Ещё не Аюта

Полевая хирургия

...Она очнулась только после боя, и сначала не понимала, где находится. Это было просторное, но очень тёмное помещение, в дальнем конце которого находилось окно, похожее на щель, а на полу — кучи непонятных предметов.

Ещё одно окно, вероятно, находилось за спиной девушки — и было открыто или разбито, судя по сквозняку, продувавшему её вместе с раной. А может, там была открытая дверь...

Нет, окно — полоса чуть заметного сумеречного света, падавшая из него, освещала согнутые ноги лежащего и чью-то спину без головы. Это зрелище сразу поставило всё на свои места — в странных, разбросанных по полу предметах принцесса опознала ракшасов — изувеченных, раненых, лечимых на скорую руку, и поэтому иногда неузнаваемых под слоями излишних повязок.

«Спина без головы» зашевелилась, и оказалось что это Хасан — такую рожу ни с чем не спутаешь!

— Привет. Ты что, тоже ранен?

— С добрым утром! Вот те раз! Обычно спрашивают: «Где я?»!

— Ну, хорошо. Где я?

— На такой верхотуре, сам представить не сможешь! Нам целую башню отдали под казармы, вот, а на верхних этажах — лазарет. Говорят, здесь самые богачи жили!

— Тише. Ты сказал «доброе утро», а был закат, когда меня ранило. Долго я провалялся? Серьёзно я ранен?!

— Лекарь и брадобрей говорят, что оправишься. А насчёт утра я пошутил — сейчас уже вечер. Мы, кстати, победили, если ты не заметил. Эх-эх, буквально потерпел бы чуток, не лез бы на рожон — нас ведь уже шайтаны выручать летели! Зачем сунулся меня спасать?!

— Тогда бы я потерял хорошего друга...

— Ладно, спасибо, я у тебя в долгу...

— Ты ж меня спас от химеры, потом вынес с поля боя. Это я твой должник.

— Ну, как хочешь! — Хасан смешно развёл руками: — Тебе-то что надо? Воды, горшок...

— Нет, только холодно... дует...

Ракшас перегнулся через неё, и что-то поправил, шурша бумагой.

— Так лучше? Тут один полудурошный, как увидел, что ему руку оттяпали, прямо через тебя в окно сиганул. Мы бумагой на сопли окно заклеили, да всё равно продувает. Я тебя книгами загородил — толстенные, словно Коран, еле дотащил! Потом натянем палатку, будет теплее... Ещё что-то?! Шаровары твои пропали — какого-то шайтана рядом ранили, чудом тебя не обжег своей шайтановой кровищей! Я новые, вот, для тебя, у мертвецов уволок!

— Дай света, осмотреть себя...

Башибузук вырвал пару страниц из книг, и поджег от факела на стенке.

Девушка увидела, что она замотана в неумелую и грубую повязку, с излишком даже, но нигде не виднелись ни золотые, ни подгорелые пятна, в отличие от штанов, которым не повезло покататься по демонской крови. Значит, изоляция выдержала, кровотечение остановлено! Но почему тогда такой шум в голове и отнимается левая рука?!

— Хасан, помоги мне снять всё это... — и начала разматывать бинт.

— Стой, дурак, тебе нельзя, у тебя раны откроются!

— Хасан, Хасан, верь мне, я знаю что делаю! — когда они наконец-то устали дёргать бинт, твёрдо, хоть и слабым голосом пообещал Яван другу. И спросил: — Ты мой вещмешок не видел?

— Здесь он, здесь, — ответил смирившийся с его сумасшествием башибузук: — Ничего, сейчас крови повыпускаешь, опять без сознания свалишься, я тебя обратно забинтую, только на этот раз — с руками, чтобы не выпендривался!

Мацуко слабо улыбнулась — ну как объяснить ему, что эта рана, от которой лечат несчастного Явана — всего лишь рисунок на фальшивой оболочке, скрывающей настоящую! А ту, скорее всего, надо было зашивать, и чем скорее — тем лучше. «Может быть, всё рассказать ему?!» — «Нет, нет, ни за что!» — и с этими мыслями она вынула из мешка тяжелую коробку с лекарствами и инструментами.

— Вот видишь?! — показала она ему: — У меня есть вещи получше, чем эти повязки. Только... давай, отойдём куда-нибудь в сторону, чтобы никто не видел, а то, понимаешь, потом приставать начнут: «вылечи», «зашей», а я, тут, сам еле на ногах держусь...

Самое удивительное — ей удалось его убедить! С третьей попытки у принцессы получилось встать, опираясь на плечо ракшаса, — и сразу же мир поплыл разноцветными красками, и её повело-повело-повело-повело-повело назад...

— Стой! Яван, ложись, тебе рано ещё ходить!

— Нет, как ты не понимаешь, я умру, если не зашью эту рану! Тс-с! Стою... Так, пошли, где здесь есть отдельная комната?

Хасан нёс инструменты, пол-Явана, и комок полуразмотанных бинтов — они так и не успели их снять. Девушку изрядно мотало, голова падала при каждом шаге, и поэтому она и не запомнила дороги — только вдруг они очутились в красивой, чистой комнате, посреди которой стояла украшенная изразцами огромная ванна, на треть заполненная смердящим ракшасским дерьмом:

— Нет, — сказала принцесса: — Здесь не место.

Они вышли, потом вернулись. Яван зачем-то снял со стены зеркало, но не удержал, и оно, ударившись о край ванны, разбилось на две части — меньшая сверкающими осколками украсила этот импровизированный нужник, а большую они уволокли с собой.

Хасан сидел, глядевши на это, схватился за голову:

— Ну а зеркало-то, на какого шайтана с собой попёр? Да ещё и разбил!

— Пригодится, увидишь... пошли в другую комнату!

За соседней дверью оказалась маленькая комнатушка с чистой вазой размером со стул, прикреплённой к полу. Хасан хотел оставаться внутри, но девушка воспротивилась:

— Нет-нет, ты лучше охраняй меня! Смотри, чтобы никто не вошел. Снаружи.

— Да дай я тебе помогу!

— Нет, здесь тесно!..

— Да выкинь своё зеркало на хер! Что ты как баба...

— Я сказал: «выйди»!!! — и с удивительной для раненого силой, вытолкала его за дверь. Потом снова открыла её, и обменяла свой конец бинта на коробку с инструментами.

Кадомацу запечатала дверь тройным заклятием: сначала срастила в одно целое со стеной, затем поставила непрозрачный магический барьер, на случай, если её проломят — и под конец, навесила иллюзию пустой комнаты — на случай, если всё-таки войдут.

Зеркало она укрепила сразу за вазой — там как раз было подходящее сплетение труб, оно жестко встало промеж них, так, что потом и не смогли выдернуть, — и, раздевшись, сняла иллюзию. Повязка на груди пропиталась золотой кровью и застыла коростой. Пришлось приложить силу и магию, чтобы отодрать. Часть из лечебных настоек пришлось израсходовать, просто чтобы отмыть рану.

Рулевое крыло не пострадало — его спасла девичья краса, вернее плотная повязка, в которою она её упаковала. Вражий клинок, ослабленный блоком и бинтами, соскочил по поднятой ключице, внутрь, плашмя, прошелся по внутренней поверхности левой груди, и на счастье — не задев никаких важных артерий, попал на киль грудины, по крупной спинке которого соскочил, так и не добравшись до плохо защищённого сердца демона. Самая опасная рана была в самом верху, выше подвязки груди — над и под ключичные артерии, вместе с мышцами, переключающими руки на крылья и обратно. Кадомацу, тогда, теряя сознание, всё-таки догадалась наложить изоляцию не только на рану, но и на все крупные сосуды — это её и спасло от смерти. Сейчас, глядя на разрезы в артериях, через которые только благодаря волшебству, не хлестала вовсю кровь, маленькая принцесса ощутила, на какой тонкой ниточке всё-таки висела её жизнь...

«Ну, хватит, пора приниматься за лечение!». Девушка зажгла дополнительный светильник — света от факела и собственных волос было маловато для операции — и начала наводить порядок.

Одна из изоляций всё-таки не выдержала, и самая глубокая часть раны — как раз над сердцем, была полна сгустков крови. Кадомацу обезболила себя, усилием воли сняла воспаление, осторожно очистила рану, одновременно иссекая обмороженные края, закрепила их настоящей, крепкой магией, и занялась своей ключицей. Внизу уже не требовалось большого внимания — палаш, задержанный бинтовкой, не повредил крепким костям демона, увязнув в основном в мощной грудной мышце, да и тот факт, что он соскользнул по килю грудины, объяснялся скорее тем, что оружие уже начало плавиться в ране, и потеряло свою изначальную остроту.

Но вот разрубленными артериями вокруг ключицы пришлось заняться вплотную. Зеркало и нужно было для того, чтобы их зашить, но проблема усугублялась тем, что принцесса шила-то левою рукою! Неуверенно взяв иглу с ниткой правой, она остановила кровоток сначала в подключичной артерии, и, набравши для храбрости больше воздуха, воткнула туда иголку. Попыталась её протолкнуть правою рукою — пальцы и когти были неуклюжими и больше мешались. Тогда, закрыв глаза, сосредоточилась на игле, и сделала первый стежок телекинезом... И вот так, правой рукой втыкая, а продёргивая и затягивая силой мысли, она и зашила одну артерию, пока не зашумело в голове. Дело осложнялось тем, что телекинез она могла использовать лишь с закрытыми глазами — а значит, не видела, куда шьёт. Половина стежков из-за этого пропадали вхолостую, пока она не додумалась прижать к нитке палец немеющей левой руки и довериться осязанию.

Потом она восстановила кровообращение, долго-долго отдыхала, упершись лбом в шкворчащую от её жара стенку, а потом принялась за верхнюю артерию. Всё было точно так же, разве что в четыре раза труднее — потому, что она четыре раза бросала работу и отдыхала, ибо от усталости и слабости мозг терял способность к концентрации... Вместе с нею пропадало обезболивание и слабела изоляция — боль и холод возвращали в сознание...

Мацуко даже не поверила, когда всё закончилось — казалось, ей потребуется ещё не меньше вечности...

Сшить разрубленные околоключичные мышцы, зашить рану — это вышло намного, намного быстрее. Уже не требовалось такого напряжения, да и обеими руками зашивать здоровенный разруб — совсем не то, что усилием мысли — тонкостенные сосуды.

Демонесса чуть было не собралась выйти в таком виде. Вовремя спохватилась. Оборвав самые чистые части бинта, замоталась снова, тремя кусками, заметив, что похудела. Вызвала снятую на время изоляцию Сэнсея, и перед тем, как скрыться в иллюзии, бросила последний взгляд на своё отражение.

Она изменилась. Трудно сказать что именно — лицо немного похудело, скулы чётче выступали, а может и нет... Это была уже не та юная принцесса, которая любовалась закатами и обожала играть в волан. Волосы слегка отросли — получилась причёска «море огня», модная при Цукимура. Прежней, девичьей, длины до полу, им, наверное, не достигнуть никогда — ведь это так непрактично на войне. Да, война стала её профессией теперь. Что-то жестокое и сильное теперь жило в прежде незаметных морщинках лица дочери микадо, которой судьбой положена была куда большая юность и детство, что-то, что меняло лицо, не трогая знакомых черт. А глаза, на этом незнакомом лице, сияли так жутко, таким ярким зелёным пламенем, что...

...Кадомацу не выдержала, и, нацепив иллюзию, вышла прочь, запнувшись об Хасана.

— Ну что, зашил?

— Да, — она закрыла грудь рукой и изобразила на иллюзии зашитую рану: — Помоги забинтовать, как было, и найди на чём подвесить. Платок, простынку...

— А я дверь хотел ломать. Ты ведь всю ночь сидел.

— Сознание терял.

— Дурак! Я же говорил — вместе надо было! А ели бы ты там сдох?!

— Ладно, проехали. Теперь быстро заживёт, — и сняла обезболивание. Украшенный плиткой пол, внезапно перевернувшись два раза, надвинулся, и с размаху ударился о лоб...