Фельетоны

Не убий!

Среди нетленных российских мудростей есть такая: "Хуже нету, как ждать и догонять". Но здоровые силы общества трепетно ждут, когда нынешняя Россия (для начала) приравняется хотя бы к воде. Ибо у воды есть три состояния: твердое, жидкое и газообразное. Тогда как у нынешней России, профукавшей все и вся, есть только два состояния: истерика и апатия. Вот в состоянии этой истерики страну и захлестывают волны завышения собственной значимости: университеты становятся академиями, институты — университетами, техникумы — институтами, вчерашняя шарашка становится Центром, затрапезная парикмахерская — салоном.

Не отстал и шоу-бизнес, где патлатый недоумок, придумав нечто в два притопа и три прихлопа, вальяжно оповещает на том же телевидении: у меня вызрел ПРОЕКТ.

Теперь все стало — ПРОЕКТ. Так проект вызрел и у меня. И я обратился к заповедям господа нашего Иисуса Христа, к заповедям магометанским, к иудейскому Тайч-Хумеш: Исход, Левит, Бытие. Числа, Второзаконие, к заповедям буддийским, к Домострою, к "Моральному кодексу строителя коммунизма", бессовестно содранному, не боясь нарушения авторских прав, с заповедей Христовых. Все эти заповеди зовут человека самоулучшиться, стать социально красивей. И вот это заповедное я вознамерился соотнести с сегодняшним россиянином: как он соответствует заповедям? И первее всего — самой актуальной для сегодняшней нашей страны: заповеди "НЕ УБИЙ!"

Блаженной памяти поэт Маяковский тоже все чаял проснуться и увидеть: ах, так изменился россиянин, что щеки сожгу огнями губ ему, Но сегодняшнего россиянина, в свете заповеди "Не убий!", не пришлось бы поэту воспламенительно процеловывать насквозь: россиянин не изменился, даже стал ощутимо гаже. Зато напрочь осовременились приспособления, которыми в миру, в быту россиянин отправляет земляка на тот свет.

Искони таким приспособлением на Руси был топор. И отошло, теперь курам насмех это — топор. Нынче взамен топора россиянин произвел неподражаемые огнестрельности, яды, газы. Добавив к этому смертоносные стреляющие и ножничные ножи, нунчаки и бейсбольную биту. И даже безвинная детская скакалочка как надежный инструмент удушения нынче в большом ходу.

Сегодня в нашей стране значительно меньше штукатуров, нежели резонеров. И вскинется резонер: по какому моральному праву этот субъект ковыряет заповедное "Не убий"? А достаточен ли личный опыт его, сам убиваем был ли? Был. Трижды был убиваем плюс один раз заказан, но не исполнен. Первый раз, в знаменитом Доме на набережной, в Доме правительства, меня приканчивали чекисты арестной группы товарища Биллиха. Благодаря ныне покойному академику Цицину остался жив. Был 1938 год. В 1955 году, рядового солдата Прикарпатского военного округа, 1164-го, корпусного, гвардейского, артиллерийского, трижды Краснознаменного. орденов Суворова и Богдана Хмельницкого, пушечно-гаубичного, механизированного, кадрированного полка — меня убивали бандеровцы. Львовский госпиталь Прикарпатского военного округа удачно собрал меня в человекообразную кучку. Затем, уже специальным корреспондентом "Крокодила", меня заказали С. С. Апряткин и М. А. Дорохов (кличка — Кальтенбруннер), первый и четверный секретари Чечено-Ингушского обкома. Через множество лет, спознавшись с убийцами, людьми грозными и исполнительными, я спросил: что же, мужики, хоть МУР и выставлял ко мне охрану, вы оплошали и меня не пустили в распыл? И грозные люди сказали, что заказчики остались довольны убийством моего журналистского подзащитного (семь пуль в затылок и спину), а на меня заказ отменили: будет слишком большой скандал.

Cкандал! Тогда, тридцать лет назад, еще опасались скандала! А ныне моих коллег, невзирая на их талант и любезность народу, взрывают, застреливают, режут, душат — и никакого скандала: из двух теперешних состояний России (истерика и апатия) торжествует апатия.

И последний раз, почти уж вовсе удачно, со снятием полускальпа, с бравым проломом черепа пистолетом "Вальтер" убивали три вальяжных господина титульной национальности. Как водится, их не нашли. Так что с полным основанием я могу сказать резонерам, что по прощанию с жизнью имею даже свежайший опыт.

В свете этого на защитительные возможности власти, глядя правде в глаза, сейчас обществу рассчитывать нечего. А самосохраниться хочется всякому. Каков выход? Вооружаться? Охраняться?

Кругом делается и то, и другое. В разворованной подчистую стране, охраняя, по сути, вакуум, почти пятая часть населения теперь состоит в охране. Се птицы, которые не сеют, не жнут, но сыти бывают. И в список профессиональных заболеваний уже прочно вписано новое (помимо варикоза вен у официанток и силикоза у шахтеров) — подмышечный фурункулез от натертости кобурой подмышечной впадины.

А результаты? Они плачевны.

Да, наши лагеря кишат женщинами — изощреннейшими и серийными убийцами, но даже в целях очевиднейшей самообороны в женщину стрелять запретительно: а вдруг она родит когда-нибудь нового Путина?

Нет более зверских убийств, чем убийства людей подростками. Но стрелять в них или бить их наотмашь нельзя: надо сперва истребовать у налетчика паспорт, совершеннолетен бандит или нет.

И сберегающий свою жизнь (прежде любого оружия в руках) должен иметь рулетку, потому что стрелять с расстояния менее метра запретно. Оттого, замерив расстояние рулеткой, надо известить нападающего:

— Не изволите ли вы удалиться от меня на двадцать шесть сантиметров? Если вам это обременительно, то разрешите мне чуть отпрыгнуть назад?

Да, убийца всегда превентивен, и даже тренированный человек почти никогда не успевает применить против убийцы оружие. Пистолет в ящике стола, сам недреманно начеку — но был застрелен в собственном кабинете мой друг Валерий Севрюгин, немалая персона в Прокуратуре России.

Пистолет при себе, отмобилизован, опытен — но вот в собственном гараже после изуверских пыток убит мой друг Вадим Бирюков, некогда самый молодой полковник КГБ.

И у нас еще даже примерно не сертифицированы земли и недра страны, но четко расписаны и известны места для отъятия жизни у граждан: на квартирной площадке, служебный кабинет, рабочее место; свой или казенный автомобиль; гараж и окологаражное пространство; подъезд и околоподъездное пространство; лифт и лифтовые площадки, преддверие квартирной площадки.

Так что же делать, чтобы остаться вживе? Быть может, иметь при себе и постоянно листать на ходу атлас Ломброзо "Типы преступников"? Ага, вот на странице восемь точно такой же тип, каковой сейчас идет мне навстречу? Так скорее, скорее дать от него стрекача!

И граждане в полной растерянности: как выжить? Как не вызвать к себе душегубского интереса? Сидеть дома взаперти? Но как тогда заработать на жизнь? Не иметь гаража и машины, даже худосочной "Оки"? А как избежать подъезда и лифта? Что, из каждого окна спустить до земли стальные тросики? Это замечательная картина: альпинистским самоподъемом способом Дюльфера теща с внуком на загорбке по тросику взмывает к себе в окно на четырнадцатый этаж!

И пламенный обличитель всех этих горестей, капээсэсный трибун с бородавкой, при потрепанном отрядце подпевал и прилипал вопиет: это демократура! Это виновата она! Это при ней человеческая жизнь не стала стоить и ломаного гроша!

Ой ли? А если оглянуться в многовековое назад?

Когда я учился в школе и меня еще не догадались выгнать оттуда, за партой со мной сидел двоечник Рябов. Он подсовывал мне свои сочинения, чтобы я быстро-быстро исправлял в них ошибки. И в одном сочинении он написал: "При набеги хана Тохтумыша было убито 24000 трупов". Я поправил ошибки, но лишь множество лет спустя спохватился: мать честная, да ведь татары считали, и даже не только своих павших, но и убитых противников!

До чего не снисходили мы никогда. Такой вот менталитет. И я первым пытался возопить — да бесплодно! — по поводу песни из фильма "Белорусский вокзал": миряне! Земляки! Да ведь чудовищны слова в этой песне: "…нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим" То есть как это — не постоим за ценой людских жизней? И другая, забойная, всенародно любимая громыхала по стране песня — светловская "Гренада" В которой до сих пор никого не коробят слова: " Отряд не заметил потери бойца и "Яблочко-песню" допел до конца". То есть как это — отряд не заметил потери бойца? Да какой же это к чертям собачьим отряд? Вот мою пропажу под Ковелем в 1955 отряд заприметил сразу.

А у нас точно так население не заметило потери народа.

И мы даже с точностью до миллионов не знаем: а сколько людей было убито в гражданскую войну?

Сколько погибло в каскады голодов в Поволжье и на Украине? Сколько миллионов было затерзано в репрессиях? Которые так ловко, наперсточно называются сталинскими, хотя это- репрессии идеологии, репрессии большевистские, советские, коммунистические, а рябой сын сапожника был всего лишь их сценографом и проводником. Но и он по отношению к человеческой жизни выглядит паинькой, тогда как его сырокопченый предшественник, ныне дотлевающий в Мавзолее, самой распространенной резолюцией имел какую? "РАССТРЕЛЯТЬ!" И расстреливались даже дети рабочих и крестьян, дети-заложники. И в 1923 году самый человечный человек, уже полупомешанный, уже стоя одной ногой, так сказать, в Горках Ленинских, когда ему принесли списки наконец-то расстрелянной русской профессуры, облегченно вздохнул: "Какое счастье: сегодня, кажется, у меня впервые не болит голова!"

Вот так. И мы с точностью до миллионов не знаем, сколько наших людей погибло в Отечественную войну, в Афганистане, при штурме Дома советов, в Останкино, в Чечне… Вот отсюда наше небрежение к человеческой жизни, и главная специализация россиянина — оберегать себя от знания самого главного. И нет, никаких и ничьих не произошло у нас покаяний, ни физических, ни номенклатурных лиц. И жаль. Потому люди страны, отмечая нововведенный лживый и лицемерный "День согласия и примирения" — выходят в улицы вызверенными друг на друга. Тогда как под заповеданным Христовым "Не убий!", в согласии и примирении истинных, после страшных зверств и злодеяний гражданской войны, всенародно покаявшись и никогда больше не участвуя в войнах — только одна страна провозгласила (и защищает!) ценность любой человеческой жизни: Испания.

Мы же раскошеливаемся только на жульническое окрасивление жизни. Начав называть тюрьму — "помещением камерного типа". И лагерь теперь не лагерь, а "исправительно-трудовое учреждение". И болезь рак теперь по документам не рак, а "заболевание общего типа". И по тем же рецептам сегодня у нас окрасивляется статистика убийств. По этой статистике, коли вас с пятнадцати метров из наших, из безукоризненных, из безотказных "Сайги" или "Ягуара" полоснули согласованной волчьей картечью, и в образовавшуюся в человеке дыру панорамно можно наблюдать, как усилиями Лужкова хорошеет столица — тогда да, вы попадаете в разряд убитых. Но если плечистый браток, которые так истово теперь посещают церкви и намаливают лбы, хотя это не более чем играшки в веру истинную, точно такие, какими были играшки в преданность членству в КПСС, но из шкурных соображений — если браток махнул вас бейсбольной битой по черепу, а вы после этого не сразу отдали концы, а еще пяток раз дрыгнули своей в прошлом толчковой правой ногой и ногтями левой руки поскребли на прощанье планету — нет, в разряд убитых, пятнающий государство, вы уже не попадете. Вы — "…нанесение тяжких телесных, повлекшее за собой обстоятельства, несовместимые с жизнью". Изящно, не правда ли? Поэтому — нет, у нас убивают, но не так уж и много. И сотни тысяч устойчиво пропавших без вести — ну, почему обязательно думать, что расчленены их трупы, или они покоятся на дне болот, закатанные в рулон сетки Рабица? Помните алиментщиков, бегающих по стране, чтобы не платить алименты? Может, и эти сотни тысяч живы и где-то бегают. Веселее, дамы и господа!

А теперь, когда пишутся эти строки, в скверике у метро Шаболовская, подлинной академической наружности, сидит элегантно стареющий человек. В этом любимом скверике (с разными промежутками) он не сиживал в общей сложности тридцать восемь лет. Это патриарх всероссийских профессиональных карманных воров Анатолий, кличка Карандаш, печаль и обуза в течение полувека Петровки, 38. Я знаком с ним почти что с детства, и буквально днями он мне сказал: "Сергей Есенин, "Анна Снегина" — ты эту поэму читал? Там есть слова: "Россия — дуровая зыкь она". И еще какая дуровая! Нас, профессиональных воров, Россия ненавидит, а только нас и должна носить на руках. Потому что нынче как убийц граждане должны опасаться всех: нецелованных девушек, отморозков, подростков, балерин, солдат, милиционеров, депутатов, швей-мотористок… И только истинный вор совершенно безопасен для общества как убийца. Ибо вор может убить только в побеге или при самозащите. А сам знаешь, из нашей тюрьмы да из лагеря поди убеги. А всякой самозащиты вор избегает, от самозащиты предпочитает вор дать стрекача.

— Воры, воры… — возразил я. — Толик, да ведь круглосуточно ворует вся страна поголовно, так почему же людей все равно убивают?

— Потому что на три четверти не профессионалы воруют, а маскотники, сявки, парчушки…

Да, опасна, опасна жизнь граждан, и отнюдь не фигурально по лезвию ножа ходит общество. И цены буквально на все с грохотом лезут вверх, и только одна цена устойчиво и стремительно падает: на заказные и просто убийства. Так что даже Леонид Якубович, тот, с усами, из "Поля чудес", вопиет: "Я на грани помешательства от ужасов жизни!"

Но я должен, говорит Якубович, я призван эту опасную жизнь хоть чем-то оптимизировать, и берусь оптимизировать ее своей лучезарной, хоть и ненавистной уже мне самому улыбкой.

Было, Якубович, было, это уже дежавю. Был еще при коммунистах великий оптимизатор, клоун Олег Попов. И даже был всенародно увенчан титулом НАШ СОЛНЕЧНЫЙ КЛОУН. Так что титул этот занят давно. А поскольку меня лично дважды убивали впотьмах, и впотьмах убивают подавляющее большинство наших граждан — не погнушайтесь, Якубович, примите от народа титул НАШ ЛУННЫЙ КЛОУН.

А напоследок мне хотелось бы опять вспомнить Испанию, где после гражданской войны и по сию пору бытует горько-ироничная поговорка:

Только нам, россиянам, надо следить за тем, чтобы таблетка эта была действенная, импортная. Не от Брынцалова.