Если совершено убийство

Глава 18

«Это все равно что бросать курить, — подумал Уэксфорд, не без трудностей избавившийся от этой привычки несколько лет назад. — Ты словно заболеваешь, пытаешься сопротивляться; в какой-то момент тебе это даже надоедает, но стоит кому-то где-то закурить, или, хуже того, прямо у тебя под носом, и ты снова на крючке: жаждешь, страстно желаешь снова вернуться к старой привычке». Именно это и проделал с ним Тил, хотя он еще не закурил сигарету. Пытаясь подавить волнение — это отвратительное и страшно раздражавшее его волнение, — Уэксфорд спросил:

— Какой священник?

Еще более усугубляя раздражение, Тил отклонился от темы.

— Вообще-то я только теперь понял это, — принялся объяснять он, — в ее произношении было что-то необычное и даже забавное. В свое время я обратил на это внимание и тут же упустил из виду — вы понимаете, что я имею в виду. Она говорила совершенно без акцента.

— Я тоже говорю без акцента, — поспешно заметил Уэксфорд. Тил засмеялся:

— Это вы так думаете. Вы не можете слышать эту едва уловимую картавость, свойственную жителям Сассекса, так же как и я не слышу некоторую манерность, которой отличаются люди моей профессии, пока специально не прислушаюсь. Вспомните сами: Пегги говорит на южнолондонском наречии, Фил пытается придать своему кокни внешний лоск, ваш суперинтендент — явно выпускник Трипити-колледжа[16]. Чтобы определить это, вовсе не обязательно быть Генри Хиггиисом. Каждый имеет определенные особенности речи, полученные им или от родителей, или из школы и университета, или из социального слоя, к которому он принадлежит. Однако Лавди говорила совершенно без акцепта.

— А как это связано с упомянутым священником?

— К этому подойдем позже. Я много размышлял, задавая себе вопрос, кто же эти редкие существа, говорящие на английском языке без акцента? Ими, к примеру, могут быть слуги старой школы. Когда-то существовал целый класс слуг, которые говорили именно на таком монотонном английском, безо всяких модуляций или интонаций. Родители, которые тоже в свое время были слугами, обучили их такому языку, потому что знали, что для хозяев кокни неприемлем. Кто еще? Может быть, дети, воспитывающиеся в институтах; люди, проведшие многие годы жизни в больницах или же в закрытых сообществах.

У Уэксфорда терпение было на исходе.

— Воспитывавшиеся в институте?..

— Ну? Продолжайте! Вы ведь детектив. Припоминаете мой рассказ о том, как она ходила в церковь «Детей Апокалипсиса»?

— Лавди не может быть одной из них — она работала в телемагазине, а они не признают телевидения и не читают газет.

— Вот вам и причина, по которой она не контактировала с родителями. Вам не кажется? В любом случае, ее отец не мог с ней контактировать. А это тот самый Морган, который был священником и которого осудили. Он — в тюрьме.

Наступила театральная пауза. Уэксфорд думал, что больше никогда не будет заниматься этим делом, не будет снова испытывать трепет и страх охотника, выследившего добычу. Теперь же ощущал новый выброс адреналина в кровь, по спине пробежала дрожь.

— У меня есть альбом с вырезками, — продолжал Тил. — Я хочу сказать, что собираю вырезки из газет с публикациями обо мне, но иногда бывает так, что не вырезаю статьи целый год, так что накапливается целая куча газет. Так вот, пару вечеров назад, чтобы убить время, я снова принялся вырезать эти статьи и на обратной стороне одной из фотографий обнаружил рассказ об этом Моргане, о рассмотрении его дела в мировом суде.

— Эта вырезка с вами?

— Я вас умоляю! У меня выезд в высший свет на такую свадьбу! Как говорил Уайльд, — тут Тил манерно изогнулся, специально, чтобы досадить, подумал Уэксфорд, и подобным женскому голосу фальцетом произнес: — «В хорошо сшитом платье не бывает карманов». — Он посмеивался над крушением планов инспектора. — В любом случае она — в моем альбоме, а внизу страницы, естественно, — материалы судебного дела. Теперь вам будет работа!

— Когда состоялся этот суд, мистер Тил? — едва сдерживаясь, поинтересовался Уэксфорд.

— В марте прошлого года. Моргана обвиняли в многоженстве, непристойном поведении в отношении пяти женщин, — представляете, какой смелый мужчина! — а также половых сношениях с четырнадцатилетней девочкой. Правда, я не знаю, что конкретно это означает, но, думаю, вам известно лучше меня. Дело было передано в суд присяжных. — Тил посмотрел на часы. — Господи, я не должен опаздывать, не то окажусь на заднем ряду. Я должен предстать перед достопочтенной Дианой во всем блеске.

— Благодарю вас, мистер Тил. Вы очень помогли. Есть еще кое-что. Вы говорили, будто Лавди спрашивала вас о том, заслуживают ли доверия Джонни и Пегги. Что она хотела доверить им?

— Ему, вы хотите сказать. Думаю, она была влюблена в него.

Уэксфорд удивился:

— Так могла бы поступить женщина лет пятидесяти, но не молодая девушка. Я задаю себе вопрос: какую ценность она собиралась доверить кому-то?

— Этот вопрос придется решать вам самому, потому что мне пора идти.

— Да, конечно. Благодарю, что пришли.

После ухода Тила комната для допросов снова превратилась в маленькую мрачную пору. Уэксфорд вышел в коридор и стал подниматься по лестнице. Внезапно он подумал, что теперь может преодолевать лестничные пролеты не переводя дыхания.

Безусловно, информация, предоставленная Тилом, была большой удачей; передав ее, он сможет восстановить свою репутацию в глазах Говарда и Бейкера, и не потому, что он сам сделал что-то, а просто выслушал человека, да еще и с неохотой. Но теперь это не важно. Он просто расскажет им то, что сказал ему Тил, а дальше пусть сами работают. Хотя… Хотя можно отложить на полчасика передачу этой информации и использовать это время на то, чтобы самому изучить эти материалы в библиотеке полицейского участка.

Если у них, конечно, есть библиотека. На верхней площадке лестницы он встретил полицейского — кажется, это был сержант Нолан — и спросил его. Тот ответил, что библиотека есть и находится ниже, на четвертом этаже справа.

В библиотеке он встретил Памелу и Д. С. Дайнхарта: оба с серьезными и поглощенными работой лицами студентов, попавших в Британский музей, изучали подшивки газет. Взглянув на Уэксфорда, они поприветствовали его и снова погрузились в свои занятия, больше не обращая на него внимания. Ему понадобилось не больше десяти минут для того, чтобы найти то, что было нужно: материалы о судебном процессе против Моргана в суде присяжных.

Публикация в «Ньюс оф зе уорлд» была выдержана в свойственной ей вызывающей манере: в ней обращалось внимание на самые жареные факты; «Пипл» опубликовала в связи с этим ядовитую статью о коррупции среди священнослужителей; «Обсервер», держа нос по ветру, изобразил дело в виде истории о шантаже муниципального советника. Для сбора фактов и фотографий Уэксфорд предпочел «Тайме» и «Санди экспресс».

Александр Уильям Морган расстался с женой за несколько лет до совершенных им преступлений и проживал рядом с церковью на Артуа-роуд, Кембервелл, жена же осталась в некогда супружеском доме неподалеку от Айви-стрит. Очевидно, трещина в их отношениях появилась после того, как он получил вызов и стал пастырем Кембервеллской церкви. Морган старался очень постепенно привнести в мрачное, отрицающее все радости жизни кредо «Детей Апокалипсиса» некоторый либерализм, хотя из-за оппозиции консервативных церковнослужителей не пошел дальше того, что заставил некоторых из них поверить: смотреть телевизор и слушать радио — не грех, что те тайно и делали у себя дома.

В сексуальном плане он оказался более удачлив, хотя успех этот был пугающим. Доказательство тому — целая вереница женщин, включая мисс Ханну Петерс, на которых он женился (именно вступление с ними в брак и вменялось ему в вину). Церемонию бракосочетания Морган придумал сам и выступал на ней как в роли жениха, так и в роли священника, совершавшего обряд. Другие девушки, включая и четырнадцатилетнюю, глубоко проникнувшись предложенной Морганом философией, считали себя его женами. Он обращался с ними нежно и ласково. Они говорили, что внушаемые им мысли, а также тесная связь с ним были гарантией более счастливой вечной жизни по сравнению с теми из «Детей Апокалипсиса», к которым он меньше благоволил. Только когда он попытался заигрывать с более взрослыми женщинами, все это выплыло наружу. Моргана посадили в тюрьму на три года, при этом он протестовал, заявляя, что проявил к этим женщинам особое благоволение.

Уэксфорд выписал имена всех женщин-свидетельниц, затем изучил фотографии, но лишь одна привлекла его внимание: снимок самой церкви на Артуа-роуд. Увидев, что Памела закончила свою работу, он кивком подозвал ее к себе:

— Вы возвращаетесь в офис мистера Форчуна?

Памела кивнула.

— У него есть моментальный снимок Лавди Морган…

— Да, сэр, я знаю, о чем вы говорите.

— Я хотел бы узнать, не могли бы вы попросить его прислать этот снимок мне сюда?

Именно так. Это был единственный путь: Говард, конечно, принесет снимок сам, узнает из газет, что у Моргана было две дочери, и дело перейдет из рук Уэксфорда к нему. Ему даже стало немного неинтересно, что удалось обнаружить Лавди таким совершенно лишенным драматизма способом.

Ожидая появления Говарда, он просмотрел другие фотографии Моргана — круглолицего сорокашестилетнего провинциального очкарика. На одном из снимков он был с женой и двумя толстенькими маленькими девочками, одной из которых должна была быть Лавди: на другом — Ханна Петерс — обыкновенная женщина, снятая среди служанок, с цветной лентой, стягивающей сзади ее кудрявые волосы.

Почувствовав цветочный запах духов Памелы, Уэксфорд оглянулся и увидел ее рядом с собой.

— Мистер Форчун уехал в суд, мистер Уэксфорд, и оставил сообщение, что после этого он сразу же отправится в больницу Святого Биддалфа сделать рентгеновский снимок ступни…

— Но вы принесли фотографию? — прервал ее Уэксфорд.

— Она лежала у него на столе, сэр, и, поскольку вам нужна, я уверена, что мистер Форчун не стал бы…

— Большое спасибо, Памела, — поблагодарил Уэксфорд.

Когда он брал снимок, рука его, как ни странно, дрожала. Положив его рядом с фотографией церкви Моргана на Артуа-роуд из «Санди экспресс», он понял, что его предположение было верным. На газетном снимке церковь была снята полностью, а на моментальном — только ее угол, однако на обоих хорошо просматривались одни и те же запыленные кусты, кирпичная стена, та же самая перекрывающая плита, а то, что на моментальном снимке казалось деревянным столбом, на самом деле оказалось частью двери.

На снимке из газеты девушки не было. Уэксфорд был уверен, что Морган предложил позировать девушке — своей дочери? одной из своих «невест»? — перед церковью и фотографировал ее сам. Он вернул фотографию Памеле и, погруженный в размышления, вышел из библиотеки.

Что теперь? «Пойти за Памелой и оставить Говарду сообщение», — говорило ему разумное и рассудительное «я». Или встретиться с Бейкером (инспектор должен был скоро вернуться из суда)? Уэксфорд испытывал отвращение от одной только мысли довериться Бейкеру, представил себе его скривившийся, четко очерченный рот с выражением «я не буду учить этого старого отсталого консерватора».

В последнее время он много ошибался, но на этот раз ошибки не будет. Никто не узнает о его безумной идее, если не поднимать тревоги, не получив доказательств. Не важно, даже если придется потерять это время, никто, кроме него самого, об этом не узнает. Они будут думать, что он отправился смотреть достопримечательности — Смитфилд или Биллингсгейт, как советовал ему Бейкер.

Уэксфорд мог быть тем, кем иногда становятся полицейские на пенсии: частным детективом. От этой мысли ощущался привкус горечи, Поэтому он отбросил ее прочь. Не старый и не на пенсии, а свободный, проводящий собственное расследование и не связанный никакими обязательствами. Никакого водителя, чтобы возить его, никакого сержанта для сопровождения и никакого начальника, перед которым нужно отчитываться. Он не собирался долго утаивать эту важную информацию, так что, если до вечера у него ничего не получится, передаст ее Говарду и уедет.

Было ровно половина двенадцатого; дождь продолжал лить — видимо, сегодня он не собирался прекращаться, а Уэксфорд забыл зонт на Тереза-стрит. С совершенно не свойственной ему экстравагантностью он купил новый зонт и бодро, словно юноша, зашагал к станции метро «Элм Грин».