Файлы Сергея Островски

Дело об украденной трилогии

— Человечек с Луны упал с вышины… — Сергей Островски приподнялся на низком диване и метнул дротик в мишень, висящую на стене. Шестьдесят очков — моторные навыки окончательно вернулись, мышцы привыкли к земной силе тяжести. Стрелок под рукой больше не было, но вставать не хотелось. — Человечек с Луны… упал с вышины…

Играешь сам с собой в дартс (неизменно выигрывая), бормочешь детский стишок, и чтобы предпринять простое действие, необходимо время — собраться с силами. «За рубашкой в комод полезешь, и день потерян». Сергей не помнил, когда в последний раз надевал рубашку, давно уже обходился одноразовыми футболками. Когда приходит такая полоса, лучше всего, чтобы раздался сигнал вифона и тебе назначили срочную встречу. Чтобы не было времени раздумывать, так ли мне это надо, а пришлось бы вскочить и побежать… О да, наконец-то.

— Островски.

— Серж, привет. Это Дон, помнишь меня?

— Тебя не забудешь! Привет, Дон, — Сергей зашарил по рабочему столу, включая видеокамеру и вытаскивая вертикальный экран.

— Я видел в Сети, что ты вернулся.

— Да, еще в июле. Деньги у меня на счету, теперь не торопясь ищу новую работу.

— Как жизнь на Луне?

— Неописуемо. Как сам?

— Честно говоря, плохо. — И в самом деле, Дон был бледен, говорил не своим каким-то, придушенным голосом, да и глядел тоскливо. — Серж, прости, что так сразу, но у меня к тебе громадная просьба. Если ты сейчас свободен, ты мог бы меня очень сильно выручить.

— Что у тебя стряслось?

— Это связано с моей работой. Я не могу об этом по открытому каналу, ты же понимаешь, о чем я?

— Ничего я не понимаю. — Дон Барни, насколько помнил Сергей, работал в службе безопасности крупного издательства. Что там могло приключиться такого таинственного, о чем нельзя говорить по вифону? — Марио Камата внезапно скончался?

Дон отшатнулся, будто обжег нос, и уставился в камеру круглыми глазами:

— Ты уже знаешь?!

— Говорю тебе, я ничего не знаю. Просто глупая шутка, извини. А что, он действительно умер?

— Нет, не совсем… то есть не умер… — Дон отер лоб бумажным платком. — Что я говорю? Совсем не умер, с Каматой все в порядке. Это его книга… Серж, я тебя прошу! Коптер за мой счет до меня и обратно, любая жрачка… для тебя, я не буду, — сдавленно договорил он. — Офицер должен оказывать помощь больным, так?

— А что с тобой?

— Отравился какой-то дрянью, — На лице Дона появилась умоляющая ухмылка, почти как раньше, когда они сидели за соседними терминалами перед зачетом по сетевому поиску. — Я бы сам к тебе прилетел, но не могу отойти от сортира дальше чем на пять минут бегом.

— Ох. Мои соболезнования.

— Спасибо. И знаешь что? Это наименьшая из моих проблем.

— Все понял, вылетаю.

Сергей едва успел натянуть чистую футболку, как на вифон отзвонился пилот. Значит, прилетел по экстра-тарифу. Покатают бесплатно над великим городом да еще загадку загадают — жизнь явно идет на лад.

Мир медленно поворачивается под ворчание винта. Облака в жарком голубом небе неподвижны, а внизу появляются и пропадают ослепительные кристаллы зеркальных небоскребов, светло-коричневые старые здания, разделенные темными траншеями улиц, и поблескивают на свету прозрачные трубки овервея — как будто свернутая петлями леска на россыпи камней. В тенистых провалах клубится зелень парков, а у горизонта, за ломаной линией самых далеких крыш, натянуто синее полотно океана. Чудовищный мегаполис — мегалополис, как выражалась одна знакомая Сергея, — занимает площадь, на которой с удобством разместилось бы небольшое европейское государство, и даже «летучее такси» пересекает его не менее чем за полчаса.

…Со стороны это не выглядело как растерянность или депрессия. Утро в Лучшем Городе Мира, в студии дальнего родственника-дауншифтера, пропадающего на тихоокеанском острове. (Стоило ему ехать так далеко, и чем многоквартирный дом не тот же остров?) Окно выходит на запад, и утро заполняет комнату ясным бледным свечением, отраженным от зеркального дома напротив. Стакан апельсинового сока, живого, не синтетического. Пробежка в парке, где листву шевелит ветер, в восемь уже припекает солнце, а иногда льет настоящий дождь. Родные для горожанина запахи: скошенная трава, пицца и жареные сосиски, капли мороженого на горячем асфальте, пот и духи, средневековая вонь мусорных баков и проходов между домами… Гул голосов, шорох колес и двигателей, собачий лай, обрывки уличной музыки… И чириканье воробьев. Там не было птиц.

Разумеется, он не просто бездельничал и просаживал заработанные деньги. Он повышал квалификацию, занимался самосовершенствованием. Студия восточных единоборств, курсы полицейского управления по кодифицированной коммуникации, пара мастер-классов для общего развития. Уйма новых знакомств, полезных и бесполезных… впрочем, при его профессии могут ли знакомства быть бесполезными? А по вечерам — клуб с музыкальной программой, домашний вечер с фильмом или книгой, ужин с девушкой, без серьезных намерений, хотя кто может знать заранее… Вот только когда в сизом небе был виден розоватый ломтик луны, он старался сесть спиной к окну. А на вопросы о том, как ему работалось по небесному контракту, отвечал такими скучными шутками, что даже самый тупой собутыльник не переспрашивал.

В общем, звонок Дона пришелся кстати.

Дон оказался еще толще, чем запомнился, и начал уже лысеть со лба. Зато квартира у него отличная, лучше, чем у кузена Алекса. Из окон виден обширный кусок неба, и барная стойка имеется. Правда, хозяин определенно не в том настроении, чтобы устраивать домашние вечеринки. Сергей уселся в кресло и поднял спинку до упора.

— Слушаю.

— Короче, ты знаешь, что в прошлом году «Долфин Букз» подписал контракт с Марио Каматой на издание его трилогии «Великая река»?

— Дон, я был на Луне, а там ограниченный трафик и вообще не до высокой литературы. Неважно, теперь знаю. Это круто?

— Ну, в общем, да, — раздельно произнес Дон. — Можно сказать и так. Это — очень круто. Возможно, это лучший литературный проект десятилетия.

— Понятно.

— Точнее, предполагалось, что это будет лучший проект. Все было в порядке — фанатские форумы, литературоведение, интервью — вся мировая культура, будь ей пусто, замерла в трепетном ожидании. А потом первую книгу украли. Извини…

Дон вскочил, затоптался на месте, пытаясь сунуть ноги в тапочки, махнул рукой и убежал босиком. Не возвращался минут пять. Потом появился, еще бледнее и несчастнее, чем был, и сразу налил себе минералки.

— В каком смысле — украли? — спросил Сергей.

— В прямом. За неделю до объявленной премьеры электронной книги файл появился сразу на десятке пиратских ресурсов.

— Лихо! Премьера затевалась помпезная?

— Не то слово. Огромные мощности, мгновенный доступ для каждого жителя Земли и околоземного пространства. Одной техники сколько арендовали. Эксклюзивный дизайн портала, эксклюзивное интервью с Каматой, с матерью Каматы, с директором издательства, с нобелевскими лауреатами по литературе… Собственно, почти так все и прошло, только на три дня раньше.

— Почему?

— Чтобы угнаться за этими паразитами. Сам понимаешь, чем больше народу скачает долгожданный шедевр у пиратов, тем меньше доход издательства, который, кстати, уже поделен и частично израсходован. Моего шефа — он курировал защиту проекта, — естественно, уволили, назначили другого. Через полгода готовим к выходу вторую книжку — и та же фигня, ты представляешь?

— Пытаюсь, — честно сказал Сергей. — Много было визгу?

— Я пожалел, что не уволился после первой книги. Сотрудники издательства плюют в нашу сторону при каждой встрече — остались без годовой прибавки (хотя, прямо скажем, социально незащищенными они от этого не стали). Начальство… в грубой форме требует результатов. Знаешь, сейчас ловлю себя на том, что воспринимаю этот понос как везение, вроде как в школу не надо идти… В форумах анекдоты, видеоролики со слепыми дельфинами, в ньюс-порталах аналитические, черт бы их подрал, статьи о смерти издательского дела… И почему я не уволился хоть после второй книги!

— Потому что не любишь пасовать?

— Потому что идиот. Знал бы, что будет дальше… Короче, я так и не выяснил, кто из руководства меня настолько ненавидит, но месяц назад меня повысили.

Сказано это было с такой обреченностью, что вывод напрашивался.

— За третью книгу отвечаешь ты.

Дон молча кивнул.

— И как ты действовал?

— А-а… Усилить меры безопасности я не мог: некуда усиливать. Подготовка издательского проекта подобного масштаба охраняется так, что следующая стадия — это концлагерь. Одноразовые робы, личные досмотры каждые двадцать минут, обритие всех волос на теле…

— Серьезно, насчет волос?

— Скажем так: я это обдумывал. По традиции все сотрудники, кто непосредственно работает с файлами, живут это время в здании, не выходят в город. Разговоры по вифону прослушиваются, почта просматривается. Даже если человек и не перешлет своей мамочке текст романа, он может случайно выдать спойлер — раскрыть сюжетный ход, сказать, чем кончится, а это почти так же плохо. На входе жесткая проверка, пронести копирующее устройство в сектор С нереально, ни в заднице, ни в зубном протезе. Вынести любым способом — тем более… В общем, не хуже, чем на Луне, я думаю?

— Да, пожалуй. — Сергей вспомнил случай из своей лунной практики. Но там-то была лазейка, хотя… — Что, совсем не выходят все время, пока не состоится премьера?

— Совсем не выходят. В утро премьеры отправляются по домам, вечером ужинают с владельцами издательского дома и журналистами. Все, включая корректоров и компьютерщиков. Традиция.

— И кто эти люди? Много их?

— С десяток. Редактор, художник-иллюстратор, корректоры-верстальщики. Дизайнер и айтишники — кто делает сайт под премьеру, кто отвечает за правильное представление текста во всех форматах, кто защищает от вандализма, чтобы хулиганы не могли плохие слова вписывать, кто от бесплатного копирования — сломают все равно, но пусть хотя бы попотеют, такова позиция начальства… Словом, дюжина человек, плюс-минус два. «Кротом» может быть любой из них. Если не принимать во внимание, что никто из них не мог этого сделать. Просто не мог.

Дон скрючился в кресле, как стручок перца, по-стариковски опершись о подлокотники и свесив голову.

— Кто-то из них участвовал в подготовке всех трех книг?

— Хороший вопрос, — Дон нерадостно оскалился. — Редактор — любимица Каматы, он не будет работать с другим. Менять художника нежелательно, коль скоро он рисовал к первым двум книгам. Кстати, это не какой-нибудь студент арт-колледжа, это, на минуточку, сам Генри Мольвиг. (Сергей не знал, чем знаменит Генри Мольвиг, и Дон безнадежно махнул рукой.) Ладно, неважно. То же касается дизайнера и некоторых программистов: слишком круты. Кого можно было, тех заменили еще после первого раза, но это не помогло.

— Критики, обозреватели, журналисты получили текст?

— До премьеры не получат даже самые именитые.

— Ты не упомянул еще пиар-отдел.

— Решено, что они обойдутся синопсисом и цитатами по выбору редактора.

— М-да… Значит, главные подозреваемые — редактор, художник и кто-то из программистов?

— Или кто-то раз за разом подкупает корректоров либо верстальщиков. Или кто-то в издательстве, не из числа вышеназванных, получил доступ к файлам… У меня теперь в каждом компьютерном устройстве сектора С сидит программка, которая фиксирует любые перемещения файлов, а сами файлы защищены всеми возможными способами… но это дохлый номер, если какая-то сволочь просто фотографирует страницы.

— И такое возможно?

— Возможно. Мы анализировали пиратские тексты и нашли кое-что занятное. Замены букв, вроде ошибок распознавания, — таких ошибок, по идее, не должно было быть, если бы… О черт, извини… — Дон снова рванул с места. Через пару минут из ванной донеслось: — Да, и плотность ошибок была различной, в одних фрагментах больше, чем в других, значит, крали кусками и с разным качеством!

— Дон, так чего ты хочешь от меня? — спросил Сергей, когда однокашник вернулся.

— Чтобы ты поработал на «Дольфин». Сходи туда, посмотри свежим глазом… Ну, что я такого сказал?

— Твое недомогание опасней, чем я думал! Кто меня пустит на ваш секретный завод?

— А кто не пустит? — Дон опять невесело осклабился. — Служба безопасности? Я теперь служба безопасности, будь они прокляты. Я только что провел собеседование с Сергеем Островски и привлекаю его к расследованию нашей проблемы в качестве независимого эксперта. Разовый контракт по всем правилам, оплата затраченного времени, в случае успеха — сам понимаешь… Серж, я тебя прошу как друга. Вот, посмотри, — Дон крутнул пальцем по тач-скрину рабочего стола, разворачивая окно к гостю. — Я тоже не мальчик с леденцом, в Сети для меня мало секретного. Это болтовня на пиратском сайте. Они там уже расселись рядами и запаслись попкорном. Плевали они на роман, им, паразитам, интересен бесплатный цирк.

— «Что с новым Каматой? — С Каматой все хорошо. Инфа из первых рук: дельфина уже поимели», — вслух прочел Сергей. — Пираты-зоофилы. Поздравляю.

— Нет, как тебе это нравится? Работа с файлом едва начата, только редактор держит в руках полный текст, а они уже…

— Только редактор?

— Редактор — пожилая интеллектуалка, реликт бумажной эпохи, сильно удивлюсь, если это она. Прочие сотрудники работают с первыми тремя главами, остальное получат по мере ее продвижения. Серж… Я могу на тебя рассчитывать?

— Мы приносим извинения, но ваш вифон придется оставить здесь. — Молодой человек был в штатском, но выражение лица имел военное.

— Хорошо.

— Имеются ли у вас иные устройства для копирования и пересылки файлов?

— Нет.

— Записывающая аппаратура — аудио, видео?

— Не имеется.

— Визиопротезы с функцией записи?

— Простите, что?

— Электронный глаз, очки.

— Нет.

— Мнемоэлектроника?

Сергей открыл было рот, чтобы процитировать песенку про шпиона с фотокамерой в носу, но тут же в памяти возник изможденный Дон: «Серж, только, умоляю, не шути на контроле, только без этих твоих шуточек, парни делают свою работу…»

— Не имею.

— Владеете ли вы прогрессивными мнемотехниками?

— В рамках полицейской академии.

— Какой объем текста можете запомнить дословно?

— Не знаю, давно не пробовал. Может быть, дюжину строчек. — С ума они тут посходили? Если правда, что инструкции пишутся по прецедентам — значит ли это, что за каждым вопросом угрюмого малого стоит прецедент? И кто-то фотографировал эксклюзивные иллюстрации электронным глазом, и кто-то дословно запоминал текст романа… Или это управленческая паранойя? С другой стороны, как ни крути, а книги Марио Каматы действительно украли.

Ответив на еще полдюжины каверзных вопросов и дав торжественные клятвы не разглашать ничего из того, что ему доведется узнать о неопубликованном романе, Сергей наконец-то прошел в сектор С. Пробковые полы и тисненая кожа на стенах остались по другую сторону контрольно-пропускного пункта, в тех секторах, где принимают журналистов, крупных писателей и других бизнес-партнеров. Здесь было скромно, но не казенно, а уютно. Стены обиты деревом недорогих пород, кое-где картины, зеленая ковровая дорожка, на лестнице прихваченная медными прутьями, мягкий свет из матовых плафонов. Как будто гостиница где-то в горнолыжных Альпах — не хватает только зала с камином и кабаньей головой.

Чем-то это напоминало, в самом деле, поселок на Луне. Все ингредиенты уюта — и жесткая изоляция по периметру.

Впрочем, не настолько жесткая. Есть люди, которые приходят из внешнего мира и снова уходят туда. Есть окна, глядящие прямо в город. Есть, наконец, еда, которую привозят снаружи (надо будет выяснить, чем они тут питаются), есть вентиляция и канализация… ладно, начнем с более простых версий.

Вероятно, Мелисса Гринуэй действительно была реликтом бумажной эпохи, и она точно была интеллектуалкой («ДОКТОР Гринуэй, Серж, если скажешь «миссис», разговор с самого начала не сложится…»). Но назвать ее пожилой мог только бестактный озлобленный Дон.

Любимый редактор Марио Каматы носила тонкие вытертые джинсы и растянутую майку-борцовку. Тинейджерская одежда совершенно не скрывала фигуру, безупречную в любом ракурсе: никаких обвислостей и складочек. Греховных мыслей это зрелище не вызывало, не более, чем мраморная статуя. Одно только преклонение перед могуществом бессмертного искусства и целеустремленностью художника. Наверное, дело было в ее лице. Эта особа могла исправлять тексты великого писателя и получать благодарности в ответ. Только посмел бы он не поблагодарить.

— Я рада вам помочь, мистер Островски. Но уверяю вас, я уже рассказала все, что могла, и ответила на все возможные вопросы.

— Все возможные вопросы никогда не будут заданы, доктор Гринуэй, — сказал Сергей с тонкой улыбкой (он надеялся, что именно с тонкой). — Конечно, по нашей вине: мы сами не всегда знаем, о чем следует спрашивать.

— А, понимаю. Что ж, если придумали новые вопросы, давайте.

— Вы работаете только здесь?

— Да.

Помещение напоминало одноместный номер в отеле. Скромная функциональная мебель, рабочий стол-пюпитр: хочешь — клади тач-скрин плашмя, хочешь — подними и установи вертикально, а рядом ставь чашку. На столе — бумажные листки и ручка для письма, птичье перо (довольно крупное, кремового цвета, с поперечными темными полосами), камешек (кажется, гранит, одна сторона отполирована), маленький детский рисунок в рамке, изображающий четвероногое животное. Окно с регулируемой прозрачностью, никаких жалюзи. Выходит на юг, открывает вид на другое высотное здание. Крошечный шкаф-холодильник, столик на колесах. За перегородкой, не доходящей до потолка, — очевидно, спальня и туалетная комната, куда соваться совсем уже неприлично.

Все мило и невинно. И где-то здесь дыра величиной с Большой Каньон, в которую незаметно провалились два романа Марио Каматы, а сейчас просачивается третий.

— Вот за этим столом?

— Да, конечно.

— Как вы полагаете, текст на вашем экране можно увидеть из окна?

Мелисса Гринуэй одарила его долгим взглядом, отнюдь не восхищенным.

— Поскольку я читаю с вертикального экрана, сижу лицом к окну, но не прямо напротив него, и оно большую часть дня наполовину зазеркалено… — протянула она. — Нет, возможно, я не заметила за окном человека в люльке, или с пропеллером, или с чем-то еще, который висел там все время, пока я работаю. Но ваши видеокамеры ведь не могли такое пропустить?

Действительно, после первого инцидента все происходящее в помещениях сектора С фиксировалось видеокамерами. Теперь отдел Дона располагал многими сотнями часов интереснейших записей.

— Это необязательно должен быть человек. Там могло быть что-то маленькое, например летающий бот. Но если вы поднимаете экран, тогда это и в самом деле не кажется реальным.

— Вообще-то нас предупредили об этом еще полгода назад, — светски улыбаясь, ответила доктор Гринуэй. — Мы стараемся садиться так, чтобы работу не было видно из окна. Допустим, один-два раза я могла забыть об этом, но в целом старалась следовать рекомендациям. Что-нибудь еще?

— Да, если позволите. Вы знакомы с Марио Каматой лично?

— Разумеется.

— Если верить его биографу, он своеобразный человек?

— Это вежливый способ спросить, не мог ли он сам передать свой роман пиратам в обход договора с «Дольфин Букз»?

— Не обязательно умышленно… — Сергей тут же сдал назад.

— Марио Камата, мистер Островски, — ледяным тоном сказала Гринуэй, — ничего не делает неумышленно. Это не в его стиле. Ни в литературе, ни в частной жизни. И в любом случае это невозможно.

— Почему?

— Я думала, вы в курсе. Простое сопоставление показывает, что тексты были похищены уже после редакторской правки.

— Но разве вы не посылаете ему исправленные тексты?

— Я посылаю ему исправления, мистер Островски. Существенные исправления, которые требуют его внимания. Но не согласовываю с ним каждую убранную или добавленную запятую. Его доверие лежит в основе нашего сотрудничества. А свое мнение о пиратах и пиратстве Марио всегда высказывает достаточно ясно, и я его разделяю: это вопрос культуры общества.

— Э-э… вы хотите сказать, что культурные люди не занимаются пиратством?

— Культурные люди, мистер Островски, не скачивают произведений искусства с пиратских сайтов. Ведь и вы платите за утреннюю газету или одноразовую посуду, а не вытаскиваете то и другое из мусорных баков, хотя там бесплатно.

И пока Сергей переваривал сопоставление утренней газеты с одноразовой посудой, а себя с культурными людьми (преисполняясь особой признательности за «ведь и вы»), доктор Гринуэй завершила свою мысль:

— А теперь я вынуждена просить у вас прощения, но у меня сегодня много работы. Позволю себе заметить, что вам следовало бы лучше подготовиться к разговору.

При взгляде на Мольвига вспоминались истории про эльфов, пристрастившихся к человеческим порокам, но неспособных спиться до смерти по причине бессмертия. Выглядел он лет на пятьдесят и был бы эффектен — острый профиль, усы и светлые волосы, не густые, зато длинные, — если бы не избыток роста при катастрофическом недостатке веса. Ощущалась в нем некая нереспектабельность, что-то из древних времен, когда в этом самом квартале обитала нищая богема и художник-иллюстратор на свой гонорар мог купить разве что колбасы. Даже коричневый загар как будто приобретен во время безденежных летних странствий, а чистые штаны и рубаха — только что подарены обществом «Женщины против алкоголизма». Впрочем, Сергей уже пошарил по Сети и теперь знал, кто такой Генри Мольвиг. В «Дольфин Букз» постарались заполучить все самое лучшее для проекта десятилетия. А при таком портфолио можно выглядеть как угодно.

В отличие от редактрисы, художник встретил гостя дружелюбно. Может, ему надоело трудиться и хотелось поболтать.

— Кофе, мистер Островски? — он прошел за перегородку, такую же, как в комнате у Гринуэй, и без церемоний поманил за собой Сергея. — Я добавляю корицу, вы не против?

— Буду очень признателен. У вас есть кофе-машина?

— У всех есть. Руководство проявляет заботу, — палец Мольвига застучал по кнопкам. Множественные коричневые ободки на прозрачном стекле кофейника, а также круги от чашек и бурые кляксы на всех горизонтальных поверхностях подтверждали, что заботу руководства он оценил в полной мере. — Фактически это как маленькая кухня — кофеварка, микроволновка, и мы можем заказывать любые вкусности, счета оплачивает издательство. Для обедов, конечно, тут есть кафе.

— Вы можете заказать все, что захотите?

— Хм… вероятно, я не могу заказать выточенного изо льда лебедя, полного черной икры, — задумчиво произнес художник. — Но на самом деле я еще не пробовал. А все мои пристойные желания удовлетворялись мгновенно.

За перегородкой, помимо кухонного уголка, была кровать с переменной высотой изголовья, прикроватная тумбочка и шкаф. На кровати, прямо на смятом покрывале, лежал предмет, который в своем роде стоил ледяного лебедя. Присутствие его было… неожиданным.

— Это детская вертушка, — вежливо объяснил Мольвиг, проследив направление его взгляда. — Я должен ее нарисовать. Извините, не могу рассказать подробнее. Собственно, тот факт, что я рисую вертушку, уже спойлер.

Он поднял над головой игрушку и взмахнул ей, как ракеткой. Пропеллеры из разноцветной фольги весело завертелись, посверкивая под лампой.

— Ее вы тоже заказали по Сети? (Интересно, а если понадобится нарисовать, допустим, широкополосный передатчик?..)

— Не совсем так. Я посылаю свои пожелания администрации, там их просматривают и если не находят ничего предосудительного, то отправляют заказ.

— Ваши заказы когда-нибудь отклоняли?

— Нет, насколько помню. Вот наш кофе.

Кофе был отличным, в меру крепким и сладким, и ненавязчивый запах корицы казался лишь особенностью сорта.

— Вам нужно сделать много рисунков?

— Что ж, полагаю, это не тайна. Примерно столько же, сколько и к предыдущим частям, — заставка и финальная виньетка к каждой главе, небольшие иллюстрации к основным эпизодам, несколько крупных. Показать не могу, сами понимаете.

— Мне всегда представлялось, что иллюстрирование — нудная работа. Вы не страдаете от монотонности?

— Да нет. Тут больше свободы, чем кажется. Даже такой зануда, как Камата — в хорошем смысле зануда, конечно, — не может описать все… весь видимый образ. Львиная доля остается нам. Я особенно люблю рисовать Марту. Она чудесная, хотя и дурочка.

— А ваши иллюстрации пираты не похищали?

— Эти, к Камате — нет. Украли только текст.

— А другие? — Сергей задал вопрос из вежливости: в конце концов, после того как был принят новый закон об интеллектуальной собственности, крадут только действительно ценные вещи.

— Что-то бывало. Но я плохо помню, что именно, этим занимаются мои агенты.

— Я могу спросить о вашем рабочем процессе? Вы читаете главу?..

— Увы, приходится, — Мольвиг комично поднял брови. — Рисовать картинки, не читая романа, — в этом выразилась бы высшая суть иллюстративной работы. Но господин Камата консервативен, он желает видеть именно то, что написал.

— Вы при этом сидите за рабочим столом?

— М-м, нет. Устаю долго сидеть, начинает болеть шея. Я читаю лежа — забираю текст в е-книжку и ложусь вот сюда, — художник махнул длинной ручищей в сторону кровати. — Показать, как?

— Спасибо. — Кровать отделена от окна перегородкой, экран книжки повернут к изголовью… без шансов. — Всего наилучшего, мистер Мольвиг, простите, что помешал.

У верстальщиков была общая рабочая комната. Сейчас в ней над огромным, в газетный лист, тач-скрином сидели двое — муж и жена средних лет, а может быть, давние коллеги, увлеченные профессиональным спором.

— …Но это не годится. Это просто ужасно, ты не согласен?

— А иначе на малом формате плохо обтекает рисунок, тут длинные слова! Гляди, если три на семь дюймов, а пользовательский кегль больше десяти…

— Ничем не могу помочь. Попробуй вспомнить, чему тебя учили.

— Тогда я смягчу правила переноса? Только на этот абзац!

— Ты еще трехколонником его разверстай.

Судя по тону, последняя реплика была оскорблением. Сергей всегда считал, что очарование текста происходит от слов, из которых он состоит. Но от специалистов слышал, что это дилетантский взгляд, что истинное дао — в верном выборе шрифтов, среди коих бывают «плебейские» и «академические», а также ширины полей, размера пробелов между словами, расстояний между буквами и множества прочих вещей. В ответ на попытку Сергея представиться женщина, не оборачиваясь, рявкнула: «Через полчаса!» Мужчина совсем не отреагировал.

Сергей почесал за ухом, присматриваясь. Страницы романа, увеличенные раза в четыре как минимум, выведены на рабочий стол и смотрят в потолок. Каждый фрагмент, по-видимому, задерживается на экранах подолгу, верстаясь под все возможные форматы, от настенного до наладонного. Пользователь в XXI веке платит не за контент, а за сервис, и должен получать за свои деньги максимум удобств и удовольствия, так, кажется?.. Работа у людей захватывающая, едва ли они обратят внимание даже на парочку горилл, играющих в баскетбол. А под потолком у нас… ага, вентиляционная решетка, затянутая какой-то сеткой, которая мешает видеть из комнаты, что там внутри, но не наоборот. Прилетайте, фотоботы, снимайте что хотите. Проклятье, да не только леталки — там может сидеть здоровенный «краб», под завязку набитый фотографиями страниц, и никто ничего не заметит!.. На самом деле, скорее всего, Дон проверил эту возможность, однако вопрос поставим.

Но если бы в прошлые разы воровали этим способом, то украдены были бы также иллюстрации Мольвига, верно? Верстальщики над тем и трудятся, чтобы наиболее эстетичным образом совместить картинки с текстом. Вряд ли пираты уважают и боятся Мольвига больше, чем Камату, или ценят его творчество меньше. И уж наверное они не стали бы выбрасывать то, что само пришло им в руки… Ладно, смотрим дальше.

Программисты работали каждый в своей комнате, координируя действия по локальной сети, как сказал Сергею руководитель группы IT Чарльз Маккласки. Чарльзу было лет двадцать пять, круглые оттопыренные уши и клочковатые бакенбарды делали его похожим на шимпанзе с рекордным IQ. На очень раздраженного шимпанзе, который уже полчаса не может добраться до банана и вот-вот запрыгает на месте, вопя от ярости.

— Над чем работаете лично вы?

— Защита файла после публикации. — Маккласки по-обезьяньи оскалил зубы. — Защита от неоплаченного копирования, защита от вандализма, защита от несанкционированного доступа при сохранении всех прав честных читателей… и угадайте, что я думаю? Что мы работаем впустую! Запираем конюшню, после того как лошадь украли! Когда вы найдете утечку, черт подери?

— Мы делаем все возможное. Кстати, об этом я и пришел побеседовать. Как функционирует ваша локальная сеть?

Маккласки начал рассказывать, как функционирует сеть, но Сергей слушал его вполуха. На подоконнике стояла светодиодная настольная лампа.

Про такие штуки он читал, сам, правда, не сталкивался. Все, что нужно, — светодиоды и несложное устройство, изобретенное еще в начале века, которое с высокой частотой модулирует их свет. Глаз не видит никакого мерцания, а оно есть. Получается канал передачи информации, до изумления широкий — сотни мегабит в секунду. Видео переслать можно, не только что, смешно сказать, роман.

Слушая о структурированной кабельной системе и контроле доступа, понимающе кивая, Сергей незаметно продвигался к окну. Ну естественно — что можно увидеть из окна дома в Большом Городе, как не другой дом? Сотни окон, не так уж далеко, и в любом может быть фотодетектор. Вот она и дыра.

Лампа выключена. Понятное дело — сейчас солнце мешает, расстояние все же немалое. Но он ведь всю ночь здесь? Как бы в рассеянности, Сергей подвигал осветительный прибор (а цоколь-то тяжеленький)… Маккласки запнулся и вопросительно взглянул на него:

— Это лампа, мистер Островски.

— Да, извините, я задумался. Вы увлекаетесь светодиодными устройствами?

— Нет, почему вы так решили? Просто вечером ее включаю, когда устаю от верхнего света.

Ага. На подоконнике. Поставьте на окно лампу, мисс Стоунер, это будет нам сигналом… Не спугнуть бы его — пусть лучше остальным займутся ребята Дона. Кроме того, Сергей внезапно ощутил настоятельную внутреннюю потребность прямо сейчас свернуть беседу. Ох…

— Я понял, мистер Маккласки. Спасибо за сотрудничество.

— Удачи вам, — снисходительно пожелал лопоухий Чарли.

Сергей вышел в коридор и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Похоже было на то, что удача изменила ему по-крупному.

— О нет. Только не это!..

Универсальные таблетки от поноса не помогали. Аюрведические пилюли, предложенные доброй соседкой, — тоже. Сергей рухнул на диван, натянул на себя плед и поджал ноги. Босые пятки мерзли, в теплом халате было жарко и прошибал липкий пот, в одной футболке и трусах — холодно. Бедный я. И бедный Дон. Кстати, на вифоне от него новое сообщение. Лампу у Чарли изъяли и не нашли в ней ровно ничего необычного. И заказана она была всего две недели назад, и раньше никаких похожих ламп не было ни в комнате айтишников, ни у кого-либо еще. К предположению Сергея о вентиляционной отдушине у верстальщиков Дон вместо комментария поставил «демонический смех».

Что-то я просмотрел в этом дурацком пазле, где девятьсот кусочков из тысячи не имеют отношения к картинке. Если бы так не знобило и не болела голова… Ладно, личные контакты с кем бы то ни было откладываются на неопределенный срок, но в моем распоряжении виртуальные источники. Прорва виртуальных источников. Параноидально собираемая информация о всех действиях обитателей сектора С за пару последних недель и еще два раза по два месяца в этом и в прошлом году — во время подготовки первых двух книг. Какой простор для аналитика!

Он постарался сесть прямо, спиной придавив подушку к стене, и принялся просматривать заказы, которые делали сотрудники, от последних к более давним. Гринуэй: овсянка мгновенного приготовления, таблетки от головной боли и какой-то гептамиксин; яблоки, три штуки; сувенирный флакончик бренди, молотый кофе и сливки, шоколадка, снова яблоки… Мольвиг: вертушка детская из фольги, мороженое, ванильный ароматизатор для кофе, кока-кола, пицца, гептамиксин, молотый кофе, мороженое… Беру свои инсинуации назад: ни капли алкоголя, для полноты картины не хватает только трехдюймового Героя Галактики и упаковки сахарной ваты. Но что такое гептамиксин? Сергей ткнул в загадочное слово искалкой: «Антибиотик, активный в отношении патогенных штаммов кишечной палочки». Ха! Выходит, пострадали не только мы с Доном. И судя по тому, что редактриса и художник сегодня утром выглядели бодро, это именно то, что нам нужно. «Заказать».

Гептамиксин, как выяснилось, недавно заказывали и верстальщики. Может быть, это и есть коварный замысел «крота»? Заразить всю команду кишечной инфекцией и в это время… что в это время? Даже если предположить, что кто-то бегом убежит от компьютера, оставив открытый текст, каким образом к нему подберется «крот», причем так, чтобы это не отразилось на видеокамерах? Но подумать об этом надо. Проверить, не приходил ли к ним, например, врач…

Сигнал вифона. Ага, вот чего мне как раз не хватало. Видеосвязь лучше включить сразу и добровольно.

— Да, мама?

— Почему ты так выглядишь? Ты заболел?

По идее, у мамы должно быть мало времени… хотя нет: там у них сейчас день, на конференции обеденный перерыв. Деликатный эвфемизм «легкое расстройство желудка» возымел предсказуемое действие. Пришлось представить отчет по питанию и образу жизни, и только для того, чтобы в итоге услышать неизбежное:

— Милый, тебе самое время подумать о дальнейшей карьере. А ты вместо этого пьешь по вечерам водку — а пить водку ты не умеешь, вроде твоего отца — и взираешь на луну.

— С чего ты взяла? — невежливо буркнул Сергей, ощущая, как стремительно молодеет. То есть деградирует и возвращается в отрочество. Мысль о шпионской видеокамере в студии кузена Алекса была абсурдной и вдобавок умножала сущности сверх необходимости. Мамочке не нужна шпионская камера, она и так знает, чем он занят. Без разницы, через две ли стены или через полмира.

— Х-мпф, тоже мне тайна. Ты после лунного контракта сам не свой, и ничего не рассказал.

— Я рассказывал весь вечер…

— Ты пудрил мне мозги весь вечер, — непреклонно ответила мама. — Я не возражала, человек имеет право на личное пространство, но все хорошо в меру. Пора уже заняться собой. Я записываю тебя в группу гештальт-терапии, — она наклонилась над тач-скрином. — Это в твоем квартале, занятия начнутся послезавтра.

— Мама, у меня расстройство желудка! — взвыл Сергей. — Я туда не дойду, а если дойду, не смогу беседовать дольше пяти минут!

— За два дня все пройдет, если не валять дурака, а лечиться. Тебе определили возбудителя заболевания?

— Конечно. (Когда врешь уверенно, это может прокатить.) Да я знаю, где заразился, там вся контора болеет. Я уже заказал себе антибиотики.

— Он знает, где заразился, — с непередаваемой иронией произнесла мама. — Хороший мальчик. Антибиотики нельзя принимать наугад, ты понимаешь это? Сиквенс тебе делали?

— Мне?

— Возбудителю! Полногеномный сиквенс, это уж не так дорого стоит, можешь себе позволить. Тебе рассказать, сколько сейчас новых штаммов? Эти биохулиганы в один прекрасный день доиграются в свои игры, попомни мое слово, получим новую холеру, бубонную чуму. А при нынешних нарушениях санитарных норм… Сережа, тебе плохо? Я говорила, чтобы ты не пил сока!..

— Мне хорошо, — с тихой радостью ответил Сергей. — Как я не допер — мороженое, вот что мне нужно в первую очередь…

— Ты хочешь мороженого? Он хочет мороженого! — привычно воззвала мама к невидимым слушателям — должно быть, к предкам, бесчисленным Островским, Коэнам и Маркусам, наблюдающим за судьбой непутевого потомка. — С ума сошел! Не смей, ты меня понял?

— Ма, не волнуйся. Никакого мороженого, тебе послышалось. И я немедленно сделаю сиквенс.

— Немедленно? Тебе так плохо?

— Мама, мне не плохо, просто я подумал, что ты права. Так бывает, честно. Прямо сейчас сделаю, дурак был, что не сделал раньше. И антибиотики пить не буду. И сразу перезвоню тебе, хорошо?

На следующее утро Сергей Островски снова посетил сектор С издательства «Дольфин Букз». Отдав вифон на контроле и ответив на все вопросы, он сразу прошел к Мольвигу.

— Мистер Островски, — художник церемонно поклонился. — Кофе будете?

— С удовольствием. А можно, я сам? Предпочитаю пользовательский режим.

— Тут неудача. Пользовательский режим у меня не работает. Вернее, работает, но как-то странно.

— А, ну ладно, пустяки. Я, собственно, с личным и несколько деликатным вопросом.

— Давайте.

— Вы недавно перенесли желудочное заболевание?

— Желудочно-кишечное, — любезно улыбаясь, подтвердил Генри Мольвиг. — И не я один, многие пострадали. Кто-то заразный к нам проник, ваша служба плохо сработала.

— Тут вы попали в точку, — медленно сказал Сергей. И, не дожидаясь приглашения, прошел к кофе-машине. Положил на нее руку, побарабанил пальцами по корпусу. Молча посмотрел на художника.

— Я ведь тоже подцепил эту инфекцию. И решил сдать анализ, заказал исследование в клинике. Нельзя быть чересчур внимательным, знаете ли.

В комнате снова воцарилось молчание.

— И что же показало исследование?

— Пока результаты только предварительные. Увидим. Удачного дня, мистер Мольвиг.

Художник медленно опустился на кровать, не сводя глаз с табло кофе-машины. После того, как гость поиграл с кнопками, в окошке времени случайно выставилось «1 ч.». Нелепое время, если думать о приготовлении кофе.

В этот раз Сергей поехал к Дону овервеем. Поездка заняла около сорока минут. Дон теперь выглядел гораздо лучше, и на рабочем столе у него, насколько мог разглядеть Сергей, были те же самые файлы, что и у него вчера.

— Серж, заходи. Спасибо за подсказку с таблетками, меня наконец-то отпустило.

— Спасибо скажешь чуть позже, — ответил Сергей. — Или не скажешь, как получится. У меня есть результат.

— Я весь внимание.

— Понадобились видеозаписи из комнат сотрудников и списки их заказов.

— Смотрел я эти видеозаписи, — желчно сказал Дон. — Если бы я так работал и это фиксировалось бы на видео, меня бы вышибли с треском. Половину времени ничего не делают, только бродят туда-сюда, жуют что-нибудь или на кровати валяются.

— «Хороши писатели. Я минут десять следил за этими писателями — двое совсем ни строчки не написали».

— Вот-вот, — серьезно кивнул Дон. — Если бы десять, а то гораздо дольше. Особенно Мольвиг.

— Забавно, что ты о нем вспомнил. Как раз хотел предложить тебе посмотреть записи с его видеокамеры. Не все, а только за те дни, когда он заказывал мороженое. Вот, например, прекрасные кадры.

Дон напряженно проследил, как долговязый художник с пластиковой коробкой в руке отходит в «кухонный» угол, возится там с кофе-машиной, потом возвращается, неся мороженое на блюдце. Заваливается на кровать. Ест мороженое, что-то просматривая в планшете…

— И что на этой картинке неправильно? — спросил наконец Дон. — Я уже что-то пропустил?

— Можно и так сказать. Я, собственно, что имел в виду: когда Мольвигу привозят мороженое — всегда особенные сорта из одного и того же ресторана «Дзанарди», ты заметил? — он включает кофеварку, а кофе не пьет. Не каждый раз. Иногда мороженое — это просто мороженое. Но в этот раз, например…

— Да ладно, — Дон подхватил пальцем «бегунок» под картинкой, переместил его вперед. — Вот же, смотри: подошел, налил, несет чашечку.

— Ага. Дай увеличение.

Чашка и рука выросли, заняли собой весь экран. В коричневой жидкости лопались пузырьки, выбрасывая вверх микроскопические капельки.

— Что за черт? У него там растворимая таблетка?

— Это не кофе. У нашего художника прекрасное чувство перспективы — он виртуозно прячет руки от камеры на пару секунд, когда ему нужно. Он там у себя в углу налил в чашку что-то другое. Кока-кола, энергетик… присмотрись, как он отхлебывает. Что бы это ни было, оно холодное.

— Ты это заметил? — с оттенком профессиональной зависти спросил Дон.

— Я знал, на что смотреть.

— Так в чем тут фокус? Наливать кока-колу в кофейную чашку — еще не нарушение правил внутреннего распорядка.

— Конечно, нет. Нарушение — использовать кофеварку так, как он ее использовал. Если я правильно все понимаю, то ближайшие несколько часов в ней нельзя было варить кофе.

— И что же кофеварка делала в это время? Вела радиотрансляцию на коротких волнах? Серж, я готов тебе верить, но после лампы, знаешь… хотелось бы дополнительных аргументов.

— Будут и дополнительные, будут и окончательные. — Сергей подключил вифон к компу и вытащил картинку с буквами H&W в ободке лупы. — Вот. Потратил полдоллара на установку, будешь мне должен. Знакомый софт?

Дон не удержался от улыбки.

— «Холмс и Ватсон». Ее еще продают?

— Ага. Умные дети всегда увлекаются кодированием, что в наше время, что теперь. Хлебом не корми, дай поиграть с программкой-криптографом, написать письмо загадочным кодом, а друг пусть расшифровывает. Главное — ввести туда символы кода и указать, что должно им соответствовать: буквы латинского или другого алфавита, цифры… ну, сам знаешь, да? Пока оставим это и посмотрим другой файл.

Сергей раскрыл текст, украшенный логотипом с медицинской символикой.

— Тут последовательности ДНК твоей кишечной палочки… виноват, теперь и моей тоже. Мама вчера заставила меня пойти в круглосуточную клинику, сдать анализ и сделать полногеномный сиквенс, чтобы не лечиться наобум.

— Мудрая у тебя мама.

— Ты не представляешь, насколько. Так вот, у бактерии обнаружилась крайне любопытная плазмида — кольцо внехромосомной ДНК. В ней, помимо сигналов о начале копирования, имеется несколько неопровержимых свидетельств ее искусственного происхождения. Например, мотиватор, то есть участок, который препятствует бактерии от нее избавиться, не спрашивай, как именно, в файле все это есть. А иначе несчастная кишечная палочка давно перестала бы ее воспроизводить, поскольку проку ей от этой плазмиды ноль. Большую ее часть занимает протяженный участок, не кодирующий никаких белков. Точнее, главным образом не кодирующий. А еще точнее — не кодирующий ничего, интересного с точки зрения бактерии.

Сергей перестал трепаться и взглянул на Дона. Тот мрачно молчал.

— Хорошо. Мы копируем эту последовательность… скажем, ее начало, сразу рядом с ориджином репликации… и тащим вот сюда. — Сергей перенес выделенный фрагмент в H&W, в «записку доктора Мориарти». — А теперь задаем условия расшифровки. Исходными символами у нас будут нуклеотидные триплеты, коих, как известно из школьного курса, всего шестьдесят четыре — четыре в кубе, потому что каждую из трех позиций занимает одна из четырех букв — A, T, G, C. Этого достаточно для кодирования двадцати шести букв английского алфавита, с учетом того, что нужны и прописные, и строчные. Еще остаются двенадцать символов на пробел и знаки препинания, а вот на цифры уже не хватает — приходится изощряться. Но он справился, на квадруплеты переходить не стал… Ладно, запускай расшифровку. Я это уже делал, хочу, чтобы ты тоже получил удовольствие.

Палец Дона коснулся кнопки. Рядом с «запиской Мориарти», заполненной невразумительными «actgaaatcgatcgatcgtttt», раскрылся «блокнот Шерлока Холмса», а в нем — текст.

Несколько секунд Дон смотрел на экран, потрясенно моргая. Потом втянул воздух сквозь зубы и… такие монологи Сергею редко приходилось слышать даже в молодости, в полицейском участке ночью после большого праздника. Неизобретательно, но душевно крыл начальник службы безопасности «Дольфин Букз» всех пиратов и их сухопутных приспешников, и персонально художника-оформителя элитной серии, спятившего от неправедных денег и славы, и чокнутых издателей, и полоумных поклонников Марио Каматы, и безбашенных биотехнологов, торгующих опасной продукцией направо-налево… Здесь он остановился и спросил:

— Так ты поэтому прицепился к мороженому?

— Естественно. Синтезатор ДНК он сделал из кофеварки. Дело нехитрое — просто заполнить реагентами сменные пластиковые контейнеры для ароматических добавок. Переделки потребовались минимальные: добавить несколько новых контейнеров с трубочками, немного изменить прошивку. Полагаю, все это было сделано во время работы над первой книгой, когда контроль был менее жестким. Современная кофе-машина достаточно умна, чтобы поддерживать определенные значения температуры и добавлять компоненты в определенном порядке. Обычно она смешивает два-три вещества, ну, скажем, пять, и на этом все кончается, но ничто не мешает ей повторять эту простую операцию сотни тысяч раз, была бы программа. А в качестве программы выступал текст романа. Файл никуда не перекачивали, компьютер кофе-машины просто обращался к нему через внешнюю связь е-книги. Положить переносное устройство для чтения на полочку рядом с кофеваркой — это ведь не нарушение внутреннего распорядка, так?

Дон только выругался вместо ответа.

— Ну вот. Оставалась одна проблема: где взять реактивы? Ферменты, нуклеотиды и прочее ему пересылал сообщник в холодном контейнере. Видимо, сигналом был определенный набор сортов мороженого в заказе. Там же была культура бактерии, из тех, что применяют в медицинских целях. Он ее трансформировал своей плазмидой и проглатывал.

— Как какой-нибудь долбаный Луи Пастер, или кто там привил себе язву желудка.

— Очень верное сравнение. Да, он рисковый человек, это тебе не йогурту выпить. Помнишь шутку про миллион обезьян, которые миллион лет стучат по клавишам и в конце концов напишут «Войну и мир» не хуже Льва Толстого? Насчет обезьян не знаю, но Марио Камата, как выяснилось, способен породить последовательность букв, которой соответствует активный ген весьма любопытного короткого белка. Спасибо, что это был не токсин шигеллы или, скажем, холерного вибриона.

— Он еще больший псих, чем я подумал, — яростно прошипел Дон, имея в виду явно не Камату. — Спорим, ему пришьют биотерроризм.

— Едва ли. Предполагалось, что последовательность ДНК в бактериальной клетке останется инертной — будет копироваться за ее счет, но не кодировать никаких белков. Чтобы ген активировался, перед ним должен стоять промотор — определенные буквы в определенных местах. Наш фигурант, как я понимаю, не ожидал, что это может произойти, он с умом подбирал кодировку. Не только приписывал графически похожим буквам похожие триплеты, чтобы опечатка, буде случится из-за мутации, выглядела как ошибка распознавания, но и постарался исключить некоторые сочетания. В художественных текстах редко попадаются аббревиатуры AC и DY, разделенные ровно шестью символами. Или слово, имеющее в середине либо в конце заглавное О. Или заглавная гласная сразу после маленькой d. Камата, как я понял, не любитель таких экспериментов.

— Ну, вообще бывает… Обязательно заглавными?

— Да, я же говорил: кодировка заглавных у него отличается. Но для гения, я имею в виду Камату, нет ничего невозможного. Если ты помнишь, он набрал сплошными заглавными размышления героини в третьей главе. Глянь.

Дон посмотрел на выделенное красным «HER MANIACAL FERDY» и снова коротко выругался.

— Не трогай мэтра. Он фактически сорвал преступный замысел. Сама книга сурово отомстила похитителю.

Дон фыркнул. По лицу его было видно, как ярость уступает место профессиональному подходу.

— Еще раз: как он это делал?

— Элементарно. Получал очередной фрагмент книги, копировал его себе в книжку, что было дозволено и предписано. Книжку клал к кофе-машине, то есть реактору, синтезирующему ДНК по заданной последовательности. Сам залегал на свою кушетку с планшетом и рисовал очередную иллюстрацию. Когда приходило время, проглатывал культуру клеток, заедая мороженым, и бактерии у него внутри начинали копировать фрагмент романа со скоростью полтысячи знаков в секунду. А дальше он заходил в любую из ваших уютных туалетных комнат и… э-э… транслировал украденный фрагмент за пределы издательства. Урби эт орби, так сказать. Кроме того, в разносчиков заразы могли превратиться и другие, честные сотрудники, и даже совсем посторонние люди — вот как я, например. Полагаю, первые две части трилогии уже расселились по всей канализации Большого Города. И за его пределами. Это знаешь, так же, как с пиратскими файлами: вылетит — не поймаешь. Не исключено, что в твоих кишках, — Сергей нацелил на Дона палец, — сейчас обитают и первые части, хотя и с купюрами: по моим подсчетам, каждая из книг живет примерно в десятке штаммов.

— Именно это я чувствую уже много месяцев, — с сердцем произнес Дон. — Ладно, выпустил он этих бактерий, а дальше-то что?

— А дальше сообщник обращался к данным местной автоматической станции санитарного контроля, которая делает тотальное секвенирование ДНК в пробах из канализационных стоков, и запрашивал совпадения с определенной последовательностью. Эта информация уже не секретная, фекальной микрофлорой может интересоваться любой желающий. Робота-аналитика не привлекали необычные участки ДНК, коль скоро они не содержали потенциальных регуляторных элементов. А когда привлекли — ну, прошло в санитарном бюллетене сообщение, что на Манхэттене появился новый штамм кишечной палочки, способный вызывать не опасную для жизни диарею, так это случается каждую неделю. Тесно живем, слишком много человек на квадратную милю.

— Так откуда произошла диарея?

— Я к этому веду. Мольвигу просто не повезло: в перекодировке фраза о чокнутом Ферди дала сочетания букв «tttaca… tatgtt» на нужном расстоянии друг от друга. Этого оказалось достаточно, чтобы получился сносный промотор — и начался синтез матричной РНК. А на ней, в силу еще ряда совпадений, синтезировался короткий белок, активный в отношении слизистой кишечника. Бактерия, так сказать, предложила свою трактовку потока сознания героини. Но поскольку она абсолютно лишена интеллекта и эстетического вкуса, да и вообще читала на другом языке, на выходе оказался банальный понос.

Дон засмеялся, но тут же оборвал смех.

— Серж, я тебе обязан по гроб жизни. Считай за мной долг. Но еще одна просьба: никому ни слова обо всем этом. Если станет известно, что «Дольфин Букз» трилогию Каматы в буквальном смысле про… ну ты понимаешь… это будет очень плохой пиар. И для издательства, и для Каматы. В своем роде это не лучше, чем потерять текст. Господи, еще хуже! Извини…

— Что, опять?

— Иди нафиг. Хочу позвонить. Я должен быть уверен, что этот гад не ускользнет.

— Мольвиг? — Сергей развалился в кресле, вытянув ноги. — Но куда он денется? Он же не должен покидать здание до завершения проекта, я правильно понял?

— За исключением обстоятельств, особо упомянутых в соответствующем пункте контракта! — Сухая формулировка прозвучала необыкновенно хищно. Дон протянул руку, и сигнал вифона опередил его. Показав рукой Сергею: мол, уберись из зоны видимости, но не уходи, — Дон нажал кнопку приема.

— Сэр, тут у меня Генри Мольвиг. — На экране появился молодой человек в штатском, тот самый, что впускал Сергея в первый день. — Он говорит, что хочет экстренно разорвать контракт по личным обстоятельствам. Я сказал ему, что должен сообщить вам, согласно инструк…

— Уилли, не выпускай его ни в коем случае!

Вопль начальства заставил Уилли выскочить из кресла.

— Да, сэр, мы условились, что он подождет. (Парень повернулся вправо, ища глазами кого-то, и замер с приоткрытым ртом.) Мистер Мольвиг? Минутку, сэр, он, наверное, вышел…

— Твою мать!!!

…Через четверть часа Дон, весь красный, оборвал связь и оглянулся. Сергей добросовестно сливался с интерьером — играл в какую-то игру на своем вифоне, воткнув наушники и всем своим видом показывая, что внутренние дела службы безопасности его не касаются.

— Ты предупредил его.

— Что? — Сергей вытащил затычку из уха.

— Пока Уилли звонил мне, ублюдок вышел из нашего офиса и направился к лифту на служебную посадочную площадку. Похоже, взял у кого-то со стола ключ-карту, когда узнаю, у кого — оторву голову раздолбаю. Оттуда его, очевидно, в ту же секунду забрал коптер, потому что на площадке его не было. Бежать за тем мороженщиком, насколько я понимаю, поздно, хотя я и озадачил ребят. Мороженое возил курьер из «Дзанарди», всегда один и тот же, — студент медицинского колледжа. И коптер никто не видел, черт, черт, черт… Это ты его предупредил.

— Дон! — укоризненно воскликнул Сергей. — Возможно, я был сегодня утром несколько неосторожен. Понятия не имею, где я прокололся, но… да, наверное, он что-то понял.

— И разумеется, ты этого не хотел!

— Разумеется. Но утечка прекращена. Он ведь не успел получить четвертую главу и далее? А публичный судебный процесс против известного художника не добавил бы издательству шарма. И откровенно говоря, я тоже подумал, что этой унитазно-литературной истории не нужна огласка.

— Что?! Да теперь об этом будут кричать все пиратские форумы!

— А «Дольфин Букз» ответит, что это гнусная ложь, недостойная внимания. Одно дело заявление обвиняемого на открытом процессе, другое — брехня в форумах. Но едва ли до этого дойдет: такой хороший метод где-нибудь сработает еще раз, если болтать о нем поменьше. Мысли позитивно: может, в другой раз это случится с другим издательством.

— Ты ни хрена не изменился с академии. — Дон подошел к бару и вдумчиво оглядел три пузатых бутылки.

— Такой же многообещающий юный курсант?

— Такая же самодовольная сволочная зараза. Хочешь пиццу-маргариту?

Сергей подался вперед, блеснул глазами.

— Отдай половину, и можешь сказать мне еще четыре плохих слова по твоему выбору.

Виски на голодный желудок производит удивительное действие. Веселящее главным образом, но также что-то случается с интенсивностью света и силой тяготения.

— За литературу!

— За литературу. Как этим проклятым тварям покажется алкоголь?

— Тем, что выжили после гептамиксина? Наверное, понравится. А тебе разве не нужно работать? Докладывать начальству, директорату, все такое?

— Сейчас выпьем еще, и я им напишу. А вообще я увольняюсь, как только сдам отчет. Хватит с меня. Кстати, ты, надеюсь, понимаешь, что издательство предъявит твоему протеже иск о возмещении убытков?

— Что ж, полагаю, недвижимость в этой стране ему больше не понадобится. А в качестве капитала у него останется имя. Завтра более громкое, чем вчера.

— Чего не хватало этому старому идиоту? — простонал Дон.

— Это был вопрос? — невинно уточнил Сергей. — О мотивах преступления?

— А что, ты и это успел узнать?

— Только гипотеза. Ничего такого, чего не было в его досье. Помнишь, лет двадцать назад он участвовал в инциденте, связанном с правами на интеллектуальную собственность? Когда был художником мультсериала «Форкосиганы».

— Инцидент… а, рисунки на стенах кафе в кампусе Херберт-колледжа? Помню, конечно: нарисовал нескольких персонажей да еще и подписался, безумец. Но это же ерунда, с кем из них не случается. Ему, кажется, ничего за это и не было.

— Можно сказать, что ничего. Студия повела себя великодушно, они были в нем заинтересованы. Стену покрасили, виновные отделались штрафами, инцидент предали забвению. Все, но, возможно, не он. Я обратил внимание на некоторые его картины того периода, те, что выставлялись, они тоже есть в досье. «Долли с черной кошкой», «Долорес», «Д.Г. и три апельсина»…

Дон недоуменно свел брови, потом сунулся в файлы.

— Бинго! Не ищи, я тебе сам скажу: владелицу кафешки звали Долорес Гилл. Кстати, Мольвиг ни разу не был женат, верно?

— Ну, это уже твои фантазии.

— Гипотезы. Но если они верны, то закон о защите интеллектуальной собственности сильно подпортил его жизненные планы.

— Экие нежности, — буркнул Дон. — Преступление — в любом случае преступление, не согласен? Ничего, что этот артист намеревался отнять деньги — не у издательства или Каматы, нет! — а у сотен сотрудников издательства, у конкретных людей? Отнять шанс у молодых писателей, чьим агентам «Дольфин» отказал бы? Когда прибыли мало, не до новых проектов.

— Ты прав. Просто, понимаешь… я сам в школе смотрел «Форкосиганов». Естественно, не знал имени художника до вчерашнего дня. Но меня бы не обрадовал его арест.

— Б-благотворитель. — Дон произнес это, словно еще одно плохое слово. — Куда он двинет теперь, как ты думаешь?

— Выбор большой. Латинская Америка, Африка южнее Сахары, острова. Многих художников на определенном этапе развития манят экзотические страны, вспомни Гогена. И, может быть, ему хочется снова порисовать на стенах и заборах.

— Как будто ему кто-то мешал делать это здесь! Заключай контракт либо подписывай отказы — и рисуй себе.

Сергей откинулся в кресле, взглянул в окно, на летнее небо с разноцветными блестками «летучих такси». Потом неуверенно предположил:

— Может, его что-то не устраивало в этой схеме.