Эстетика Канта

УЧЕНИЕ КАНТА О ПРЕКРАСНОМ, ИЛИ СПЕЦИФИКЕ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СУЖДЕНИЯ

Оригинальность эстетики Канта во многом обусловлена его общей методологией рассмотрения взаимодействия субъекта и объекта в их теоретическом, практическом и эстетическом отношениях к действительности.

Нарушая предшествующую традицию, Кант в теории познания исходил из принципа, согласно которому не объекты определяют формы их восприятия человеком, а, наоборот, природа познавательных способностей человека обусловливает способ, которым объект воздействует на него, является ему и мыслится им. Но стремясь выявить первостепенную роль активности субъекта в его отношениях к объектам познания, Кант рассматривал познание вне общественной практики и истории его возникновения как в общем плане, так и в частностях.

И тем не менее, несмотря на эту односторонность Канта при рассмотрении основополагающей роли деятельности в познании, его философия открывала широкие возможности для исследования внутреннего мира человека, его структуры и функций.

Как уже говорилось, «Критика способности суждения», в которой рассматривались проблемы эстетической деятельности, завершала построение кантовской системы исследования способностей человека. Целью ее было объединение мира природы и мира свободы, которые, по признанию Канта, оказались отделены друг от друга глубокой пропастью. Но в ходе выполнения этой задачи Кант вынужден был решить проблему специфики способности суждения вообще и эстетической способности суждения в частности, так как прежде чем установить, что объединяет способность суждения с рассудком и разумом, необходимо было точно установить то, что ее с ними разъединяет. А так как самыми существенно важными свойствами рассудка и разума являются их априорные (полученные до и независимо от опыта) принципы, делающие их самостоятельными, то вопрос о специфике способности суждения, По Канту, заключается в определении того априорного принципа, на основе которого функционирует способность суждения. Этой проблеме и посвящена значительная доля «Критики способности суждения».

Но еще на основе двух предшествующих «Критик» Кант установил, что способность суждения не является самостоятельной познавательной способностью, ибо «она в отличие от рассудка не дает понятий, а в отличие от разума не дает идей о каком-либо предмете…» (5, 107). Каковы же тогда функции способности суждения? В зависимости от условий познания они различны. А именно если дано общее — принцип или закон, то способность суждения подводит под него особенное (частный, эмпирический закон) и определяет его. Такое суждение называется определяющим и находится в подчинении у рассудка, а следовательно, не имеет априорных принципов и не самостоятельно.

Но если сознанию дано только особенное, частное, а общее не дано и его нужно найти, то способность суждения выступает лишь как рефлектирующая[10]. Это значит, что воспринимая многообразные формы природы, эмпирические законы которых рассудком усматриваются как случайные, способность суждения все же стремится, согласно своей функции, найти им нечто общее — закон или принцип. А так как общее рассудком не дано, то «такой трансцендентальный принцип рефлектирующая способность суждения может дать себе как закон только сама, а не заимствовать его со стороны (иначе она была бы определяющей способностью суждения)…» (5, 178).

Принципом, который рефлектирующая способность суждения сама себе устанавливает, является принцип целесообразности — особый способ рассмотрения частных эмпирических законов или предметов как системы, специально соответствующей характеру восприятия человека. При этом могут быть два случая. В одном — воспринятый предмет соотносится с разумом в соответствии с его понятием о цели. Таково суждение об объективной целесообразности всех явлений природы, или телеологическое[11]. Оно не имеет своего априорного принципа, так как пользуется принципами разума, и поэтому, как и определяющая способность суждения, не может быть поставлено рядом с рассудком и разумом.

В другом случае, если предмет воспринимается целесообразным только в отношении к познавательным способностям единственно лишь с точки зрения соответствия им (а не с целью познания), суждение о нем будет эстетическим суждением рефлексии.

Эстетическая способность суждения приписывает природе не реальную, а лишь формальную, или «техническую», целесообразность, т. е. способность ее согласовываться с формами восприятия субъекта. «Следовательно, наименование эстетическое суждение об объекте сразу же указывает, что хотя данное представление соотносится с объектом, но в суждении имеется в виду определение не объекта, а субъекта и его чувства» (5, 127). Из всех суждений, по заключению Канта, только эстетическая способность суждения, или вкус, имеет свой априорный принцип, отличный от соответствующих принципов рассудка и разума и являющийся условием особого восприятия объектов природы (т. е. восприятия их как технически целесообразных). Именно благодаря вкусу способность суждения может быть включена в систему способностей души.

Установив это формальное равноправие вкуса, Кант в дальнейшем подробно рассматривает его специфику и функции в разделе «Аналитика эстетической способности суждения». Специфика эстетического суждения, по Канту, состоит в том, что при определении, «прекрасно ли нечто или нет, мы соотносим представление не с объектом посредством рассудка ради познания, а с субъектом и его чувством удовольствия или неудовольствия посредством воображения (быть может, в связи с рассудком)» (5, 203).

Отсюда качественным отличием эстетического суждения от логического служит то, что оно не является познавательным суждением и что его определяющим основанием служит не объективное, а только субъективное основание. Ибо при эстетической оценке предмета или его представления оно соотносится и сопоставляется не с понятиями о нем, а со всей способностью представлений, ощущение которой является одним из важных состоянии души человека. Не будучи познавательным, эстетическое суждение вызывает особое чувство при восприятии предмета оценки. Но так как эстетическое суждение о прекрасном все же соотносится с рассудком, хотя и не основывается на его понятиях как логическое, Кант анализирует его так же, как и логическое, — по качеству, количеству, по отношению к целям и по модальности удовольствия от предмета суждения.

Качественной особенностью эстетического удовольствия является его бескорыстие во всех отношениях или полная незаинтересованность в предмете оценки. Поэтому, утверждает Кант, «для того, чтобы сказать, что предмет прекрасен, и доказать, что у меня есть вкус, важно не то, в чем я завишу от существования предмета, а то, что я делаю из этого представления в себе самом. Каждый должен согласиться, что то суждение о красоте, к которому примешивается малейший интерес, очень пристрастно и не есть чистое суждение вкуса» (5, 205).

Каким же видам интереса может быть противопоставлено эстетическое удовольствие как абсолютно незаинтересованное? Прежде всего приятному, которое возникает в результате восприятия предметов, вызывающих такое ощущение, которое возбуждает желание обладать этими предметами, а обладание дает наслаждение ими. Это утилитарное отношение к предметам в целях потребления их Кант справедливо считает отдельным от эстетического отношения к ним. Поэтому в отличие от ощущений, вызываемых утилитарным потреблением предметов, эстетическое удовольствие Кант предлагает называть чувством. «…Словом чувство — писал он, — будем обозначать то, что всегда должно оставаться только субъективным и что, безусловно, не может составлять представление о предмете» (5, 207).

Но справедливо разграничив познавательное, утилитарное и эстетическое отношение человека к действительности, Кант неправомерно разрывает и противопоставляет объективное и субъективное в этих отношениях. Это особенно показательно на примере, приводимом им самим: «Зеленый цвет луга относится к объективному ощущению как воспринимание предмета [внешнего] чувства; по приятность его относится к субъективному ощущению, посредством которого никакой предмет не представляется…» (там же). Здесь Кант, очень топко уловив разницу между познавательным и оценочным отношением к одному и тому же предмету, в данном случае к зеленому лугу, неправомерно разрывает их, хотя очевидно, что оценочное отношение возникает на основе представления предмета и воздействия его образа, возникающего в результате восприятия и опознания предмета оценки. Само по себе «субъективное ощущение» или эстетическое чувство вне связи с объектом или его представлением возникнуть так же не может, как не может фортепьяно играть без пианиста.

Далее, по Канту, эстетическое удовольствие отличается не только от приятного, по и от полезного и хорошего, ибо последние также связаны с каким-либо практическим интересом в отношении к предметам, обладающим этими свойствами.

Если ощущение приятного возможно при восприятии предметов, например, природы, назначение которых неизвестно, то отношение к предмету как к хорошему для чего-то или хорошему само по себе определяется понятием о цели этого предмета и основано на удовольствии от существования этого предмета, на интересе к нему (что, по Канту, исключает эстетическое отношение к этому предмету).

Таким образом, приятное и полезное отличаются от эстетического чувства удовольствия тем, что они связаны с интересом к предмету. В области человеческих отношений такой интерес (правда, на более высоком — бескорыстном или сверхчувственном — уровне) представляет собой морально доброе, как имеющее цель в самом себе, которое самим фактом существования вызывает в людях удовольствие.

«И приятное, и доброе, — писал Кант, — имеют отношение к способности желания и заключают в себе: первое — патологически обусловленное (побуждениями, stiniulos), а второе — чистое практическое удовольствие, которое определяется не только представлением о предмете, но также и представляемой связью субъекта с существованием предмета. Нравится не только предмет, но и существование его» (5, 210). То и другое удовольствие не свободно, связывает субъект или с природой его влечений, или с его практическими интересами. И только эстетическое удовольствие есть полностью бескорыстное Удовольствие.

Таким образом, качественный анализ, проделанный философом, установил, что удовольствие, связанное с суждением вкуса, свободно от всякого интереса. Этим оно отличается от приятного, выражающего желание обладать предметом, от полезного и морально доброго, также связанных с существованием и назначением оцениваемых предметов. «…Суждение вкуса есть чисто созерцательное (contemplativ) суждение, т. е. такое, которое, будучи безразличным к существованию предмета, лишь связывает его свойства с чувством удовольствия и неудовольствия» (там же).

Специфика удовольствия, связанного с суждением вкуса, становится еще более очевидной после количественного анализа удовольствия в соотношении с приятным и хорошим. Эстетическое удовольствие отличается от приятного тем, что оно основывается не на личном чувстве, а требует при оценке прекрасного согласия всех. Социальный момент здесь подчиняет индивидуальные склонности. От хорошего эстетическое удовольствие отличается тем, что притязает на единодушие оценок предмета без помощи понятия о нем.

На чем же основана тогда всеобщность суждения вкуса? Ответ на это связан с разрешением вопроса о том, что первично — суждение вкуса о предмете или чувство удовольствия, вызываемое им. Если предположить, что суждение вкуса основывается на чувстве удовольствия или неудовольствия, рассуждает Кант, то «такого рода удовольствие было бы только приятностью в чувственном ощущении и поэтому могло бы по своей природе иметь лишь частную значимость, так как оно зависело бы непосредственно от представления, с помощью которого предмет дается» (5, 218–219). Поэтому единственно возможным субъективно всеобщим является, по Канту, душевное состояние или состояние чувства свободной игры познавательных способностей, возникающее при восприятии предмета. «Всеобщей сообщаемостью» это состояние согласованности и игры воображения и рассудка обладает потому, что только при этом предварительном условии возможно познание вообще. «Но если познания должны быть годными для сообщения, то и душевное состояние, т. е. расположение познавательных сил к познанию вообще, а именно пропорция, нужная им для того или иного представления (посредством которого нам дается предмет), чтобы сделать из него познание, — также должно обладать всеобщей сообщаемостью, ибо без нее как субъективного условия познания не могло бы возникнуть и познание как действие», — писал Кант (5, 243). Отсюда единственным определяющим критерием эстетического суждения или вкуса является свободная игра познавательных способностей, субъективно ощущаемая как чувство удовольствия.

В таком случае реакция аппарата познания на предмет или представление его «предшествует [чувству] удовольствия от этого предмета и служит основанием этого удовольствия от гармонии познавательных способностей…» (5, 220). Как видим, при решении вопроса о детерминации эстетического чувства Кант отдает решающее предпочтение всеобщей социальной деятельности человека, каковой, безусловно, является процесс познания.

Рассматривая соотношение чисто личного удовольствия от непосредственного восприятия предметов (приятного) и эстетического удовольствия, возбуждаемого деятельностью способностей познания, Кант поставил первое в зависимость от второго. Но он не разрывал и не противопоставлял их как несовместимые, так как понимал, что человек обладает сложной, биосоциальной структурой, в которой биологическое начало хотя и подчинено его общественным функциям, тем не менее присутствует в качестве его необходимой основы. «Приятное ощущают и животные, лишенные разума; красоту — только люди, т. е. животные, по наделенные разумом, однако не только как разумные существа, как таковые (каковы, например, духи), но вместе с тем и как животные», — писал Кант (5, 211).

Вместе с тем немецкий философ понимал и обратную зависимость эстетического чувства от биологических потребностей человека. Имея в виду потребность в пище, он справедливо считал, что «только тогда, когда потребность удовлетворена, можно распознать, кто из многих имеет вкус и кто нет» (там же). Это положение, согласно которому возникновение эстетического восприятия и эстетической деятельности вообще возможно лишь на базе удовлетворения биологических потребностей человека, впоследствии было обосновано К. Марксом и развито к современной научной эстетике.

По какова, по Канту, функция эстетической деятельности, каковы причины ее возникновения? Это весьма важные вопросы, ибо ответ, данный на них Кантом, оставил заметный след в дальнейшем развитии мировой эстетической мысли.

Как известно, Кант не признавал никаких внешних целей эстетической деятельности человека и в то же время считал ее для всех необходимой. В этом — наиболее оригинальная черта эстетики немецкого мыслителя. «Целесообразность без цели»— этот смелый парадоксальный ответ на один из кардинальных вопросов эстетики на долгое время стал центральным вопросом многих последующих и современных зарубежных эстетических теорий. Но проследим ход рассуждений Канта при обосновании этого положения.

Поскольку эстетическое удовольствие, по Канту, свободно от всяких внешних интересов и не является сопутствующим компонентом познания или практических интересов, то единственной его целью может быть лишь оно само, «а именно [стремление] сохранить само это состояние представления и деятельность познавательных способностей без дальнейших намерений. Мы задерживаемся на рассмотрении прекрасного, так как это рассмотрение само себя усиливает и воспроизводит…» (5, 225).

Такое состояние эстетического созерцания возможно, по Канту, лишь при суждении о форме предметов, а в искусстве — при восприятии рисунка (в живописи) или при суждении о композиции (в музыке). Оно обусловлено природой способностей, участвующих в суждении вкуса, и находится в прямой зависимости от цели и механизма эстетической деятельности. Эстетическая деятельность, согласно Канту, это деятельность способностей познания без конкретной цели познания. Кант называет ее «закономерностью без закона», когда воображение свободно, ибо не подчиняется представлению предмета, а, наоборот, стимулируется им, и в то же время «само собой закономерно», ибо действует не в ущерб нормам рассудка, а в соответствии с ними. Рассудок же в ответ на это приходит в состояние свободной закономерности, пли, что одно и то же, в состояние целесообразности без цели, вернее, без внешней пели, так как именно его свободное, согласно своей структуре, функционирование возбуждает чувство удовольствия, которое, по Канту, и составляет истинную, внутреннюю цель эстетической деятельности.

Парадоксальность эстетической деятельности, по Канту, состоит в том, что она пользуется познавательными способностями, но меняет их характеристики почти на обратные: продуктивное воображение здесь становится закономерным, так как оно согласуется с рассудком, дающим законы, а рассудок — свободным, так как он не ограничен каким-либо определенным понятием. Это происходит, по Канту, потому, что и в эстетической и в познавательной деятельности участвуют одни и те же способности, хотя и с различной целью. Если в познании целью является предмет и его свойства, то в эстетической деятельности — субъект и его чувства.

Резкое противопоставление Кантом объекта и субъекта, приведшее к абсолютному лишению эстетического восприятия познавательной функции, во многом обусловлено его пониманием природы способностей познания, с одной стороны, и стремлением выделить функции эстетической деятельности в чистом виде — с другой. Понимание категорий как бессодержательных форм рассудка — этого одного из компонентов механизма эстетического восприятия — обусловило понимание эстетического восприятия как гармонической игры способностей познания, изолированной от познавательных и прагматических функций. Но при этом не следует забывать, что бесцельное или чистое функционирование познавательных способностей происходит лишь при эстетическом созерцании природы, пели которой человеку неизвестны и лишь могут приписываться ей для удобства познания. Поэтому «формализм» Канта при нахождении критериев оценки предметов природы (предметов, цель которых неизвестна) не лишен реального основания. В самом деле, если мы воспринимаем явления природы эстетически, а не с познавательной или утилитарной целью, то что кроме формы — Фигур и цвета этих явлений нас может привлечь? Что же касается восприятия человеком продуктов культурной, т. е. целесообразной, деятельности людей, то они оцениваются, согласно Канту, не только с точки зрения воздействия их на субъект своей формой, но в первую очередь с точки зрения их практического назначения или совершенства.

Но каким образом возможно как бы взаимопроникновение воображения и рассудка при эстетической деятельности?

И почему их гармония является непременным условием возбуждения чувства удовольствия?

Установив, что эстетическое удовольствие является следствием воздействия на чувственность гармонической игры воображения и рассудка, Кант оставил открытым вопрос о том, как же возможна эта гармония познавательных способностей, следствием которой является положительное чувство. А ведь именно этот вопрос является действительно ключевым, ибо от его решения зависит установление первопричины эстетического суждения по отношению к чувству удовольствия и неудовольствия, т. е. той проблемы, которую немецкий философ выдвинул как основополагающую для понимания природы эстетической деятельности.

Предпосылки решения этого основного вопроса эстетической деятельности связаны с общей теорией познания Канта, вернее, с выяснением природы познавательных способностей вообще и характера их функционирования. Поскольку же основной функцией аппарата познания является именно познание, а эстетическая деятельность является побочной и использует уже сложившиеся способности познания, то природу познавательных органов возможно постигнуть лишь путем рассмотрения их прямого назначения.

Исследованию возможности осуществления познания посвящена «Критика чистого разума». Познание, по Канту, осуществляется в результате соединения данных чувственности, или созерцания предметов, и априорных, изначальных категории рассудка.

Основной проблемой теории познания Канта является решение вопроса о возможности соответствия конкретно-чувственного и абстрактно-общего в процессе познания— проблемы, которая еще с античных времен была камнем преткновения для философов. Главная трудность заключалась в установлении того, как образуются общие понятия, какова их природа. Предшествовавшая Канту философия не смогла решить этой проблемы. Не решил ее и Кант. Но он близко подошел к истине и создал предпосылки для понимания происхождения общих понятий.

По Канту, «существуют два основных ствола человеческого познания, вырастающие, быть может, из одного общего, но неизвестного нам корня, а именно чувственность и рассудок} посредством чувственности предметы нам даются, рассудком же они мыслятся» (3, 123–124).

Что же объединяет эти «крайние звенья» человеческой души? Очевидно, нечто общее как с категориями рассудка, так и с представлениями предметов. Такой способностью, которая одновременно выступает и чувственной и интеллектуальной, является способность воображения. Именно она в своей деятельности соотносит эмпирическую чувственность с категориями рассудка, без чего невозможно познание вообще, ибо рассудок, по Канту, есть пустая, бессодержательная форма. Делает это воображение с помощью «посредствующего представления», или трансцендентальной (выходящей за пределы опыта) схемы, которая в отличие от конкретного представления (как данного чувственности), есть и «продукт и как бы монограмма чистой способности воображения a priori» (3, 223), т. е. тот способ мысленного построения идеального предмета (предмета вообще или образца этого предмета), лежащий в основе чистого или всеобщего понятия этого предмета и составляющий необходимое условие для его опознания, осуществляемого в акте соотнесения последнего с его идеальным прототипом[12].

Таким образом, «само «чистое», «априорное», доопытное всеобщее рассудочное понятие оказывается в конечном счете лишь застывшим, окостеневшим слепком живой творческой, но субъективно-произвольной продуктивной деятельности воображения»[13].

Соотношение воображения и рассудка можно по аналогии выразить в современных терминах взаимодействия функции и структуры, и тогда станет более ясным, насколько близко подошел Кант к решению вопроса о причине «совпадения» и возможности гармонии воображения как деятельной функции и рассудка как структуры, в которой отложились наиболее типичные формы деятельности воображения. А так как деятельность воображения в основном заключалась в соединении образов предметов с понятиями рассудка, то с позиций современной науки возможно представить не только как осуществлялся «перевод» этих образов в «схемы» продуктивного воображения, а затем и в понятия (т. е. генезис понятий рассудка), но и почему в каждом отдельном акте познания достигается «узнавание» чувственных созерцаний соответствующими им понятиями, — ведь понятия есть не что иное, как «окостеневшие», некогда живые созерцания.

Великой догадкой Канта было то, что всем ходом своих рассуждений он пришел к выведению форм познания из принципа деятельности и подчинения, в конечном итоге, познания практической деятельности, которая действительно является основой и важнейшим определяющим фактором возникновения и развития всех форм человеческого знания.

Современной наукой, опирающейся на диалектико-материалистическую методологию, более или менее точно установлен характер зависимости форм чувственности и понятий от практической деятельности человека как в филогенезе, так и онтогенезе, в процессе которых «структура и способы практических действий с вещами постепенно отлагались в мозгу в виде структуры и способа умственных действий с идеальными моделями вещей. Логика практических действий пересаживалась в голову и превращалась в логику мышления <…>

Человек приобрел исключительную по своей роли в жизни способность мысленно оперировать идеальными моделями вещей, не имея их в руках, не прикасаясь к ним. Возникла способность к воображению — этому великому дару, сыгравшему колоссальную роль в творческой деятельности человечества. Мысленные действия не могут возникнуть сами по себе (или спонтанно, как утверждал Кант. — М. А.). Они есть не что иное, как пересаженные в голову и преобразованные в ней практические действия. Как показали психологические исследования, аналогичным образом идет процесс исследования и у ребенка. Из способов воздействия людей на вещи и друг на друга вырастали способы связи мыслей, логика мышления»[14].

Понимание действительной необходимости возникновения всех форм духовной и практической деятельности возможно лишь с позиций диалектико-материалистической теории отражения, которая при рассмотрении взаимоотношений человека с окружающей его средой придерживается методологического принципа — анализировать их в неразрывной связи и взаимообусловленности и выводить все формы духовной и практической деятельности как необходимый результат этого взаимодействия. А иначе невозможно объяснить, как возник «субстрат всех способностей» человека и чем обусловлены формы и цели его функционирования. Иначе (мы это находим у Канта, да и не только у него) они могут представляться как бы врожденными.

Рациональный вывод, который из этого следует, направлен против абсолютизации роли практики в формировании склонностей и способностей человека. Практика, имеющая в своей основе целесообразное функционирование определенных биологических структур человека, во многом задается и, следовательно, ограничивается параметрами этой структуры. Если априоризм Канта в отношении форм познания и эстетической деятельности трактовать в плане зависимости функции от структуры, то упрекать философа можно лишь в том, что он не сосредоточил внимания на рассмотрении диалектики взаимодействия и взаимозависимости этих категорий. А это неизбежно привело к тому, что Кант не объясняет и даже не ставит проблемы социальной необходимости возникновения эстетического функционирования познавательных способностей человека. И это понятно, ибо без исторического рассмотрения этой проблемы невозможно попять причину возникновения потребности в эстетической деятельности. Только диалектическое рассмотрение соотношения различных потребностей человека в процессе развития общества способно указать правильные пути ее решения.

Оформившись на заре становления общества лишь как средство более успешного (по сравнению с животными) приспособления к условиям внешней среды, познавательная деятельность мозга человека постепенно, вместе с развитием общества выходила из плена грубых биологических потребностей. И по мере увеличения «свободного времени» человека в нем все более и более развивалась Функциональная потребность в неутилитарной активности, на базе которой возникает эстетическая деятельность, вначале тесно связанная с формами трудовой деятельности, а впоследствии дифференцировавшаяся в различных видах искусства как специфической формы эстетического отношения человека к действительности.

У Канта же диалектика еще не стала основным принципом рассмотрения проблем эстетики, как это впоследствии мы находим у Гегеля. Она в кантовской системе находится еще в зародышевом состоянии.

На более плодотворное выяснение специфики эстетического отношения человека к действительности в философии Канта накладывала известное ограничение его общая целевая установка, общий подход к эстетической деятельности как к соединительному звену между миром природы и свободы, а к эстетике — как к вспомогательной части его философской системы. Особенно наглядно это проявилось в учении Канта о возвышенном.