мох авторских на счету пока маловато на покупку такой крупной недвижимости, налички практически не осталось, после конфискации клада. Снова вопросительно смотрю на Веверса.

— Это не твой вопрос, Виктор, ты занимайся своими прямыми делами.

— Но дом оформлен на нашу семью, его же не перевели в госсобственность?

— Конечно.

Фу-х… — баба с воза, кобыле легче. Денег искать не нужно — приятная новость. Но бедный Эдель, и бедный бывший хозяин — вот кому не повезло нарваться на Веверса! Хотя… думаю, генерал не опустился до банальной экспроприации чужой собственности и, купив дом за «нормальные деньги», предложил хозяину какие-нибудь ништяки, которые его устроили. Эмигрировать на историческую родину тоже ведь можно по-разному, а генерал вполне мог пообещать «мягкий» досмотр или зеленый коридор на таможне. И про такое лучше не спрашивать. Меньше знаешь — крепче спишь.

Оглядываюсь по сторонам теперь уже более внимательно. Красота… Воздух здесь ничуть не хуже, чем на нашей истринской даче. Высоченные сосны, дорожки, посыпанные мелкой кирпичной крошкой и внушительный новенький забор. Мама рассказывает, что уже через пару дней пригнали стройбат, который полностью заменил старый. А теперь на участке заканчивают устанавливать охранную систему. Для меня в этом нет ничего непривычного, в 2000-х камерами утыканы все коттеджные поселки, и люди там буквально «живут на камеру». А вот маму это, кажется, здорово нервирует. Дабы ее немного успокоить, обращаюсь к Веверсу

— Имант Янович, надеюсь, ваши люди не будут вторгаться в частную жизнь семьи?

Глупый вопрос. Веверс сам теперь как бы даже не часть этой самой семьи.

— Нет, конечно. Они займут под свой пост охраны одну из комнат в сторожке.

Кивком головы он показывает на небольшой одноэтажный дом, примыкающий к воротам, который я сразу в темноте и не заметил. С него-то мы и начинаем осмотр. Охрана уже вовсю обживает выделенное ей помещение. Оборудование еще не до конца смонтировано, но всю стену в комнате занимают мониторы, передающие изображение с нескольких камер, которыми буквально утыкан периметр участка. Сюда же на пост уже выведена охранная сигнализация большого дома, оснащенная современными датчиками движения. Все эти камеры и мониторы для 79-го года выглядели футуристически. Я с уважением посмотрел на Веверса. МогЕт!

На одном из мониторов видно, как по участку ходит секьюрити с собакой.

— А собака-то тут зачем?!!

— Не переживай. Это лишь до тех пор, пока полностью не закончится монтаж охранной системы. И выпускают ее из вольера только на ночь.

Немецкая овчарка на поводке охранника мгновенно навевает ассоциацию с концлагерем. Нет, уж. Если здесь и будет бегать собака, то совсем другой породы. Вон, лучше маленького йоркшира маме подарю — пускай с ним нянчится, пока я ее внуками не осчастливлю. С другой стороны она и сама еще вполне может меня осчастливить братишками или сестренками. «Характер строгий, нордический…»

— А что здесь с телефоном?

— Телефон городской, номер тот же — мы перекинули его с вашей квартиры. Второй номер здесь, в сторожке.

— Имант — мама смущенно теребит уголок шали, накинутой на ее плечи — знаешь, нам бы еще не помешал помощник по хозяйству, чтобы бы и за садовника, и за сантехника. ЖЭКа здесь нет, а в доме и водопровод, и отопление и собственная канализация.

— Подберем такого человека. Люда, тебе бы еще и самой помощница не помешала — дом большой, уборки много.

— Ну, если только для уборки. Готовить я точно буду сама.

Пользуясь удобным моментом, я закидываю идею:

— Мам, а ты не против, если с нами Леха пока поживет? Они с Зоей недавно расстались, и ему тоскливо одному…

— Конечно, о чем разговор?! Лешеньке я всегда рада. Выделим ему одну из свободных комнат, их тут достаточно.

Под разговор о том, что «Лешенька очень хорошо на Витю влияет», мы направляемся в дом. Это конечно не памятник архитектуры, но выглядит здание солидно. В свете фонарей, освещающих дорожку к дому, белеют две стройные колоны, поддерживающие широкий балкон второго этажа. Большие окна, классический желто-песочный цвет в сочетании с белой отделкой — этакий маленький скромный особнячок. И он мне очень нравится. Настоящий особняк для проживания дружной семьи. Теперь я понимаю, почему мама с дедом так вцепились в этот дом. И внутри он оказался очень симпатичным. Вот вроде и ничего особенного, все довольно просто и без излишеств устроено, а впечатление оставляет приятное. В просторной прихожей рядом с дверью в гардеробную я обнаруживаю на полу подозрительно знакомую сумку

— А это что еще такое?

— Твои вещи с Тверской — тихо произносит Веверс, оглядываясь на ушедшую вперед маму — Ключи от квартиры я вернул ее хозяину.

Нет, ну вот бесит меня самоуверенность Веверса, иногда прибить его хочется! Но… наверное так будет действительно лучше. Если Веверс и ждал от меня возражений и возмущений, то он просчитался. Я спокойно закидываю сумку в гардеробную и иду дальше, распахивая по пути высокие, двустворчатые двери. Большие комнаты, хорошая планировка, но старомодную громоздкую мебель, оставшуюся от прежнего хозяина, придется заменить. На это моих авторских точно хватит. И косметический ремонт сделать здесь не мешает. Но что меня по-настоящему поражает, так это шикарный подвал. Мало того, что туда предусмотрительно выведены все вентили, бойлер и прочее отопительно-сантехническое оборудование, так там еще есть и большое просторное помещение, которое вполне можно оборудовать под домашнюю студию. Надо только обшить стены специальными панелями, да завезти сюда аппаратуру, которую так и не успел продать Клаймич. Это дело я, пожалуй, поручу Кириллу, кому, как не звукооператору разбираться во всех этих тонкостях. Ну, а заодно и домашний кинотеатр здесь можно устроить. Короче, эту часть подвала я узурпирую и превращу ее в свою личную резиденцию. Но самое главное — больше никаких воплей фанатов под окнами, никаких жалоб соседей, и никаких маминых упреков. Хочу песни пою, хочу твист танцую.

Да, пусть охрана, пусть камеры на участке, но зато и больше двухсот кв. метров личной жилой территории, на которую никто не сунется без нашего разрешения. Сбылась мечта…!