Евсения. Лесными тропками

ГЛАВА 2

Сразу за весевыми огородами, чернеющими свежими грядками, начался лес. Сначала повел узкой тропкой меж кустов орешника и терпко-душистой калины, а потом окунул в надежную тень щекочущих небо седых дубов, кое-где расцвеченных вязами с завитыми толстыми змеями корнями. То был лес особый - охранный, другим своим концом, как широкими рукавами, обхвативший озерцо с точно таким же названием, что и сама весь - Купавным. Вот только купаться в том озере не рискнул бы никто из местных жителей. А неместных наши кущи сами не пускали, нагоняя "непонятную" тревогу охранными знаками, рассыпанными вдоль границ всего этого "заповедника". Да и не одних людей он не пускал. Я лично, за свои девятнадцать лет жизни, не встретила на здешних тропках ни одной "единокровной" дриады, а озеро наше, на берегу которого все эти годы прожила, не имело своего водяного "хозяина". Потому что единоличным хозяином всего богатства вокруг, с птицами, зверьми, деревьями и цветами был грозный волхв Угост... Хотя, о чем это я? Ведь, одну то дриаду я уж точно знаю с самого своего рождения? Но, все дело в том, что для меня она - существо без расы, пола и возраста, лишенное каких бы то ни было признаков, потому как, заменяет собой все существующее на свете многообразие.

Вот рядом с этим "бесценным" сокровищем я и ерзала теперь на кухонной лавке, пытаясь нахально заговорить ему (ей) зубы:

- Я ведь правда спешила, да только, у Кащея пришлось задержаться. Забегала лишь книжку ему отдать, пока батюшка Угост не возвратился, а пришлось детишек развлекать. Ой, а кого я еще видала... - Адона с прищуром посмотрела на меня, развернувшись от дровяной плиты, и взмахнула в воздухе ложкой. - Ага, - правильно рассудила я, сей поощряющий знак. - Тетка Галендуха велела тебе кланяться и благодарить за настой от костной ломоты. И просила еще его сделать, - теперь взгляд моей няньки выражал большой вопрос. - Ну да. Видно, за мужем своим не уследила опять, - ехидно скривилась я, соображая в это время, по каким событиям еще Адону не просветила... Оставалось лишь последнее. - А еще я Леха видала...И не только видала. Ну, Адона. И не надо на меня так смотреть. Тебе ли не знать, что ничего путного из этого не выйдет? Тем более, после того, как он ко мне лобызаться полез, - вспомнив обстоятельства шестидневной давности, брезгливо передернула я плечами и с вызовом посмотрела на женщину. - Ты же знаешь, что у дриад свои принципы и, если мы и лобы... целуемся, то только по любви... И даже такие, как я. Тем более, такие, как я... - закончила, уже хмуро отвернувшись к окну, и услыхала сбоку от себя глубокий вздох Адоны.

Принципы... В одной из "умных" книжек Кащея есть их определение. Получается, что именно наши принципы устанавливают правила нашей же жизни, и как скелет тулово, ее поддерживают. Я за свой "нелобызальный" принцип держалась всеми конечностями, решив для себя, что, если когда-нибудь отступлюсь от оного, то и все остальное тяжко вымученное примирение с собственной неприглядной сутью развалится без этого важного опорного "скелета". Были, конечно, у меня и другие принципы. Например, поменьше болтать и побольше слушать. Или, относиться ко всем представителям мужского рода, как к осиному гнезду над головой, но это, на каждый день и не всегда они, к сожалению, исполнялись - то рот не вовремя открою, то палка в руках не вовремя окажется (или метла)...

- Ой! Адона, ты чего?.. Да ладно, ем уже, - и подвинула еще ближе тарелку с наваристыми зелеными щами...

Уклад нашей приозерной жизни был простым и понятным, не смотря на сложность исполняемых батюшкой Угостом волховецких ритуалов. Все дело в нас с Адоной. Мы, как создания сугубо лесные и жили по законам этого самого леса: вставали с солнцем, ложились с ним же и день свой выстраивали, исходя из насущных ежедневных потребностей, не обременяя себя заботами об урожае, скоторождаемости и моровых болезнях во всей ближайшей округе. И это было единственно правильным - жить, как сорная трава по своему жизненному циклу, не думая о дне завтрашнем и не расписывая свое будущее. Хотя, для таких, как мы ближе, конечно, сравнение с деревьями. Да только не пускали они меня к себе. Кровь моя, разбавленная красным ручьем инородности, не позволяла полного нашего "соития". Слыхать, я их слыхала - голоса приглушенные, скрипучие или наоборот, распевные, а порой так просто шепот, а вот остальное было недоступно. Особенно в "бабьи дни". Тогда все мои нехитрые навыки будто совсем отмирали, уступая место слепоте и глухоте, через которую смотрят на мир обычные, не обремененные природной магией люди. Но, как ни странно, я в этом своем болезненном состоянии видела радость, надеясь каждый месяц, что в утро одно не вернется ко мне шелестящий "шепот" за окном и смогу я, как моя подружка, Любоня, беззаботно петь и чирикать, да о простых человеческих радостях мечтать. Но, нет, все повторялось с той же цикличной закономерностью, с какой встает и садится светило, а значит, быть мне и дальше неприглядной сорной травой...

И сегодняшний день, отмеченный очередной "встречей" с настырным Лехом да книжными рассказами о кентаврах подходил к концу, завершаемый традиционным нашим с нянькой ритуалом - расчесыванием моей гривы. Фу ж ты, волос (ну их, этих кентавров). Адона подходила с сему занятию всегда с большим радением и гребень в мои светло русые "волны" запускала, будто сказку рассказывала, загадочно улыбаясь собственным мыслям.

- А ведь ты красивая была. Ну, ты и сейчас тоже... ничего. А много лет назад? Ведь красавица же? Влюбился же в тебя батюшка Угост, - млея от мягких прикосновений, скосилась я на Адонино морщинистое отражение в зеркале. Женщина замерла на долечку, а потом хмыкнула и продолжила, плавно ведя деревянными зубьями вдоль моей спины. - Ага... А вот я - точно уродина, - перевела я взгляд уже на собственную отраженную физиономию. - И лоб у меня слишком высок. И губы слишком... - выпятила я их со всем усердием, а потом пробубнила. - надутые, будто оса цапнула. А глаза... дриадские... - глаза у меня, действительно, были "лесными" - зелеными, как озерная тина и со зрачками, похожими на луну, накрывшую солнце во время их небесной "свадьбы". Я один раз такое видала. И что самое неприятное - ободок этот золотистый в момент опасности имел свойство разрастаться по зелени лучами, вспыхивая огнем изнутри. - Я сегодня Леха чуть не угробила. Он детей напугал. Едва "огонь" успела потушить и хорошо, что этот дурень далеко был и с мешком на голове. А так бы заметил... О-ой, Адона, больно же! Все, больше про этого кёнтавра ни слова... Ну, это люде-кони такие. Только не с чубом, как у него, а с длинной гривой... А-а, да ладно, не смейся...

Хозяин нашего маленького дома вернулся уже, когда темень за окном полностью заполнила мою чердачную "светелку". Проскрипел лестничными ступенями, застыв темным силуэтом, видным из половой дыры лишь наполовину, а потом спустился вниз, ко ждавшей его вечерить Адоне. Я еще различала сквозь подступившую дрему его недовольное бурчание, а потом и вовсе провалилась, уже где-то на грани яви почуяв нутром неладное, неприглядное, подступавшее вновь... все с той же проклятой цикличностью...

Вначале был сон. Дриады снов не видят, но, этот всегда был исключением. Все тот же лес, та же опушка с торчащими из травы, отсыревшими от дождей пнями и все те же облака в небе - серые, равнодушно летящие мимо. И с теми же действующими лицами - двумя хмельными мужиками и одной девочкой, перепуганным вусмерть подростком, распластанным между этими пнями. Она все так же кричала, хватая ртом воздух и сжимала прижатые к земле кулачки. И боль была все та же и резкое, как удар под дых осознание, что прежняя она уже умерла и никогда не сможет вновь стать чистой лесной росой... И закончился этот неприглядный сон точно так же - яркой вспышкой-бликом, ударившим девочке прямо по ее зеленым, как озерная тина глазам...

А потом она проснулась. Посидела немного, слушая темноту и восстанавливая дыхание, вдохнула, наконец, полной грудью и откинула в сторону одеяло. А затем и рубашку свою скинула, на пол, уже подходя к окну, в стекло которого нетерпеливо скреб коготками озерный бесенок:

- Тишок -Тишок, расскажи мне стишок, - усмехнулась одними уголками губ и подала ему руку. - Веди, - туман вспенился до самого распахнутого чердачного окна и проглотил их обоих...

На этот раз перед ними был постоялый двор. Один из нескольких в Букоши. Краем глаза она уловила на пустующей коновязи у крыльца кошку, выгнувшую им вслед спину. И блеклую вывеску над входом: "У Фрола". Ну да, не впервые здесь, в этом клоповнике для заезжих работяг со всей вассальной земли... и скользнула вслед за бесом сквозь серое дерево дверных досок. Внутри все тоже было по-прежнему: дремлющий у стойки тощий хозяин и парочка постояльцев за столами в состоянии не лучшем для столь позднего времени да еще буднего дня, но вот напротив, с другой стороны от входа, у очага...

Он сидел в обшарпанном высоком кресле и в полном одиночестве. Подогнув под себя одну ногу и облокотившись на нее рукой, задумчиво крутил в пальцах овальный золотой медальон. И смотрел на огонь. Пламя его всполохами играло в темных глазах мужчины, придавая им сходство с длинными-длинными тоннелями, в конце которых путника ждет долгожданное тепло и...

- Госпожа... - мужчина, вдруг, вздрогнул, и ей в тот же миг показалось, уперся взглядом прямо в нее, - госпожа, - вновь заскулил бес, дернув девушку за руку. - Нам пора. Тропка тает, - и потянул ее к лестнице.

В комнатке с убогой мебелью и узким занавешенным окном кроме спящего смуглого "источника" больше никого не было и не тратя время на ненужные меры предосторожности она подошла к кровати вплотную. Застыла, вытянув руку вперед, едва шевеля тонкими пальцами, будто стряхивая с них несуществующую пыль, а потом открыла глаза, проявляясь в обозримости. Только на этот раз - крепкой девахой с ежиком коротких, совершенно белых волос и татуировкой на бедре - драконом, извергающим пламя. Красивый рисунок. Да и "избранница" у источника тоже, видно, не промах. Деваха сначала присела на краешек смятой постели, а потом, решившись, наконец, криво усмехнулась и хлопнула мужчину по вздымающемуся от храпа животу:

- Долго ли мне тебя ждать?

- Шарка? - продрал тот узкие глаза и через мгновение уже сидел перед расплывшейся довольно подругой сердца. - Так ты ж в Тайриле осталась?

- В Тайриле?.. Ну, если ты и дальше будешь на меня просто пялиться, я, пожалуй, прямо сейчас обратно и отчалю... в Тайриль... Или?..

- Шарка. Любимая... Да что же это я?..

Через четверть часа все было покончено и пальцы "любимой" вновь сложились, как надо, выплетая на груди мужчины сложный узор знака. И сам он откинулся на подушку, до самого утра забывшись, нет, не во сне. Хотя, и после сна тоже можно встать и с разламывающейся на части головой и с ноющей болью во всех частях тела. Да и с провалом в памяти тоже можно встать после сна. А дриада вновь испарилась, шагнув прямо из пустынного проулка Букоши в заметно поредевший туман. Чтобы вынырнуть из него уже в нужном месте. Совершенно другом.

И вокруг сейчас был лес. Охранный. Бесенок дальше не двинулся. Лишь холодные пальцы ее отпустил, застыв терпеливо в ожидании у расщепленного молнией дуба. Потому что спешить больше надобности не было. По крайней мере, ему. Дриада же, обогнув высокий частокол местного капища, неслышно заскользила дальше, на небольшую лесную проплешину. Туда, где, из еще молодой июньской травы высился, похожий на горку из толстых каменных блинов валун. Ее жертвенный алтарь - кобь-камень. И вновь пальцы сложились узором, а потом припали к холодной поверхности, отдавая ей всю чужую ворованную силу, выплеснутую в самый счастливый человеческий миг, и еще в придачу свою, неприглядную, постыдную. До донышка, чтобы оставить себе лишь надежду не возвращаться сюда никогда.

А после она с разбега нырнула в озеро. И скользила там гибкой рыбиной, покуда хватило воздуха, смывая с себя, облаченной еще недавно в чужую личину, чужие же руки и губы. Хотя свои поцелуи тому, смуглому, не оставила. Ведь, дриады не целуются без любви... И выбралась, уже на пределе сил на срединный озерный остров, состоящий тоже из огромного камня, но, совсем другого - родного. Тишок пристроился рядом. Его любимое занятие - заплетать из мокрых спутавшихся волос дриады косицы. А она так и лежала, на спине, раскинув в стороны руки и глядя на звезды. А потом ей, вдруг, захотелось плакать. Обычно, она сдерживала себя, но сегодня... после этих глаз-тоннелей, ведущих к душевному теплу...

- Госпожа?..

- Да?

- Почему ты меня не просишь?

- Тишок-Тишок, расскажи мне...

- ... стишок?.. Почему ты плачешь?

- Не знаю... Это глупо. Ведь, утром я вряд ли уже что-то отчетливо вспомню...

Это было действительно, глупо. Потому что было платой. Платой за, хоть временный, но, покой. Потому что, когда три года назад начались ее ночные кошмары, и она неделю металась между жизнью и смертью, то мечтала лишь об этом - хоть недолгом, но, покое. А потом мудрый волхв ей помог, сжалился над богопротивной дриадой. Научил, как его обрести и что отдавать при этом взамен, беря у чужих мужиков, этих источников грязи, изгадившей ее душу и тело когда-то, их собственную силу. Это было и избавлением и лечением и справедливой местью одновременно... Так почему же сейчас ей так хочется плакать?..