Этьенн Бонно де Кондильяк

Глава III РАДИКАЛЬНЫЙ СЕНСУАЛИЗМ И ОТХОД ОТ НЕКОТОРЫХ ИДЕЙ «ОПЫТА…»

том, что в трактовке мышления и языка у Кондильяка намечаются определенные изменения, свидетельствует уже «Трактат о системах» (1749), где философ прямо говорит, что допустил в «Опыте…» ошибки. Некоторые места «Трактата…» позволяют судить о том, в каком направлении эволюционировали взгляды философа. Так, здесь говорится, что восприятие последовательно становится сначала вниманием, затем воображением, памятью, размышлением и, наконец, разумом; что первое в мышлении — постижение — зависит от суждений, суждения — от сравнений, сравнения — от различения абстракций, которое требует размышлений; размышление же — результат упражнения внимания, а для него достаточно восприятий и ощущений. Здесь как будто повторяются положения «Опыта…» с той, однако, разницей, что среди условий, необходимых для возникновения высших форм человеческого познания, ни общение, ни язык не упоминаются. Идеи о том, что в сознании человека по сути дела нет ничего, кроме чувственных впечатлений, и что эти впечатления, а также определенная телесная организация и порождаемые потребностями действия представляют собой не только необходимое, но и достаточное условие образования мышления, — эти идеи едва намечены в «Трактате о системах».

Данные мысли обстоятельно разрабатываются в «Трактате об ощущениях» (1754). Это самое известное произведение философа. Большинство историков философии считают, что здесь взгляды Кондильяка нашли свое наиболее точное выражение, и потому при изложении его учения часто даже ограничиваются рассмотрением только данного трактата. Еще в 1892 г. один из буржуазных исследователей творчества Кондильяка, Л. Деволь, отмечал, что почти все пишущие о нем именно в «Трактате об ощущениях» видят произведение, где впервые изложены его собственные взгляды (см. 41, 305). Так же обстоит дело и в современной историко-философской литературе. Насколько справедливо это мнение?

В «Трактате об ощущениях» прежде всего критикуется непоследовательность локковского сенсуализма, признание наряду с ощущениями еще одного источника знаний — рефлексии. Тут Кондильяк всецело присоединяется к гносеологическим принципам, провозглашенным в 1745 г. Ламетри, и прибегает к тем же формулировкам, какими тот пользовался в своей «Естественной истории души». Ощущение, полагает он, — единственный источник всего, что мы находим в нашем сознании, и верно положение, что суждение, размышление, желание, страсть и т. д. представляют собой не что иное, как само ощущение в различных его превращениях, другими словами, что в нашем сознании, строго говоря, ничего, кроме ощущений, нет. В «Трактате об ощущениях» эти принципы разрабатываются с такой детальностью, какой не было ни в одной ранее опубликованной работе. Отправляясь от некоторых мыслей, содержащихся уже в первом его труде, Кондильяк развивает доктрину, существенно отличную от взглядов, изложенных в «Опыте…».

Так, исходя из содержавшегося в «Опыте…» положения о том, что любое ощущение доставляет удовольствие или страдание, вследствие чего мы заинтересованы в том, чтобы испытывать одни ощущения и избегать других, Кондильяк утверждает, что этого интереса, вызываемых им действий и различных изменений в окружающих нас условиях достаточно, чтобы возникли все «действия разума и воли», все вообще (реиомены духовной жизни людей.

Мысли, выдвинутые в «Опыте…», являются отправным пунктом также тех рассуждений «Трактата об ощущениях», в которых осуждается как иллюзорное мнение, будто все явления сознания существовали всегда и всегда были в точности такими, какими мы их находим теперь. Главной задачей в исследовании сознания провозглашается теперь выяснение того, как возникли и изменялись в процессе своего развития все его проявления. Это относится не только к более или менее сложным мыслительным операциям, но и к самому простому непосредственному ощущению. Природа, пишет Кондильяк, дает нам органы чувств, но пользоваться ими, ощущать мы должны научиться. Только опыт использования этих органов может научить нас успешно ими пользоваться и выработать соответствующие привычки. Обычно принято игнорировать опыт, необходимый для приобретения привычки ощущать так, как мы ощущаем в зрелом возрасте. Тем самым все, кто придерживается такого мнения (в том числе и Локк), допускают, что данной привычкой (а она есть некоторое знание) мы обладаем до всякого опыта, допускают, другими словами, что у нас есть врожденные знания, а именно привычки.

На деле же, заявляет Кондильяк, когда мы появляемся на свет и не имеем еще никакого опыта, мы ничего не умеем делать, не умеем, следовательно, и ощущать. Только опыт может нас этому научить. По замечанию К. Маркса, мысль Кондильяка о том, что чувственные восприятия являются делом опыта и привычки и потому все развитие человека зависит «от воспитания и внешних обстоятельств» (1, 2, 144), — эта мысль была чрезвычайно важна для обоснования всех, в том числе социологических, воззрений материализма.

«Трактат об ощущениях», считает Кондильяк, единственное сочинение, где показано, как в процессе опыта возникают и развиваются привычки человека (см. 16, 2, 381). Лишь здесь последовательно проведен принцип сенсуализма, считает философ. Исследуя опыт, необходимый для приобретения привычки правильно ощущать, надо, полагает философ, выяснить не только общее, что есть в развитии обоняния, вкуса, зрения, слуха, осязания, но и роль каждого вида ощущения в процессе формирования нашего сознания. Если в «Опыте…» наряду с умозрительным построением гипотетических ситуаций большое внимание уделяется изучению обширного фактического материала, то в «Трактате об ощущениях» почти безраздельно царит метод чисто умозрительного решения исследуемых вопросов на основе такого рассмотрения гипотетических ситуаций, при котором совершенно игнорируются внешние обстоятельства. Так, Кондильяк предпринимает следующий мысленный эксперимент: он рассматривает устроенную подобно человеку статую, последовательно приобретающую обоняние, вкус, слух, зрение и, наконец, осязание.

Первое же ощущение этой статуи, сознание которой до того было лишено какого бы то ни было содержания, рождает в ней способность испытывать удовольствие и страдание, а также обращать внимание, т. е. находиться целиком под каким-нибудь одним впечатлением. Желаний в этот момент еще нет. Чтобы они возникли, нужно:

а) чтобы ощущающее существо последовательно испытало приятные и неприятные ощущения,

б) чтобы после прекращения действия предметов, вызывающих эти ощущения, сохранился в сознании некоторый их остаток — память, разновидность ощущения. При этих условиях данное существо узнает, что оно может выйти из состояния, в котором пребывает, и перейти в то состояние, в каком прежде находилось, — оно, следовательно, сможет испытать желание сменить менее приятное состояние на более приятное. Уже на этом этапе своего развития ощущающее существо различает, относит к разным моментам ощущение, непосредственно им переживаемое, и воспоминание о ранее испытанном ощущении. Причина испытываемого актуального ощущения находится вне ощущающего существа, во внешнем мире; в данном случае это существо пассивно. Причина же воспоминания о прошлом ощущении — в самом существе; когда оно вспоминает, оно активно.

Переход от чувственности к абстрактному мышлению здесь представляется как совершенно непрерывный, ничего принципиально нового с собой не приносящий. Просто вслед за вниманием, памятью и желанием возникают действия уделения внимания одновременно двум идеям (сравнение) и выяснения отношений между ними (суждение). Посредством образования множества суждений познаются отношения между многочисленными окружающими нас предметами. Как и в «Опыте…», процесс переноса внимания с одних предметов на другие уподобляется отражению светового луча от первого предмета на второй, от второго — на третий и т. д. Ощущение, которое было уже вниманием, сравнением, суждением, становится размышлением. Прибегая к характерному для метафизического образа мышления сведению сложного к простому, Кондильяк, старается доказать, что создание абстракций, деятельность памяти и воображения, желания, воля, т. е. все феномены духовной жизни, представляют собой ощущения.

Если ощущение представляется как испытанное в прошлом — налицо память. Если пережитое в прошлом ощущение представляется данным в настоящий момент — имеет место воображение, которое либо пробегает цепь вспоминаемых ощущений в том порядке, в каком они воспринимались, либо изменяет расположение звеньев, создавая другую цепь.

Достаточно ощущений одного вида (например, обонятельных), чтобы заметить сходство между некоторыми из них и образовать соответствующие классы и абстракции. Например, образовав классы приятных и неприятных запахов, мы создаем абстракции удовольствия вообще и страдания вообще. Обладающее одним лишь органом чувств, существо отличает свои прошлые ощущения от настоящих. Этого, по мнению Кондильяка, достаточно, чтобы оно создало абстракцию числа и абстракцию неопределенной длительности (времени).

Возрастание различий между ощущениями, испытываемыми в разные моменты, влечет за собой превращение желания последовательно в беспокойство, мучение и, наконец, страсть. Любовь, ненависть, надежда представляют собой различные наслаждения, страдания и желания. Воля с этой точки зрения оказывается безусловным желанием, сопровождаемым представлением, что в нашей власти то, чего мы желаем (см. там же, 214–215).

Так приходит автор «Трактата об ощущениях» к выводу, что все умственные способности, имеющиеся у того, кто обладает вкусом, слухом, зрением и обонянием, налицо и у того, кто обладает лишь одним органом чувств. Присоединение других органов чувств ведет лишь к увеличению количества создаваемых ощущающим существом абстракций. Но все знания, доставляемые вкусом, слухом, зрением и обонянием, — это знания лишь о себе, о состояниях, модификациях, претерпеваемых ощущающим существом. Лишь с осязанием, утверждает Кондильяк, приходит знание о своем теле и о телах внешнего мира, а также удовольствие, доставляемое частями тела, его движениями и внешними телами. Осязая, мы начинаем ожидать от своих движений открытий и удовольствий: возникает любопытство — один из главных мотивов наших поступков и главное оружие умственных исканий человечества. Из осязания рождается огромное множество идей, и в частности сложные математические знания.

Если в первой части «Трактата об ощущениях» главное внимание уделялось анализу того, что изменения запахов, звуков и т. д. рождают в существе, способном обонять, слышать и т. д., всевозможные умственные процессы и идеи, то в последующих частях книги доказывается, что эти процессы и идеи могут возникнуть у способного осязать человека только при наличии механических воздействий окружающих тел, изменения их температуры и собственных механических движений человека. Если бы с телом этого человека не соприкоснулось ни одно из окружающих его тел, если бы ни они на него, ни он на них не воздействовали и температура воздуха оставалась неизменной, у него не возникло бы никаких идей.

Заслуживает быть отмеченной высказываемая здесь мысль о том, что для возникновения идей, доставляемых осязанием, большое значение имеют действия, совершаемые нашим собственным телом. Указывая на важность в жизни животного дыхания и воздействия одних частей его тела на другие, а также на то, что в обоих этих случаях животное испытывает осязательные ощущения, Кондильяк называет осязание «основным ощущением», подчеркивая, что жизнь животного начинается с применения органов осязания и всецело зависит от их использования (см. там же, 247).

Первые телодвижения младенца инстинктивны, самопроизвольны, хаотичны; но из осязательных ощущений, вызываемых этими телодвижениями, ребенок узнает сначала о существовании и форме различных частей своего собственного тела, а затем о существовании, форме и размещении окружающих его тел. Все это доступно любому животному. Но, как метафизик, Кондильяк стирает грань между животными и человеком и приписывает осязанию решающую роль и в прогрессе знаний, достигаемом в процессе развития человека от детского до зрелого возраста, и в умственном прогрессе, достигнутом человечеством на всем протяжении его истории. Кондильяк исходит из того факта, что в обоих случаях прогресс определяется, с одной стороны, воздействием окружающей среды, а с другой — действиями человека, направленными на удовлетворение его потребностей. Действия же эти, утверждает Кондильяк, возможны лишь благодаря осязанию. Лишь благодаря ему мы можем устремляться к предметам, сулящим удовольствие, и избегать тех, которые угрожают страданиями.

Сравним с этой точки зрения истолкования математики у Локка и Кондильяка.

Понятие числа, согласно Локку, рождается рефлексией и ни от какого внешнего опыта не зависит. В простейших математических положениях, полагал он, устанавливается лишь соответствие простых рациональных идей друг другу. Эти положения суть истины, усматриваемые разумом непосредственно. Из таких истин, доставляемых нам высшим видом познания — интеллектуальной интуицией, выводится при помощи более или менее длинных цепей доказательств (посредством демонстративной формы познания) все содержание математики. «…Наше познание математических истин… — писал Локк, — касается только наших собственных идей», а не того, что существует в объективном мире; в положениях математики «о существовании вообще нет речи» (19, 550; 551). Эта по сути дела рационалистическая, а не сенсуалистическая интерпретация математики оставляет без ответа вопрос, почему эта наука успешно применяется к вещам реального мира, почему имеющий дело лишь с ними внешний опыт постоянно подтверждает тот факт, что математические знания верно отображают отношения, объективно существующие между внешними вещами.

Иное объяснение получает математика в «Трактате об ощущениях». Здесь обстоятельно описывается процесс, в ходе которого тактильные ощущения доказывают одаренной осязанием статуе, что у нее есть тело, что вне ее на различных расстояниях расположены другие тела; что все эти тела обладают протяженностью, определенной величиной и формой; что при известных условиях окружающие тела совершают движения; что она сама может, если пожелает, вызывать движение своего тела и отдельных его частей; что при помощи их она может приводить в движение окружающие тела.

Изучая свое тело, эта статуя, по мнению Кондильяка, особое внимание уделяет органу, посредством которого она манипулирует телами, — руке, в частности пальцам. В результате она создает понятия о числе пальцев одной руки, другой руки, о равенстве числа пальцев правой и левой руки. Затем она переносит эти понятия на другие тела, окружающие ее, создавая понятия о более значительных числах и о более разнообразных действиях с числами. Источником этих математических знаний оказываются, таким образом, объективная действительность и наши действия, изменяющие ее. Знание, доставляемое нам осязанием, об отношениях между количеством, размерами и формами окружающих нас тел — вот что лежит в основе математики. А так как подобных отношений в природе неограниченное множество, то перед математикой открывается безграничное поле деятельности. Отказ от локковского учения об интеллектуальном знании, совершенно не зависящем от объективной действительности, и то истолкование, какое Кондильяк дает математике, свидетельствуют о позиции не только более последовательно сенсуалистической, чем у Локка, но и более последовательно материалистической.

Однако метафизическая абсолютизация непрерывности процесса познания, отрицание качественного отличия логической его фазы от чувственной в «Трактате об ощущениях» приводят Кондильяка к положениям, представляющим шаг назад по сравнению с его «Опытом…».

Размышляя о ненаблюдаемом в данный момент предмете, мы отдаем себе отчет в том, что мысль об этом предмете есть его образ, существующий лишь в нашем сознании, в отличие от предмета этой мысли, существовавшего или существующего вне нашего сознания. Когда мы по своему желанию вызываем образ предмета, которого в данный момент нет перед нами, в нашем сознании имеет место представление о представлении, отражение отражения. Заметив эту важную особенность человеческого сознания, и создал Локк свое учение о рефлексии. Следуя за ним, Кондильяк отмечал важность присущей лишь человеку способности вызывать по своему желанию идеи — так он называл ощущения, рассматриваемые как образы внешних вещей — т. е. думать о своих мыслях. Он подчеркивал, что в этом случае обязательно должно быть осознано различие между предметом мысли и мыслью о предмете.

Поэтому ощущения удовольствия и страдания рассматриваются Кондильяком в «Опыте…» как необходимые, но недостаточные условия возникновения «размышления». Последнее появляется лишь вместе со способностью по своей воле вызывать воспоминание о ненаблюдаемом в данное время предмете. А эта способность ставится им в зависимость от институционной, отсутствующей у животных знаковой системы — языка. Наконец, в «Опыте…» выдвигается обширная аргументация для доказательства того, что необходимым условием возникновения языка и мышления является общение между людьми. Здесь нет понимания той роли, какую сыграли в возникновении языка и мышления превращения животной жизнедеятельности в труд, а стада — в общество. Тем не менее некоторые материальные предпосылки возникновения человеческого сознания выявлены и обращено внимание на сложность этих предпосылок.

В «Трактате об ощущениях» метафизическая прямолинейность нередко приводит к игнорированию этой сложности. В этом произведении возникновение каждой более сложной формы сознания из предшествующей, менее сложной изображается как непрерывный процесс, не приносящий ничего качественно нового. При этом вовсе не упоминается ни об отличии воспоминания, вызываемого по нашей воле, от воспоминания, возникающего непроизвольно, ни о необходимости каких бы то ни было знаков для произвольной памяти и для размышления вообще. Статуя, не пользующаяся никакими знаками, совершает умозаключения и сложные рассуждения, создает самые отвлеченные понятия (тело, протяженность, длительность, движение), она предвидит то, что может произойти в будущем, в том числе последствия своих поступков и т. д.

Изменение своего понимания значения языка для мышления Кондильяк объясняет так: «Если читатель вспомнит, что я доказал, насколько необходимы знаки для составления отчетливых идей всякого рода, то он склонен будет думать, что я часто предполагаю у нашей статуи больше знаний, чем она может приобрести. Но следует отличать… теоретические знания от знаний практических. В языке мы нуждаемся лишь для первых…» (16, 2, 334), Анализ знаний, сознательное их применение, методическая классификация предметов, отчетливые абстрактные идеи — таковы, говорит философ, особенности теоретических знаний, требующих языка. Практические же знания, применяемые лишь по привычке и связанные с чисто инстинктивным поведением, в языке не нуждаются. Но в «Трактате…» за статуей недвусмысленно признается способность анализировать, классифицировать, взвешивать последствия своих поступков, обдуманно и свободно выбирая тот или иной образ действий, и даже подавлять свои страсти. Это вовсе не позволяет рассматривать ее поведение как бессознательное, инстинктивное, а применение ею знаний как совершаемое лишь по привычке. Что касается отчетливости абстрактных идей, то, по словам Кондильяка, абстрактные идеи статуи о величинах и фигурах отчетливы, а ее абстрактные идеи о чувственно воспринимаемых предметах смутны в том смысле, что, хотя статуя отличает эти идеи друг от друга, она не представляет себе отчетливо всех качеств предметов. Но этот недостаток, как явствует из трактата, свойствен и абстрактным идеям людей.

Таким образом, из текста «Трактата…» явствует, что познание, нуждающееся в языке, лишь более обдуманно использует имеющиеся знания, лишь более методично их классифицирует, более тщательно анализирует. Эти параметры у человека только по степени, количественно отличаются от соответствующих параметров у статуи, и совершенно непонятно, почему человек не может обойтись без языка, а статуе он не нужен.

В «Трактате об ощущениях» Кондильяк отходит также от развитых в «Опыте…» мыслей о роли общения между людьми. Четвертая часть трактата — «О потребностях, мастерстве и идеях изолированного человека, одаренного всеми органами чувств» — целиком посвящена доказательству того, что у человека, лишенного какого бы то ни было общения с себе подобными, возникают самые абстрактные понятия и сложные логические построения: он начинает понимать, что хорошо и что плохо, давать эстетические оценки, он осознает свою зависимость от окружающих вещей, приписывает неодушевленным явлениям природы преднамеренные действия и обращает к ним молитвы с целью снискать их благоволение. Присущее каждому ощущению свойство быть приятным или неприятным; наличие органов осязания, обладающих подвижностью и гибкостью, и их движения, направленные на манипулирование телами; возникающие в окружающей природе явления, препятствующие наслаждению человека, и явления, угрожающие ему страданиями, — вот все, что необходимо и достаточно для формирования все более многочисленных и многообразных потребностей; этого в свою очередь достаточно для умножения действий человека и соответственно для расширения и углубления познания им мира, для создания и развития высших форм его сознания и поведения. Общения с другими людьми для этого не требуется. Такова центральная мысль четвертой части трактата. Упоминавшийся выше чисто декларативный характер выдвигавшегося мыслителями XVIII в. требования обратиться к живому, конкретному человеку, свойственное им фактически абстрактное понимание человека, рассматриваемого вне реальных, социальных условий его бытия, — все это доведено здесь Кондильяком до своего крайнего, гипертрофированного выражения.

Отказ от тезиса о том, что язык и общение — необходимые условия возникновения и развития человеческого мышления, заставляет Кондильяка изменить интерпретацию приводившегося им в подтверждение этого тезиса случая с ребенком, выросшим среди медведей. Этот ребенок, разъясняется в «Трактате…», не был лишен разума, а лишь «обладал им в меньшей степени, чем мы» (там же, 358).

Различие положений «Трактата…» и «Опыта…» отмечается некоторыми исследователями, например Ж. Леруа (см. 51, 1). Но, как правило, эти различия не привлекали к себе внимания ученых. А в книге интуитивиста Г. Мадинье (1938) даже утверждается, что «Трактат…» и «Опыт…» не противоречат друг другу, а лишь исследуют два этапа духовного развития человека: формирование практических знаний («Трактат…») и формирование теоретических знаний («Опыт…») (см. 53, 4–5).

Однако приведенные выше сопоставления достаточно ясно говорят о том, что в некоторых важных вопросах, особенно в вопросе о роли языка, «Трактат…» представляет собой отход от взглядов, защищаемых в «Опыте…». В «Трактате…» вообще очень мало говорится о языке и о знаках. Но не потому, что философ утратил интерес к этой проблеме: живой интерес к проблемам, связанным с языком, не покидал Кондильяка на протяжении всей его жизни, о чем свидетельствуют два последних его труда. Более того, при внимательном рассмотрении «Трактата…» обнаруживается, что в нем впервые высказываются те мысли о значении языка для теоретического познания, которые позднее были детально разработаны в «Логике» и в «Языке исчислений». В этих работах Кондильяк также возвращается к некоторым важным идеям «Опыта…».