Если сорвать маску...

Акция, враждебная делу мира

Весна 1960 г. Напряженность в мире, вызванная годами «холодной войны», постепенно ослабевала. Осенью предыдущего года в США состоялась встреча главы Советского правительства с американским президентом. Была достигнута договоренность о новой встрече па высшем уровне между руководителями правительств СССР, США, Англии и Франции. Они должны были собраться в середине мая в Париже, чтобы обсудить и решить жизненно важные международные проблемы, оставшиеся неурегулированными еще со времен второй мировой войны.

Эти положительные сдвиги в отношениях между странами с различным социальным строем дались нелегко. Потребовалось почти полтора десятилетия упорной борьбы за оздоровление международного политического климата. Казалось, еще один шаг на этом пути — и общими усилиями социалистических стран, других миролюбивых государств, общественных сил и движений, выступающих за мир, удастся оттеснить сторонников «холодной войны». Но устремления государственных деятелей Запада лежали в иной плоскости. Тяга народов мира к ослаблению напряженности, к тому, чтобы принципы мирного сосуществования действительно стали основой в отношениях между государствами с различным социальным строем,— такой ход событий не устраивал агрессивные круги США и стоящие за ними американские монополии. Получая на военных заказах многомиллиардные прибыли, фабриканты оружия в союзе с военщиной в правительственном аппарате всячески препятствовали оздоровлению международного климата. Вокруг дальнейшего курса внешней политики в США шла скрытая борьба различных сил. Верная военно-политической стратегии подлинных хозяев Америки, администрация США торпедировала совещание на высшем уровне; кульминационным пунктом явился шпионский полет американского военного самолета в глубь советской территории.

1 мая 1960 г. в 5 час. 36 мин. по московскому времени неизвестный самолет нарушил государственную границу СССР в 20 км юго-восточнее города Кировабада, вторгся в воздушное пространство нашей страны и на высоте 20 тыс. м углубился на советскую территорию.

Ракетные части противовоздушной обороны СССР взяли самолет-нарушитель под контроль. Как показало наблюдение, его маршрут пролегал над крупными промышленными центрами и важными оборонными объектами. Самолет шел на такой высоте, на которую никакие самолеты гражданской авиации подняться не могли. Все это не оставляло ни малейшего сомнения в том, что он преднамеренно вторгся в воздушное пространство Советского Союза с враждебными целями. Советское правительство отдало приказ ракетным войскам открыть по нарушителю огонь. Одно из подразделений ПВО в 8 час. 53 мин. сбило самолет в районе Свердловска; пилот выбросился на парашюте и в момент приземления был задержан и обезоружен. На допросе он назвал себя Гарри Френсисом Пауэрсом — гражданином США.

Исследование остатков сбитого самолета и находившейся на его борту специальной аппаратуры, а также показания летчика-шпиона Пауэрса позволили точно установить, что это был американский самолет типа «Локхид У-2». Специально сконструированный для полетов на больших высотах и снабженный оборудованием для аэрофотосъемки и записи сигналов радиолокационных станций, он был послан в воздушное пространство СССР для военной разведки советской территории. Среди обломков были обнаружены фотопленки с заснятыми аэродромами и важными военными и промышленными объектами СССР. Пилот Пауэрс был арестован и привлечен к уголовной ответственности по обвинению в шпионаже против Советского Союза. Предварительное следствие получило неопровержимые доказательства того, что шпионский полет был организован с ведома американской администрации специальным подразделением воздушной разведки ЦРУ, условно зашифрованным «10—10».

Намечавшаяся встреча глав правительств не состоялась. Она была сорвана американскими правящими кругами, которые вели двойную игру и вовсе не стремились отступать от политики «холодной войны». Осуществление операции «Перелет» — одно из важных звеньев в цепи событий. В нем также отчетливо отразилась не только стратегия и тактика тайной деятельности ЦРУ, основанные на вседозволенности, но и общая линия империалистической стратегии США, которая с ноября 1917 г. была направлена на враждебные акции и подготовку войны против первого в мире социалистического государства.

Нити вели к Аллену Даллесу

Вскоре после окончания второй мировой войны командующий военно-воздушными силами армии США генерал Арнольд направил военному министру ряд докладов, в которых суммировал боевой опыт американских ВВС, приобретенный в ходе войны. Касаясь вопроса добывания сведений о противнике, он писал: «Наши прежние взгляды на разведку не могли в полной мере удовлетворять требованиям войны. Всестороннее, детальное и постоянное знание гражданской и военной деятельности на территории реального или потенциального противника является крайне необходимым для правильного планирования мероприятий как во время войны, так и в мирное время».

Генерал Арнольд считал недостаточным полагаться в будущем только на донесения военных атташе и другие традиционные или случайные источники получения разведывательных сведений. Он выступал за создание на правительственном уровне постоянной организации, которая ведала бы не только общими вопросами шпионажа, но и собирала, обрабатывала и распределяла непрерывно поступающие разведывательные данные. «Кроме того,— продолжал он,— нам необходимо иметь в системе военно-воздушных сил свою компетентную и активную авиационную разведку, которая взаимодействовала бы с общегосударственной разведкой как в мирное, так и в военное время».

Доклады возымели свое действие. Уже в то время самолеты военно-воздушных сил США начали совершать разведывательные полеты вдоль советских границ, а в 50-х годах и проникать в воздушное пространство СССР. «Цель таких полетов,— писал американский исследователь Гарри Рэнсом,— состоит в том, чтобы добыть разведывательные данные о характере русских военных оборонительных сооружений... Подобные акции, как утверждают, происходят на суше, на море и в воздухе».

Естественно, точные данные о количестве разведывательных полетов, совершенных над территорией СССР, в США никогда не публиковались, но какие-то сведения все же попадали в печать. Так, по одним данным, таких полетов до 1960 г. было предпринято 30. По другим — США в течение десяти лет, начиная с апреля 1950 г., сделали 81 попытку проникнуть в воздушное пространство и в территориальные воды Советского Союза. Во всех этих случаях защитники советских рубежей надежно преграждали путь непрошеным гостям, а 20 американских самолетов не вернулись на базы.

Разработку программ последующих полетов, связанных с проникновением в воздушное пространство Советского Союза, и общее руководство созданием необходимой для этого технической базы взял на себя тогдашний директор ЦРУ Аллен Даллес.

Играя важную роль в формировании и осуществлении внешнеполитического курса американского империализма, ЦРУ всегда пользовалось неограниченной поддержкой правящих кругов страны. «Нам очень нужна была точная разведывательная информация,— писал Эйзенхауэр в 1965 г.— В такой ситуации, как считал Аллен Даллес, необходимо было создать новый сверхвысотный самолет для воздушной разведки. В ноябре 1954 г. Фостер Даллес, Чарли Уилсон, Аллен Даллес и другие советники пришли ко мне, чтобы получить санкцию на продолжение программы по производству 30 сверхвысотных самолетов общей стоимостью 35 млн. долл. Многие конструкторские работы были уже близки к завершению. Я одобрил это предприятие»

Ведомство Аллена Даллеса, выдвинув идею создания «единственного в своем роде» самолета У-2, определило требования, предъявляемые к нему, а затем, используя свои связи с военными кругами, вовлекло в эту программу в качестве партнеров высших представителей Пентагона и ВВС. Большая часть работы по проектированию и разработке У-2 проводилась в Дейтоне, штат Огайо, на авиационной базе Райт-Петтерсон. ЦРУ заключало контракты с конструкторами и строителями самолета, вербовало пилотов, с помощью местных служб безопасности обеспечивало секретность баз за границей. Оно же стало и обладателем первых десяти сверхвысотных дозвуковых самолетов-разведчиков типа У-2, которые положили начало авиационным подразделениям особого назначения.

Повышенный интерес ЦРУ к самолету У-2 Даллес объяснял многообещающими перспективами его использования в целях шпионажа. В кругу профессиональных разведчиков он не уставал подчеркивать, что У-2 сможет собирать информацию «быстрее, точнее и надежнее, чем любой агент на земле».

В июне 1956 г. Даллес получил разрешение президента Эйзенхауэра на проведение разведывательных полетов У-2 над территорией Советского Союза, что означало прямое нарушение его суверенитета. Эта разработанная в недрах ЦРУ и одобренная в высших сферах исполнительной власти операция получила кодовое наименование «Перелет». Как свидетельствовал в свое время известный на Западе историк разведывательного дела Р. Роуан, полет У-2 явился «впечатляющим доказательством того, что американское государство с головой окунулось в тайные происки».

Непосредственно осуществлял программу воздушного шпионажа «человек риска» генерал Р. Биссел — в ту пору заместитель директора ЦРУ по планированию.

ЦРУ вербует исполнителей

Одновременно с завершением работ по созданию технической базы для планируемой операции воздушного шпионажа против Советского Союза ЦРУ приступило к вербовке летчиков, которым предстояло выполнять особые разведывательные задания на специально оборудованных сверхвысотных самолетах.

Среди кандидатур был и старший лейтенант ВВС США Пауэрс. 14 лет спустя в книге «Операция «Перелет» 2, подготовленной им в сотрудничестве с американским публицистом К. Джентри, Пауэрс напишет: «В тот день я вернулся на базу (Турнер,— Ф. С.) во второй половине дня после очередного тренировочного полета на реактивном истребителе Ф-84Ф. Проходя мимо доски приказов, я заметил какой-то список, а в нем свою фамилию. Пилотам, значившимся в списке, предлагалось явиться в 8 час. утра к майору в штаб авиабригады. На следующее утро все собрались в кабинете майора. Он начал без обиняков: «Кое-кто хотел бы потолковать с вами и, возможно, кое-что предложить». Выбор пал именно на нас потому, пояснил он, что мы отвечаем определенным требованиям: все пилоты экстра-класса, офицеры запаса, добровольно оставшиеся на сверхсрочной службе, имеем допуск по форме «Совершенно секретно». К тому же у нас более чем достаточно часов, налетанных на одноместных одномоторных самолетах. Посыпались вопросы, но майор решительным жестом остановил нас, сказав, что это пока все, что он уполномочен сообщить. Если кого-то заинтересовало предложение, он скажет, когда и куда прибыть для дальнейших переговоров».

Встречаться с таинственными представителями надлежало поодиночке, в разное время, не в служебные часы и не на базе, а за пределами Олбани. В 19 час. Пауэре должен был явиться в мотель «Рэдиум Спрингс Инн» к Уильяму Коллинзу. Во время короткой встречи Коллинз сказал: «Боюсь, что не смогу сообщить вам слишком много, во всяком случае в данный момент. Скажу только, что вас и нескольких других пилотов отобрали для службы в подразделении, которое будет выполнять особые задания. Это, конечно, сопряжено с риском, но, согласившись сотрудничать с нами, вы окажете большую услугу своей стране. Да и жалованье будет выше, чем сейчас. Хорошенько обдумайте наше предложение. Если оно вас заинтересует, позвоните мне завтра, и мы договоримся о следующей встрече. Учтите еще один момент,— заключил Коллинз, — вам придется пробыть за границей полтора года без семьи».

На другой день Пауэре продолжил переговоры с Коллинзом, который на этот раз пояснил, что он и двое его коллег представляют ЦРУ. Если Пауэрс им подойдет, он будет работать на разведку по контракту. После истечения срока контракта он, если захочет, может вернуться к своим обычным занятиям, а время сотрудничества с ЦРУ зачтется как действительная военная служба, и все льготы будут за ним сохранены. Но прежде ему предстояло пройти проверку на самолете совершенно нового типа, летающем на высоте, которой не достигала еще ни одна машина.

Сразу же после окончания тренировок Пауэрс должен был отправиться за границу, чтобы приступить к выполнению задания. «Часть вашей работы,— предупредил его Коллинз,— будет состоять из разведывательных полетов вдоль границ России с высокочувствительным оборудованием на борту, улавливающим сигналы радиостанций и радиолокационных установок. Но это еще не все. Ваша главная цель — пролететь над территорией России».

На следующее утро Пауэре дал положительный ответ.

Третья встреча Пауэрса с Коллинзом прошла в сугубо деловой обстановке. Пауэрсу было предложено готовиться к поездке в Вашингтон, где ему предстояло пройти инструктаж и ответить на вопросы, содержащиеся в специальных тестах. Чтобы прикрыть на это время отсутствие Пауэрса на базе, по ВВС должен был быть отдан приказ об откомандировании его для временного прохождения службы вне Турнера. «Ехать — в штатской одежде,— предупредил Коллинз.— В гостинице зарегистрироваться под вымышленным именем Френсиса Пальмера. Удостоверение на это имя выпишут еще до поездки, и в нем вы будете значиться гражданским служащим министерства ВВС. Жене надо объяснить, что первые несколько месяцев уйдут на улаживание дел. Можно назвать размеры оклада и сказать, что речь идет о работе в качестве государственного служащего, которая будет состоять в выполнении разведывательных полетов... Однако ни в коем случае не упоминать ЦРУ. Для родителей и друзей вам позже подготовят другую «легенду». А пока все держать в тайне».

В конце января 1956 г. Пауэрс расписался в книге приезжих гостиницы «Дюпон Плаза» в Вашингтоне как Френсис Г. Пальмер. Вскоре ему позвонил Коллинз и назначил встречу в одном из номеров гостиницы. Пауэрс пришел, когда остальные летчики уже собрались. Все они были ему знакомы еще по базе Турнер. За исключением одного человека, который старательно заглядывал за рамы картин, за шкафы и под кровати и, как понял Пауэрс, являлся сотрудником ЦРУ.

На этот раз Коллинз проводил инструктаж более обстоятельно. Как можно было заключить из его слов, предполагавшаяся операция — не первая попытка фотографирования территории Советского Союза с воздуха. После войны для этой цели использовались модифицированные самолеты Б-36, а потом РБ-47. Их преимущество заключалось в том, что они могли нести на борту большое количество сложного фото- и электронного оборудования. Однако самолеты этого типа имели ограниченную высоту полета и, следовательно, были уязвимы для ракет и истребителей. Было испробовано другое средство — воздушные шары, снабженные фотокамерами. Выпущенные в разных точках и подхваченные потоками воздуха, они проносились над территорией СССР в сторону Японии. По словам Коллинза, это давало неплохие результаты, хотя технические недостатки такого метода разведки и его нежелательные для США политические последствия были очевидны. Сбив несколько воздушных шаров, советские власти заявили решительный протест, получивший широкий общественный резонанс.

Пришлось снова возвращаться к использованию самолетов. Но дело затрудняла все та же серьезная проблема — высота полета. Препятствие казалось неустранимым, когда Кларенсу (Келли) Л. Джонсону, конструктору компании «Локхид эйркрафт», удалось создать самолет принципиально нового типа, способный летать гораздо выше пределов досягаемости всех известных ракет и перехватчиков. В августе 1955 г. машина прошла первые летные испытания, удовлетворив необходимым требованиям и даже превзойдя их. Коллинз достал из портфеля фотографию. Это был снимок странного летательного аппарата, не похожего ни на один из существовавших. Хотя самолет фотографировали на значительном расстоянии и детали нельзя было различить, выглядел он совершенно необычно, обращал на себя внимание невероятно большой размах крыльев. Самолет был одноместным.

В апреле 1956 г. Пауэрс подал рапорт об отставке и уже в мае стал снова штатским. Через несколько дней он подписал с ЦРУ секретный контракт, ввязавшись, таким образом, как понял лишь впоследствии, в опасную политическую авантюру. Контракт предельно сжато определял условия найма [Он был исполнен в единственном экземпляре и оставался в архивах ЦРУ. Не получил Пауэрс и копий других документов]. Он включал также специальный пункт об ответственности пилота за сохранение доверенной ему тайны. Любое разглашение рассматривалось как наносящее ущерб «национальной безопасности» США.

Секретная тренировочная база Уотертаун

После подписания контракта с ЦРУ пилотов направили на базу Уотертаун, где им предстояло пройти подготовку к полетам. Всем для прикрытия были выданы удостоверения служащих компании «Локхид», временно работающих в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА).

Уотертаун — труднодоступное место в необитаемой южной части пустыни в штате Невада, куда можно было добраться только по воздуху. Словом, по оценке военных специалистов,— идеальная секретная тренировочная база. Здесь Пауэрсу и другим летчикам этой группы предстояло в ходе тренировочных полетов изучить особенности самолета У-2, овладеть техникой управления сложнейшим оборудованием «самого изощренного шпионажа». Параллельно с подготовкой летчиков к полетам шло и испытание оборудования. Одно устройство было особенно необычным — блок подрыва. На случай, если пилоту придется покинуть машину над территорией, где он совершал разведывательный полет, на борту имелся запас взрывчатки, которая уничтожала бы не весь самолет, а только ту его часть, где размещались фотокамеры и электронное оборудование. Взрывной механизм был устроен так, что давал летчику возможность покинуть самолет до взрыва.

Вся эта система изучалась очень тщательно, но, как пишет Пауэрс, существовал один вопрос, который никогда не задавался, и была тема, которая прямо никогда не обсуждалась,— вынужденная посадка на территории СССР. Ее затронули лишь косвенно. Первый раз, когда летчиков инструктировали относительно назначения взрывного устройства. И второй — когда в конце срока подготовки они вылетели на Восточное побережье. Там состоялось первое знакомство Пауэрса с «точкой» — тщательно охраняемой, совершенно секретной резиденцией ЦРУ. Прикрытием ее служила ферма, огороженная четырехметровым забором, по которому был пропущен электрический ток. Летчиков обучали, как проникать через такую ограду. Некоторые участки фермы были заминированы, и задача состояла в том, чтобы уметь их определять и обходить. Поля на ферме также были необычными. Они вспахивались наподобие пограничных полос и использовались для того, чтобы научить преодолевать их, не оставляя «предательских следов».

«В то время,— пишет Пауэрс,— никто из нас не думал о том, что самолет может быть сбит. Гарантией безопасности мы считали высоту, на которой летал У-2. Все разведывательные источники ЦРУ с уверенностью утверждали, что русские не имеют ни самолетов, ни ракет, способных достать нас на такой высоте. Но аэроплан — сложный конгломерат оборудования. Неправильно подсоединенный электропровод, остановившийся двигатель, непредвиденная поломка — и... Никто из сотрудников ЦРУ не дал нам инструкции на случай, если придется совершить вынужденную посадку в России. Никто из летчиков, насколько мне помнится, и не просил о подобном инструктаже. Даже в разговорах между собой мы никогда не затрагивали этот вопрос, как бы боясь искушать судьбу. А все обернулось роковой ошибкой».

В Уотертауне произошло первое знакомство участников операции «Перелет» с У-2. Этот самолет имел особые технические характеристики: набор высоты происходил очень быстро. Для отрыва от земли требовался короткий разбег — около 300 м. Через несколько секунд после сброса подпорок из-под крыльев можно было начинать набор высоты под углом более 45°. Спустя короткое время серебристый самолет исчезал из поля зрения. Окраска и высота, на которой он мог лететь, делали его невидимым и с воздуха, и с земли.

Самолет У-2 был оснащен сверхчувствительным оборудованием для фотографирования поверхности земли. Благодаря инфракрасной аппаратуре фотографирование можно было производить ночью и в условиях облачности. Специальные эмульсии, нанесенные на пленку, обнаруживали любую обычную маскировку. Американская пресса писала о технических возможностях аппаратуры, что фотографирование пустой стоянки автомашин позволяет на проявленном негативе ясно видеть следы автомашин, которые находились там до того, как был сделан снимок.

Но чтобы подниматься на недосягаемую для других самолетов высоту с пилотом и различным фото- и электронным оборудованием на борту, да к тому же с запасом горючего, необходимого для более чем девятичасового непрерывного полета, самолет должен был быть исключительно легким. Надо было чем-то жертвовать. В случае с У-2 — прочностью. Дополнительные опоры, которые обычно имеются в местах стыков и сочленений, на У-2 отсутствовали. Самолет не был оборудован катапультируемым сиденьем. Экономия в весе достигалась также за счет шасси особого устройства. Что же касается управления самолетом в воздухе, то оказалось, что это будет чрезвычайно трудно. Во время высотного полета в кабине самолета могло внезапно упасть давление. Чтобы это не отразилось на самочувствии пилота, был создан специальный, почти лишенный эластичности, летный костюм. Он настолько плотно облегал тело, что даже легкое движение — сгибание колена, руки или поворот головы — вызывало повреждение кожи и оставляло кровоподтеки.

Поскольку главным в программе пребывания на базе Уотертаун была летная практика, пилоты группы Пауэрса налетали на У-2 намного больше часов, чем если бы они испытывали новую машину в ВВС. В итоге у них появилась полная уверенность в надежности самолета. Все сходились во мнении, что самолет представляет собой «замечательный образец техники».

У-2 был слишком приметным самолетом, чтобы его существование можно было долго сохранять в секрете. К тому же какая-то утечка информации становилась неизбежной в связи с отъездом нескольких групп летчиков за океан. Для предупреждения всякого рода нежелательных слухов и предположений в ход была пущена серия «легенд», предложенных ЦРУ. Первая из них появилась в конце апреля 1956 г. в официальном заявлении НАСА, где сообщалось о разработке «самолета нового типа — «Локхид У-2», который-де будет использован для исследования воздушных течений и метеорологический условий. Группа пилотов, закончившая подготовку в начале апреля, т. е. за месяц до прибытия на базу Пауэрса, и называвшаяся «Эскадрилья службы погоды (временная)», получила назначение в Лейкенхит (Англия). В связи с этим было опубликовано второе официальное сообщение. В нем говорилось, что НАСА расширяет свою программу изучения погоды в Европе. Никаких особых конкретных данных о самолете опять же не сообщалось: не указывались ни высота полетов У-2, ни их дальность, ни продолжительность; не публиковались фотографии самолета.

Группа Пауэрса, официально именовавшаяся «2-я эскадрилья службы погоды (временная)», а неофициально — «отряд 10—10», завершила свою подготовку в начале августа 1956 г. Однако место ее назначения — военно-воздушная база Инджирлик, близ города Адана, в Турции,— не упоминалось ни в одном из документов.

На время демонтажа и отправки в Турцию У-2, на которых предстояло лететь, все летчики этой группы получили двухнедельный отпуск. Перед отпуском им выдали новые удостоверения личности: они значились вольнонаемными служащими общего отдела министерства ВВС; фамилии были проставлены подлинные. Каждому выдали еще одно удостоверение, в котором указывалось, что в данный период они обслуживают НАСА и имеют право летать на самолетах ВВС. Родственникам и друзьям они должны были сказать, что отправляются за океан для участия в программе по изучению метеорологических условий в различных частях земного шара и что их работа связана с предстоящим Международным геофизическим годом.

Сверхсекретное подразделение «10—10»

Осенью 1956 г. Пауэрс и все пилоты его группы передислоцировались из Уотертауна на американо-турецкую базу Инджирлик.

База Инджирлик, откуда должна была развертываться деятельность подразделения «10—10» против Советского Союза, обладала, по мнению экспертов ЦРУ, рядом преимуществ. Во-первых, в географическом отношении она представляла собой отличную стартовую точку для совершения перелетов. Во-вторых, расположенная на юге Турции, вблизи Средиземного моря, она находилась достаточно далеко от СССР, чтобы быть недосягаемой для советских радиолокационных станций, и вместе с тем достаточно близко, чтобы производить полеты без большой затраты горючего. В-третьих, на ней уже располагалась небольшая авиационная часть США. «И в смысле «крыши», и с точки зрения удобств материально-технического снабжения,— пишет Пауэрс,— место считалось идеальным, так как горючее и оборудование, необходимые для полетов У-2, можно было подвезти сюда, не привлекая излишнего внимания».

Хотя подготовка к операции «Перелет-вторжение» обеспечивалась совместными усилиями военных и разведывательных органов (ВВС несли ответственность за материально-техническое снабжение, ЦРУ — за планирование и осуществление операции), отряд «10—10» был сформирован как обычная эскадрилья. Во главе отряда стояли командир (военнослужащий ВВС) и начальник штаба (представитель ЦРУ), осуществлявшие руководство сообща. Все, от начальника аэродромной команды до летчика, были специально отобраны для участия в данной операции, и каждый являлся специалистом в определенной области.

Важное место в программе подготовки занимало изучение карт Советского Союза. Так как многие из них оказались устаревшими, в полете каждому летчику предстояло составить собственную карту.

Одновременно знакомились с личным снаряжением, в частности аварийно-спасательным, которое надо было брать с собой в полет. Это — надувной резиновый плот, одежда, небольшой запас воды и продовольствия, компас, сигнальные ракеты, спички, химикаты для разжигания костра из сырого дерева, а также индивидуальный пакет первой помощи. Одежда состояла из плотного зимнего охотничьего костюма, вид которого, как потом вспоминал Пауэрс, оставлял мало надежд на то, что пилоту, оказавшемуся на территории СССР, удастся смешаться с толпой, не вызвав подозрений. Прилагался и шелковый плакат, гласивший: «Я американец и не говорю на вашем языке. Мне нужны пища, кров и помощь. Я не причиню вам вреда. У меня нет преступных намерений в отношении вашего народа. За помощь вас ждет вознаграждение». Обращение было составлено на 14 языках. Кроме того, у пилота должны были быть 7500 советских рублей, золотые наполеоновские франки, наручные часы и золотые кольца — это на случай обмена. «Предполагалось,— замечает Пауэрс,— что, даже не владея русским, мы сможем договориться на понятном всем языке золота».

В сентябре 1956 г. пилоты этой группы начали совершать первые разведывательные вылеты вдоль границ СССР. Маршруты все время менялись. Обычно из Турции они летели в восточном направлении, вдоль южных границ СССР, пролетали над Ираном и Афганистаном до Пакистана, а затем возвращались. Пролетали они и над Черным морем, до Албании, но не вторгались в пределы страны, держась вдали от берега над нейтральными водами. В их задачу входил сбор разведывательных данных о южной территории СССР. Другая группа, располагавшаяся в ФРГ, собирала сведения о северной и западной частях СССР, на основе которых можно было бы вывести заключение об уровне эффективности сети противовоздушной обороны. Особый интерес представляли советские ракетно-пусковые площадки.

Чтобы сохранить машину, для полетов отводилось минимальное количество часов. Как утверждали специалисты, У-2 слишком хрупок, срок его службы ограничен, поскольку самолет не выдерживает длительных нагрузок. В сентябре 1956 г. пилот Говард Кери погиб во время катастрофы У-2 в ФРГ. Никто не знал истинных причин аварии: поначалу даже высказывались предположения о диверсии. На самом же деле, как выяснилось позднее, два перехватчика канадских ВВС, заинтересовавшись необычным самолетом, пилотируемым Кери, подошли к нему слишком близко, и У-2, видимо, просто развалился под воздействием воздушных потоков, вызванных движением самолетов.

Подразделение «10—10» располагалось в специальной зоне базы, куда посторонние не допускались. Но там же имелись секции, еще более строго засекреченные. Одна из них — фотолаборатория. Самой же секретной считалась секция связи, где не только находилась уникальная радиоаппаратура, но и размещался шифровальный отдел. «Именно отсюда должен был поступить приказ, которого мы ожидали,— пишет Пауэрс.— Однажды, когда я проходил по территории зоны, меня остановил командир отряда полковник Эд Перри и обыденным голосом сказал:

— Ну вот вы и летите, Пауэрс.

— Когда?

— Если погода удержится, дня через два.

Так меня выбрали для первого полета из Турции через границу».

Объекты разведки и очередность их фотографирования определялись в Вашингтоне. ЦРУ после консультаций с Комиссией по атомной энергии, министерством обороны и другими ведомствами заранее сообщало, что именно его интересует. Разрешение на серию полетов давал Белый дом. После этого приказ передавался в Инджирлик зашифрованным радиосообщением. Как правило, летчиков ставили в известность о предстоящем полете за несколько дней, с тем чтобы они могли изучить по картам и продумать различные маршруты. В случае, если заданный район окажется вдруг покрытым облачностью, летчик, чтобы но сорвать операцию, обязан был переключиться на другой. Поэтому для каждого полета определялись запасные цели разведки.

Перед каждым вылетом на самолете устанавливался и сразу же по возвращении снимался блок подрыва, что больше всего заставляло нервничать пилотов [Одно время в американской печати выдвигалось даже утверждение, что пилоты У-2 опасались, как бы в случае использования подрывного устройства ЦРУ не подстроило все так, что оно сработает раньше времени, уничтожив, таким образом, сразу все доказательства преступной деятельности — самолет и пилота]. В любой момент могла произойти случайная детонация.

По возвращении с операции летчики подвергались послеполетному опросу. Кино- и магнитофонная пленки доставлялись в лабораторию: первая сразу же проявлялась, со второй снималась копия. Один экземпляр пленок отправлялся в США для изучения. Если пленка представляла для ЦРУ особый интерес, оно направляло своих специалистов по расшифровке непосредственно на базу.

Первое вторжение самолета Пауэрса в воздушное пространство СССР произошло в ноябре 1956 г. Вот что пишет об этом сам летчик: «Утром я еще раз внимательно просмотрел карты с маршрутами, нанесенными кодовыми цветами: синим, красным и коричневым. Синий обозначал общее направление; на этих участках допускалось некоторое отклонение от курса. Красные линии отмечали районы расположения объектов; их следовало придерживаться возможно точнее. По обе стороны от проложенного курса шли пометки, указывающие пункты включения той или иной электронной и фотоаппаратуры. Коричневым цветом были обозначены запасные базы — на тот случай, если я почему-либо не смогу вернуться в Инджирлик. После того как мне сообщили сводку погоды, офицер разведки спросил, не хочу ли я взять ампулу с цианистым калием. Я отрицательно покачал головой, так как боялся, что ампула разобьется в кармане и яд попадет на тело. Самолет уже подтянули на взлетно-посадочную полосу. По сигналу начал разбег, достигнув заданной высоты, лег на курс. Ровно через 30 мин. после вылета потянулся к кнопке радиовызова. Самолет находился слишком близко от русской границы, поэтому обычный разговор мы заменили заранее разработанными кодовыми радиосигналами. Если все пойдет нормально и я смогу продолжать полет, пошлю в эфир два щелчка, которые примет база. В ответ она пошлет один щелчок, означающий: сигнал принят, продолжать полет как намечено. Если же я услышу три щелчка, значит, полет отменяется, тогда я должен немедленно развернуться и возвращаться на базу. Это будет мой последний радиоконтакт со своими. Я послал в эфир два щелчка. Через мгновение в ответ послышался один сигнал. Полет продолжался, я пересек турецкую границу между Черным и Каспийским морями и проник в воздушное пространство России...»

«Время готовит нам ловушку»

1957 год принес существенные перемены, явившиеся полной неожиданностью для США. 27 августа Советский Союз объявил об успешном запуске первой межконтинентальной баллистической ракеты. А 4 октября произошло событие — на околоземную орбиту был выведен первый искусственный спутник Земли. Это потрясло весь мир и серьезно обеспокоило американские правящие круги, хотя администрация Эйзенхауэра и пыталась убеждать американскую и мировую общественность в «заурядности» успеха СССР.

В США был взят курс на дальнейшую, еще более активную милитаризацию экономики страны, на подхлестывание военных приготовлений. В соответствии с милитаристскими установками правящей верхушки Центральное разведывательное управление стремилось содействовать обеспечению военного превосходства блоку НАТО — главному военному инструменту империализма.

В свете всех событий полеты У-2 приобретали в планах Вашингтона еще более важное значение и вместе с тем становились все более рискованными. ЦРУ принимало меры к расширению сети баз для разведывательных самолетов «Локхид У-2», к активизации самих полетов. После того как третья, и последняя, группа летчиков закончила стажировку в Уотертауне, открылась еще одна база в Японии, расположенная в 24 км от Иокогамы.

Первое подразделение У-2 из Висбадена перебазировалось в более уединенный район ФРГ — Гибельштадт. Но и это место оказалось недостаточно изолированным. Некоторое время спустя первая и вторая группы У-2 слились на базе Инджирлик. Теперь ЦРУ и Пентагон основной упор делали на Турцию и соседние с ней страны. К этому времени полеты совершались не только с базы в Инджирлике, но иногда и с других — Лахора и Пешавара, расположенных в Пакистане.

Определенные изменения претерпел в 1957 г. и сам самолет У-2: серебристый цвет заменили черно-голубым, что сделало машину еще менее заметной в полете; в кабине установили катапультируемое сиденье, чтобы облегчить летчику возможность выбраться из самолета.

Для поощрения пилотов в условиях возросшего риска было объявлено, что все они награждены крестом «За летные боевые заслуги». Поскольку срок действия 18-месячного контракта подходил к концу, пилотам предложили продлить его на год. Пауэрс и еще несколько пилотов сочли, что разлука с семьей на протяжении такого времени слишком большой срок, и были настроены не возобновлять контракта. У ЦРУ не оставалось выбора, и оно уступило: вопреки прежним инструкциям пилотам разрешили перевезти семьи в Адану.

В связи с участившимися международными конфликтами (в зоне Суэцкого канала, затем — в Ливане) Инджирлик становился стратегически важной военной базой и перевалочным пунктом. Заметно возросло здесь число американских военнослужащих. И несмотря на строгие меры предосторожности, сведения об У-2 начали постепенно просачиваться в прессу. В статье, опубликованной в мартовском номере «Модел Эрплейн ньюс» за 1958 г., говорилось, например, что, по неподтвержденным данным, самолет У-2 совершает полеты «за железный занавес» и производит там аэрофотосъемку [По свидетельству Пауэрса, представители ЦРУ были всерьез обеспокоены тем, что официальный орган советских ВВС — газета «Советская авиация» опубликовала серию статей об У-2 — «зловещем орудии шпионажа», в которых утверждалось, в частности, что самолеты У-2 совершали вылеты из Висбадена].

Все это не на шутку встревожило и пилотов, и командование базы. Их настроения в те дни Пауэрс характеризует следующим образом: «Что же, в действительности русские знали о нашем подразделении «10—10»? Обсуждая этот вопрос с офицером разведки, мы пришли к выводу, что им известно не только количество наших самолетов и летчиков, но и, возможно, их имена».

В июне и сентябре 1958 г. в пределы территории Советской Армении вторглись со стороны Турции американские самолеты С-118 и С-130. Оба они были сбиты. Решительность действий советских властей не оставляла никаких сомнений, что любая попытка нарушить границу не останется безнаказанной. «Мы отдавали себе отчет в значении подобных инцидентов,— вспоминает Пауэрс.— На такой высоте мы не очень боялись, что нас собьют МиГи, но опасались ракет класса «земля — воздух». «Теперь мы знали, что русские с помощью радиолокационных станций прослеживали некоторые из наших перелетов. Похоже, что они делали это с самого начала операции. Оборудование на борту фиксировало сигналы их радиолокационных станций, по силе которых можно было определить, «ведут» они тебя или нет».

И хотя пилоты были почти уверены (во всяком случае, такую уверенность в них всячески старались вселить), что из-за высокой скорости ракеты и чрезвычайной разреженности атмосферы практически невозможно правильно скорректировать ее полет, они старались избегать появления над известными им местами расположения зенитных ракет.

Для защиты от ракет класса «воздух — воздух», выпускаемых с преследующего самолета, на хвосте У-2 устанавливалось специальное приспособление радиопротиводействия. Как заверяли пилотов специалисты, в случае, если У-2 попадет в поле действия радиолокационной системы (PJIC) самолета противника и тот выпустит ракету, это приспособление пошлет ложный сигнал и блокирует PJIC. В какой мере эта информация соответствовала действительности, судить было трудно, поскольку пилоты ни разу не сталкивались с угрозой воздушного боя.

К этому времени возникла еще одна важная проблема: с момента своего рождения У-2 постепенно «прибавлял в весе» вместе с каждой новой деталью оборудования. Это в свою очередь влияло на потолок его полета. В 1959 г., чтобы компенсировать недостатки, вызванные увеличившимся весом, и поднять машину на более значительную высоту, сконструировали новый мощный двигатель.

Согласно первоначальному замыслу операция «Перелет» должна была быть краткосрочной. Однако в ноябре 1957 г. контракты были продлены еще на один год. Затем их возобновили в ноябре 1958 г. и, наконец, год спустя. Советский Союз тем временем добился новых значительных успехов в области создания ракетной и космической техники. «Мы не могли отделаться от ощущения,— отмечает Пауэрс,— что время готовит нам ловушку».

Вскоре после установки на У-2 приспособления радиопротиводействия офицер разведки ознакомил летчиков с еще одной новой деталью их снаряжения. Предмет напоминал брелок, который обычно дарят на счастье, и представлял собой серебряный доллар с ушком. Его можно было носить па цепочке с ключами или на шее. Внутри доллара находилась не совсем обычная булавка, которая служила футляром для тонкой иглы с бороздками, а на них было липкое вещество коричневого цвета. Летчикам объяснили, что это яд типа кураре. При уколе смерть наступала мгновенно. Итак, на смену цианистому калию пришло куда более совершенное орудие самоубийства.

Последний полет Пауэрса

На апрель 1960 г. были запланированы сразу два перелета-вторжения. В первый полет Пауэрса назначили дублером, а второй он должен был выполнять сам.

Понимая беспокойство летчиков, вызванное опасностью вынужденной посадки на советской территории, и стараясь как-то подготовить их к встрече с такой возможностью, ЦРУ устроило сбор, чтобы провести с ними несколько практических занятий на «выживание». Для многих такой сбор был первым за все время службы в ВВС, если не считать краткосрочной тренировки в самом начале их сотрудничества с ЦРУ. Людей разделили на несколько групп и, снабдив только парашютом и минимальным запасом продуктов питания, высадили в пустынной местности. Группа, в которую входил Пауэрс, «выжила» достаточно успешно: когда провизия иссякла, она набрела на плантацию сахарной свеклы. Кончилось все тем, что участники этой группы попали в деревушку, где их накормили горячим обедом, после чего они наняли ослов и благополучно возвратились на сборный пункт. Но остальные оказались менее удачливыми. Местные жители вызвали полицию, сообщив ей, что видели каких-то людей, спускавшихся на парашютах. Прибывшие турецкие полицейские арестовали всех как вражеских агентов.

Первый полет на небольшое расстояние, состоявшийся 9 апреля, прошел гладко, поэтому у Пауэрса появилась надежда, что и второй вылет, назначенный на конец апреля, закончится удачно. Правда, этот перелет мало походил на все предыдущие: впервые предстояло пересечь всю территорию СССР. До того времени не делалось подобных попыток, что было связано с трудностями материально-технического обеспечения. А главное — и это уже было ясно для всех — намного увеличивался риск разоблачения.

Вылетев с базы в Пешаваре (Пакистан), Пауэрс должен был пролететь 6 тыс. км до базы в Буде (Норвегия). На территории СССР его маршрут пролегал над Душанбе, Аральским морем, Челябинском, Свердловском, Кировом, Архангельском, далее над Кольским полуостровом, Кандалакшей и Мурманском, а затем на север к Баренцеву морю. Расчетная продолжительность полета равнялась девяти часам.

Более 20 человек, необходимых для обслуживания вылета, были доставлены в Пакистан из Турции. Приказ центра на базу Пешавара должен был радироваться из Вашингтона через Западную Германию и Турцию. На этот раз было сделано отступление от установленных правил: вместо того чтобы заранее перегнать самолет У-2 и оставить в Пешаваре до вылета, его, в целях обеспечения безопасности и сохранения секретности, доставили туда только в ночь накануне операции.

По графику вылет назначался на среду. Но полет несколько раз откладывался. В воскресенье 1 мая Пауэрса разбудили на рассвете. Предстояло лететь.

Зная об особенностях топливного бака самолета (он иногда вдруг переставал подавать горючее), Пауэрса предупредили: если на подходе к Кандалакше он обнаружит, что топливо на исходе, то лететь напрямик через Финляндию и Швецию, экономя летное время. Что касается запасных аэродромов, то он может приземлиться в Норвегии, Швеции или в Финляндии, но лучше всего в первой из перечисленных стран; во второй — менее желательно, а в третьей — лишь в самом крайнем случае.

В 5 час. 20 мин. утра Пауэрс поднялся в кабину самолета. Старт планировался на 6 часов утра, но приказ о вылете задерживался. Наконец появился полковник Шелтон и объяснил причину задержки: ждали разрешения Белого дома. «Такое,— утверждает Пауэрс,— случилось впервые. Обычно о санкции президента сообщалось задолго до полета. Мне предстояло лететь без радиосвязи с землей, поэтому в воздухе можно было надеяться только на секстант. Однако, поскольку все расчеты делались, исходя из времени вылета в 6 час. утра, секстант становился бесполезным. Я был уверен, что полет отменят, и уже мечтал сбросить пропитанную потом одежду, как вдруг в 6 час. 20 мин. поступил сигнал: взлет разрешен». Пауэрс сразу же запустил двигатель и взлетел.

Погодные условия оказались намного хуже, чем ожидал Пауэрс. Облачность поднялась до самых гор. Для разведки это не имело значения: район не представлял особого интереса. После полутора часов лета появился первый просвет в облаках. Самолет находился к юго-востоку от Аральского моря. Отклонившись немного вправо от курса, Пауэрс скорректировал его и тут увидел нечто встревожившее его. Значительно ниже под собой он заметил след одномоторного реактивного самолета, который на сверхзвуковой скорости летел параллельно курсу У-2. Через 5—10 мин. он снова заметил след, опять самолет шел параллельным курсом. Пауэрс решил, что его запеленговали и передавали самолету координаты его курса. Но этот самолет находился настолько ниже, что ничем ему не грозил. «Как ни странно, но, еще не достигнув границы,— пишет Пауэрс,— я чувствовал, что меня уже ждут... Облачность снова стала сплошной и только через три часа полета начала несколько редеть. Приблизительно в 50 милях к югу от Челябинска облака рассеялись... Я снова лег на курс, облака остались позади, и я немного успокоился».

В этот момент самолет забарахлил. Автопилот неправильно сработал, и нос самолета стало задирать. Пауэрс отключил автопилот и в течение нескольких минут управлял самолетом вручную. Когда он снова поставил машину на автопилот, то 10—15 мин. она вела себя нормально, а затем возобновилось то же самое. Он повторил маневр, но результат был тот же, и тогда пришлось совсем отключить автопилот. «Возникла очень неприятная ситуация,— вспоминал позднее Пауэрс.— Все зависело от моего решения: либо разворачиваться и лететь обратно, либо продолжать полет. Всего лишь час назад я бы не задумался — вернуться, и все. Но теперь я уже углубился в воздушное пространство СССР на 1300 миль, прошел полосу облачности, а видимость впереди казалась отличной. Я решил продолжить полет... Заметив большое водохранилище, нанес его на карту. Затем увидел целый комплекс сооружений, гражданских или военных, и зафиксировал его с пометкой «крупный объект», чтобы обратить на него внимание во время послеполетного доклада... Миновав Свердловск, надо было взять курс на северо-запад. В 30—40 милях к юго-востоку от Свердловска я развернулся влево на 90° и пошел по новой линии маршрута, над юго-западной окраиной города. Полет продолжался уже почти четыре часа. Заметив аэродром, не отмеченный на карте, я зафиксировал и его. Мой курс должен был пролегать прямо над ним. После поворота мне нужно было записать время, высоту, скорость, температуру выхлопных газов и показания приборов о работе двигателя. Я как раз делал записи, когда внезапно раздался глухой удар, самолет резко рвануло вперед, и чудовищная оранжевая вспышка озарила кабину и небо.

Казалось, что оранжевое зарево пылает уже несколько минут, хотя в действительности прошли, вероятно, всего лишь секунды... В этот момент самолет отчаянно тряхнуло, и я буквально покатился по кабине. По-видимому, снесло оба крыла. Машина вошла в необычный штопор в перевернутом виде: нос — вверх к небу, хвост — вниз к земле. Я включил аварийную систему подачи кислорода. Несколько раньше (однако в тот момент я ничего не почувствовал) мой высотный костюм раздулся: произошла разгерметизация кабины. Костюм стеснял движения, а сила тяжести толкала меня вперед, к носу, вырывая из сиденья. Дотянулся до выключателей блока подрыва, снял предохранительные щетки, но медлил, решив вначале попытаться катапультироваться. 70 сек.— это не так уж много. Когда я отстегнулся от сиденья, сразу же центробежная сила наполовину вытолкнула меня из самолета. Это произошло настолько быстро, что телом я сбил зеркало заднего обзора, и оно исчезло в воздухе. Это было последнее, что я видел, так как лицевой щиток сразу же покрылся инеем. Что- то еще удерживало меня привязанным к самолету, но что именно, я не мог понять. Вдруг вспомнил: трубки подачи кислорода. Забыл их отсоединить. Самолет продолжал вращаться. Судорожно двигая ногами и извиваясь всем телом, я, должно быть, оборвал кислородные шланги, потому что внезапно оказался свободным — тело мое падало, парило совершенно легко. Ощущение было приятным и радостным. Именно так мне казалось в тот момент. По всей вероятности, я находился в состоянии шока».

Официальный Вашингтон пытается замести следы

Прошло два дня. И ЦРУ, и госдепартамент знали, что Пауэрс не вернулся на базу, но они были убеждены, что самолет разбился, летчик погиб и никаких доказательств шпионажа нет. Но вот 5 мая 1960 г. Советское правительство сообщило, что над территорией СССР сбит американский военный самолет.

Реакция официального Вашингтона была мгновенной. Представитель госдепартамента США в тот же день признал, что факт нарушения границы американским самолетом «вполне возможен», но он носил случайный и вовсе не предумышленный характер. Смысл заявления госдепартамента сводился к тому, что самолет типа «Локхид У-2» 1 мая, производил исследование погоды, «брал пробы воздуха» в верхних слоях атмосферы поблизости от советско-турецкой границы. Но в результате перебоев в подаче кислорода летчик будто бы начал терять сознание, и самолет «сбился с курса». Продолжая лететь с автопилотом еще значительное расстояние, самолет, естественно, мог случайно вторгнуться в воздушное пространство СССР3.

Версия эта в тот же день была подтверждена официальным сообщением НАСА, объявившего, что указанный самолет находился якобы в его непосредственном ведении [Как покажет потом в сенатской комиссии по иностранным делам заместитель директора НАСА д-р Хью Драйден, информация, содержащаяся в этом лживом заявлении, была согласована с ЦРУ, а также с госдепартаментом]. И конечно, для большей убедительности агентство уведомило о том, что организованы поиски пропавшего самолета «Локхид У-2» на турецкой территории в районе озера Ван, где очень гористая местность. В духе этой лживой от начала до конца версии, срочно подготовленной в Вашингтоне, была выдержана и нота американского посольства в Москве, врученная Министерству иностранных дел СССР 6 мая.

В общем пока все развивалось в соответствии с планом Даллеса — Биссела, предусматривавшим использование в определенных условиях такого прикрывающего заявления. Но вскоре версия о «пропавшем» самолете разведки погоды потерпела крах.

В заявлении от 7 мая Советское правительство разоблачило лживость американской официальной версии, не выдержавшей сопоставления с фактами. Сообщив, что самолет «Локхид У-2» сбит в районе Свердловска, а задержанный летчик признался в шпионской деятельности, оно привело факты, неопровержимо доказывающие предумышленный характер нарушения воздушного пространства СССР американским самолетом, а также разведывательные цели его полета, несовместимые с элементарными требованиями поддержания нормальных отношений между государствами в мирное время4.

Припертый к стене фактами и доказательствами, госдепартамент США вынужден был изменить тактику. В новом заявлении от 7 мая он признал, что самолет «Локхид У-2» был направлен в пределы Советского Союза в целях сбора военных разведывательных данных, оговорив, однако, что «вашингтонские власти разрешения на такой полет не давали».

В преддверии президентских выборов заявление госдепартамента оказалось весьма опрометчивым. Демократы получали возможность на этом примере продемонстрировать американским избирателям полную неподотчетность государственных учреждений президенту-республиканцу и отсутствие какого-либо контроля с его стороны их деятельности. Перед Эйзенхауэром и республиканскими лидерами стояла сложная дилемма: если признать, что полет У-2 был осуществлен без ведома президента, серьезно подрывался не только авторитет Эйзенхауэра и его администрации, но и ставились под угрозу шансы республиканцев на победу в ходе предстоявших президентских выборов. Если признать, что президент санкционировал полет самолета-шпиона, предстоявшие через несколько дней переговоры на высшем уровне в Париже могли сорваться, а как раз перед выборами Эйзенхауэр никак не хотел, чтобы возникали сомнения в искренности шагов его администрации к ослаблению международной напряженности, на которые, казалось, она была готова пойти 5. Но верх одержала агрессивная линия военно-промышленного комплекса, заинтересованного в гонке вооружений и всячески препятствовавшего оздоровлению международного климата. 9 мая от имени американского правительства с заявлением выступил государственный секретарь Кристиан Гертер. В этом беспрецедентном в истории международных отношений заявлении цинично сообщалось, что в соответствии с Законом 1947 г. о национальной безопасности президент Эйзенхауэр с момента образования своего правительства ввел в действие директивы о проведении в широких масштабах разведывательной деятельности против Советского Союза. На основе этих директив, как указал Гертер, была разработана программа, включающая «широкое наблюдение с воздуха путем проникновения» разведывательных самолетов США в воздушное пространство СССР6.

Заявление государственного секретаря подтвердил 11 мая сам президент Эйзенхауэр [То, что вся программа полетов У-2 осуществлялась под его контролем, Эйзенхауэр признал и в беседе с Шерманом Адамсом, главой аппарата Белого дома, посетившим президента вскоре после инцидента с У-2. «Я лично рассматривал каждый такой полет,— объяснял тогда Эйзенхауэр.— Когда мне принесли план данного полета над Россией, я утвердил его вместе с другими, намеченными разведкой» 7 Единственное, что огорчило президента, как признает он спустя пять лет в своих мемуарах, так это — допущенная администрацией опрометчивость, связанная с обнародованием заявлений «прикрытия». «Наша крупнейшая ошибка, конечно, выпуск преждевременного и плохо продуманного заявления с целью скрыть истинное положение. Я лично сожалею, что меня уговорили сделать это!»]. Он признал, что шпионские полеты американских самолетов над территорией СССР проводились с его ведома и одобрения и что такие полеты были и остаются элементом «рассчитанной политики» США. Американское правительство подтвердило это и в ноте Советскому правительству от 12 мая8. За этим, как по команде, последовала целая серия провокационных, угрожающих речей государственных деятелей США. Всячески оправдывая агрессивную шпионскую акцию, они настаивали на том, что США необходима «постоянно действующая программа» разведывательной деятельности. Вице-президент Никсон признал, что он лично одобрил задание Пауэрса.

За истекшие два десятилетия стали достоянием гласности новые свидетельства о прямой причастности администрации Эйзенхауэра к этой ставившей под прямую угрозу всеобщий мир провокации.

Вот что поведал американскому читателю о закулисной стороне событий тех лет тогдашний генеральный инспектор ЦРУ JI. Киркпатрик: «1 мая мы узнали, что в районе Свердловска, в России, сбит самолет У-2. Это известие вызвало невиданный переполох в Вашингтоне. Я не участвовал в большинстве заседаний и обсуждений, проходивших в связи с данным событием, но хорошо помню, как, сидя в кабинете Ал- лена Даллеса, я слушал Дика Биссела, уверявшего нас, что пилот не мог уцелеть и поэтому Соединенные Штаты должны держаться за версию прикрытия. Суть ее: самолет метеорологической разведки вылетел из Турции и потерял ориентировку. Это, безусловно, было началом трагедии: правительство США сделало именно то, чего делать не следовало. Аллен Даллес сказал мне, что он предлагал президенту принять его отставку, чтобы была возможность переложить на него всю ответственность. Эйзенхауэр отверг это предложение. Он считал, что не следует давать пищу тем, кто утверждает, будто государственные органы могут проводить такую деятельность, о которой президент не имеет представления. Поэтому он был вынужден признать, что сам санкционировал полет»

«Расследование» в американском сенате

Между тем подробности инцидента с самолетом У-2 получали все более широкую огласку Ряд важных вопросов вызвал особую озабоченность в кругах мировой и американской общественности. Почему приказ с полете У-2 над Советским Союзом был отдан перед самым со вещанием в верхах? Почему после того, как шпионский само лет был сбит, правительство опубликовало «ряд лживых и противоречивых заявлений»? Почему, наконец, министр обороны, находившийся в Париже с Эйзенхауэром, накануне совещания приказал американским вооруженным силам в( всем мире находиться в состоянии боевой готовности?

27 мая 1960 г. сенатская комиссия по иностранным делам приступила к расследованию событий, приведших к срыву совещания на высшем уровне. Расследование было начато под давлением американского общественного мнения. Как отмечала зарубежная печать, американцы были потрясены, разочарованы и сбиты с толку провалом совещания в верхах по вине Соединенных Штатов. К этому добавлялось чувство унижения и стыда, которое испытала общественность страны в связи с тем, что правительство США, выражаясь словами американского публициста Джеймса Уорбурга, было «с позором уличено перед всем миром в наглой лжи».

Лидеры конгресса, как демократы, так и республиканцы, поначалу пытались противодействовать давлению общественности, выступая против расследования и призывая американцев «не выносить сор из избы» и продемонстрировать миру свое «национальное единство» 10. Но требования ряда сенаторов и конгрессменов, а также американской общественности расследовать происшедшее были столь настойчивы и решительны, что 24 мая сенатская комиссия по иностранным делам высказалась за разбирательство. Обсуждение должно было происходить при закрытых дверях, и обнародованию подлежали лишь стенографические отчеты, прошедшие цензуру. Первым предполагалось заслушать государственного секретаря Кристиана Гертера, а затем должны были быть вызваны директор ЦРУ Аллен Даллес и министр обороны Томас Гейтс. Большинство членов комиссии, состоявшей из 11 демократов и 5 республиканцев, хотели ограничить рамки обсуждения, сделать его максимально кратким и поверхностным, чтобы оно по возможности закончилось реабилитацией правительства. Однако три члена комиссии — У. Морзе, Д. Кеннеди и Г. Хэмфри — открыто выражали опасения по поводу политики, проводимой правительством Эйзенхауэра; был здесь, разумеется, и расчет на то, чтобы нажить политический капитал и подорвать позиции республиканцев в избирательной кампании.

Правительство Эйзенхауэра, заявил лидер демократической партии США Эдлай Стивенсон, сделало невозможными перспективные переговоры с русскими — переговоры, имеющие жизненно важное значение для нашего существования.

Ряд сенаторов подверг резкой критике администрацию Эйзенхауэра. Никакие ухищрения, никакие ссылки на мнимые «интересы нации», ни даже многочисленные цензурные пропуски и недомолвки, которыми пестрила стенограмма заседаний сенатской комиссии, не могли полностью скрыть правду.

Пытаясь как-то оправдать роль администрации США в истории со шпионским полетом Пауэрса, государственный секретарь Кристиан Гертер заявил, что программа полетов У-2 была важной и эффективной частью разведывательной деятельности. «Мы отдавали себе отчет в том,— продолжал Гертер,— что провал любого такого полета приведет к серьезным последствиям. Однако мы посчитали, что извлекаемая из этого выгода оправдает сопряженный с нею риск». Поэтому «решение не прекращать полеты по мере приближения совещания в верхах было правильным».

На вопрос, какой же урок извлекли для себя США из истории с У-2, Гертер резко ответил: «Не допускать подобных провалов». Подводя итоги опроса К. Гертера, сенатор Гор заявил, что миллионы американцев испытали чувство унижения «в результате официальной фальсификации» фактов политики правительства США, которое продемонстрировало перед всем миром свое истинное лицо — лицо поборников вероломства и агрессии.

31 мая с секретными показаниями перед сенатской комиссией выступил «главный виновник» инцидента с самолетом У-2 шеф ЦРУ Аллен Даллес. Строгие меры предосторожности, к которым ранее прибегали для того, чтобы сохранить в тайне показания государственного секретаря, были еще более усилены. Перед заседанием весь зал проверили специальными электронными детекторами с целью обнаружения аппаратов подслушивания. Двери были завешены сукном, чтобы заглушить звук. До начала заседания фотографов не пускали даже в помещение, где обычно разрешалось фотографировать. Даллеса сопровождал один из ответственных сотрудников ЦРУ — Ричард Хелмс. Он должен был просмотреть показания директора ЦРУ и кое-что вычеркнуть на случай, если они будут впоследствии преданы огласке. Председатель комиссии Фулбрайт перед началом заседания заявил корреспондентам, что вряд ли что-нибудь из показаний Даллеса вообще появится в прессе после строгой цензуры ЦРУ. На все вопросы корреспондентов перед началом слушания Даллес отвечал улыбаясь: «Никаких комментариев!» До начала слушания Даллес сделал перед комиссией пространное, заранее подготовленное заявление, которое имелось у него только в одном экземпляре. Копии не были розданы сенаторам — считалось, что им не следует знать подробности деятельности ЦРУ.

Показания директора ЦРУ, которые он давал почти три часа, так и не были опубликованы. Однако, как было сказано, Даллес повторил свои прежние утверждения о том, что он хотел взять на себя полную ответственность за полет самолета У-2 над территорией России, но его предложение было отвергнуто Белым домом. По свидетельству Фулбрайта, в ответ на некоторые важные вопросы Даллес, пользовавшийся своего рода «неприкосновенностью» в ходе всех расследований, проводившихся конгрессом, не задумываясь, заявлял, что «он не знает» или «не желает отвечать».

2 июня на заключительном заседании сенатской комиссии по иностранным делам выступил со своими показаниями министр обороны США Гейтс. Он, как и Гертер, защищал политику шпионажа и провокаций в отношении Советского Союза и оправдывал действия американской администрации в инциденте с самолетом У-2. Показания Гейтса лишний раз свидетельствовали о том, что правящие круги США намеренно организовали полет шпионского самолета накануне совещания на высшем уровне. В ответ на вопрос сенатора Лонга: «Считаете ли вы, что было необходимо или желательно отменить полет 1 мая?» — Гейтс заявил: «По-моему, нужно было совершить этот полет 1 мая». Министр вновь говорил об У-2 как о «весьма важном средстве» для постоянного сбора сведений в глубине советской территории. Единственное, о чем откровенно сожалел Гейтс,— это то, что США вынуждены были прекратить шпионские полеты. В связи с этим он решительно настаивал на более активном использовании других методов получения информации, добывавшейся ранее с помощью У-2.

Что же касается провокационного приказа о приведении в боевую готовность американских вооруженных сил внутри страны и на многочисленных военных базах США за границей, который он отдал накануне намечавшихся переговоров в верхах, Гейтс заявил, что он «и сейчас принял бы точно такие же меры». Гейтс, однако, вынужден был признать, что Советский Союз в то время не предпринимал никакой военной активности, которая могла бы дать повод для подобного приказа. Безрассудные авантюристические действия правящих кругов США встретили явное осуждение даже со стороны многих американских законодателей. Председатель сенатской комиссии Фулбрайт прямо спросил Гейтса: «Не приходит ли вам в голову, что любой здравомыслящий человек может рассматривать этот приказ (т. е. приказ Гейтса.— Ф. С.) как провокационный акт?» Однако министр обороны США ушел от прямого ответа и продолжал настаивать, что его приказ был «актом благоразумия».

Итак, расследование в сенатской комиссии по иностранным делам подтвердило, что руководящие деятели американской администрации намеренно проводили программу провокационных шпионских полетов над территорией Советского Союза накануне совещания на высшем уровне, хотя сами признавали, что подобные полеты противоречат общепринятым нормам международного права.

Сенатор Морзе решительно потребовал, чтобы правительство отказалось от шпионских полетов. «Я весьма обеспокоен международной реакцией на нашу теперешнюю позицию,— сказал он.— Я считаю, что сейчас существует серьезная опасность того, что большая часть мировой общественности отвернется от нас, если мы не захотим совершенно однозначно показать, что ни один орган нашего правительства не будет заниматься воздушным шпионажем».

28 июня председатель сенатской комиссии по иностранным делам У. Фулбрайт, подводя итоги расследования, констатировал, что вследствие полета американского шпионского самолета накануне встречи глав правительств престиж и влияние Соединенных Штатов на международной арене «резко упали». «Чтобы восстановить свои позиции в мире, мы должны признать ошибки и изучить их причины». Далее он заявил, что «приказ о проведении полета самолета У-2 1 мая был серьезной ошибкой» и что действия, предпринятые Соединенными Штатами после провала полета, «были второй ошибкой». Но «самая серьезная ошибка,— подчеркнул Фулбрайт,— была допущена, когда президент взял на себя ответственность за полет У-2. Все эти ошибки, отмечал Фулбрайт, были связаны между собой и каждая последующая усиливала пагубные последствия предыдущей. «Глава государства,— сказал сенатор, — воплощает в своем лице суверенитет и достоинство страны. Совершенно недопустимо, чтобы глава одного государства покушался на суверенитет другого, и еще менее допустимо, чтобы он утверждал свое право поступать таким образом». Развивая эту мысль, Фулбрайт заявил: «Мне кажется совершенно ясным, что если главы государств начнут брать на себя право нарушать суверенитет другого государства, то нормальные международные отношения станут невозможными, как это и случилось в Париже в прошлом месяце (т. е. в мае 1960г.— Ф. С.). На протяжении всей истории международных отношений преднамеренное присвоение такого права главой одного государства считалось чрезвычайно серьезным недружественным актом».

Судебный процесс в Москве

17—19 августа 1960 г. в Москве, в Колонном зале Дома союзов, состоялся открытый судебный процесс по уголовному делу гражданина США Гарри Френсиса Пауэрса, 1929 г. рождения, уроженца г. Бур дайна, штат Кентукки, преданного суду по статье 2 Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» 11.

Судила Пауэрса Военная коллегия Верховного Суда СССР. На суде присутствовали многочисленные представители трудящихся столицы, видные государственные и общественные деятели, юристы Англии, Франции, Индии и других стран, члены дипломатического корпуса, военные атташе иностранных государств, 250 советских и зарубежных корреспондентов.

После оглашения обвинительного заключения подсудимый Пауэрс на вопрос председательствующего, признает ли он себя виновным в предъявленном ему обвинении, ответил: «Да, признаю».

В ходе судебного заседания Пауэрс дал подробные показания об обстоятельствах, связанных с заранее тщательно подготовленным вторжением в воздушное пространство CCCР 1 мая 1960 г. Виновность Пауэрса подтверждалась вещественными и письменными доказательствами, заключениями экспертов и показаниями свидетелей.

Неоднократные вторжения американской авиации в воздушное пространство СССР, и в частности организованный ЦРУ полет самолета «Локхид У-2» 1 мая 1960 г., могут расцениваться как акт агрессии, попирающий нормы международного права и высокие принципы Устава ООН.

На судебном процессе было убедительно показано, что при достигнутом к тому времени уровне развития военной техники, а также в условиях, когда США, как об этом неоднократно заявляли руководители Пентагона, постоянно держат в воздухе дежурные бомбардировщики с грузом атомных бомб, разведывательные полеты с фотографированием возможных объектов бомбардировки и выявлением радиолокационных установок являются составным элементом военно-воздушного нападения. При указанных условиях вторжение иностранного самолета в пределы СССР всегда может служить признаком начинающегося вооруженного нападения. Более того, нет никакой гарантии, что любой такой самолет, появляющийся над советской территорией, не несет на борту смертоносного груза.

Агрессивные, провокационные действия правящих кругов США, выразившиеся во вторжении американского военного самолета в воздушное пространство СССР, ставили под прямую угрозу всеобщий мир. В условиях наличия у некоторых государств ядерного оружия и средств почти молниеносной доставки его к цели агрессивный акт, предпринятый США 1 мая, мог бы привести к тягчайшим последствиям.

Хотя на сбитом самолете отсутствовали опознавательные знаки его государственной принадлежности, эксперты на основании изучения остатков самолета и находившейся на нем аппаратуры пришли к заключению, что этот самолет являлся дозвуковым разведчиком типа У-2 американской фирмы «Локхид» с одним турбореактивным двигателем. На аппаратуре и частях самолета были обнаружены знаки различных фирм США. Согласно этим знакам турбореактивный двигатель изготовлен, например, фирмой «Прат-Уитни», агрегаты запуска и электропитания — фирмами «Гамильтон стандард» и «Дженерал электрик». Кроме того, на аппаратуре имелись обозначения, указывающие на ее принадлежность военному ведомству США.

Материалы следствия документально подтвердили лживость первоначальных утверждений представителей американской администрации, будто сбитый под Свердловском «Локхид У-2» являлся гражданским самолетом, который занимался метеорологическими исследованиями. На изъятом у подсудимого удостоверении личности № 288068 на имя Гарри Френсиса Пауэрса имелась эмблема Пентагона с надписью: «Министерство обороны. Соединенные Штаты Америки». На вопрос: «Означает ли наличие такого удостоверения, что вы были летчиком американских ВВС?» — Пауэрс ответил: «Это означает, что я работал в военно-воздушных силах США в качестве гражданского летчика». Далее Пауэрс показал, что примерно в апреле 1960 г. авиабазу Инджирлик посетил начальник штаба американских ВВС генерал Томас Д. Уайт, который специально приезжал для инспектирования подразделения «10—10». Дважды на ней был командующий ВВС США в Европе генерал Эверест. Наведывались туда и другие американские генералы. Таким образом, сбитый 1 мая 1960 г. самолет-разведчик типа «Локхид У-2» принадлежал военному ведомству США.

Приобщенными к делу вещественными доказательствами и показаниями подсудимого установлено, что Пауэрс выполнял порученное ему преступное задание. Результаты экспертизы остатков фотооборудования самолета У-2 и отснятых фотопленок подтвердили разведывательный характер этого оборудования и разведывательные цели самого полета. На негативах имелись изображения промышленных и военных объектов СССР — заводов, складов, нефтехранилищ, путей сообщения, железнодорожных мостов и станций, линий электропередач, аэродромов, мест расположения войск и военной техники. Эти снимки давали возможность определить характер промышленных предприятий, конструкцию железнодорожных мостов, число и типы самолетов на аэродромах, особенности и назначение военной техники.

Экспертиза радиотехнической аппаратуры и записей на магнитофонной ленте, найденных на месте падения самолета, установила, что все блоки радиоаппаратуры снабжены условными индексами MP с соответствующими условными номерами, указывавшими на то, что эта аппаратура была собственностью военного министерства США и считалась особо секретной. Приборы были предназначены для сбора сведений о построении системы радиотехнического обеспечения ПВО Советского Союза и отдельных городов, крупных промышленных и административных центров нашей страны.

Показания Пауэрса о том, что па его самолете имелось взрывное устройство, были подтверждены в ходе судебного процесса вещественными доказательствами и заключениями экспертов. Блок подрыва был изготовлен фирмой «Бекман-Уитлей» (модель 175-10А). Разрушительная сила примененного взрывного вещества должна была обеспечить при взрыве полное разрушение самолета и уничтожение приборов и оборудования.

Анализ полетной карты показал, что самолет от аэродрома Пешавар до района Свердловска следовал по заданному маршруту. На карте имелись отметки на включение и выключение определенных агрегатов и аппаратуры на самолете во время полета над территорией СССР, причем отмечены участки маршрута, где внимание летчика должно было быть повышено.

Таким образом, исследованные и изученные экспертной комиссией документальные данные дали основание сделать вывод, что сбитый американский самолет являлся специально подготовленным воздушным разведчиком, имевшим задачу пересечь всю территорию СССР от района Памира до Кольского полуострова в целях разведки военных и промышленных объектов, важных районов страны с помощью их фотографирования. По заключению экспертов, сведения, собранные Пауэрсом в советском воздушном пространстве, составляли государственную и военную тайну СССР, охраняемую законом.

Военная коллегия Верховного Суда СССР установила, что выполнение Пауэрсом полученных заданий было бы невозможным без использования военных баз и аэродромов США, расположенных на территории соседних с СССР государств — Турции, Ирана, Пакистана и Норвегии,— так как дальность полета У-2 не позволяла ему оперировать с собственной территории США. Полет Пауэрса доказал, что, связав Турцию, Иран, Пакистан, Норвегию и другие страны двусторонними военными соглашениями и создав на их территории военные базы для опасных провокационных действий, американское правительство тем самым превратило эти страны в соучастников агрессии.

Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР признала установленным, что подсудимый Пауэрс в течение длительного времени являлся активным секретным агентом ЦРУ. Непосредственно выполняя его шпионские задания против СССР, Пауэрс пытался собрать сведения стратегического значения, составляющие государственную и военную тайну, чем совершил тяжкое преступление. Вместе с тем, оценивая все обстоятельства данного дела, учитывая признание Пауэрсом своей вины и его раскаяние в содеянном, исходя из принципов социалистического гуманизма, военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Гарри Френсиса Пауэрса на основании статьи 2 Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» к лишению свободы на 10 лет, с отбыванием первых трех лет в тюрьме.

Возвращение в США

10 февраля 1962 г. на мосту Глиникер-брюкке, что соединяет столицу ГДР с Западным Берлином, был произведен обмен арестованного в Нью-Йорке в 1957 г. советского разведчика Абеля на осужденного в СССР американского шпиона Пауэрса. Встречали Пауэрса работники службы безопасности ЦРУ, доставившие его затем в Эшфорд-Фармс, на восточном побережье Мэриленда. Это было большое частное имение в районе Оксфорда, окруженное высоким проволочным забором, охраняемое немецкими овчарками и немалым числом служащих ЦРУ. Первой была встреча с врачом-психиатром, в задачу которого входило определить, не отравили ли Пауэрса в СССР и в какой степени он подвергся там «промыванию мозгов».

В связи с возвращением Пауэрса в США накал общественного мнения, подогреваемого «большой прессой», достиг апогея. Как должна Америка относиться к человеку, который провалил задание? Почему, зная, что ни он, ни У-2 не должны попасть в недружественные руки, он не подорвал себя и самолет? «Он не герой, и его не следует считать таковым. Белый дом вполне прав, что не приглашает его для встречи с президентом»,— писала «Ньюсдей».

Вскоре «Нью-Йорк таймс» сообщила, что после опроса Пауэрса ЦРУ созывает специальную комиссию, «чтобы расследовать обстоятельства захвата Гарри Френсиса Пауэрса советскими властями и гибели разведывательного самолета У-2 в Уральских горах».

Руководил следственной комиссией отставной судья Федерального апелляционного суда Е. Барретт Преттимен. Слушание должно было проводиться «дома», в штаб-квартире ЦРУ в Вашингтоне, без участия прессы и публики.

ЦРУ, как сообщит потом Пауэрс, было больше всего озабочено тем, не сказал ли он во время следствия в Москве что-нибудь «относительно некоторых других секретных операций управления». По поведению сотрудников ЦРУ, по характеру интересовавших их вопросов у Пауэрса сложилось мнение, что их усилия были направлены также на То, чтобы вывести из-под удара собственное ведомство и переложить ответственность, свалить вину на кого-либо другого.

Несколькими днями раньше Пауэрс был доставлен по адресу 2430 Е-стрит для встречи с Алленом Даллесом. К тому времени Даллеса на посту директора ЦРУ заменил Джон Маккоун. Но он еще сдавал дела. По словам Пауэрса, это была довольно странная встреча. Даллес приветствовал его с некоторым смущением, они поздоровались за руку, и тот заметил с гримасой, что довольно много слышал о Пауэрсе. На заявление последнего, что он рад возвращению в США, Даллес ответил, что читал доклады по опросу, и заключил эту часть разговора фразой: «Мы гордимся тем, что вы сделали». Пауэрс считал, что бывший шеф центральной разведки просто «хотел встретиться со шпионом, который доставил ему столько хлопот и неприятностей». Но у Даллеса, конечно, были свои расчеты, и они были связаны не только с тем, чтобы защитить престиж ЦРУ, но и с желанием восстановить поколебленную веру в предложенную им и одобренную правительством США программу шпионских полетов У-2. Таким образом, руководители ЦРУ были заинтересованы в реабилитации Пауэрса.

Коллеги Пауэрса в доверительных беседах убеждали его, что слушание — чистая формальность и затеяно с целью дать что-нибудь прессе, чтобы «ослабить накал страстей».

Что касается самого ЦРУ, то для пего Пауэрс был уже полностью «проверен». Ему откровенно намекали, что он предстал бы в более благоприятном свете, если бы мог сообщить конкретно, что «утаил от русских». Вместе с тем он не мог обсуждать с несведущими людьми некоторые вопросы, например связанные со «специальными» заданиями. Публично на них никогда не делалось никаких намеков. И они все еще были «политическим динамитом». Любая утечка информации по этим вопросам даже по прошествии нескольких лет могла иметь нежелательные международные последствия.

«Что же я могу сказать Преттимену?» — спросил Пауэрс одного из представителей ЦРУ. Совет был таков: «Руководствуйтесь собственным благоразумием». Из этого Пауэрс сделал вывод: «специальные» операции не должны быть упомянуты.

«Специальные» операции — это те особые задания, выполнение которых началось 27 сентября 1956 г. Тогдашний начальник авиабазы Инджирлик в Турции полковник Перри поручил Пауэрсу совершить в этот день полет над Средиземным морем, чтобы разведать действия союзников США по агрессивным блокам. Он должен был наблюдать и фотографировать скопления двух и более военных кораблей. Корабли, которые «искала» разведка США, были английскими, французскими и израильскими. Пауэрс летел по заданному маршруту, достиг острова Мальта и возвратился на базу. В полете ему удалось засечь несколько военных кораблей и сфотографировать их. С воздуха он не мог опознать их национальную принадлежность, но как только аэрофотопленку обработали, ему было сказано, что задание он выполнил успешно. «Хотя я и шпионил в прямом смысле слова за кораблями трех дружественных стран, — писал Пауэрс,— я не чувствовал никаких угрызений совести... Со временем «специальные» задания стали регулярными». Поскольку Пауэрс лучше других летчиков был подготовлен в области навигации, именно на него и возложили выполнение многих из этих заданий. Немало полетов совершалось над Израилем и Египтом, и они становились все интенсивнее.

Напомним, что это было время подготовки и осуществления тройственной вооруженной агрессии против Египта. Соединенные Штаты, руководимые своекорыстными расчетами, фактически подталкивали тогда Англию, Францию и Израиль на войну против Египта. Израильское правительство усиленно готовилось к агрессии и против других своих арабских соседей. После провала тройственной агрессии полеты

У-2 продолжались. При этом интересы ЦРУ далеко не ограничивались только Египтом и Израилем.

В январе 1957 г. президент Эйзенхауэр обратился к конгрессу со специальным посланием о политике США в странах Ближнего и Среднего Востока. Оно изобиловало выпадами против Советского Союза и «международного коммунизма». Оценивая положение в этом районе как критическое и упирая на то, что здесь находится две трети мировых запасов нефти и что Ближний Восток «связывает Европу с Азией и Африкой», президент потребовал разрешения использовать на Ближнем и Среднем Востоке американские вооруженные силы, когда он сочтет необходимым, не испрашивая, как это предусмотрено конституцией, санкции конгресса в каждом отдельном случае. Государственный секретарь Джон Фостер Даллес открыто признавал, что эта новая доктрина предварительно не согласовывалась с Англией и Францией. В основе «доктрины Эйзенхауэра» лежал тезис о том, что на Ближнем и Среднем Востоке в результате подрыва влияния Англии и Франции образовался некий «вакуум», который должны заполнить Соединенные Штаты. Участвовало в этом и ЦРУ. Если на Ближнем и Среднем Востоке возникал вдруг очаг, «угрожающий» американским интересам, У-2 не выпускали его из поля зрения. Когда очаг становился «горячим», над ним летали чаще. Но и после того как он «охлаждался», полеты продолжались. «Мы следили за Сирией,— свидетельствует Пауэрс,— независимо от того, происходят ли там военные действия или нет, чтобы держать под контролем нефтепроводы, находившиеся под угрозой. Ирак, другой очаг неприятностей, также периодически был объектом нашего наблюдения, как и Иордания. Саудовская Аравия представляла меньший интерес. Но мы пролетали и над ней... В течение 1959 года, когда вспыхнули волнения в Йемене, я летал и туда...»

В этом, в частности, и состояли «специальные» операции, начавшиеся осенью 1956 г. и продолжавшиеся по 1960 г.

6 марта Пауэрс должен был предстать на открытом заседании перед комиссией сената по вооруженным силам. Перед этим планировалось опубликовать доклад Преттимена. Наконец, в сенатской комиссии при закрытых дверях до Пауэрса должен был выступить сам директор ЦРУ Джон Маккоун, чтобы в целях реабилитации Пауэрса «ориентировать сенаторов в тех сторонах инцидента, которые все еще являлись секретными».

Накануне сенатских слушаний в прессу было передано «Заявление относительно Гарри Френсиса Пауэрса». В заявлении говорилось, что на основании всей имеющейся информации следственная комиссия, рассматривавшая дело Пауэрса, директор ЦРУ пришли к выводу, что Пауэрс вел себя согласно условиям контракта и данным ему инструкциям. При этом делалась ссылка на мнение специалистов по аэродинамике и аэронавтике, изучавших описание Пауэрсом случившегося с ним. Заканчивалось заявление сообщением, что в соответствии с изложенным «сумма, причитающаяся Пауэрсу по условиям его контракта, будет ему выплачена». Тон выступлений печати менялся. «Пауэрс реабилитирован ЦРУ» — гласили газетные заголовки.

Наступил черед слушаний в сенате. За несколько часов до их начала Пауэрса известили о том, что «произошло изменение в планах» — он был приглашен в Белый дом для встречи с президентом. Когда уже ожидали машину, чтобы ехать на Пенсильвания-авеню, 1600, пришло другое сообщение: звонили из Белого дома, прием отменен. Несмотря на просьбу руководителей ЦРУ, сменивший Эйзенхауэра в Белом доме Джон Ф. Кеннеди, не будучи уверен в том, как пройдет слушание в сенате, очевидно, не захотел рисковать и оказаться в числе тех, кто мог и проиграть.

Председатель комиссии по вооруженным силам Ричард Б. Рассел заблаговременно снабдил ЦРУ, не без настояния последнего, перечнем вопросов, которые он намерен задать Пауэрсу вначале, чтобы ослабить напряженность. После этого Пауэрс должен был быть готов к тому, чтобы точно описать, что случилось с ним во время полета 1 мая. Все остальное — это уже было его дело. Члены комиссии могли задавать любые вопросы, какие пожелают.

В то же утро давал свои показания на закрытом заседании комиссии директор ЦРУ Маккоун. Никакой информации об этом в печать не просочилось. Но, судя по общей атмосфере, царившей в сенате, Маккоуну в ходе изложения сути дела удалось убедить членов комиссии в «исключительной полезности» для США программ разведывательных полетов У-2. Сразу же после показаний директора ЦРУ председатели комиссий по вооруженным силам сената и палаты представителей опубликовали заявление о реабилитации Пауэрса, подготовив тем самым благоприятную почву для его выступления перед сенатской комиссией, где после опроса Пауэрса также было заявлено, что он действительно вел себя согласно обязательствам его контракта с ЦРУ.

Пауэрса известили, что пока он не примет окончательного решения о своем будущем — возвратиться ли к обычной службе в ВВС или принять предложение Келли Джонсона о работе летчиком-испытателем в фирме «Локхид»,— он может оставаться в штабе ЦРУ в Лэнгли. Его обязанности не были уточнены, за исключением того, что часть времени он, вероятно, будет проводить в учебном секторе за инструктажем летчиков самолета У-2, особенно на случай, если кому-либо из них придется оказаться в плену. Работая в ЦРУ, Пауэрс был в курсе разработки программ полетов У-2 и знал, что летчики ВВС, подчиненные стратегическому авиационному командованию США, совершают полеты над Кубой. В октябре 1962 г. Пауэрс переходит на работу в компанию «Локхид» в качестве летчика-испытателя.

ЦРУ, находившееся в то время под огнем критики в связи с предпринятой им новой опасной авантюрой — вооруженным вторжением на Кубу, чтобы несколько отвести от себя гнев общественного мнения, вносит коррективы в свои отношения с Пауэрсом. Оно молчаливо согласилось с решением командования ВВС, которое, вопреки хранившемуся в архивах ЦРУ документу, утвержденному в свое время министром военно-воздушных сил Дональдом Куорлсом, не засчитало Пауэрсу в выслугу лет время службы в ЦРУ. По этой же причине ему не был вручен крест «За летные боевые заслуги», которым он был награжден в 1957 г. 20 апреля 1963 г. на секретной церемонии в районе Лос-Анджелеса ряд летчиков, участвовавших в программе У-2, были награждены «Звездой разведки», одной из самых высоких наград ЦРУ. На этой церемонии присутствовали Келли Джонсон и некоторые другие лица, работавшие с Пауэрсом. Сам Пауэрс на эту церемонию приглашен не был [«Звезду разведки» Пауэрсу вручили лишь два года спустя, хотя приложенный к медали документ датирован 20 апреля 1963 г. В представлении было сказано, что его награждают за «храбрые действия» и «доблесть», проявленные до 1960 г]. В октябре 1969 г. Келли Джонсон уведомил Пауэрса о том, что работы по испытанию У-2 стало меньше и что с начала 1970 г. его услуги «Локхиду» больше не понадобятся.

2 августа 1977 г. в американской печати появилось сообщение о том, что Гарри Френсис Пауэрс, бывший пилот ЦРУ, который в 1960 г. совершил шпионский полет над территорией Советского Союза, погиб в вертолетной катастрофе близ Лос-Анджелеса.