Фельетоны

Старательский вальсок — 2

Швах, соотечественники, к чему ни обратись — все швах. Даже такая малость, как последняя воля умирающих — и с нею осечка. Все-то и она не исполняется. Ведь настаивал сырокопченый человек, что лежит в усыпальнице на Красной площади, чтобы упокоили его прах рядом с матушкой, — а отказали. И вместо соседства с матушкой скоро уж век обретается Ульянов-Ленин в обществе бесхозного контрольного старичка. И профессора порскают от контрольного старичка к вождю: ой, глядите, у контрольного кончик носа зацвел, заклюквился, как бы такая замшелость не случилась и у вождя!!

А ясное солнышко актриса Фаина Раневская? Ведь недвусмысленно распоряжалась она: на моей надгробной плите повелеваю учинить надпись:

Выполнили эту последнюю волю? Опять-таки нет.

Точно так десять лет назад от омерзения к тому, что происходит в стране и запродавшейся уже не единому большевизму, а сотням прощелыг прессе — я покинул журнал "Крокодил", где прослужил основную часть жизни. И как не покинуть, если лучший в мире отряд карикатуристов в полном составе с гадливостью отшатнулся от журнала, а прозу начали в нем варганить пара сексотов и пять партийных секретарей разных лет: Святский, Волянский, Клозетников, Флористов да еще какой-то коммунистический дьячок, ввиду полной бесталанности и неактивной подлости напрочь измылившийся из памяти. (Ах, незабвенный Лютер, который, встречая любого попа, приветствовал его не иначе как: "Здравствуйте, глист лоснящийся!")".

И вот Исаак Эммануилович Бабель и "Гедали", бессмертный его рассказ: "Вот передо мною базар и смерть базара. Убита жирная душа изобилия".

Точно так теперь: вот передо мною фельетон и вседержавная смерть фельетона. Скопылился самый многотрудный и благородный жанр. И пресекшийся голос его разукрупнил мозаику российских безгласий и помалкиваний в трехцветную тряпочку.

Но такова ли уж это беда? На фоне сквасившихся индустрий, науки, образования, медицины — велика ли утрата? Да Россия, захоти она, без напряга сколь угодно выплодит этих фельетонистов, и в замогильной отечественной тишине единомыслия, единовздошия, единогласия снова зазвучат их дерзкие и еретические голоса!

Не зазвучат. И сколь ни напыжится Россия — никого ей не выплодить. Урождение ста тысяч Шандыбиных ей посильно, плево удастся выплод пятисот Жириновских, тысячи полковников Будановых, но с фельетонистами — извините-подвиньтесь. Потому как эта категория — наиредчайшая в мире. Уж Соединенные-то штаты с их свободищей печати, — а что там поимелось за целый век? Рассел Бейкер, Арт Бухвальд да вот Ида Таргоу. Хотя Ида примечательна разве уж тем, что семнадцатью подряд фельетонами сжила со света дедушку Рокфеллера, основателя всемогущей династии. И после первых четырех фельетонов утратил банкир волосяные покровы по всей поверхности тела, после девяти впал в затворничество, целиком зашторивая окошки в покоях, а там и вовсе угас.

А Россия? Лет эдак сорок назад, обреченный на неуспех и пропыленье в столе (а уж копия усилиями редакционных старателей — непременно в досье на Лубянку) сочинил я ненужный народу фельетон на тему "быть" и "считаться".Тут, конечно, Россия, СССР были первыми по считающимся. Ну, например, считалось, что "Учение Маркса бессмертно, потому что вечно". Трохвим Денисович Лысенко считался академиком и иерархом селекционной науки. Сталин считался генералиссимусом и светочем всех наук. И, шпыняя с трибуны руководящих сельхозников, вещал генералиссимус: "Товарищи эти понимают в севообороте не больше, чем негус абиссинский в арихметике".

И молчок, молчок, тс-сс! Неподъемно полное собрание сочинений В. И. Ульянова-Ленина, но не найти там сказанного Лениным уже в каталочке, в Горках Ленинских, до подбородка укутанного пледиком: "Социализм безусловно есть лучшая общественная формация, но для реализации его в России потребно очень большое количество умных и честных людей, какового Россия предоставить не может".

И по другому поводу молчок, неча гражданам страны светлого завтра знать, что ответил дипкурьерским письмом (а у них принято ОТВЕЧАТЬ) следящий за мировой прессой негус абиссинский тов. Чижикову, он же Сосо, он же Джугашвили, он же отец народов Сталин. А ответил он вот что: Его Высокопревосходительству, Генералиссимусу, Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза И. В. Сталину! В недавней хозяйственной речи Вы изволили высказаться, что Ваши министры понимают в аграрных вопросах не более, чем негус абиссинский в арихметике. Информирую Ваше Высокопревосходительство, что мною закончены с отличием: Военная академия Уэст-Пойнт, университеты Принстон и Гарвард, что позволяет мне непонаслышке знать и высшую математику, а также геометрии неэвклидову, эвклидову, Декарта и Лобачевского. К сему — Император Эфиопии Хайле Селассие I PS: СООБЩАЮ ЭТО ВАМ КАК НЕДОУЧКЕ-СЕМИНАРИСТУ И СЫНУ ПРОПОЙЦЫ-САПОЖНИКА.

А в СССР всегда существовал незыблемый ленинский десятидневный срок ответа на письма трудящихся, пусть даже императоров из Эфиопии. Но отмолчался тов. Сталин, в газете "Правда" даже шрифтом "петит" не нашлось места для ответа вождя императору.

Да. Вот так у нас обстоит дело по разрядам "быть" и "считаться". И, конечно же, генерал Ватутин был генералом, а генерал Мехлис у Сталина генералом считался. Подобным образом у нас теперь считаются Государственная дума — Думой, отопительный сезон — отопительным, "москвич" — автомобилем, Басманный суд — судом, Абрамович — губернатором.

А что до фельетонистики — так человек шестьсот за мои полвека в жанре считались у нас фельетонистами. Хотя были они в лучшем случае авторами насупленных погромных статей, и рубрика "фельетон" пришпиливалась к статье, если в ней не менее четырех раз употреблялось слово "доколе?".

И в память о четверых за век истинных фельетонистах России, которые "быть", а не "считаться" (М. Кольцов, И. Ильф, Е. Петров, Л. Лиходеев), в десятую годовщину исчезновения фельетона как жанра — мне вздумалось напомнить печатным органам, что был такой жанр и не худо бы его возродить…Тем паче что фельетонных точек приложения теперь — разливанное море. И всю мою жизнь Старой площадью мне возбранялось писать фельетоны-эссе, фельетоны-обозрения, фельетоны-ревю и просто обобщающие. Обобщать — только партия, только Старая площадь имели на это право! Тогда как ныне пишущему — разлюли-малина и орбитальный простор.

Тут — ба! Только взявшись за перо, обнаружил я, что фельетон жив! В бескомпромиссной "Новой газете" увидел я рубрику "Политический фельетон", при нем подпись автора: Ю. Латынина.

И фиаско. Вызывающую сострадание гиль и бодягу соткала под обязывающей рубрикой златокудрая Ю. Латынина. И главреду газеты Д. Муратову, приватно зазвав Латынину в кабинет, полагалось бы дружественно ей шепнуть: Джульетта! Больше никогда не пиши фельетонов! Ты это не умеешь и никогда не будешь уметь. Пусть образ сиятельного Михаила Булгакова воскресится перед твоими глазами, Джульетта! Ведь множество лет Михаил Афанасьевич числил себя фельетонистом, да чуть ли не первой руки. Но однажды отстранился, скопом перечел сочиненное, ужаснулся и себе повелел: Миша, более никогда не пятнай свою репутацию сочинением фельетонов. Здесь кишка у тебя тонка. Потому воссядь и напиши приличествующие тебе "Мастера и Маргариту", "Собачье сердце", "Роковые яйца" и пр. И написал, а фельетонов с того мига — ни-ни. Таким вот макаром, Джульетта.

И мне взбрело в голову через газету господина Муратова подновить у читающей публики воспоминания, что возможен фельетон в подобающем виде. Но, проживши, как говорят, две субботы на свете, был я в курсе прописных нескольких истин. Например, что угол падения всегда равен углу отражения. Или, если в одном месте идиотов убудет, то в другом непременно прибавится. Или что тело, погруженное в совесть, теряет в своей порядочности столько, сколько весит вытесненная им совесть. А еще же я знал: что в идеале количество почтовых отправлений всегда должно быть равно количеству получений.

Но при наличии в стране КГБ (ЧК, НКВД, МГБ, МВД, ФСБ) — в этом деле концы с концами сходятся далеко не всегда.

Оттого, законвертовав фельетон, я отправил его главному редактору "Новой газеты" Муратову заказным, для верности, письмом, с уведомлением о вручении, с пометкой "Лично", действовавшей когда-то. И благодатно подумал о новых, славных временах в журналистике. Ибо что было в мои времена? Дантов ад. Людоедский существовал порядок: в ленинский десятидневный срок ответить на все письма, что обвалились тебе на стол.

Провиденциально, должно быть, моя мама нарекла меня Александром, что по-гречески значит — защитник людей. И писем до тридцати в неделю получал я лично — с просьбами о защите. И святым делом было ответить на каждое такое письмо, некоторые, поставив на контроль, отправить для принятия мер (с обязательным последующим ответом о принятых мерах редакции), а по некоторым броситься в командировки: в Нунямо, на Куршскую косу, в Находку, Самашки, Ош, Чили-Чор-Чашму, Торжок, Соломбалу…

Но, помимо личных писем, существовала в редакциях сущая каторга — литотработка. И в месяц по этому оброку полагалось ответить на семьдесят писем, необязательных и идиотских, но с пугающай и почти всегдашней припиской: "Копия в ЦК КПСС". "Требую разъяснить, почему в здравпункте по поводу геморроя мне была оказана всего одна треть первой помощи". Или: "Пропаганда пошлости в журнале политической сатиры ЦК КПСС? Не кажется ли вам, что рыба, изображенная свисающей с лотка на карикатуре художника Н. Лисогорского, есть не что иное, как завуалированный человеческий член?".

Конечно, вменялось ответить и на такое письмо. Естественно, подмывало поехать и ответить автору в область лица, но — "копия в Отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС".

И приходилось изысканным слогом втолковывать разоблачителю порнографических происков художника Лисогорского, что на рисунке классика нашей журнальной графики не член, а неподдельная рыба из семейства тунцовых. И если рассматривать вопрос с анатомической точки зрения, то даже у человеческих уродов, что хранятся в формалиновых банках при Минздраве СССР, не бывает столь зримого утоньшения пенисов от оконечности к основанию, иначе такой член будет годен только для мочеиспускания, но никак не для воспроизводственной деятельности. И что да, конечно, за счет вырождения человечества размерность полового признака у мужчин значительно возросла по сравнению с интеллектом и теми образчиками, что известны нам по греко-римским скульптурам антиков. Но все же, соотнося размеры изображенного Лисогорским бога торговли Меркурия и тунца у него на лотке, нельзя не признать, что означенный тунец потянул бы весом килограммов на восемь, тогда как современная мировая анатомическая наука даже близко не фиксировала наличия на планете мужских членов весом в полпуда.

Мрак! Но поди не ответь! Или осмелься иронизировать!

И вот оно настало в журналистике, долгожданное, здравое: редакции в переписку с авторами не вступают, рукописи не возвращаются и не рецензируются. Ура!

Но на что изнаглился я, посылая фельетон главному редактору "Новой газеты"? Страшно сказать, какова была там приписка: "Уважаемый Дмитрий Андреевич! Буде рукопись не заинтересует редакцию — не утруждайте себя возвращением манускрипта автору, швырните его в корзину. Просьба единственная: коль фельетон не приглянулся — пусть любой микроскопический сотрудник газеты наковыряет номер прилагаемого к письму телефона и скажет пять слов: "Присланный текст газете не нужен".

И была надежда: ох, позвонят. Избирательно уважат. Ведь памятует, должно быть, Муратов, не первый год в печати, что именно я принимал знамя отечественной фельетонистики из помертвелых рук уже вконец затравленного Леонида Израилевича Лиходеева, уже добитого заключительной смрадной статьей "Творческий почерк Чистоплюева". Может, уважат звонком, зная о всесжигающей любви ко мне Агитпропа ЦК КПСС, о лишении меня права на много лет работы в советской печати с формулировкой "ЗА НЕУПРАВЛЯЕМОСТЬ". Может, выйдет на связь, памятуя о первой еще попытке моего убийства, когда с муровской охраной ходил я в редакцию, да только в тот раз не убили, удовлетворившись убийством моего подзащитного. Может, окажет "Новая" уважение секундным звонком как все-таки выжившему после второго покушения, как бессчетному лауреату премий за лучший фельетон года и держателю дурацкого "золотого пера" Союза журналистов? Может, примет во внимание, что в самые-то мрачные годы, единственный за всю историю Союза советских писателей, невзирая на нелюбовь ко мне партии и лично т.т. Шолохова, Леонова и Кочетова, без единой книжной публикации — был принят тревожащий "Новую" письмом А. Моралевич, принят единогласно в Союз писателей как фельетонист, стилист, афорист и неологист?

Дудки. Прошел квартал, но звонка не последовало.

И из чистого уже гражданского любопытства второе письмо послал я в "Новую", газету честную, возвышенную, горделивую. Заказное письмо. С уведомлением о вручении. С пометкой "Лично".Со словами насчет распространенного мнения о джентльменстве главреда Д. Муратова — но как же так в нашем случае? Может, все же отзвонят мне пять слов?

Гробовая тишина. До звонка не унизились.

И в научно-исследовательском уже настроении я отправил другой новосочиненный фельетон шеф-редактору "Литературной газеты" Полякову. Ну, отринут, может быть, сочинение, но уж позвонят. Ведь должны помнить по сотрудничеству в "12 стульях". Ведь писатели мы. И это самое, как его — корпоративная сплотка…

С той поры отважницы женского пола, что еще осмеливаются беременеть в современной России — успели зачать, доносить и родить, но звонка ко мне не последовало.

А поскольку Бог любит троицу — последний пробный камень запустил я, исследуя вопрос о всероссийских молчанках. Когда всеобщими молчанками и безответностью угнетены даже дочери и обращаются песенно к матерям:

Третий, уже без эссеистики и рассужденчества сочинил я фельетон, развеселый, как раз в стиле газеты, которую называют в Москве "Московский христопродавец", хотя на самом деле она — "Московский комсомолец". Отправил главному редактору П. Гусеву. (Это его газета писала о последнем покушении на меня, без малого чрезвычайно удачном).

И традиционное ни гу-гу. Здесь подумалось: вот три печатных органа и десятки подобных им. Братцы, вы же гектары газетных площадей извели на гневные статьи, что вот же, любая гнилостная административная шарашка обжилась теперь пресс-службой (иначе — дурной тон) для контактов с общественностью и прессой, — а ни от кого нельзя добиться никакого ответа! Что там смехотворная сицилианская омерта, этот опереточный обет молчания мафиози! Вот у нас молчат так молчат! Губернаторы, хоть искричись в их адрес — словно воды в рот набрали. А Министерство обороны даже не простой воды в рот набрало, а как минимум тяжелой воды — дейтерия. А Совет Министров — аж трития. А кремлевские молчат — будто и вовсе хлебнули диметилгидразина несимметричного! Куда катимся? Страна, еле ворочая языком, еще кое о чем просительно попискивает, но с отвечаниями заколодило намертво. И стригущим лишаем по долинам и по взгорьям расползается безответность и дуля под нос всякому обратившемуся.

Но что уж тут, сегодня ли оно возникло? См. "Старательский вальсок", давным-давно сочиненный незабвенным Александром Галичем для всякого нашего начальствующего люда:

И еще:

И еще:

И еще:

И вот на что уж свободномысл и вольнодумец, человек с жестяными губами эскадронного флюгель-горниста телевизионщик Парфенов. Чуть вознамерился он дать по теле интервью с прикремлевской мухой-цокотухой (а разве нам не завлекательно знать, кто в Кремле кого и сколько раз употребил, в позе ли лотоса или в позе шавасана, а то и вовсе, коль спешит на заседание, в позе Ромберга), а вмиг набежал к Парфенову телевизионный начальник Сенкевич, накинул Парфенову платок на роток — молчать! — и с эфира снял передачу: неча смердам знать о кремлевских утехах. И после этих вольнодумств извольте, Парфенов, вообще вам получить от ворот поворот с НТВ. Тем же манером муху-цокотуху, затеявшую выносить сор из грановитой избы — с работы турнули: молчи, целей будешь.

Но позвольте, это какой же Сенкевич? Сынок, что ли, того, который "Клуб кинопутешествий"? Сынок. Да как же он вскарабкался в такие телевизионные вершители судеб? В этом он что понимает? Он же заднепроходник, врач по какашкам, ему бы бороться с раскупоркой запоров, а он вдруг назначен затыкать вовсе противоположные в организме отверстия!

А секретец, должно быть, есть в этом деле. Ведь страшно: тысячи тысяч людей, держа в руках трубочки и соломинки, выстраиваются в очередь к заднепроходному отверстию президента Путина, чтобы надуть эту персону до грандиознейших величин. Тут, возможно, и порадел проктолог Сенкевич, спас, оградил, за что и был вознесен в телевизионные воеводы.

И под крики "чья бы корова мычала, а ваша молчала!" были прихлопнуты десятки федеральных и региональных телепрограмм, позакрывались, умолкли газеты, ершистые издательства, а всяким там индивидуальным сочинителям и продюсерам такой накинули платок на роток, что иногда и смоченный для верности эфиром и хлороформом. Молчок, оппоненты!

И добро бы только грандам СМИ был перекрыт кислород, так нет, дело коснулось и ничтожных. Коммунистическая радиостанция "Резонанс" бац — и обеззвучилась. И отважная "Свободная Россия", вещавшая на семейном подряде беспощадной Татьяны Ивановой и тихоголосого мужа ее Фомина — сгинула. И кто же разоблачит нам теперь козни мирового еврейства? Ведь до чего, сообщалось, дошли евреи: белобрысенький наш князь Святослав распатронил хазар в пух и прах, — так унялись ли жидомасоны? Нет, и вот до каких коварств на тайных сходках додумались: пристально наблюдать, какой русский карьерно растет — и тут ему евреечку в жены под бочок. А ночная кукушка, известно, всех перекукует. У Брежнева, у Молотова, у Ворошилова, у сотен других наших воротил и вельмож жены были кто? Вот то-то!

Однако, не за антисемитизм прихлопнули эту станцию, не за такие даже параллели, что путинская вертикаль власти давно уже даже вертикальней тех шестов, вокруг которых заплетают ляжки стриптизерши в ночных увеселительных заведениях. А за то придушили станцию, что вольничала в эфире то с оценкой наших перпетуум-выборов, то с оценкой оборонных доктрин.

И зряшно крутишь верньер на приемнике: ну, поговори со мною, Таня, до одури поговори…Ведь ты, бывало, загнешь такое, что всем миром не разогнуть.

А нету Тани. И в том месте на радиошкале прорезается бас православной радиостанции "Радонеж", призывающей доброхотов жертвовать средства на содержание станции. Свят-свят, да неужто нехватка средств? А что же господин Ридигер, он же по агентурной кличке сотрудника КГБ Дроздов, он же святейший Патриарх всея Руси Алексий № 2? Не скопил деньжишек на вещание путем беспошлинной продажи водки и курева? Выходит, не скопил, и вынуждена станция прирабатывать рекламой: "На постоянную работу требуются православные шофер и скреперист". Мать честная, а если вдруг присунется татарин или кришнаит? И вдруг обученностью выше они, и трезвенники, и на зарплату согласны меньшую — так их что, не возьмут? Не возьмут. Отмолчатся и не соизволят объяснить — почему. Оглашенные — изыдите!

Но не прошло еще полной зачистки теле-, радио-, писчебумажных пространств. То там вякнет что-нибудь неуправляемый свободомысл, то недобиток-демократ.

Хотя положение не безнадежно. Потому что на дорогах автомобильные пробки, и здание любой "проблемной" редакции или пакостного издательства может мешать прокладке рассасывающего транспортного кольца, отчего обречено под снос. Типографская же база онемевших изданий может быть перепрофилирована на печатание волчьих билетов для всяческих шустеров, парфеновых и киселевых. И пусть у нас разрушены порты, запаршивели города, повалились на бок заводы — но оборудование бывшего ведомства тов. Крестьяниновой в порядке и надежно законсервировано. В полной боевой готовности высятся по стране глушилки. Да, нам никак не удается выдвинуть из российской среды подобающего премьер-министра, но ежели не получится добром обезгласить "Эхо Москвы", "Свободу", "Би-Би-Си", "Дойче Велле" и иже с ними, которые ОТВЕЧАЮТ всякому к ним обратившемуся автору или слушателю — вместо тов. Крестьяниновой враз найдем мы из кадрового резерва администрации какую-нибудь госпожу Изволитеву. И расконсервирует, включит она повсеместно глушилки, создав в эфире непролазный бедлам. Где очень хорошо сгодится звуковое попурри из визга спорткомментатора Губерниева по поводу нежданной победы нашей лодки-четверки. Со вплетением в этот визг сохраняемых на пленке хрипов маршала Блюхера при вырывании ему глаза крючком на чекистском допросе. И сквозь этот глушилочный звукоряд продернуть содомские крики возглавляемой Пугачевой "Фабрики звезд" плюс сумятица криков детей и взрослых в Беслане.

Так наступило вожделенное безгласие и покой, никому ни на что отвечать не надо, и певец Басков, откачнувшийся ныне в старые песни о главном, сможет, наконец. подвести итоговое: