Факторизация человечности

41

«Мы не одиноки».

Так называлась книга, которая впервые привлекла широкое внимание к программе Поиска Внеземного Разума. Эта книга, написанная Уолтером Салливаном, бывшим редактором «Нью-Йорк Таймс», вышла в свет в 1964 году.

Тогда это было смелое утверждение, которое базировалось на теории и предположениях, а не на установленных фактах — тогда не существовало ни единого крошечного свидетельства в пользу того, что мы не одиноки во вселенной.

Человечество продолжало заниматься своими делами, как и прежде Вьетнамская война продолжилась, апартеид тоже. Количество убийств и других насильственных преступлений продолжало расти.

«Мы не одиноки».

Этот лозунг был возрождён выходом фильма Стивена Спилберга «Близкие контакты третьего рода» в 1977 году. Публика с энтузиазмом восприняла идею жизни во вселенной, но прямых доказательств её существования по-прежнему не было, и человечество продолжило жить, как жило всегда. Случилась Война в Заливе и бойня на площади Тяньаньмэнь.

«Мы не одиноки».

Эти слова снова вошли в обиход в 1996 году, когда появилось первое свидетельство внеземной жизни: метеорит с Марса, который не упал никому на голову в Антарктиде. Внеземная жизнь теперь перестала быть пустой выдумкой. Тем не менее, человечество вело себя, как обычно. Террористы взрывали здания и самолёты; «этнические чистки» продолжились, не стихая.

«Мы не одиноки».

«Нью-Йорк Таймс», совершив полный оборот, напечатала заголовок первой полосы 144-м кеглем в номере за 25 июня 2007 года — день, когда было впервые объявлено об обнаружении радиосигнала с Альфы Центавра. Теперь мы точно знали, что жизнь — разумная жизнь — существует где-то ещё. И всё же человечество не изменилось. Началась Колумбийская война, а 4 июля 2009 года Клан за одну ночь вырезал две тысячи афроамериканцев в четырёх штатах.

Но потом, через десять лет после того, как был принят первый сигнал, эхо других мыслей долетело до надразума через четырёхмерное пространство и просочилось в трёхмерную реальность, в которой живут его изолированные отростки.

«Я не одинок».

И в этот раз изменилось всё.

— Журналистов часто обвиняют в том, что они приносят только плохие вести, — говорил Грег МакГрегор из студии «Мира новостей» в Калгари.

Кайл и Хизер сидели на диване в своей гостиной; он обнимал её за плечи.

— Так вот, — продолжал МакГрегор, — если вы смотрели наш сегодняшний вечерний выпуск новостей, вы, должно быть, заметили, что сегодня у нас были исключительно хорошие новости. Спала напряжённость на Ближнем Востоке — не далее как неделю назад американский госсекретарь Болланд предсказывал очередную вспышку военных действий, но сегодня второй день подряд соглашение о прекращении огня ни разу не было нарушено.

У нас дома, в Канаде, моментальный опрос общественного мнения от «Ангус Рейд» показал, что восемьдесят семь процентов квебекцев желают остаться в составе Канады — на двадцать четыре процента больше, чем месяц назад.

За последние двадцать четыре часа в Канаде не было зарегистрировано ни одного убийства. И ни одного изнасилования. В США и Европейском Союзе статистика, похоже, такая же.

За восемнадцать лет работы я, как репортёр, ни разу не видел такого вала по-настоящему хороших новостей. Мне было очень приятно поделиться ими с вами. — Он склонил голову, как делал каждый вечер, и завершил передачу стандартной фразой: — Вот и ещё один день стал достоянием истории. Доброй ночи, Канада.

Зазвучали финальные позывные. Кайл взял дистанционку и отключил телевизор.

— Это правда здорово, как по-твоему? — спросил он, откидываясь на спинку дивана. — Знаешь, я и сам это заметил. Люди уступают место в метро, помогают другим и просто стали вежливее. Будто что-то распылили в воздухе.

Хизер покачала головой.

— Нет, в воздухе ничего такого — зато кое-что появилось в космосе.

— В смысле? — не понял Кайл.

— Не понимаешь? Случилось нечто совершенно новое. Надразум узнал, что он не один. Я тебе говорила: произошёл контакт между человеческим надразумом и надразумом Альфы Центавра. И человеческий надразум испытал то, чего не испытывал никогда раньше.

— Изумление, да. Ты говорила.

— Нет, нет, нет. Не изумление; уже нет. Он испытал нечто другое, нечто совершенно для него новое. — Хизер посмотрела на мужа. — Эмпатию! До сих пор наш надразум был совершенно неспособен к эмпатии; попросту не было никого другого, на чьё место он мог бы себя поставить, никого, чьё положение, чувства или желания он мог бы попытаться понять. С самой зари сознания он существовал в абсолютной изоляции. Но теперь он коснулся другого надразума, и тот коснулся его, и он внезапно познал нечто иное, чем эгоизм. И поскольку надразум познал это, все мы — все отростки этого разума — внезапно тоже познали это глубже и на более фундаментальном уровне, чем когда бы то ни было.

Кайл подумал.

— Эмпатия, говоришь? — Его лицо помрачнело. — Чита всё время спрашивал о вещах, которые демонстрируют бесчеловечность человека по отношению к другому человеку. Говорил, что должен существовать такой тест — и хотел знать, кто этот тест проводит. Думаю, ответ состоит в том, что это мы — мы, общность людей, пытающаяся понять и найти во всём этом смысл.

— Но мы не могли, — ответила Хизер. — Мы были неспособны к истинной, устойчивой эмпатии. Однако сейчас мы в контакте с другим надразумом, что означает способность принимать и понимать другого. Какой мужчина сможет насиловать женщину, если он способен поставить себя на её место? Фундаметальным элементом войны всегда была дегуманизация противника, выработка представления о нём как о бездушном животном. Но кто способен воевать, зная, что противник — чей-то отец, супруг, сын? Зная, что он просто пытается жить своей жизнью, так же, как ты или я? Эмпатия!

— Гмм, — сказал Кайл. — Думаю, МакГрегору теперь придётся рассказывать только о таких новостях каждый вечер. О, по-прежнему будут ураганы и наводнения — но гораздо больше людей будет приходить на помощь в случае таких бедствий. — Он помолчал, размышляя. — Как ты думаешь, для центаврян это тоже первый контакт? Альфа Центавра — ближайшая звезда к Солнцу, но верно и обратное: Солнце — ближайшая к Альфе Центавра яркая звезда. Так что для них это наверняка тоже первый контакт.

— Может быть, — сказала Хизер. — Или, возможно, центавряне не уроженцы Альфы Центавра. Возможно, они откуда-то ещё, и Альфа — самый дальний форпост их экспансии. Может быть, на планетах Альфы Центавра уже была своя жизнь, и две цивилизации уже подружились. Возможно, формируется галактический надразум, распространяющийся с планеты, которая первой открыла межзвёздные перелёты.

Кайл подумал об этом.

— Тогда они чертовски умны, эти центавряне, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Они сделали нас способными к эмпатии прежде, чем явились к нам во плоти. — Он помолчал. Если, конечно, они не собираются нас завоевать и решили сначала нас размягчить.

Хизер покачала головой. Она была там, когда произошёл контакт; она знала.

— Нет, такого не может быть. Во-первых, разумеется, любой, кто овладел межзвёздными перелётами, наверняка может уничтожить всю жизнь на планете, не беспокоясь о том, размягчены мы или нет. И во-вторых, теперь, когда два надразума вошли в контакт, между ними, без сомнения, начнётся настоящее общение — а мы оба знаем, что в психопространстве не бывает секретов.

Кайл кивнул.

Хизер посмотрела на него и сказала:

— Пора спать. Завтра будет трудный день — пресс-конференция и всё такое.

— Всё изменится, — сказал Кайл. — Мир…

Хизер улыбнулась, подумав о том, как примирилась с собственным прошлым, как Кайл примирился со своим, и обо всех чудесах, что они видели.

— Мир, — сказала она, — станет лучше. — Но потом её улыбка стала игривой. — Тем не менее, — сказала она с блеском в глазах, — давай сполна насладимся последней ночью настоящего уединения. — Она взяла Кайла за руку и повела его наверх.