Файлы Сергея Островски

Московские каникулы

Серое небо, крыши и фасады серых и бурых домов. На одной крыше, клянусь, печные трубы! Или все-таки выходы вентиляционных шахт?.. Далеко внизу безрадостно-белые квадраты газонов, черный асфальт в белых штрихах недочищенного снега. С высоты не видны ледяные блямбы — на одной такой он вчера поскользнулся, ничего важного не повредил, но брюки изгадил холодной жижей, пришлось вернуться и переодеться. Рыжий уборочный скутер фонтанирует грязью, обводя белый газон траурной каймой. С добрым утром, милый город… Ладно, будем объективны: Нью-Йорк под зимним пасмурным небом тоже не радует.

Зато квартиры всех московских родственников и знакомых так уютны. Шелковые шторы, чисто умытые цветы в горшках на широком подоконнике — и тусклый день за стеклом становится неправдоподобным, как театральное фальш-окно. Свет в кухне летний, янтарно-желтый, пахнет кофе и поджаренным хлебом, и за деревянным столом в углу — мягкий полосатый диванчик. Совсем не хочется на улицу, к музеям и прочим достопримечательностям. Хорошо, что мама отправилась на дачу к дяде Паше и тете Ляле, а Сергея оставила в их квартире, на попечение Ариадны.

Пятнадцатилетняя дочка маминой сестры сперва стеснялась, а потом решила, что Сергей нестрашный, и начала задавать вопросы. Самые разнообразные.

— Круто, чё. Мой брат — американский детектив! — Русский язык не всегда различал брата и кузена, зато предусматривал церемонное обращение к старшим во множественном числе. — Вы умеете вертеть пистолет на пальце? — Она показала, как именно.

— Никогда не пробовал.

— А говорить «аста ля виста, бэби»?

— Это другой персонаж, не полицейский.

— Неважно.

— Сейчас попробую. — Сергей сделал морду кирпичом, выпрямился и сурово произнес, воздев руку: — Асс-та ля висс-та, бэби.

Ариадна рассмеялась, как смеются только юные девы и только по пустякам. Коротко остриженные волосы делали ее похожей на некрасивого ангела — из третьего ряда ангельского хора, где старый мастер пишет только юность и чистоту без особых примет. Флотская фуфайка весьма полосата, джинсы болотного цвета прострелены навылет в трех местах, сквозь пулевые отверстия видны лиловые колготки, в набедренном кармане что-то постукивает и перекатывается при каждом шаге. Сочувствую Тезеям и Минотаврам.

— Будете клубничное варенье?

Девочка достала с полки хрустальную вазочку на ножке, аккуратно начала перекладывать в нее прозрачную рубиновую массу, и тут Сергей понял, что ожидал иной сервировки. Скажем, так: коробка кукурузных хлопьев, пакет молока, арахисовое масло или то же варенье в банке с торчащей из нее ложкой.

Тут имел место гостевой завтрак на двоих… на две персоны. Как в лучших домах. Белая скатерть, на безупречных лавандовых салфетках — белые тарелки и пиалы для утренней каши, поджаренный хлеб в плетеной корзинке, кружочки колбасы и ломтики сыра, аккуратно разложенные на пластинке сиреневого фаянса. Аля взяла за ручку заварочный чайник, перстень в виде гайки цокнул о фарфор. Собирала на стол она бездумно, машинально, как другие такие подростки вскрывают банку кока-колы.

Поужинав и позавтракав с ней, Сергей успешно обновил свой разговорный русский. «Круто, чё» означало «неплохо», а «офигеть теперь» — «не так хорошо, как в гордыне своей полагает собеседник». Когда он чего-то не понимал, Аля легко повторяла фразу на английском. Кладут ли крутые американские детективы варенье в овсянку? А почему бы и нет, если им предлагают…

Сигнал вифона. Мама. Да, конечно, встал, давно позавтракали, практически уже в ботинках и шапке, иду в музей. В какой? О, в этот, как его…

— Сережа?

— Мама, что случилось? — По ее голосу он понял, что это не обычный контрольный звонок.

— Паша пропал.

— Как пропал? — переспросил Сергей. И пока ему выговаривали за тупость и объясняли, как пропадают люди, он смотрел на Ариадну. Та гипнотизировала прозрачный тостер, дожидаясь правильного золотистого оттенка.

До сих пор — до этого странного ощущения где-то под ребрами — он не подозревал, что успел привязаться к московской сестренке. И забыл, как это бывает, когда беда приходит не к чужим, а к тем, кого любишь.

В загородное такси они сели вдвоем. Ариадна не плакала, но лицо ее больше не казалось детским. Сергей устроился с ней рядом на заднем сиденье.

Ховеркрафты в Москве называли аэроходами и еще иногда «ползолётами». Этот скорее летал, чем ползал, судя по высоте, на которую взметнула их воздушная подушка. Сергей понадеялся, что водитель по имени Камиль не станет срезать путь через поле или руслом реки, но невозможным это не казалось.

— Я на него рассердилась, — тихо сказала Ариадна. — На папу. Когда он не приехал на награждения. Я победила на всероссийской олимпиаде, а он сказал, что ему надо работать. Он все время сидит на даче и работает.

— Он крупный ученый?

— Типа да, — Аля усмехнулась. — Я с ним потом неделю не разговаривала. А теперь он пропал.

Сергей начал объяснять, что не надо сразу воображать все самое плохое и что недоразумений в мире гораздо больше, чем настоящих несчастий, но тут впереди возникла пробка. Такси повышенной проходимости, лишь немного замедлив ход, повернуло на обочину, форсировало ограждение, затем сугроб и, взметая снежно-грязевые вихри, поплыло вдоль шоссе над кустами и пешеходной тропинкой, провожаемое жестами и комментариями других водителей. Сергей промолчал — сам просил, чтобы побыстрее.

Никого из российских родичей, кроме тети Ляли и бабушки, Сергей до того не видел в реале, ни с кем не поддерживал связи — созванивались, когда напоминалка сообщала о чьем-нибудь дне рождения, и на этом всё. С американской родней дело обстояло примерно так же. Он не умел и не любил делать длительные визиты и отдыхать «как положено», планируя безделье и развлечения, притворяться, что рад видеть малознакомых мужчин, женщин и детей. Родственники — странные люди, которые, подобно тем существам из рассказа Роберта Шекли, почему-то должны собираться вместе при изменении их количества… Однако родословное древо со всеми нужными примечаниями Сергей знал наизусть. Осведомленность можно выдать за интерес, а вопросов вроде «какая тетя Миджен и кто такая Катька» мама ему не простила бы.

Поэтому он примерно представлял, кого увидит в загородном коттедже. (В Москве говорили «на даче», от слова «дать» — некогда так называли владения, которыми царь награждал особо отличившихся подданных.) Отметить день рождения Павла Георгиевича собрался узкий семейный круг. Родная сестра жены, то есть мама Сергея. Марина, дочь тети Ляли от первого брака; муж Марины Виталий. Вадим — сын дяди Паши от одного из двух предыдущих браков. И наконец, Нина, старшая сестра именинника.

С маминых слов, вчера все было благостно: шампанское на заснеженной лужайке, семейный ужин у теплой печки, сольное и хоровое пение. А утром оказалось, что дядюшка исчез, никого не предупредив и не взяв, по-видимому, никаких вещей, кроме одежды, что была на нем.

Дядя Паша, Павел Георгиевич Зарубин — физик, работал в Лебедевском институте, лет десять назад сделал какое-то крупное открытие, значительной научной и коммерческой ценности. В настоящее время он безвылазно сидел в своем коттедже, нигде не числился в штате, благо возраст был пенсионный, и занимался теоретической физикой. Кажется. Сергей не мог бы сказать, почему он решил, что именно теоретической физикой. Дядя все время сидел за компьютером, от компьютера его отрывала тетя Ляля, когда Сергей им звонил. Но если подумать, с тем же успехом он мог моделировать технологические процессы. Или писать мемуары. Или даже играть в «Осаду Иерусалима».

Вторая пробка ожидала их в небольшом городке, где к шоссе с обеих сторон примыкал противошумовой забор, так что трюк с объездом не прошел бы. Сергей вспомнил страшные рассказы коренных москвичей и приготовился к великому стоянию. Однако водитель вытащил свой вифон, поводил пальцем по экрану, удовлетворенно хмыкнул и втопил педаль. Сергею показалось, что они пошли на таран, он выбросил руку вправо и схватился за ручку дверцы, чтобы девчонку не кинуло вперед при ударе, но тут мощно взвыли верхние импеллеры, нос ползолёта задрался, и в следующее мгновение под ними поплыли разноцветные крыши машин. Камиль объезжал пробку поверху. Салон покачивало, будто они ехали по подвесному мосту, и Сергей буквально чувствовал, что держат машину на весу не только воздушная подушка и винтовая тяга, но и добрые пожелания, идущие снизу. В гладких зеленоватых щитах по левому борту виднелось их отражение; Сергей глянул на него и сразу отвел глаза.

Аля нисколько не испугалась, ее «ух ты, круто», похоже, Камилю польстило. Сергей же перевел дух, только когда машина спустилась на грешную землю и, как в прошлый раз, заскользила по обочине вдоль бесконечного ряда машин. Он попытался подсчитать, в какую сумму подобные маневры обошлись бы по другую сторону океана, и не смог.

— Нас не оштрафуют? — спросил он нейтральным тоном, изо всех сил поддерживая репутацию американских детективов.

— Не волнуйтесь, — был снисходительный ответ. — Добрые люди пишут, тут камеры сломаны.

— А другие водители не пожалуются?

— У меня номер плохо виден. Грязь на дорогах такая.

— А-а… бортовой идентификатор?

— Помехи идут, — флегматично сказал Камиль.

Остаток пути Сергей больше размышлял о национальном менталитете, чем о пропаже родственника. Ариадна привалилась к его плечу и заснула. Толстая пуховая куртка придавала Сергею сходство с подушкой, и обращались с ним соответственно, то бесцеремонно тащили на себя, то уминали кулачком.

Въезд в поселок охранял автоматический шлагбаум с регистратором и видеокамерой. Сергей было обрадовался — значит, все, кто въезжал и выезжал, сосчитаны. Потом кинул взгляд на обширное пустое поле по правую сторону от дороги и радоваться перестал. Вдобавок последние сорок минут шел снег. Следы возле дома найти будет нелегко, а без аппаратуры просто невозможно. Вопрос в том, когда туда прибыла местная полиция и прибудет ли она вообще…

Поселок показался ему похожим на пригородную зону американского городка, только дорога поуже, заборы повыше и деревьев на участках больше. Крыши домиков никто не чистил, они белели, будто сложенные вдвое листы бумаги. Над воротами с медными цифрами 27 только крыша и была видна — треугольный фасад с большими чердачными окнами да рядом верхние ветви роскошной сосны. Сергей мысленно извинился перед русскими коллегами: полицейский автомобиль с синей полосой по борту уже был у ворот. Аля поднесла к замку свой ключ, калитка распахнулась.

На площадке у ворот стояли автомобили. Сергей узнал «раду» апельсинового цвета, которую арендовала себе мама на время отпуска. Кроме того, здесь был мощный внедорожник, навевающий армейские ассоциации, и синенькая кокетливая «хонда»-гибрид. За ней притулился маленький ховеркрафтик, смешно развесив в стороны алые лопасти винта; снегу на нем было меньше, чем на остальных машинах.

По обе стороны дорожки тянулась полосатая лента, правая обводила лужайку, где стоял одинокий стол — очевидно, это здесь вчера пили шампанское; на веточках кустов еще посверкивал пестрый хлопушечный мусор. Над лужайкой в мельтешении белых хлопьев парили синие уличные флайботы, поблескивая мокрыми боками. Неплохие боты, хотя не самой последней модели. Работают в автоматическом режиме — построились квадратной сеткой, и весь кордебалет движется синхронно, нащупывая короткими импульсами следы под снежной пеленой… Лицо Али стало испуганным — и ленту, и ботов она наверняка видела в криминальных новостях.

— Ты чего? — спросил ее Сергей. — Нормальная процедура, так положено. Пойдем.

Входная дверь вела в темный тамбур, холодный, пахнущий мехом и сукном, где нег медленно таял на полосатых половиках, а у стены выстроились разнокалиберные валенки. За второй дверью обнаружился уютный холл с винтовой лестницей на второй этаж. Мама обняла Сергея, захлопотала вокруг Ариадны, помогая ей снять куртку. Сергей шагнул в гостиную.

— Здравствуйте.

Бородатый человек, сидевший на низкой табуретке перед печкой, повернул голову в его сторону. Если это был Вадим (его Сергей прежде не видел и на экране), то на отца он мало был похож, и в плечах существенно шире.

— Сереженька, доброе утро, очень рада тебя видеть.

Тетины волосы, черные с серебряными полосками седины, лежали красивыми волнами, но макияжа на лице не было. Сказав «очень рада», она попыталась улыбнуться, и по голосу было слышно, как ей скверно.

— Тетя Ляля, — Сергей подошел поцеловать ее в щеку. — Уже известно что-нибудь?

Она молча помотала головой. Сергей раскланялся с остальными. Бородач действительно оказался Вадимом, сухопарая дама в кресле у окна, с кудряшками цвета луковой шелухи — Ниной Георгиевной, сестрой дяди Паши. Марину и Виталия он узнал сам — видел, когда звонил дяде с тетей по праздникам.

На Марине была обтягивающая блузка с принтом под шкуру питона и домашние сапожки змеиной кожи. По мнению Сергея, вещи идеально подходили к стилю хозяйки. Когда вошли мама с Ариадной, сводную сестренку Марина приветствовала так: «Здравствуй, Алюша, здравствуй, дорогая». Ариадна буркнула в ответ «здрасьте», села рядом с матерью, обхватила ее руками, уткнулась в плечо. Тетя Ляля обняла ее все с тем же отсутствующим выражением лица.

Виталий, аккуратный мужчина в очках-экранах и пуловере, сочувственно пожевал губами. Пуловер брендовый, прямо с картинки в журнале — «успешный человек отдыхает зимой на природе». Насколько Сергею было известно, настоящие успешные люди отдыхают на природе в других нарядах, хотя у московского бомонда могут быть свои обычаи.

Доктор Анна Островски не была светской дамой, она предпочитала джинсы, свитера и всё, что не отвлекает и не мешает. Честно говоря, они с сыном были похожи больше, чем с сестрой. Только у мужчин не бывает такого лица — отражающего, как зеркало, чужую боль.

— Мам, полиция тут?

— Тут. Были какие-то, кажется, оперуполномоченные, нас допрашивали по одному, уже уехали. Следователь и эксперт сейчас в подвале с Эдом и Наташей.

— С кем?

— Эдуард — компьютерщик отца, — подал голос Вадим. Он закрыл дверцу печки и вместе с табуреткой повернулся к остальным. — В подвале есть серверная, «умный дом», еще кое-какая техника, они захотели посмотреть. А Наталья Владимировна — папин врач, ее вызвонили на всякий случай.

Марина скривила личико.

— Он вифоны у всех отобрал, этот эксперт. Если он там что-нибудь испортит, если что-то пропадет, он очень сильно пожалеет.

— Мариночка, у нас беда случилась, — напомнила Нина Георгиевна.

— Я не забыла, — холодно ответила Марина. — У меня там деловая переписка, записная книжка, заметки по работе.

— Обычно все это копируют в компьютер, — глядя в пространство, сказала Нина Георгиевна.

— Спа-асибо за сообщение.

— Мам, а о чем они вас спрашивали? — вмешался Сергей.

— Как полагается, обычные вопросы. Чем Паша болел, не любил ли розыгрыши, что из вещей пропало. Спрашивали, кто во сколько встал, когда поняли, что Паши нет. Он по утрам всегда сам приносил дрова для печки, Ляля сначала так и подумала, что он вышел за дровами, но прошло полчаса, сорок минут… Лялька! Тебе плохо?! Ну-ка, ну-ка, держись, не падай…

— Мамочка!..

— Ну вот, ребенка напугала. Аля, возьми на кухне, ты знаешь где, две капсулы в чашку. Лялька, пойдем. Я же тебе говорила, надо лечь…

Как только за сестрами закрылась дверь, Нина Георгиевна тихо, но с большим напором сказала:

— Вот. Я более чем уверена, все так и есть.

— Тетя Нина, ну хватит уже, в самом деле, — неожиданно резко ответил Вадим. Кочерга, которую он прислонил к печке, упала, произведя неожиданно звучный удар, Вадим полушепотом ругнулся.

— Не хватит, Вадечка! Я ничего не хочу сказать плохого про твоего отца, просто надо быть умнее и добрее к людям. А эта история — секрет Полишинеля, ее все знают, кроме, может быть, вас, детей.

— Я не знаю, — подтвердил Сергей. — О чем речь?

Вадим возвел глаза к потолку. Марина оживилась, приготовилась слушать. Лицо Виталия ничего не выражало, можно было подумать, что он читает или смотрит что-то на стеклах своих очков.

— Да просто об одной Пашиной пассии, если можно так выразиться, — благонравно пояснила Нина Георгиевна. — Конечно, я бы не стала об этом говорить, если бы не ситуация. Это было двенадцать лет назад, он очень сильно увлекся Машей Звягинцевой, она работала у него в лаборатории — знаете, как это бывает. У них с Лялечкой едва не дошло до развода, а ведь была уже маленькая Аля! Я более чем уверена, это она.

— Тетя Нина, с тех пор многое изменилось, — судя по тону, Вадим повторил это раз в пятнадцатый.

— Что ты понимаешь, — непреклонно возразила Нина Георгиевна. — Ты подумай, подумай: кто еще мог его позвать, чтобы он побежал на улицу в чем был и исчез? Никому ни слова, ни записки, ничего… Я не знаю, что она ему наврала, но в том, что это она — абсолютно уверена.

Вадим только вздохнул в ответ. А Сергей подумал, что вполне солидарен с дальней родственницей. Гипотеза о любовных мотивах заслуживала рассмотрения. Дядюшка и на экране выглядел эффектно, седые кудри и старомодные очки придавали ему сходство с Куртом Воннегутом, причем его остроумие было менее едким и более жизнерадостным. Блестящий оратор, удивительная эрудиция, а если вообразить, каким он был дюжину лет назад, — сотрудницу очень даже можно понять. Можно понять и немолодого мужчину, если внезапно объявляется его бывшая любовь и говорит… что именно — вопрос, но наверняка что-то драматическое, до такой степени, что он кидается вслед за ней. Седина в бороду и прочие пошлые поговорки. Глупый вариант, но не самый плохой.

— Тогда почему он потом не написал? — перебил его размышления голос Марины. — Хоть бы короткое сообщение бросил, не ищите, мол, и не ждите…

— Стыдно ему, — ответила Нина Георгиевна. («Тетя Нина…», — простонал Вадим.) Наглая, наглая, бесстыжая баба, а Пашка — дурак и трусишка! А кто-то здесь слишком умный!

Послышались шаги, на декоративной пленке в дверном проеме обозначились размытые силуэты. Первой вошла женщина лет около тридцати; угрюмое выражение лица и темно-каштановая коса, пушистым венком обводящая лоб, делали ее похожей на героиню какого-то фильма по мотивам русской классики. За ней — молодой брюнет бледного вида, с трагически заломленными бровями. Тот, кто придерживал его за локоть, невысокий и плотный, усмехался в русые усы. Четвертый, коротко стриженный блондин в золоченых очках, нес в руке чемоданчик с комнатными ботами, а на плече у него был экспресс-лаб.

— Есть что-нибудь? — спросил его Сергей. Вырвалось само, по профессиональной привычке, и человек с чемоданчиком, кажется, даже собрался ответить, но, разглядев Сергея, осекся и спросил сам:

— Простите, а с кем имею?

— Сергей Островски. Я сын Анны Ильиничны, племянник пропавшего. Мы с Ариадной только что приехали.

Тут как раз вошли мама с тетей Лялей, а за спинами полицейских появилась Ариадна с чашкой в руке.

— А, вы родственник из Америки? Ариадна… дочь, прекрасно. Хохлов Алексей Геннадьевич, следственное управление (дальше следовала кириллическая аббревиатура, которую Сергей постарался запомнить, чтобы расшифровать на досуге) Московской области. Вы хорошо знакомы с вашим дядей?

— Лично не знаю, общались по вифону.

— Вчера вас здесь не было?

— Нет, я вообще здесь в первый раз.

— Можете сообщить что-то по поводу исчезновения вашего родственника?

— Нет, не думаю.

— Хорошо, спасибо. Господа, вот ваша техника, всех благодарим за понимание. Я хотел бы еще раз побеседовать с Ольгой Ильиничной и с Ариадной. А вы, господин Гаджиев, пожалуйста, оставайтесь здесь.

Печальный юноша, очевидно, тот самый компьютерщик Эдуард, покорно уселся за стол и стал смотреть, как присутствующие разбирают свои вифоны. Марина, недовольно изогнув рот подковкой, тут же принялась возить пальцем по экрану.

— Наталья Владимировна, — Вадим приподнялся, указывая ладонью на свободный стул.

— Спасибо, Вадим Павлович, мне нужно идти, — докторша покосилась на свое отражение в буфетном стекле, заправила за ухо прядку, выбившуюся из прически. Была бы симпатичной, если бы не выражение лица. То, что русские не считают нужным улыбаться собеседнику, — общее место, но она выглядела слишком мрачно даже для русской. Не горе, не тревога за пациента, а именно неприязнь или отвращение. — До свидания.

Вадим вышел ее проводить и сразу вернулся, как показалось Сергею, слегка смущенный. Следователь, тетя Ляля и Ариадна поднялись на второй этаж, компьютерный эксперт молча зашагал обратно в столовую. В руке он держал какой-то гаджет и не сводил с него глаз, будто на экранчике должно было появиться некое судьбоносное сообщение.

— Эди, что случилось? — спросила мама, когда наверху закрыли дверь.

— Он считает, я виноват. — Тенорок Эдуарда был чуть слышен.

— Вы? В чем?

— Он считает, ретранслятор подвис. И он говорит, это я сигнализацию вырубил.

Мама сделала большие глаза. Вадим, возившийся со своим вифоном, негромко кашлянул.

— Какой ретранслятор? — со склочными интонациями спросила Марина.

Эдуард поднял на нее страдальческий взгляд и слабо всплеснул руками, будто разгоняя дым.

— Нет, вы на меня не машите! Что за ретранслятор, что за сигнализация?

— «Умный дом», наверное? — включился в обсуждение Виталий. — Не осталось записи, кто входил, кто выходил, так?

Компьютерщик помотал головой, что могло означать и «нет, не в этом дело», и «не осталось, совсем не осталось». Потом встал и направился в столовую, где ходил эксперт со своим приборчиком. Сквозь дверную пленку слабо донесся его голос — кажется, он о чем-то спрашивал или оправдывался.

— Он еще и Гаджиев, — прошипела Марина. — Из этих?

— Он дагестанец, если ты это имела в виду, — флегматично отозвался Вадим.

— Так он кого угодно мог впустить! Не при маме будь сказано. Эту козу — как ее, Машу? — или своих родичей из аула, или еще каких-нибудь бандитов!

— Или всех сразу, — спокойно подвел итог Вадим.

— Нет, а что ты хихикаешь?! — тут же вскипела Марина. — У него отец пропал, а он хихикает! Вить? Нина Георгиевна?

— Правда, Вадим, тут дело серьезное, ты бы не шутил.

— Не думал шутить. Но если бы вошел целый аул, это бы незамеченным не осталось, как вы считаете?

— Да какой аул, — Нина Георгиевна уже давно собиралась что-то сказать, Сергей вспомнил, на чем их прервали, и повернулся к ней, выражая живейшее внимание. — Калитку он открыл!

— Марин, тетя Нина, но зачем? — мягко, словно уговаривая детей, спросил Вадим. — Есть же современные способы связи. Если все так, как вы говорите, почему этой Маше или Даше было нужно лично приходить или присылать человека? Чтобы сделать романтическую сцену в реале? Простите, это несерьезно. И зачем ему было отключать сигнализацию, а врагу лезть через забор, если он или сам отец могли врага просто впустить?

Нина Георгиевна отвернулась от него, всем видом показывая, что беседовать в таком тоне не намерена.

— Ну, или он мог скрыть, когда ушел дядя Паша, — Марина не собиралась сдаваться. — Отредактировать протокол или, вот именно, подвесить всю систему.

— А это зачем? Какая разница, полчаса туда-сюда.

— Не согласен с вами, — не выдержал Сергей. Если бы ему дали точное время, когда дядюшка вышел из калитки, он бы знал, что делать дальше.

— Хорошо, — сказал Вадим. — Но давайте рассуждать логически. Если человек вышел, если выход не отпечатался в протоколах «умного дома», и если система сбоила, подвисала, значит, время сбоя и есть то самое время. Ну, минуты вместо секунд, какая разница. Всего и толку, что парень попал под подозрение. И зачем бы он стал это делать нарочно? Я думаю, его обвиняют в халатности.

— А тут согласен, — рассеянно сказал Сергей. Так-то оно так, но если видеокамера во дворе тоже завязана на «смартхоум» и, соответственно, изображение за эти минуты пропало, — это могло быть важное изображение. Романтическая сцена или нет, но более занимательная, нежели просто одинокий человек в старой куртке, идущий к калитке.

Сергея поселили в мансарде под самой крышей, на третьем чердачном этаже. Свободных гостевых комнат не было: Нина Георгиевна занимала комнатку на первом этаже, за винтовой лестницей, Марина с Виталием, мама Сергея и Вадим жили на втором; Ариадну поместили там же, в родительской спальне, с тетей Лялей. Верхняя комнатка была просторная, с большим окном и двускатным потолком, обшитым деревянными планками, уютная, но холодная по зимнему времени. Столик с экраном имел какой-то странный разъем, а беспроводной связи не воспринимал вовсе, так что подключить к нему вифон не удалось. Еще наверху имелись тесная ванная комнатка и обширный чулан, откуда Сергей под руководством мамы выволок надувную кровать и нагреватель. В чулане пахло пылью, полынным маслом и меховыми воротниками, и чего там только не было. Полосатые выгоревшие шезлонги, сложенный разноцветный зонт с человека ростом, бумажные книги, древний, как в старых фильмах, компьютер или телевизор, коробки, коробки, коробки. На одной из коробок кто-то вывел зеленым маркером «игрушки». Интересно, от Ариадны они остались или, чем черт не шутит, от маленьких Паши и Нины…

Свистел насос, кровать обретала пышные формы, нагреватель, как артист на эстраде, вертелся вправо-влево, испуская струи тепла. Сергей подошел к окну, окаймленному снегом. Белый круг стола был едва заметен на белом фоне. Ленту уже сняли, и по дорожке ползал маленький уборщик, отчищая щетками розоватые плиты. Белобрысый Хохлов уехал и забрал ботов, но компьютерный эксперт все еще терзал Эдуарда в подвале.

«Умный дом», то есть смартхоум? Там дел на пять минут, и все трюки с замками и видеокамерами, на какие могут пуститься злоумышленники, давно известны. Если был сбой, ищи причины, а также, как верно было сказано, пиши в протокол время сбоя и пляши от него. Что за компьютеры у дядюшки, на обследование которых у эксперта уходит полный рабочий день? А для обслуживания требуется особый специалист, которого приглашают регулярно (Вадим сказал «компьютерщик отца»), которого немедленно позвали, когда дядя Паша исчез, и начали пугать…

Хорошо или плохо нарушать приватность? Мать убьет. А мы ей не скажем. И вообще, в серьезном деле не до церемоний.

Он вернулся в чулан. Точно: на полочке пластмассовый контейнер с надписью «копии счетов». Внутри оказались накопители, помеченные годами, позапрошлый — на последнем. Это действительно были счета: за электричество, за газ для готовки и отопления, за воду и канализацию, за Сеть… Характерная привычка русских — хранить экранные копии сообщений об оплате. Как ему объясняли, программное обеспечение коммунальных служб нередко ошибается по мелочам, и более чем в половине случаев — к выгоде государства, так что рачительные хозяева быстро привыкают все фиксировать сами.

Пять лет назад обитатели коттеджа стали платить за электричество больше, чем раньше. Намного больше. Поиск в Сети показал, что цены в последние годы по России хотя и менялись, но не столь резко.

Когда дядя Паша переехал на дачу и стал жить тут постоянно, даже зимой? Случайно не пять лет назад?

На том же накопителе оказался короткий видеоролик, для разнообразия — трехлетней давности. Формат был странноватый, но распознался. В окошке возникла гостиная и дядюшка на низком стульчике у печки, там же, где утром сидел Вадим. Изображение было рваное и красноватое, похоже, снимали «глазом» вифона.

— …Гимн в честь чумы? — Прекрасно! — Браво, браво! — сказали за кадром мужские незнакомые голоса. Дядя Паша встал, провел рукой по седым кудрям и торжественно начал:

Читал он хорошо, в классическом стиле, скандируя и возвышая голос в нужных местах. И сам хорош — благородно худощавый, ироническая складка у губ, голова поднята, будто он адресуется к невидимому слушателю позади всех и надо всеми. Интересно, среди гостей нет этой Маши? Хотя вряд ли… Судя по бряканью металла о фарфор, рядом с оператором кто-то ел, потом послышалось «ш-ш-ш», и бряканье стихло.

Последняя строчка диссонировала со школой Малого театра, вопрос был задан обычным, разговорным тоном. Удачная находка — у Сергея аж мурашки побежали по предплечьям, и вовсе не от холода. Но дальше все пошло как положено, вакхически-весело:

Чей-то смешок, клекотание вина, льющегося из бутылки. Сергей взглянул на таймер — времени в записи оставалось только-только дочитать стихотворение. Ладно, с этим все ясно, не до Пушкина сейчас. Надо еще посмотреть другой ролик — тот, который ему сбросила мама, датированный вчерашним вечером.

Посиделки вчера снимали любительской флай-камерой. Она, как понял Сергей, реяла над праздничным столом и в шесть объективов делала круговую панораму. При просмотре эту панораму можно было поворачивать стрелочками и видеть любое лицо в любой момент.

— Дорогие мои, спасибо вам всем. — Дядя Паша с высоким бокалом в руке, — раскраснелся, седые кудри вздыблены; поверх серого свитера повязан модный галстук, обозначая торжественность момента. — Спасибо, что навестили. Когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный… Ладно. Нинка! Наконец-то я тебя заполучил. Приезжай почаще, оставайся подольше…

Сергей нажал паузу и закрутил панораму, отыскивая Нину Георгиевну, но тут же отвлекся.

Этажом ниже разговаривали. Возле печной трубы, там, где она выходила из пола, было слышнее. Сергей узнал голос Марины — пронзительный, с характерными повышениями тона. Долгие паузы подсказывали, что она говорит по вифону.

Не к чести Сергея, он не колебался вообще. Бросился на колени, выдернул из своего вифона «длинное ухо» и положил на пол. Штучка была полицейская и в принципе запрещенная к использованию в частной жизни. Умный гаджет присосался к дереву, запустил щупальце между досками, и в наушник пошел звук.

— …Не могли бы подождать? Мы обещаем… Послушай, у меня изменились обстоятельства. Муж моей мамы пропал, уже завели дело… Понимаешь, если его нет в живых, а на это очень похоже, мама его наследница… Да. Да. Сразу же, как смогу… Ну это уже ваше дело, насколько вы заинтересованы!…Спасибо. И вам.

Марина коротко выругалась и замолчала. Сергей поднялся и, стараясь ступать на всю ногу, чтобы не скрипнули доски, пошел к лестнице.

На втором этаже никого не было, или же все молча сидели по комнатам. Гостиная внизу тоже опустела: в печи потрескивали дрова, за окном кружились снежинки, но тучи редели, и небо наливалось светом. Сергей прошел в столовую, она же кухня. Что тут проверял компьютерщик? Все как у людей: массивный обеденный стол с лакированными ножками-бутылочками, хозяйственный стол с бытовой техникой, на стене над ним висят разделочные доски и прочие поварешки, на потолке вентиляционные трубы, в углах всякие полезные вещи вроде противопожарного датчика дыма и сетевого ретранслятора… Сергей прислушался, не идет ли кто, пододвинул табуретку и влез на нее. Ретранслятор был дорогой, мощный, приспособленный для перекачивания больших объемов информации.

Он постарался припомнить, как звучали шаги, перед тем как следователь, эксперт и Эд с Натальей Владимировной вошли в гостиную. Припомнил и повернул налево. Там оказалась лесенка, ведущая вниз, и незапертая дверь.

В подвале было светлее, чем наверху, — светился весь потолок. Сергей уже не удивился, увидев стеллажи с компьютерным железом. Какой к чертям «смартхоум», тут небольшой аналитический центр… За стеллажами бубнили о каких-то протоколах, о том, что какое-то время совпадает или не совпадает… Обойдя стеллажи, Сергей увидел двоих за терминалом: Эд обернулся к нему с непонятной отчаянной надеждой, а усатый эксперт сказал «здравствуйте», причем Сергею явственно послышалось «зачем приперся?»

— Прошу прощения, тут где-то должен быть чулан. Мне сказали взять одеяло, в мансарде холодно.

— Тут барышня уже искала чулан, — неприветливо сообщил эксперт. — Это точно не здесь, посмотрите наверху.

— Барышня?

— Вы нам мешаете, до свидания.

Не слишком любезно, но заслуженно, сам бы в процессе работы ответил постороннему примерно так. Согласно нормам московского этикета, Марину можно было назвать барышней. Маму с тетей — уже нет, и конечно, не Нину Георгиевну, а Марину вполне…

Нина Георгиевна, легка на помине, оказалась на кухне — наливала себе чай из заварочного чайника. Рядом стояло блюдечко с яблочными чипсами, диетический перекус разумной женщины. Значит, подробный осмотр ретранслятора придется отложить. А с другой стороны, есть вещи и поважнее.

— Нина Георгиевна, вы как себя чувствуете?

Она взглянула на него слегка удивленно — в точности так смотрел дядюшка поверх своих узеньких очков.

— Спасибо, Сережа, я в порядке. Конечно, в расстроенных чувствах, но не как Лялечка. Должен же кто-то сохранять присутствие духа.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Чем тут поможешь, — грубовато ответила старая дама, но улыбнулась. Сергей тут же налил и себе чаю, включил тостер и присел напротив. — Если бы люди вели себя как следует… но этого мы с вами обеспечить не можем, верно?

— Вы про дядю Пашу?

— И про него тоже. Сереженька, мужчине пятьдесят три года, как можно быть таким дураком, не понимаю. Не все люди хорошие, не всем можно верить, это раз. И надо уметь ценить то, что дает тебе жизнь, это два. Собственный дом, любящая жена, прекрасная дочка. Что имеем, не храним, потерявши плачем.

Она покачала головой так сурово, будто это Сергей голышом убежал от любящей жены. Была ли семья у самой Нины Георгиевны? Кажется, нет, ни семьи, ни детей, свободная женщина лет шестидесяти, университетский профессор в отставке. И собственного коттеджа, наверное, нет.

— Я все время думаю про Алю, — признался он. — Она так испугалась.

— Вот и я не понимаю, как можно было не пожалеть девочку, — при этих словах Нина Георгиевна оглянулась через плечо, и Сергей ощутил знакомый импульс, будто внутренние часы высветили напоминалку. Свидетелю есть что сказать, и он скажет, если правильно спросить.

— Мне казалось, дядя Паша очень ее любит, — на пробу произнес он.

— Мне тоже так казалось, — она отхлебнула из чашки и снова покачала головой, скорбно поджав губы.

— Как же он мог не оставить сообщения?

— А я вот думаю, он сказал кому-то. И этот кто-то знает, но молчит.

— Кто, по-вашему?

— Точно я не знаю, но думаю на этого Гаджиева.

— А он здесь был и вчера? (Нина Геннадьевна значительно наклонила голову.) Вы считаете, он знает, где дядя?

Еще кивок.

— Почему?

— Я видела следы утром.

— Что за следы?

— Следы от поленницы за домом — слева от входа, Паша туда за дровами ходил. Следы вели оттуда, мимо двери и через двор к калитке. Шли двое. Я еще подумала: кто это уехал так рано?

— Рано?

— Было восемь утра, полдевятого. — Заметив его удивление, Нина Георгиевна пояснила: — Я по утрам бегаю на лыжах, здесь лыжня у леса, в поселке многие катаются. Так вот, возвращаюсь, а тут следы. А как раз шел снежок, все, что вчера натоптали, замел. Эти следы были свежие.

— От какой обуви, не заметили? — привычно спросил Сергей.

— От валенок, мы тут все по двору ходим в валенках. И те, и другие следы от валенок. Значит, Пашка так в валенках и ушел…

Валенки. Безразмерная обувь, округлая подошва, и сверху еще присыпало рыхлым снежком. Сумели боты найти эти пятна плотности или нет?..

— Да, и при этом двое шли к калитке, и потом один вернулся. Уже по дорожке, от калитки к дверям.

Двое прошли к калитке, один ушел, один вернулся. Наутро в доме были все, кроме дяди. Значит, кто-то из тех, кто остался в доме, его проводил. Если исключить вариант с таинственным пришельцем, скрывающимся в котельной и не найденным опергруппой, остаются мама, тетя Ляля, Марина и Виталий, Вадим, Эдуард. И сама Нина Георгиевна, не будем забывать об этом варианте, кстати, разговоры о следах могут быть и враньем…

— Но причем тут тогда сигнализация? — спросил он. — Калитку изнутри мог открыть любой из тех, кто был в доме, и сигнализацию отключать не потребовалось бы.

— А это вообще ни при чем. Я теперь вспомнила: вчера сработала пожарная сигнализация, ее выключили и, наверное, потом забыли включить. Вот полиция и прицепилась не к тому, к чему надо.

— А вы никому не сказали про следы?

— Почему же, сказала этому, — Нина Георгиевна хлопнула себя правой рукой по левому плечу, обозначив погон. — Надеюсь, он все правильно записал. Ни Ляле, ни Маринке с Вадькой не сказала.

— Вы предполагаете, кто-то из них может быть замешан?

— Хм… Насчет мадам Югановой не удивлюсь. Она Пашу никогда не любила, а деньги ей нужны. Ляля ей даст любую сумму, родная кровь. И смотрите, как она показывает свою нелюбовь к этому Эдуарду, прямо вся шипит. Демонстративно.

— А тогда почему вы считаете, что замешан Эдуард? Могли быть и ее следы во дворе.

Собеседница посмотрела на него с сожалением.

— Потому что Пашка ее тоже не любит, и есть за что. Да хоть бы и любил, не стал бы он с дочкой жены от первого брака обсуждать интимные секреты. С мужем ее тем более не стал бы. А этот Эдуард ему как родной, он часами с ним сидит за компьютером, смеются что-то, никого не пускают. Может, его Звягинцева подкупила, а может, и Маринка. А может, они обе в сговоре.

— Как насчет Вадима?

— А ему нет смысла отца втягивать в развод, — по быстроте ответа видно было, что над этим Нина Георгиевна уже подумала. — Он на этом потеряет. Если бы он узнал, он бы не провожал его, а удерживал. Вот ему бы я сказала, но вы видели, Сереженька, как он со мной разговаривает. И вы ему не говорите, пожалуйста.

— А нам с мамой вы доверяете? — Сергей выдал самую обаятельную свою улыбку.

— Представьте, доверяю, — она тоже улыбнулась, но продолжила серьезно. — Вы оба недавно приехали, материальной заинтересованности у вас никакой, а чтобы Аня предала сестру просто так, по бабской злобе, я не верю. Не такой она человек.

Все верно, думал Сергей, возвращая комплименты. Если причина на самом деле в женщине. А это-то пока и неочевидно…

Посмотреть ролик опять не вышло: постучалась мама и велела сопроводить ее в поселковый супермаркет. Доставку продуктов на сегодня никто не заказал, нужно было что-нибудь выбрать к обеду, а делать это с вифона доктор Островски не хотела, не доверяя российским презентациям товара.

— Пельмени — это только с мясом, — поучала мама, пока они шли вдоль снежных насыпей, мерцающих солнечными искрами. — С любой другой начинкой — вареники. Запоминай, чтоб не опозориться. На мужчин возьмем пельменей, Ляльке вареников с вишней, она их любит, может, поест, на нее страшно смотреть. Нина Георгиевна вегетарианка, ей с картошкой и грибами…

Супермаркет оказался вполне столичного вида, с быстрой выдачей. Переложив пакеты из корзины в машину доставки, Сергей взял маму под руку.

— Пойдем, посидим в кафе.

— Ты что? А обед?

— Мам, дома, кроме тети Ляли, две взрослых женщины и Алька, найдется кому посолить и бросить в кипяток. А мы по кофейку. Хочешь, угощу тебя ристретто?

— Тут нет ристретто.

— Кто сказал «нет»? Квадратик справа, расширенное меню, все как у нас. Давай. Взрослый преуспевающий сын платит.

Доктор Анна Островски внимательно взглянула на преуспевающего сына. Действительно, они были очень похожи.

— Ну, говори, чего тебе надо.

— Мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснила: чего я не знаю про дядю Пашу?

Мама фыркнула. Взяла из ниши на столике кофе и кувшинчик со сливками, бросила обратно капсулу с сахаром и только потом ответила.

— Про дядю Пашу ты не знаешь много такого, чего тебе не следует знать. Что тебя интересует?

— Например, почему полиция приехала сразу.

— Тебе это не нравится?:

— Нет, я просто не понимаю: в России дело о пропаже взрослого человека всегда возбуждают через часы после факта пропажи?

— Почему нет? Думаешь, только в Америке соблюдают закон?

— Но, значит, есть веские причины полагать, что он не сам ушел, по собственной воле?

— Нет причин полагать, что он мог уйти без вещей и одежды, никому ничего не сказав, и бесследно исчезнуть. По закону этого достаточно.

— Он мог сесть в машину. Но ладно, допустим. А почему тетя Ляля так убивается… как по покойнику?

— Типун тебе на язык. У нее муж пропал.

— Пропал — не умер. У нее же такой вид, будто случилось непоправимое.

— Психолог ты мой полицейский, — снисходительно сказала мама. — Она любит его.

Кажется, тайна охранялась строже, чем он думал. Сергей взял свой кофе и заговорил сам.

— Хорошо. Тогда я расскажу, что я знаю. Павел Георгиевич переехал на дачу пять лет назад и с тех пор жил тут практически безвыездно. Тетя Ляля ездит и в Москву, и у тебя в гостях была, он — нет. Даже когда Ариадну награждали за победу на олимпиаде, не приехал на церемонию. Тогда же, пять лет назад, в подвале установили компьютерное обеспечение, нестандартное, энергоемкое и далеко-далеко за пределами бытовых нужд… Только не спорь, я его видел. Это не «смартхоум», это нечто намного более сложное. К оборудованию следствие проявляет живой интерес, как и к дядиному компьютерщику. Который, кстати, вчера был на дне рождения, куда пригласили только близких родственников.

— А по-твоему, его надо было выставить? — не выдержала мама. — Мы на стол накрываем, а вы идите себе, вы обслуживающий персонал, а у нас семейный праздник? Милый, в Москве приличные люди так не поступают.

— А потом он остался ночевать.

— Да, а что такого? Он и раньше тут ночевал, когда они с Пашей засиживались.

— В подвале.

— В подвале, а что тебя так волнует?!

— Нет, ничего. Идем дальше. После дня рождения дядя внезапно уходит из дома. И не исключено, что при сем присутствовал кто-то. Кто-то из своих. Проводил хозяина и теперь молчит. — И Сергей рассказал о следах.

Рассказ на маму подействовал. Она допила кофе залпом, забыв про сливки, и сжала губы.

— Ты не предполагаешь, кто это мог быть?

— Нет. Нет. Проснулась я не рано, к окну не подходила.

— Шагов не слышала?

— Слышала. Кто-то ходил в ванную, она рядом со мной, потом спускался по лестнице, я подумала — Паша за дровами… Вот теперь мне кажется, что я слышала еще чьи-то шаги, как будто кто-то потом спустился за ним.

— Но если Эдуард ночевал в подвале, то, значит, это не он?

— Я не уверена даже, что это были шаги на лестнице. Кто же знал, что надо было прислушиваться. Может быть, Нина внизу ходила со своими лыжами. Теперь говори, к чему ты клонишь.

— Я думаю, Павел Георгиевич занимался чем-то опасным, — сказал Сергей. — Надеюсь, что это не криминал, а секретные исследования… хотя, если подумать, одно другого стоит. Я также думаю, что кто-то заинтересован в том, чтобы эти его занятия прервать. А кто-то из тех, кто сейчас будет есть пельмени и вареники, вошел в долю. При любом варианте дело очень нехорошее. Если ты что-то знаешь, скажи мне, пожалуйста.

Мама опустила глаза, пальцы ее крутили ложку из мягкого пластика, скатывая в трубочку.

— Если я тебе не скажу, ты будешь и дальше болтать об этом, пока не дойдет до Альки, — наконец сказала она. Сергей промолчал. — Ну ладно. Но это не должно пойти дальше.

— Мамочка, ты не представляешь, сколько страшных тайн хранится в этой голове.

Она не улыбнулась в ответ.

— У Паши болезнь Чена, вторая стадия. Нейродегенерация по типу Альцгеймера.

— Ч-что? В каком смысле?

Чего угодно он ожидал, но не этого.

— Мам, я не понимаю, как это — вторая стадия? Я же видел его записи, интервью «Науке-Пресс»! Говорил с ним по вифону! Абсолютно нормальный человек, речь, память, контакт с собеседником. Стихи читает…

Мама кивала в такт его аргументам.

— Да-а, стихи наизусть, печку топит и даже пишет обзорные статьи. Ты знаешь, что такое когнитивный протез?

— Эти штучки, которые склеротики носят на висках? Знаю, конечно. Кстати, память идеальная становится, лучше, чем у здоровых, хотел бы я в каждом деле иметь по такому свидетелю. Но ведь у дяди Паши их нет?

— Штучек на висках нет, — подтвердила мама, — а электродная сетка под скальпом есть. Обычно у пациентов бывают видны антенны — такие блестящие волоски, — но не в Пашкиной гриве. Управляющую часть ты видел в подвале. Когда процесс охватывает обширные зоны коры, штучками не обойтись. Ретрансляторы и точки доступа в доме на стенах и потолке, плюс несколько снаружи, во дворе. Пашин когнитивный протез — весь коттедж. Пока он дома, его мозг работает нормально.

Сергей потряс головой.

— Мам, еще раз, с начала, для альтернативно умных. Что с ним, зачем электроды, антенны?

Мама вздохнула и заговорила, глядя перед собой.

— Хорошо, сначала. Болезнь Чена — коннектопатия. Нервные клетки не погибают, но идет дегенерация синапсов, контактов между ними. Разрушаются связи между участками коры. Если не лечить, результат тот же: распад личности, превращение в человекообразный овощ. Но в отличие от многих других нейродегенеративных заболеваний, коннектопатии поддаются аппаратной коррекции. Если принимать сигналы от одних зон и перенаправлять их на другие, то мозг работает нормально.

— Так. А компьютер зачем?

— Сережка! — мама усмехнулась. — Ты думаешь, достаточно протянуть проволочки вместо нервных окончаний? Если повреждения обширные, выход по входу рассчитать не так просто, для пересчета паттернов активности нужны специальные программы, вычислительные мощности. Это сделали ребята из Питера, они публикуются помаленьку. Я читала — не совсем моя область, но высокий класс, безотносительно к тому, что это Лялькин муж. Нехорошо так говорить, а небось, ждут не дождутся, когда Паши не станет и можно будет раскрыть анонимность пациента. Знаменитый физик после страшного диагноза прожил полностью сохранным… Что? Что ты на меня так уставился?

— Ждут не дождутся?

Мама всплеснула руками.

— Это у тебя вместо башки полицейский компьютер, — перегнувшись через столик, она постучала Сергея пальцем по лбу. — Даже и не думай! Я с ними пересекалась. Они врачи. Сперва врачи, а потом уже грантодержатели.

— Хм-м…

— Ладно, вот тебе аргумент в твоем вкусе: ни один ученый не прервет уникальный эксперимент, потому что чем дольше он идет и благополучнее закончится, тем больше им славы. Возможно, их бы устроило, если бы Пашка умер от язвы, пневмонии, с лестницы бы упал — от чего-то совсем не связанного с мозгами. Но похищать его они бы не стали, даже если бы им понадобилась суперсрочная пиар-кампания. Результат будет такой, что пиар-кампания не получится.

— Какой будет результат?

— При выходе из поля немедленное ослабление рассудка, говоря по-простому. Может быть, не овощ, но младенец или… в общем, мало веселого. А с течением времени вероятны необратимые повреждения, которые уже нельзя скорректировать.

— Через какое время?

— Точно не скажу. Попробуй узнать, я при Ляльке не могу. Сама она, наверное, знает, но я боюсь ее спрашивать.

— М-да, вот тебе и ни фига себе, — Сергей машинально повторил Алькино выражение. — Я должен это обдумать… Погоди, еще вопрос: кто об этом знает? О болезни, о когнитивном протезе?

— Лялька знает. Я знаю — она мне позвонила сразу, как поставили диагноз. Вадим. Эд, естественно, — это его работа. Наташа Лебедева, наблюдающий врач, очень милая женщина, ты ее видел. Врачи, нейрофизиологи, нейрокомпьютерщики — участники проекта, но все они в Санкт-Петербурге. Двое Пашиных друзей, один, кстати, живет тут, в поселке. Больше никто, по идее, не знает. И не должен знать.

— Так. А в чем обвиняют Эдуарда?

— А ты как думаешь?! Паша не ушел бы из дома добровольно, Нинины сказочки про женщину — ерунда. Нет таких причин, которые могли бы его заставить. Значит, связь оборвалась. После чего этот гад просто взял его за руку и…

— И вывел из калитки, там дядю Пашу кто-то встретил и увез, а этот вернулся, — закончил Сергей.

Вот почему у всех собирали вифоны. Сообщник.

— Но прервать передачу мог кто угодно. Эти точки доступа даже я приметил, и большого ума тут не требуется, в Сети полно пошаговых инструкций… Или они как-то защищены?

— Насколько я знаю, нет. Только частота другая, чем у нормальных бытовых устройств, и мощность побольше, чтобы стены не глушили — ты видел, дом деревянный. Дело в другом. Если комп перестает принимать сигналы от мозга, он должен включить сигнал тревоги. В подвале и у Ляли на браслете — заметил, она его и сейчас не снимает? Незаметно выйти из зоны приема Паша не мог.

— А, так вот что за сигнализация! — Сергей стукнул себя по лбу. — Ретранслятор подвис, и сигнализация не сработала… Если она не сработала, тогда плохи дела Эдуарда. Но ты все равно думаешь, что он не виноват?

Никогда раньше мама на него так не смотрела, но этот взгляд был ему знаком. Так смотрят свидетели, когда расскажут все, в ожидании немедленного торжества справедливости.

— Я не знаю. Мне казалось, он Пашку по-своему любил. И потом…

— Что потом?

— Нет, я понимаю, это не аргумент, но представь себе — по сути, он пять лет занимался техническим обслуживанием его мозга. Нельзя же предать человека, который так от тебя зависит?.. Ну хорошо, я не разбираюсь в вашим детективных делах, сужу по книжкам. Но ведь в книжках самый подозрительный не бывает виноват? Не идиот же он?

— Не идиот. Но в жизни бывает по-разному. Например, он мог взять всю вину на себя, а кто-то ему что-то за это обещал…

Кто-то. Сестра, родной сын, дочка жены, ее муж… Милая картина. Теперь понятно, почему доктор Наташа после беседы со следователем вышла такая злая.

— А тетя Ляля? Она подозревает кого-нибудь?

— Она думает, что это Нина. Знаешь, одинокие женщины, которые ни от кого не зависят и всего добились сами… Мне кажется, она завидовала младшему брату. Ну не то чтобы завидовала, но считала, что ему повезло не по заслугам.

— Но не до такой же степени, чтобы…

— Все может быть.

Чердачная комната прогрелась, и резиновая шкура кровати уже не была ледяной, как сугроб. Можно лечь и уставиться в потолок, где, кстати, тоже прикреплена точка доступа. Мало ли, вдруг хозяину захочется слазить в чулан, посмотреть детские игрушки, какие-нибудь бумажные книги, старые керосиновые лампы… Что же, ведь веком раньше многие люди не имели возможности покинуть дом или больничную палату, и Сети не было. А тут можно даже выйти во двор весенним вечером, увидеть сосну, цветущие яблони. Тысячи сигналов, цифровой образ сосны, яблони, светлого неба невидимыми молниями срываются с металлических волосков в седой шевелюре, и несутся в дом, в подвал, а там расчетные программы работают, и сигнал летит назад, к хозяину, возвращает слова «сосна» и «яблоня», «иглы» и «бутоны», воспоминание о других вечерах и вёснах…

Отставить эмоции, Островски. Этические и эстетические аспекты обдумаем потом. После того, как найдем дядю Пашу.

…За обедом тетя Ляля тихим невыразительным голосом попросила всех задержаться до завтра, благо день выходной, и не оставлять ее. Говорила она почти умоляюще и не оставила гостям возможности отказаться. Вадим сразу заверил, что и не собирался ехать сегодня, и в понедельник после работы может вернуться сюда. Нина Георгиевна сказала, что Ляля слишком трагично все воспринимает, но лично она, как пенсионерка, никуда не торопится, и если ее присутствие не обременит… Виталий и Марина выглядели недовольными, но промолчали.

После обеда мама шепнула ему, чтобы он зашел к тете в комнату. Альку сестрички выгнали без особой деликатности.

— Сереженька, я рада, что Аня тебе все рассказала. — Тетя Ляля говорила, будто боролась со сном, да, наверное, так и было — сестра и дочь напоили ее всякими травками. — Ты детектив, найди мне того, кто это сделал. Того или ту, как у вас в Америке говорят. Можешь убить, если придется. Ты убивал там, у себя на службе?.. Не отвечай. Только пусть она отдаст Пашу, нельзя же так, это мерзко. Заставь ее рассказать…

Тетя Ляля в самом деле была уверена, что похищение устроила Нина Георгиевна. Версия как версия, ничем не хуже остальных.

Возможные мотивы. Деньги? Идентификатор у дядюшки был, был и доступ к счетам — мама еще раньше обмолвилась, что он самостоятельно делал заказы по Сети, да и прожил ведь он один тот месяц, когда тетя Ляля гостила у мамы. И уж наверное, не было такого ограничения, чтобы идентификатор действовал только на одном компьютере, коль скоро открытой информации о недееспособности владельца нет… Хотя чепуха: теперь-то, когда дядюшка в розыске, его чипом не снимешь ни цента, то есть ни копейки. Да и как он будет выполнять подтверждение, если он не в разуме?

А если похитители не знали о его болезни? Подвели к калитке обманом, или же он подошел сам (не торопимся верить истории о следах двух человек, пожилая дама явно недолюбливает многих родственников, если не сама она участница этого дела). Звонок из службы доставки, от соседа, от друга, поговорить на минуту, а там скрутили, увезли, на соседней улице получили сюрприз, перепугались… Нет, не сходится. Если бы они не знали, то не отключили бы тревожную сигнализацию.

Другой способ получения денег — наследство, если дядюшка будет найден мертвым или окончательно недееспособным. Кто может быть упомянут в завещании? Тетя Ляля, Алька, Вадим, Нина Георгиевна. Марина с супругом — вряд ли, но Марине, как верно заметила тетушка, даст денег мать. Итого — все присутствующие, кроме мамы и Эдуарда. Эдуарду финансовой выгоды от смерти Павла Георгиевича вроде бы нет — скорее всего, наоборот, работа у него престижная и хорошо оплачиваемая.

Насколько деньги были нужны каждому из родственников? Это можно было вычислить, используя открытые сетевые источники, и Сергей этим занялся. Финансовое положение Вадима подозрений не вызывало — он был инженером-конструктором в частной космической компании, явно пользовался авторитетом в профессиональном сообществе. Тетя Нина, вероятно, была небогата, но имела квартиру, профессорскую пенсию и бесплатную медицинскую страховку. Насколько можно было судить по темам бесед в Сети, денежные вопросы ее не волновали. А вот о Виталии и Марине Югановых этого сказать было нельзя. Сергей теперь понимал, что за разговор он подслушал.

Далее: возможности. Они как будто имеются у всех. Эдуард мог просто вырубить передачу, сигнализацию, а заодно и видеокамеру, вывести дядю Пашу и спокойно вернуться. Но то же самое мог сделать и любой, кто был в курсе. А быть в курсе мог и тот, кто прикидывается незнающим.

И еще один момент: сообщник или сообщники. Кто-то должен был увезти дядюшку отсюда. Скорее, именно увезти, а не увести за руку, рискуя попасться на глаза свидетелям, — улица освещена фонарями. А значит, тот, кто затеял похищение, должен был дать знать сообщнику, что можно подъезжать…

Ладно, об этом думать рано. А взглянем-ка мы на точки доступа.

В воздухе пахло снегом и печным дымом. Было удивительно тихо, шоссе вдалеке гудело на грани слышимости. Небо стало ясным, и пуховая пелена, укрывшая лужайку и сугробы вокруг нее, сквозила розоватым светом. По сосновому стволу вниз головой сбежала белка в серой шубке с красными отворотами, замерла на такой высоте, чтобы рукой ее не достать. Смешные выпуклые глазки оглядели Сергея: какой пришел человек, из тех ли, что подают белкам семечки на ладони, или, наоборот, он сам может белку схватить и съесть? Не увидев подачки, приняла вторую версию как рабочую — развернулась легким прыжком и дунула вверх.

Сергей прошелся по дорожке вдоль дома. Точка доступа во дворе была не одна: только на стене раз, два, три… Он поднял вифон и включил зум. Нет, это видеокамера. Две точки, а за углом еще три и четыре. Расположены на высоте не менее трех метров от земли, незаметно к ним не подобраться. Да еще ко всем. А если вырубить одну, остается риск, что жертва войдет в зону действия другой и очнется…

Он вывел на экран план дома. Поставил точки, задал вокруг них круги. Побрел по дорожке, глядя себе в руку, и вдруг услышал голоса.

— …А какие модули для этого нужны?

— Давайте посмотрим, Алечка. Какие модули для этого вам нужны?

— Вы хотите, чтобы я сказала?! Ксо! Ну ладно, сейчас подумаю…

Говорили на лужайке за кустами. Эдуард и Аля забрались с ногами на заснеженную скамейку и сидели на ее спинке. На Ариадне была круглая шапочка из рыжего полимерного меха, и она в кои веки походила на хорошенькую девочку, а не на беспризорника после вошебойки. Оранжевая мягкая куртка тоже очень ей шла. А вот Эдуардова пунцовая «африканка», блестевшая, будто ломаное стекло, рядом выглядела странно. Айтишник, способный управлять человеческим мозгом, даже знать не должен, где продается такая дешевка, — одежду эконом-класса покупают в эконом-местах. Отрыл здесь, в каком-нибудь чулане?.. Однако Сергей припомнил, что и брюки, и теплая рубаха Эдуарда выглядели дешево. Настолько же, насколько дорого одевались супруги Югановы, — на грани приличия.

Но теперь он был куда менее несчастным. Ариадна, водя пальцем по экранчику, что-то говорила о библиотеках функций, о срезах и списках, — ей явно нравилось, что ее слушает настоящий взрослый. А Эдуард и в самом деле слушал, внимательно и серьезно. И еще это расстояние между ними, будто невидимая стена, в которую упираются его плечо и локоть.

Сергей осторожно отступил назад и вернулся в дом.

Кухня и столовая были пусты. Сергей обошел помещения, поднял глаза на ретранслятор. Этот, должно быть, обслуживает ближайшие точки доступа в помещениях, а также во дворе, по ту сторону стены. Если вмешательство было не программное, то лучшей мишени не найти. Этот и еще тот, что в холле.

Антенна — горизонтальный стерженек длиной в мизинец. Дел на секунду: как только хозяин выйдет во двор, взять кусок металлической фольги, облепить антенну, слегка обмять, чтобы держалась… Кстати, вон и она, фольга для запекания, рулон висит над плитой. Край оборван ровно, но это ни о чем не говорит. А вот если скомканную металлическую фольгу второпях срывали с антенны…

Он снова влез на табуретку, включил в вифоне фонарик, в объективе макро. Балансируя на цыпочках, осмотрел серый стерженек. Слабый пыльно-жировой налет, засохшая бурая капля. Свежих царапин нет. Несвежих, впрочем, тоже.

Едем дальше. Здесь у нас кухонные приборы, которыми может пользоваться любой желающий. Увы, Сергей мало разбирался в кухонной технике. Старинный механический измельчитель для пряностей. Кофе-машина. Кухонный комбайн… Ха!

Серый ящик с дверцей на полке, в метре наискосок вниз от ретранслятора. Микроволновая печь. Старая модель, без дополнительных функций, бутерброд разогреть.

Как раз то, что нужно хозяину дома, который встал затопить печь и не хочет беспокоить женщин.

Сергею представился дядя Паша в меховой безрукавке, как он выходит в темную кухню, ранним зимним утром, похожим на ночь. Включает лампочку над столом, тыкает пальцем в кнопку кофеварки, вытаскивает из пакета ломоть хлеба, кладет на него кружочек колбасы, квадратик сыра, и вот на этой стеклянной тарелке ставит в серый ящик, защелкивает дверцу, поворачивает таймер, и дальше — пустота, бессмысленный взгляд в одну точку, и кто-то протягивает руку из-за спины, поворачивает таймер на полчаса… Бутерброд сгорит.

Ладно, можно без драматизма. Кто-то дожидается, пока дядя Паша выйдет во двор, и включает микроволновку. Предварительно повредив защитный слой, или, скажем, уплотнитель под дверцей, чтобы выпустить излучение.

Повреждений не обнаружилось. Зато блокировка включения с открытой дверцей тут совсем примитивная. Если сунуть зубочистки сюда и сюда…

— Что вы ищете?

Виталий смотрел на него поджав губы, как какой-нибудь английский герцог на лакея, ворующего марочный портвейн.

— Интересный прибор, — Сергей лучезарно, на американский манер улыбнулся. — Никогда раньше не видел. Микроволновка, так, кажется?

— Конечно, не видели. В Америке на кухнях только суперботы.

— Я вас не понял? — Вежливый способ сказать «парень, мне не нравится, как ты разговариваешь».

Виталий сел за стол. Держался он прямо, будто аршин проглотил, и лицо у него было недовольное.

— Я нашел информацию о вас в Сети, — сообщил он. — Вы полицейский.

— Информация, которую вы нашли, устарела, — в тон ему ответил Сергей. — Я частный детектив. В этом нет ничего особенного, у многих есть профессия и место работы.

Щека у Виталия дернулась.

— Я видел, как вы бродили вокруг дома, и вот что хочу вам сказать. Не надо устраивать тут игры в Шерлока Холмса. У матери моей жены большое горе, и нам не нужны самозваные сыщики. Следствие ведет местная полиция, вас это дело ни в коей мере не касается.

— Уж будто? — Сергей сел напротив и прищурился ему в лицо. — А ничего, что мать вашей жены — это сестра моей мамы?

— Тем более могли бы пожалеть ее и вести себя прилично, не вынюхивать тут… не знаю что.

— Я очень жалею тетю Лялю, — сказал Сергей.

— Проявляйте свою жалость как-нибудь иначе!

— Странный разговор у нас с вами получается, — Сергей пододвинул себе корзинку с печеньем. — Вы решили, что я пытаюсь вести расследование собственными силами. Только потому, что я гулял во дворе, а потом открыл дверцу печки. Вы так уверены, что тут есть что вынюхивать? (Виталий промолчал.) Признаюсь, я не вижу ничего невероятного в том, о чем говорила Нина Георгиевна — ну, про все эти поздние любови… Печальная ситуация, неловкая, но более чем возможная. А у вас другое мнение?

— Не пытайтесь сбить меня с толку! — Виталий покраснел, возможно, ему было жарко в пуловере. — Видел я, как вы гуляли, — через каждые три шага целились вифоном в дом. Я прошу вас это прекратить.

— Хорошо, — со всей доступной ему кротостью ответил Сергей. — Считайте, что уже прекратил.

Искать информацию в Сети он мог бы поучить Виталия. Уже полчаса как он знал, что Максим Витальевич Юганов учится на втором курсе колледжа «Заречье-Инновация». На платном отделении. В отличие от Ариадны, победителем олимпиад он не был. Знал Сергей также, в какие суммы это обходится любящим родителям — Кембридж, хоть британский, хоть тот, что в штате Массачусетс, вышел бы дешевле. И еще примечательный факт: хотя Виталий Степанович Юганов в своем блоге фигурировал как топ-менеджер некоей крупной компании (и судя по всему, действительно был им), в актуальном списке сотрудников на сайте компании он не числился. Не лучшая ситуация для получения кредита на элитное образование.

— Извините, я еще хотел спросить: вон та штучка на стене — она зачем? Какие-то проблемы с Сетью?

Виталий скосил глаза на стену.

— Где?.. Не знаю, — кисло сказал он. — У меня все ловится. Это, может быть, от старого времени осталось, когда сигнал был слабый… хотя не знаю. Вам не все равно?

Что ж, реакция выглядит правильной: если бы он сразу понял, какая штучка и почему я спрашиваю, не искал бы ее глазами. К тому же разъярился, начал бы снова требовать, чтобы я прекратил вынюхивать, или, наоборот, сыграл бы безразличие. Но так сыграть вялое раздражение от американского родича и его дурацких вопросов…

Кто-то спустился по лестнице, и через минуту в кухню вошел Вадим.

— Привет всем. Как насчет по пятьдесят, пока наши дамы у себя? Я что-то неважно себя чувствую.

Он и выглядел неважно, под глазами набрякли мешки, и движения замедлились, словно после тяжелой работы. Этому спокойному ироничному человеку было скверно, и ему не с кем было поговорить о случившемся. По-настоящему поговорить, с кем-то, кто знает их маленькую семейную тайну.

— Хорошая мысль! — сказал Сергей. — А есть?

— А как же не быть, — Вадим взял из холодильника монументальную бутыль с сине-радужной этикеткой и упаковку колбасы. — Вот, доставайте, хлебушек там, а я посуду возьму.

Сергей порезал скобками мягкий ржаной хлеб, ножом изобразил перекрестье на кругах колбасы. Унылая физиономия Виталия просветлела. Вадим в это время рылся на полке буфета — вытащил стаканчики, придирчиво заглянул в них, поставил обратно и взял другие. Судя по тяжести и маслянистому блеску, серебряные, украшенные графитово-черным орнаментом, и на ножках с подставками, словно маленькие кубки. Точно, серебро, — Сергей сразу почувствовал пальцами холод, когда взял наполненную рюмку.

— За отца, чтоб он скорей вернулся, — сказал Вадим. Сергей и Виталий мужественным бормотанием подтвердили тост.

— Интересные стопочки.

— Кубачи, — непонятно пояснил Вадим. — Папа говорит, из них водка вкуснее.

— Павел Георгиевич увлекался дагестанской культурой, — заметил Виталий. — Возможно, зря.

Рука Вадима, лежащая на столе, сжалась в кулак.

— Папа не увлекается дагестанской культурой, — говорил он спокойно, лишь слегка выделил голосом глагол в настоящем времени, и даже сквозь заросли бороды было видно, как побагровела у него шея. — Он ценит по достоинству и вещи, и людей.

— Вадь, извини, если чем-то обидел, — Виталий говорил со злорадной офисной вежливостью, больше свойственной женщинам, — но разве ты сам не видишь, что произошло? Или ты думаешь, что этот ваш Гаджиев тут был ни при чем? «Умный дом» и все прочее…

— Да что вы прицепились к «умному дому»? Тебе будет любопытно узнать, что «умный дом» работал как часы.

— Как? — Виталий резко поднял голову.

— Как часы, — спокойно повторил Вадим. — Время, когда открылась калитка, отфиксировано — семь пятьдесят две.

— А видеокамера? — спросил Сергей.

Вадим глубоко вздохнул.

— А видеокамера сбоила. Где-то отошел контакт — моя вина, не следил за этим старьем. Оказалось, изображение с нее давно шло с перерывами, и как раз на это время пришлось «нет сигнала». Хотя толку с нее все равно было бы немного — темнотища, качество изображения никакое. Папа никогда не включает прожектор, говорит, ему от снега светло.

— Ну да, может быть. Кстати, вы просмотрели все записи за утро?

— Да, пока ждал полицию. А что?

— Видели, как Нина Георгиевна уходит кататься на лыжах?

— Видел, конечно. У тети Нины заскок насчет спорта — вчера засиделись до двух, и не за пустыми стаканами, а утром все равно на лыжню. Я как вечером срубился, так меня они еле разбудили, когда поняли, что отца нет. Ваша, Сергей, мама снегу с окна нагребла и мне в физиономию…

— Но тете Нине, значит, света хватало?

— А что ей сделается, вдоль трассы фонари, там вполне светло… Нет, если вы насчет изображения — до восхода солнца люди в видеозаписи получаются в виде темных пятен. Тетю Нину ни с кем не спутаешь — лыжи на плече, потом эта ее острая шапка. Но если у кого-то хватило бы ума напялить, скажем, доху с капюшоном, опознать его по видео было бы проблематично.

— Да нет, при ограниченном выборе подозреваемых… — начал Сергей, но тут Вадим предложил выпить еще.

Выпили. Виталий спросил, не могла ли Нина Георгиевна что-то видеть утром. Сергей сказал, что это прекрасная идея, и посоветовал спросить у нее. Виталий замялся, и тут из холла послышался пронзительный голос Марины: «Витя, ты здесь? Иди сюда!»

— Да, Мариночка, сейчас, — Виталий метнулся к двери, шагнул назад, подхватил свою рюмку, поставил в раковину, приложил палец к губам и поспешил вон.

Сергей как раз придумывал, о чем бы еще спросить Вадима, когда тот заговорил сам:

— Вы знаете, чем болен мой отец?

— Знаю. Болезнь Чена, так, кажется? (Вадим кивнул.) А как вы догадались, что я знаю?

— Догадался… Ольга Ильинична сказала вашей маме, и вы человек сообразительный. Ну а когда вы заговорили про ограниченный набор подозреваемых… — Вадим невесело ухмыльнулся. Теперь Сергей видел, что они с отцом все-таки похожи: сын крупнее, шире в плечах, но линии лба и носа — те же самые, острые.

— Да, виноват. Так вы думаете, это они с Мариной?

— Они? — Вадим широко раскрыл глаза, и в них промелькнуло что-то похожее на радость. Но тут же ответил. — Да нет, вряд ли.

— Думаете, тетя Ляля не могла сказать Марине?

— Не могла, — решительно ответил Вадим. — Марина моего отца не выносит, и Ольга Ильинична это знает. И потом… Сергей, вы же поняли ситуацию: тут надо соображать в технике. А эта парочка — пользователи. Мягко говоря.

— Они могут прикидываться.

— Так прикидываться невозможно. Витя не мог найти иконки у себя на рабочем столе, после того как менты их нечаянно передвинули на второй экран. Сказал, что у него все стерлось. Мне показалось, что он не знал о существовании второго экрана.

— Сильно. Но ведь чтобы… ну… чтобы отключить точки доступа, уровень эксперта не обязателен, я правильно понимаю? Можно просто посмотреть в Сети, как делаются такие вещи.

— В общем, да. Но тем не менее сообразительность нужна. И потом — сигнализация. Вы знаете про сигнализацию?.. Так вот ее отключить уже непросто, надо знать, где.

— А где?

— В подвале, щиток с тумблерами там.

— Туда кто-нибудь вчера спускался?

— Спускались. Ночью другая сигнализация заорала, пожарная. Здесь она воет как ненормальная, только унюхает угарный газ и дым. Я сам так сделал — дом деревянный, печка, отец бывает один. Надо было вообще печку разобрать, есть отопление. Но он очень хотел, чтобы живой огонь…

Вадим замолчал, потом откашлялся. Сергей потянулся к бутылке, налил в обе стопки, себе поменьше — у Вадима было явное преимущество по биомассе. Решили выпить на «ты», без лобызаний, но с рукопожатием. Строго сказали водке «и всё, всё», показали ей заслон из ладоней, чтобы она не вздумала предлагать им по четвертой, — этот ритуал Сергей уже освоил. Знал он и то, что зарок может быть впоследствии нарушен, поэтому сразу спросил:

— Так кто отключал пожарную сигнализацию?

— Я, — ответил Вадим.

— С тобой был кто-нибудь?

— Виталий за мной увязался. И тетя Нина в халате, шла и учила нас, что нам делать. Кажется, больше никто не спускался. Но не уверен, мы выпили вчера здорово.

— Кто-то из них мог выключить ту, другую сигнализацию?

Вадим поскреб пальцами бороду.

— Теоретически да. Это просто рычажок на щитке, без всякой дополнительной защиты. Но там этих рычажков и кнопок… Откуда бы ему знать, который? Он в этом доме первый раз. Да он и не знал про эту сигнализацию, он вообще не должен был знать ни про что… Тетя Нина — тем более нет.

Почему бы и нет, подумал Сергей. Профессоров в отставке не стоит недооценивать. К тому же, выйдя из дома утром, она могла сговориться с сообщником… Видел ли Вадим в записи, как она вернулась? Точно ли это произошло после того, как ушел ее брат?

Спрашивать собеседника, не мог ли он сам, как-нибудь эдак случайно, передвинуть не тот рычажок, Сергей не рискнул. Спросил вместо этого:

— И ты думаешь, это не Гаджиев?

— Знать наверняка я не могу, но, думаю не он.

— Мне показалось, он очень привязан к вашей семье, — своим фирменным невинным тоном сказал Сергей.

— Ты про Альку, что ли? — немедленно отозвался Вадим и налил себе еще. Сергей помотал головой и получил полрюмки. — Ну да, он так на нее смотрит, смех… Я не в плохом смысле! Эдик нормальный парень, потом, Альке всего пятнадцать — раз, и это был бы мезальянс — два.

— Почему мезальянс? Этот… так сказать, проект с его участием — передний край компьютерной науки, как я понял.

— Ты это к чему?

— К тому, что Эдуард уж точно не дурак и не лузер.

Вадим непонимающе уставился на него, потом захохотал.

— Да не то! Не для нас мезальянс, для него. У Эдика строгие родители. Очень строгие и очень, э-э… традиционные. Я Альку люблю, но подходящая невеста для мальчика из хорошей религиозной семьи — это не про нее.

— Мальчика?!

— А-а… Я один раз слышал, как он разговаривает с мамой. Запретить надо таких мам. Как он ее терпит, не понимаю.

— А вдруг перестал терпеть? — задумчиво сказал Сергей. — Тот, кого долго держат на поводке, может сорваться. Захотеть, например, много денег сразу и уехать на другую сторону света.

Вадим помотал головой.

— Нет, все равно нет. Знаешь, почему? Витя с супругой для этого слишком глупы, а Эдька слишком умен. Черт, да если бы он захотел угробить отца, никто бы концов не нашел, ты прикинь! Там небольшой сбой, сям небольшой сбой, роковые совпадения плюс неизбежные возрастные процессы. Ни один профессор не докажет.

Сергей сжал голову ладонями. Ему очень не хватало нейтрализатора этанола, но аварийная аптечка была наверху. Может, кофе сварить? Или это не принято, запивать водку кофе?..

— Ну а если не угробить, а увезти? Если зачем-то надо было сделать именно так? И кстати, что насчет того, кто увез дядю Пашу? У тебя есть идеи?

— У меня есть целая куча идей, — с пьяной важностью сказал Вадим. — Целая, не побоюсь этого слова, куча. Ты читал отцов мемуар?

— Нет. Где бы я мог его читать?

— В Сети. Он пишет и выкладывает по главам. Должен сказать, любопытное чтение. Память на старые дела у него и раньше была хорошая, а после этого компьютерного подключения стала такая, что прямо страшно. У него как кино в голове крутится, он смотрит перед собой и рассказывает, какое было число, когда мы с ним ездили в аквапарк, в каком платье мама была, какие вопросы я ему задавал… И вот он что-то решил всем раздать по серьгам. С кем встречался, что слышал, что писали и говорили… понимаешь, пошел по старикам. Такую решил дать беспристрастную картину эпохи. Разговоры дословно. Кто в какой федеральной программе участвовал, кто жульничал с грантами, кто защитился с сомнительными результатами, кто вообще с чужими… дела давно минувших дней. Неприятные дела.

— То есть он многих задел.

— Не то слово.

— И многие были бы рады, если бы автора воспоминаний публично признали невменяемым?

Вадим сглотнул.

— Ты первый сказал, — тихо произнес он. — Я сегодня с утра об этом думаю.

В этот момент Сергею показалось, что он может обойтись и без кофе, и без алкодетокса. Он даже забыл оказать сопротивление, когда Вадим налил ему еще.

— Хорошо. Среди героев мемуара были те, кто знает о его болезни?

— Да всего двое и знают, кроме участников проекта и членов семьи. Левыкин и дядя Слава Акимов. Но про Левыкина он вряд ли писал, Левыкин металлохимик, не его область. Они с отцом в лицее вместе учились, в одном классе, с тех пор дружат.

— А Акимов?

— Акимов из его первой лаборатории. Отца из этой лаборатории ушли, но с дядей Славой они потом всю жизнь общались. Не мое дело, но даже мне не нравилось, что он там понаписал. Акимов мог обидеться, он и обижался. Какая-то нездоровая откровенность, «я уже помер и мне плевать на ваши тайны», такой тон. Нет, и страшно за него было, но еще и неприятно, когда из человека все секреты лезут, словно из дырявого мешка…

Вадим замолчал, видимо, проведя в уме кое-какие параллели и смутившись.

— Ты это рассказал полицейским?

— Не рассказал. Я тогда плохо соображал. О чем спросят, о том и говорю. Он спросил, не враждовал ли с кем-то отец, я сказал — нет. Спросил, с кем общался, — тут я дядю Славу назвал. Думаешь, надо было сказать?

— Возможно. Но ведь они оставили контакты для связи, как раз на случай, если кто-то что-то вспомнит… А кстати, где живет этот Акимов? Он москвич, петербуржец?

— Москвич. Да фактически он тут живет, в академическом поселке на шестой линии. Еще будешь?

— Нет-нет, спасибо, теперь точно всё.

Сергей не чувствовал себя пьяным, только деревянные ступеньки почему-то оказывались не совсем там, где он их видел — то выше, то ниже. Сбились настройки оптической системы, все из-за этих мозговых волн, которыми полон дом. Хотя нет, все же выключено, наверное. Иди, Островски, иди, не греши на хайтек, ты отлично знаешь, что тебе сбило настройки…

Собираясь на родину предков, алкодетоксом он запасся всерьез, и оставалось еще достаточно. Две капсулы произвели сильнейшее впечатление на отравленный организм. Кровь прилила к лицу, стены и окна плавно поехали по кругу, раз за разом рывками возвращаясь обратно — и от этих рывков особенно тошнило. Но когда часы на экране вифона отсчитали минуту, все прошло, как не было.

Он умылся холодной водой, расчесал волосы и завязал их в хвост. Предстояла еще одна прогулка.

Солнце уже скрывалось за крышами домов, когда Сергей направился к дому Акимова.

…Что же, логично. Никто дядю Пашу не выводит со двора, ему звонит друг, и он сам подходит к калитке. Там его хватают за локоть и выдергивают из поля. Сигнализация уже отключена, об этом позаботился кто-то в доме. И тогда первая подозреваемая — Нина Георгиевна, потому что ее рассказ о следах двух человек — ложь.

Дом на шестой линии был окружен глухим забором. Сергей влез на сугроб — он скрипел и подавался под ногами, снег лез в башмаки, зато удалось заглянуть во двор.

Дорожку здесь не чистили, утренний снег лежал нетронутым, никаких следов нигде не видно. В доме должно быть темновато — окна почти полностью закрывали высокие заснеженные кусты, — однако света никто не зажигал, и старомодная кирпичная труба не дымилась. Хотя печь, кажется, топят по утрам?..

— Молодой человек, вам кого?

Сергей обернулся. За спиной у него остановился маленький, как кабинка велорикши, двухместный ховеркрафт, баклажанного цвета, с обширным багажником. Рифленая «юбка» раздута воздушным потоком, над крышей тихонько гудит ярко-алое марево — верхний винт мощный, хоть через заборы с таким прыгай. Дверца, украшенная логотипом супермаркета, приоткрыта, из нее выглядывает старичок в вязаной шапке.

— Мне Акимова, — Сергей спрыгнул с сугроба и обозначил поклон. — Извините, вы не знаете…

— Так он уехал, — с готовностью сообщил дед. — Ему позвонили соседи из Москвы, он протек на них (по крайней мере, так Сергею послышалось). Сегодня утром уехал, попросил меня, чтоб я отменил его заказ.

— Вы в супермаркете работаете?

— На доставке, вот попросили. Там сын моего приятеля топ-менеджер, что же не помочь хорошим людям.

— А разве у них не автоматы на доставке?

— Куда могут проехать автоматы, — наставительно сказал старик, — туда доставляют автоматы. А куда не могут, туда я. У них бортовой компьютер слабенький, где им понять, что третью линию не чистят, а на пятой линии канава с лета не закопана. У них и алгоритма такого нет — «канава». Ничего, платят нормально. Мне-то пенсии хватает, а вот Лешке, внуку, подкинуть на карманные расходы — мать говорит, я его балую, ну и пусть говорит. Когда человеку четырнадцать, он себе за деньги купит радость, а потом уже не будет радости, будет средство выживания, вот и все…

…Пожилой курьер, скучающий в безлюдном по зимнему времени поселке. Заезжает на участки, куда не проехать автоматам, мимо остальных ездит каждый день…

— А Вячеслав Никитич не сказал, когда вернется?

— Не сказал, да кто ж это знает, если соседей залило, мало ли… Простите, а вы ему кто?

— А я племянник Зарубиных, сын сестры Ольги Ильиничны. Сергей.

— Николай Петрович, — водитель стащил зимнюю перчатку, пожал протянутую руку. — Что там у вас, случилось что-то? — полицию я видел утром…

— Залезть к нам пытались, — ответил Сергей.

— Что вы говорите?!

— Угу. Главное, у дяди вчера был день рождения, посидели, потом спали, конечно, крепко. А меня вчера не было, я сегодня приехал…

Сергей импровизировал в меру загадочную, в меру безобидную историю попытки проникновения в частное владение, Николай Петрович слушал с живым сочувствием. Слово за слово, выяснилось, что он едет обратно в супермаркет, а Сергею тоже туда надо, и он уселся рядом с водителем. В салоне было тепло, под зеркальцем заднего вида, согласно традициям, висели маленькая икона, ароматизатор и пляшущая фигурка из деревянных шариков на веревочках.

— А вы с Павлом Георгиевичем знакомы?

— С вот такого возраста, — дед усмехнулся и показал ладонью где-то под приборной доской. — Ну как знакомы, не близко, я его постарше лет на десять. И потом он стал большим ученым, лауреатом, а мы-то просто технари, и я, и отец был технарь. Но живем ведь на глазах друг у друга, поселок маленький — можно считать, что знакомы.

— Дядя и зимой тут живет, правда?

— И зимой. Я им продукты вожу. Сын, Вадька, у него хороший, вежливый, всегда первый здоровается, дядей Колей меня зовет. Когда он заказывает, всегда ставит точку на «доставку с курьером» — я ж понимаю, по доброте, курьер здесь только я, хочет дать заработать. Вы Вадьку знаете?

— Да, он сейчас тут.

— Хороший парень. К отцу часто приезжает. Я так считаю, старики не должны молодым навязываться. Надо быть самодостаточным человеком, тогда дети сами к тебе потянутся. Вот, например, Лешка, внук мой…

Сергей слушал Николая Петровича, кивал и соглашался, а когда это стало приличным, задал следующий вопрос:

— Но я так понял, дядюшка тут не скучает, он работает. У него все время сидит этот Эдуард… забыл, как там дальше.

— Да как-то не по-русски там дальше, — охотно подсказал дед. — Но я считаю, не в этом дело, кто русский, кто нет. Я вообще к дагам или там к татарам хорошо отношусь, они давно в России живут, а что раньше было, то прошло. Главное, чтобы человек был хороший. Вот негры, которые южнее Сахары, — это поганый народ, с дерьмецом, прошу прощения. Ходят, работы ищут, а какой им работы? Я говорю, твой дед без штанов за антилопами бегал, папаша жил на пособие, и теперь тебе работу, чтобы ничего не делать, а только деньги получать?.. Ага!

— Эдуард, мне показалось, нормальный парень, — осторожно вставил слово Сергей.

— Я и говорю, что нормальный. Тоже ездит из Москвы к ним каждую неделю. Он из института, где Павел работал?

— По-моему, да, — сказал Сергей. — А он к Вячеславу Никитичу заходит?

Дед задумался.

— Не знаю, врать не буду. А они разве из одного института?

— Наверное, нет, это я перепутал.

— Вот Акимов к вашему дядюшке в гости ходит, — продолжал дед. — А тот к нему не ходит. Может, жена не пускает, хе-хе, боится, что выпьют лишнего, Слава холостой, за ним пригляда нет… Да, еще он на лыжах по утрам катается, и Павлову сестру с собой приглашает, Нину. Я их вижу по утрам — идут такие деловые, лыжи на плечах несут… А вон там живет Наташа, наш доктор, она тоже к Павлу ездит. Дай ей Бог здоровья, приглядывает за нами, выручает иной раз, особенно сейчас, зимой. Тут, знаете, пока из Вязем доктор доедет, тридцать раз помрешь. А у нее такая же машинка, как у меня, «яуза» четвертая. Сама водит, сама чинит. И что она здесь забыла, не понимаю. Ладно мы, старые пни, а когда молодая толковая женщина приехала из Москвы и круглый год тут сидит… Не знаете, в чем тут дело?

Сергей покосился на Николая Петровича. Ох уж эти пожилые соседи с избытком времени для аналитических размышлений. Эдак он может и догадаться, что доктор Наташа во время визитов к Павлу Георгиевичу собирает материал для научной работы, какого не найдешь ни в одной столице…

— Не знаю, — сказал он. — Я ее видел всего раз, мельком. Думаете, может быть любовь?

— Любовь? К кому?!.. У нас тут молодежи нет. Ну, наши манагеры, но они, при всем уважении, не пара ей. Их не учат ничему, производить впечатление их учат…

Этой интересной темы хватило до самого супермаркета. Вывести разговор на совместные прогулки Акимова и Нины Георгиевны, к сожалению, не удалось.

Сергей закрыл текстовое окно и крепко потер глаза пальцами. Проклятый мемуар не только не отсек лишние версии, но обогатил схему парой-тройкой ответвлений, и таких, которые Сергею как частному лицу активно не нравились.

Фигура умолчания на месте первой жены — дядюшка именовал ее «мама моего сына» — побуждала задать вопрос: точно ли Вадим любил отца? Когда его мать и дядя Паша расстались, ему было, наверное, столько же, сколько Ариадне сейчас…

О муже сестры Павел Георгиевич выразился так — «человек, который сам ничего не достиг и Нине не позволил». Оказывается, она была замужем. Трудно сказать, могла ли Нина Георгиевна обидеться за бывшего или покойного супруга, но свои достижения она вряд ли считает нулевыми.

Поэтичные абзацы, посвященные женщинам (в том числе и Машеньке Звягинцевой), заставляли иначе взглянуть на горе тетя Ляли. В конце концов, что он знал об их отношениях? Зато прекрасно знал из собственного профессионального опыта, какую боль могут причинить женщине откровения стареющего мужа и какие из этого бывают следствия.

Прав был Вадим. Дурацкая манера — сводить счеты с жизнью и людьми, выволакивать на свет обидную правду, которую время милосердно припрятало с глаз долой. Почему бы не быть добрее, не ограничиться положительными характеристиками… А правду-матку резать про одного-единственного врага, верно, детектив Островски?

В глазах щипало, мысли убредали в сторону, и Сергей спустился в кухню за кофе. Уже совсем стемнело, свет из окон падал на белые ветви кустов, а дальше была чернота.

На кухне он встретил маму. Доктор Островски стояла у лестницы в подвал, заглядывала вниз и хмурилась.

— Что случилось?

— Понимаешь, я сижу, а Альки все нет и нет. Ну мало ли что… но потом я забеспокоилась, нашла у Ляли ее ай-файнд, с данными от маячка…

Мама замолчала и значительно указала пальцем вниз.

— В подвале, что ли? — Сергей ухмыльнулся. — С Эдуардом? И ты подумала, что ей всего пятнадцать и все такое…

— Что ты несешь?! — мама оглянулась и продолжила тише: — Пятнадцать, не пятнадцать, ей нечего делать в этом подвале! Она умная девочка, что-то Эд ей разболтает, о чем-то догадается, что тогда будет?! Включи голову!

— Мам, не ругайся. Алька сейчас наверху, у меня.

— Как у тебя? Что она там делает?

— То есть не у меня, а в чулане. Пришла спросить, сколько надо выпить коньяку, чтобы перестать волноваться и заснуть, представляешь?! Я отвел ее в чулан, показал коробку с игрушками начала века. Знаешь, кнопочные, с маленькими экранчиками. Ей удалось включить некоторые, теперь она сидит там на полу, давит на кнопки и, кажется, даже смеется.

— Да? А как же тогда…

— Разберемся, — он мягко отстранил маму и сбежал по лестнице.

Подвал было не заперт, свет горел только нижний. Сергей бесшумно отжал ручку, открыл дверь и щелкнул выключателем. За стеллажами что-то сдавленно охнуло, брякнуло об пол.

Сергей обошел стеллажи и увидел Эдуарда. Тот смотрел настороженно, и в руке у него был, видимо, только что подобранный с пола вифон. Неплохой, мощный, но в жемчужно-розовом корпусе, и по нему черная корявая надпись маркером: IT» S NOT PINK!!!

— Цел? — тут же спросил Сергей.

— Цел.

— Зачем вы взяли его у Ариадны?

— Так мой заблокирован.

— Вы в курсе, что на него установлен маячок?

Эдуард моргнул, потом вытаращил глаза.

— А… То есть Ольга Ильинична подумала…

— Пока только Анна Ильинична, — Сергей сделал успокаивающий жест, — и я ей уже сказал, что Аля сидит на чердаке. Итак, зачем?.. Нет, компьютеров в доме полно, а блок только на вашем вифоне. Но вам понадобился тот, запросы с которого наверняка не будут проверять.

Эдуард молчал, опустив глаза. Ресницы у него были как у девушки, коротко остриженные волосы ложились на лоб смешными завитками. Сергей знал, как в России относятся к выходцам с Кавказа. Примерно как в Америке к латиноамериканцам, только хуже (тут накладывались какие-то прискорбные исторические события начала века). По меткому замечанию старого курьера — они лучше, чем африканцы. О да, избиратели и налогоплательщики, люди как люди, если только не нелегалы, не члены преступной группировки, не фанатики и не асоциальные от природы типы. Конечно, не все они такие, никто и не говорит, что все, но репутация… А репутация, детектив Островски, создается прецедентами, так что не будем расслабляться.

— Я не считаю, что вы организатор похищения, — заговорил он снова. — Точнее, скажем, так: не вы тут самый подозрительный. А если это сделали не вы, то в ваших интересах мне помочь. Скажите мне, что вы ищете.

— Если скажу, что ищу, вы перемените свое мнение. — Говорил он почти без акцента, только твердые согласные иногда выговаривались мягкими и наоборот. Сергей только махнул рукой, мол, хватит тянуть.

— У меня есть счет… то есть он на моего двоюродного брата, его имя и код, но пользуюсь им я. Так, ну, часть денег мне туда приходит, за всякие работы. На личные расходы.

— Понял, — Сергей вспомнил, что говорил Вадим про его маму. — И что с этим счетом?

— Платеж поступил сегодня. Я не знаю, от кого, за что. Понимаете?

— Много?

— Тридцать тысяч.

— Хм. Для случайности многовато, для платы за похищение маловато. — А вот для подставы в самый раз… — От кого?

— Анонимный перевод.

— Дайте сюда. (Эдуард молча накрыл экран ладонью.) Эд, я говорю серьезно. Вы ничего не найдете, вы спец в вашей области, но в этих делах. Тут спец, так уж получилось, я. Хотите договор: вы мне показываете этот ваш счет и сведения о переводе, а я вам рассказываю, что узнаю? Лучше я сегодня, чем полиция завтра…Ну вот и ладно.

Его на секунду смутило отсутствие привычного интерфейса — сестренка, как это было принято среди некоторых умников, не пользовалась общедоступными коммерческими продуктами. Но и он не зря прокачивал навыки.

— Сейчас посмотрим, что тут к чему… А, я же хотел кофе!

— Я вам налью, — коротко сказал Эдуард и вынул чашку из подстольного ящика.

Сергей опасался, как бы не нахвастаться впустую: все же русские платежные системы имеют свою специфику. Но неведомый благотворитель шифровался не особенно старательно. За хвост удалось ухватиться с первой попытки, и не успел он допить кофе, как ответ появился на экране.

— Акимов Вячеслав Никитич. Платеж с карты.

Они посмотрели друг на друга. Судя по выражению лица, конструктивных идей у Гаджиева не появилось.

— Он ведь друг Павла Георгиевича?

— Да.

— Он точно не был вам должен денег или?.. (Эдуард, не дослушав, помотал головой.) А кто здесь знал про этот ваш счет?

— Никто не знал. Вообще никто не знал, кроме брата.

Сергей отхлебнул из кружки и поморщился.

— Ну, кто-то выходит, знал… Скажите, Эд, зачем вы покупаете эту дрянь? — он ткнул пальцем в пакетик с красными буквами «МОКА».

— Нормальный кофе. Кофеин, натуральный сахар. Мне же не для удовольствия, мне чтобы не спать.

— Натуральный сахар… У вас мало денег?

— У меня семья. Родители, дедушка с бабушкой, сестры. Отец болеет, ему деньги нужны на лекарства. Я не понял, а зачем вы спрашиваете?

— Да нет, это я так. Извините, пожалуйста.

…Итак, их было как минимум двое. Кто-то отключил сигнализацию, и кто-то увез Павла Георгиевича. Первого все еще не удается вычислить. Второй? В поселке двое были посвящены в тайну: Акимов и доктор Наташа. Если это Акимов, он никуда не денется. Хотя на российских дорогах камеры слежения работают через одну, все же они работают. И если известно время, когда дядя вышел из калитки, то понятно, с какого момента сотрудники полиции должны просматривать записи с камер на шоссе. Машину друга похищенного, который тем же утром зачем-то направился в Москву, они не пропустят. Скорее всего, с ним уже беседуют. Или же он хитрее, чем мне кажется. Хитрее и сволочнее, но тогда уже ничем не поможешь…

Что касается докторши, не хватает малости: мотива. К ней, насколько я понял, все хорошо относились, она была расстроена исчезновением Павла Георгиевича, когда я ее увидел утром. Есть, конечно, третий вариант: незнакомый сообщник…

Ладно, остается еще стереоролик со вчерашнего вечера. Продолжительность ролика — три часа, а если умножить на все стороны света… Нереально, время поджимает. Надо что-то придумать, какой-нибудь фильтр.

И тут его осенило. Тот случай, когда отрицательный результат — вовсе не результат, зато положительный мог бы решить все его проблемы.

Он открыл поиск по образам, поместил в окошко зеленую свечу в подсвечнике (и на том спасибо, что все свечи на столе были одинаковыми). Добавил «перекрывание телесным цветом», ввел поправки и исключения, запустил поиск.

Ну а если это все-таки Эдуард? Тогда не найду ничего. Ему это ни к чему.

Окно поиска до половины завесила шторка из строчек — кадров было много.

Тетя Ляля и мама зажигают свечи, это первые восемь. Наверняка пустышки, но просмотреть надо. Нет… нет… ничего…

Нина Георгиевна отодвигает подсвечник, чтобы освободить место для тарелки. Нет.

Марина указывает пальчиком на каплю парафина, ползущую по цоколю подсвечника, муж послушно берет салфетку, ага, это уже следующий результат… Все чисто.

Дядя с тетей. Тетя придвигает свечу поближе, потом поднимает мандариновую корку, сжимает ее пальцами, из пламени свечи вылетают острия пылающего эфирного масла. Дядя улыбается, обнимает жену за плечи. Все, больше ничего. Сергей отчаянно зевнул. Дурацкая затея, он или она могли воспользоваться десятком других способов… Нет уж, досмотрю.

Вадим зубочисткой снимает нагар со свечи.

Нина Георгиевна переставляет свечу на каминную полку… Стоп, ну-ка назад!

Сергей просмотрел эпизод еще раз. Вернулся к началу, включил зум и замедление, просмотрел медленно. Откинулся в кресле. В черном окне отражались лампа и экран, потом экран погас. На чердаке становилось холодно, но он не включал обогревателя.

Кристаллизация из пересыщенного раствора. Кто-то уронил в стакан крупинку соли, песчинку или щепочку, и еще быстрее, чем она погружается в тяжелую прозрачную жидкость, на ее пути растут стрельчатые леса, торопливо, как струйки воды, тончайшие иголочки складываются в готический шпиль. Это уже не «версия», это ответ. И такой ответ, что черное окно стало страшным, как в детстве, будто там, снаружи, бродит огромное чудовище и вот-вот приблизит к стеклу свою морду, и когда свет упадет на нее, тут-то мне и конец…

Он несколько раз перевел дух, чтобы успокоиться, закрыл видеоролик и запустил обычный поисковик.

Когда Сергей выяснил все или почти все, часы на экране показывали без пятнадцати семь. Ложиться спать не стоило, да и время поджимало. Он открыл почту, старательно подбирая слова, составил официальное письмо. Потом сложил в заспинный карман все, что могло понадобиться, и спустился на первый этаж.

Сергей не стал включать кофеварку — сделал кофе в чашке, получилось почти так же отвратительно, как у Эдуарда. Зато захотелось есть. Откусывая от бутерброда и прихлебывая бурую полупрозрачную жидкость, он прислушивался к шагам в комнате, выжидая, когда будет прилично постучаться. Но Нина Георгиевна вышла сама, уже в спортивном костюме.

— Ох, Сережа, это вы, в такую рань на ногах? Что-то узнали о Паше?

— Нина Георгиевна, я вас дожидался. Хочу спросить вас кое о чем.

— Что такое?.. Нет-нет, кофе не надо, я завтракаю позже, пока только коктейль, — она прошла к холодильнику и взяла оттуда маленькую бутылочку с логотипом олимпиады.

— Я снова насчет этих следов — ну, вы говорили вчера, что увидели следы во дворе. Простите, мне в это не верится.

— Отчего же?

— Фонарь во дворе никто не зажигал. Свет в кухне и гостиной вы, наверное, погасили, когда уходили. Вот вы входите во двор, после улицы здесь кажется совсем темно…

— Не было темно. Было светло от снега, был свет из окон.

— Из каких окон?

— Из наших. Свет падал слева от дорожки, двор был хорошо виден… Сереженька, почему вы так волнуетесь? Я старая женщина, стала бы я выдумывать? Если я говорю, что были следы…

— Я все понял, Нина Георгиевна, просто хотелось уточнить. Еще только один вопрос: вы вчера катались одна или вместе с Акимовым?

Нина Георгиевна возмущенно откинула голову.

— С ним, да. Но какое это имеет… Или вы думаете, что он замешан?.. Да нет же, нет, мы все время были вместе. Расстались на углу, но Паши, получается, тогда уже не было дома…

Она разволновалась и смутилась, но не так, как уличенный преступник. Сергей поглядел на нее искоса. На сухощавую фигуру, затянутую в новый термокостюм — за фигурой она следила, как другие пожилые особы следят за клумбами георгинов или порядком в квартире, и в утренней полутьме, сглаживающей линии плеч и локтей, ей можно было дать лет сорок пять. На старомодную шапочку с помпоном, на пушистую варежку с норвежскими звездами. Розовая помада на губах — допустим, против обветривания, но накрашенные ресницы зимним утром, перед лыжной прогулкой?..

— Вы и сегодня с ним встречаетесь?

— Нет, сегодня мы не договаривались, — чопорно ответила Нина Георгиевна.

— Я почему спросил: мне дядя Коля, курьер, сказал, что он вчера уехал в Москву. Какие-то проблемы с соседями, кажется, он их залил.

Эта пустяковая подробность удивительно обрадовала старую даму. Как девчонку, которая, полдня проревев, узнала, что кавалер не перезвонил, потому что не мог.

— А, я поняла. У него старый дом, там вечно… Надо будет ему позвонить.

— Обязательно позвоните.

— Сережа, вы не осуждаете меня, что я еду кататься, когда такое горе? Может быть, мне остаться?

— Нет-нет, что вы, — с полной искренностью сказал Сергей.

В самом деле, так будет лучше. Он надеялся все закончить до того, как она вернется.

Когда за Ниной Георгиевной закрылась дверь, Сергей отправил сообщение маме. Он знал, что она просыпается рано, и действительно, она тут же ответила. Тогда он поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

Вадим отозвался не сразу.

— Кто?

— Вадим, это Сергей. Откройте, пожалуйста.

— Что? Что такое?

— Насчет Павла Георгиевича. Срочно.

Вадим был взлохмачен и бос, успел только натянуть брюки и футболку.

— Я вчера узнал занятную вещь. На секретный счет Эдуарда поступил платеж, как нетрудно было выяснить даже мне, а тем более полиции, — от Вячеслава Никитича. Акимов сегодня утром уехал, по его собственному заявлению, в Москву. Примем за нулевой вариант, что Эдуард отключил ретранслятор излучения и сигнализацию, вывел дядю Пашу со двора и сдал с рук на руки Акимову, который и увез его. Но тут есть ряд неувязок. Давайте я вам расскажу.

— Одну минуту, — Вадим подошел к окну и распахнул створку, впустив в комнату сырой зимний воздух. Зачерпнул горстью снег с подоконника, обтер лицо и стряхнул капли. — Мы на «ты», не забыл?

— Хорошо. Во-первых, мы с тобой вместе решили, что Эдуард не стал бы действовать так тупо. Во-вторых, тридцать тысяч — смешная сумма за такое большое предательство. Если это не он, значит, Эдуарда кто-то подставляет. Возможно, сам Акимов. Неумный ход, но кто сказал, что он специалист в этих делах? Однако есть и альтернативный вариант — кто-то третий подставляет и самого Акимова. Тогда возникает вопрос: кто бы это мог быть.

— Ну и кто? — Вадим уселся на смятую кровать.

— Этот злоумышленник должен был иметь возможность спуститься в подвал у всех на глазах, чтобы выключить сигнализацию. Там был ты, Эдуард, Виталий, Нина Георгиевна. Затем, утром надо было отключить ретранслятор и, возможно, видеокамеру. Я нашел на одной из антенн каплю коньяка. Как она туда попала, интересно? Серебряные рюмки, как раз подходящего размера, надеть их на антенны можно за полминуты, а потом, когда все будет кончено, так же снять. И, разумеется, на всех рюмках есть свежие отпечатки твоих пальцев и следы ДНК, ты же их все перетрогал, когда предлагал нам выпить.

Вадим открыл рот. Казалось, он не может поверить, что в самом деле это услышал.

— Это ты намекаешь… Это я, значит, у тебя похититель?! Мило. Но почему все-таки не Виталий и не тетя Нина? Из-за рюмок?

— Про Югановых мы вместе поговорили. Технически малограмотные, не доказано, что знали о болезни Павла Георгиевича, редко бывали в этом доме. Их я готов был рассмотреть, если провалятся все остальные версии. О Нине Георгиевне я думал очень серьезно. Она каждое утро встает рано, бывает одна на первом этаже, это не привлекает ничьего внимания. Она общается с Акимовым, которого, как и ее саму, дядя Паша обидел в своих записках. Наконец, она наследница. Но вот еще два момента. Во-первых, весьма маловероятно, чтобы она или Акимов знали номер секретного счета Эдуарда. А во-вторых, и это главное — ей не просто невыгодно, а крайне нежелательно, чтобы ее брат исчез. Я узнавал, при любом раскладе дача достанется не ей, а жене или сыну. Она получит солидную сумму в банке, но не дачу. К тебе в гости ей будет неудобно приезжать почаще и оставаться подольше, а ее интересует именно это…

— Что ты несешь? Причем тут дача, зачем она ей сдалась?!

…Затем, что одиночество пугает даже самых разумных и храбрых женщин. Затем, что романтических затей старики стесняются больше, чем подростки, а шифруются куда хитрее. (Да и кому из нас есть дело до того, как проводит свободное время пожилая тетушка?) Затем, что в Москве невозможно отыскать приличный повод для встречи с другом брата. Затем, что этот друг то ли несообразителен, то ли опасается женщин с серьезными намерениями, то ли сам не знает, чего ему надо, и утренние катания на лыжах — пока максимум, которого удалось достичь…

— Думаю, нас это не касается, — сказал он вслух. — Вернемся к первому пункту. Ты, напротив, был в курсе семейных проблем Гаджиева, мог знать и то, куда он складывает деньги втайне от своей матушки. Вполне возможно, что ты знал пароль от счета Акимова — он мог попросить сына друга о какой-нибудь услуге или подсказке, это старики не знают паролей молодых, а наоборот — сплошь и рядом. Его чип-карта могла заваляться у тебя в кармане — меня убивает эта местная манера выбрасывать чипы, как мусор, если на них не осталось денег. Организовать звонок от соседей по московской квартире и совсем несложно. Теперь Вячеславу Никитичу предстоят незабываемые часы в обществе майора Хохлова из следственного управления. Пока он докажет, что не высадил друга юности где-нибудь в лесочке у Ленинградского шоссе, может пройти много времени.

Сергей встал со стула и прошелся взад-вперед. Вадим молча наблюдал за ним. По его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Кстати, я пока не знаю, что на самом деле собирались делать с похищенным. Мне лично не верится, что его высадили в лесочке и уехали. Скажи, что нет.

— Да ты… Ты… — Вадим сжал кулаки. Ага, разозлился и подогревает в себе злость.

— Рад слышать. И вряд ли его увезли на вертолете, не прошло бы это незамеченным в таком тихом месте. Вряд ли также увели пешком — погода не та, здоровье не то, свидетели могли попасться, хоть и темно. Возможно, он и сейчас в поселке. А Акимов в Москве. Может быть, конечно, он нанял сиделку и уехал. Но есть и другой человек, вхожий в этот дом: доктор Наталья Владимировна.

— А с ней что не так?

— Я заметил две вещи. Во-первых, ты человек, абсолютно не склонный к паспортным формальностям. Ну, вторую жену отца по имени-отчеству, это понятно, но моя мама для тебя тетя Аня, курьер из супермаркета — дядя Коля, Эдуард — Эдька, я через полчаса знакомства — Сергей. Она же пять лет наблюдает твоего отца, постоянно бывает в доме, и вдруг почему-то Наталья Владимировна. Мелочь, а цепляет. Люди так разговаривают, когда хотят скрыть отношения. А во-вторых, когда я ее увидел утром — она мало спала и не переплетала волосы с вечера. Когда косу заплетают утром, она иначе выглядит.

— Господи, — Вадим криво усмехнулся, покачивая головой, — ты сам-то понимаешь, что говоришь? Это же несерьезно.

— Сейчас будет серьезно. Вы спустились в подвал, чтобы выключить пожарную сигнализацию, которая орала на весь поселок. Но почему она сработала?

— Откуда я знаю, почему? Она каждую неделю срабатывает.

— Я тебе скажу, почему. Один из тех, кто сидел за столом, взял зубочистку или гвоздь, проткнул в свече отверстие до фитиля и затолкал туда что-то — комочек волос, нитку, саму зубочистку — не знаю, теперь уже не установишь. Запах пошел примерно через полчаса, когда свеча догорела до нужного места. Хорошо, что есть видеоролик…

— Да ты совсем уже? Что ты мог увидеть?! Где была камера и где мои руки? Я снимал капли со свечи, понятно? Криминалист, блин.

— Значит, если я сейчас заеду к Наталье Владимировне, я никого не встречу у нее в гостях?

Вадим поднялся с кровати, шагнул вперед, шаря у себя в кармане. Сергей едва удержался, чтобы не вскочить в боевую стойку. Какого хрена я не провез нейроствол, комната тесная, мне только грохота не хватало…

— О, а вот этого не надо, — он замедлил движение руки и почесал подбородок, — ты ж понимаешь, я не просто так пришел. Майор Хохлов и мне сбросил свою визитку. Письмо у меня в почте, мой ящик тебе не взломать, отправка отсрочена… м-м… четверть часа у нас есть на размышления, но не больше.

— Ты ненормальный.

— Нет вопроса, — спокойно сказал Сергей, — докажи мне, что я ошибаюсь, и я сотру письмо.

Вадим первым отвел глаза и снова сел.

— Да, и еще три мелкие детали, просто для порядка, — Сергей знал, что теперь он будет слушать и что надо дать ему немного времени. — Ты зачем-то соврал, что лег вечером и спал, пока моя мама тебя не разбудила, — знаю, что соврал, потому что Нина Георгиевна, когда возвращалась с прогулки, видела свет в твоем окне. А у доктора Наташи машина той же марки, что у курьера из службы доставки местного супермаркета. Если кто заметил ее утром, — решил, что везут йогурты или пиццу, и никто не сможет поклясться, что это был не курьер. Очень удобно. И третье: я едва не рехнулся, пока пытался понять, как соучастник узнал, что все сделано и можно подъезжать. Все исходящие под контролем, не платочком же вы махали в окно. А ответ элементарный: вам не нужно было трудиться. Она, как лечащий врач Павла Георгиевича, получала сигналы с вашего главного компьютера, наверняка все дублировалось к ней. Следователю она могла сказать, что спала и не заметила отключения сигнализации, и не было причин ей не поверить. Но ведь Наталья, как мы договорились, не спала той ночью. С ее мотивом у меня по-прежнему провал. Она врач, она участник уникального эксперимента, и вдруг… Хотя догадка есть. И при этом мотиве в сообщники подходишь опять же только ты — не Виталий, потому что она не похожа на любительницу женатых мужчин, не мальчишка Эдуард и тем более не дамы.

Последнюю фразу Сергей договорил устало. Кураж улетучился, решение сошлось с ответом — достаточно было взглянуть на лицо Вадима, на то, как он сидит. Пора было двигаться дальше, и что будет, если я скажу неправильные слова?

— Вадим, давай заканчивать это дело.

— Какое дело?

— Хватит разыгрывать роман Достоевского. Ты не Раскольников, я не Порфирий, вообще никогда эту книгу не любил, как и «Карамазовых»… Ладно, извини. Ты затеял такое, что тебе не выдержать. Ты все просчитал, кроме одного: это затея для социопата. А нормальный человек не может такое сотворить со своим отцом. То есть технически ты мог бы, как тот же Раскольников. Следуя принятому решению, проявляя силу воли и все такое. А через месяц сам попал бы в психушку.

Вадим то ли фыркнул, то ли всхлипнул. Потом тихо спросил:

— Чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы мы вернули Павла Георгиевича сюда. Прямо сейчас.

— А я чтобы отправился в тюрьму?

— Нет, зачем? Я плохо разбираюсь в здешних законах, но если я не разучился читать по-русски, добровольное возвращение похищенного освобождает от ответственности. Дело будет закрыто, и никто не пострадает. Конечно, если нет вреда здоровью похищенного. И это возвращает нас к фактору времени, Вадим.

— Думаешь, перезагрузка пройдет успешно? — Вадим оскалился — улыбкой, даже кривой, эту гримасу назвать было невозможно, белые зубы страшновато поблескивали в бороде. — А если…

Его оборвал тихий стук в дверь.

— Мама?

— Мальчики, вы тут? — Анна Островски заглянула в комнату. — Сережа, что случилось?

— Все в порядке, мам, — Сергей старался говорить спокойно. — Сейчас едем за дядей Пашей. На твоей машине.

Он сделал приглашающий жест, и Вадим покорно встал. Сергей пропустил его вперед и подмигнул маме.

Ради этого стоило не спать ночь. Она хмурилась, но морщинка между бровей появлялась и исчезала, а губы улыбались. Как когда он в двенадцать лет взял кубок штата по сетевому поиску. Молодец, Островски. Еще два-три найденных родственника, и тебе простят отказ от Гарварда.

На улице чернота сменилась темной синевой, и опять пошел снег — в белом пятне света под фонарем мелькала крупка, совсем не похожая на вчерашний лебяжий пух. Снег, несомый ветром, сверкал перед фарами машины, как бенгальский огонь, жалил в лицо, стучал по жесткой ткани куртки. Мама села за руль, Вадим и Сергей залезли на заднее сиденье.

— Я позвоню ей? — не глядя на него, спросил Вадим.

— Не стоит, — кротко сказал Сергей, — лучше мы подождем у входа. Хотя ты же знаешь код от калитки, так?

Вадим промолчал.

— Мам, налево и потом второй поворот опять налево, там я покажу… Вадим, пока мы едем, могу я задать тебе вопрос?

— Почему нет? Задавай.

— Зачем ты это сделал?

— Не догадался, умный?

— Ты захотел отомстить за твою маму?

— Господи, — Вадим скривился, — да что ж вас всех так тянет на эффекты… Нет, в принципе ты прав, может, и стоило. У мамы был инсульт, она так и не встала. Никто ей не построил когнитивного протеза, что ты. Обычный человек, обычная болезнь, Бог дал, Бог взял, мужайтесь. Он переводил деньги, но не пришел к ней ни разу.

— А сама она хотела, чтобы он ее увидел? — подала голос мама с водительского места. — Чтоб бывший муж зашел и посмотрел на нее в таком положении?

— Ну, вы все знаете лучше меня, — тут же ощетинился Вадим.

— Сколько тебе было лет?

— Ты же прочитал, раз спросил про это. Девятнадцать — когда первый инсульт, двадцать один — когда ее не стало.

— Сочувствую. — Сергей покосился на свою маму, и дурацкое слово прозвучало лучше, чем могло бы. — Но если не месть, тогда что?

— Деньги… — он опять усмехнулся а-ля Рогожин и шутовски развел руками.

Прежде чем Сергей успел открыть рот, в допрос опять вмешалось стороннее лицо:

— Вадька, ты охренел?! Какие еще деньги? Что, тебе не хватало? Или ты так шутишь? Нет, ты совсем…

— Мама, пожалуйста, смотри вперед, будет глупо, если мы засядем в сугробе! — рявкнул Сергей и, против ожидания, получил возможность продолжать.

— Вадим, я сам удивлен. И мне тоже казалось, что тебе хватает на жизнь.

— На жизнь хватало. А на здоровье — нет.

— Объясни.

— У меня болезнь Чена, — безразличным тоном сказал Вадим.

Машина резко тормознула, их мотнуло вперед. Доктор Анна Островски вывернулась на сиденье, насколько позволяли ремни, уцепилась рукой за подголовник:

— Да? У тебя болезнь Чена, что ты говоришь!

— Хорошо, сейчас еще нет. Мне дали два года, — так же монотонно сказал Вадим.

— Кто тебе дал два года, что за добрые люди?

— Я обращался в частную клинику, где рассчитывают предрасположенность к заболеваниям… Девяносто шесть процентов, что в течение двух лет, оставшийся процент на то, что протяну пять.

— Девяносто шесть процентов. Кошмар! — мама взмахнула кистями рук и растопырила пальцы, как дикобраз иголки, — компактный вариант жеста отчаяния. — А что методик расчета предрасположенности для болезни Чена не существует, они тебе забыли сказать?

— Конечно, если у вас в Америке чего-то нет, этого нет.

— Причем тут Америка! Да вообще не факт, что это заболевание наследственное, у Пашки с двадцати лет допуски по вредности! Какой, нафиг, расчет предрасположенности?! По каким факторам?

— Если вы чего-то не знаете, этого нет, — с той же тупой язвительностью повторил Вадим. Мама молча схватилась за лоб.

— Дай угадаю, — сказал Сергей. — Та же клиника предложила тебе пройти курс лечения?

— Не та же, но по их рекомендации! — с вызовом ответил Вадим.

— Курс дорогостоящий.

— Миллион на одного.

— Рублей?.. Мамочка, время! Давай поедем, а разбираться будем потом.

— Сам же начал, — буркнула мама, но нажала кнопку.

— И ты решил получить наследство. Скажи уж, что хотел сделать с Павлом Георгиевичем, — мамочка, держи руль и смотри вперед, третий участок отсюда… Не под протокол. Честное слово, ничего не пишу сейчас.

— Я бы оставил его в метро, — сдавленным голосом сказал Вадим. — Если бы полиция вышла на меня, сказал бы, что нечаянно потерял его и боялся признаться.

Мама промолчала, но Сергей увидел ее лицо в зеркальце.

— Ну да, без документов… — торопливо сказал он. — Пока введут портрет в базу, прочитают ДНК, пока получат все разрешения, сделают запросы — двадцать четыре часа?

— Я тебя умоляю, — сказала мама. — Пока его доставят куда надо — сутки, пока все пройдет по инстанциям — еще двое суток, а хватило бы и меньше…

Спрашивать, почему на простое дело уйдет двое суток, Сергей не стал. Впрочем, в другой ситуации ничего страшного в этом не было бы.

— Мамочка, стоп, мы приехали…А просто поговорить с отцом, рассказать ему все — такой вариант не рассматривал?

— Я начинал с ним говорить. Предлагал ему самому, хотя у него уже вторая стадия, там они не дают гарантии… Он, как вы, сказал, что все это ерунда, они шарлатаны, предложил мне обратиться к этим… которые ему натаскали этой фигни в подвал. Но его вариант меня не устраивает. Не хочу жить как в тюрьме. Еще неизвестно, кто шарлатаны.

— Я понял. Значит, ради того, чтобы получить миллион и спасти свой разум…

— Два миллиона, — перебил его Вадим. — Два нужно. У меня сын в Нижнем Новгороде. Ему три года. Мы не знали… я не знал, чем отец болен, он же секретность соблюдал!

— И у сына тоже предрасположенность, — сказала мама, подражая его обреченному тону. Вадим злобно зыркнул на нее.

Оценив расположение видеокамер, Сергей отступил в сторону и отвел за локоть маму, когда Вадим звонил в дверь. Света в окнах не было, но доктор Наталья открыла дверь почти сразу. На ней были блуза и домашние брюки, темные волосы заплетены в простую косу. Увидев на пороге троих вместо одного, она отшатнулась.

— Все-таки выследили?

— Доброе утро, Наталья Владимировна. Да, можно и так выразиться. Теперь, пожалуйста, проводите нас к вашему пациенту.

Наталья встала перед ними в проеме двери.

— Вам так поперек горла, чтобы Павла Георгиевича посмотрел Коссар? Вы хотели бы, чтобы он оставался таким? Подумайте!

— Коссар?

— Этьен Коссар из Каролинского института, — подсказала мама, — он сейчас в Москве, да. Но он же не консультирует, это я знаю точно, потому что… Вадим?!

— Вадим сумел с ним договориться! Но она не хочет. Анна Ильинична, не обижайтесь, но ваша сестра… это комплекс сиделки в чистом виде, ей не хочется, чтобы мужчина перестал быть зависимым от нее. Честно, я не понимаю, почему вы, родственники, этому потакаете! Вы только представьте, а если Коссар ему поможет? Если он снова станет свободным, дееспособным…

Она говорила четко, убежденно, Сергею показалось, что она давно и не один раз произносила эту речь в уме, и только строгий запрет или просьба любимого человека мешали высказать все это злодеям-родственникам. Он отвел руку в сторону, притормаживая маму, и сказал Вадиму.

— А что, хорошо. Советую рассказать то же самое Хохлову, с необходимыми коррективами. Я готов подтвердить. А проверить будет не так-то просто, если вы скажете, что договоренность была частная, предварительная, — детали можно продумать.

— Я вас не понимаю, — сказала она упавшим голосом. — Вы хотите все представить так, будто мы… Все это дело о похищении… Вадим, объясни им! Почему ты молчишь?

Сергей обернулся на Вадима и встретил его умоляющий взгляд. Так он не смотрел даже у себя в комнате, когда выслушал его и убедился, что похищение провалилось. Но рассказывать женщине о страхе, который толкнул на преступление ее любимого человека, и вдобавок о ребенке в Нижнем Новгороде, Сергею не хотелось.

— Вадим вам все объяснит, — сказал он Наталье. В конце концов, должны эти двое понести хоть какое-то наказание, верно, Островски? — Можно, мы все-таки войдем? Павла Георгиевича надо срочно отвезти домой.

Наталья коснулась ключом замка и толкнула дверь. Тут же комната озарилась ярким светом, будто операционная, и человек, лежащий на кровати, съежился, обхватил голову, закрывая локтями лицо.

— Пашенька, — позвала мама. Человек захныкал хриплым старческим голосом, мама опустилась возле кровати на корточки, стала уговаривать его, мягко трясти за плечо. Сергей тут же вспомнил, что необходимо позвонить Эдуарду, разбудить его и обрадовать, пускай активирует свою шайтан-машину, запускает какие нужно программы. Пока поговорил, мама уже подняла дядюшку на ноги и повела к двери. Шагал он неуклюже, и Сергей понял, что под спортивными штанами на нем подгузник, какой надевают лежачим больным. Слабоумный теребил пояс и хныкал, лицо у него было испуганное.

Мама, молодец, нисколько не боялась, действовала спокойно и уверенно. Подумав так, Сергей понял, что сам… не то чтобы, но… в чем-то понял обвиняемого, скажем так. Желание оказаться как можно дальше, отдать что угодно, лишь бы не иметь к этому отношения, будто это заразно… а если не заниматься словесностью — страх.

— Паша, все хорошо. Пойдем домой.

— Домой, — отозвался человек, в котором Сергею трудно было признать давешнего веселого именинника. — Мне надо дом у меня там. Нельзя нельзя…

Он посмотрел на Вадима. Тот сидел сгорбившись и сцепив руки в замок, и губы у него тряслись.

— Ну хватит уже, — сказал ему Сергей. — Мужик… Будет тебе и диагностика, а понадобится — и лечение.

Вадим ответил коротким ругательством. Сергей одобрительно кивнул и обернулся к маме.

— Тебе помочь?

— Открой ворота и подгони машину поближе.

Обратно машину вел он, стараясь не прислушиваться к бормотанию на заднем сиденье. Что ты-то трясешься, Островски?! Ты арестовывал убийц, ты падал на Луну с трехсот метров, а наркоманов и электродников навидался еще курсантом. Почему тебя так пугает сумасшедший дядюшка?..

Поселок был крошечный, все было близко, дело заняло меньше получаса, но синева приметно посветлела, — это уже можно было назвать утром. Он сам удивился, как радует его прибывающий свет.

Снег все сыпал, у ворот на белой улице ярко выделялись две фигурки. Элегантное синее пальто тети Ляли и оранжевая курточка.

Он ехал так быстро, как только мог решиться. С шипением поднялась передняя дверца, и он услышал тетю Лялю:

— …Немедленно пойдешь домой и будешь там сидеть, пока мы не придем!

— Мама, я никуда не пойду! Хватит изображать из меня маленькую!

— Пойдешь! Меня не интересует, что ты там разузнала, просто иди домой!

— Сказала, не пойду! Папа, папочка!

— Паша!..

Мама помогла Павлу Георгиевичу вылезти, жена и дочка бросились к нему. Распущенные волосы падали тете Ляле на спину, ворот пальто без шарфа она зажимала рукой. Сергей увидел, что выражение тупого страха не исчезло с лица больного. А ведь поле должно добивать сюда….

— Во двор, давайте зайдем во двор, — он сам плохо понимал, что говорит.

— Паша? Паша?! Господи, нет же…

— Спокойно, — вдруг сказала Алька. Голос у нее срывался, носик покраснел, но смотрела она не на отца, а на розовый планшетик в руке. — Мам, тетя Аня, будьте безмятежны. Есть коннект, идут обновления, сейчас, сейчас все будет…

Опять стало слышно, как постукивает снежная крупа о рукав его куртки. Сергей вытянул шею, заглядывая в Алькин планшет, но тут окно на экране схлопнулось, открылось снова, его перечеркнула декоративная ярко-зеленая энцефалограмма…

— Лялечка, что с тобой? — сказал дядя Паша. — Ты меня пугаешь! Пойдем домой, а то простудишься… Господи, который час?..

Тетя Ляля молча прижалась к мужу, плечи ее вздрагивали. Серебристый камешек на браслете из жатой черной кожи светился голубоватым светом. Алькины губы поползли в стороны, на планшет упала капля.

— Паааа-па! — взвыла большая девочка и тоже кинулась вперед, Сергей перехватил у нее планшет, чтобы не упал под ноги. Павел Георгиевич испуганно озирался поверх голов своих женщин, но теперь это был другой испуг — разумный и виноватый.

— Алик, я и не видел, как ты приехала… Ага, Сергей, я вас узнал, здравствуйте. Анюта, хоть ты мне скажи наконец, что происходит?! Я отключился, да? Надолго?

— Угу, — мама успела вытереть глаза и даже улыбнулась.

— Вот чертовы железки, так и знал, что когда-нибудь… Я что-то натворил?

— Да нет, в общем, нет, напугал только. Пошли домой, там все расскажем. И чаю, чаю!

Мама и тетя Ляля взяли Павла Георгиевича под локти, он мягко освободился, перехватил их руки снизу, проворчав что-то насчет того, что у него слабая голова, а не ноги, и галантно повел сестричек к крыльцу; Ариадна бежала впереди. Сергей двинулся за ними. Пока шел, поглядывал в окно неизвестной программы. Не то чтобы он что-то понимал, но зеленые цвета и спокойный тон сообщений подсказывали, что все штатно. Он ткнул кончиком мизинца в меню, чтобы посмотреть время записи программы в память планшета.

Чего и следовало ожидать. У Эда, как он ни старался оградить от лишней информации девичью психику, не было шансов. В конце концов, Алька — родная племянница моей мамочки.

— Ложись и спи, — сказала мама. — Ты всю ночь не спал.

Сергей вздохнул:

— Мама, я не хочу спать.

— Ерунда, сейчас захочешь. Белье свежее, я тебе принесла подушечку с хмелем…

— С чем?

— С шишечками хмеля, — мама показала ему пестрое лоскутное сердце, — и другими сонными травами. Что так смотришь?! Хмель, знаешь, с ним пиво делают.

— Понял. А готовый продукт можно?

— Не валяй дурака, куда тебе сейчас готовый продукт. Ложись, только сначала разденься.

Мама сумела отыскать кнопку, которая опускает штору, и в мансарде теперь было сумеречно, как дома в детстве, когда болеешь на рождественских каникулах.

— Я не усну сейчас, правда. А если усну, будут мучить кошмары.

Мама бросила подушку на кровать, придвинула себе толстоногую табуретку и села.

— Что это вдруг?

— Мам, как там дядя Паша?

— Тьфу-тьфу, никаких видимых отклонений. Эд запустил подробное тестирование, но крупных повреждений точно нет.

— Ты ему рассказала, что случилось?

— Рассказала. Он схватился за голову, потом выпил пятьдесят граммов, буквально через Лялькино «не пущу», потом снова схватился за голову и сказал, что страшно виноват перед Вадимом! Он, Пашка то есть, — перед ним виноват! Как это там — и сердце, упав на порог, спросило его: не ушибся, сынок?.. Ляля в ярости, конечно. Марина поздравила мать кислым голосом, и они с Витькой тут же уехали. Все-таки она сука, простите мой японский. Нина зато сияет, так ничего и не поняла.

— А что Алька? С ней все хорошо?

Мама развела руками.

— Более или менее. Все живы, все вместе. Нет, знаешь, я думаю, Алька права, а моя сестра, ее мамаша — неправа. Девочка уже достаточно взрослая, чтобы ей не врали. И лучше знать наверняка, чем гадать, что скрывают родители. А то можно до такого догадаться…

— А Вадим? Он не звонил тебе?

— Не звонил. И если позвонит, скажу, чтобы не попадался на глаза Ляльке как можно дольше, а то получим еще одно семейное уголовное дело. Надо подумать, как ему забрать машину и вещи… Да, с Хохловым я поговорила, — он приедет завтра, просил тебя задержаться. Пашкиным кураторам позвонила, и в Питер, и в Москву. Они тоже обещали приехать завтра — его обследуют, поговорят с Лялькой насчет безопасности… — Мама наклонилась вперед и двумя точными движениями сбросила тапочки с его ног, вытянутых поверх одеяла. — Еще вопросы есть?

Говорят ли крутые американские детективы: «Мама, посиди со мной еще немного»? Спать ему действительно пока не хотелось — подумаешь, ночь без сна, бывало и по две. Но настроение было странным, наверное, из-за вчерашней водки и алкодетокса. Такого у него не бывало с первых дел об убийствах. Открываешь глаза и видишь, что смерть, разрушение, небытие — не иной далекий мир, куда отправляются другие люди, преимущественно незнакомые, не статистика полицейского управления, не малоприятная часть важной работы. Это подкладка бытия, скрытая от глаз тонкой тканью, которая рвется каждый миг.

— Мам. А если дядя Паша, не дай Бог, умрет, его сознание останется жить в этих компьютерах? Алька, тетя Ляля смогут с ним разговаривать?

— Ох, какие ж вы дремучие, детектив Островски! — мама поцеловала его. — Конечно, нет. Это просто, ну… как слуховой аппарат, только для мозга. Без человека все это железо ничто.

…Но и человек ничто без этого железа. Пустая оболочка, выключенная лампа. Ни любви, ни дружбы, ни стихов и науки. Если отнять у нас память, систему связей между тем и этим, что останется?..

— А ты уверена насчет Вадима, что у него нет этой болезни?

— Уверена? Как это возможно? Я уверена, что предрасположенность к болезни Чена сейчас не ставится, до появления симптомов знать ничего нельзя. Я уверена, что нет ни одного случая манифестации болезни до сорока с лишним лет. Зато я знаю случаи, когда медики запугивали пациента с целью получить побольше денег. Выражаясь в манере Вадика, если что-то есть в нашей Америке, оно может быть и здесь… Ты заметил, какое у него было лицо там, у Натальи? А кто-то узнал, как он боится папиной болезни, и предложил ему спасение за смешную сумму, всего-то миллион… Паразиты.

— Так надо позвонить адвокату и получить с них миллион, вместо того чтобы платить им.

— Вот! Я спросила об этом Степанова сегодня утром, когда мы говорили насчет Паши, не называя имен, конечно. Степанов сделал так. (Мама скривила рот, выпятив нижнюю губу.) Не знаю почему, по-моему, дело выигрышное. Но у российских граждан есть предубеждение против судов. Ладно, я еще поговорю с Вадиком, пока я здесь, уточню, что за компания — называется Что-то-там-хелп, я не расслышала. Вадим Палыч, конечно, засранец и придумал гадость, но он был не в себе. И у Паши, получается, есть внук! Зачем же Вадька это скрывал? Если мать ребенка против, чтобы наша семья с ним общалась, мог бы хоть фотографии показать!

— Он сукин сын, но это наш сукин сын, — сказал Сергей. — Франклин Рузвельт. Или Теодор?

— Ну перестань. Нельзя требовать от человека, чтобы он не боялся сойти с ума.

— Но можно требовать от человека, чтобы он не уничтожал других.

— Ты же сам его жалеешь.

— Да… И его, и всех. Я добрый сыщик, мам. У нас все будет хорошо?

— Обязательно. В нашем роду сумасшествия не было.

— Точно? — он улыбнулся, оттого что мама так легко его раскусила.

— Точно. Не считая легкой придури. Бабушка мне рассказывала, что ее бабушка все время ловила в воздухе насекомых. Но гости не знали наверняка, что насекомых нет, они ведь бывают ОЧЕНЬ мелкими, так что все было о-кей. Лежи, я тебе принесу молока, с медом и коньяком.

Когда Анна Островски открыла дверь, осторожно неся стакан теплого молока, ее сын спал одетый, под тонким вышитым покрывалом. Она погасила желтую лампу и вышла.

Через пять минут Сергей вздрогнул во сне и открыл глаза. Некоторое время рассматривал узоры на деревянных дощечках у себя перед носом, слушая, как стучит сердце. Перевернулся на спину, полежал, глядя в потолок. Потом пошарил на тумбочке, взял вифон, запустил поисковик и настучал одним пальцем, не вставая:

Открыл первую ссылку, с информацией о консультантах клиники.

Это могло быть и ошибкой, и ничего не значащим совпадением, думал он, разглядывая фотографию темноволосой женщины. Клиника, возможно, не та, и специалистов по болезни Чена не так уж много, и все знают всех, и все со всеми сотрудничают. Но пока это не проверено, дело нельзя считать законченным.

Он подошел к окну, раздвинул пальцами тонкие планки шторы. В воздухе мельтешил снег, дымились трубы — люди топили печи, прогоняли холод зимы из маленьких домиков. Будто не знали, что в конце концов холод возьмет верх над каждым. А может быть, знали что-то другое, о чем редко говорят вслух.