Ёшкин кот

Необычная встреча

Летний вечер лениво вкрадывался через занавеску открытого окна, выходившего в сад. Колька заглянул в окно и спросил:

― Мамуль, ужинать скоро?

― Скоро-скоро! ― откликнулась мать.

Колька поторопился в дом. Перескочив порог, он запрыгнул на табуретку, стоящую у стола, словно на коня.

― А руки-то помыл, кавалерист? ― спросил отец, вошедший в комнату.

― А как же! Перед этим два раза в бочку с водой макнул, ― не моргнув глазом, посмотрев на ладошки, соврал Колька. ― Да они и так чистые! Подумаешь, Найдика во дворе за передние лапы потаскал. Он же свои лапы постоянно облизывает. Не будет же он с микробами дружить.

― Марш к умывальнику! ― скомандовала мать.

Не прошедший номер с немытыми руками несколько охладил Колькин пыл. Но где-то в глубине сознания ещё не совсем остыла затея, которую с другом Вовкой они задумали осуществить.

Усевшись за стол, Колька, неназойливо покачивая ногами, рассматривал на тарелке собранную в огороде зелень. Вкусно пахло укропом, малосольными огурцами; ароматно повеяло варёной молодой картошкой, словно теннисные мячики кучкой вывалившейся из кастрюли. Жареные котлеты шкварчали на сковороде. Колька наметил себе самую большую у края сковороды, издававшую шипящий звук «пши-и-и-и», будто кот Васька защищался от назойливого дворового пса Найдика.

Занавеска на окне иногда вздрагивала от залётного ветерка, и казалось, что кто-то, стоя за окном, любопытствуя, норовил заглянуть на стол, накрытый матерью для ужина. За разговорами родителей Колька узнал, что к ним в гости собирается заехать старинный друг отца Михаил. Колька навострил уши, словно локаторы. Для него это был тот случай, когда он не будет занят делами по дому, и ему удастся вырваться на свободу ― на улицу к друзьям. Колька то и дело отрывал взгляд от вкусно пахнущей котлеты, ковыряя вилкой поджаренную корочку, внимательно вслушиваясь в разговор родителей. Его захватила страсть, как быстрее узнать, на чём может приехать Михаил Макарыч. От этого Колька нервно ёрзал на стуле и никак не мог приступить к поеданию ароматно пахнущей котлеты.

Вдруг его внимание отвлекла здоровенная оса, неизвестно откуда появившаяся за столом. Прожужжав под носом, подразнивая пением крыльев, оса, описав круг над Колькиной головой, присела на край тарелки, словно её тоже заинтересовал разговор за столом.

― Вот так встреча! Небось, тоже решила выудить новость, ― подумал Колька.

И, чтобы проучить незваную гостью, Коля вилкой, словно шпагой, как настоящий гасконец, решил наказать приспешницу, присоединившуюся к семейной беседе. Он решил нанести удар остриём блестящих зубьев вилки вместо котлеты по противной осе. Звон вилки о тарелку прозвучал так громко, что походил на удар рыцарской шпаги.

― Коля, ну как ты себя ведёшь за столом! ― произнёс отец, удивлённо посмотрев на сына.

― Да привязалась тут ко мне одна надоедливая особа.

Вот и хотел отпугнуть приставальщицу.

― Ты же за столом, здесь не крепость Бастилия и не место для фехтования вилкой.

― Извиняюсь, ― говорит Коля, ― не хотелось совершать такие жесты, ― и смущённо опустил голову, искоса наблюдая полёт жужжалки.

Он с тоской посмотрел в открытое окно, откуда веяло прохладой, и куда скрылась непобеждённой оса.

Как раз в это время за окном пропел мотор. Колька встрепенулся и, чуть не свалившись со стула, позабыв про котлету, с огурцом в руке метнулся к двери.

― Ты куда сорвался? ― встрепенулась мать.

― Я счас-с-с! Только посмотрю, кто на тарахтелке промчался, ― и он выскочил за порог.

― Вот беда с ним! И не скажешь, что он не оса. И вылетел так же, не успев поесть. Останется голодным, ― сокрушённо произнесла мать.

― Хорошо урчит, ― подумал про себя на бегу Колька. ― Похоже, так тарахтеть на распев может только Мишкин мотик.

И, ухватившись за доску, заскочил на забор. Вид с забора был, как с театральной галёрки. Белёсая макушка выгоревших на солнце волос, словно расцветший подсолнух, замаячила над забором. Едва удерживаясь за пружинистые доски, он перегнулся всем туловищем через забор и стал крутить шеей, бросая взгляд то влево, то вправо, схоже подсолнуховой головёнке, раскачиваемой на ветру. Искристые лучи от выцветшей шевелюры разлетались по сторонам, подобно запущенным солнечным стрелам. Колька пытался понять, куда так внезапно исчез возникший и привлёкший его звук мотора. Теперь он видел только сизое облачко вперемешку с поднятой пылью, которое кружило вдоль дороги, оставляя еле заметный след от пересохшей на солнце земле. Бензиновый запах вылился в воздух и заполнил улицу.

«Эх, мне бы так прокатиться!» ― подумал Коля. Словно вонзившееся в тело жало встревоженной осы, Кольку пронзила мысль приделать к велосипеду одну простоватую штуковину. Тогда звук должен получиться не хуже, чем у Мишкиного мотоцикла, и он на зависть ребятам будет гонять по улице и издавать похожие звуки. Колька сейчас слушался и подчинялся только этой мысли, как лучше воплотить им задуманное.

Он задержал взгляд на щербатом соседском заборе, который своим видом чем-то походил на давно заброшенный музыкальный ксилофон, который хранился у него на чердаке. «А что, и вправду, если приделать к колесу велосипеда железную пластинку от ксилофона, то может получиться неплохой музыкальный звук. Тогда уж точно позавидуют все», ― спрыгнув с забора, Коля поспешил забраться на крышу, на тот самый чердак, где у него однажды произошло знакомство с мистером Пчихом, хранителем тайн старого сундука. В этот раз он решил не беспокоить дряхлого старичка. Припав на четвереньки, озираясь по сторонам, он тихонечко приподнял покрытую пылью крышку старого сундука и стал шарить рукой внутри. Нащупав слегка позванивающий предмет, он вздохнул с облегчением и достал игрушечный музыкальный инструмент, похожий на маленькую лесенку с потускневшими от времени металлическими пластинками.

Неслышно опустив крышку сундука, Колька поспешил покинуть чердак, чтобы не вызвать недовольство мистера Пчиха. Через секунду он сидел, свесив ноги, на краю открытой крыши, и разглядывал добычу, соображая, как приспособить железки к колесу велосипеда. От прикосновения пальцами к железкам пластинки не испытывали желания дребезжать и издавать привычные для них мелодичные звуки.

― Что, разучились трезвонить? Отвечайте! Теперь придётся вам тряхнуть своей стариной, противные пластинки, ― произнёс Колька, но пластинки молчали. ― Не хотите отвечать! ― и он сбросил на землю слегка побрякивающий железками ксилофон.

Когда-то в молодости звучавший сладкозвучно ксилофон, оказавшись на земле, издал жалобный звук. Дружившие до этого между собой игривые пластинки разлетелись в разные стороны.

― Вот так-то лучше! Мне-то и надо от вас всего две штучки, ― произнёс Колька и, окрылённый мыслью, посетившей его, слетел по лестнице вниз, перебирая руками и ногами ступеньки, подобно игре на ксилофоне.

При этом звучание от такого перебора по ступенькам лестницы было не столь выразительно, как при игре на самом музыкальном инструменте.

У лестницы на земле лежал разбитый музыкальный инструмент. С земли Колька поднял две с рыжеватым блеском пластинки.

― Ну, извините, друзья, ― обращаясь к ним, произнёс Колька. ― Я не хотел вас разлучать таким способом.

И задумался: «Значит, так! Теперь надо сообразить, как вас, бедняжек, закрепить к раме велосипеда. Работа вроде небольшая. Но для этого надо разыскать кусочек проволоки. Скорей всего, её можно найти у самоделкина Вовки, ― сообразил Колька. ― По крайней мере, у него такое хламьё водится, он мастак делать из проволоки разные стрелялки и даже мастерил для птиц клетки».

Ударяя одна о другую добытыми пластинками от ксилофона, Колька вприпрыжку побежал к Вовке, напевая песенку про бабусиных гусей, как она дружно жила с ними и не тужила… Встретив у ворот Вовку, Колька как-то сразу сбился с мыслей. Гуси и бабка всё перепутали в его голове и вертелись на языке, словно эти гуси были его, а не бабкины, и подходящих слов как-то сразу не находилось.

― Ты чего такой зашуганный? ― поинтересовался Вовка.

Колька нахмурился, соображая, зачем он бежал к Вовке.

― Ты знаешь, мне надо… ― начал было он и стал вращать руками, одновременно соображая, с чего начать рассказ о задуманной идее.

― Да говори же! Что это у тебя руки-то ходуном ходят? На барабане, что ли, учился играть?

― Какой тебе барабан! Вот, ксилофон раскурочил! Это от него осталось, ― и протянул рыжеватые пластинки, которых со временем коснулась ржавчина.

Солнце уже садилось и косыми лучами зацепило поблёкшие от времени металлические пластинки.

― Ксилофон, говоришь, у тебя, а бывает ещё и саксофон. Какие-то странные слова! Слыхать приходилось, а играть на них не доводилось, ― ответил Вовка.

И Колька бойко добавил:

― Ксилофон ещё металлофоном зовётся.

― Ну и для чего тебе этот металлолом? ― озадачено спросил Вовка.

― Сам ты металлолом! Задумал я одну штуку. Дай лучше проволоки!

― Ну, сперва скажи, что задумал.

― Вот нет у меня мопеда, как у Мишки. А пошуметь хочется! Вместо мотора трещотку музыкальную задумал. Хочу к велику её приладить.

― А пошуметь мы и без велика можем. Ксилофон, говоришь, есть. Правда, саксофона нет. Так и не надо его. Зато граммофон у Юрки Укропа можно взять, ― с улыбкой сказал Вовка. ― Такой шум на улице устроим, что и мопеда не надо, ― добавил он.

― Ну, так вот… ― Колька решил приостановить Вовкины фантазии и вернулся к своей задумке. ― Ладно, не жадничай, давай проволоку, и тогда вместе прикрутим. Тебе тоже дам на велике погонять.

― Ну вот, другое дело! Так сразу бы и сказал, что вместе займёмся! ― радостно ответил Вовка.

― Гони свой велик, а я пошугаю проволоку, ― сказал Вовка и с присвистом помчался в сарай.

Колька исчез и через некоторое время появился на велике, завидев в воротах дома Вовку, на ходу крикнул:

― Привязывать будем к обоим колесам! Так музыкальней будет!

Услышав громогласный голос Кольки, Вовка стремглав выбежал из ворот с мотком проволоки.

― Это всё, что осталось, ― невесело произнёс он.

― Да тут хватит опутать всё городище и все колёса повязать вместе с гражданами, ― выпалил Колька.

Сосед, дед с козлиной бородкой и с непростым характером, которому ребята с улицы дали прозвище Характер, в это время вышел из ворот дома. Держа метлу в руках, он собирался навести должный порядок у ворот дома. Заслышав странный диалог ребят, он на всякий случай облокотился на метлу, боясь скособениться от хворой спины, навострил уши и настороженно стал наблюдать за ребятами. «Верно, затевает хулиганьё масштабную авантюру, ― подумал он. ― Всё городище хотят, черти, чем-то опутать! Надо быть начеку! Чего бы не вышло дурного!». И так, потихонечку, со своей метлой шмыгнул в ограду и стал наблюдать в притвор ворот, что замышляет ребятня. Но, конечно, весь разговор ребят он расслышать не мог. Ветерок доносил только обрывки слов, да и дед к тому же глуховат на одно ухо был. Ну и пришлось ему свой локатор прикрыть рукой и ухо за воротину высунуть.

Соседка-то баба Нюра проходила мимо и заинтересовалась его странной позой.

Подходит к воротам и прямо в ушной локатор посылает сигнал деду:

― Что, соседушка, случилось? Защемление в спине, что ли?

― Какой чёрт, защемление! Хулиганы с авантюрой объявились. Приготовили моток проволоки, того и гляди какую-нибудь пакость сотворят.

И дед так глазами заводил по сторонам, что бабке Нюре самой вдруг страшно стало.

― Ой! Не дай Бог! Ну, я до дому побегла тогда, ― сказала она.

И так быстренько ножки запереставляла по тротуарчику. Сама семенит ножками да глазками по сторонам пучит и думает, как бы чего не вышло, успеть бы добежать до дома.

А тем временем Колька с Вовкой расположились у канавы, продолжая обсуждать, как присобачить музыкальные пластинки к велику, чтобы он походил на «чудо технического прогресса». Чтобы велик передвигался, да ещё издавал музыкальные звуки не хуже, чем мотор у Мишкиного мопеда.

Пластины-трещотки пришлось закрепить проволокой к велосипедной вилке так, чтобы они могли свободно скользить и прыгать по спицам вращающегося колеса.

Покрутили колесо рукой, оно стало издавать звуки, похожие то ли на треск сороки, то ли на звук мотора мопеда, требующего капитального ремонта.

Впрочем, Колька решил, что этих звуков достаточно, чтобы привлечь внимание окружающих. И чтобы никто не разгадал их тайны, Колька решил прикрыть трещотки листьями лопуха, росшего у забора бабы Нюры. Теперь велик с трещотками и лопухами стал походить на рикшу, индийскую двухколёсную повозку.

― Пора ехать, пока пассажиры не набежали, ― с улыбкой сказал Колька. ― Только ты, Вовка, на ходу запрыгивай на багажник. Поедешь зайцем! ― весело добавил он.

― Ну, зайцем так зайцем! На твой тарантас что, уже все билеты распроданы? ― с усмешкой сказал Вовка.

― Ну что, погнали, ― произнёс Колька и раскрутил педали, которые на удивление почему-то не очень хотели крутиться, похоже, трещотки в колёсах стали служить тормозом.

Экипаж из двух пассажиров, бренча трещотками, покатил по улице. Звук от колёс получился звонким.

― Трэк-трэк-трэк! — бесконечно разносилось по улице.

Даже баба Нюра окно распахнула и раздвинула занавесочки. Поглядывает по сторонам и понять не может, что за диво объявилось.

Вовка, приловчившись на багажнике, шаркал ногами по горбатой от выбоин дороге, поднимал за собой серую пыль и напевал:

― Мы едем, едем, едем в далёкие края…

Дед с козлиной бородкой растопырил ворота и по стойке смирно с метлой в руках сопроводил удивлённым взглядом музыкальный кортеж.

― Ну и дают чудаки, ― прошептал он. ― Сам бы прокатился с музыкой, да где уж мне удержаться на за днем колесе. Да и ноги отказывают, не угнаться мне за ними.

В конце улицы заднее колесо велосипеда вдруг стало что-то капризничать, вилять из стороны в сторону, выписывая на пыльной дороге замысловатые линии, пока совсем не отказалось крутиться.

― Смотри, Колька! ― сказал Вовка, сползая с багажника. ― Колесо заклинило, и спицы сморщились, словно солёных огурцов объелись. А одна совсем надорвалась. Торчит, как антенна.

Колька провёл рукой по спицам; они сникли, съёжились и лишились прежней упругости, словно им наскучил музыкальный марафон, устроенный мальчиками. Спицы колёс теперь были похожи на растянутые струны заброшенного музыкального инструмента.

― Это трещотки на колёсах расшатали спицы, ― произнёс Вовка. ― Их стойкий характер не выдержал нашего репертуара, ― с досадой добавил он.

― А может, твоя езда зайцем колесу не понравилась, ― сказал Колька, ― или весом лишним страдаешь?

― Ну, я тебе курица, что ли?

Они стояли рядом и растерянно смотрели на заднее колесо.

Подбежавший откуда ни возьмись Юрка Спицын, тараща глаза на велик, произнёс:

― А что у вас с колесом? У него, похоже, восьмёрка?

А лопухи от репейника для чего на колёсах?

― Сам ты лопух репейниковый, только тебя тут не хватало! ― раздражённо ответил Колька. ― Не видишь, спица лопнула?

Юрка задумчиво почесал за ухом, соображая, какой дать совет ребятам, и попытался покрутить колесо. Колесо намертво отказывалось вращаться. И, не дождавшись советов от ребят, Колька решил стащить велик на обочину дороги.

― Что теперь будем делать? ― спросил он и добавил: ― Придётся волоком тащить велик.

― А может, попробовать выгнуть колесо, ― предложил Юрка.

― Горбатого только могила исправит, ― выпалил Вовка.

― Любишь кататься, люби и саночки возить, ― съязвил Юрка.

У самой обочины дороги, ползая на карачках, ребята втроём стали пытаться выгнуть колесо, изогнутое восьмёркой, заодно вспоминая законы физики. Но почему-то закон физики не срабатывал. Восьмёрка на колесе всеми силами сопротивлялась.

― Может, рычаг нам другой подыскать? ― предложил Вовка. ― Архимеда на помощь призвать.

― Откуда в твоей башке такая теория с рычагом схоронилась? ― с улыбкой произнёс Колька.

― Откуда-откуда… Пёрышкина читал!

― А это что за мудрец такой?

― Да был такой автор учебника! Из-за него двоек по физике нахватал.

― Обод колеса нам так не исправить. Надо все спицы перекручивать, ― печально молвил Колька, ― и твои Пёрышкин с Архимедом нам не помогут.

Колька взялся за руль, а Вовка с Юркой, просунув палку в заднее колесо между спиц, ухватились за неё с двух сторон, приподняли колесо от земли, и дружно покатили к дому покалеченный чудо-драндулет. Они напоминали траурную процессию, побрякивая трещоткой, судорожно прыгающей на спицах переднего колеса.

Нетерпение услышать мотор, на котором должен приехать к отцу его друг Михаил Макарыч, уже к вечеру охватило Кольку. Весь следующий день прошёл в ожидании. Велосипед с восьмёркой на заднем колесе стоял в ограде, прибоченившись к забору. Полукровка пёс Найдик беззаботно полёживал у конуры и тоскливо поглядывал то на Кольку, то на погнутое колесо с торчащей из колеса спицей.

― Тебе, Найдик, не понять трепетное тарахтение мотора. Это тебе не лошадиная возница. Даже не велик с трещоткой. В моторе другая сила. Понять только не могу, откуда она берётся, ― рассуждал Колька.

Найдик понятливо тряхнул головой, выгнул дугой хребет и почесал за ухом.

― Ну вот, и тебе невдомёк. Сам знаю. Знание ― сила. А тебе зачем Пёрышкина знать? Хотя курочку с пёрышками ты за раз уплетаешь, ― с улыбкой произнёс Колька.

И тут ему вспомнилось, что приезд гостя, возможно, состоится только к вечеру. «Пойду к Витьке Вилкину, ― решил он, ― чего без толку ждать? Узнаю, может, у него найдётся запасное колесо для велика». Хотя добыть колесо представлялось трудным делом. У пацанов на колёсах тоже восьмёрки, но не такие, чтобы вихляли задом, подобно соседской гусыне. Зато спицы целые, их подтягивать можно. В этот день к удивлению Витька забросил баян и, похоже, не собирался в музыкальную школу, а сидел на подоконнике и возился с какой-то коробкой.

― Это что такое? ― спросил Колька.

― Отойди, сейчас тебя сфоткаю! ― и, наклонив голову над коробочкой, стал что-то в ней рассматривать. ― Готово! Как доснимаю плёнку, вечером проявлять буду.

― Что это, фотик у тебя? ― завистливо спросил Колька.

― Вот, видишь, называется «Любитель», мать купила.

― Ну, теперь давай тебя сфотографирую, только покажи, что надо крутить.

― Это тебе не велик, крути-верти педали, чтобы свои не догнали, ― улыбаясь, произнёс Витька. ― Давай, снимай на расстоянии, чтобы во весь рост вышел.

Витька отбежал шагов на пять:

― Ну, как видно?

― Слишком много фарсу! А так ничего. А говорить-то что надо?

― Ну, скажи: «Внимание! Улыбочку! Сейчас воробей вылетит».

― Ясно дело, что не ворона. Она бы в твоей коробушке точно не вместилась.

― Замри! ― вдруг сказал Колька и нажал спуск, еле слышно прозвучал стрекот, словно кузнечик исполнил свою лучшую песню. ― Не хило должно получиться! ― удовлетворённо добавил Колька, протягивая фотоаппарат Витьке. ― Отпечаток подаришь?

― А то! Ты прискакал-то чего?

― Я же человек пострадавший! Заднее колесо мне нужно.

― У Генки Петухова видел. Только оно от подросткового велосипеда, ― ответил Витька, ― меньше размером.

― А как же я ездить на нём буду?

― Всё просто, как в цирке. Там же ездят на разных колёсах.

― Так там цирк.

― Ну и ты разучишь программу, граждан удивлять будешь.

― Тебе всё смешки! Ну, дай тогда спиц для колеса.

― Дай уехал в Китай, остался один попрошай… Ладно, я пошутил, сам хотел найти спицы. Похоже, деф-ф-цит.

К шести часам вечера Колькино волнение стало нарастать подобно внезапному цунами. Он то и дело выглядывал за ворота в ожидании прибытия в дом гостя. Наконец, за углом на соседней улице раздался необычный звук, похожий на крякающую утку. Похоже, катила какая-то тарахтелка. Колька выскочил за ворота и замер как вкопанный, ожидая появления неизвестного объекта. Из-за угла вынырнула, подпрыгивая на кочках, небольшая, похожая на табуретку, ярко-жёлтая мотоколяска. Скрипнув тормозами и обдав Кольку дорожной пылью, она подкатила к воротам, лихорадочно передёрнулась и заглохла. В открывшуюся дверь показалось лицо добродушного человека.

― Вы не меня встречаете, молодой человек? ― поинтересовался басовитый голос.

Колька смутился от неожиданного вопроса.

― Мне кажется, я вас уже где-то видел, ― добавил мужчина тем же басом. ― А впрочем, отец уже дома?

― Мы давно уже ждём вас!

― Ну, давай тогда знакомиться! Михаил Макарыч я, ― и он подал руку.

― А меня Колей зовут.

В этот момент в воротах показался отец, который спешил навстречу старому другу. Макарыч грузно развернулся на сиденье и, ухватившись руками за дверцу, стал пытаться выбраться из коляски. Только сейчас Колька заметил, что его ноги неестественно сгибались. Отец поспешил подать руку и помог подняться Макарычу. Поприветствовав друг друга, они не спеша пошли в дом.

― Похоже, не свои ноги, ― подумал Колька.

Тут он вспомнил разговор за ужином, когда отец говорил о фронте, фронтовых друзьях, госпитале, где они виделись в последний раз с Макарычем. Колька стоял и растерянно смотрел, как удалялся отец с Макарычем, который неловко, но уверенно переставлял едва сгибающиеся колени. «Может, на ногах Макарыча протезы», ― вдруг подумал Колька. Протезы с металлическими шарнирами он с друзьями не раз встречал на свалке, что располагалась на берегу оврага. Похоже, эти протезы уже не были нужны их хозяевам, которых Колька никогда не видел. Не видел Колька и той виновницы, которая так несправедливо поступила с людьми, для которых эти протезы служили. Но Колька часто слышал разговоры, когда упоминалось страшное слово ― война. Набежавшие воспоминания рассказов отца и прочтённая книжка об отважном лётчике Алексее Мересьеве схлынули, словно внезапно потухший киноэкран. И тут же его взгляд переметнулся на мотоколяску рядом. Некоторое время он стоял в сомнении, покуда не знал, с чего начать знакомство с этой техникой. Убедившись, что он один, Колька решил заглянуть в кабину и осторожно, с краешка, присел на сиденье, ухватившись руками за руль. Рулевое колесо было совсем необычным, с множеством рычагов и переключателей, совсем не как в обычном автомобиле. Рычаги при нажатии пружинили и возвращались назад. Желание управлять этой техникой вскружило голову, лицо обливало горячим жаром, словно раскалённый солнечный диск расположился прямо над головой. За время, пока Макарыч беседовал с отцом, Колька излазил кабину и испробовал все рычаги и кнопки. Оставалось только дождаться возвращения Макарыча и напроситься управлять необычной машиной.

― Ну что, пострел! Нравится? ― неожиданно раздался бас Макарыча. ― Только ни к чему вам, молодым, такая техника! Вам нужна другая!

― Это точно! ― добавил отец.

― Ну, давай за руль! Учись пока на этой, ― с улыбкой произнёс Макарыч.

От волнения у Кольки сердце запрыгало в груди подобно запущенному мотору. Макарыч показал, как управлять рычагами, и они вдвоём покатили по вечерней улице. Солнечный диск, спешивший за горизонт, не казался уже таким раскалённым, только косые золотистые лучи освещали единственную широкую дорогу, указывая путь в светлое будущее.