Это всё Она

И блюз на репите… Современный, с язвительными фразочками: «Baby if you fucking want it you never fucking own it».

Спасибо за напоминание, я в курсе. А чего хотела?

Да черт его знает. Одно ясно — больше не смогу. Сломаюсь. Я и так уже ломаная. Всеми линиями.

Не тебе любить меня, и не мне — тебя. Не в этой жизни, ни в какой-либо другой. Вариаций — бесконечное множество, исход — один.

В тишине, в полном молчании, по истечении срока годности, за ненадобностью и отсутствием необходимости легко принять истину: можно быть уникальной и особенной. Только… для самой себя.

Можно быть фантастической, волшебной, потрясающе яркой, как самая мощная лампочка. Можно. Вспыхнуть и перегореть. И стать той, кто ты есть: обычной, с неприметным лицом из миллиона таких же безликих, измотанной страхами и сомнениями, неуверенно, в растерянности озирающейся по сторонам. В поисках хоть какого-нибудь ориентира. И не находить его.

Иллюзии мешают жить, но они же иногда спасают. Тогда мне, как воздух, нужно было это сладкое заблуждение, сейчас… и сейчас нужно, только подарить его некому.

Хочется ли мне вернуться назад и забрать все те слова, что я тебе говорила? Нет. Оставь их себе. Вряд ли пригодятся, но, может, когда-нибудь вспомнятся и вызовут снисходительную улыбку. Наверное, этого достаточно. Я была смешной и снова наивной в своем заблуждении, но это не так уж и плохо. Быть смешной… Не худший удел.

Плохо, что смеюсь я опять одна. И сама над собой. Над тем, чего не было.

Горькое одиночество в толпе людей. Бессмысленный поиск родственной души, что откликнется. Бесконечное ожидание на паузе. Того, кто скажет: «А давай?»

Давай.

Мне так сложно. Мне так нужна опора. Мне так нужна мечта. Без осуществления. Не надо воплощать ее в реальность. Лишнее. Достаточно знать, просто знать, что есть ты. Где-то. На недосягаемом, слава богу, расстоянии. Уставший. Замотанный. И тоже ждущий…

…скромного маленького чуда. Радости, что можно разделить втайне на двоих.

Но тебя нет. Я тебя придумала. Как придумывала раньше. И сколько той фантазии есть в запасе? Хватит ли еще на десяток иллюзий? Не знаю. Вероятно, эта была последней.

А я просто… просто хотела пригласить тебя в свой мир. Показать, что между привычными измерениями есть еще одно — мной лично изобретенное, где возможно всё. Где нет рамок, запретов, ограничений, барьеров, где можно стать кем угодно и творить… творить свою собственную историю.

Увы.

Проиграла?

Да.

А в песне Деннис Ллойд умоляет: «Baby, come back to me».

Некуда возвращаться, милый. Надеюсь, та, которой ты посвятил эти слова, нашла путь назад.

А мой удел — дымить на кухне над чашкой с остывшим чаем, смотреть на привычный пейзаж за окном и пытаться ответить на вопрос: «Где ты?» И… есть ли ты.

Stay by my side.

Мне плохо. Как же мне плохо. Не спасают седативные, обезболивающие, снотворное. И не спасут. Только на краткий миг вырубят. Потому что это боль не лечится лекарствами.

Я в ловушке.

Это как безответно стучать в каждую дверь. Это как заплутать в лабиринте. Это как утонуть на мели. Это как заблудиться в трех соснах. Это как плыть без маяка. Это как застрять в нескончаемом кошмаре. Это как…

…выпить рюмку водки, поморщиться и по-честному признаться: «Моя жизнь — дерьмо. Потому что нет цели. Потому что не знаю, кто я. Потому что той, кем могла бы стать, я не стала».

Господи, да выключите уже кто-нибудь этот чертов блюз!

…………………………………………………………..

Она покрутила в руках плотный, острый шип. Пожалуй, этот был самым болезненным. Отбросила его в сторону. В компанию к еще таким же, разной степени ядовитости. Аккуратно вытерла руки, сбрызнула их обеззараживающей жидкостью. Взяла иголку с ниткой…

…и вернулась к ремонту.

Стежки ложились неровно, да и нитка оказалась грубоватой, но стоило признать — в рукоделии она никогда не была сильна. Поэтому штопала уж как получалось. Криво-косо, но накрепко.

Сердце-то одно, второго даже на прокат не достать.

Раны закрывались — почти перестали кровоточить, но привкус горечи яда еще сушил губы.

«Ничего, скоро станет легче», — успокаивала она сердце, поглаживая его слабо трепыхающиеся бока тонкими пальцами.

Рваное биение пульсировало под подушечками, отчего дыхание вырывалось со свистом, но она ведь дышала — значит, еще жива. Значит, всё будет хорошо.

Готово.

Почти целое. Почти. Шрамы и царапины не в счет. И раны заживут. Оставят новые шрамы и новые царапины, но не привыкать.

Она бережно взяла сердце в ладони, задержала дыхание и неловко вставила его на место. Взрезанная грудина саднила, да и торчащие наружу кости мешали…

Ничего. Осторожный выдох.

И вот уже током пробило тело, и пульсация раздалась в висках, по венам побежали реки, ручейки.

Хорошо-то как! Побаливает еще немного, но…

Она провела пальцами по губам, облизнулась — чисто. И воздух такой… насыщенный, свежий. И картинка перед глазами стала чище, ярче.

— Вернешься?

— Вернусь.

— Не надоело еще?

— Нет.

— И кем ты будешь в этот раз?

— Я думаю. Может, дивой на Мальдивах, может, застенчивой ромашкой в клетчатой рубашке. Не решила еще. Но те роли явно были неудачными. Хм… стим-панк-дивой, не?

— А собой не хочешь стать?

С ее лица отвалился кусок штукатурки, за которым обнажилась черная пустота.

— Меня нет, — ответила она и взялась за кисточку.

— Ты просто боишься.

Еще кусок шлепнулся на пол, развалившись крошевом. Но вместо черной пустоты проступили едва различимые черты: глаза, нос, губы, подбородок с ямочкой.

— Я никому не нужна, — ответила она и принялась закрашивать то, что прятала.

— Боишься.

— Боюсь. Боюсь, что ремонтировать больше нечего будет…

Пауза.

— Ну как? Красотка?

— И кто же ты?

— Так много лиц, а может ликов — играющих зеркальных бликов, и где-то среди них есть я, возможно настоящая… Угадай.