Фабрика драконов

ЭПИЛОГ

Спустя шесть дней я сидел в кресле-каталке неподалеку от Балтимора, в часовне. У Грейс в Англии родни не было. Мистер Черч обратился к британскому правительству с просьбой, чтобы она упокоилась здесь, рядом со своими друзьями. Там было заспорили, но он своего добился.

Пришли все. Буквально тысячи нагрянули. Грейс Кортленд была сейчас, пожалуй, самой знаменитой персоной в мире. Красавица агент секретной службы, спасшая мир от Волны вымирания. Разумеется, заголовки так и пестрели — еще бы, история прямо-таки голливудская. Наверняка и книг о ней напишут, и фильмов понаснимают. А уж пиарщики шефа, можно поспорить, себя превзойдут. Негодяев в мире и так хватает, миру нужен герой, а еще лучше — героиня.

Мое имя нигде не засветилось — что, собственно, к лучшему. Равно как и ОВН. Хвалу воздали безопасникам, антитеррору, нескольким агентствам; всякую же информацию, относящуюся к нам, Черч из всех баз данных удалил. Правду знали лишь ключевые игроки, и этого шефу было достаточно, чтобы ОВН держали на должном уровне. Теперь никто из правительственных чинов рта на нас не разевал.

Я думал об этом, сидя в десятке шагов от места, где, подобно какой-нибудь королеве-воительнице, в часовне возлежала Грейс.

Очередь желающих проститься тянулась нескончаемо уже несколько часов кряду. Слева от меня сидел президент США, справа — первая леди, держа меня все это время за руку. Было здесь большинство Конгресса, послы из ста с лишним стран и главы тех государств, которые в первую очередь должны были подвергнуться Волне вымирания. Точнее, первой ее фазе. Здесь были президенты и премьеры, коронованные особы. В воздухе пролетела эскадрилья ВВС, в строю которой специально не хватало одного «ястребка». Аккурат позади меня сидели Руди, Банни, Старший, Рэдман, уцелевшие бойцы команды «Альфа» и все свободные сегодня от службы оперативники ОВН — целый сектор набрался. Никакую прессу к часовне на полмили не подпускали. Думаю, шеф попросил об этой услуге Линдена Брайерли, и она была оказана под соусом «внутренней безопасности».

Приехал и Оскар Фройнд, сын убитого коллеги Черча; он тоже сидел с нами. Правительство Германии назначило его главой международной комиссии по поимке оставшихся членов «Конклава», зловещее семя которого проросло в середине двадцатого века именно в этой стране. Нынешняя Германия мрачной этой тени, как могла, чуралась, и именно ее спецслужбы шли по следам «Конклава» с беспощадностью, которая иногда шокировала мировую прессу. В целом же поддержка у этой узаконенной «охоты на новых ведьм» была колоссальной.

По моей просьбе гроб был закрыт. Каждый, кто знал Грейс при жизни, должен был помнить ее по-своему, а не на усмотрение косметолога из похоронного бюро. Постамент задрапирован британским и американским флагами.

Что происходило после той моей схватки с берсерками, я помнил довольно смутно. Какие-то образы, слова…

Словно из завесы, проступил Рэббит, ведя за собой «Биту» в полном составе. Он и сам был порядком потрепан и побит: ему тоже пришлось пробиваться через стаю берсерков.

Помню, как меня заносили в вертолет и я по рации сообщал Черчу с Глюком насечет кода отмены. А пусковое устройство запачкано было кровью — Грейс и моей.

Я тогда еще смотрел в окно вертолета и видел, как остров лавиной штурмуют армейские подразделения. Кто-то потом мне сообщил, что в бою были убиты сто шестьдесят четыре комбатанта противника: русских наемников, охранников «Фабрики драконов» и берсерков. Еще кто-то сказал, что найдено гнездилище собак-скорпионов — оказывается, их там называли шершнями. Брать тех трансгенных тварей живыми никто не пытался.

А потом под морфином я заснул, и мне снилось, что все это сон. Пробуждение же было стократ хуже. Саднило неимоверно. В некоторых случаях кошмары и то бывают лучше, чем бередящая душу реальность.

А очередь скорбящих все тянулась и тянулась. Я обратился вглубь себя: темнота внутри сулила уют.

Код отмены, что выдал мне Сайрус Джекоби, оказался правильным. В тот момент ему было не до вранья. Когда наши войска вторглись в «Деку», в укромном месте наподобие алтаря отыскались Часы вымирания, дающие обратный отсчет. До нуля они должны были дотикать в полдень первого сентября, однако запуск был уже заблокирован. Сработать как Джеймс Бонд, чтоб на часах оставалась ровно одна секунда, — не получилось. К той поре как Глюк расколол систему и ввел код отмены, до запуска оставалось свыше семнадцати часов. Казалось бы, уйма времени, но это только так кажется. Хотя для киносценария цифры наверняка подправят, так что не волнуйтесь.

ОВН в тандеме с Госдепом, Интерполом и другими организациями работал над выявлением и локализацией разбросанных по всему миру агентов, готовых по сигналу пустить в оборот зараженную воду и патогены болезней. Уберечь всю эту историю от СМИ, разумеется, не удалось. Чем большие обороты набирала «охота на ведьм», тем больше образовываюсь утечек. В итоге президент США выступил с телеобращением, которое весь мир слушал не шевелясь.

Президент в свойственной ему манере — спокойной, ясной и откровенной — донес до мировой общественности все, что можно на эту тет знать, не считая разве того, чего требовали интересы безопасности. Мир узнал и о евгенике с трансгеникой, и о патогенах, искусственно созданных из генетических болезней, и о клонах. Мир в целом поразило не столько то, что Джекоби и Отто за счет генной терапии сделались фактически бессмертными, а тот факт, что нашествие СПИДа в мире — преднамеренная акция. Разумеется, наружу тут же повылезли всевозможные апологеты теорий заговоров и безумные проповедники, заполонившие телеканалы, как грибы после дождя. Телевизор в моей палате был выключен из розетки: смотреть все это из раза в раз больше не было сил.

После захвата «Деки» команды ОВН нашли неопровержимое доказательство того, что убийцу Грейс звали Конрад Ведер и он был одним из четырех клонов человека по имени Ганс-Ульрих Рудель — самого обласканного почестями и наградами пилота-пикировщика Второй мировой. Среди профессиональных убийц Рудель считался доподлинным королем, единственным, кто был награжден нацистским рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Нашли в «Деке» и двадцать девять мальчиков, по виду точно таких, как Восемьдесят Второй. Руди целыми днями с ними беседовал. У некоторых, по его словам, была уже необратимая психопатия, другие принадлежали к разряду «пограничных личностей». Хотя с изъяном были все. Единственный, кого можно было считать нормальным, это Восемьдесят Второй. Впрочем, так его больше никто не звал. Руди ненавязчиво предложил мальчику выбрать себе какое-нибудь имя, но тот настоял, чтобы это вместо него сделал Руди. Руди назвал его Реттером, что по-немецки значит «спаситель». А фамилию мальчик выбрал себе сам: Дьякон.

Всю церемонию прощания Реттер Дьякон сидел за моей спиной. Он попросил Руди обратиться к Черчу, чтобы ему разрешили работать в составе команд Красного Креста и ВОЗ по уходу за Новыми Людьми. Думаю, Черч на это пойдет.

Команды ОВН на Акульем рифе нашли Париса Джекоби. Они наткнулись на него, когда ворвались в Чертог мифов. У него был перелом челюсти и вывих шеи. По мнению полевых медиков, он был еще жив, когда тамошние трансгенные животные начали его поедать. Представители экзотической фауны, уцелевшие во время боестолкновения, содержатся на секретном объекте, дожидаясь решения, что с ними делать дальше.

Взвод морпехов на «Фабрике драконов» вышел на подземные пещеры, где во время боя скрывался персонал. Многие из тех людей понятия не имели, чем на самом деле занимаются близнецы. Проверки на полиграфе и психическое тестирование выявили, что они говорят правду. Хотя были, понятно, и такие, кто об истинном предназначении объекта был так или иначе осведомлен, а зачастую и причастен к исследованиям.

В отличие от персонала «Фабрики», сотрудники «Деки» в характер своей деятельности под эгидой Сайруса и Отто были посвящены «более чем», хотя некоторые и не знали, на что она в конечном итоге нацелена. Впрочем, защита в духе «мы лишь выполняли приказ» на последовавших судебных процессах не учитывалась.

Процессы эти идут до сих пор и продлятся, судя по всему, еще не один год.

Впрочем, все это было уже в мое отсутствие. А меня санитарным вертолетом доставили в госпиталь во Флориде, где я пробыл одиннадцать дней. У меня нашли трещину в скуле, пять сломанных ребер, разрыв лодыжки, волосной[16] перелом челюсти и перелом черепа, увенчавшийся субдуральной гематомой. Назавтра под вечер сканы выявили опасное скопление крови во внутреннем слое мозговой оболочки, после чего меня на каталке отвезли в хирургию и проделали в черепе дырку, чтобы сбросить давление. Доктора, между прочим, предупредили, что это чревато некоторой потерей памяти. Уж лучше б они были правы, а то я, увы, помню решительно все. Может, когда-нибудь я и буду от этого счастлив, а пока…

Через стенку от меня оправлялся от открытых переломов Старший. Вернется ли он к оперативной работе, теперь под вопросом. Банни вылечили и выписали, но он задержался в госпитале еще почти на неделю. Руди тоже с нами был. Друзья из ОВН приносили им смену одежды и вкуснятину в пенопластовых коробочках.

Меня выпустили на день съездить на похороны и сразу обратно, так как завтра предстояла операция на лодыжке.

На следующий день после панихиды, когда я уже был у себя в палате, ко мне заглянул Руди. Он приземлился на один из гостевых стульчиков. На второй сел Черч.

— Ты помнишь все, что было, или частично?

— Все.

— Тогда ты знаешь, что Сайрус Джекоби до сих пор жив, — сказал Черч.

Я кивнул.

— Ты его не добил.

— Нет.

— Почему, интересно?

— Когда он подлечится, да и я заодно, хочется, чтобы он предстал перед судом.

Черч кивнул.

— Он будет казнен.

— А зря, — заметил я.

— Почему зря?

— Надо бы выставить его на всеобщее обозрение. В зоосаде. На шоу уродов.

— По-твоему, публичное унижение как-то нивелирует нанесенный им вред?

— Не знаю. Философа вот надо спросить.

— А я тебя спрашиваю.

Я промолчал: что мне сказать?

Шеф собрался уходить.

— Ладно, потом поговорим, — сказал он, вставая.

— Говорить особо не о чем, — бросил я. — С меня хватит. Я ухожу. Не могу больше.

Шеф поправил галстук.

— Поговорим потом.

Когда он ушел, на тумбочке у себя я заметил коробку слоеного печенья «Орео», моего любимого.

Руди во время нашего разговора молчал. А теперь спросил:

— Ты и вправду думаешь уходить?

— Так ведь… надо. — Я пожал плечами. — Выгорел дотла.

— Досталось тебе, Джо, не понарошку. Но врачи говорят, ты вылечишься полностью.

— Я выгорел дотла, — повторил я, избегая смотреть ему в глаза.

Погожим утром (стояла середина сентября) меня на кресле выкатили из госпиталя. Снаружи ждал на машине Руди, чтобы отвезти в аэропорт. Только он один; ни Черча, ни еще кого из ОВН. Почти всю дорогу он молчал, а затем спросил:

— Ну как оно, Ковбой?

Я пожал плечами.

— Война закончена, — продолжал он. — Солдаты возвратились с поля боя. Время поговорить.

Я долго молчал, подбирая нужные слова. И единственно, на что меня хватило, это вопрос:

— Зачем мы так, Руд?

— Зачем сражаемся? Затем, что кому-то надо…

— Нет, — перебил я. — Зачем мы ненавидим?

— Точно и не знаю. Ответ на это может быть и краткий, и протяженный. В основном люди ненавидят, если кто-то другой от них отличается или, наоборот, он ужас как на них похож. Здесь дело в страхе. Человек как вид испокон веков подгонялся страхом. Мы страшимся того, чего не знаем или не понимаем, страшимся различий, и примитивизм в нашем сознании выражает страх через насилие. Это и делает нас такими агрессивными. Страх и еще жадность.

— И это все? И необходимое, и достаточное для объяснения сути таких чудовищ, как Отто Вирц и Сайрус Джекоби? — Вопреки всему я по-прежнему называл его этим именем. В качестве Джекоби он был монстром еще более жутким, чем как Менгеле. — Эти люди относились к своим деяниям с пиететом. Они ими упивались. Ими двигал вовсе не страх перед другими нациями, расами… Ими двигала ненависть.

— Это было зло, Джо. А у зла конкретного определения нет. Мы можем в лучшем случае распознать его личину и пытаться воспрепятствовать, остановить.

— Этого недостаточно, Руд.

— Я знаю, — откликнулся он.

Пока с «Фабрики драконов» изымались всевозможные информационные носители, вырисовалась четкая связь между кланом Джекоби и семейством Сандерленд. Гарольд Сандерленд был задержан полицией, едва успев сойти с трапа самолета в Сан-Пауло. В свете его прямой причастности к неудавшейся попытке геноцида был срочно решен вопрос с экстрадицией.

Когда с ордером на арест в офис Дж. П. Сандерленда нагрянули сотрудники ФБР, у сенатора случился обширный инфаркт. Врачи, доставившие Сандерленда в больницу Джорджтаунского университета, констатировали скоропостижную смерть. Четкая нить обнаружилась и в отношениях покойного сенатора с бывшим главным аналитиком Стивеном Престоном (тоже покойным), предоставлявшим ложную информацию, по которой действовал вице-президент. Тем не менее дотошный разбор бумаг и компьютерного архива сенатора Сандерленда не выявил ничего, так или иначе порочащего второе лицо в государстве.

Вице-президент Билл Коллинз сумел увернуться от пули, и в прессу не просочилось ничего о его попытке развалить структуру ОВН. Однако Си-эн-эн уже вскоре отметило, что Коллинз и президент стали друг с другом значительно холоднее, чем в свои жаркие предвыборные дни, а Джон Стюарт язвительно прошелся насчет того, что Коллинз, дескать, «исчез из-под общественного радара» и стал еще более неуловимым, чем некогда Дик Чейни.

Вице-президент теперь много времени проводил за пределами Вашингтона.

Направляясь спецрейсом в свой родной штат на небольшом реактивном самолете, принадлежащем ВВС США, вице-президент в уютном одиночестве расположился отдохнуть. Он надел наушники, включил свой iPod и, прикрыв глаза, блаженно откинулся в кресле. Через двадцать минут полета кто-то бесцеремонно iPod выключил.

Вице-президент, оторванный от отдыха, сердито вскинулся: дескать, это что еще за выходки! Но осекся на полуслове. Перед ним сидел мужчина — лет под шестьдесят, крупный, рослый, в очках-хамелеонах. Рядом с ним на сиденье лежал аккуратный дипломат.

— Какого черта! Что вы здесь делаете?

Черч — а это был он — с невозмутимым видом открыл дипломат и вынул оттуда пачку ванильных вафелек. Взяв одну, остальное он положил на подлокотник сиденья. Вице-президенту угоститься не предложили.

— Вы мне немедленно, черт возьми, объясните…

— Сандерленд, — спокойно произнес Черч.

— Бред какой-то! — фыркнул Коллинз. — Я тут при исполне…

— Чш-ш. — Черч поднес палец к губам. — Вам бы лучше помолчать. И послушать.

Отодвинулась шторка переднего салона, и в проеме показался Линден Брайерли. Недавно назначенный директор разведслужбы сухо, одними губами, улыбнулся и ожег льдистым взглядом.

— Господин вице-президент, мы сейчас собираемся подробно побеседовать о вашем будущем в политике, — сказал Черч. — Ну и о вашем общем состоянии здоровья.

Спустя недели три, когда уже можно было ходить без костылей и палок, я подъехал в Ангар забрать вещи. За котом все это время присматривал Руди, но у меня там еще оставалась одежда, да и вообще барахла накопилось. Я хотел все увезти домой и закрыть наконец эту страницу в моей жизни.

Ребята из секьюрити на воротах дружески махнули — дескать, проезжай, — да еще и отсалютовали, когда я ехал мимо. У служебного входа меня встретил Банни, но, видя, что я не в настроении разговаривать, просто открыл передо мной дверь и держал, пока я не зашел.

Я прошел по коридорам Ангара — мимо компьютерных и аппаратных, где колдовали Кто с Глюком. Мимо криминалистической лаборатории Джерри Спенсера. Мимо кабинета, в котором работал Черч, когда бывал на месте. Мимо небольшого конференц-зала и тира. Мимо всего другого.

Дверь Руди была закрыта; быть может, он уже упаковался и уехал. Мы с ним так и не обсудили, останется он или нет. А вот и моя комната. Почему-то не сразу открыв ее ключом, я остановился в дверях.

Меня здесь не было с того самого утра, когда мы с Грейс лежали друг у друга в объятиях. Кто-то заправил постель, заменил простыни и поломанную лампу.

Внутри у стены я обнаружил штабель пустых коробок и моток скотча с клейкими этикетками — все, что надо для того, чтобы убрать следы моего пребывания. Хватит охотиться за злом. Я уже и так весь износился, выгорел и восстановлению, можно сказать, не подлежу. Руди возражает, но мне-то изнутри лучше видно: сплошные изломы и никаких четких ориентиров.

Вторая вещь лежала на кровати. Папка.

Я ее раскрыл. Внутри — фото, сделанное с камеры наблюдения: высокий мужчина с аскетичным лицом. За ним — рекламный плакат: «Отдыхайте на Ривьера дель Фиори». Реке Цветов. Туристический рай на итальянской Ривьере. Лицо мужчины обведено было маркером, а сбоку приписка: «Два дня назад».

Я взял фото. Под ним в папке лежали паспорт, авиабилеты, кредитка и еще кое-какие полезные документы — все на мое имя. Человеком на фото был Конрад Ведер.

Я сидел на краю кровати и, держа фото обеими руками, неотрывно вглядывался в лицо того, кто убил Грейс Кортленд.

Затем мой взгляд перекочевал на штабель пустых коробок.

Решение Черч оставлял за мной, хотя и предоставил все необходимое — вне зависимости от того, какой путь я изберу.