Феномен техники

Так что реализовать заложенную в инстинкте программу

животное (особенно одиночное животное) должно в конкретных

обстоятельствах, всегда имеющих свою специфику. В этом случае «информативное содержание раздражителей … неопределенно и не может передаваться генетическими механизмами.

Врожденное поведение представляет собой исторически сформировавшееся приспособление вида к определенной среде, в то

время как обязательное научение – жизненно важное приспособление отдельной особи к конкретным условиям ее существования». «Научение жизненно важно для выживания многих видов. … Обязательное научение таких видов привязано к определенным генетически запрограммированным временным отрезкам онтогенеза (чувствительным фазам), только в это время оно

проходит успешно»91. В ряде случаев даже «большинство актов

90

91

Е.К. Еськов. Жилища насекомых. − С. 28.

М. Фройде. Животные строят. − С. 200.

52

добывания пищи, независимо от их сложности и характера, в естественных условиях является условнорефлекторными»92.

Именно индивидуальный опыт дает возможность животным,

стоящим достаточно высоко в эволюционном отношении, более

оперативно реагировать на изменение обстановки. «Млекопитающие очень редко приспосабливаются к быстро наступающим

переменам в окружающей среде (новые враги, новая добыча и т.

п.) путем медленного изменения своих органов и функций, гораздо чаще это происходит путем быстрого изменения прежних

привычек и навыков и образования новых, приспособленных к

новым условиям. Здесь впервые выступает на сцену новый и

весьма важный фактор адаптивной эволюции позвоночных,

именно его психика»93. И вообще «переход в новую адаптивную

зону почти во всех без исключения случаях начинается с изменения в поведении. Другие адаптации в этой новой нище, в частности структурные адаптации, приобретаются вторично»94.

Разумеется, это относится и к действиям по созданию «прототехнических» устройств.

При этом чем выше животное на «родословном древе» животного царства, тем скорее можно ожидать у него способности

к «научению», большей роли «метода проб и ошибок» и соответственно большей независимости от варьирования условий

окружающей среды. Это также позволяет обеспечить весьма

сложные реакции во взаимодействии животных. Поэтому эволюционное развитие в этом отношении шло в направлении все

более существенного повышения роли индивидуального опыта

и обучения. И у многих млекопитающих указанный процесс зашел достаточно далеко, чтобы животное могло достигать цели в

весьма широко изменяющемся диапазоне условий, притом в ряде случаев в кооперации с другими животными.

Однако положительная роль «научения», опытной корректировки действий по созданию «прототехнических» устройств сопровождается также отрицательными следствиями

их использования. Ведь «известно, что чем сложнее социаль92

А.Д. Слоним. Инстинкт. – С. 105-106.

А.Н. Северцов Морфологические закономерности эволюции. – Собр. соч.

в 5-ти т. , т. 5. − М.-Л.− С. 211-212.

94

Э. Майр. Популяции, виды, эволюция. − М., 1974. − С. 399

93

53

ное поведение животных, тем более растянуто у них детство и

юношество, во время которых потомство приобретает индивидуальный опыт»95 (недаром, очевидно, у бобров, создающих исключительно сложные сооружения в разнообразных

конкретных условиях, вместе с родителями живет две генерации детенышей). Однако способность к усвоению опыта, к

обучению затем оказалась весьма полезной при становлении

человеческого общества. А с другой стороны только в обществе как целостном организме могла появиться возможность

обеспечить необходимый длительный срок обучения.

Итак, в живых системах последовательно реализовались два

«найденных» эволюцией пути создания дополнительных

«внешних» объектов, делающих более эффективным взаимодействие животного со средой. Первый – это путь морфологической дифференциации индивидов в многочисленной «семье»

общественных насекомых, что обеспечивает эффективное

функционирование данного сверхорганизма путем кооперации

индивидов на основе наследственно заложенной в каждом из

них программы действий. Второй путь – это путь обучения индивидов, на более высоких ступенях эволюции создающее определенную «надстройку» над врожденной программой поведения

животных, когда по мере эволюционного развития при сохраняющемся важнейшем значении изначально заложенной в нервной системе животного программы инстинкта все большее значение в создании «технических устройств» приобретает опыт,

осваиваемый данным индивидом. Но при высокой эффективности обоих путей в конкретных условиях, оба они в конечном

счете ведут в эволюционный тупик и ни один из них не может

вывести на тот уровень создания указанных «внешних устройств» – техники, на который в этом отношении сумело выйти

человеческое общество.

1.5. Техника как подсистема социальной системы

Этот уровень явился следствием того, что в отличие от животного, формировавшего то или иное «внешнее» материальное

95

В.Е. Кипятков. Поведение общественных насекомых. − М., 1991. − С. 21.

54

образование в основном в соответствии с наследственно заданной программой, программа такого формирования человеком

задавалась им самим на основе индивидуального, а главное,

коллективного, общественного опыта. «Прежде чем создать

орудия труда из камня древнейший человек создавал его в уме,

т. е. трудовой деятельности предшествовал абстрактный образ

орудия и план его выполнения»96. Однако для этого потребовался длительный процесс антропосоциогенеза.

Становление человеческого общества из стада «предлюдей» явило собой в развитии живого скачок совершенно особенного значения. Однако, как мы уже отмечали, в отличие от

общественных насекомых, здесь образование сверхорганизма

произошло на основе особей, имеющих высокоразвитый отражательный аппарат, который еще более развился в процессе

антропо-и социогенеза. С одной стороны, последнее обстоятельство обеспечивало более эффективное взаимодействие

между индивидами в выполнении общих задач. А с другой

существенно повышало ценность каждого индивида, особенно учитывая длительный срок взросления и обучения.

И здесь, как в любом другом биологическом сверхорганизме,

специализация элементовиндивидов также повышает эффективность целого во взаимодействии со средой.

Достижения эволюции в обоих случаях оказались полезными и здесь. При формировании общественного сверхорганизма,

ввиду разнообразия задач во взаимодействии с окружающей

средой и свойств ее объектов, также понадобилась определенная

дифференциация функций индивидов. Но специализация здесь

осуществляется существенно иным образом. При определенной

роли морфологической и возрастной дифференциации, основой

специализации становится «научение», дошедшее до максимально возможной степени – формирования программы действий исключительно за счет сведений и навыков, усваиваемых

индивидом от общества в своем индивидуальном опыте. Изменения носят качественный характер, ибо программа инстинктивных действий по созданию внешних объектов здесь у инди96

Кочеткова В.И. Основные этапы эволюции мозга и материальной культуры.

// Вопросы антропологии, 1967. Вып. 26, с. 27.

55

вида отсутствует полностью, а потому она полностью же создается в процессе обучения и индивидуального опыта. Соответственно иначе осуществляется и дифференциация функций.

Другими словами, здесь мы имеем органическое соединение

двух тенденций эволюции, имевшихся в развитии «прототехники», а именно дифференциации функций и обучения, совместно приведших в конечном счете к возникновению (вместе и одновременно с обществом и человеком современного

типа) того, что мы называем техникой.

Элементы уже именно техники как отражение все возрастающей роли опыта появляются гораздо ранее, чем было сформировано человеческое общество. Уже «австралопитеки и синантропы раскалывали и раздавливали желваки камня. Получавшиеся при этом острые осколки и отщепы случайной формы

и служили им орудиями»97. Но значительная часть сведений, необходимых для производства первых орудий, еще закреплялась

в инстинктивной программе эволюционным путем (т. е. они в

значительной мере имели еще не столько технический, сколько

«прототехнический» характер). И соответственно гораздо

меньшее, чем позже, значение имел индивидуальный и коллективный опыт. Потому изменения характера орудий происходили чрезвычайно медленно, причем в качестве процесса еще в

значительной мере биологического они носили более или менее

идентичный характер для всех предлюдей на том или ином этапе их развития. Ситуация меняется по мере возрастания роли

индивидуального, а особенно коллективного опыта.

В результате к моменту формирования первобытного общества и человека современного типа имелся уже некоторый набор

орудий. При этом указанный скачок (образование сверхорганизма наивысшего типа) имел в данном отношении довольно

своеобразные последствия. Он не привел непосредственно к

особо существенному изменению уже и до того (в стаде «предлюдей») используемых технических устройств. «Открытиями

последних лет в области нижнего и верхнего палеолита доказано, что резкого перерыва между мустьерской культурой и ранними культурами верхнего палеолита не было. Не было переры97

Г.Н. Матюшин. У колыбели истории. − М., 1972. − С. 81.

56

ва и в развитии от палеоантропов к неоантропам»98. А вот с последним утверждением согласиться уже нельзя, поскольку

«преобразование типа человека в середине палеолита – возможно, самое эпохальное событие из тех, которые произошли в истории человечества; ведь тогда субчеловек сумел стать человеком, … homo neanderthallensis ушел в небытие и появился homo

sapiens. Однако эта грандиозная революция в сфере психики не

сопровождалась соответствующими изменениями в технике»99.

Последний вывод верный, но не совсем точный. На самом деле

данный скачок не привел к особо значимым изменениям только

в составе технических устройств, но весьма существенно сказался на характере их функционирования. И только в результате

этого последнего фактически произошло революционное превращение в интересующей нас здесь области – «прототехника»,

«предтехника» превратилась в технику.

Указанная революция вызвала колоссальные изменения в

самой сути использования технических устройств – индивидуальное использование было заменено использованием общественным, также представляющим собой по сравнению с первым

колоссальный качественный скачок. Этот скачок был связан с

рядом существенных моментов, среди которых прежде всего

выделим дифференциацию функций, обеспечивающую весьма

существенный синергетический эффект.

Поскольку данный сверхорганизм сформировался на основе

индивидов, имеющих значительные размеры и высокоразвитую

индивидуальную систему сбора и переработки информации,

морфологическая специализация индивидов как основное направление эволюции не являлась бы здесь биологически оптимальной. В результате в отличие от других сверхорганизмов

(пчелиный рой, муравейник и т. д.) человеческое общество как

сверхорганизм состоит из индивидов, по сути дела не имеющих

между собой коренных морфологических различий. И даже наличие в человеческом обществе половозрастных отличий между

индивидами вызывает прежде всего именно поведенческую

98

Д.А. Крайнев. Некоторые вопросы становления человека и человеческого

общества // Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения и феодализма. − М., 1970. – С. 93.

99

А. Тойнбі. Дослідження історії, т. І. − К., 1995. − С. 202.

57

дифференциацию. А она как раз и становится возможной благодаря высокоразвитому отражательному аппарату и эффективному усвоению индивидуального и коллективного опыта.

Это обстоятельство определенным образом сказывалось на

разделении труда. На первом этапе играли роль физиологические возможности и функции индивидов, прежде всего связанные с их половозрастными отличиями. В связи с этим еще в

глубокой древности, в родовом обществе, уже осуществлялось

разделение труда соответственно половозрастным особенностям

и возможностям людей. И только при дальнейшем развитии начинала сказываться более широкая функциональная специализация. А вообще разделение труда как важное условие повышения его производительности в дальнейшем в развитии общества

оказалось чрезвычайно важным фактором.

Поскольку речь идет о взаимодействии с внешней средой,

т.е. о возможности целенаправленного воздействия на нее, это

взаимодействие предполагает выполнение самых разнообразных

операций. А для их успешного выполнения необходимо наличие

различных, зависящих от характера операций, промежуточных

устройств – определенного рода рабочих органов. Другими словами, морфологическая дифференциация, поскольку она также

оказывается необходимой, в общественном сверхорганизме

осуществляется не «природным», а «искусственным» путем, путем развития соответствующих технических средств.

Первые требуемые трудовые операции, как соответственно и

требуемые для них орудия труда, еще не были слишком разнообразными. Что касается структуры последних, то отсутствие

«стандартных» материалов и технологических процессов изготовления приводило к значительному варьированию их рабочих

характеристик. Поэтому каждое конкретное орудие требовало

специфических навыков в его использовании, что приводило к

своеобразному технологическому разделению труда.

В своем комплексе обслуживая нужды общества в его взаимодействии с окружающей средой, техника с самого начала

формируется как определенная система. Дальнейшее развитие

техники принципиально ничего в этом отношении не меняет.

Однако совершенствование применяемых технических средств

через рост производительности труда (в том числе и благодаря

58

его разделению) дает толчок социальным изменениям, которые,

в свою очередь, оказывают влияние на технику. При этом происходит не только дальнейшее совершенствование имеющихся

видов техники, но и появление ее новых видов.

Эволюция общественного организма происходила в виде соответствующих внутренних (т. е. социальных) изменений. Эти

изменения коснулись и разделения труда. Со становлением

классового общества возникает, кроме технологического, еще и

социальное разделение труда. Указанный процесс не связан напрямую с техникой, хотя опосредованно определяется именно

развитием средств производства. Однако этот вопрос составляет

предмет политэкономии и в основе своей выходит за рамки рассматриваемых здесь проблем собственно техники.

Но в определенном отношении данный процесс все же

связан с техникой, ее структурой, развитием и функционированием также и напрямую. Дело в том, что социальные изменения, которые привели в конечном счете к становлению

классового общества, привели тем самым к разрушению целостности первобытного племени как общественного сверхорганизма. Возник ряд других социальных образований, которые, потеряв абсолютную целостность относительно внешней

среды, сохранили, однако, ряд свойств данного сверхорганизма. Средой существования для этих образований уже оказалось не только физическое и биологическое, но и социальное окружение (как часть социума, не входящая в данное социальное образование). Ниже мы рассмотрим, как наличие на

определенных этапах развития в качестве среды других социальных образований непосредственно сказывается на технике.

Но во всех случаях как совокупность определенных материальных образований – технических устройств – техника представляет собой комплексное целое, создающее для целостного

же социального образования своеобразную оболочку-техносферу, обеспечивающую эффективность его взаимодействия с

окружающей средой. Такое определение техники близко ко

многим существующим, отражает функциональное назначение

всего комплекса наличных технических устройств, и, стало

быть, отражает некоторые важные черты техники как особого

59

явления реальности. Однако сущность данного явления в таком

определении выражается все же односторонне.

Для более полного определения техники следует учесть

еще один чрезвычайно важный момент, а именно необходимость для выполнения комплексом технических устройств

своей общественной функции наличия в социуме некоторого

набора технических сведений (как и, разумеется, их носителей в качестве действующих агентов). Только соединение с

последними превращает технические объекты из простой их

совокупности в действующую подсистему социальной системы. Совокупность технических сведений находятся так сказать «на стыке» социума как объединения его членов, и собственно техники как совокупности искусственных материальных объектов, размещенных между данным социальным образованием и окружающей его средой, принадлежат им обоим

и объединяют их в единое действительное целое, только в

своей целостности противостоящее среде.

Таким образом, совокупность технических устройств сама

по себе «мертва». Она становится функционирующей подсистемой социальной системы только через «человека умелого», «человека знающего», «человека действующего», в роли которого

так или иначе выступает каждый член данной социальной системы. При этом «труд отдельного лица выступает непосредственно как функция члена общественного организма»100. Другое

дело, что некоторые из этих «агентов действия» специализированы на взаимодействии с технической подсистемой непосредственно, а некоторые имеют с ней дело только спорадически

или опосредствованно. Поскольку вся данная социальная система как целое в своей жизнедеятельности опирается в связях со

средой именно на техническую подсистему, то так или иначе

каждый человек несет в себе часть общей «программы», обеспечивающей функционирование техники. В этом смысле каждый

человек без исключения, чем бы он ни занимался, какую бы общественную функцию не выполнял, в конечном счете «обслуживает» данную подсистему, а она – его.

100

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 13. – С. 20.

60

Однако с развитием общества разделение труда приводит к

тому, что деятельность многих людей начинает все больше отдаляться от непосредственного обеспечения взаимодействия со

средой, а следовательно, и от жестко связанной с техникой непосредственно репродуктивной деятельности. Это определенным образом сказывается и на теоретических представлениях.

Так, последним временем стало модным рассуждать о том, что

на смену «индустриальному обществу» приходит общество «постиндустриальное», «информационное», что «репродуктивный»,

производительный труд все больше сменяется трудом «творческим», направленным на «созидание» не материальных объектов, а самого человека101. Такие представления совершенно не

соответствуют действительному положению вещей.

Труд человека именно как человека (т. е. как элемента общества, а не как отдельного индивида) в конечном счете всегда

направлен к единственной и всеобъемлющей цели – обеспечению успешного материального взаимодействия общества со

средой обитания (природой). И этот труд по определению творческий, ибо предполагает создание с этой целью из предоставленного природой материала доселе не существовавших объектов. Труд всегда «творит». Другое дело, что по мере развития

общества происходит специализация труда, его общественное

разделение. Соответственно из всеобщего общественного труда

выделяются также его виды, прямо и непосредственно не направленные на преобразования данного природой вещества в

необходимые для общества материальные объекты.

Для того, чтобы достичь этой (конечной) цели необходимо,

например, постоянно формировать соответствующие производительные силы. Для формирования их материальной компоненты нужны естествознание, технология, изобретательство;

личностной – педагогика, медицина, рекреационная индустрия.

Сама социализация индивида немыслима без искусства. И люди,

занятые специфическим трудом в этих (и множестве других) областях, также объективно (но опосредствованно) работают на

конечную общественную цель. Они выполняют свою часть со101

См., напр., А. Бузгалин. Неомарксизм: ответы на вызовы глобальных проблем постиндустриальной эпохи (тезисы к формированию новой научной

школы). − М., 2002.

61

вокупного общественного труда, в конечном счете имеющего

только и исключительно «репродуктивный» (производительный) характер. Любой истинно человеческий, общественный

труд репродуктивен по конечной цели с одной стороны, и по определению креативен – с другой. В том числе и по отношению к

самой технике, создание элементов которой представляет собой

«внешнюю» реализацию технического сознания человека.

Ну и, наконец, следует еще и еще раз подчеркнуть, что

как отдельный технический предмет, так и вся их совокупность, остаются просто неким «безжизненным» материальным образованием, пока люди не приведут их в действие. Да,

техническое устройство – это прежде всего вещь, «конкретноисторический элемент культуры, созданный человеком для

удовлетворения материально-духовных потребностей, активно влияющий на организацию социальной жизни и воспитание личности». Но с другой стороны «вещи не имеют своего

самостоятельного существования вне общества и культуры».

«Функции и роли, которые играют вещи в жизни людей, и составляют содержание бытия предметного мира, “второй природы”»102. А обеспечение функционирования как отдельных

технических предметов, так и их совокупности требует от

людей соответствующих знаний, умений, навыков и т. п., которые в этом смысле становятся идеальным дополнением материальных технических объектов, только совместно составляя то явление, которое мы называем техникой.

Поскольку же люди, приводящие технику в действие, – не

изолированные индивиды, и выполняют эту функцию как элементы социальной системы и для этой системы, то технику мы с

необходимостью должны считать специфической составляющей социума. Только социум объединяет в технике материальное и идеальное в единое целое, ибо «только в общественном

состоянии субъективизм и объективизм … утрачивают свое

противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей… В обыкновенной, материальной промышленности … мы имеем перед собой под видом

102

Л.Р. Миролюбива. Вещная среда как феномен культуры. − Саратов, 1986. −

С. 25, 38, 42.

62

чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчуждения, опредмеченные сущностные силы человека»103. Соответственно «мы имеем в действии два элемента производства – природу и человека, а последнего, в свою очередь, с его физическими и духовными свойствами»104.

Таким образом, техника только внешне проявляется в виде

определенного набора технических устройств, физически отделенных от социума как совокупности людей. На самом деле, составляя неразрывное целое с создающими технические устройства и приводящими их в действие людьми, техника как бы

«прорастает» непосредственно в социум, именно поэтому представляя собой подсистему социальной системы. Отсюда следует, что любое определение техники, ограничивающееся в своем

предмете только той или иной совокупностью материальных

образований, взятых «самих по себе», вне органической взаимосвязи с «человеческим фактором», будет страдать существенной

неполнотой. И дело здесь не только в том, что «техника в своем

историческом развитии связана с деятельностью людей, которые ее создают и применяют», что «орудия труда, будь то инструменты или машины, не находящиеся в процессе труда, –

бесполезны. Лишь живой труд человека способен превратить

их в мощные средства производства материальных благ или

другой своей деятельности»105. Дело прежде всего в том, что

самоё «историческое развитие» техники как совокупности

технических устройств реализуется не «само по себе» (как

развитие некоторой самодовлеющей целостной системы), но

только и исключительно в деятельности людей. Поэтому техника в целом, как и «каждое техническое устройство выступает как диалектическое единство природной и социальной

сторон»106. И представить ее себе в качестве даже относительно самостоятельной системы материальных объектов вне

этого «человеческого фактора» невозможно.

103

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 42. − С. 123.

Там же. − Т. 1. – С. 555.

105

Техника в ее историческом развитии. − М., 1979. − С. 17, 11.

106

В.Е. Михайлов. Роль идеального в развитии техники (Философский анализ

эволюции процесса создания технических средств в историческом развитии).

Автореф. канд. филос. наук.− Л., 1975. − С. 9.

104

63

*

Итак, теперь, рассмотрев имеющиеся определения техники и

роль входящих в нее образований в функционировании социума, а также некоторые моменты ее становления, мы можем попытаться дать более полное (но, естественно, также не более,

чем предварительное) определение техники. С учетом всего

вышеизложенного, можно утверждать, что техника есть целесообразная совокупность искусственных материальных образований, совместно со своей идеальной составляющей организованных в подсистему той или иной социальной системы (в пределе – целостного организма-общества), направленную на осуществление антиэнтропийного процесса последней во взаимодействии с окружающей физической, биологической или социальной средой существования.

Выше мы отмечали ту мысль, что применительно к технике

как совокупности материальных образований вполне допустимо

говорить о третьей (после природы и социума) «сфере, с которой соприкасается человек». В данном смысле действительно

«техника по своему характеру, по законам своего развития может быть выделена в качестве самостоятельной области явлений»107. Но если иметь в виду общественного человека как всего

лишь конкретного представителя определенного социума, положение существенно меняется. Природа (хоть неживая, хоть

живая) развивается в соответствии с внутренне присущими ей

объективными законами. И хотя человек может «вмешиваться»

в это развитие, движущие силы его являются имманентными

данному объекту. То же и с социумом, который также развивается в соответствии с объективными законами, носителем которых он же сам и является.

Техника имеет то очевидное отличие, что «сама по себе»,

как совокупность определенных материальных образований, она

в конечном счете вообще не способна к какому-либо движению

(кроме того энтропийного процесса – процесса дезорганизации,

который свойственен любому материальному образованию).

Совокупность технических устройств «оживает» только тогда,

когда она соединяется с социумом, а именно когда к той овеще107

А.А. Зворыкин и др. История техники. − С. 15.

64

ствленной технической мысли, которая воплощена в технических устройствах, присоединяется «живое» техническое сознание общества (совместно с его носителем – человеком). И только в таком единстве техника способна к развитию, только в этом

случае начинают реально функционировать свойственные ей

как целому законы движения. Поэтому в данном отношении

техника как совокупность материальных образований существенно отличается и от живой, и от неживой природы, так же

как и от социума как такового (т. е. как определенного явления

реальной действительности).

Вот такого комплексного подхода как раз и не хватает

большинству определений техники. Справедливости ради следует отметить, что все же идея техники как диалектического

единства материального и идеального в неявном виде в ряде

существующих ее определений просматривается. Скажем, неоднократно разными исследователями в состав техники вводилась

технология – явление, по самому своему существу уже не

имеющее отдельного (вне участвующих в технологическом

процессе технических устройств) вещественного воплощения.

Это видно хотя бы из рассматривавшейся выше классификации

определений техники, выполненной С.В. Шухардиным108 (группы определений II – IV), не говоря уж о группе определений,

трактующих технику как порождение человеческого духа.

Таким образом, «структура техники вмещает в себе субъективность как человеческую способность, имеющую источник в человеческой природе. Присоединение к технике через

обучение является существенным в создании техники. …

Техника проявляется как активная способность и сила, свойственная не только отдельному человеку, но и человеку как

общественному социальному существу и, в конечном счете, –

человечеству в целом»109.

Однако чаще всего представление о технике как той или

иной совокупности объектов, в конечном счете таких же внешних по отношению к человеку (и обществу), как и объекты при108

С.В. Шухардин Основы истории техники. − С. 72-74.

О.Г. Алієва. Феномен техніки в сучасній культурі // Мультиверсум. Філософський альманах. − К., 2003. − С. 252.

109

65

родные, превалирует, и остальные моменты вносятся в определения только лишь как некоторые уточнения и дополнения.

На самом же деле дуалистический характер техники является для нее моментом определяющим. Ибо техника, преимущественно ограниченная совокупностью технических

устройств – это тело, из которого вынута душа. Уяснить существо этого явления, исходя из такого определения техники,

не представляется возможным. Хотя смысл оно все же имеет,

поскольку вполне возможно на его основе успешно решать

ряд «технических» задач. Но точно так же изучать анатомию

человека можно и на трупе, однако попытка из изучения трупа вывести заключение о том, что есть человек, занятие в

высшей степени бесперспективное.

А рассмотрение техники как явления динамического, т.е. в

ее развитии, вообще в принципе невозможно, если под техникой

понимать только совокупность технических устройств, ибо последняя самостоятельно развиваться не может. Только рассматривая технику в совокупности ее материальной и идеальной составляющих, можно говорить о развитии техники, т. е. о наличии у нее антиэнтропийных свойств. Сама же по себе совокупность технических устройств (т. е. материальная составляющая

техники в отдельности) такими свойствами не обладает; она, как

и любые другие (кроме живых) материальные образования подвержена действию общего закона возрастания энтропии и не

способна сама по себе эту энтропию выносить вовне, за свои

пределы, а следовательно, и не обладает (сама по себе) способностью к повышению уровня организации (развитию). Все это

свойственно только технике как органическому единству ее материальной и идеальной составляющих, или, говоря иными словами, как подсистеме социальной системы.

В результате мы получили как бы два определения техники – узкое и широкое. В узком смысле к технике должны

быть причислены искусственные материальные объекты,

обеспечивающие взаимодействие данного социального образования (как и составляющих его индивидов) с окружающей

средой. Они создают для этого обществу дополнительную

оболочку – техносферу, причем «техносфера включает все

66

технические системы, созданные людьми» 110. В широком же

смысле в понятие техники должно быть включено также и ее

распредмеченное бытие в идеальной форме, наличествующее в коллективном сознании общества. Ибо только в совокупности, совместно, в своем диалектическом единстве они

составляют динамическую, «работающую» систему, в целом

являющуюся технической подсистемой социального образования как некоторой целостности.

Для различных надобностей могут с успехом использоваться

и узкое, и широкое определения. Но каждый раз следует четко

отдавать себе отчет в том, какое именно из этих определений

имеется в виду. Ибо в противном случае происходит их смешивание, произвольное введение в узкое определение в явном или

неявном виде некоторых моментов, характерных для определения широкого (науки, технологии, навыков, умений, опыта и т.

п. – по отдельности или в различных сочетаниях), что приводит

к существенным погрешностям в логических конструкциях, на

этих определениях базирующихся.

Маркс писал: «Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов, и т. д. Все это – продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли,

властвующей над природой, или человеческой деятельности в

природе. Все это – созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания»111. Техника (в своей

материальной ипостаси) – только орган человеческого мозга.

В этом и заключается ее основная сущность.

Особенно важно то, что любая техника – «орган человеческого мозга», учитывать сейчас, когда переработка определенной части информации, ранее осуществлявшаяся только

«в голове» человека, т. е. в идеальной форме (даже если в статическом состоянии она оказывалась зафиксированной посредством каких-то внешних носителей), реализуется в различного рода материальных устройствах «машинного интеллекта». Но при любых условиях результат их функциониро110

111

В. Хубка. Теория технических систем. − М., 1987. − С. 38.

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II. − С. 215.

67

вания остается составной (причем вспомогательной) частью

отражения «внешнего» мира в коллективном сознании общества, а упомянутые устройства – только одним из технических средств объективации содержания этого сознания.

Следует еще раз подчеркнуть, что техносфера обеспечивает

взаимодействие общества как определенной целостности с окружающей средой. Такой подход носит универсальный характер, и касается человеческого общества на всех этапах его развития. Однако данное развитие приводит не только к тем или

иным изменениям во взаимодействии общества с окружающей

средой, но и к изменениям в самом обществе, также создающим

определенные проблемы, разрешение которых требует технических средств. Даже простой количественный рост общественного организма вызывает необходимость в использовании определенных технических средств в обеспечении его функционирования в качестве единого целого, что, в свою очередь, вносит существенные изменения и в состав техники в целом.

Но чтобы то или иное определение техники наполнить конкретным содержанием, нужно рассмотреть еще ряд вопросов,

касающихся конкретных форм ее существования и функционирования, чем мы далее и займемся.

68

2. ТЕХНИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ

2.1. Мышление как социальный феномен

В повести братьев Стругацких «Попытка к бегству» смоделирована фантастическая ситуация. Через некую отсталую планету происходит транспортировка кем-то разнообразной высокоорганизованной техники. Аборигены отчаянно стремятся овладеть хотя бы некоторыми ее образцами, но все их попытки

тщетны. Самая совершенная техника – вот она, а толку никакого. Ибо в том диалектическом двуединстве материального и

идеального, которое действительно образует технику, в наличии

только первая составляющая. Отсутствие второй – того, что

представляет собой содержание технического мышления человека, технического сознания общества, – превращает самые совершенные технические устройства в бесполезный хлам.

А вот Марк Твен («Янки при дворе короля Артура») смоделировал ситуацию противоположную (хотя и не менее фантастическую). Ушлый янки из индустриального Коннектикута переносит в своей голове идеальную составляющую техники ХIХ

века в раннее Средневековье. Согласно автору, его герою удается благодаря этому успешно воссоздать ряд материальных компонентов этой техники. В действительности (если, конечно, вообще можно представить себе такую «действительность») ничего бы у него не получилось – в обеих своих «ипостасях» техника

носит системный характер, и отдельные ее элементы не могут

существовать вне общей системы.

При рассмотрении проблем техники обычно главное

внимание уделяется ее материальной составляющей. А что

же представляет собой ее идеальное содержание, что входит

в понятия мышления и сознания 1 вообще, и технических –

в частности?

1

Здесь мы опять вынуждены отметить, что сложность вопросов, связанных с

мышлением и сознанием, не дает возможности рассмотреть их в настоящей

работе с необходимой полнотой, и мы вынуждены в очередной раз отсылать

читателя к упоминавшейся уже монографии автора «Общественный организм

(введение в теоретическое обществоведение)» (см. с. 152-181).

69

Мышление, сознание – феномены, характерные для человека и специфичные для него. Более того, именно в них старались

отыскать «сущность человека». Уже биологическое название

вида – линнеевское Homo sapiens (человек разумный) показывает, в каком направлении главным образом делались попытки

определить то, что является наиболее характерным для человека.

В определении человека как особого существа на первый план

прежде всего выдвигались (и выдвигаются) аналитические способности человеческого мозга, которые отличают его от животного их более высоким уровнем. Соответственно и был, скажем,

для Ламарка «человек не центр мира, а улучшенное животное»2.

Обычно считается, что это «улучшение» прежде всего касается

именно возможностей переработки информации, поскольку специфическую особенность человека составляет разум, связывающийся, как правило, с высоким развитием мозга, ибо «все то, что

связано с представлением о разумной деятельности, возникает

лишь тогда, когда мозг начинает обладать достаточным количеством нейронов при резком усложнении связей между ними. Вот

тогда мозг приобретает все те атрибуты, которые отвечают нашим представлениям о мышлении»3. Однако такая, с позволения

сказать, «вульгарная диалектика» разделяется далеко не всеми, и

качественный переход здесь многими исследователями связывается не с уровнем развития отражательного аппарата самого по

себе, но с обществом как с определяющим фактором.

Особый характер интеллектуальных способностей человека

по отношению к животным обычно видят в том, что человек

способен к мышлению. По словам Гегеля, «человек отличается

от животного именно тем, что он мыслит»4. В противоположность этому, рассуждая об отличительных особенностях человека, Фейербах отмечал: «Человек отличается от животного вовсе не только одним мышлением. Скорее все его существо отлично от животного. Разумеется, тот кто не мыслит, не есть человек, однако не потому, что причина лежит в мышлении, но

2

В.Л. Комаров. Избранные сочинения, т.1. − М.-Л., 1945. − С. 530.

Н.Н. Моисеев. Универсальный эволюционизм. – Вопросы философии. –

1991.− № 3. − С. 10.

4

Г. Гегель. Соч., т.V. − М., 1937. − С. 6.

3

70

потому, что мышление есть неизбежный результат и свойство

человеческого существа»5. Если уж продолжить сравнение человека с животными, то особенно наглядно оно относительно отражательного аппарата, который стал результатом эволюции в водной среде, где существенным образом меньшее, чем на суше,

влияние случайных факторов, и где, следовательно, среда более

детерминирована по отношению к организму («наиболее стабильным местообитанием во многих отношениях является океан»6) и

соответственно бóльшую роль играет собственно «вычислительный аппарат». В этих условиях эволюция привела к такому высокоорганизованному аналитическому аппарату как мозг дельфина,

способному к эффективной обработке информации, но без какихлибо признаков разума или мышления, поскольку здесь оказался

ненужным переход к более высокому уровню организации. Недаром все попытки выявить у дельфинов язык или же научить их

языку человеческому не дали результатов.

Несомненно, что появление специфически человеческой особенности − разума – требовало весьма высокого уровня развития

мозга: «действительно существенные и активные явления жизни и

обучения начинаются лишь после того, как организм достигнет некоторой критической ступени сложности»7. Однако разум − это не

просто мера сложности отражательного аппарата вообще и мозга в

частности, а характер его функционирования. «Отец» «философской антропологии» М. Шелер не без оснований заявлял: «Я утверждаю: сущность человека и то, что можно назвать его особым

положением, стоит высоко над тем, что называют умом и способностью выбора, ее не достигли бы даже и тогда, когда представили бы себе этот ум и способность выбора в количественном отношении как угодно выросшими, даже до бесконечности» 8. Качественная же особенность функции человеческого мозга заключается в ее общественной направленности, в том, что каждый

индивидуальный мыслящий мозг есть орган общества. Разум,

мышление – явления общественные, и человеку они присущи не

5

Л. Фейербах. Избр. произв., т.1. − М., 1955. − С. 20.

Д. Гриффин, Эл. Новик. Живой организм. − М., 1973. − С. 36.

7

Н. Винер. Кибернетика. − М., 1968. − С. 301.

8

Цит. по П.В. Корнеев. Современная философская антропология. − М., 1967. − С. 20.

6

71

просто как существу с высокоразвитым «вычислительным устройством», а как существу общественному, как элементу единого

целого – общества. Хотя «общество как субъект существует лишь

в деятельности отдельных людей»9, мышление каждому индивиду свойственно именно как элементу общества.

Мышление в догегелевськой философии считалось функцией мыслящего мозга человека как индивида. Гегель в этом отношении делает значительный шаг (хотя и в специфическом направлении). У него логические формы развития науки и техники

противостоят сознанию как объективные для индивида, которые

как таковые определяют все его действия, в том числе и мышление. «Согласно этим определениям мысли могут быть названы

объективными мыслями, причем к таким объективным мыслям

следует причислять также и формы, которые рассматриваются в

обычной логике и считаются обыкновенно лишь формами сознательного мышления. Логика совпадает поэтому с метафизикой, с наукой о вещах, постигаемых в мыслях»10. Действительность же представляет собой реализацию деятельности людей,

в том числе их мышления, на протяжении всей истории, и «этот

мир есть опредмеченное – реализованное в продукте – мышление человечества, есть отчужденное мышление вообще. А индивиду надо его распредметить, присвоить те способы деятельности, которые там реализованы»11. Только тогда человек может

мыслить, что он, однако, также выполняет именно как элемент

общества как целого и в интересах последнего.

«Животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самоё свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего

сознания. Его жизнедеятельность – сознательная. Это не есть

такая определенность, с которой он непосредственно сливается

воедино»12. Разумеется, каждый человек представляет собой не9

П.В. Копнин. Введение в марксистскую гносеологию. − К., 1966. − С. 64.

Г. Гегель. Соч., т.1. − М.-Л., 1929. − С. 25.

11

Э.В. Ильенков. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. − М., 1984.

− С. 151-152.

12

К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений. − С. 565.

10

72

которую отдельность как биологическое существо, но то, что

делает его человеком как существом социальным, вносит в него

общество. «Та сумма производительных сил, капиталов и социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того,

что философы представляли себе в виде “субстанции” и в виде

“сущности человека”»13. Соответственно «очевидно, что мышление надо исследовать как коллективную, кооперативную деятельность, в ходе которой индивид с его схемами сознательного

мышления исполняет лишь частичные функции. … Реально принимая участие в общей работе, он все время подчиняется законам и формам всеобщего мышления, не сознавая их в этом качестве»14. Однако, справедливо подчеркивая общественный характер мышления, все же было бы абсолютно неверно забывать

и о том, что оно в тот же время конкретно осуществляется только индивидом, а потому может быть понято лишь в диалектическом единстве этих моментов.

Таким образом, можно утверждать, что конкретно отличие

человека от животных, в том числе и в данной сфере, выражается в его двойной, биосоциальной природе. Представление о биосоциальной природе человека довольно распространено. Однако

обычно согласно этому представлению человек относится к

биологическому как естественное существо, которое имеет биологические нужды (потребность в пище, комфортных условиях,

половая потребность и т. п.), что роднят его с животными по

своей сути (хотя удовлетворение этих нужд уже носит не животный, а «очеловеченный» характер). Социальное же оказывается чем-то «привитым» к биологической основе, которое стоит

над ней и в необходимых случаях подавляет ее в своих интересах. По сути дела именно такое «иерархическое» представление

отображает и павловская теория двух сигнальных систем.

Как известно, согласно этой теории первая сигнальная

система человека однородна с сигнальной системой животных; локализована она в основном в подкорке мозга. Вторая

сигнальная система, основанная на «сигнале сигналов» − сло13

14

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.3. − С. 37.

Э.В. Ильенков. Диалектическая логика. − С. 135.

73

ве, локализуясь в коре главного мозга, представляет собой

высшее, сугубо социальное образование. Выделение двух

сигнальных систем является важным вкладом И.П. Павлова в

изучение природы человека. Однако в его модели системы

высшей нервной деятельности человека нет места сознанию −

тому явлению, которое наравне с мышлением считается специфическим свойством человека, − нет и необходимости в

нем. Единственно мыслимая в этом случае для него роль −

«выделять и усиливать одну мысль среди множества других,

что одновременно идут в коре», что «осуществляется за счет

механизма внимания»15. Или, как писал Павлов, «сознание

представляется мне нервной деятельностью определенного

участка больших полушарий, в данный момент, при данных

условиях обладающий известной оптимальной (вероятно, это

будет средняя) возбудимостью»16. Но вряд или корректно связывать сознание человека только с локализацией зоны возбуждения («активизацией моделей» по Н.М. Амосову) – ведь

выделение в мозгу одного нервного процесса отнюдь не специфично для человека, оно имеет место и у животных.

Но в том-то и дело, что попытка определить сознание просто как свойство высокоорганизованного мозга заранее обречена на неудачу. Результатом оказывается только порочный логический круг в определениях: «Понятие сознания характеризует

социально детерминированное, идеальное отображение объективной реальности и вместе с тем высший уровень в развитии

психики. … Вместе с тем сознательными называют такие психические явления и поведенческие акты человека, которые проходят через его понимание и волю»17. Можно привести множество

примеров, но дальше такого же порочного круга они не идут:

человек обладает сознанием, так как он осознает действительность, а осознает он ее потому, что обладает сознанием. Недаром известный специалист в области психологии и кибернетики

У.Росс Эшби не находил в своей модели мозга места сознанию и

15

Н.М. Амосов. Регуляция жизненных функций и кибернетика. − К., 1964. − С. 68.

И.П. Павлов. Полн. собр. соч., т. III, кн. 1. − М.-Л., 1951. − С. 247.

17

В.Г. Пушкин. Психика, сознание, бессознательное // Проблемы сознания в

философии и научном познании. − Л., 1985. − С. 4.

16

74

субъективным элементам, поскольку, по его словам, «ни разу не

испытал необходимости вводить их в наш анализ»18.

Вообще поначалу кибернетики однозначно отдавали предпочтение «количественному» подходу к проблеме сознания и

мышления: «Спора нет, общение людей между собой сильно повлияло (!) на формирование мышления человека. Отсюда, однако,

вовсе не вытекает, что у машины, имеющей достаточно высокую

начальную организацию, мышление не может развиться в результате индивидуального решения все более сложных задач»19. Однако со временем такого рода энтузиазм поубавился. Препятствия, выявленные попытками создать полную кибернетическую

модель мозга, принуждают некоторых исследователей уже по

этой причине предполагать, что сознание (как и мышление) как

таковое в принципе выходит за пределы индивида, в противоположность классическому представлению о сознании как «внутреннем» для мозга феномене. На самом деле сознание, будучи

индивидуальным по локализации, возникает только во взаимосвязи с другими людьми и функционирует в этом взаимодействии. А потому «сознание с самого начала есть общественный

продукт и остается им, пока вообще существуют люди»20.

Информация, которая получается и которая затем перерабатывается животным организмом, всегда будучи связанной с определенными материальными носителями, существует на каждом этапе получения и переработки в виде некоторых, специфических для каждого звена общей цепи сигналов, т. е. с изменением своей материальной основы на каждом этапе подвержена определенной трансформации по форме представления − перекодировке. Те «правила», согласно которым происходит такая

трансформация (коды), частично заложены в составе безусловных рефлексов, но по мере эволюционного развития все больше

вырабатываются организмом условнорефлекторным путем в

процессе накопления индивидуального «жизненного опыта».

У человека самое непосредственное отношение к сознанию

как явлению общественному имеет слово как «сигнал сигна18

У.Р. Эшби. Конструкция мозга. − М., 1962. − С. 33.

М.М. Бонгард. Проблема узнавания. − М., 1967. − С. 260.

20

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.3. − С. 29.

19

75

лов», которое оказывается своеобразным «промежуточным звеном» при перекодировании информации между внешними сигналами и внутренними нервными процессами. И это дополнительное звено вводится в цепь обществом. Внесенный код не

имеет генетически ничего общего с первичным сигналом (т.е. отсутствуют общие, «естественные», в самом организме заложенные «правила» автоматической перекодировки), зато отличается

общезначимостью для некоторой группы людей. Поэтому тем,

кто «воспринимает» информацию извне, может быть уже и другой человек, равно как и кому-то другому могут быть переданы

результаты переработки этой информации. Но слово не есть

единственным внешним «носителем» информации, передаваемой

между людьми. Понятно, в наиболее выраженном и завершенном

виде указанный момент действительно имеет вербальный характер, но аналогичную роль играют также любые другие знаки (а не

«естественные» сигналы). Слова (равно как и другие знаки) в качестве сигналов заменяют внешние влияния именно потому, что

только при их помощи эти влияния социализируются, т. е. отвлекаются от конкретного психического акта данного индивида и

становятся общезначимыми (общественными).

Только с введением таких общезначимых «внешних» кодов

(независимо от формы их выражения) мозг человека, оставаясь

органом индивидуальным, становится органом общественным,

«работающим» во взаимодействии с мозгом другого человека.

А это значит, что в процесс мышления кроме идеальных, «внутренних» элементов включены также элементы «внешние» (для

индивида, но не для общества), т. е. все используемые в коммуникации знаки, имеющие тот или иной искусственно созданный

материальный носитель. В общественном процессе мышления

происходит постоянное «опредмечивание» мыслительных конструкций (значений) в материальные сигналы (знаки) и обратное

«распредмечивание» последних.

А сознание человека, которое появляется «на пересечении» индивидуального и общественного, неразрывно связано с

языком как системой знаков, будучи как бы его субъективным

воплощением, ровно как язык (прежде всего в своей высшей,

словесной форме, «обеспечивающей абстракции») − объективизацией сознания. Общественный, а не личный опыт индиви76

да связывает слово (или любой другой общественно значимый

знак) и его значение. Слово делает информацию, «внешнюю»

для индивида, «внутренней» для общества. Соответственно

мозг, который оперирует «сигналами сигналов», не просто перерабатывает информацию (как мозг животных), но мыслит

(т.е. перерабатывает информацию как орган не индивида, а общества). Поэтому «слово относится к сознанию как малый мир

к большому, как живая клетка к организму, как атом к космосу.

Оно и есть малый мир сознания»21.

Сказанное позволяет понять природу мышления как общественного процесса переработки информации, но еще не решает

вопроса о том, что же собой представляет сознание человека как

специфическое явление. Общественный характер сознания признается практически всеми. Другое дело, что под этим понимается. Обычно в таком признании отображается лишь то общее

положение, что человек − существо общественное. Однако сознание все же связывается именно с индивидом как конкретным

воплощением этого «общественного существа». Но «хотя сознание зародилось, существует и развивается как индивидуальная

способность отображения объективного мира в головах бесчисленного количества прошлых, нынешних и будущих поколений

людей, мы берем ее как всеобщее человеческое качество, где

отдельные индивиды выступают как простые его носители»22.

Сознание есть специфическое свойство человеческого мозга,

а «специфические человеческие способности и свойства отнюдь

не передаются людям в порядке биологического наследования,

но формируются в них прижизненно, в процессе усвоения ими

культуры, созданной предшествующими поколениями»23.

Некоторые представители «философской антропологии»

старались по-своему решить проблему человека: «Критика индивидуалистического метода ведет свое начало обычно от коллективистской тенденции. Но если индивидуализм охватывает

только часть человека, то коллективизм берет только человека

21

Л.С. Выготский. Избр. психол. исследования. − М., 1956. − С. 384.

П.Ф. Протасеня. Происхождение сознания и его особенности. − Минск,

1959. − С. 296.

23

А.Н. Леонтьев. Человек и культура. – Наука и человечество, т.II. − М., 1963. − С. 67.

22

77

как часть: ни тот, ни другой не постигают целостность человека,

человека как целое. Индивидуализм видит человека только в

связи с самим собой, а коллективизм же человека вообще не видит, он видит только “общество”. Там лик человека искажен,

здесь он скрыт»24. Однако в поиске «не индивидуального, не социального, а чего-то третьего»25 они не в состоянии осознать,

что сущность человека именно как особого существа, наделенного сознанием, лежит не в каком-то там «третьем», а в характере взаимодействия индивида и общества.

Если бы можно было гипотетически вообразить себе общество как совокупность элементов с единой управляющей нервной системой, в которой эти самые элементы ничем другим,

кроме как элементами, не являются, то ни о каком сознании

(как, впрочем, и мышлении) при любом уровне развития нервных процессов и речи быть бы не могло − в них просто не было

бы необходимости. Только взаимодействие двух целостностей

− человека как биологического существа и общества как сверхорганизма − вызывает необходимость в сознании. При этом необходимость в «субъективных элементах» и сознании становится понятной тогда, когда взаимоотношение биологического и

социального в человеке (прежде всего в его высшей нервной

деятельности) мы будем искать не в способе их осуществления,

а в функции, которая ими выполняется.

Вот здесьто и создается то особое положение, которое выделяет человека из животного мира. С одной стороны он как индивид –

целостная система, организм, имеющий собственные высокоразвитые адаптивные механизмы. А с другой – элемент иного целого (общества), которое для сохранения своей целостности в качестве

организма также должно иметь соответствующие адаптивные механизмы, но не имеет для их формирования специального отдельного

органа, а потому «пользуется» с этой целью тем же – мозгом каждого человека. Поэтому у человека в одном мозгу одновременно существуют две разнонаправленные приспособительные системы –

индивидуальная, направленная на сохранение и развитие многоклеточного организма (каждого отдельного индивида-особи), и общест24

25

М. Бубер. Проблема человека. – М., 1968. − С. 90.

Там же. − С. 94.

78

венная, направленная на сохранение и развитие «сверхорганизма»,

элементом которого является этот индивид, – общества.

Наличие двух адаптивных систем должно приводить в каждом случае к двум принципиально различным двигательным реакциям, которые могут совпадать, а могут быть и диаметрально

противоположными друг другу. Будучи же единым структурным

целым, индивид может осуществлять только один вид реакции,

и, следовательно, взаимодействие двух систем должно привести к

выработке единой программы поведения. Такое положение совершенно уникально и не имеет прецедентов в животном мире26.

Конечно, любому животному достаточно часто приходится решать задачу формирования программы поведения в противоречивых условиях (например, стремление к пище может противостоять стремлению избежать опасности), но, тем не менее, программа поведения здесь строится для достижения в конечном счете

одной цели – самосохранения. В этом смысле данные стремления

однопорядковые, и их можно соотнести между собой количественно, что обеспечивает возможность (рефлекторного, бессознательного) выбора. Человеку же действительно постоянно приходится выбирать между различными по природе стремлениями.

Вот субъективное переживание этого выбора в процессе переработки получаемой извне информации и представляет собой то,

что мы называем сознанием. Сознание оказывается той сценой,

на которой разыгрывается драма двуединства человека.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод, что мышление

как общественный процесс, конечно, представляет собой переработку информации в идеальном виде, «в голове» индивидов.

Но оно одновременно включает в себя также передачу ее между

индивидами, ее накопление, хранение и формальную переработку посредством некоторых искусственных материальных образований – знаков27. При этом последние не только обеспечивают

26

Исключение составляет разве что инстинкт продолжения рода у животных.

Этот инстинкт «навязан» организуму видом, и во всех остальных сферах не

влияет на характер его реакций.

27

Все, что связано с вопросами, касающихся собственно знаков, их значений,

знаковых систем и т. п. выходит за рамки настоящего исследования, но достаточно подробно разработано специалистами в области семиотики, из публикаций которых желающие могут получить дополнительные сведения

79

эту передачу, но путем экстериоризации важной составляющей

мыслительного процесса делают его явлением общественным,

что позволяет каждому его участнику использовать результаты

этого процесса «в головах» различных людей.

Таким образом, знаки являются вторым (наряду с собственно техническими устройствами) видом искусственных материальных образований, обеспечивающих функционирование

общества как сверхорганизма. И если технические устройства

составляют для общества техносферу, то устройства-знаки, в

своей совокупности содержащие всю информацию, составляющую интеллектуальный багаж человечества, во взаимодействии с их идеальной составляющей действительно создают

для общества некоторую «ноосферу».

В отличие от техники, которая, будучи в конечном счете

направленной

вовне,

на

взаимодействие

обществасверхорганизма с окружающей средой, относится к «внешней»

подсистеме социальной системы, знаковые системы направлены внутрь, на организацию и функционирование самогó

сверхорганизма как определенной целостности, т. е. относятся

к подсистеме «внутренней». Но обе системы сходны в том, что,

будучи зафиксированными в определенных материальных образованиях, они, тем не менее, не сводятся к ним, ибо по самому своему существу представляют собой диалектическое единство идеального и материального.

Эти две системы (или подсистемы – для общества как целого) искусственных материальных образований полностью исчерпывают потребности общества как сверхорганизма в такого

рода объектах, а потому никакие другие их виды обществом не

создаются. Что касается указанных двух систем, то следует отметить, что хотя достаточно часто они в своих составляющих

четко разграничены, есть значительное количество случаев, когда различные функции неразделимым образом пересекаются на

одних и тех же материальных объектах, выполняющих одновременно обе роли. Тогда разделение их может быть осуществлено только условно, в целях анализа. Любая «культура – это

информация. В самом деле, даже если мы имеем дело с так называемыми памятниками материальной культуры, например,

орудиями производства, следует иметь в виду, что все эти пред80

меты в создающем и использующем их обществе играют двоякую роль: с одной стороны, они служат практическим целям, а с

другой, конденсируя в себе опыт предшествующей трудовой

деятельности, выступают как средство хранения и передачи информации»28. В то же время во многих случаях знак, являющийся материальным носителем информации, может рассматриваться и как особое техническое устройство, иногда довольно

сложное. Вообще «каждый элемент внешней среды как социокультурного явления обладает определенным значением для человека. … Причем функции вещи и ее значение не тождественны»29. Но то, что в конечном счете каждый созданный человеком материальный предмет играет две «социальные» роли, естественно, не отменяет принципиального различия двух указанных систем искусственных материальных объектов по их основным социальным функциям, и, следовательно, по тем законам,

в соответствии с которыми эти функции реализуются30.

Изложенные соображения касаются всех случаев, когда

рассматриваются вопросы, связанные с мышлением человека,

его сознательной деятельностью, в частности, с мышлением

творческим. Однако в отдельных случаях, когда дело затрагивает такой специфический вид мышления как мышление техниче28

Ю.М. Лотман. К проблеме типологии культуры. – В кн.: Труды по знаковым

системам. Уч. зап. Тартусского гос. ун-та. Вып. 198. − Тарту, 1967. − С. 30.

29

Л.Р. Миролюбива. Вещная среда как феномен культуры. − Саратов,

1986. − С. 47.

30

Известный специалист в области семиотики демонстрирует этот момент на

примере выделяемых им двух «культурных типов». В «средневековом» культурном типе «вещь, представляющая самое себя (служащая практическим целям) занимает в структуре культурного кода место низшей ценности, в отличие от вещи, являющейся знаком чего-либо иного (власти, святости, благородства, силы, богатства, мудрости и т. п.)» (Ю.М. Лотман. К проблеме типологии

культуры. − С. 34). «Идеи Просвещения, положив в основу всей организации

культуры оппозицию “естественное” – “неестественное”, резко отрицательно

относятся к самому принципу знаковости. … Существует то, что является самим собою; все, что “представляет” что-либо иное – фикция. … Знак становится символом лжи…» (Там же. − С. 36). Конечно, на самом деле такого рода

противопоставление не имеет смысла, ибо отражает только характерные особенности двух систем материальных объектов, равно необходимых обществу

для его функционирования.

81

ское, мышление инженерное, возникает ряд дополнительных

моментов, связанных с сущностью такого общественного явления, как техника, с ее социальной ролью, а также с ее характерными особенностями. Они существенным образом влияют на

характер и особенности технического мышления и, следовательно, обязательно должны приниматься во внимание при изучении последнего.

2.2. Общественные формы знания

Выражение «наука и техника» давно уже приобрело силу

штампа, накрепко связывающего между собой эти два понятия.

И в этом есть определенный смысл. Действительно, как мы неоднократно отмечали, даже сама по себе техника уже по самому

своему существу включает определенный комплекс знаний и без

него таковой не является. Но не всякое знание (как и не всякое

добывание знаний, и даже не всякая сумма знаний) является

наукой. Вообще «человек стал использовать и подчинять вещества и силы природы задолго до возникновения науки»31. Наука

− это специфическая, исторически (в том числе и в процессе

разделения труда) развившаяся особая область человеческой

деятельности, специально направленная на добывание и систематизацию сведений о реальной действительности − в чем бы

эта реальная действительность не заключалась (в физических,

биологических или технических объектах, психических и социальных процессах − в том числе и в процессах мышления − и т.п.).

Отражение реальной действительности во всех формах ее бытия

– это то, что составляет содержание научной деятельности. Ее

же объективное общественное назначение (независимо от субъективных целей и представлений людей, участвующих в этой

деятельности) − прогнозирование поведения своего объекта

(всей реальной действительности в каких-то аспектах или того

или иного ее «участка», «выделенного» в качестве предмета

изучения той или иной ее отрасли).

31

Г.И. Рузавин. Фундаментальные и прикладные исследования в структуре научно-технического знания. – Философские вопросы технического знания. −

М., 1984. − С. 42.

82

Действуя, человек «просто живет», и живет вовсе не «по

науке». Он использует науку, когда ему это представляется целесообразным, для достижения тех или иных частных целей.

Жил человек и тогда, когда науки вообще не существовало

(именно науки, а не сведений об объективной действительности

− вот без них существование человека невозможно). Существовал в природной среде без естественных наук, развивал технику

без наук технических, сосуществовал с другими людьми без наук общественных. Все науки начали использоваться с их появлением − по мере нарастания и усложнения как самой действительности (находящейся в радиусе досягаемости для действий

человека), так и сведений о ней.

Когда рассматривается проблема становления и развития

научного знания вообще, и технических наук в частности, чаще

всего процесс представляют себе в виде сугубо количественного

роста сведений о природе и технических устройствах, упуская

специфику научного знания, отличного от любого другого, как,

собственно, и то, что вовсе не любое знание было и является научным. В философии существовали представления, согласно которым не только общественное развитие проходило определенные этапы, но такими этапами характеризовалась и его интеллектуальная эволюция, которая как раз и являлась определяющей для общественных изменений. Так, Огюст Конт считал, что

для мышления человека исторически характерны три его формы. При первой – теологической, религиозной – форме мышления все явления люди объясняют действием сверхъестественных

сил. Для второй − метафизической − формы характерным является объяснение всех явлений действием неких «сущностей»

и «причин»; она разрушает религиозные представления, подготавливая становление третьей формы. А при третьей – позитивной – форме все объясняется научно. Соответственно происходит и индивидуальное развитие человека32.

При несомненном интересе, который представляет подобные соображения, они является скорее результатом догадки, чем

научного анализа. Безусловно, характер познания исторически

не оставался неизменным. Но причины его эволюции, по32

Огюст Конт. Курс положительной философии. – СПб., 1899.

83

видимому, нужно искать в способе получения и организации

знаний в обществе, в конечном счете определяемом их наличным уровнем. Человеческие знания о природе и технических

устройствах существуют столько же, сколько существуют люди.

При этом общественный характер знаний, выступающий все более выпукло по мере их количественного роста − для общества

вообще и дифференциации относительно отдельного индивида,

требовал все более и более четкой и эффективной их организации в определенную систему.

Сразу следует отметить, что большинство знаний, используемых конкретным человеком в обыденной жизни, практически никогда не сводится им в некоторую единую внутренне логичную целостную и непротиворечивую систему. Но в то же

время эти знания и не существуют разрозненно. Они, как правило, интуитивно соединяются в ряд мало взаимосвязанных и слабо взаимодействующих конгломератов, относящихся к различным областям жизни, внутренне далеко не всегда логически

упорядоченных. Но общество как целое всегда стремилось свести все наличные знания в определенную систему.

Два момента определяют принципиально системный характер общественных знаний. Вопервых, нужно учитывать,

что знания об окружающей среде представляют собой более

или менее полное и более или менее точное идеальное отображение этой реальной среды; последняя же по своей сути

есть не простой совокупностью отдельных предметов и явлений, а внутренне связанной системой, адекватное отображение которой, следовательно, также должно носить системный

характер. Вовторых, весьма важно постоянно иметь в виду,

что именно вследствие его общественного бытия знание,

в частности, предполагает «раздробленность» всего необходимого для общества его объема «в головах» отдельных индивидов, и его целостность может быть обеспечена только его

же системным характером. Поэтому никакое знание об окружающей среде никогда не существовало и не может существовать в обществе в виде всего лишь конгломерата разрозненных

сведений, а должно иметь целостный характер. Следовательно,

систематизация знаний – непременное условие их накопления

84

и общественного функционирования – независимо от того, каким способом это осуществляется.

Поэтому пополнение знаний об окружающем мире всегда

предусматривало два момента: получение сведений непосредственно из окружающей действительности и сведение их в определенную систему. Однако способ достижения и того, и другого носит исторически определенный характер и меняется по мере накопления знаний. Что касается первого, то на разных этапах развития предполагалось преобладание одного из трех моментов:

– получение сведений благодаря оперированию объектами

непосредственно в процессе жизнедеятельности (практика);

– «отстраненное» наблюдение над этими и другими процессами (созерцание);

– целенаправленное влияние на объекты изучения для получения сведений о них (эксперимент).

На основе полученных таким образом сведений и происходила их организация в целостную систему. Объективно совокупность имеющихся в наличии сведений о мире никогда не обладала исчерпывающей полнотой (и обладать ею в принципе не

может). Но субъективно, говоря словами Л. Леонова, «во все века людям хватало наличных сведений для объяснения всего на

свете», для чего они и сводились в определенную систему. Однако систематизация эта также может быть разной; и вот здесьто как раз количественные характеристики знаний играют чрезвычайно важную роль.

Сначала систематизация осуществлялось за счет «наложения» на естественную среду в ее идеальном отображении в качестве организующего начала тех системных связей, которые

известны (а точнее, привычны) человеку в ближайшем ареале

его существования (зооморфизм), а в дальнейшем − в виде общественных связей (антропоморфизм). В своем развитом виде

такого рода система, которая базируется на образе как исходном

элементе, получила наименование мифологии. Следующим шагом стала философия, которая на основе как бы априорных элементов – категорий – идеально конструировала мир в виде более или менее целостной системы этих элементов, опять таки

«накладывая» полученную конструкцию на действительность в

качестве картины, которая ее полностью отображает, – хотя и в

85

наиболее общем виде. И лишь на третьей, научной стадии отображения мира с достижением достаточно высокого уровня знаний, сам этот мир в своем разнообразии сделался основой

обобщений в систематически связанных понятиях.

Мифология как способ получения и организации сведений

о мире принципиально не могла – именно в силу малого объема рациональных сведений – полностью на них базироваться.

Из-за этого малого объема для получения более или менее целостной картины мира вообще или той или иной его «подсистемы» в частности люди вынуждены были наряду с рациональными сведениями в большей или меньшей степени использовать «данные» мифологические, что в целом образовывало весьма причудливую картину. Однако за неимением другой, именно такой «теоретической картиной» человек вынужден был руководствоваться и в своей практической деятельности. Эта картина была тем ближе к реальности, чем более обыденных вещей она касалась. Однако, тем не менее, она неизменно отражалась на всей деятельности человека.

Применительно к проблемам развития и функционирования

техники мифологическая «модель мира» соответственно неизбежно предполагала иррациональный – с нашей сегодняшней

точки зрения – компонент практически любой технологии. Добиваясь реализации той или иной цели, человек предпринимал

действия, не только определяемые его непосредственным жизненным опытом, но и такие, которые вытекали из более общих

представлений об окружающих его объектах и их взаимодействии, определяемых опытом родовым (действительным или мнимым). Другими словами, человек предпринимал действия, не

являющиеся – опять же в соответствии с нашими сегодняшними

представлениями – рациональными, закономерно необходимыми для достижения поставленной цели. Но был при этом непоколебимо убежден в обратном.

Говоря иными словами, для достижения поставленной цели

человек предпринимал также действия магические. Для него,

однако, эти действия также были вполне рациональными, поскольку вытекали из упомянутой мифологической «теоретической картины» окружающего его мира. Следовательно, человек

действовал так не потому, что надеялся привлечь на помощь не86

кие «высшие силы», а потому, что с его точки зрения мир был

именно так устроен. Таким образом, магия вовсе не являлась

своеобразной (или первоначальной) разновидностью религии,

обязательно предполагающей наличие и вмешательство в «мирские дела» некоей «высшей силы», не являющейся органичной

частью реального мира, а стоящей вне его и над ним.

Это же относится и к тем действиям, которые вредны для

того или иного технологического процесса, конкретного человека или рода в целом. То есть система запретов (табу) также

вытекает не из религиозных представлений о «высшей силе» и

ее велениях, а из общей «теоретической картины» данного мира (или же тех или иных его подразделений), из по-своему понятых законов этого мира, нарушение которых, по существующим представлениям, объективно приведет к негативным

результатам – столь же объективно, как и исчезновение опоры

ведет к падению. Это, естественно, вовсе не значило, что людям должно было быть известно, почему то или иное негативное следствие должно было иметь место и каким именно образом оно должно было произойти. Скажем, человек не знал, какие беды обрушатся на род при нарушении экзогамии, но был

уверен, что произойдет это непременно. Однако человек ведь

не знал также, почему и как образуется отщеп из нуклеуса, какие процессы в кремне при этом происходят, однако был уверен, что отщеп обязательно образуется, если по нуклеусу нанести удар определенной силы и направления.

Следовательно, табу вовсе не являлись воплощением запретов религиозных, т. е. запретов, налагаемых в каких-то своих

целях «высшей силой» с грядущим наказанием за их неисполнение со стороны этой, стоящей вне и над миром «высшей силы».

Это были запреты, объективно налагаемые законами реального

мира – как их видели люди того времени. А что касается религии, то она появляется только тогда, когда вследствие определенных процессов в роде начинается его разложение, когда нарушается строгая эгалитарность первобытного рода. Происходит это начиная с появления производящей экономики, т.е. с мезолита (и даже с неолита).

Палеолитическая первобытность – время без религии. Человек обходился без религии бóльшую часть времени своего

87

существования (на протяжении всего верхнего палеолита).

Очень медленно, но неуклонно он расширял рациональные

знания о мире, заменяя недостающие магическими представлениями (которые иногда отражали истинную, но неизвестную картину мира, а чаще были достаточно далеки от нее),

постепенно увеличивая объем истинных сведений, избавляясь

от заблуждений (и впадая в новые).

Но возникающее на определенной ступени развития человечества социальное неравенство привнесло в идеологию

общества идею высшего существа, стоящего вне и над реальным миром. В дополнение к знаниям (всегда включающим

как истину, так и заблуждения), появляется новый элемент

идеологии – религиозные верования. Иными словами, возник

такой элемент, по отношению к которому вопрос об истинности не может ставиться в принципе (значительно позже появившиеся «доказательства бытия божия» с полной несомненностью доказали разве что его недоказуемость). Таким образом,

произошло принципиальное искажение реальной картины мира –

усложняющее процесс его познания, однако объективно необходимое для успешного протекания дальнейших социальных

процессов, в том числе и познавательных.

Внеся в познавательный процесс веру, религия внесла в него также, в частности, и веру априори в определенное единство

мира, пусть и обеспечиваемое некими высшими, вне его стоящими существами. Основой здесь является убеждение, что «если существует мироздание, значит – существует его единство. …

Богопознание – поиск реальности, в которой все мы составляем

единое целое»33. Это была та методологическая основа, на которой возник исторически последующий способ получения и организации сведений о мире – философия («философия сначала

вырабатывается в пределах религиозной формы сознания»34).

Опираясь на представление о единстве мира, и оставив со временем в стороне действие божественных сил как «излишнюю

сущность», философия выработала свои методы познания.

33

34

З. Миркина, Г. Померанц. − Великие религии мира. − М., 1995. − С. 317.

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. 1. − С. 23.

88

Расширение знаний о мире неизбежно приводило к тому,

что он все менее удовлетворительно укладывался в жесткие

рамки заранее заданных образов. Более детальные сведения открывали в разнообразных явлениях, относимых к различным

системам образов, ряд сходных черт, заставляя предполагать

наличие в них некоторых общностей структур и элементов,

как и определенной изоморфности законов, которым они подчиняются, соответствующим образом организуя системное

обобщение имеющихся сведений. Свое высшее выражение

такая система организации знаний как раз и нашла в философии, представляющей мир в виде некоторой (порой довольно

сложной) комбинации ограниченного числа исходных элементов. Идеальное отражение этих элементов, равно как и

принципы их соединения представляют собой элементы построения философской системы – философские категории.

В философии категории играют роль «тех всеобщих определений, через которые ум познает вещи: их своеобразная

природа заключается в том, что “с их помощью и на их основе познается все остальное, а не они через то, что лежит под

ними”, – остро высказывает суть проблемы Аристотель»35.

В качестве основных, базовых элементов категории не имеют

четко определенных дефиниций, представления о них формируются на основе опыта интуитивно и развиваются в процессе

применения к конкретным явлениям.

Как уже упоминалось, Шеллинг считал, что философия в

целом находит свое «завершение в двух основных науках, взаимно себя восполняющих и друг друга требующих, несмотря на

свою противоположность в принципе и направленности»36,

а именно в трансцендентальной философии и натурфилософии.

В виде натурфилософии философия включала все положительное знание своего времени и в этом качестве играла исключительно важную роль в обобщении наличных знаний о мире. По

крайней мере, это касалось неких исходных моментов. Так,

Аристотель считал, что философия изучает «начала и причины

(всего) сущего … поскольку оно берется как сущее».

35

36

Э.В. Ильенков. Философия и культура. − М., 1991. − С. 91.

Ф.В.И. Шеллинг. Система трансцедентального идеализма.− М., 1936. − С. 16.

89

Основной метод философии всегда состоял в наложении на

действительные, но неизвестные закономерности природы других, сформулированных умозрительно, но таким образом, что

полученные следствия достаточно удовлетворительно совпадали с реально имеющими место (феноменологический подход).

Однако по мере расширения объема знаний реальное положение

вещей все больше отклонялось от предсказанного теорией, что

требовало усложнения системы. Классический пример − система Птоломея. Геоцентрическая система мира в своем простейшем виде позволяла достаточно точно описать действительное

видимое движение Солнца, Луны и звезд, но давала совершенно

недопустимые сбои, когда дело касалось планет. Поэтому для

них изобрели весьма сложные законы движения (включающие

так называемые эпициклы и деференты) в рамках все той же,

изначально достаточно простой системы.

В результате натурфилософия в своих системах могла

создавать целостную картину мира «только таким образом,

что заменяла неизвестные еще ей действительные связи явлений идеальными, фантастическими связями и замещала недостающие факты вымыслами, пополняя пробелы лишь в воображении»37. Но, в отличие от мифологии, эти «вымыслы»

были уже не столько результатом расширения частного на

общее, сколько обобщением предшествующего опыта относительно конкретных явлений. В результате такой системой в

определенных пределах можно было успешно пользоваться в

некоторых практических целях, но теоретическим исследованиям она в силу своей принципиальной неполноты сильно

мешала. Для этого требовалась уже другая система.

Ее отсутствие при нужде во всеобщей организации знаний

заставляла на протяжении веков вновь и вновь создавать новые

системы. Великие философы совершали научный подвиг, хотя

бы временно приводя в соответствие общетеоретические представления с наличным объемом знаний, каждый раз с их учетом

восполняя в новой системе ложность исходных мировоззренческих установок. Затем все повторялось, и очередная система

входила в противоречие с опытом. И чем глубже становилось

37

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 21. − С. 304.

90

указанное противоречие, тем больше «систем» создавалось, и

тем меньше они отвечали своей объективной цели, постепенно

превращаясь в простую «игру ума», получающую все более широкое распространение. Как с иронией писал Энгельс, «самый

ничтожный доктор философии, даже студиоз, не возьмется за

что-либо меньшее, чем создание целой “системы”»38.

Однако это вовсе не значит, что предыдущие усилия философов пропали зря. Конечно, «философия … имеет склонность …

замыкаться в свои системы и предаваться самосозерцанию… Но

философы не вырастают как грибы из земли, они – продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях»39.

Каждая новая система в определенных пределах давала временную основу для продвижения вперед в познании мира. Попутно

же решался ряд важнейших задач, наполняя сокровищницу знаний, закладывая основы для научного познания.

По мере формирования научного отношения к миру от философии начали отпочковываться отдельные науки со своим

предметом, все сужая ее сферу, образуя новую систему получения и организации сведений о мире. Тем самым создавался фундамент для формирования науки как открытой системы знаний

с относительно четким определением областей познанного и непознанного, принципиально исходящей из относительности и

неполноты познаваемых истин, нередко противоречивой, но

принципиально не ограничивающей решений возникающих задач наперед заданными рамками.

Во всех трех случаях получения и организации знаний имеет

место совокупность практического (получение знаний из окружающего мира) и теоретического (конструирование на основе

полученных знаний определенной системы − обобщенной идеальной модели мира, его элементов или аспектов) подходов. Однако указанные три стадии имеют существенное отличие относительно связи теоретического и практического. Как уже отмечалось, если на стадии мифологии теоретическая модель формируется главным образом на основе знаний, полученных в процессе

38

39

Там же. − Т. 20. − С. 6.

Там же. − Т. 1. − С. 105.

91

практической деятельности, то философская система преимущественно складывается в результате и на основе как бы «отстраненных» наблюдений над миром. Научная же деятельность как

основной метод накопления знаний предусматривает сознательное воздействие с этой целью на объекты реального мира (эксперимент). Соответственно наука представляет собой специфический вид общественной деятельности, которая органически объединяет экспериментальное изучение объектов действительности

и теоретическое их исследование – исследование уже не самого

объекта, а его модели. И именно в науке доведено до своего логического завершения разделение теоретического и опытного познания как двух сторон единого целостного процесса.

Дело в том, что «эксперименты с системой, или, как их называют, натурные эксперименты, позволяют собрать данные

ограниченного объема о прошлом исследуемой системы, и результаты этих экспериментов служат основой для формулировки гипотез и возможных обобщений, т. е. для построения

модели системы. В свою очередь, модель допускает значительно более широкие исследования по сравнению с натуральными

экспериментами, и результаты этих исследований дают нам

информацию о будущем поведении системы (прогноз), характере траектории ее движения и т. д. Правда, за такие широкие

возможности приходится платить неполным соответствием

модели и системы (или, как говорят, неадекватностью модели), следствием чего является необходимость соответствующих дополнительных проверок»40.

А вообще-то необходимость теоретического исследования

прежде всего возникает в связи с «чрезмерной» для непосредственного охвата сложностью объекта изучения. Благодаря значительному количеству элементов, из которых составляется реальный объект, количеству и разнообразию связей между ними,

еще большему (практически неограниченному) количеству актуальных или потенциальных взаимосвязей с другими объектами, любой объект имеет настолько большую сложность, что не

может быть охвачен всеобъемлющим представлением о нем. По

40

В.В. Калашников. Организация моделирования сложных систем. −

М., 1982. − С. 6.

92

мнению Норберта Винера, «ни одна часть Вселенной не является настолько простой, чтобы ее можно было понять и управлять

ею без абстракции. Абстракция – это замена части Вселенной,

которая рассматривается, некоторой ее моделью, моделью похожей, но более простой структуры. Таким образом, построение

моделей формальных, или идеальных (“мысленных”), с одной

стороны, и моделей материальных – с другой, по необходимости

занимает центральное место в процедуре любого научного исследования»41. Поэтому теоретическое исследование любого

объекта предусматривает его замену на основе полученных сведений упрощенной моделью объекта, созданной таким образом,

чтобы охватить только ограниченное количество, но зато важных (в данном отношении!) элементов и связей.

Вследствие неполной адекватности модели данному объекту обязательно возникают несоответствия между теоретическими и экспериментальными данными (т. е. в результатах теоретического исследования органически присутствуют как истина,

так и заблуждения). Речь идет не об ошибках и погрешностях,

которые всегда имеются в любом исследовании (по субъективным или инструментальным причинам), но о принципиальных

несоответствиях. Действительно, ведь «законы, которые формулируются в рамках теории, относятся по сути не к эмпирически

данной реальности, а к реальности, как она представлена идеализированным объектом»42. Поэтому для дальнейшего познания

неминуемым является следующий цикл исследований с созданием новой, уточненной модели объекта, где существующие в

предыдущей модели истины развиваются, а заблуждения элиминируются. Однако с новой моделью в свое время неизбежно

происходит то же самое. И такой итерационный процесс постижения истины в науке не имеет границ.

Итак, модель системы-объекта именно потому, что это модель, а не сама система, не может полностью соответствовать

своему объекту. Она потому и нужна, что является упрощенной

41

Артуро Розенблют, Норберт Винер. Роль моделей в науке. – Цит по кн.: Неуймин Я.Г. Модели в науке и технике. − Л., 1984. − С. 171, 172.

42

Н.П. Онищенко. Становление и развитие теории в технической науке и

практике. − Минск, 1990. − С. 7.

93

его «копией», т. е. данное соответствие является относительным. Тогда возникает вопрос: на каком основании можно вообще говорить о соответствии, в чем оно заключается? Иногда на

этот вопрос отвечают: в соответствии главным чертам оригинала. Уже давно «под моделью обычно понимают систему, элементы и отношения которой (независимо от природы) изоморфно соответствуют всем главным (или основным) и специфическим отношениям и элементам имитируемой системы»43. Но какие же из бесчисленного множества черт следует считать главными? Если таковые главные черты вообще существуют (!), то их

можно было бы выделить только после исследования системы (в

том числе и на модели). Но модель создается до такого исследования и для него, т. е. эти черты должны быть выделены (относительно модели) априори. Как же это может быть сделано?

Ответ состоит в том, что модель создается не вообще для

исследования той или иной системы, а для ответа относительно

нее на более или менее определенный вопрос. «Модель никогда

не возникает как самоцель. Потребность в модели возникает

там, где ставится какая-то задача, где определена цель, которую

нужно достигнуть»44. Именно в некотором вполне определенном,

заданном для конкретного исследования, отношении модель и

должна соответствовать оригиналу. Во всех остальных отношениях такое соответствие не только не является обязательным, но

и в принципе недостижимо – вследствие принципиального упрощения модели по сравнению с исследуемой системой.

Указанные отклонения могут быть бóльшими или меньшими, в бóльшей или меньшей степени влиять на функционирование модели в данном отношении, но существуют обязательно.

И обязательно окажут влияние на то, насколько результаты исследования движения модели будут соответствовать результатам движения самой системы. Поэтому любая модель ограничена по применению не только в других (кроме заданного) отношениях, но и в данном отношении также. Следовательно, по результатам исследования модели, сравнения их с реальным движением системы, равно как и исследования других ее моделей и

43

44

Л.Л. Григорьев. Моделирование и технические науки. − М., 1967. − С. 3.

Там же.

94

натурных экспериментов, модель должна уточняться, т. е. любое

исследование системы должно носить итерационный характер.

Уточнения производятся по результатам исследования как самой модели, так и, главным образом, экспериментальных исследований объекта изучения.

Вопрос, однако, в том, как можно построить модель пока

непознанного, еще только подлежащего теоретическому исследованию, объекта. Ведь сами по себе данные первоначального

экспериментального исследования (до их теоретической обработки) еще не сведены в единое целое, а следовательно, моделью объекта пока не являются. Вот когда они будут в нее сведены, дальнейшие итерационные уточнения дадут возможность

обеспечить наибольшую адекватность модели объекту. Но каким образом должна осуществляться их начальная обработка?

Сделать это можно только на основе предыдущего опыта изучения реальной действительности.

Исследуя эту реальную действительность и «обрабатывая»

полученные сведения, люди извлекают из них два полезных результата: систему конкретных знаний об окружающей действительности и методологические представления о ней, являющиеся неким «сводом» представлений об изоморфности действующих в ней законов. Первые более или мене полно формализованы в виде системы наук, вторые систематизированы частично в

виде определенных закономерностей количественных изменений (математика), частично в виде гораздо мене определенных

методологических «законов» (в логике, диалектике, общей теории систем, синергетике и т. п.). К системе наук мы вернемся

ниже, а сейчас обратимся к вопросам методологии.

Общественная практика показывает, что закономерности,

описывающие движение систем самой различной природы,

обладают значительным формальным сходством. Иными словами, теоретические модели этих систем имеют сходное

строение – хотя бы в самых общих чертах. «Математическое

моделирование основано на том факте, что различные изучаемые явления могут иметь одинаковое математическое описание. Хорошо известным примером является описание одними и теми же уравнениями, например, электрического ко95

лебательного контура и пружинного маятника»45. Эти уравнения могут быть также применены для описания целого ряда

других процессов в самых различных системах.

Известны высказывания многих крупных ученых об исключительной роли математики в естественных науках, в соответствии с которыми в каждой из них «столько науки, сколько математики». Да, если бы мы знали все основные законы движения

материи, то их математического выражения было бы достаточно

для описания всех явлений природы и общественной жизни. Детерминисты прошлого считали, что «если бы существовал ум,

знающий все силы и точки их приложения в природе в данный

момент, то и не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, также как и прошедшее, предстало бы

перед его взором»46. Но дело в том, что «нам известны не все

основные законы… Каждый шаг в изучении природы – это всегда только приближение к истине»47. Если сюда прибавить еще

бесконечное число взаимосвязей между объектами реального

мира, то понятно, что одними лишь математическими закономерностями описание движения реального объекта ограничить

невозможно, а попытки сделать это приводят к весьма существенным погрешностям. А потому, по словам известного специалиста по теории вероятностей Е. Вентцель, «надо прямо смотреть в глаза фактам и признать, что применение математических

методов не полезно, а вредно до тех пор, пока явление не освоено на гуманитарном уровне»48.

С этой целью обобщение множества частных случаев

позволило науке обеспечить возможность качественной

оценки тех или иных явлений. Общественная практика выработала ряд постулатов, которые принимаются как нечто

данное, без доказательств. Кроме аксиоматического метода,

наука в своем арсенале имеет также ряд других методологи45

В.В. Калашников. Организация моделирования сложных систем. −

М., 1982. − С. 5.

46

Д. Лаплас. Опыт философии теории вероятности. − М., 1908. − С. 9.

47

Р. Фейнман, Р. Лейтон, М. Сэндс. Фейнмановские лекции по физике, т. 1. −

М., 1967. − С. 136.

48

И. Грекова. Методологические особенности прикладной математики на современном этапе ее развития // Вопросы философии. – 1976. – № 6. – с. 113.

96

ческих приемов, направленных на обобщенное понимание

полученных экспериментальным путем сведений, которые и

используются как при построении теоретической модели,

так и при планировании экспериментов.

В результате процесс научного познания приобретает вид,

представленный на приведенной схеме. Экспериментальное воз-

действие на объект позволяет получить некоторые сведения, на

основе которых строится теоретическая модель объекта. Исследования модели (обычно сопровождаемые ее уточнениями) позволяют выполнить прогнозирование поведения объекта, которое

в дальнейших его исследованиях опять сравнивается с полученными результатами, давая основания для новых уточнений модели. Во всем этом процессе существенную роль играют обобщенные результаты предыдущих научных исследований в виде методологических рекомендаций и математической обработки.

Для полноты картины научного исследования необходимо

обратить внимание еще на один важный момент. Теоретическая

модель объекта позволяет в значительной мере предвидеть результаты экспериментальных исследований. Однако не всегда и

не в полной мере – иначе исследование можно было бы считать

исчерпанным. В некоторых случаях экспериментальные воздействия на объект приводят к неожиданным результатам – некоторому новому, до сих пор неизвестному эффекту. Этот эффект, с

97

одной стороны, дает дополнительные сведения об объекте,

включаясь, таким образом, в процесс исследования. Но он сам

по себе может оказаться имеющим практическую полезность,

и тогда он переходит в стадию технического применения. В том

числе он становится объектом для технических наук.

2.3. Технические науки в общей системе наук

В отличие от предыдущих методов получения и организации знаний (мифологии и философии), наука об объективном

мире отражает не весь этот мир (объект бесконечной сложности) как целое, а в расчленении. Более того, вследствие неравномерности своего развития, наука нередко «возводит отдельные жилые этажи здания, прежде чем заложить его фундамент»49. А поскольку мир по определению представляет собой

некое целостное явление, то и наука, которая его отображает,

при всем своем разнообразии также стремится составить некоторое целое, имеющее определенную структуру. Вполне логично предположить, что и эта структура должна тем или иным

образом отражать структуру мира, должна отвечать структуре

мира. Классификация наук, сведение их в определенную логическую систему есть одной из задач науковедения.

Сегодня существует довольно обширный набор таких систем, каждая из которых формируется в соответствии с определенными наиболее общими представлениями о мире. Наверное,

наиболее последовательной является классификация наук за их

местом в отображении общего процесса развития материи по ее

«формам движения»: физическая, химическая, биологическая,

социальная. В этом случае «классификация наук, из которых

каждая анализирует отдельную форму движения или ряд связанных между собой и переходящих друг в друга форм движения, является вместе с тем классификацией, расположением, согласно внутренне присущей им последовательности, самих этих

форм движения, и в этом именно и заключается её значение»50.

49

50

К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 13. − С. 43.

Там же, т. 20. − С. 564-565.

98

Но при всей внешней логичности, в такой «объективистской» системе наук нет места наукам техническим: выше мы

пытались показать, что никакой особой «технической формы

движения материи» (следующей за социальной) существовать

не может. В результате «классификации наук или их системы

охватывают собой лишь фундаментальные науки, причем в развернутом виде лишь естественные науки. Прикладные науки,

в том числе технические, сельскохозяйственные, медицинские и

др., редко включаются в подобные системы, а если и включаются, то обычно в качестве простых практических применений соответствующих фундаментальных наук»51. Вот и приходится их

или искусственно «пристегивать» как внесистемный элемент,

или разлагать на составляющие, или же вообще отрицать наличие такого явления, как технические науки, фактически заменяя

их «прикладным природоведением».

Иначе выглядит ситуация, если «объективистскую» классификацию заменить классификацией соотносительно субъекту

науки − человеку (а точнее, обществу). При всей своей относительной самостоятельности (которая и порождает «объективизм»), наука как общественное явление в конечном счете имеет

вполне определенную функцию в сохранении и развитии общества. Поэтому и при ее классификации следует учитывать данное обстоятельство. В этом случае в качестве объектов науки

представляются: самое общество (общественные науки) и его

окружающая среда − неживая и живая природа (природоведение, естествознание). Однако, как мы видели, между природой и

обществом во все времена существования последнего имела место и некоторая промежуточная «оболочка», образованная совокупностью искусственно созданных устройств − техникой, без

которой существование общества немыслимо. Эта «оболочка»

носит природно-антропогенный характер, возникает на стыке

общества и природы и является следствием их взаимодействия.

Она частично включена и в общество, и в природу, но по своим

специфическим характеристикам не совпадает ни с первым, ни

51

Б.М. Кедров. Взаимодействие наук как общенаучная проблема. – Методологические проблемы взаимодействия общественных, естественных и технических наук. − М., 1981. − С. 45.

99

со второй. Как явление объективное, техника также нуждается в

изучении, и как таковая становится предметом целого комплекса технических наук. Другими словами, именно особый статус

техники соответственно требует признания самостоятельности и

своеобразия технических наук, анализа их как особой области

научных знаний и особой сферы научной деятельности52.

Такое положение является, в общем-то, в достаточной мерой признанным. «В наше время широко распространено выделение в науке трех общих типов – естественных, общественных

и технических. … Естественные науки изучают материальную

сторону естественных объектов и процессов. …Технические

науки изучают технику в широком значении, под которой понимаются машины, приборы, разные устройства и сооружения, совокупности технологических приемов и процессов. Предметом

общественных наук являются общественные структуры на разных уровнях организации, и их функционирование, разновидности культурной и общественной жизни»53.

При верности разделения наук на три разных типа, сомнительным здесь является однопорядковый подход к ним. Прежде

всего потому, что эти три типа наук отличаются своими общественно сформированными целями. Ближайшая, непосредственная

цель естественных наук – постижение истины, т. е. изучение естественных объектов «самих по себе», безотносительно к каким

бы то ни было вненаучным задачам. Конечно, это определенной

мерой касается также и технических наук, равно как и общественных. Но здесь указанная цель является второстепенной.

Наука (любая) – один из элементов общественной организации, играющих в ней определенную роль. Поэтому при

различении наук нужно прежде всего иметь в виду их функциональную направленность. Именно направленность оказывает решающее влияние на их характер, внутреннюю структуру, методы и т. п., т. е. в значительной мере определяет

сущностные характеристики того или иного типа наук. И если

цель естественных наук в постижении истины, то главная

цель технических наук в конечном счете – в «делании», в соз52

53

Иванов Б.И., Чешев В.В. Становление и развитие технических наук. − Л., 1977.

В.П. Леонов. Единая система наук. − К., 1991. − С. 18.

100

дании и функционировании определенных объектов, а стремление к истине по сравнению с креативными задачами играет

подчиненную роль, поскольку «техническое функционирование инженерных объектов тесно связано с социальными потребностями и социальными целями общества, так как техника является инструментом их достижения. Поэтому технические функции инженерных объектов не могут быть независимыми от социальных условий общественного бытия. Включаясь в социальную среду, технические объекты производят в

ней определенные изменения, которые можно связать с техническими характеристиками объектов»54.

Как мы видели, материальный мир, являющийся в конечном счете предметом любой науки, представляет собой определенное концентрическое образование: в океане косной материи,

которая, в частности, характеризуется повышением энтропии,

выделяется остров биоты − самоорганизующихся систем, основным свойством которых является способность снижать

внутри себя уровень энтропии посредством вынесения ее в окружающей среду. Функционально внутри этого (биологического) образования существует еще одно образование (общество),

в котором способность путем «вынесения» снижать энтропию

оказывается еще на порядок выше. А выносится она опять же в

окружающую среду (и живую, и неживую).

Граница между обществом и окружающей его природой

(в узком значении, т. е. в различении общества и его окружающей среды) – это и есть граница, которая очерчивает предмет

«общественных» наук. Но самоорганизующиеся системы хотя и

являются образованиями специфическими, тем не менее ни в

коей мере не выходят за рамки общих законов природы. А потому общество и процессы в нем в принципе также подлежат

изучению естественнонаучными методами. И только внутренние проблемы его самоорганизации имеют специфический, отличный от других естественных процессов характер, который

соответственно требует и специфических методов их освоения.

54

В.В. Чешев. Технические знания и взаимосвязь естественных, общественных

и технических наук // Методологические проблемы взаимодействия общественных, естественных и технических наук. − М., 1981 − с. 283.

101

Понятно, что исключительно высокая мера самоорганизации общества как системы вызывает необходимость в особо интенсивном вынесении энтропии в окружающую среду. Нужно

еще раз подчеркнуть, что вынесение это в значительной мере

происходит через биологические системы низшего уровня,

в свою очередь осуществляющие аналогичный процесс, а следовательно, требует еще большего «выносящего потенциала». Как

мы пытались показать выше, именно его-то и обеспечивает специфическое образование на стыке общества и окружающего его

естественной среды, которое получило наименование техники.

Стало быть, «взаимодействие человека и природы немыслимо

без техники, ибо она является опосредствующим, связующим

звеном данного взаимодействия»55.

Вследствие «промежуточного» положения техносферы

материальные объекты, которые ее составляют, в общепринятом значении не являются образованиями ни естественными,

ни общественными: они «рукотворны», т. е. из материала

природы созданы обществом и обществом же «приводятся в

действие» – для взаимодействия с природой. Соответственно

и законы функционирования техносферы как целого частично

«накладываются» на «естественные» (физические и биологические) законы, частично – на законы «общественные»; частично же они имеют свой специфический характер. Указанные «комплексные» законы и является предметом теоретического изучения технических наук.

В этом смысле можно согласиться с утверждением, что «в своей совокупности система знаний о технических приемах работы,

технических свойствах средств и предмета труда составляют

техническую науку»56 (хотя применительно к науке речь, разумеется, должна идти не столько о знании, сколько о познании).

В этом значении положение мало отличается от положения с законами других наук. Но именно «рукотворность» техносферы