Еще один баловень судьбы

Глава пятьдесят седьмая. От Авиньона до Монако

Наутро оказалось, что мест в дилижансе до Экс-ан-Прованса (первого города на шоссе в Геную) нет. Мэтью-штык впал в уныние, но Антон, предвидевший этот вариант, подошел к пассажиру, купившему место на крыше, отозвал его за угол дилижанса (где топтался Мэтью) и сказал:

— Мсье, я предлагаю Вам выгодную сделку: за билет стоимостью один франк Вы получите 5 франков и в Экс поедете завтра. Нам же крайне нужно уехать вдвоем сегодня.

Дюжий верзила смерил барчука презрительным взглядом и вдруг сказал:

— Давай 10 франков, иначе шиш вам, а не билет!

Антон возмутился, но внешне этого не показал, а изобразил внутреннюю борьбу и все-таки достал из портмоне десять золотых монет.

— Стоп, я передумал! — заявил наглец, оскалившись. — Вы мне и двадцать дадите!

Антон поднял как бы в растерянности руку к затылку и кипящий от наглости субъекта Мэтью обрушил на его голову песочный кистень. Антон тотчас подхватил падающее тело, уложил его беззвучно на землю и влил в рот немного арманьяка из фляжки. После чего они с разных сторон вышли из-за дилижанса и стали ожидать завершения посадки.

— Где же этого верзилу черти носят? — заорал кучер. — Кто-нибудь его видел?

— А это не он лежит около переднего колеса? — крикнул кто-то. Тут поднялась понятная кутерьма, в итоге которой целехонького вроде, но бесчувственного и явно поддатого пассажира оттащили внутрь станции, а кучер стал от всей души ругаться из-за потери части барыша. К нему подскочил Мэтью, сунул франк, не взяв билета, кучер враз сменил брань на хохот, стегнул лошадей, и дилижанс покатил из Авиньона.

В Экс они приехали еще засветло, но дальше дорога поднималась в горы и лошадям следовало хорошо отдохнуть. Сняв в постоялом дворе один номер на двоих, путешественники стали заполнять вечерний досуг: Антон вновь преобразился в туриста, а Мэтью отправился на кухню с тем, чтобы уговорить повариху приготовить для мсье Фонтанэ и его помощника эксклюзивный ужин.

В Эксе не было архитектурных чудес света, но в нем оказалось много уютных двухэтажных дворянских особняков (когда-то здесь обитал граф Прованса и его многочисленная дворня), меж которыми уже начинали зеленеть платаны, каштаны, каменные и пробковые дубы, а также расцвел миндаль, заполнивший воздух чудесным запахом и придавший свету сиренево-фиолетовый оттенок. Долго гулял Антон по этому подобию Эдема, и никто его прогулку не оскорбил: ни перебранкой, ни действием.

Старания Мэтью даром не пропали: нагулявшего аппетит Антона ждал в номере изысканный ужин по-провансальски, а именно буйабес (густая похлебка из трех сортов рыб с луково-томатно-чесночным соусом), а также омлет с трюфелями (их немножко осталось с осени, но Мэтью выпросил), а на десерт нуга Монтелимар на основе миндальных орешков плюс лавандовый мед, яичный белок, ваниль и фисташки. Осоловевший от обильной еды Антон раздевался на автопилоте, но увидев, что постель в номере совсем узкая, все же задал вопрос: где будет спать Мэтью?

— Не волнуйтесь за меня, мон колонель (Мэтью узнал, наконец, последний чин своего командира), — ухмыльнулся хитрован. — У меня постель будет получше Вашей, а главное, что в ней будет еще очень горячая бабенка! Ох и житуху Вы мне организовали!

— Причем тут я? — удивился Антон. — Ты сам все это сегодня провернул.

— Так-то так, но ничего этого у меня без Вас бы не было…

Наутро выезд состоялся рано, так как до Фрежюса на побережье Лигурийского моря было около 25 лье (115 км) и все по горным дорогам. Местами пассажирам приходилось выходить из колымаги и идти в гору пешком, а местами они неслись под гору километров под 20 в час! Антон с наслаждением обозревал горный ландшафт, а невыспавшийся Мэтью обретался между дремой и явью с риском слететь с крыши. В конце концов, Антон пересадил его на свое место, а сам залез на крышу и от подъема чувств даже распевал иногда песни своей и отцовской юности (типа «Я свободен» или «Здесь вам не равнины»).

— Что за тарабарщину Вы поете, мсье? — спросил, наконец, его кучер. — На каком это языке?

— Это язык москвачей из большой семьи народов Востока, — начал отвечать с серьезной миной Антон, — известной в среде лингвистов как обломинго-долболобы. Излюбленным занятием всех ее представителей является преодоление препятствий посредством долбления лбами. А обломингами их назвали соседние народы, которые пытаются иногда долболобов вразумить, но те всякий раз обламывают им рога и другие части тела.

Кучер изумленно посмотрел на странного господина и приставать с вопросами перестал.

О Фрежюсе никакого представления Антон не получил, так как дилижанс въехал в него при свете бледной луны. Впрочем, луна отражалась в зеркале обширных вод за городом, что подтвердило тезис о том, что Фрежюс стоит на берегу моря. Кое-как работодатель и слуга добрались к достаточно широкой постели в номере постоялого двора и тотчас уснули.

Зато весь следующий день дилижанс ехал и ехал вдоль берега моря, повторяя все изгибы береговой линии. Первую половину дня берега были пустынны за исключением махоньких поселочков и смотреть было особено не на что: ну море, ну отвесные скалы, ну бухточки… Но в обед дилижанс въехал в Канны, и пассажиры действительно были выпущены на обед в ресторане, расположенном в районе будущей набережной Круазетт. Антон, посмеиваясь над собой, покрутил головой в поисках безбашенных обнаженных красоток, но увидел лишь пару монашек в черных мантиях. Жаль, жаль…

За Каннами дилижанс достиг не менее знаменитого мыса Антиб, вполне пока пустынного, за исключением небольшого городка, притулившегося у его основания. А потом дилижанс пересек по мосту устье живенькой речки шириной метров сто, и через несколько километров на берегу обширного залива появилась Ницца — весьма приличных размеров город, застроенный 2-3-этажными домами под красными черепичными крышами, вздымающийся ярусами на пологие холмы. Впрочем, из дилижанса здесь лишь вышли два пассажира, а на замену им вошли два неразговорчивых французских офицера (полковник гренадеров и артиллерийский капитан) и путники помчались дальше, на ночевку в Монако.