Фатальное притяжение

2

Клер шла по залу аэропорта Хитроу, не обращая внимания на шум, сутолоку и оценивающие мужские взгляды. Выражение ее лица было спокойное, отрешенное и прохладное, как хороший мартини. И сама она выглядела свежей, как будто только что вышла из своей гардеробной, а не провела восемь часов в самолете. На ней были черные шпильки до небес, суперузкие джинсы и свободный кашемировый блейзер жемчужного цвета. Но даже ему было неподвластно скрыть ее роскошные женственные формы. В руке у Клер был небольшой саквояж с ювелирными украшениями, наследием бабушки. Дэвид нес ее и свой лэптопы. Без них теперь никуда. Следует ли упоминать, что за Клер и Дэвидом следовал носильщик с огромной тележкой, нагруженной горой чемоданов от Гуччи из великолепной крокодиловой кожи.

— Где ты остановишься? — поинтересовалась Клер, опираясь на локоть Дэвида.

— В «Савой», конечно, — ответил он.

— Ну конечно, — усмехнулась она.

Где же еще Дэвид Гордон может остановиться. Отель на Стрэнде считался одним из лучших в Лондоне. Приезжие с деньгами останавливались обычно в «Хилтоне», «Дорчестере» или в «Гросвенор-хаусе». Приезжие с деньгами и со вкусом только в «Савойе» или «Клэридже», Здесь месяцами жили особы королевской крови, звезды и финансовые воротилы. Но «Клэридж» был излишне старомоден для Дэвида.

Выйдя из здания аэропорта, они распрощались. Дэвид уехал на такси, пообещав объявиться ближе к вечеру. За Клер брат любезно прислал «роллс-ройс».

— Милорд приносит свои извинения, что не может встретить вас, леди Клер. У сэра Макгрифи важные переговоры в Восточном Уэссексе, — учтиво сообщил шофер, распахивая перед Клер дверцу автомобиля.

«А я на любящие объятия, признаться, и не рассчитывала», — мысленно отозвалась Клер, похвалив себя за то, что приняла верное решение — остановиться не в городской усадьбе, где теперь обитает Уоррен с супругой леди Дианой, а в частном доме, принадлежащем компании Макгрифи. Там никто не будет стеснять ее свободу. Впрочем, Клер не собиралась задерживаться в Лондоне дольше, чем этого потребуют обстоятельства. В Нью-Йорке ее ждала увлекательная работа и весьма насыщенная жизнь.

Водитель лимузина довольно быстро вписался в уличное движение. Клер опустила стекло. День только начинался. Солнце скользило по крышам домов, купалось в мутных водах Темзы, барашки облаков плыли по ярко-голубому небу, поток машин торжественно перетекал через мост. Какой все-таки Лондон величественный город, когда позволишь себе в него всмотреться, подумалось ей. На какой-то миг Клер охватило ощущение нереальности происходящего: неужели она действительно здесь? А вслед за этим пришел острый приступ любви к этому городу, который она знала с детских лет и старалась забыть. Она вдруг ощутила, как не хватало ей царственной элегантности Бельгравии, тишины Челси, роскоши Мэйфера, великолепия Букингемского дворца. Ей нестерпимо, до зуда в сердце захотелось выйти из машины, пройтись босяком по стриженой траве Гайд-парка или прогуляться вдоль рядов уличных торговцев и очутиться на улочке, ведущей к Тауэру. Юная Клер так бы и поступила, наплевав на условности. И ничуть не пожалела бы об этом.

Нынешняя Клер грациозно откинулась на сиденье и развернула свежий номер «Лондон таймс». На странице финансовых новостей ей сразу же бросилась в глаза статья, посвященная ее экс-жениху — лорду Шону Ричмонду, младшему отпрыску покойного герцога Джорджа Чарльза Ланкастера. Клер внимательно ознакомилась с ее содержанием, но ничего нового для себя не открыла. Еще один пиратский рейд на греческих просторах и вуаля! Корпорация «Ричмонд холдингз» обзавелась небольшим танкерным флотом. Сферы влияния в этой семье были разделены в соответствии с желаниями и традициями ее именитых членов. Старший брат Шона — пэр Англии — заседал в Палате лордов, решая проблемы Евросоюза. Младший занимался бизнесом. И, надо заметить, весьма удачно. Что бы Шон в последнее время ни затевал, это приносило ему баснословные доходы. Разумеется, отказ от женитьбы на Клер ни в коей мере не означал аскезы. Самый брутальный холостяк Англии все эти годы продолжал радоваться жизни. Об этом пресса тоже сообщала с завидной регулярностью. Среди легиона очаровательных подруг, с которыми миллиардер посещал премьеры, развлекался (читай: забавлялся) в постели, насчитывалось с десяток именитых леди, несколько кинозвезд, одна конгресменша и даже какая-то азиатская принцесса. Клер не была склонна верить всем этим публикациям, помня, на что способны жадные до сенсаций бульварные таблоиды, но если хотя бы половина из того, что ей приходилось читать, соответствовало истине, то можно было смело предположить, что Шон, как и прежде, в отличной физической форме.

Однако Клер почерпнула в этой статье и полезную для себя информацию. Предполагалось, что сэр Ричмонд еще некоторое время пробудет на Греческом архипелаге, а затем отправится в Гонконг. А это увеличивало приятную вероятность, что их пути в обозримом будущем не пересекутся. Впрочем, здесь ей тоже не о чем было волноваться. В Нью-Йорке Клер прошла достаточный курс терапии, и в этом смысле Шон Ричмонд никакой угрозы для нее больше не представлял.

Клер свернула газету и принялась планировать предстоящий день. Принять освежающий душ, связаться с Патрицией — узнать, сумела ли она заказать оркестр, напомнить о списке прессы, освещающей выставку. Позвонить в банк и попросить зарезервировать ячейку для украшений. Перед ужином встретиться с Дэнвером. Ей повезло, что Уоррен в отъезде. У нее будет время просмотреть годовые отчеты и другие аналитические материалы. Непонятно только, что за срочные переговоры у него могут быть в Восточном Уэссексе? Впрочем, им в любом случае предстоит непростая встреча, тут Дэвид как в воду глядел.

Разница в возрасте между ней и Уорреном составляла десять лет, но не она воздвигла между ними непреодолимый барьер, а точнее ярко выраженный антагонизм. Рожденные в счастливом браке шотландца и американки, они оказались полной противоположностью друг другу. Уоррен с детских лет был холоден, расчетлив, консервативен и самолюбив. Он четко знал, с кем из сверстников можно дружить и приглашать в поместье на уик-энды, а кого следует отставить в сторону. Возможно, титулованному наследнику огромного состояния и следовало быть немножко снобом, но Клер родилась иной. Она росла живой, порывистой девочкой, с возмутительной беззаботностью относящейся к своему высокому положению. Она водила дружбу с детьми слуг, скакала с развевающимися рыжими волосами на любимом пони. Не хуже мальчишек лазала по деревьям, была заядлым рыбаком; трижды ее отстраняли от уроков за скандалы с учителями и один раз за курение. Курить ее научил задиристый Ричард Паркер, сын управляющего. Ей тогда было тринадцать. Он же первым пытался поцеловать ее по-настоящему, и, когда его язык оказался у нее во рту, Клер, недолго думая, пустила в ход колено, использовала прием для девочек, который показал ей конюх и который ей ужасно хотелось опробовать на ком-нибудь. Нельзя сказать, чтобы родителей не беспокоили ее плебейские замашки и неукротимый нрав. Они пытались повлиять на характер Клер, нанимали ей строгих воспитательниц, оставляли без ужина, без обещанных подарков. Но со временем и они были вынуждены признать свое поражение.

К пятнадцати годам Клер превратилась в зеленоглазую воинственную ведьмочку, которая вертела всеми, как ей хотелось. Именно в этот год, год ее пятнадцатилетия, произошла страшная, дикая, неподдающаяся пониманию трагедия, когда во время грозы автомобиль родителей птицей слетел с шоссе на опасном участке между Ниццей и Монте-Карло. По иронии судьбы отец впервые за два года позволил себе отдохнуть и повез жену развлечься. Он умер сразу. Мать прожила три часа. После двойных похорон Клер долго пребывала в оцепенении. Затем пришли боль, горе и чувство горького одиночества. А вслед за этим к отчаянию Клер присоединился обжигающий душу гнев — как они могли оставить ее одну на всем белом свете?! Как могли лишить ее любви так внезапно? И как судьба могла так жестоко обойтись с ней, своей любимицей?! С тех пор Клер бы следовало научиться бояться гроз, а она, напротив, словно бросала им вызов. Как только в небе начинали сгущаться облака, Клер седлала Карниша и мчалась в бешеном галопе куда глаза глядят. В конце концов она оказывалась возле старого заброшенного замка Уркхарт. Только там, возле загадочного озера Лох-Несс с его причудливой легендой о доисторическом змее, на нее снисходило умиротворение. Клер смотрела на зубчатые башни замка, отражающиеся в глубокой воде, на камни, поросшие мхом, и думала, мечтала, представляла себя хозяйкой этих владений. А потом пускалась в обратный путь. Неизвестно, чем бы закончились эти сумасшедшие скачки, скорее всего, еще одной трагедией, если бы не вмешался Уоррен. Месяц спустя он вызвал ее в библиотеку, Клер вошла как всегда запыхавшаяся, стремительная, натянутая как струна. Она только что вернулась с прогулки верхом. Уоррен окинул ее бесстрастным взглядом, потянулся к отцовскому столу и взял с него листок бумаги.

— Опять взяла жеребца без разрешения, — укорил брат.

— Немного прокатилась, что здесь такого? — принялась оправдываться Клер, засунув руки в карманы брюк для верховой езды.

— К старым развалинам?

— Это не развалины! — встала на защиту замка Клер. — Там нужно только привести все в порядок. Не понимаю, почему замок в таком плачевном состоянии? Там так красиво, дух захватывает.

— Потому что его наследнику наплевать на замок. Он приглашает раз в год друзей, кстати сказать, весьма сомнительной репутации, пострелять уток в своих угодьях, и на этом все заканчивается. У него нет средств, чтобы хоть мало-мальски привести поместье в порядок. Не удивлюсь, если Уркхарт пойдет с молотка вместе с землей.

— Вот было бы классно! Мы бы тогда его купили, ты жил бы здесь, а я поблизости, — самонадеянно и, главное, безответственно заявила Клер, не обращая внимания на возмущенно сдвинутые брови Уоррена. — А это что у тебя за листочек? — поинтересовалась она, не подозревая, какие в ее жизни грядут перемены.

— Это рекомендательное письмо.

— А-а-а, — разочарованно протянула Клер. — И кто кого куда рекомендует?

— Лорд Кавендиш тебя благодаря моему содействию. С этим письмом ты поступишь в частную школу в Швейцарии.

— Ты отправляешь меня в Швейцарию? — тупо переспросила Клер. Все остальное как-то померкло в ее сознании. — В школу, где учат бальным танцам, кулинарии и составлению букетов? Ты это серьезно?

Уоррен кивнул.

— Серьезнее не бывает! Это ради твоего же блага, Клер. К тому же ты не совсем права. Там учат также и естественным наукам, и математике. Через три года тебе предстоит бал дебютанток, ты будешь вальсировать в Букингемском дворце…

— Не поеду! — взвизгнула Клер, упрямо выпятив подбородок. — Каменный век какой-то! Предстать при дворе! Еще скажи — составить хорошую партию! Если хочешь знать, я вообще не хочу выходить замуж!

— Ты еще сама не знаешь, что ты хочешь, — устало отмахнулся Уоррен.

— Пусть так, все равно не поеду! Тебе не удастся засунуть меня в какую-то заграничную дыру! — уперлась Клер, которая нигде не была, кроме Парижа и Вены.

— Нет, поедешь! — начал злиться Уоррен. — Иначе я лишу тебя всех денег до пенни.

— Да пожалуйста, для этого существуют банки, — отмахнулась Клер.

— Как же! — усмехнулся Уоррен. — Так тебя там и ждут! Банк — это не благотворительная организация. Под залог чего ты возьмешь деньги?

— А разве у меня нет акций? — наивно спросила Клер.

— Разумеется, есть. Ты же присутствовала на оглашении завещания и отлично знаешь, что тебе принадлежат двадцать пять процентов акций «Макгрифи компани». Но тебе так же хорошо известно, что ты не можешь их ни продавать, ни участвовать ими в голосовании на свое усмотрение, пока тебе не исполнится двадцать пят лет. И знаешь, я рад, что отец хоть раз в жизни внял голосу разума, когда речь зашла о тебе.

Клер надулась, понимая, что Уоррен кругом прав. Ей, конечно, было обидно, что до двадцати пяти лет ее лишили права сидеть среди членов правления и принимать решения наравне с другими держателями акций, но еще больше ей не хотелось уезжать так далеко от дома.

— Но разве нельзя устроить меня где-нибудь в Лондоне, чтобы я смогла прилетать сюда на уикэнды? — Клер состроила ангельские глазки. Похлопала ресницами.

Все таяли, когда она так делала. Уоррен был единственный, на кого ее чары не действовали.

— Нет, — отрезал он. — Я уже сделал свой выбор. И хватит об этом. Достаточно, что ты будешь проводить в поместье каникулы. Так будет лучше, поверь мне, детка, — смягчился брат, заметив, как ее глаза наполняются слезами. — Пойми, у меня столько дел со вступлением в наследство. А тут еще ты создаешь проблемы.

Клер почувствовала, что ведет себя как испорченная дрянь. Ей стало стыдно, она молча вышла из кабинета и принялась готовиться к отъезду.

Она думала, что возненавидит Швейцарию, но уже через неделю поняла, что здесь ей нравится ничуть не меньше, чем дома. Здесь тоже царили девственный простор и покой. Окна комнаты, которую Клер делила с Мадлен Глочестер, единственной дочерью овдовевшей графини Бомонд, выходили на высокие горы, вершины которых утопали в искрящихся белых шапках. Внизу зеленели альпийские склоны, пестреющие эдельвейсами, паслись козы с колокольчиками, а воздух был чистым и прозрачным. Пришлась по вкусу Клер и здешняя кухня — плотный черный хлеб, рыбный суп. Блюдо из яиц с сыром и горячий глинтвейн после воскресной прогулки. Она никогда не страдала отсутствием аппетита, как некоторые рафинированные барышни, следящие за фигурой. Ее лишние калории сжигались сами собой.

Преподавание в школе велось на французском, но изучался также итальянский и еще язык по выбору. Учениц было не более тридцати, все из очень богатых семей. По утрам девушки занимались музыкой, языками, танцами и учились хорошим манерам, после обеда начинались общеобразовательные предметы. Без всякого желания, но старательно Клер осваивала искусство вальсировать, училась премудрости, кому нужно только кивнуть при встрече, а кому подать руку и улыбнуться. Подписывая вымышленные счета за остановку в отелях, придирчиво просматривая статьи расходов, Клер воспринимала это как игру и относилась как к игре. Единственное, к чему она пристрастилась с искренней радостью, — были уроки катания на горных лыжах. Очень скоро Клер стала своей на альпийских склонах, где снег лежал круглый год. Она носилась по трассам с неистовой страстью, не обращая внимания на запретные знаки и опасные зоны. Полет и вдохновение — вот что она испытывала! Жаль, озорная темноволосая красавица Мадлен, с которой они стали закадычными подружками, не разделяла ее увлечения. Мадлен больше нравилось кружить деревенским парням головы, стреляя фиалковыми глазами, нарядившись в лыжный костюм из новой коллекции «Мармот» или «Килли».

В конце первого года в отчете, посланном брату Клер, говорилось: «По всем предметам отличные оценки, легко усваивает материал, несомненные успехи в иностранных языках. Общительная, жизнерадостная, умеет располагать к себе людей. Поведение удовлетворительное». За это Уоррен удвоил ей пособие, но навестить Клер ни разу не выбрался. Даже на ежегодных собраниях вместо него присутствовало «уполномоченное лицо». Ни разу их пути не пересеклись и в Шотландии, куда Клер отправлялась на каникулы, прихватив с собой Мадлен. У подруги тоже было все, кроме внимания матери, порхающей в высшем обществе от одной связи к другой. И хотя воспитанницы элитной школы обрели некий лоск, под ним по-прежнему скрывались строптивые, острые на язычок девчонки, на пару затевавшие немало проказ. Так и текло ее время.

К восемнадцати годам, набрав округлости в нужных местах, Клер сказочно расцвела и, превратившись в рыжеволосую зеленоокую красотку с золотистым альпийским загаром, начала извлекать из этого удовольствия. Она безудержно флиртовала с парнями, кое-что позволяла им. Но в разумных пределах. Она пользовалась успехом, могла выбирать. Правда, почему-то никто надолго не удерживался в ее поклонниках. И не то чтобы она меняла старых на новых, просто все происходило так быстро, что они не успевали стать старыми. Перед самым окончанием школы Мадлен рассталась с девственностью, как с обременительным багажом, но Клер решила не торопиться и дождаться первой настоящей любви. Именно там, в Швейцарских Альпах, она и настигла ее…