Этаж шутов

XI

C тех пор как со смертью Анны Иоанновны к власти пришла Анна Леопольдовна, Васе стало казаться, что безумие с этажа шутов перекинулось во дворец. Стране предлагалось уродливое, смешное и вместе с тем тревожное зрелище – клубок нелепых событий, который вот уже скоро как год наматывался вокруг трона. Каждый день случалось что-нибудь неожиданное. Люди осведомленные в узком кругу обсуждали внезапный приезд в Петербург любовника Анны Леопольдовны графа Линара, доселе еще не забытого, и дьявольскую затею правительницы свести его со своей старинной наперсницей Юлианой Менгден, дабы избежать подозрений болезненно ревнивого мужа; говорили о щедрости, с которой осыпан был титулами и землями генерал фон Миних, ставший теперь вторым лицом в государстве после Антона-Ульриха, обманутого супруга и отца будущего царя; было немало толков и о французском после маркизе де Шетарди, а также о его соотечественнике из Ганновера придворном медике Армане Лестоке,[15] об их хитрых, почти неприкрытых действиях в пользу Елизаветы Петровны, давно и небезосновательно претендующей на престол. Народ затаив дыхание следил за неожиданными поворотами этого театрального зрелища, терпеливо ожидая конца представления. Наконец 25 ноября 1741 года отряд гвардейцев, подстрекаемый сторонниками Елизаветы Петровны, проник ночью в покои Анны Леопольдовны. Елизавета Петровна лично позаботилась об аресте правительницы, ее мужа Антона-Ульриха, а также малолетнего царя Иоанна VI, который был незамедлительно препровожден в надежное место. На следующий день после столь стремительной смены власти во всех церквях возгласили «Тебя, Господи, славим», войско присягнуло на верность царице-матушке, которая в одночасье уберегла Россию от иноземцев. Некоторые приверженцы Анны Леопольдовны были выдворены на родину, а иные приговорены к смерти. Самые верные исполнители заговора во главе с Разумовским, бывшим певчим царской капеллы, любовником, а теперь и советником победоносной царицы, были осыпаны милостями.

Даже не разобравшись до конца в этом хитросплетении интриг, Вася понял главное: новая царица управляла страной с благоговейной оглядкой на людей, не стеснительных в действиях. От них можно ждать самого худшего. Наталья, напротив, по своей склонности во всем видеть светлое радовалась победе Елизаветы Петровны: по крайней мере, к власти пришла прямая наследница – дочь Петра I. Продолжая все еще жить у родителей мужа на Мойке, она к тому же надеялась, что со сменой правления новые вельможи поторопятся с выселением жильца, занимавшего дом, обещанный Васе. Внешне рассудительная, Наталья восторженно верила в чудеса. Она утверждала, что якобы прочитала на небе тайные знаки, которые предвещали наступление счастливых времен для России, а значит, и для них с Васей. Родители Натальи разделяли ее надежды на лучшее. Сенявский, вспомнив, что когда-то был в наилучших отношениях с Елизаветой Петровной, теперь рассчитывал на благорасположение и даже некоторую щедрость с ее стороны. Пастухов тоже считал, что царица должна быть ему благодарна за то, что он в свое время не примкнул к сообщникам Анны Леопольдовны, когда те чинили препятствия дочери царя от царей, отказывая в народном доверии из-за ее родословной.

Чтобы узнать, чего держаться в общей неразберихе, Вася, как всегда, отправился во дворец, на этаж шутов. И, как всегда, Пузырь его просветил. Свободно захаживая во дворец, старый шут из разговоров с прислугой в несколько недель уяснил для себя достоинства и недостатки той, которая в тридцать два года унаследует одну из самых больших держав мира. Устроившись с Васей в общей зале за стаканом чая, он под самым строгим секретом поверял ему свои мысли, рассказывал об услышанном. Царица? Он не видел ее. Ни он и никто другой из шутов ни разу не были вызваны во дворец развлекать государыню с тех пор, как она там поселилась. Однако из того, что ему удалось узнать, выходило, что Елизавета Петровна, несомненно, человек примечательный. Легкомысленная, с переменчивым нравом, она была тем не менее, по словам Пузыря, женщиной весьма энергической. Балуясь по ночам с этим припускным жеребцом Разумовским, она днем находила силы ловко лавировать между Францией и Германией, тянувшими ее в разные стороны. Чего ей больше всего хотелось, так это быть коронованной в Москве по всем правилам, дабы положить конец ожиданиям тех, кто втайне еще мечтал посадить на трон малолетнего Иоанна VI, сосланного ею в Ригу вместе с родителями. В обычных беседах Елизавета Петровна старалась избегать разговоров о престолонаследии, хотя это сильно ее тревожило. Не перейдет ли после ее кончины корона Российской империи к этому незадачливому отпрыску, которого она имела слабость оставить в живых во время переворота? Дабы этого не случилось, она, если верить Пузырю, забрала себе в голову назначить своим наследником Гольштейн-Готторпского принца Карла-Петра-Ульриха,[16] круглого сироту, воспитанного в немецком духе родным дядей епископом Любеком и жившего до поры до времени в Киле. Она даже послала за ним людей. Четырнадцатилетний отрок, продукт германского воспитания и духа, только что объявился во дворце на горе приверженцам Франции. Видевшие его впервые были поражены безобразной внешностью, неуклюжими манерами и высокомерием назначенного царевича. Что до Елизаветы Петровны, то она, заметив общую неприязнь к юноше, удвоила заботы о нем, очевидно, в память покойной сестры Анны.[17] Чтобы этот, по ее словам, словно с неба свалившийся племянник имел представление о главных событиях в жизни русских царей, она пожелала, чтобы он присутствовал на ее коронации.

Весь двор суматошно готовился переехать на время из Петербурга в прежнюю столицу русских царей, Москву, где в конце апреля 1742 года в Успенском соборе должна была состояться коронация. Но уже с конца марта по разбухшим от весенних оттепелей дорогам потянулись дормезы,[18] колымаги,[19] повозки с багажом и прислугой.

– Ты тоже едешь? – спросил Вася у Пузыря.

– К сожалению, нет, – со вздохом ответил старейшина шутов. – Нас не берут. Коли царица захочет посмеяться в Москве над нелепицами природы, с нее достаточно будет племянника.

– Конец шутовству?

– Думаю, что этого не случится. Просто нас на несколько месяцев положат под сукно, пока добрая русская шутка вновь не войдет в моду.

– А до той поры что собираетесь делать?

– Грызть ногти с досады, а не то рвать на себе волосы. Но я уверен, что государыня вновь призовет нас. Может, тебя тоже потребуют.

То, что могло Васю порадовать до женитьбы, сейчас показалось таким несуразным, что он возмутился:

– Как возможно, Пузырь! Не забывай, что я женатый человек!

– Ну и что? Все знают, что ты женат. Но твоя жена, к несчастью, не нашего племени.

– Ты ей это ставишь в упрек?

– Отнюдь! Просто хочу сказать, что брак, которым ты так гордишься и который, несомненно, тешит тебя как мужчину, мешает твоему ремеслу.

Вася возмущенно посмотрел на Пузыря, давая понять, что он не приемлет шуток подобного рода. А ведь Пузырь, кажется, не шутил. Он с задумчивым видом усердно дул на горячее, отхлебывая маленькими глоточками чай из большого стакана. Зная основательность суждений приятеля, Вася предпочел с ним не спорить и перевел разговор на другое.

Ему было не по себе. Вернувшись домой, он даже словом не намекнул Наталье, о чем судачил Пузырь. И все-таки какие-то слухи о его разговоре со старинным приятелем дошли до семьи. Но его домашних – жену, Евдокию, отца – сейчас занимало только одно: умонастроение Ее Величества накануне великих событий в Кремле. Обсуждая предстоящую коронацию и этот повальный отъезд высоких персон из столицы в Москву, Пастухов сокрушался, что его сын, столь прославленный шут, не был приглашен Елизаветой Петровной для увеселения близких к трону людей. Евдокия, напротив, считала, что в этом был знак тонкого обхождения царицы с одним из своих подданных. С женитьбой на красивой молодой женщине Вася для Ее Величества больше не шут, а простой человек, как все. Скроенный как обычные люди, он для нее не карлик, а малорослый мужчина. Что-нибудь, наверное, значит, что он теперь живет с молодой женой в доме отца, а не на этаже шутов во дворце. Наталья тоже была уверена, что за поступками Елизаветы Петровны надо усматривать перемены к лучшему: великодушный человек, государыня не могла не обласкать молодых супругов, к тому же таких необычных.

Так получилось, что этим вечером все собрались за одним столом в доме у Пастуховых: прекрасный случай поговорить, высказать наболевшее. Оказалось, что Сенявские тоже внимательно следили за бурной жизнью двора и огорчались, что их приглашают во дворец только на официальные приемы. Но они не разделяли радостных ожиданий хозяев дома, напротив, опасались, что женитьба Васи на их дочери, решенная когда-то Анной Иоанновной, придется не по душе новой императрице. Сенявский хорошо помнил, как Елизавета Петровна, царевной, ходила по струнке перед прежней правительницей. Злопамятная, она, по его словам, могла теперь отыграться на тех, кто был в милости у соперницы. Короче говоря, брак их детей, свершившийся в свое время по воле Анны Иоанновны, Елизавету Петровну мог только раздражать. Мысль о том, что над его горемычной головой могут вновь сойтись две самодержицы, живая и мертвая, возмущала Васю, и, однако же, он понимал: если битва случится, не в его силах будет ей помешать. Заметив, что муж опечалился, Наталья стала его увещать:

– Полно, Вася… Нас это не касается… Чем меньше мы будем думать о том, что затевается во дворце, тем счастливее будем жить.

Беспечность дочери рассердила Сенявского.

– Ты как малое дитя, Наталья! Возможно ли в наше время жить в своем гнездышке беззаботной птичкой? Впрочем, от бурь не убережет и гнездо! Не забывай, что над нами Бог, а по правую руку от Господа Бога – царица.

– Она там недавно устроилась! – усмехнулась Наталья. – Третьего дня там сидела другая!

Пастухов посчитал, что сейчас самое время вступить в разговор, добавить свою крупицу соли в общее варево. Охотник до высоких речений, напыщенных слов, актер, Иван Павлович, возвысив голос, непререкаемо, словно пророк, провещал:

– Запомни, Натальюшка, люди уходят, но их дела остаются. Цари и царицы смертны, бессмертны их высокие помыслы и Россия! Когда стоишь у высокой лестницы, не забывай сосчитать ступеньки. Умение оценить расстояние сделает тебя мудрой, а значит, счастливой. Не так ли, Виктор Сергеевич?

Сенявский, спохватившись, захлопал. Галина и Евдокия его поддержали. В этом единодушии зрелого опыта Вася с горечью усмотрел некий сговор времен объединять поколения родителей против своих не умудренных жизнью детей. Ему вдруг захотелось поскорей распрощаться с Сенявскими, пожелать доброй ночи отцу, Евдокии и, уединившись с Натальей, продолжить прерванный разговор, важность которого она одна могла сегодня понять. Однако, оказавшись с женой на своей половине, Вася почувствовал, что никакие слова не избавят его до конца от тревоги. Наталья поняла это первой. Она без слов взяла его ласково за руку и потянула к постели. Исполненный благодарности, Вася безропотно покорился. В очередной раз, прежде чем слиться душой, они сливались телами. Вася сжимал Наталью в объятиях, забывая в блаженстве обо всех неприятностях. Сейчас были только тела, такие разные и такие обоюдно желанные. Удивительно, страх перед завтрашним днем обострил чувства.