Эволюция будущего

ПРЕДИСЛОВИЕ ВАРИАНТЫ БИОЛОГИЧЕСКОГО БУДУЩЕГО

Найлз Элдредж

Комитет по эволюционным процессам и Отделение палеонтологии,

Американский Музей Естественной Истории,

Central Park West at 79th Street, New York, New York 10024

Предсказать будущее? Будущее эволюции жизни на земле – человеческой жизни, жизни птиц, грибной жизни? Большинство из нас, жителей Нью-Йорка, сказало бы: «Дазабутьтыобэт’м!» Мы не можем даже предсказать погоду с точностью больше, чем на три дня вперёд, даже со всеми нашими станциями глобального мониторинга, постоянным спутниковым слежением и компьютерным моделированием. Ночью мы ложимся спать, уверенные, что солнце «взойдёт», но совершенно не имея представления о том, повысится ли индекс Доу Джонса, останется без изменений, или резко упадёт. Естественно, ex post facto мы можем объяснить, что происходит («буран не начался, потому что высокое давление в Канаде отклонило область низкого давления от берега Джерси», или «рынок упал из-за тревожных сообщений о доходах в техническом секторе»). Но предсказание поведения таких сложных систем хотя бы с какой-то степенью точности остаётся недостижимой целью, возможно, лишь мечтой.

Так как же, чёрт возьми, мы можем ожидать какого-то лучшего результата для будущего жизни – с её миллионами видов, с её бесчисленными экосистемами – перенося наши предположения о том, что может произойти, не на эту неделю или на следующий месяц, но на сотни, тысячи, миллионы лет «тому вперёд»? Дазабутьтыобэт’м!

Но не стоит этого делать. В конце концов, одним из ключевых компонентов научного поиска является предсказательная сила: если идея является верной, мы считаем, что должны быть наблюдаемые следствия – но, если наши попытки обнаружить предсказуемые результаты будут проваливаться снова и снова, то должно быть явно что-то не то с самой идеей как таковой: мы должны «отклонить гипотезу». Лабораторные эксперименты – хотя иной раз они делаются вслепую («давайте посмотрим, что получится, если мы смешаем эти два химических вещества!») – тем не менее, обычно производятся с неким мысленным ожиданием того, какими будут результаты: другими словами, будущие варианты их исхода предсказаны.

Но даже здесь мы сталкиваемся с трудностями: креационисты любят отмечать, что эволюционные биологи обычно неохотно предсказывают то, что случится в эволюционном будущем, и заявляют, что эта неспособность давать проверяемые предсказания будущего жизни означает, что эволюционная биология не является истинной наукой. В любом случае, ни один из нас не проживёт достаточно долго, чтобы посмотреть, окажутся ли наши предсказания правильными[1].

Нет, – утверждают философы: будущее состояние системы – это не то, что обязательно подразумевается под предсказательной способностью науки; скорее, для того, чтобы идея могла быть принята как научная, мы должны просто предсказать то, что мы ожидаем увидеть в реальном мире, если эта идея истинна. Так, главнейшим предсказанием эволюции было бы то, что, если вся жизнь происходит («путём модификации», как выразился сам Дарвин) от единственного предка, разделяясь по ходу процесса на отдельные родословные линии, то должен существовать единый план сходства, объединяющий всю жизнь на Земле. Более близкородственные виды должны быть более сходными друг с другом, чем более отдалённые родственники – но должна существовать некая доля совместно унаследованных признаков, которые имеются абсолютно у всех форм жизни. И фактически это то, что мы наблюдаем: РНК присутствует у всех форм жизни; у всех позвоночных животных есть позвоночник (сам смысл названия этой группы), у всех млекопитающих есть волосы.

Затем мы также предсказали бы, если бы эволюция была «истиной», что в истории жизни самые простые формы будут появляться первыми, а более сложные позже. Это мы тоже видим в процессе построения наших схем структуры родственных отношений в живой природе, но особенно в последовательности форм жизни, сохранившихся в летописи окаменелостей. Жизнь была представлена исключительно бактериями на протяжении первого миллиарда лет своего существования или около того, и лишь одноклеточными организмами на протяжении своих первых 2 миллиардов лет. Более простые формы животной жизни предшествовали более сложным – и рептилии предшествовали своим знаменитым производным, птицам и млекопитающим.

Итак, мало того, что эволюция правомерно считается научной концепцией; она также почти наверняка истинна – два её основополагающих предсказания о том, как должна выглядеть жизнь (как в наше время, так и в летописи окаменелостей) «подтверждены» настолько многократно, что у нас в итоге нет ни единого сколько-нибудь обоснованного сомнения в том, что жизнь в том виде, как мы её знаем, является продуктом эволюции.

А если нам не нужно предсказывать для себя будущее, чтобы увидеть научную природу самой идеи эволюции, неужели это всё, что мы сможем сделать? А что, если кто-то из нас не захочет сказать «Дазабутьтыобэт’м!», когда нам станет интересно узнать, что таит в себе будущее – особенно для нас самих, для человеческих существ, которые так недавно, но так глубоко изменили лик нашей Земли? Неужели мы не сможем сказать ничего рационального, ничего о том, что мы узнали об истории жизни, что может послужить отправной точкой для того, чтобы прогнозировать будущее – или, по крайней мере, ограничить возможности этого?

Волнующий ответ – «Да!»; мы можем сказать немало, и сказать вполне уверенно. Эволюция жизни, хотя её обычно истолковывают как череду событий, которые демонстрируют появление в итоге леопардов и бегемотов как завершение долгой родословной линии, тянущейся назад в прошлое, к первобытным бактериям, может также быть истолкована как последовательность событий и явлений, повторяющихся настолько часто, что мы можем быть уверенными, что они случатся снова. В частности, явления вымирания, сопровождающегося появлением новых видов, показывали, безо всякого сомнения, что на пути эволюционных изменений не случилось ничего, кроме разрушения окружающей среды, которое встряхнуло жизнь.

Жизнь может гасить мелкие местные возмущения (вроде пожаров или приливно-отливных волн) и заменять локально вымершие виды новыми переселенцами того же самого вида, пришедшими из нетронутых соседних экосистем. Но возмущения большего масштаба, вроде глобального изменения климата или объектов из дальнего космоса, сталкивающихся с Землёй, – это совершенно другой вопрос. Такие крупномасштабные возмущения часто настолько разрушительны, что ведут к полному вымиранию видов. Иногда, как во время великих массовых вымираний, столь ярко изображённых на страницах этой книги, они ведут к исчезновению целых семейств, отрядов или даже классов животных, растений и микробов. И в это время эволюция совершает прорыв.

Питер Уорд, будучи опытным палеонтологом, знает обо всём этом. Также он видит, что мы находимся в центре другой крупной волны вымирания, которая неизбежно вызовет противодействие эволюционного плана (в действительности же он думает, что это уже происходит!). Я полностью согласен с ним в том, что люди являются основной причиной текущей волны вымирания – и можно совершенно серьёзно утверждать, что такова судьба человечества, которая в очень значительной степени определит будущие характер и состав жизни на Земле.

И здесь встаёт другой вопрос: какова наша судьба? Другие люди, которые сделали попытку узнать, на что будет похожа эволюция жизни в будущем, предположили, что текущий вектор вымирания, включающий нас самих, пропадёт совершенно, давая всем прочим выжившим формам жизни возможность вернуть себе планету. Палеонтолог и художник Дугал Диксон в своей книге «После человека» сделал такое предположение и создал фантастическую и очень обаятельную работу, включающую выдуманных им «песчаных акул» и других животных будущего.

Алексис Рокман, чьи полотна, часто сделанные в ярких красках, столь же часто обращаются к весьма мрачным темам, на протяжении своей карьеры создал видение жизни на земле, всецело наполненной присутствием человечества – жестяные банки и выброшенные на свалку шины, образующие субстрат для обильной, продолжающейся Жизни. Видение Алексиса совершенно соответствует взгляду Питера на то, что человечество собирается выживать – и что будущее всей жизни будет обращаться вокруг нашего присутствия. Будущее уже здесь, в одомашнивании сельскохозяйственных животных и в безрассудстве генной инженерии, которая начинает разворачиваться на наших глазах. Предположение рациональное, но сильно отличающееся от пасторальных прогнозов Диксона.

Интересно, что случаи исчезновения культур в прошлом, где технологически продвинутые и сложно организованные общества исчезли, даже если их потомки сохранились, ведя более простую жизнь, также не могли бы стать источником для предсказания будущего. Текущая волна инициированного человечеством разрушения планеты могла бы вызвать не столько наше физическое исчезновение, сколько потерю «высокой культуры», нашего знания, если мы превысим свой мальтузианский[2] предел. Истощение плодородного слоя почвы, недостаток пресной воды, утрата рыболовных угодий, распространение голода, войны и болезни – все обычные апокалиптические видения, должным образом изложенные на этих страницах – могут и не привести к гибели наших тел, но наверняка смогут вызвать смятение в наших умах, в нашей культурной памяти, в наших знаниях.

Это упражнение, важное уже само по себе: осторожное раскрытие видения будущего, основанное на том, что, как мы увидели, случалось в прошлом, что происходит прямо сейчас с «джокером в колоде» человечества, неожиданно выпавшей картой, которая имитирует удар астероида, стёршего с лица земли динозавров 65 миллионов лет назад. Главная задача для всех нас – обдумать воздействие всех наших жизней, вместе взятых, на будущее жизни на нашей планете. Питер и Алексис объединились, чтобы создать любопытный карманный путеводитель, приглашение для каждого из нас попутешествовать вместе с ними, зная, что мы и так боремся с проблемой самостоятельно. И это, несомненно, будет реальным поводом прочитать здесь хоть что-нибудь.