Эстетика Канта

ПРОБЛЕМА ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ В ФИЛОСОФИИ КАНТА

Проблемы эстетики наиболее последовательно и многосторонне рассматриваются Кантом в его «Критике способности суждения», общей задачей которой было исследование целесообразности природы и способов ее отражения человеком. Эта «Критика», третья по счету, завершала построение философской системы и была написана в целях объединения науки и этики.

Принципы и возможности науки были обоснованы в «Критике чистого разума». В «Критике практического разума» были установлены природа и цели разума, который обусловливал постулаты этики. Таким образом, кантовская философская система в противоречии с предшествующей ей традицией основывалась не на дифференциации структуры объекта (будь то природа, материальная или идеальная субстанция и т. д.), а на своеобразии структуры субъекта, на различении основных свойств человеческой психики или души[1].

Основными свойствами души Кант считал способность познания, желания, а также возможность испытывать чувство удовольствия и неудовольствия. Они осуществляются соответствующими им высшими органами — рассудком, разумом и способностью суждения, действующими на основе своих априорных принципов каждый в своей сфере: рассудок — применительно к природе, разум — к свободе или практическому поведению человека, а рефлектирующая способность суждения — к искусству.

«Критика способности суждения», хотя и написана последней, помещается Кантом между двумя предыдущими «Критиками» и призвана объединить в одно системное целое рассмотрение природы как мира явлений и свободы как проявления в душе и поведении человека свободы, независимой от мира явлений природы и обусловленной закономерностями, действующими в области сверхчувственного и, следовательно, непостигаемого мира «вещей в себе». Ибо, по Канту, «область понятия природы под одним законодательством и область понятия свободы под другим совершенно обособлены друг от друга глубокой пропастью… Понятие свободы ничего не определяет в отношении теоретического познания природы; понятие природы точно так же ничего не определяет в отношении практических законов свободы; и в этом смысле невозможно перекинуть мост от одной области к другой»[2].

В этом противопоставлении мира материального и мира духовного отразился общий недостаток домарксовой философии, ее неспособность попять сознание как свойство или функцию высшей формы организации материи — мозга человека. Поэтому попытками «связать» духовное и материальное, вернее, теоретически обосновать эту очевидную связь в человеке и различаются по своим оттенкам многочисленные идеалистические направления в философии прошлого и настоящего.

Кант стремился обосновать связь и взаимодействие духовного и материального посредством своего учения о целесообразности. Он считал, что основания для человеческой деятельности хотя и лежат в мире сверхчувственном, действия людей происходят в мире явлений (так как человек — тоже явление), которые на основе приписываемой им целесообразности или содействуют, или препятствуют действиям человека, а в конечном итоге — его свободе.

Кант утверждал, что «действие согласно понятию свободы есть конечная цель, которая <…> должна существовать, для чего и предполагается условие возможности ее в природе (субъекта как чувственно воспринимаемого существа, а именно как человека). То, что предполагает это условие a priori… дает нам в понятии целесообразности природы посредствующее попятив между понятиями природы и понятием свободы, которое делает возможным переход от чистого теоретического [разума] к чистому практическому…» (5, 196–197). Отсюда, согласно теории познания Канта, природа должна рассматриваться и теоретически, и телеологически. «Во всяком исследовании природы, — писал Кант, — разум по праву взывает сначала к теории и лишь позднее к определению цели» (5, 68). Дело в том, что научное познание, по Канту, может рассматривать природу лишь как «механический агрегат» причин и действий, причинно-следственных отношений ее явлений. Рассмотрение же природы с точки зрения ее целесообразности выходит за пределы научного познания и «допускает лишь телеологический, а никак не физико-механический способ объяснения, по крайней мере для человеческого разума» (5,91).

Только творец природы, если бы он существовал, мог знать ее цели или определяющие основания всех ее процессов и действий. Но человеку ничего не известно о существовании их, и поэтому он не имеет никакого права усматривать в природе какие-либо внутренне присущие ей, имманентные цели. Но тогда, по Канту, природа не может не представляться как мир случайных причинно-следственных явлений. Чтобы избежать этого, Кант решается на введение «тонкого антропоморфизма» как принципа рассмотрения природы, допускает возможность некоего разума, целью которого являются действия природы по аналогии с разумом человека, при помощи которого он устанавливает цели своих действий. «Цели имеют прямое отношение к разуму, будь то чужому или нашему собственному. Но чтобы усмотреть их в чужом разуме, мы должны положить в основу наш собственный разум, по крайней мере в качестве его аналога, так как без него они вовсе не могут быть представлены», — писал Кант (5, 95). Как видим, Кант пытался преодолеть недостатки механистического рассмотрения природы, и особенно живых организмов, которое благодаря успехам в естествознании XVIII в. становилось в то время господствующим методом рассмотрения природы человека и общества.

Однако механицизм все же, по справедливому утверждению В. Ф. Асмуса, «остается для Канта идеалом теоретического естествознания <…> В то же время Кант с большой настойчивостью выдвинул перед философией и перед теорией познания вопрос о целесообразности форм органической природы. Он с редкой проницательностью показал, что наука не может остановиться перед загадкой целесообразности и не вправе сложить перед ней свое оружие причинного теоретического исследования и объяснения»[3].

В настоящее время с выдающимися успехами естественных наук, исследующих сущность неорганических и органических форм природы, особенно с внедрением математических, физических, химических, кибернетических и других методов исследования структур и функции биологических организмов, становится очевидно, что телеологический принцип объяснения жизни давно отошел в прошлое. Кант был прав, когда большие надежды возлагал на науки (механику и физику), основной целью которых было установление причинно-следственных отношений явлений природы. Ибо в принципе в мире пет беспричинных явлений и процессов, и это характерно для всех форм и уровней как неживой, так и живой природы.

Однако, как показала современная наука, формы проявления причинно-следственных взаимодействий зависят от формы движения материи, на уровне которой они проявляются. Так, на уровнях механической и физической форм движения причинные связи и взаимодействия проявляются иначе, чем на уровнях биологической или общественной форм. При этом установлено, что хотя высшая форма движения и основана на низшей, однако к ней не сводится.

Особенно характерно это для биологической, а тем более для общественной формы движения. Уже биологические законы «выражают не простые суммы элементарных актов взаимодействия между молекулами, атомами, а чрезвычайно усложненные процессы, включающие тоже органически целостные группы таких актов <…> Биологические законы не являются простыми следствиями из физических законов»[4]. Закономерности же развития общества тем более не сводятся к биологическим законам. Это выяснение специфики проявления причинно-следственных отношении и законов живой и неживой природы стало возможным благодаря современным успехам естественных и философских наук.

Философские обобщения Канта опирались в первую очередь на достижения механики и физики, т. е. тех наук, которые исследовали наиболее простые формы движения материи и успехи которых в то время были наиболее очевидны. Поэтому именно их принципы исследования и были отождествлены Кантом с единственно возможным научным подходом к исследованию природы. Там же, где они оказывались бессильны, например при исследовании живых организмов, Кант предлагал использовать телеологический принцип их объяснения как «хороший эвристический принцип», который «хотя и не делает способ их возникновения более понятным», ибо им нельзя «пользоваться для объяснения самой природы» (5, 441), тем не менее все же может служить общим, априорным принципом для объяснения ее сложных явлений, а именно — живых организмов как причинно-обусловленных целями некоего «верховного существа».

Таким образом, отрицая по существу телеологическиай способ объяснения природы, как не обоснованный и научно не доказанный, Кант превращал его в условный способ рассмотрения ее высших форм и явлений. Там, где исчерпываются возможности научного (механистического) способа исследования, там, по Канту, начинается телеологический способ объяснения.

Справедливо признав механистический метод объяснения жизни недостаточным, Кант в силу ограниченности современных ему знаний о происхождении, структуре и функциях живых организмов не смог обосновать объективную необходимость предлагаемого им способа рассмотрения биологических организмов как целесообразно устроенных и функционирующих и вопрос об адекватности предполагаемого им метода предмету исследования оставил открытым.

В свете современных достижений философии и естественных наук очевидно, что рассмотрение живых организмов как целесообразно устроенных и функционирующих является одним из принципов исследования. Ибо «характер причинных взаимодействий живых систем имеет свои специфические особенности, в частности активное преломление внешних воздействий внутренними факторами, цикличность обратных причинных связей, их приспособительную направленность, включающую известную продетерминированность результатов действия, их условную и относительную целесообразность (…> Современное биологическое познание <…> отвергло «телеологический принцип», но оно подчеркнуло особую органическую детерминированность процессов живых систем, которая соответственно фиксируется в «биологическом мышлении», как функционально-целевой или просто целевой подход, как признание статистичности, вероятности знания, диалектически соединяющего необходимость и случайность процессов живых систем, их инвариантность и способность создавать новое»[5].

Отсюда то, что Кант установил как гипотетический способ рассмотрения живых организмов, современной наукой на основе иной, материалистической интерпретации используется как один из научно обоснованных подходов. Поэтому если отбросить гипотезу о верховном существе и агностицизм Канта в отношении возможностей науки постигнуть причинность в происхождении и действии живых организмов, то «сама найденная им форма, структура анализа, его подход оказываются порой неожиданно… совпадающими с тем, к чему пришла в теоретико-познавательном отношении не только физика, но и современная биология»[6].

Многие суждения Канта о характере живых организмов и методах его познания звучат вполне современно даже и терминологически. Немецкий философ писал, что органическое тело есть такое целое, которое не сводится к его отдельным органам, и в отличие от продуктов неорганической природы оно есть «нечто организованное и себя само организующее <…> органическое тело не есть только механизм, обладающий лишь движущей силой, оно обладает и формирующей силой, и притом такой, какую оно сообщает материи, не имеющий ее (организует ее), следовательно, обладает распространяющейся (fortpflanzende) формирующей силой, которую нельзя объяснить одной лишь способностью движения (механизмом)» (5, 399–400).

И современные ученые, разрабатывающие методы исследования сложных систем, констатируют, что живой организм является наиболее очевидным примером «организованной сложности».

Антиномия[7] механистического и телеологического подходов при исследовании живых организмов, сформулированная Кантом, в современной теории систем разрешается путем сочетания механистического и «организмического» подходов. Поэтому общую теорию систем можно рассматривать «как попытку объединить механистический и организмический подходы с тем, чтобы воспользоваться преимуществами каждого из них»[8]. Это диалектическое сочетание методов исследования в биологии было установлено не без учета того, что проделано Кантом в обоснование возможности использования этих методов в изучении процесса познания.

Но ограничив механистический и телеологический методы анализа явлений природы, Кант рассматривает, каким образом на основе телеологического метода можно установить субординацию или иерархию целей, которые мы приписываем природе. И здесь он различает относительную и внутреннюю целесообразность природы.

Относительной, случайной или внешней целесообразностью Кант называл такое пересечение явлений природы, каждое из которых имеет объективную или внутреннюю целесообразность, но соединение которых не является проявлением объективной необходимости, например когда обнаруживается пригодность одних явлений природы для других (рост травы для пищи животных, размножение травоядных животных для обеспечения существования хищных зверей и т. д.). По категорическому суждению Канта, «требовать таких приспособлений и ожидать от природы такой цели <…> показалось бы нам самим дерзостью и необдуманностью» (5, 394). Внутренней целесообразностью, по Канту, обладают лишь органические продукты природы, в которых «все есть цель и в то же время средство» (5,401).

Среди живых организмов, по мысли Канта, высшим является человек, который хотя и является «звеном в цепи целей природы», тем не менее есть высшее (по сравнению с другими организмами) проявление ее цели. «Здесь, на земле, человек — последняя цель творения, ибо здесь он единственное существо, которое может составить понятие о целях и из агрегата целесообразно сформированных вещей составить с помощью своего разума систему целей» (5, 459). И так как человек представляет собой последнюю, высшую цель природы, все другие цели как бы подчиняются ей. Целями же природы в отношении человека Кант считает его счастье и культуру.

Понятие счастья, по определению Канта, есть идея такого состояния человека, которое он стремится достигнуть в жизни. Но оно невозможно, так как, во-первых, человек меняет свое понятие счастья, а, во-вторых, «его природа не такова, чтобы где-либо остановиться и удовлетвориться достигнутым в обладании я в наслаждении» (5, 463). Да и практически счастья достигнуть трудно, так как человек, подобно другим животным, не избавлен от действия стихийных разрушительных сил природы — болезней, пожаров, наводнений и т. д. К этому еще прибавляются и действия людей противно их природным задаткам, которые приводят к страданиям от гнета власти, варварских войн и т. д. В результате получается, что вместо достижения счастья человек «работает над разрушением своего собственного рода» (там же).

В этом у Канта проявляется критическое отношение к современному общественному устройству, которое, правда, он рассматривает не как временное, а как постоянное условие жизни людей. Уже сама по себе фиксация того положения, что в результате своей деятельности люди приходят к противоположным результатам, свидетельствует о понимании Кантом противоречивости общественного развития, понимании, преодолевающем просветительную точку зрения на развитие общества, согласно которой разумная деятельность людей в масштабе общества неизбежно должна привести к точной реализации ее целей. В результате Кант приходит к выводу, что счастье ввиду недостижимости его не может быть целью природы в человеке. «Следовательно, — резюмирует оп, — из всех его целей в природе остается только формальное, субъективное условие, а именно способность вообще ставить себе цели и <…> пользоваться природой как средством… и это, следовательно, можно рассматривать как ее последнюю цель» (5, 464).

Способность человека ставить перед собой какие-либо цели Кант называет культурой[9]. Отсюда «только культура может быть последней целью, которую мы имеем основание приписать природе в отношении человеческого рода (а не его собственное счастье на земле…)….» (там же). Но чтобы действительно содействовать культуре человека, необходимо соединение культуры как умения, т. е. субъективного свойства человека, и воспитания (дисциплины), которое. способствует освобождению воли от деспотизма влечений и животных потребностей.

При этом Кант понимал, что развитие природных задатков, превращение их в культуру человека возможно лишь в «гражданском обществе». Ибо бел давления внешних факторов, без объективной необходимости человек не станет развивать свою культуру или свое умение ставить цели и добиваться их реализации. Философ проявил верное понимание зависимости развития способностей людей от их положения в обществе — от их принадлежности к разным антагонистическим классам общества.

«Умение, — писал Кант, — может развиваться в человеческом роде не иначе как под влиянием неравенства между людьми, так как большинство людей удовлетворяет свои потребности как бы механически, не нуждаясь для этого в особом искусстве, обеспечивая удобства и досуг других, которые занимаются менее необходимыми областями культуры — наукой и искусством — и держат первых в угнетении, оставляя на их долю тяжелый труд и скудные удовольствия, хотя и на этот класс постепенно распространяется кое-что из культуры высших классов» (5, 465).

Кант постиг противоречивость общественного развития, в котором отрицательные стороны диалектически связаны с положительными.

Кант вскрывает некоторые общественные противоречия, в условиях и в зависимости от которых протекает культурная, т. е. целесообразная, деятельность людей. Его замечания по этому поводу свидетельствуют, что Кант прозорливо увидел многие недостатки феодального общества и зарождающихся в нем буржуазных общественных отношений. И тем не менее он считал, что при всех недостатках и противоречиях, в которых находится человек в гражданском обществе, целью природы в отношении человека является его культура. Но так как культура есть способность человека ставить цели и действовать согласно нм, используя при этом окружающую природу как средство, то, по сути, человек становится свободным по отношению к природе и его существование как морального существа «имеет в себе самом высшую цель, которой, насколько это в его силах, он может подчинить всю природу…» (5, 469). С одной стороны, человек, как природное существо, подчинен законам природы, ибо в природе «нет ничего такого, для чего определяющее основание, находящееся в ней самой, не было бы в свою очередь обусловлено; это правильно не только по отношению к природе вне нас (материальной), но и к природе в нас (мыслящей)…» (5, 468). С другой стороны, человек, рассматриваемый как «вещь в себе», действует согласно целям, зависящим не от природных условий, а определяемых нравственными принципами, обусловленными его сверхчувственными способностями или миром свободы.

Следовательно, человек, по Канту, существо, подчиняющееся законам, действующим на двух отличных друг от друга уровнях, — природы и свободы, или физическом и духовном. Связь между ними, как уже было сказано, возможна посредством учения о целесообразности природы и человеческой деятельности. Звеном, объединяющим мир природы и мир свободы, является, по Канту, эстетическая деятельность, сфера которой в зависимости от степени удаления от природы и приближения к сверхчувственному миру свободы разграничивается на исследование эстетического восприятия прекрасного и возвышенного в природе, на теорию художественного творчества и анализ функций искусства в обществе. В соответствии с этим и рассмотрение эстетики Канта в данном очерке также будет следовать логике и схеме изложения философом ее основных положений и проблем.