Убить Чужого

1

У всех четверых были имена — и первые, и вторые. Но их никто не помнил. Имена отмерли, как это происходит с органом или свойством, давным-давно выпавшим из употребления.

Их заменили номера. «Потому что все оттенки смысла умное число передаёт».[10] На каждого — одна цифра со знаком «минус».

Знак говорил о принадлежности к прошлому. Хотя жили все в самом подлинном Настоящем.

Говоря о них, порой номер предваряли словом «доктор». Может быть, они имели какое-то отношение к медицине. Но не обязательно.

А в общем, это были люди как люди. Не из тех, кого узнают на улице, на кого показывают пальцем. И жили, как все. В рабочие дни исправно являлись в контору (так принято называть учреждение, в котором они служили). В свободное время отдыхали. Развлекались, кому как нравилось.

В тот вечер доктор Минус-первый сидел в опере. Второй гонял мячи на корте. Третий ужинал в ресторане «Герб Каруманов» с дамой, чьего имени история для нас не сохранила, а четвёртый вообще уехал из города и расположился с удочками на берегу тихого лесного озерца, не рассчитывая, впрочем, на серьёзный улов.

Вечер был тёплым, спокойным и располагал к расслаблению. Тем более что предстоял выходной. Единственным, что сейчас связывало их с деловой повседневностью, был коммик в кармане у каждого, никогда не выключающийся.

Даже в театре. Правда, звук там убирается. Было бы крайне неуместным, если бы коммик ударил в тот самый миг, когда великая Алга Варесса берёт верхнее «ля» в арии Джизены в третьем акте «Дочери богов». Коммик вместе с его владельцем с позором выкинули бы из зала (сразу после того, как Алга допоёт до конца, никак не раньше). В общем, был бы скандал.

Поэтому коммик Минус-первого не издал ни звука. Только ощутимо завибрировал в мочке уха. Ущипнуть себя за ухо можно и в опере. Чтобы услышать самому, нимало не беспокоя других:

«Разрешено. Немедленно. Точка-один».

Остальные трое услышали тот же сигнал одновременно с М-первым. М-четвёртый не стал собирать удочек: ничего с ними не станется. Только выплеснул трёх пойманных рыбёшек в озеро. Третий сказал даме «Мне очень жаль», оставил деньги на столике и быстро зашагал к выходу, едва не налетев на стюарда — живого, какими «Герб» и славился. Второй взлетел прямо с корта, оставив ракетку на задней линии, а партнёра — с разинутым ртом. Никто не потратил ни секунды лишней.

Лишь М-первый позволил себе нарушить приказание. Он выждал две минуты. И лишь когда Джизена умолкла и застыла, простирая руки к небесам, и зал взорвался овацией — только после этого, извинившись, вышел из ряда, из зала, из театра, взлетел и лёг на нужный курс.

Тем не менее на точке-один он оказался третьим. Последним в оперативном зале — он-то и был точкой — появился рыболов.

Как только он занял своё место, М-первый кивнул, и ожидавшие их люди перешли к делу. Стали докладывать обстановку и прогнозы.

2

Конная статуя Великого полководца возвышалась в самом центре города. Но то были лишь камень и металл. Бренные же останки героя покоились в фамильной усыпальнице на кладбище при соборе Господней Воли, где по надписям на плитах или стенах можно было изучать историю этого мира — планеты Эврил — куда более успешно, чем по учебникам истории. Писаная история нередко меняется, могилы же остаются неприкосновенными. Каждая из них окутана легендой, а в легендах порой бывает больше правды, чем в официальных текстах.

Для того чтобы навестить место упокоения Победоносного, следовало преодолеть два расстояния. Одно — менее десяти километров, другое — в триста с лишним лет.

Десять километров потому, что собор Господней Воли находился именно на таком расстоянии от Конторы, к которой принадлежали четыре Минус-доктора.

А переместиться на триста лет в прошлое приходилось сразу по двум соображениям. Во-первых, потому, что материал требовался как можно более свежий, это обеспечивало успех. Но эта причина не являлась основной. Во-вторых и в-главных — дело было в том, что и собор, и прилегавшее к нему кладбище с плитами и усыпальницами вот уже двести лет как не существовали: во время Третьей Стурической войны сброшенная врагом на город большая Г-бомба превратила всю эту часть столицы в каменную крошку, а на месте собора образовался провал восьмидесяти метров глубиной и ста двадцати в поперечнике.

Сейчас, через двести лет после печального события, то есть в нынешнее, четырнадцатое предвоенное время, возникшее углубление было заполнено водой и называлось городским озером, в котором люди (вопреки официальному запрету) с удовольствием купались и даже по большей части не тонули, а также с удовольствием отдыхали на пляже, насыпанном по периметру. Так что посетить собор со всеми его угодьями можно было, лишь погрузившись в прошлое.

То есть в минус.

Для трёх обладателей докторской степени подобные действия давно уже стали рутиной, поскольку были постоянной частью их профессии. Что же касается Минус-первого, то основное его занятие было другим, и в минус-погружениях он участвовал не часто. Однако техники не утратил. На прочих же можно было положиться и в самой сложной обстановке. Люди не подводили. Эти люди.

И на этот раз всё было сработано наилучшим образом.

Нырнули, пользуясь персональными хроноскифами, заранее синхронизированными. Реализовались без происшествий. Склеп нашли без труда: в городской мэрии (она-то уж уцелела) прекрасно сохранились планы и всего города, и любого его района, где был чётко обозначен и каждый дом, и любое другое сооружение — вплоть до афишных тумб и информационных киосков. Что же касается кладбища, то его схема была ещё более подробной, и её можно было увеличивать вплоть до отдельных погребений.

Проникнуть в усыпальницу рода Скарабеев оказалось ещё менее сложным: операция проводилась ночью, когда посетители — тем более в те далёкие времена — избегали прогулок по любому некрополю, тем более что в этот вообще впускали не всякого и уже давно никого не хоронили.

Вскрыть усыпальницу любой современник смог бы при помощи куска проволоки за пятнадцать секунд. Это даже нельзя было назвать препятствием. Но четверо совершили взлом не сразу. Оказавшись на небольшой площадке сразу за кладбищенскими воротами, они привязались к местности и пошли по не очень широкой, зато тщательно подметенной аллее, с удовольствием вдыхая воздух, который в те времена был куда приятней современного. Хотя для того, чтобы сделать такой вывод, надо сравнивать, а такая возможность, понятно, существует мало у кого. Четвёрка ею обладала. И дышала с тем большим наслаждением.

— Что у них тут было посажено? — подумал вслух М-второй. — У меня от этого запаха голова кружится.

— Сиройская лиственница, — ответил третий. — Сирой тогда был нашей колонией. Во Второй войне Стурису ещё не удалось отобрать его. Великий Скар стёр их в порошок. Голова? Не знаю. Может, ты перебрал вчера?

— О Крейсерской битве знает каждый школьник, так что своей эрудицией ты меня не потряс. Кстати, от выпитого у меня голова не болит. Разве что от долгого воздержания.

— Считаю дискуссию законченной, — сказал М-первый. — Открывайте, и — за работу. А запах этот — от венков. Только вчера ведь похоронили. Ставим оборудование. И работаем быстро: должны уложиться в четыре часа, после шести уже зашевелятся могильщики. Ну, раз, два — начали.

3

Да, во Второй войне фельдмаршал Скар действительно проявил себя великим. В этом официальная историография совпадает с легендой, так что трудно сказать, что из них было первичным, а что — производным. Да и какая разница? Раз мнения совпадают, факт можно считать установленным, разве не так?

Во всяком случае, правящие круги Эврила были в этом уверены.

Вторая война была для этого мира победоносной. Вечный соперник Стурис потерпел жестокое поражение, от которого не мог оправиться два десятка лет. И лишь после того, как Победоносный Гора Скар скончался, стуры освободились от страха перед грозным фельдмаршалом и начали всерьёз готовиться к новой войне, Третьей. Всё за тот же Сирой, мир слабый, но необычайно одарённый природой. Недаром считалось, что владеющий Сироем владеет Вселенной. В этом было, конечно, преувеличение, но не такое большое, как может показаться на первый взгляд.

С той поры произошло уже одиннадцать войн. Сирой переходил из рук в руки. Борьба за богатство и власть грозила затянуться до бесконечности. Между тем война сама по себе богатства не приносит — наоборот, несёт только убытки, истощение и множество горестей. Выгоду приносит лишь победа. Окончательная и решительная. И сейчас, когда обе стороны созрели для новой войны, чувствовалось, что именно окончательной и решительной она планировалась с обеих сторон. Такой, в которую будет вложено всё, до последнего. Всё, что есть.

И — то, чего нет. Но что пришлось бы очень кстати.

Именно по этой причине…

Но вы уже и сами поняли.

4

Трудно сказать, в чьей голове эта мысль возникла раньше, чем в других. Но достоверно известно, что высказана вслух она была самое малое тремя высокими государственными деятелями Эврила и ещё одним — не политиком, а учёным. Идея была незамедлительно доложена Президент-императору, внимательно им рассмотрена и одобрена. Настолько горячо одобрена, что узкое совещание Государственного комитета, ранее называвшегося Военным, а в начале этого года переименованного в Комитет Победы, было созвано тем же вечером — при условии, конечно, глубочайшей секретности.

Члены Комитета собрались не там, где их заседания происходили обычно. Директор разведки настоял на совершенной конспирации, а Зелёная башня — так называлось здание, в котором размещались основные правительственные учреждения, — находилась под постоянным приглядом стурианской разведки. Это было в общем-то в порядке вещей, но на сей раз никоим образом нельзя было позволить врагу заподозрить возможность какого-то сюрприза. Поэтому даже сам Президент-император прибыл на заседание не так, как обычно, — в сопровождении большого кортежа, сидя в известном всему миру длиннейшем скользуне со штандартом на крыше. Он добрался до назначенного места в совершенно заурядном экипаже и вроде бы без всякого сопровождения и охраны — так, во всяком случае, это выглядело. Небольшое здание, в котором на сей раз собрался Комитет, было накрыто полевым колпаком сразу же после прибытия П-и, так что теперь никакие технические ухищрения никому не смогли бы помочь ни увидеть, ни услышать совершенно ничего из того, что должно было тут произойти — и действительно произошло.

В частности — ни словечка из обращения, каким П-и открыл заседание.

— Господа! — произнёс он. — День славы ещё не наступил, но он уже близок. Пришла пора раз и навсегда покончить с войнами, что целыми веками не позволяли нашему народу зажить той мирной и счастливой жизнью, которой он, безусловно, заслуживает. Для этого мы должны всего лишь навсегда отбить у Стуриса охоту претендовать на то, чего у него не было, нет и никогда не будет: на право контроля над Сироем, его населением и богатствами. Вы не хуже меня знаете, господа, что ещё никогда мы не были настолько готовы к решению этой исторической задачи, как сейчас. Сегодня наши военные силы вдвое превышают врага по численности, а также и по качеству вооружения, а кроме того — и это я считаю главным — по боевому, победному духу, каким сейчас проникнут весь наш народ.

И это заставляет меня сказать: сейчас — или никогда.

Но, господа, учитывая уроки прошлого, мы не можем позволить себе совершить ошибку, какую не раз допускали в прошлом. Вы понимаете, что я говорю о недооценке противника. Мы и прежде преобладали в силах, но одержать решительную победу, полностью разгромить врага со времён Второй войны нам так и не удавалось. Почему? Я потратил немало времени, анализируя причины былых неудач, и пришёл к выводу: вся беда в том, что наша военная наука и полководческое искусство наших военачальников, к глубокому сожалению, никогда не преобладали над наукой и искусством врага, но порой даже уступали ему. Видимо, сознание своей силы мешало нам серьёзно углубиться в проблемы использования этой силы. Признаем откровенно, господа: среди нас уже очень давно не появлялось великих полководцев — таких мастеров, кто мог бы с наибольшей эффективностью применить всю нашу силу для достижения полной победы. А ведь в нашем славном прошлом такие были, и память о них, об их победах по сей день жива в народе. Стоит вспомнить хотя бы о великом фельдмаршале Скаре, равных которому история не знала и не знает.

Скажу откровенно: вывод, к которому я пришёл, весьма огорчил меня. И не знаю, какие шаги стал бы я предпринимать, в каких направлениях искать способ стабилизации нашего положения — потому что, как все вы знаете, постоянное ожидание очередной, неизбежно приближающейся войны сильно и не к лучшему влияет на образ мыслей населения, и не только на мысли, но и на действия. Признаюсь: даже мысли, до сих пор не посещавшие меня, вдруг стали всё более уверенно напоминать о себе — мысли о возможности достижения мира хотя бы на длительный срок путём соглашения о разделе сфер влияния на Сирое. Всё во мне сопротивлялось таким мыслям, потому что весь народ, сверху донизу, воспринял бы любой шаг в этом направлении как национальный позор, как постыдную трусость — мою трусость, господа, в первую очередь. Для меня это означало бы — покрыть своё имя вечным позором. Однако интересы нации важнее моих личных, не так ли?

Но, господа, высшие силы не допустили этого, и мои молитвы, смею полагать, были услышаны. Вследствие чего сразу нескольким людям — все они присутствуют здесь — была ниспослана светлая идея. Почему озарение постигло их, а не меня? Я думаю, ради того, чтобы я не впал в грех преувеличения роли моей личности в судьбе Эврила, а также и потому, что решение лежало в области хронофизики и генетики, их последних достижений, мне же отсутствие свободного времени помешало быть полностью в курсе новостей названных наук. Так или иначе, выход найден! И теперь ничто более не сможет помешать реализации самых смелых наших замыслов.

А теперь, господа, я передаю слово высоким специалистам, представящим вам проект операции, с которой начнётся наш победоносный путь. После этого перед каждым из вас будет поставлена конкретная задача. Предупреждаю: никаких записей! Строжайшая секретность! За её соблюдением будут следить соответствующие органы, чьи руководители, как видите, тут присутствуют, — и совершенно не случайно. Итак…

Научное сообщение было выслушано с напряжённым вниманием. Потом, как это часто бывает с представителями учёного мира, возникла дискуссия, поскольку, как оказалось, существовали самое малое два мнения относительно реализации светлой идеи. Их можно обозначить как оригиналистов — с одной стороны, и прогрессистов — с другой.

— Необходимо эвакуировать его в том виде, в каком он находился сразу же после его ухода. Более ранний срок неприемлем, поскольку его изъятие в таком случае привело бы к изменению истории, что совершенно недопустимо! Кроме того, нам ведь необходима вся сумма его опыта: не всегда же он был таким великим, каким стал уже в последний период своей жизни!

— Простите, коллега, но это чушь. Главные и решающие его победы были одержаны в возрасте пятидесяти лет плюс-минус. Затем, как все мы помним, он после известных событий удалился от дел и последние десятилетия жизни не принимал никакого участия в активной жизни. Третья и Четвёртая войны, как известно, прошли без его участия и завершились вничью, Пятая же оказалась проигранной вчистую, Шестая снова завершилась, как принято считать, вничью, но на деле привела лишь к сохранению статус-кво, то есть мы и тогда остались с половинкой Сироя. Только в Седьмой…

— Седьмая не интересует нас ни с какой точки зрения: она произошла, если вы не забыли, почти через век и к нашей теме не имеет никакого отношения.

— Господа, есть ли смысл в вашей полемике, если учесть, что вообще эвакуация как таковая с тех темпоральных уровней просто невозможна чисто практически: для этого там просто не найдётся энергии. Вспомните: речь идёт не о нашем технологическом уровне! Если бы вы дали себе труд хоть немного подумать в реальном масштабе, то…

— Вы намерены, уважаемый коллега, публично оскорбить нас?

(Просто беда с этим учёным людом: они дурно воспитаны.)

— Нимало. Просто стараюсь доказать вам, что единственный выход — в том, что предлагаем мы: копирование там и приведение к нужным параметрам уже здесь, у нас для этого есть все условия.

— Легко сказать! Ещё позволит ли он, чтобы с него снимали копии?

— Вряд ли. Думаю, что к нему там попасть было бы весьма затруднительно: окружение, охрана — источники свидетельствуют, что он очень любил безопасность.

— Да? Следовательно, ваше предложение — всего лишь сотрясение воздуха? Перед столь уважаемой аудиторией?

— Вы, коллега, как всегда, спешите с выводами. Мы же предлагаем отсканировать его тогда, когда вокруг уже не будет ни свиты, ни штаба, ни охраны…

— Простите, но при его жизни…

— А кто сказал, что речь идёт о живом?

— О боже! Да вы ещё и некроман ко всему!

— Лучше быть некроманом, чем бездарным тупицей!

— Господа, господа! Я вынужден призвать вас к порядку. Вы забываете, где и в чьём обществе находитесь! Придётся нам рассудить вас.

Спор действительно начал уже принимать острый характер, совершенно неуместный на совещании в присутствии Президент-императора. Которому и пришлось играть роль арбитра: обратиться к кому-то другому перед лицом самого П-и попахивало бы оскорблением величества. С минуту подумав, Президент принял совершенно разумное решение:

— Всё же время, господа, прошло немалое. Оригиналу скорее всего было бы очень трудно по-настоящему усвоить перемены, произошедшие за эти века во всём, а прежде всего в военных технологиях. Если же использовать второй вариант, то тут мы ведь, если не ошибаюсь, в состоянии выбрать по своему усмотрению и возрастной уровень, а также вложить изначально необходимую сумму знаний. Я не ошибаюсь?

Нет, конечно. Президент-император не ошибается уже по определению. Тут и говорить не о чём.

5

Четырёх часов М-докторам не понадобилось. Прекрасно уложились в два с половиной. Один из них на всякий случай дежурил снаружи, остальные за полчаса собрали малый биосканер, отрегулировали, проверили — дело было привычным.

Потом первый сказал негромко:

— Для твоего же блага, дед, так что не взыщи.

Второй и третий тем временем успели освободить покойника от всего, что было на нём. Второй сказал:

— В мундире он куда внушительнее.

— Ага, — только и ответил третий, тщательно растягивая и закрепляя над телом приёмный экран. — У нас готово. Энергия подключена, канал установлен. Можно начинать.

— Начали! — скомандовал М-первый.

Всё прошло без сучка без задоринки. Писалось почти идеально. Первый следил за ходом работы по монитору, где цифры, символы и графики текли нескончаемой рекой. Через два часа возникла и остановилась надпись: «Готово». Облегчённо перевели дыхание. Свернули аппаратуру. Тщательно упаковали кристаллы со сделанными записями. Человек занимал в них объем в несколько кубических сантиметров. М-третий сказал:

— Неужели одевать ещё? Угробим время, а нас ждут.

— Положи гардероб сверху, — ответил Первый. — Теперь крышку. Вряд ли кто придёт его разглядывать — на то сделан памятник. Всё, кончили. Огляделись. Ничего не забыли? Хорошо. Изготовились. Выходим.

Вышли. Четвёртый присоединился. Знаком показал: порядок.

— Вызываю хроноканал.

М-первый нажал на клавишу «Вызов» переносного пульта и через мгновение включил хроноскиф.

6

Прибыли и всё, что следовало, доставили в Контору. Получили благодарность, как моральную, так и в виде полагающегося зачисления на их счета приятно округлых сумм — с учётом уровня риска, сложности задания и высокого качества его выполнения. И ко всему — неделю отпуска.

То есть — лучше не бывает.

Немножко посидели перед тем, как разъехаться. Такова была традиция. Обнялись. Третий сказал М-первому:

— Наверное, теперь не скоро тебя увидим?

— Постараюсь как-нибудь ещё вырваться, — проговорил первый в ответ.

Остальные понимающе кивнули.

Это — о них.

Что же касается приведенных четвёркой результатов сканирования, то они были по всем правилам загружены в приёмник ПВО, то есть системы Полного Восстановления Организма. И запустили, обеспечив бесперебойную подачу всех необходимых материалов — до самого последнего микроэлемента, где счёт идёт на атомы. Процесс был отработан уже давно, хотя из такой глубины времён объект извлекался впервые. Нет, в ходе отработки и совершенствования метода приходилось забираться и поглубже, но тогда речь шла не о людях и уж подавно не о лицах исторических. Тем не менее никто не сомневался в успехе. И не напрасно.

7

Фельдмаршал Гора Скар, известный в истории Эврила как Победоносный Герой, проснувшись, против обыкновения не вскочил сразу на ноги, чтобы тут же, лишь пробежав глазами сводку ночных новостей, заняться утренней гимнастикой. В таком нарушении привычного распорядка виновато было какое-то странное настроение, овладевшее им, пожалуй, ещё во сне. Отсутствие полной уверенности в себе — вероятно, именно так можно обозначить непривычное состояние, в каком он сейчас находился.

Правда, что-то подобное приключалось с ним и раньше, пусть и весьма редко. Но тогда причиной бывали какие-то неправильные сновидения, попавшие к нему явно по ошибке: скажем, неудачная операция, проигрыш битвы или тяжёлое ранение (чего с ним ни разу не случалось), измена жены с адъютантом или того хуже — с личным пилотом, хотя в реальности такого никогда не было и быть не могло. Тогда достаточно было проанализировать кошмар, чтобы понять, что увиденное во сне — всего лишь бред собачий, и причина его скорее всего в том, что накануне за ужином было принято слишком много или не того, что следовало. И настроение сразу возвращалось к привычной норме.

Сейчас дела обстояли совсем не так.

Во-первых, Скар вообще не мог вспомнить, что ему снилось — да и было ли этой ночью сновидение? Похоже, что нет.

Во-вторых — ещё хуже: он никак не мог восстановить в памяти, как закончился вчерашний день. С кем он ужинал, да и ужинал ли вообще? С памятью творилось что-то небывалое. Вместо вчерашнего дня перед внутренним зрением возникали совершенно несуразные картины. Он якобы находился в госпитале Генерального штаба, в положенной ему фельдмаршальской палате, и вокруг него сперва суетились какие-то медицинские «шестёрки», а затем возникло и медицинское начальство — но всё виделось расплывчато, звуки доходили с трудом, никак не удавалось сосредоточить внимание на чём-то определённом, выстроить мысли должным порядком, чтобы оценить обстановку и принять нужное решение. Скар скривил лицо в гримасе — настолько противным было это состояние — и постарался сделать усилие, чтобы прогнать всю эту муть ко всем чертям.

И в-третьих — никак не удавалось локализоваться, привязаться к местности. При всех недоумениях было совершенно ясно, что проснулся он не дома, ничего похожего, ни единого предмета обстановки из тех, что привычно окружали его там, не оказалось в поле зрения, сколько ни верти головой. На походный антураж это тоже никак не походило, да и какой поход мог быть сейчас, когда всего полгода назад война была им победоносно завершена, после чего он и стал наконец фельдмаршалом и получил, кроме звания, ещё и Золотое копьё, полагающееся при провозглашении человека Победоносным Героем. Сейчас вовсю шло очередное предвоенное время. Обстановка более всего наводила на мысли о госпитале — но не о госпитале Генштаба, где приходилось бывать ежегодно для очередной диспансеризации: тут было много совершенно непонятного и явно не хватало вещей привычных. В общем, всё было — не разбери поймёшь.

Ясно одно: раз проснулся — надо вставать, входить в обстановку, принимать решение и командовать.

А значит — пошло оно всё на. Подъём, герой!

Он и в самом деле сел, опустил ноги; пол оказался приятно тёплым. Хорошо. Чем это тут пахнет? Неопределённо, но вовсе не плохо. Ладно. Посмотрим сводку: что за ночь приключилось в мире?

Он привычно протянул руку к тумбочке, где сводка обязана была находиться. Её не оказалось. Вот это был уже полный пожар в бардаке.

Скар набрал побольше приятного воздуха в лёгкие. И рявкнул так, чтобы и до глухого дошло:

— Холуй! Ко мне! Бегом, на цырлах!

Услышать призыв надлежало старшему адъютанту, которому положено было бдеть за дверью в ожидании, когда герой пробудится. И дверь действительно распахнулась, в ней показался мундир. Ага!

— Ты, мудак недоношенный! Сводка где? Жить надоело? Под расстрел мечтаешь попасть?

— С добрым утром, фельдмаршал, — послышалось в ответ.

Вот именно так. Не «здравия желаю» и не «Победоносный Герой». А дальше — ещё хуже:

— Будьте любезны одеться, ваш мундир тут, в шкафу. Вас ждёт завтрак, через час — совещание. Там вас введут в обстановку. Постарайтесь придерживаться общепринятой лексики. Не теряйте времени. Денщиков у нас не положено.

Странно. Тут бы самое время взорваться, осадить наглеца. Но что-то словно щёлкнуло в глазах, всё обрисовалось чётко. Мундир немного странный, но, несомненно, военный. И знаки различия совсем такие, какими им положено быть. Знаки первого генерала. Гм… да.

— Э-э… м-м… А собственно…

Но генерал уже показал свой тыл.

Ну что же. Где, он сказал, мундир и прочее? Ага. Тоже не совсем. Но погоны правильные. И все ордена. Смотри-ка, даже звезда святого Артона! Та самая, что получена была ещё в молодости и украдена в тот же день, когда отмечали награды. Звезда восстановлению, понятно, не подлежала. А тут вдруг нашлась! Ну-ну!

Не совсем понятно. Ладно. Потерпим до совещания. Героям не просто, им тоже иногда приходится терпеть. Даже больше, чем трусам.

8

— Странно, фельдмаршал, — молвил Президент-император, — но вы ничуть не выглядите удивлённым. Неужели вы ожидали чего-то подобного?

Скар, похоже, хотел усмехнуться (так дёрнулись его губы, и это не осталось незамеченным). Но ответил сдержанно:

— Господин президент, я солдат, а солдаты не удивляются ничему и никогда. Потому что жизнь — то есть служба — с первых дней приучает их — нас — к тому, что обстановка вокруг может измениться в любое мгновение самым непредсказуемым образом, и от нас требуется не удивляться этому, а как можно быстрее находить пути обращения изменений в свою пользу. Только при таком образе действий можно побеждать противника, начиная с поединка и кончая кампанией. Нет, я не удивлён. И сейчас даже не думаю об этом. Вы прибегли к моей помощи, к моему опыту и умению. Предложили, должен признать, весьма достойные условия. Поэтому единственное, о чём я сейчас намерен и способен думать, — это поиск пути, который неизбежно поможет нам одержать полную победу. В том, разумеется, случае, господин президент, господа, если всё руководство и командование военными действиями будет отдано мне и будет совершаться в соответствии с моим планом.

— Да, мы ведь уже приняли ваше условие. И всё же не примите за обиду, если я спрошу: не смущает ли вас то, что сами войны за время вашего… скажем, вынужденного отсутствия очень сильно изменились, начиная уже с оружия, каким пользуются в наше время, а ведь оно определяет и способы решения тактических задач, да и вообще…

— Я вас понял, ваше высокопревосходительство. Благодаря вашей любезности я успел в общем и целом ознакомиться и с арсеналом, и с принципами организации армии, как и с нынешними тактическими идеями, и так далее. Все это кажется мне неплохо разработанным и, в общем, разумным. Но, господин президент, признаюсь: во всём этом есть одно обстоятельство, которое меня некоторым образом смущает.

— В чём же оно заключается?

— Только в одном. И большая часть оружия, с которым меня знакомили, и тактические и даже стратегические идеи, что использовались в трёх последних войнах — глубже я не заглядывал за отсутствием времени, — короче говоря, ничего из этого набора не привело к тому единственному результату, ради которого и стоит вести войны: к одержанию полной и безоговорочной победы. К капитуляции противника, если угодно. К лишению его возможности когда-либо в будущем не то что начинать войну против нас, но даже думать об этом!

Господа, выяснив это обстоятельство, к какому заключению должен был я прийти, как думаете? Конечно, к одному-единственному, и сейчас я намерен, с вашего позволения, изложить мои выводы и пожелания — хотя, наверное, правильнее будет сказать «требования» — более детально, чем я сделал это вначале.

Выслушивая эту тираду, президент, не поворачивая головы и даже почти не шевеля губами, тихо проговорил сидевшему рядом военному министру:

— Похоже, воспроизведение удалось на совесть: именно таким он и был в той жизни, судя по сохранившейся информации.

На что министр точно таким же образом ответил:

— Да. И потому боюсь, что с ним будет нелегко.

— Потерпим. Пусть только победит. А там…

Президент не закончил: фельдмаршал направил взгляд на него и теперь обращался уже к нему лично: Президент-император как-никак помимо прочего был ещё и верховным главнокомандующим Эврила. Во всяком случае — считался.

— Итак, мои требования. Их немного. Первое: с нынешнего дня и вплоть до одержания полной победы я назначаюсь верховным главнокомандующим и военным министром. Не удивляйтесь, господа: именно так делалось всегда, когда мы начинали новую войну, в том числе и ту, в которой одержать победу удалось именно под моим командованием. Вы можете спросить: зачем нужны эти в значительной мере формальные действия? Отвечаю: поскольку по ходу действий именно мне придётся принимать, иногда за секунды, важнейшие решения. У меня просто не будет возможности согласовывать их с кем-либо! Мой метод подразумевает полное единоначалие — моё. А поскольку для реализации моих планов понадобится значительная перестройка той армии, что существует здесь сегодня, а это — функция военного министра, то и эти права должны быть переданы мне. Вот главное, о частностях мы сможем договориться и потом, когда необходимые процессы будут уже запущены.

— Простите, фельдмаршал, сколько же времени понадобится для тех реформ, какие, как мы поняли, вы предполагаете провести?

— Две недели, ваше высокопревосходительство. Дольше просто невозможно. И потому, что если реформу не осуществить за такой срок, то она просто засохнет на полпути, и её уже нельзя будет оживить. Реформа — это цементный раствор, нужный при перестройке здания; но если он вовремя не использован — неудача обеспечена. Ещё потому, что две недели — это крайний срок, когда информацию можно удерживать от самопроизвольного распространения, потом она начинает утекать, какие бы меры вы ни предпринимали. Поверьте моему опыту, господа. Когда информация начинает просачиваться, о победе, тем более быстрой, можно забыть.

— Но вы, я надеюсь, ознакомите нас хотя бы с самыми общими положениями ваших предполагаемых преобразований?

— Я этого не сделаю, господа. И вот почему: мои методы настолько просты, что, услышав хоть ничтожную малость о начатых изменениях, даже кадет-перворотник с лёгкостью восстановит всю их сущность. Кстати: чтобы этого не произошло, необходимы будут операции по кардинальному дезинформированию противника. Надеюсь, что разведка сможет обеспечить их проведение. А контрразведка — мою охрану. Мой опыт, господа, свидетельствует о необходимости этого: не поверите, если сказать вам, сколько покушений на меня было совершено за годы службы! Но благодаря хорошо организованной охране все они закончились трагически — но не для меня. Надеюсь, что и транспортные средства, какими я буду пользоваться, окажутся на должной высоте, и сотрудники, на которых миссия охраны будет возложена, — тоже. Кстати, лица, возглавляющие разведку и контрразведку, надеюсь, тут присутствуют?

Один из сидевших за столом встал.

— Я — директор Объединённой службы безопасности Эврила. К вашим услугам, фельдмаршал.

Скар смотрел на говорившего несколько секунд — делал, наверное, какие-то выводы для себя. Потом кивнул:

— Назначаю вас моим заместителем по безопасности. Потом подойдёте ко мне, познакомимся как следует. Господа, возникли ли у вас какие-то вопросы? Если нет, то я хотел бы сразу же заняться делами: война не терпит проволочек. Господин президент, если у вас нет возражений — время объявить наше полезное совещание закрытым. Генерал-адъютант! Жду, что вы покажете мне наши рабочие помещения. Надеюсь, там имеется всё, что понадобится для работы? Прекрасно. Да шевелитесь, генерал, забудьте о пешем хождении, привыкайте — бегом, только бегом. К победе надо бежать, а не плестись вперевалочку!

9

А между тем враг не дремлет. Иначе какой же он враг?

Объяснить это просто: всякая война предупреждает о своём приближении. Нет, не заявлениями вроде «Иду на вы!». Просто она сначала чуть, но чем дальше, тем больше наполняет воздух какими-то флюидами, что ли, — предчувствиями, подсознательными ощущениями: война будет хотя бы потому, что давненько её уже не было, а в жизни никаких серьёзных изменений (фактических, а не формальных, бумажных) не произошло — а значит, войн никто не отменял, и потому её дыхание уже доносится не так уж издалека, скорее наоборот.

И это не только на Эвриле чувствовалось, но и на Стурисе, где уровень жизни, знаний и ощущений был, в общем, таким же, как и на давнем конкуренте. А в первую очередь ощущалось, конечно же, теми, кому такие вещи положено не только чуять, но и подкреплять достоверной информацией.

В предвоенные периоды миры-противники поддерживали между собой, как и полагается, дипломатические отношения на уровне посольств. Посольство Стуриса в Эвриполе было укомплектовано по полному штату. То есть был там, естественно, чрезвычайный и полномочный посол в ранге министра, были и все другие, кому положено. Первый секретарь посольства, в частности. Для всех. И он же — резидент стурианской разведки на Эвриле — для тех, кому это знать полагалось. Очень давняя традиция, традиции же живучи, как крысы.

Резидент и весь его аппарат более или менее успешно работали по сбору информации. Скажем сразу: в те дни, о которых мы повествуем, ничего интересного от агентуры получено не было. Так, какие-то едва уловимые глазом (или слухом) мелочи. Однако аналитикам почудилось, что в этом броуновском движении мелочей и микрособытий стала вроде бы формироваться какая-то новая система. Непонятно какая, но — новая. Словно бы на множество хаотических и независимых друг от друга движений было наложено некое поле — и движение это быстро стало приобретать всё более осмысленный порядок и ориентироваться на какой-то ранее не существовавший центр притяжения.

Информация срочно ушла на Стурис. Не в СМИ, как вы понимаете. А в мощнейшую аналитическую систему ГУРС, то есть Главного управления разведки этого мира. Аналитики сразу же забросили гораздо более обширные сети с самыми мелкими ячейками, чтобы для начала установить: наблюдается ли подобное и на других, кроме Эврила, мирах — или это явление локально и, значит, имеет прямое отношение к Эврил-Стурианским отношениям.

Оказалось: имеет.

После чего Первый секретарь посольства на Эвриле получил депешу, раскодированную им лично. Прочитал. Уничтожил. И немедленно набрал номер, не записанный нигде, кроме памяти резидента.

Ему ответили. Резидент представился — не по имени, но произнёс несколько звуков, обозначающих цифры и буквы. В ответ выслушал другие цифры и другие звуки. После чего сказал:

— Настоятельно прошу о личном одолжении.

— Я внимательно слушаю.

— Моё правительство убедительно просит позволить группе наших историков воспользоваться вашей системой темпонавтики для совершения всего лишь одного погружения. Согласен, просьба необычная — однако речь идёт об уточнении исторического факта, без которого невозможно завершить монументальный труд «Государственной истории Стуриса», чему наш Предстоятель придаёт первостепенное значение.

— Если не ошибаюсь, речь идёт о рейсе транспорта «Ветка Жасмина» две тысячи триста лет назад? Я правильно понял?

— Вы поняли правильно.

— Но ведь, коллега, это обойдётся вам очень дорого, а чего ради? Первая высадка разведчиков со Старой совершилась именно на Эврил. Подобная же операция на Стурисе состоялась лишь через сто с лишним лет и была совершена с уже достаточно заселённого Эврила. Все эти факты установлены давно, в том числе и вашими учёными. К чему же?…

— Коллега, я с вами совершенно согласен. Но наш Предстоятель — именно он лично — придерживается, видимо, другого мнения. А следовательно…

— Да, я вас понимаю. Какую делегацию вы хотите отправить?

— Не более четырёх специалистов. И минимум аппаратуры. Нет-нет, уверяю вас — никакого спектакля они разыгрывать не станут, лишь снимут то, что происходило на самом деле.

— Ну что же: если это для вас так важно… Можете присылать историков.

— Они прибудут к вам завтра.

— Хорошо. Удачи лично вам!

— Благодарю. И вам того же.

10

Фельдмаршал Скар перелистывал документы и карты — одну за другой. Всматривался. Задумывался. Пожимал плечами и качал головой. Губы его при этом складывались в усмешку — то печальную, то саркастическую.

И в самом деле: до какой степени за несколько минувших веков успело деградировать военное искусство!

Люди перестали понимать, что искусство всегда создавалось и будет создаваться личностями. Это индивидуальный труд. Полотно пишется одним художником, хотя людей, растирающих краски и моющих кисти, может быть множество. Симфонию творит один композитор, а не бригада. И исполняет её дирижёр, пусть ему и подчинён целый оркестр.

А они, сегодняшние, почему-то вообразили, что войну можно собирать на конвейере, ставить на поток. Современные технологии делают людей всё более слабоумными. Они, как это теперь называется, оцифровали войну — вместо единого организма сделали её набором кусочков. Но если вы хотите раздавить врага раз и навсегда, то на него нужно обрушить скалу, монолит, а не кучу песка. Из-под песка он выберется — пусть не в полном составе, тем не менее способным продолжать сопротивление. И такой вот песочной армией они хотят разгромить противника! Единственное, что может утешить при этом, — что и противник придерживается тех же воззрений. Поэтому все последние войны и заканчивались вничью.

Нет, при такой организации воевать можно разве что с Сироем. Но с ним воевать совершенно незачем: он издавна привык подчиняться сильному.

Хотя тут, в городе, похоже, стало куда больше сиройских морд, чем могло быть в старые добрые времена — его времена. Но это вопрос третьестепенный. Вот утихомирим Стурис, сделаем им такое кровопускание, от какого они не скоро, очень не скоро оправятся — если оправятся вообще. Тогда при желании можно будет разобраться и с косомордыми. А сейчас…

Итак, проверим ещё раз: всё ли предпринято за несколько минувших дней, чтобы сделать армию максимально способной выполнить задачи, которые он перед нею ставит. Начиная с воспитательной подготовки. Тут творилось чёрт знает что: солдатам толковали о гуманизме, о человеколюбии, о том, что лучшие войны — это бескровные войны с минимальными потерями.

Сколько таких болтунов он за неделю приказал расстрелять перед строем? Мало, всего лишь два десятка с лишним. Остальные всё же враз проглотили языки.

Войска, по существовавшему тут плану расчленённые на несколько групп, чтобы создать сразу несколько фронтов, теперь удалось вернуть к истинно боевой структуре, в своё время названной «Секирой Скара». У врага всегда найдётся хотя бы одно слабое место. И вот по нему-то и ударит боевой топор. Вообще-то даже не топор. Проще и грубее: лом. Но какой! Такой, что войдёт в плоть врага на всю длину и сразу лишит его способности и думать, и действовать.

Для этого и все флоты Эврила сведены воедино. В кулак! Бьют кулаком, а растопыренными пальцами всего лишь гладят. А гладить мы будем женщин. Но уже на втором этапе победы. Сейчас пришёл черёд первого. Не медлить! Ни в коем случае. Ударить, пока противник не свёл в кулак свои пальцы. А там наверняка что-то уже почуяли. Судя по докладам разведки. Но мы не позволим им. Упредим. Мы уже выиграли неделю. И не проиграем ни единого часа. Всё сделано для этого. Войска обеспечены всем необходимым. И освобождены от всего лишнего. От страха. От сомнений. От жалости.

Не сделано лишь последнее. Чисто формальное. Но вот настал миг и для этого.

Фельдмаршал Скар включил прямую связь. Ответили сразу же, словно этого вызова ждали.

— Ваше высокопревосходительство, господин президент. Сообщаю: я отдал войскам приказ. Мы атакуем. Как только поступят сообщения о соприкосновении с противником, дипломаты смогут начать свою работу. Если на той стороне ещё найдётся кто-то, способный разговаривать с ними. Господин президент, отметьте этот день и час на вашем календаре. Мы одержим полную победу. Её будут праздновать и через многие века. Салют!

И, не дожидаясь ответа, отключил связь. Нажал кнопку. Главный адъютант вырос в дверях, когда Скар не успел ещё оторвать палец от кнопки. Вот так стали тут понимать службу, разгильдяи! Сбросили лишний жирок, филоны!

— Господин фельдмаршал…

— Боевой приказ — в войска, согласно схеме!

— Слушаюссс!..

11

Четверо стурианских историков — а может, и не совсем историков, чёрт их там, на Стурисе, разберёт, — прибыли на Эврил, были любезно встречены работниками ОСБЭ, препровождены в сектор темпонавтики и отправлены в очень далёкое прошлое.

До него они, однако, не добрались, а остановились точно на той засечке, где недавно уже побывала другая четвёрка, местная. Воспользовались точно таким же планом и в результате оказались перед той же фамильной усыпальницей Скарабеев. Как и их предшественники, проникли внутрь без труда и осмотрелись.

— Вот он! — произнёс один из них, и в голосе его явственно ощущалось разочарование. — Выходит, они его и не трогали. Нас надули.

— Я буду счастлив, если это подтвердится, — сказал другой с надеждой.

— Так вот же он лежит. Вы что, думаете, это кукла? Ручаюсь, господин полковник, — тут покоится оригинал. Так что кто бы там ни шевелился наверху, это в любом случае не Скар. А никто другой нам не страшен.

— Не спешите с выводами, тем более — с приятными. Давайте посмотрим спокойно и основательно. Тщательный осмотр всего помещения и тела. Вам не кажется странным, что покойник раздет догола? Мне это говорит очень многое. Обратный канал для нас будет включён, как вы должны помнить, через два часа, ни минутой позже. Так что дискутировать будем потом — если понадобится. Дайте полный свет! Ищите малейшие следы — недавнего визита, применения какой-то аппаратуры, любую забытую или оброненную мелочь, не соответствующую той эпохе, — да, собственно, вы сами всё прекрасно знаете. Начали!

Смотрели тщательно. И простым глазом, и при помощи оптики, и электроники, запустили химию, отобрали пробы воздуха, пыли со стен и мраморного пола, заботливо упаковали.

Этим занимались двое. А вторая пара быстро установила аппаратуру, чтобы отсканировать пусть не весь организм — на это не хватило бы времени, да и прибору для такой работы недостало бы мощности, — но головной мозг. Чтобы установить: а можно ли в принципе извлечь из свежего покойника хоть что-нибудь?

Получалось, что — ничего нельзя. Ни бита информации. Хотя на просвет было ясно видно, что мозг никуда не девался, оставался на своём месте. Но был как бы совершенно пустым. Такого, однако, просто не могло быть, потому что так никогда не бывало.

— Ну и что вы скажете на это, проф?

— Очень похоже на блок, не позволяющий нам…

— Ну что вы. Разве в те времена умели ставить блоки?

— Не исключено, что умели. Зато сейчас умеют хорошо. Тогда это относилось к области магии, но от этого не переставало существовать. Однако датировать этот блок мы не в состоянии. Я не берусь определить, поставлен ли он века тому назад — или только вчера. Дома, в нашей лаборатории, я, возможно, и смог бы… Жаль, что мы не способны увезти этот объект с собой.

— Жалко, что это вообще не наш полководец. Тогда мы бы… Но что толку. У вас, ребята, есть что-нибудь?

— Трудно сказать однозначно с первого взгляда. Нужны серьёзные анализы. Все пробы взяли.

— Время возвращаться. Всё собрали? Следы замели?

— Следы-то замели, полковник. Но как вы думаете — они ведь заметят, что мы вовсе и не спускались так глубоко?

— Думаю, заметят наверняка.

— И что?

— Полагаю, что обойдётся. Нас пустили сюда, так сказать, по дружбе. Вот и выпустят, надеюсь, таким же образом.

— Какой дружбе — президентов?

— Фу. Это для населения. Разведок, вот кого.

— Да разве они дружат? Они же враги!

— Конечно. Вот с врагами и надо дружить, а друзья — они ведь и так друзья. Уяснили?

Наверху с ними и в самом деле ничего страшного не случилось. Даже не выяснили — почему остановились в минусе не там, где собирались. Но с первой минуты стали торопить, сразу же повезли в космопорт, где ждал стурианский корабль, даже не покормили на прощание ничем — выдали, как говорится, сухим пайком, в баночках и коробочках. — Да что вы в самом деле — как на пожар!

— Для вашего блага. Сейчас ещё успеваете проскочить перед головной эскадрой. А не успеете — накроют вас первым же запуском.

— Нас? Это в честь чего? Да что тут, в конце концов, творится?

— Война, коллеги. Всего-навсего. Долго ждали — дождались. Ещё вопросы будут?

Оказалось, что один вопрос ещё нашёлся. Даже двойной.

— Как же вы решились? Кто у вас командует?

— Фельдмаршал Скар. Так что вы зря погружались, коллеги. Спросили бы сразу у нас. Правда, мы, понятно, тогда вам ничего не ответили бы. А теперь — пожалуйста, пользуйтесь информацией.

— Да уж куда понятнее. Только как же это мы сейчас ею воспользуемся? Может, раз уж вы такие добрые, позволите отослать депешу?

— Ну, это вы, ребята, уж и вовсе обнаглели. Да вы и без нас найдёте, как сообщить.

Те, со Стуриса, промолчали. Знали ведь друг друга прекрасно, к чему же было зря тратить слова.

12

В войсках Эврила все, кому полагалось, получили боевой приказ и внимательно с ним ознакомились. Можно даже сказать — изучили.

Все командующие были людьми образованными. И, кроме всех прочих наук, знали и военную историю, а из неё в первую очередь — историю войн и сражений, завершившихся для их мира победоносно. В том числе, конечно, и проведенных под командованием генерала, а потом уже и фельдмаршала Скара, которым нынешний приказ и был подписан.

Поэтому полученный приказ их никоим образом не удивил. Нет, они, конечно, сильно озаботились бы, будь этот документ сочинён кем-нибудь из них. Их учили воевать по-другому. И если бы план кампании принадлежал, скажем, надгенералу Протину или другому надгенералу, Карфу, с автором некоторые захотели бы поспорить. Но со Скаром препираться было всё равно что отвергать самоё Историю, а на это никто не решился бы, даже приди такая мысль ему в голову. Сейчас образ действий был одним-единственным: изучить как можно глубже и выполнять со всем тщанием — и победа придёт. Во всяком случае, на это надеялись и этому верили.

Боевой приказ, между прочим, сильно напоминал соответствующий документ той самой Второй войны, что была Скаром безоговорочно выиграна. Ну и что же? Старое — не обязательно плохое, о нём можно и сказать, что оно проверено временем. Сразу же всплывала, конечно, древняя поговорка: «новое — это лишь хорошо забытое старое». Вот и всё: подзабыли — а пришёл человек и всё напомнил. Значит, быть посему.

Так что исполнять начали сразу же и беспрекословно. Армия есть армия, война есть война.

13

А стурианская четвёрка действительно, оказавшись на борту кораблика, что должен был доставить их на родину прежде, чем до неё доберётся уже начавший вытягиваться в исходные точки пространства эврилский флот, едва задраив за собой люк, тут же кинулась в рубку связи в надежде, хотя и слабой, что их послание пробьётся сквозь неизбежное глушение и дойдёт до стурианской власти и командования.

Глушить их действительно глушили. Но как-то не на полную мощность. Наверное, глушаки Эврила оказались не в полной боевой готовности: на Эвриле, как было хорошо известно стурианской разведке, тоже ведь не готовились к столь скоропалительной войне. И не окажись на их стороне сам Скар, не догадайся они вытащить его из небытия, они затратили бы на подготовку ещё немало времени. Но со Скаром не поспоришь. Вот и получилось, что некоторые области подготовки оказались не совсем на высоте. В частности, создание помех для связи противника. Хотя не было сомнений в том, что уже через час-другой всё это заработает на полную мощность. Им же пока просто повезло.

Сообщение на Стурисе было принято и расшифровано без особых затруднений.

И, понятно, сразу же стало темой для серьёзного обсуждения и принятия мер.

Впрочем, и тут не обошлось без некоторого расхождения во мнениях.

— Наши разведчики молодцы: установили всё, что нужно. И то, что оригинал Скара лежит на своём законном месте. И то, что его наверняка скопировали, и этот клон сейчас будет руководить войной.

Таким было мнение большинства.

— Слишком просто всё получилось. И в минус их доставили, и посмотреть разрешили, и вернуться, и даже отправить нам сообщение. Сильно смахивает на дезу.

— Простите, но к чему им нас предупреждать? Сказано ведь: предупреждён — вооружён.

— А для того, коллега, чтобы, во-первых, нас напугать. Внести смятение. В памяти Стуриса имя Скара живо до сих пор. И по сей день вызывает подсознательный страх. А во-вторых… если мы поверим, что это действительно Скар, точнее — его боеспособная копия, что предпримем мы в первую очередь? Углубимся в историю войн, чтобы освежить в памяти тактические уроки, а затем и стратегические, какие давал нашим предкам фельдмаршал. И сами станем действовать в соответствии с его излюбленными выпадами, батманами и контрбатманами. А когда драка начнётся, окажется, что и тактика другая, и войска направляет другой человек. Другой ум. Можем ли мы отрицать такую возможность?

Совершенно отрицать, конечно, никто не мог. Но тем не менее…

— Пока ещё есть какое-то время — пусть разведка приложит все усилия, чтобы установить: действительно Скар там — или это миф. А мы тем временем приведём войска в боевую готовность и выработаем два варианта кампании. Один условно назовём «Скар», другой — «Миф». В конце концов всё ведь упрётся в выбор позиций, какие следует занять флоту прикрытия и флоту возмездия. Значит, флоты сейчас же надо вывести в такие исходные районы, откуда можно за минимальное время выйти в места как по первому, так и по второму варианту.

— Господа, обсуждение закончено. Выводим флоты и активизируем разведку. Генеральный штаб делится на группы «Скар» и «Миф», чтобы разработать соответствующие варианты отражения первого удара и перехода к контратакам. Учтите при этом, что если даже нам противостоит старый Скар, то оружием он будет пользоваться современным. Вопросов нет? По местам и за работу.

14

План фельдмаршала и в самом деле в главных чертах соответствовал тому, согласно которому война, давно уже оставшаяся в прошлом, была завершена быстро и победоносно. В те времена основные военные действия происходили не в пространстве, а на планетной тверди, то есть по большей части в двух измерениях, а не в трёх, как теперь. Однако основные принципы оставались прежними. В соответствии с ними и наносились удары.

Если раньше наземные войска занимали позиции на местности, исходя из наиболее выгодных для противника направлений его ударов, то теперь с этим стало несколько сложнее. Однако и в пространстве, казалось бы, однородном и одинаково пригодном для нанесения ударов с любого направления, на самом деле сохранялись места и направления более выгодные и менее, легче защищаемые или труднее.

Разница заключалась в том, что места и направления эти не были постоянными, раз и навсегда определёнными, но изменялись в соответствии с передвижениями других небесных тел, в первую очередь спутников и астероидов, а также не столь уж редких комет. Пользуясь всеми этими природными элементами для скрытного подхода, перегруппировки и переброски кораблей с одной позиции на другую и таким образом стремясь подойти к объекту нападения как можно ближе и незаметнее, атакующие строили свои манёвры, а обороняющиеся старались вовремя разгадать их и принять ответные меры. Такое передвижение фигур и пешек являлось дебютом партии; затем, когда флоты сходились на расстояние огневой дуэли, одновременно с огневой подготовкой начинался прорыв — атака, которая либо достигала цели, либо захлёбывалась, встреченная яростным сопротивлением противника, и была вынуждена отходить на исходные позиции, после чего чаще всего следовала контратака — если противник на неё решался. Игра переходила в миттельшпиль.

Причины успехов, каких Скар добивался в своей прошлой жизни, заключались в том, что он однажды пришёл к крайне простому выводу и после этого всегда предпринимал всё для его реализации: первый удар должен был любой ценой стать и последним. Никаких контратак позволить противнику было нельзя. Дебют сразу же должен был переходить в эндшпиль. Идеалом в такой схеме служил известный «детский мат», когда благодаря ошибке противника партия выигрывается на третьем ходу. Но поскольку по ту сторону доски сидели тоже не новички, надо было заставить их совершить необходимую ошибку — и тогда делать решающий выпад.

Так что главное заключалось в обмане противника — действии, известном так долго, сколько вообще существуют войны. Именно обманы у Скара получались лучше, чем у других полководцев его времени. На это своё искусство он рассчитывал и сейчас.

Безусловно, скрыть передвижение своих сил от противника в пространстве гораздо труднее, чем на поверхности планеты: средств маскировки в космосе куда меньше. Так что нельзя было рассчитывать, что тебя незамеченным подпустят на расстояние прямого удара. Тем более что именно на обнаружение противника в этой фазе военных действий и были направлены все силы обеих разведок, все их средства — и технические, и человеческие.

И стурианцы достаточно успешно наблюдали, как флоты Эврила — и силы отвлечения, и таранный кулак — собирались в районах концентрации, как десантные транспорты принимали на борт войска, чтобы выбросить их, когда осуществится прорыв, и какими курсами они уходили от Эврила, чтобы после всяческих петель и скидок, прячась одни — за телами малого кометного пояса, проходившего между орбитами враждующих миров, но не в плоскости эклиптики, другие — именно в этой плоскости, в другом поясе — астероидов, используя таким образом природные средства маскировки подобраться, как уже говорилось, как можно ближе. Все эти манёвры можно было предвидеть и заранее. Так оно и происходило, и командование силами Стуриса уже совсем пришло было к выводу, что всё будет развиваться достаточно стандартно, когда поступили разведданные, заставившие обороняющихся задуматься.

Неожиданные сообщения заключались в том, что, затеяв достаточно далеко от подступов к Стурису нечто, подобное карусели, то есть осуществляя быстрые переброски флотов из кометного пояса в астероидный и обратно, и по ходу этих действий изменяя составы эскадр, Скар в конце концов добился успеха в том, что состав каждой группы сделался непонятным. Если вначале было точно известно, какие корабли куда направляются, и таким образом становилась более или менее ясной и задача каждого флота, то сейчас всё перемешалось так, что трудно было предположить: где будет наноситься отвлекающий удар, а где — главный, таранный, с высадкой на планету десанта со всем его вооружением. Корабли Эврила, маневрируя, использовали средства локальной маскировки и все действия производили в полном молчании. Так что даже разведывательным зондам, тем из них, что пока уцелели достаточно близко к противнику, все они сейчас казались на одно лицо, поскольку наблюдались не сами корабли, но лишь создаваемые каждым из них вокруг себя полевые коконы. Для успешной обороны надо было очень быстро и точно понять: где же будет демонстрация, а где — прорыв. Учитывая и то, что флоты могли поменяться задачами и в случае, если успех будет достигнут отвлекающими силами, перенести удар именно туда. Вероятнее всего было, что оба флота именно для реализации такого варианта и были перемешаны, и силы их сейчас должны были быть приблизительно равными.

Тем большее внимание следовало уделить средствам пассивной обороны. И в первую очередь — «Паутинке».

Такое название было дано системе оборонительных спутников, какими с достаточно давних уже пор оснастились обе воинственные планеты. Число их с каждой стороны постоянно росло, и в настоящее время на стационарных орбитах в разных плоскостях обращалось уже более семисот устройств — вокруг Стуриса, и тысяча с лишним на эврилианских орбитах. Их, конечно, время от времени уничтожали, но число информаторов тут же восстанавливалось и даже постепенно увеличивалось. Так что для командования силами Стуриса принятые Скаром планы становились всё более и более ясными. И за то небольшое время, что было отпущено Стурису на подготовку к обороне, удалось сделать если не всё, то, во всяком случае, почти всё возможное, чтобы сорвать замысел фельдмаршала и лишить его присвоенного историей титула «Победоносный».

И в первую очередь — космические силы Стуриса удалось разместить таким образом, что оказалась возможной их своевременная переброска в район, где обозначится главный удар Скара. Судя по манёврам эврилианских флотов и следовавших за ними десантных сил, таких районов могло быть только два — это определялось самой географией и экономикой планеты. Флот Стуриса дрейфовал, уравновесившись на стационарных орбитах, и был готов моментально рвануться в нужную сторону, чтобы встретить любую из атакующих армад Эврила и завязать бой на дальних подступах. Перехватив инициативу, обороняющиеся могли рассчитывать на успех, потому что силы Стуриса если по численности и уступали противнику, то на самую малость, количество же и качество вооружения и вовсе ни в чём не проигрывали. Как и уровень подготовки личного состава. Кроме того, защитникам обеспечивалась постоянная поддержка с планеты, а флоты Эврила на это никак не могли рассчитывать.

Как бы ни были хороши планы Скара, применявшиеся им в далёком прошлом, сейчас они вряд ли могли принести успех. Анализируя обстановку и проигрывая на имитаторах возможные варианты, командование Стуриса всё более убеждалось в своём преимуществе — и, следовательно, в предстоящей победе.

Как знать — может быть, начинающейся войне и действительно было суждено стать последней в длинной череде схваток между двумя мирами?

Но только не так, как это представлялось Скару.

А впрочем — кто мог сказать, каким предстоящее сражение на самом деле представлялось фельдмаршалу?

15

Наверное, какие-то мнения по этому поводу имелись у тех, кому и следовало больше всего об этом думать: у разведок враждующих сторон, а если точнее — у руководителей этих разведок.

Мнения действительно существовали. При этом они — мнения — нередко не совпадали с выводами властей, которым разведки подчинялись, зато, напротив, были достаточно близки друг к другу, поскольку принадлежали профессионалам, обладавшим наибольшей полнотой информации в обоих мирах.

Ради этой полноты руководители противоборствующих закрытых служб время от времени встречались между собой и проводили нечто вроде совещаний, допускавших даже некоторый обмен информацией. Не всей, конечно, но определённой её частью.

Делалось это для того, чтобы по возможности надёжно поддерживать состояние динамического равновесия в системе «Эврил — Стурис», когда ни одна из сторон не могла с уверенностью рассчитывать на полную победу.

Объясняется это просто. Как и всякая организация, разведка любого мира с самого момента своего возникновения была и остаётся заинтересованной в собственном усилении, расширении, кредитовании, увеличении роли её руководителей в политике — и так далее. То есть в самом серьёзном и уважительном отношении к себе.

Но для этого необходимо постоянно поддерживать у верховных властей твёрдую уверенность в том, что разведку жизненно необходимо усиливать и развивать, поскольку в ином случае последует быстрое отставание от противника, который наверняка своей разведкой не пренебрегает. Иными словами: существование и усиление разведки противника является необходимым условием для процветания разведки собственной. Как и само существование противника вообще. Стоит представить себе, что Стурис разбит, разгромлен наголову, подчинён, лишён вооружённых сил, специальных служб, военной промышленности и прочего, что необходимо для существования независимого государства, — и сразу же у победителя начнут возникать сомнения: ну, так ли уж необходима в создавшемся положении разведка? Не стоит ли если и не отказаться от неё совсем, то, во всяком случае, изрядно сократить и численный состав её, и ассигнования на её существование и рост? Эти вопросы непременно возникнут во всех говорильнях одержавшего безоговорочную победу мира, и пусть не сразу, но со временем найдут своё выражение в соответствующих законах. По сути дела, это окажется заговором против разведки в её родном мире. Можно ли доводить дело до такой идиотской крайности?

Нельзя, конечно. А следовательно?

Следовательно — противник, реальный или предполагаемый, всегда должен существовать, представлять собою угрозу и делать, таким образом, существование и вооружённых сил, и разведки насущной необходимостью, без которой ну никак нельзя.

И сейчас, когда военные действия между извечными конкурентами уже, по сути дела, начались, руководители обеих разведок, не сговариваясь, пришли к мнению о необходимости срочно встретиться и обсудить ситуацию.

Нет, они ни в коем случае не собирались предавать интересы своего мира, своего государства. Наоборот: каждый из них всей душой хотел сохранения своей планеты в качестве мира сильного, независимого, процветающего. Но каждый из них понимал: такое возможно лишь при условии существования государства-оппонента.

Только пока оно есть, тонус твоего мира будет поддерживаться на нужном уровне и даже усиливаться. Исчезнет постоянный противник, одержишь ты безоговорочную победу — и твой мир, помимо его желания, начнёт расслабляться. Терять тонус. Чем дальше, тем быстрее. Мускулы его превратятся в кисель, зоркий взгляд затянется пеленой благодушия.

Да, конечно, в войне надо стремиться к победе и ради неё делать, ну, пусть не всё, но почти всё. Однако — в разумных пределах. Сохраняя побеждённого врага достаточно жизнеспособным, не утратившим независимости, хотя и вынужденным отказаться от претензий на Сирой и обложенным разумной контрибуцией. Начнётся очередной предвоенный период. Ну а необходимость активных действий разведки на этом этапе не вызовет ни малейших сомнений даже у самого безмозглого парламентария (если только там можно найти «самого»).

Вот почему встреча была предложена, согласие получено и условлено место: в разумном отдалении от театра предстоящих схваток, на яхте «Голдфиш», принадлежавшей, как бы странно это ни показалось, не какой-то из разведок, а крупному сирогскому предпринимателю, чьи активы имелись и на Эвриле, и на Стурисе. Этот яхтсмен был, естественно, кровно заинтересован в скорейшем и благоприятнейшем для всех разрешении конфликта.

Кстати, власти ни Эврила, ни Стуриса об этом демарше не проинформировали. До этого уровня секретности они допущены не были. Даже и сам Президент-император. И это, наверное, правильно. Потому что это уже не политика была, а дело действительно серьёзное.

16

Как уже было сказано выше: кто знал, какой на самом деле предстоящая война представлялась фельдмаршалу Скару, автору планов и приказов?

Ответ краток и однозначен: никто.

Потому что исторический герой прекрасно понимал: побеждают неожиданностью. А всё то, что уже было однажды придумано, применено и впоследствии описано, оказаться неожиданным никак не может. Тем более если это было найдено и придумано им самим — человеком, чуть ли не каждый шаг которого был известен, зафиксирован и изучен. Любая новая победа требует нового решения. Война — не математика, но скорее искусство иллюзиониста: всем кажется, что в его цилиндре нет ничего, и вдруг артист извлекает из пустоты одно, другое, третье — и притом такое, чего там, судя по размерам, помещаться вообще не могло. И сейчас обстановка требовала от него перевоплощения именно в иллюзиониста, а вовсе не в учителя арифметики.

Так что созданные и переданные разработчикам планы, отданные приказы на перемещение флотов и соединений, чья логика явно вытекала из его предыдущего опыта, — всё это (Скар был в этом уверен) очень быстро станет известным командованию противника, а если и не будет донесено, то будет этим командованием разгадано и все меры противодействия будут своевременно приняты. Следовательно — говорить и писать надо одно, делать же — совсем другое. Так фельдмаршал и поступал.

Иными словами, вся деятельность Скара, видимая со стороны, на самом деле была лишь дезинформацией в полном масштабе. Об этом не должен был знать никто, кроме него самого, автора и исполнителя. И действительно не знал.

Когда прозвучали команды и флоты Эврила двинулись указанными курсами, лишь небольшая группа, что состояла из крейсера, на котором Скар держал свой флаг, и эскадрильи лёгких кораблей его охраны, осталась на исходной позиции, не позволяя угадать, какое же из двух направлений окажется главным, а на каком станет разыгрываться лишь отвлекающая операция. При этом противник считал, что направление, в каком двинется сам Скар, на деле и окажется отвлекающим. Всё то, что в военных силах Стуриса было способно видеть и слышать, ни на миг не выпускало из внимания флотилию Скара — а она упорно оставалась на месте, не позволяя строить никаких новых предположений.

Но до тех пор, пока с этим не возникало ясности, войска и флоты Стуриса вынужденно оставались на исходных, по-прежнему готовые в любое мгновение кинуться в сторону, где возникнет опасность, но всё ещё не определив этой стороны. Начинать же движение прежде времени означало бы подставиться атакующему и таким образом сделать первый шаг к собственному поражению. В то же время преступным казалось и оставаться в бездействии, когда флоты противника пусть неизвестно куда, но двигались, понемногу сокращая расстояние между собой и Стурисом.

По сути дела, шла война нервов — первая и, быть может, главная стадия сражения.

Бездействовать было мучительно. Но главком сил Стуриса, до боли стиснув зубы, решил, что он не уступит. Он дождётся первого же демаскирующего действия Скала — и уж тогда…

Но этого действия всё не было. Армады Эврила сближались между собой столь же неторопливо, сколь приближались к Стурису. Мелькнуло даже совершенно идиотское предположение: уж не собрался ли Скар атаковать в лоб именно там, где сейчас сконцентрирована вся мощь Стуриса? Атаковать открыто, без малейшей попытки сманеврировать, ввести противника в заблуждение, заставить растеряться? Но столь безграмотный замысел не мог бы возникнуть даже в голове кадета первой роты, ещё только начавшего разбираться в командах «Подъём!» и «Отбой!». Тут, видимо, имела место вот какая хитрость: закрутить лихую карусель на минимально безопасном расстоянии от Стуриса, затрудняя для обороняющихся открытие прицельного огня по эврилианским кораблям, разделиться в этой кутерьме не на два направления, а на несколько, разлететься звездой — и таким образом заставить флоты обороны тоже рассредоточиться. В таком случае даже тогда, когда направление удара станет ясным, обороне куда сложнее будет собраться в кулак, и прорыв и выброс десанта на планету сможет осуществиться с наименьшими потерями.

А это, безусловно, и должно было являться целью Скара: одержать победу с наименьшими потерями. Сохранение личного состава — основной показатель уровня полководца.

Вывод из этого был: терпеть и ждать, начнут вертеться — пусть себе, но на уловки не поддаваться и действовать лишь наверняка — когда манёвр Эврила станет окончательно ясным.

А противник всё приближался, так и не начиная карусели. Нервы у защитников Стуриса напрягались до предела. Главкому пришлось напомнить: «За движение, за открытие огня без команды — трибунал на месте!»

В войсках Стуриса дисциплина была на высоте. Ни одного запуска, ни единого схода с орбиты. Хотя противник подходил всё ближе.

Командующий огневой службой Стуриса невольно, сам того не замечая, шептал, повторяя данные дальномеров: «Триста… Двести пятьдесят… Да что они, в самом деле!.. Двести…»

Именно таким оставалось расстояние между армадами, когда корабли Эврила совершили долгожданный и всё же неожиданный манёвр. А именно: рывком увеличили ход до полного и устремились на группировку флотов Стуриса одновременно с первым боевым запуском всех имевшихся на кораблях средств уничтожения — фугасных, вакуумных и даже гравитационных. Это была откровенная, без ухищрений, лобовая атака с самой выгодной при этих скоростях дистанции — но оказалась ли она достаточно неожиданной и позволяла ли выиграть бой с минимальными для себя потерями?

Дальнейшее показало: нет, пожалуй, не позволяла.

17

Скар думал:

«Чего от меня ждут? Хитрости. Манёвра. Охвата. Словом, всего, чем я пользовался в своё время.

Но теперь — иные времена. И, анализируя мои возможные действия, противник невольно вносит в свои догадки и анализы коррективы на современность. Они по умолчанию полагают, что против них выступает современный полководец. И если чего-то не учитывают, то именно того, что имеют дело с человеком, которому эти современные воззрения чужды. Не потому, что я не смог их усвоить. Но по той причине, что я, ознакомившись, решил от них отказаться.

Чтобы одолеть современного противника, надо применять против него несовременные методы. Пусть и пользуясь современным оружием. В этом — ключ к победе. Новое оружие диктует новую тактику. И, следовательно, новые оборонительные схемы. К этому они готовы. Но если ударить по ним по-старому, они неминуемо растеряются. Пусть даже ненадолго — мне этого хватит, чтобы помешать им прийти в себя. А когда они наконец поймут, что против меня надо действовать в моём же ключе, то всё равно ничего не смогут сделать — потому что психологически к этому не готовы. Чтобы без колебаний применить мои способы, им надо бы провести одну-другую войну в мои времена; вот тогда они ещё сохраняли бы какой-то шанс выстоять. А теперь — поздно. Смело могу сказать, что эту войну они проиграли ещё до первого выстрела.

В чём основная разница между моей тактикой, старой, — и их современными правилами ведения войны?

Только в одном. Но это одно и является решающим.

Не экономить ресурсы. Не колебаться, бросая людей в самое пекло. Не пугаться потерь. Место выбывших займут другие, потому что сейчас уже первая мобилизация поставила под знамёна вторую волну. А в запасе есть ещё и вторая мобилизация, и третья, и четвёртая, и обращение к добровольцам. Противник старается сберечь каждого своего бойца. Он боится бросать их в топку. В новые времена они стали считать солдата невосстановимым ресурсом. Считая солдатом лишь хорошо обученного профессионала. По теории это так. А на практике — я всегда побеждал количеством. Даже профессиональный солдат не устоит против четырёх пусть и необученных, но вооружённых, из которых один даже чисто случайно убьёт его, пусть остальные трое при этом погибнут. Ничего, численность к следующей войне восстановится, на то и существует предвоенный период, иначе война, начавшись, продолжалась бы без перерывов. Ошибка нынешних командиров в том, что они считают войну инструментом для сохранения мирного времени. Нет! Это так называемое мирное время является лишь способом сохранения войны как основного образа жизни, это лишь тайм-аут в непрерывном сражении, в котором и заключается смысл существования людей.

И вот результат: они заметно растерялись. Только сейчас они сообразили наконец, что это не уловка — моя откровенная, демонстративная атака в лоб, не считаясь с тем, что мои корабли идут прямо на их защиту, минимально маневрируя, как бы считая себя неуязвимыми и бессмертными. И если говорить о какой-то моей особой тактике, то она лишь в том и заключается, чтобы заставить солдата почувствовать себя таким. Пусть на краткий срок: лишь на время атаки, которая обязана быть уверенной, скоротечной, первой и последней. И так оно и будет.

Как это удалось мне? Да так же, как удавалось в мои времена. При помощи страха. Простая логика убеждения: «Если будешь смело идти в бой — у тебя всегда сохранятся шансы выжить. Потому что кто-то из победителей всегда остаётся в живых — иначе победителей вообще не существовало бы. Но если позволишь себе дрогнуть перед боем — погибнешь немедленно и наверняка, уже здесь, потому что таких я приказал расстреливать на месте. И ты уже знаешь, что приказ этот выполняется, потому что если кто-то осмелится его не выполнить — первым расстреляют его, а тебя — вторым. Если же ты дрогнешь не перед атакой, а уже в бою, то тебя наверняка убьёт враг. Так что единственный шанс выжить для тебя — не думать о смерти. Не бояться её. Вперёд, и только вперёд!»

Вот так обращался я к войскам, для повышения уровня самоотверженности применяя, конечно, ещё и кое-какую химию. Градусную.

А противник удивляется. И думает: «Старик совсем выжил из ума! Без огневой подготовки идёт на нас, на нашу сконцентрированную силу. Вольно же ему!»

Да, без огневой. Стоило бы мне её начать — и они сразу разлетелись бы по всем румбам. А мне некогда гоняться за ними.

Они думают: «Он приблизился так, что тут уже огневую не применишь. Потому что после плотной огневой весь этот объём пространства окажется недоступным для атакующих: тут такая радиация будет, что никакая корабельная защита не убережёт людей от смертельного облучения. Потому что он же не хлопушки будет по нам выпускать. Но он скорее всего не успел узнать, что мы-то от этой беды защитимся, мы ведь рядом с домом и закрыты мощным полевым зонтом. Пока его не пробьешь, нас тут не достанешь. Пусть старик пытается проломить его огнём и натиском: тогда на его кораблях останутся одни покойники. Да, время для огня он упустил. А значит — грош цена всем его хитростям!»

А вот нет! Цена им — победа. Потому что приказ на огневую будет отдан в тот миг, когда мой флот окажется уже на границе их зонта. Да, возникнет сфера с диким уровнем радиации. Смертельная. И вместе с нейтронным цунами мои корабли пойдут в атаку.

На кораблях останутся одни покойники? Да. Но ваши люди, кого вы так бережёте, превратятся в ничто вместе с вашими кораблями. И десант пройдёт сквозь эту область. Они тоже получат дозу, после которой не живут. Но до смерти они успеют занять плацдарм.

А следующая волна пойдёт к плацдарму другим путём. Обходным. Потому что им помешать будет уже некому.

Вот так-то, дорогие альтруисты. Теперь поняли, что такое война? Ничего, поймёте — если выживете.

Да, да. Уже сейчас сражение можно считать выигранным.

Решено. Отдаю приказ на старт новой армии. И докладываю наверх о полной победе в пространстве. Моя флотилия пойдёт навстречу новому десанту, и будет считаться, что я лично повёл их в бой — как и первую волну.

Пусть понимают, что значит — фельдмаршал Скар, которому не зря был поставлен памятник».

Вот так думал полководец, наблюдая за ходом сражения в космосе с безопасной дистанции и отдавая командиру флагманского крейсера команду на движение к Эврилу, где армия первого призыва, то есть резерв первой категории, уже заканчивала погрузку на транспорты.

18

Происшедшее можно было считать первым актом трагедии Стуриса. После непродолжительного антракта должен был начаться второй и последний. Третьего драматургия Скара не предусматривала.

Насмерть облучённому десанту удалось закрепиться на плацдарме, и сейчас сюда прибывали всё новые и новые полки. Не очень убедительные попытки обороняющихся вернуть себе потерянную территорию были отбиты — с немалыми для обеих сторон потерями. Стурису приходилось на ходу переучиваться осваивать умение воевать, не жалея солдат — ни чужих, ни своих.

Скару было сделано замечание — правда, в очень деликатной форме — самим Президентом-императором. Оно касалось чрезмерных, как показалось властям, людских потерь. На что полководец ответил:

— Зато мы получили территорию и получим ещё и ещё. Людские потери относительны: они восстановимы. Территории же не размножаются, не так ли?

Фраза стала известной. И пока на стурианском плацдарме обе стороны собирали все силы для решающего сражения, именно эти слова послужили темой для обсуждения на борту яхты «Голдфиш», с борта которой главы обеих разведок с искренним волнением наблюдали за развитием военных действий, исправно получая и картинку, и необходимые комментарии с места действия от своих агентов.

Обсуждение было откровенным и серьёзным. Потому что сложившаяся ситуация не нравилась не только разведчику со Стуриса (что естественно), но и главе эврилской службы, которому, казалось бы, следовало радоваться и лицемерно утешать противника-коллегу. Он же хмурился даже больше, чем стурианец. С чего бы?

19

— Похоже, вы сделали хороший выбор, — проговорил начальник стурианской разведки Сульфур (вряд ли это было его настоящим именем, но у разведок свои традиции). — Кстати, это верно, что ты сам нырял за этим монстром в минус?

— Люблю соучаствовать в исторических событиях, — признался директор разведки Эврила, — хотя бы в качестве М-первого. Но, кажется, начинаю об этом жалеть.

— Если тебе кажется, то что же остаётся мне? Мезон, по-моему, эта война вышла из рамок, в каких её удавалось удерживать веками. Вы же не Сирой отнимаете на этот раз: этот ваш буйвол уничтожает Стурис, а правилами игры такое не предусматривалось. Ты же знаешь: стоит тут нарушиться равновесию — и сюда непременно полезут любители приобретений — слетятся со всей Галактики. Это вам нужно?

— Галактика? — В голосе Мезона чувствовалась ирония. — Да у вас на планете, как только вы капитулируете, всё обсядут те же сирояне так, что и ступить будет некуда. До Галактики дело не дойдёт. Их же больше, чем нас с вами вместе взятых, голодных и плодящихся как тараканы. Но об этом пусть у вас голова болит. Моя же беда в том, что и с Эврилом произойдёт то же самое — разве что чуть позже. Ты сказал — их больше, чем нас с вами вместе взятых. А прикинул — сколько же теперь осталось нас с вами? У тебя данные потерь есть?

— Есть, — ответил Сульфур хмуро. — В космических флотах и войсках — семьдесят процентов. Лучшие возрасты, лучшие силы… Никогда не бывало такой мясорубки. А у вас?

— Восемьдесят процентов первой волны выбито. Мы же наступающие.

— А сейчас начнётся мясорубка номер два, на тверди, и после неё даже от резервов не останется ничего, это невооруженным глазом видно. От наших, да. Но и от ваших, Мезон, тоже. Хотя вы формально станете победителями. Только будет ли у вас кому торжествовать?

— Это я уже просчитал: некому. Радоваться будут сирояне. Сульфур, этого второго сражения допускать нельзя — иначе миры и впрямь опустеют. Как полагаешь: если мы предложим перемирие, ваши власти…

— Власть сейчас — Скар. У всех, кто ещё не в строю, головы кружатся от успеха. И стоит даже и Президенту заикнуться о перемирии, как Скар рявкнет — и его сметут. А Скар воюет до последнего солдата.

— Какого же чёрта вы стали его клонировать?

— Наверное, потому, что издали, из современности, он так красиво выглядел, так убедительно смотрелся… Не знаю, не я ведь решал. А теперь вот… Из наших потерь знаешь, сколько мы убили своими руками — по его приказам?

— По моей информации — до трёх процентов.

— Плохо работаете. Вдвое больше расстреляно. Клянусь. Сульфур, этой войны нам нельзя выигрывать, потому что за такой победой и правда придёт общий крах — и сирояне на пороге. Нельзя позволить второй схватке состояться. Чёрт, до сих пор я думал, что самое трудное — выиграть войну. А получается, что куда труднее — проиграть её, когда победа уже одержана.

— Да. Вам нужно эту драку проиграть. Потому что — выдам тебе тайну — наше командование, понимая, что нам не выстоять, хочет сильно хлопнуть дверью: всё, что способно выйти в пространство, уже начиняется всеми видами запрещённого оружия — включая химию и биологию. И мы швырнём это на вас. А у вас не осталось такого флота, какой мог бы перехватить и уничтожить такую стаю. Тебе же известен ресурс нашего торгового и пассажирского флота. Так вот, всё, до последней посудины… чтобы действительно там у вас некому было радоваться.

— Знаю. Сульфур, у нас не остаётся времени: вторая волна десанта — и последняя, потому что в неё вошли все три резервных призыва, — уже через полсуток начнёт высаживаться на плацдарме. И тогда…

— Точно так же думаю и я. И, по-моему, мы оба знаем, что есть единственный выход. И если мы им не воспользуемся — всему конец.

— Если я правильно понял, ты имеешь в виду… — И Мезон сделал выразительный жест.

— Именно.

— Согласен. Но практически это почти невозможно. Он очень внимательно следит за своей безопасностью. Подобраться к нему — проблема. А иначе его не… не выведешь из игры.

— Не изолируешь, да. Но другого выхода нет. Только этот.

— Да. И привлечь никого нельзя: даже без утечки информации он почует. У него дикое чутьё относительно собственной безопасности. На него ведь и в давние времена охотились. Теперь понятно — почему.

— Значит — мы с тобой.

— Только. Если кого-то привлечь — то только втёмную. Хотя… Ах ты, дьявол! Вроде бы промелькнула хорошая идея — но не успела сформироваться, исчезла. Обидно…

— Ищем нужный ход. Времени у нас — не более трёх часов.

— Я считаю — два. Должны уложиться.

— Давай начнём укладываться.

— Я уже начал. Ага, вот она! Попалась! Знаешь, похоже, возникает любопытный вариант…

20

Говорят, история повторяется. Хотя бы отдельные её фрагменты. Это трудно отрицать или утверждать, потому что настоящая история никому не ведома. Однако в данном случае что-то и на самом деле повторилось почти совершенно точно — с одним лишь исключением.

Как и совсем недавно, три коммика одновременно проснулись и подали сигнал в трёх разных местах. И передали одно и то же: «Немедленно. Точка-один».

И вновь одному человеку пришлось, отбросив ракетку, бежать с корта, хотя в решающем сете он вёл со счётом четыре — два и на своей подаче имел сорок — пятнадцать, что обещало скрытый матчбол, и соперник был выбит с корта, так что…

Так что бежавшему засчитали поражение. Обидно.

Второму удалось, прервав движение руки с налитым бокалом, опустить его, не пролив ни капли, на столик в «Гербе Каруманов» и отвести настойчивый взгляд от глаз дамы, сидевшей напротив и совсем уже готовой… Расхождение с подобным же эпизодом, совсем недавним, состояло в том, что дама была не той, что присутствовала в предыдущий раз. Впрочем, её имя, как и первой, тоже не уцелело в анналах. Дама невольно моргнула, а когда её ресницы поднялись, визави бесследно исчез. Хорошо, что такого позора почти никто не заметил: зал был практически пуст, его былые завсегдатаи сейчас, отягощённые оружием и снаряжением, уже грузились на корабли. Чтобы погибнуть в заключительном и победном сражении — если оно, конечно, всё же состоится.

Третий Минус оставил те же удочки точно на том же месте, что и тогда: консервативный по натуре, он не любил перемен.

Четвёртый же, а точнее — доктор М-первый, встретил их в пресловутой точке-один словами:

— Выходим на операцию. Слушайте внимательно!..

21

Цель была простой и ясной: любой ценой в считанные часы уничтожить фельдмаршала Скара.

Зато в способе выполнить это задание никакой ясности не было.

Можно подумать, что очень просто вернуться в минус, в склеп Скарабеев, отменить там операцию сканирования — и дело с концом. Пусть себе сохнет дальше.

Но четверо, люди опытные, знали, что это невозможно. Потому что создание Скара-дубля стало уже совершившимся фактом. А такие факты вопреки распространённому мнению изменить невозможно: у Времени есть свой закон сохранения, как и у вещества или энергии. Скара, заново созданного, можно было уничтожить лишь в настоящем. Как и любого человека. Как война только что уничтожила великое множество людей с обеих сторон.

Чтобы ликвидировать его, нужно было либо добраться до него, либо уничтожить его дистанционно. Вместе с крейсером, на котором он держал свой флаг и откуда руководил войной. И волей-неволей со всей охраной. По сравнению с предстоящими потерями это следовало считать совершенной мелочью.

Но.

Добраться до Скара, не одолев его охраны, представлялось задачей неразрешимой — да такой на самом деле и была.

Вступить любым способом в драку с охраной? Вчетвером — против трёх десятков надёжных бойцов? Или не вчетвером? Усилить свои ряды?

Такая возможность существовала. Но она была чревата одним: нарушением секретности. В этой четвёрке, старший которой был одновременно и директором ОСБ, разведки Эврила, каждый мог поручиться и за себя самого, и за трёх остальных. Но этим круг их доверия и ограничивался. А выход за пределы этого кружка хоть малейшей информации о насильственном устранении национального героя грозил бы непредсказуемыми, но обязательно отрицательными последствиями.

Народ не любит, когда их кумира убивают накануне победы, а сейчас все упивались победой — поскольку цифры потерь ещё не обнародовались, да их, похоже, и не собирались объявлять публично. Истинные цифры, разумеется.

Скар должен был либо погибнуть героически, возглавив решающую атаку, — но все понимали, что на это он никак не пойдёт, даже приблизиться к Стурису на расстояние полёта ракеты никто его не уговорит, что, в общем, и понятно, либо ему следовало стать жертвой, скажем, сердечного приступа. Инфаркт миокарда — и точка. Всем известно, что Скар — человек весьма почтенного возраста, массы воспринимают его как то самое физическое лицо, что в своё время умерло — но теперь ясно, что не умерло, а лишь пролежало достаточно долго в летаргии (версия не правительственная, но всё же как бы официальная, поскольку никем не опровергалась), и вот Герой пробудился, чтобы привести любимый народ к последней и величайшей победе. Тут, как говорится, Бог дал — Бог и взял, а с Творца и взятки гладки. Но для сердечного приступа до Скара тоже нужно добраться; порочный круг.

И наконец, Скара могли убить изменники или агенты разведки проклятого Стуриса. Но ведь и им как-то надо добраться до намеченной цели, и как же в такой ситуации станет выглядеть разведка самого Эврила?

На такой вариант М-первый, конечно же, пойти не мог ещё и потому, что со Стурисом надо было сразу после выполнения этой операции заключать перемирие и вести серьёзные переговоры (эта война всех сделала как-то хоть чуточку умнее), а если убийство навесить на Стурис, ни о каком перемирии никто и слушать не захочет. Нет, хотя Сульфур при встрече и предлагал Мезону своих ребят, предложение было категорически отвергнуто.

Словом — так или иначе, надо было получить доступ к Скару наперекор всем мерам безопасности.

И Мезон, он же М-первый, предложил троим своим соратникам ту идею, что возникла у него, как мы должны помнить, в самом конце совещания со стурианским коллегой. Соратникам — ещё и потому, что связан этот план был опять-таки с манёвром во времени, а в этих делах лучших специалистов на Эвриле не было, да и не только на Эвриле.

— Иначе нам не пройти, — объяснял он. — У него там весь штабной отсек накрыт тройной полевой защитой, на неё уходит не менее трети корабельной мощности. Две сети пространственные, третья — темпоральная, так что к нему и через время не проберёшься. Проход открывается только по команде изнутри — когда в периметр возвращаются люди из увольнения. Так что у нас только один способ и остаётся.

— Снаряжение обычное? — только и спросил М-второй.

— Не только. Ты возьмёшь ДБ, а третий — МПРД. Остальное по штату. ДБ настроишь на двойку дробь четвёрку. По максимуму.

— Ого! — только и проговорил М-второй.

— А ты свою скороварку — на средний импульс, действие шестичасовое.

Третий лишь кивнул.

— Всё. Дрогнули и пошли.

Пришлось снова погрузиться в прошлое. Но не глубоко. Всего лишь на несколько часов.

22

Охрана фельдмаршала Скара жила по твердому, раз и навсегда установленному порядку. Неделя напряжённой службы на борту флагмана — три дня отдыха на эврилианской тверди. Звеньями: старшой и трое агентов. Чужие имена. Только в штатском. Никаких знакомств. Взаимное наблюдение. Удовлетворение нормальных потребностей — посидеть, принять, а там и полежать — лишь в специальных заведениях с тщательно отобранным персоналом, прошедшим сквозь мелкие решета личной контрразведки фельдмаршала.

Очередное охранное звено только что прибыло в трёхдневное увольнение. Прошло все проверки и разошлось по отведенным комнатам со всеми удобствами. Никем, разумеется, не занятых.

Расслабились. После службы рядом со Скаром, а на их жаргоне — «главным расстрельщиком», а то и «мясником», сверхнапряжённую нервную систему просто необходимо было разгрузить.

Разгрузили. Не пошли даже в кафе на ужин. Собрались в каюте старшего, заказали принести всё, что полагалось, и грянули.

Другая четверка появилась неизвестно откуда. Только что их не было, ни одна дверь не отворялась и не затворялась, а они — вот они.

Никто не успел удивиться. Включился МПРД, малый подавитель разумной деятельности. Выключились мгновенно. Без звука, без движения.

— Раз, — негромко проговорил М-первый. — Теперь два.

Это заняло полчаса с лишним. И снова за столом сидели четверо. Вроде бы те самые, что прибыли с орбиты. Нет, точно те. Во всяком случае, персонал, прикативший заказанное, мог бы в этом присягнуть.

В спальню, понятно, никого из обслуги не пустили — незачем. Там поперёк широченной, для утех, кровати в глубокой отключке лежали четверо. И ведь вот что странно: тоже очень похожие на тех, что сидели в первой комнате.

— Три.

Куда-то провалились три дня: вроде бы только что прибыли — и вот уже надо готовиться в обратный путь. Вот уже и в дверь деликатно стучат, сообщая:

— Ребята — ваша галера швартуется, пора!

Вышли вчетвером. Не вполне, может быть, трезвые. Но ничего, пока долетят до флагмана — будут как стёклышки.

Правда, до посадки ещё — обязательная идентификация.

— Четыре.

Мастера-спецы на идентификации похлопали глазами. Как-то мгновенно всё прошло, даже моргнуть не успели. Только что возвращающиеся с кобеляжа ещё подходили — и вот уже глядишь им в спины. Проскользнули мгновенно. Все системы горят зелёным? Горят. Значит, всё в порядке? Выходит, так. Ну и ладно. Всё нормально.

— Пять.

Заняли места в корабельном салоне. Кивнули остальным отгулявшим, и им махнули головой в ответ. Один кто-то спросил только: «Как — не шатает? Вам ведь сейчас заступать». Старшой звена ответил: «Всё в норме — вот только голос подсел. Ничего, пройдёт». «Пройдёт», — уверенно согласились с ним опытные коллеги.

Разогнались. Чиркнули по пространству. Затормозились. Прибыли к месту службы. Вторая идентификация. Старшой встал на точку первым. Не повезло: отказ системы. Сбой. Система заглючила, не пожелала включаться. А тут она только одна.

— Ребята, быстрее! Нам сейчас заступать. Ощущаете?

Это всем понятно. Если опоздают — Скар такого не простит. Кому? Тем, кто задержал. Системе ничего, её расстреливать не станут. А вот персоналу…

— Ладно, парни, валите. Что мы — не знаем вас, в конце концов?

— Само собой! Открывай проход.

Приоткрылся ход сквозь полевую защиту. Прошли. Дальше дорога известна: схема флагманского крейсера давно от зубов отскакивает.

— Шесть.

По каютам. Надеть форму. Могла бы сидеть получше, но теперь уже не до этого. Вышли в коридор. Построились. В караулку — шагом марш. Вошли. Получили своё оружие без сложностей, никто их рассматривать не стал — и без того надоели. И во главе с разводящим — к месту службы: к кабинету фельдмаршала Скара.

Смена произошла чётко. Скар, выйдя в предбанник из кабинета, одобрительно крякнул. Он любил хорошую строевую подготовку. Когда сменившиеся, печатая шаг, вышли из помещения, он обернулся к заступившим. Поднял брови:

— А вы…

Не договорил. Схватился за грудь. Согнулся. Разинул рот, судорожно хватая воздух. Лицо исказилось. Прохрипел, роняя слюну:

— М-мне…

И упал. М-третий спрятал «ДБ» в задний карман. Сняв на всякий случай настройку ту самую, два дробь четыре, обширный инсульт плюс инфаркт миокарда. Так работает Диагност-Б: не определяет болезнь, а вызывает её. Последний писк моды в разведке.

М-первый уже кричал в микрофон внутренней связи:

— Врача к фельдмаршалу! Командующему плохо! Бегом!..

Скару уже не было плохо. Ему было никак.

Мезон прошёл в кабинет. Включил прямую президентскую связь.

— Директор разведки. Президент, у меня печальная весть: фельдмаршал Скар скоропостижно скончался на боевом посту.

Он не совсем понял, что проговорил в ответ П-и. Что-то вроде: «Господь внял молитвам…»

Но дальше — чётко, с печалью в голосе:

— Ужасная новость, генерал. Жду вас к себе. Необходимо посоветоваться…

— Буду через пятнадцать минут.

Повернулся к своей команде:

— Программа «Риск». Ждать транспорта не остаётся времени. Защиту снять отсюда, заупрямятся — применить силу. И — во Дворец власти.

Вбежал врач, люди с носилками, главный адъютант, ещё кто-то…

Тело лежало на ковре. Больше никого рядом не оказалось. Охрана исчезла.

И все, никем не спровоцированные, как-то синхронно подумали: «Наверное, иначе нельзя было. Зато конец войне».

02.07. - 07.08. 2007