Феномены Тени и зла в волшебных сказках

Глава 8. Табу

Рассмотрим и другие ситуации, помимо одиночества, которые могут привлекать зло. В предании о Курупире, который потом всех сожрал, охотники заготовили много дичи, так что на стоянке лежало много убитых ими обезьян. На следующий день они снова собрались охотиться, однако ночью Курупира и его дикие звери пришли и сожрали охотников. Это может свидетельствовать о том, что, убив слишком много животных, вероятно, охотники разгневали Курупиру, который является Повелителем лесов. Может быть, хотя об этом в истории не говорится expressis verbs[112], очень удачно поохотиться с человеческой точки зрения означало выйти за некие рамки, утратить чувство меры, нарушить природные запреты, и, вполне возможно, именно поэтому охотники навлекли на себя зло. Или же удача на охоте породила в них скрытую инфляцию, либо еще проще: они разгневали Повелителя лесов, потому что отняли у него слишком много. Это бы никого не удивило, ибо в большинстве примитивных сообществ есть определенные правила охоты. Нельзя за один раз убивать слишком много животных. На то есть табу. Нужно сохранить какое-то количество животных, если вы не хотите нарушить природное равновесие и навлечь на себя зло или месть духов, которые вообще-то защищают животных.

Теперь мы начинаем осознавать, что человек способен нарушить равновесие в своем природном окружении и таким образом вызвать ответную реакцию сил зла. Прозрев, мы начинаем думать, что тоже разгневали Курупиру настолько, что, может быть, в недалеком будущем и наши кости будут раздроблены. Загрязняя водоемы, мы губим животных и нарушаем экологическое равновесие. Видимо, подобное поведение уходит своими корнями в далекое прошлое.

Когда человек начинает применять оружие, он действует против законов природы. Он больше не борется с животными на равных, не играет по правилам честной игры. Уже по этой причине он должен чувствовать, что его совесть нечиста, он должен проявлять мудрость и поддерживать численность животных. Например, в Древнем Китае одно из правил охоты гласит, что люди должны гнать животных в направлении трех сторон света, оставив для них четвертую сторону свободной, чтобы дать некоторым из них возможность спастись. Если не пришло кому-то из них время умереть, Бог должен направить его в четвертом направлении. Я прочла в газете, что швейцарское правительство применяет такое же правило. Люди во время охоты делятся на группы, и есть загонщики, которые выгоняют животных из зарослей на открытое пространство, при этом одна из четырех сторон света должна быть открыта, чтобы часть животных могла спастись: вы не можете окружить их всех и убить. Швейцария со своими новыми правилами охоты вернулась к обычаям Древнего Китая, возможно, этого не зная, просто в силу природной мудрости.

Следовательно, вы видите, что проблема зла в той области фольклора, которую я здесь обсуждаю, не похожа на какие-то проблемы специфического религиозного зла. То, что мы называем злом на этом уровне, отличается от теологических идей, ибо оно относится к области чисто природных явлений. С точки зрения психологии это чрезвычайно важно, ибо мне кажется, хотя мои выводы не слишком оптимистичны, что в девяноста процентах случаев, в которых человек должен справиться со злом, человек сталкивается с природным злом на психологическом уровне и лишь крайне редко ему удается соприкоснуться с абсолютным и глубоко укорененным феноменом зла. Восемьдесят или восемьдесят пять процентов этого содержания составляют просто Курупира, госпожа Труде и им подобные архетипические фигуры, которые еще существуют в нашей психологической природе.

Именно по этой причине волшебные сказки очень важны. Мы находим в них правила поведения в отношении того, как совладать с силами зла. Часто в сказках мы обнаруживаем не саму по себе этическую проблему, а подходы к решению, в основе которых лежит природная мудрость. Однако это вовсе не значит, что иногда эти силы не являются чрезвычайно опасными.

Я хочу специально показать, каким способом происходит столкновение с этими силами. Мы видели, что не нарушать табу и следовать законам племени — это один из самых обычных и распространенных способов избежать зла. Но чтобы понять более характерные и тонкие детали, я хочу вам предложить русскую волшебную сказку «Василиса Прекрасная». Это более усовершенствованный аналог сказки «Госпожа Труде», потому что в данном случае девушку не съедают и она находит выход из затруднительной ситуации.

Содержание оставшейся части сказки я перескажу очень кратко.

Так как мы обращаем свое внимание в сказке на темные стороны сущностей и на само зло, то обходим стороной счастливый конец сказки.

В данном случае вы видите сходство бабы-яги с фигурой Великой Ведьмы. Как мы видим на примере госпожи Труде, в немецкой сказке существует четверичность образов: ведьма плюс зеленый человек, черный человек и красный человек — охотник, угольщик и мясник. В русской сказке это три слуги бабы-яги, три всадника: день, ночь и солнце.

В русской сказке мы ясно видим, что баба-яга — это великая Мать-Природа. Она не могла бы говорить: «день мой ясный», «ночь моя темная», если бы не была повелительницей дня, ночи и солнца, то есть она должна быть великой Богиней, и вы могли бы назвать ее Великой Богиней Природы. Очевидно, что все эти черепа на кольях, окружающие ее избушку, говорят о том, что она, кроме того, Богиня Смерти, то есть противоположной стороны жизни. (Вспомним, например, об одной из германских богинь подземного мира — Хель[114], от имени которой происходит слово Ле/Z[115]. Она живет в подземном мире, в жилище со стенами из человеческих костей, по которым ползают черви.) Поэтому в целом она является богиней дня и ночи, жизни и смерти и является самим воплощением великого закона природы. Вместе с тем она ведьма, поэтому у нее есть помело, — точно такое же, на которых летают наши европейские ведьмы. Она летает повсюду в ступе, погоняя пестом, что делает ее похожей на великих языческих богинь зерна, например, на Деметру в Греции, которая являлась богиней зерна и одновременно заключала в себе таинство смерти. В античной Греции мертвых называли <1ётё1геия[116], то есть попавшими под власть Деметры, как зерно, упавшее в землю. Считалось, что смерть и возрождение зерна сходно с тем, что происходит с человеком после смерти, поэтому три пары рук бабы-яги, которые перемалывают зерно и отжимают мак, связаны с таинством смерти. Несколько позже я буду это обсуждать на более глубоком уровне.

Можно заметить очень существенное отличие этой сказки от сказки «Госпожа Труде». Там девушка проникает в дом госпожи Труде из чистого любопытства, проявляя инфантильный вызов, как я его называю, и тогда ведьма превращает ее в полено, которое затем сжигает в печке. Но Василиса никогда не была любопытной, в ней не было инфантильного вызова: отправиться к бабе-яге ее заставили мачеха и сводные сестры. У девушки в сказке о фрау Труде нет никакой магической защиты, и она даже не ищет ее. Побуждаемая своим инфантильным вызовом, она даже об этом не думает. Но Василиса получает благословение матери, а вместе с ним — чудесную куколку.

Таким образом, видно, что великая битва между жизнью и смертью, между добром и злом, между девушкой и ведьмой, великой природной богиней, становится скрытым состязанием в волшебстве, то есть в попытке определить, чья магия сильнее: девушки или ведьмы, и каждая из них с уважением относится к магической силе соперницы. Василиса не задает последнего вопроса: в чем заключается тайна ведьмы, и сама ведьма то ли не замечает, то ли притворяется, что не замечает, в чем заключается великая тайна девушки. Поэтому они соглашаются на partie remise[117]. Держите это у себя в памяти! Я еще буду обсуждать это состязание в волшебстве позже, ибо это одна из самых важных проблем.

Сначала Василиса раздражала ведьму, потому что не задавала вопросов, следовательно, та, видимо, ожидала и хотела, чтобы ее о чем-то спросили. Баба-яга закричала на девушку: «Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!» Василиса задала три вопроса и проглотила четвертый. Всадники оказались связаны с ведьмой, но Василиса видела их вне избушки. Так что мы можем предположить, что самая сокровенная тайна ведьмы связана с тремя парами рук, поэтому баба-яга произносит довольно странную фразу: «Хорошо, что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили...» Это выражение похоже на нашу пословицу, что не стоит на людях заниматься стиркой грязного белья, и в этом предупреждении ведьмы скрыт тот же смысл. Это очень интересно. У ведьмы есть «грязное белье»[118] ^[119], и очевидно, что она несколько этого стыдится: если бы она совершенно не стыдилась своего зла, ее бы совершенно не беспокоило, узнает ли о нем Василиса. Но, как обычный человек, она почувствовала себя несколько неловко в отношении своей темной стороны, а потому была благодарна девушке, что та тактично промолчала и не стала продолжать расспросы.

Это говорит о том, что баба-яга — несколько расщепленная фигура, то есть она с собой не в ладу. В ней существует скрытое добро, хотя бы в той мере, чтобы побудить ее немного устыдиться своей темной стороны и признаться, что эту темную сторону не следовало разглашать, т.е. «выносить сор из избы». Она не является полностью природным демоном; в ее характере, глубоко внутри, присутствует оттенок человечности. Она немного человечна, поэтому обладает способностью к проявлению этических реакций. Именно этой человечности девушка не должна касаться, ибо, если она прикоснется к «закрытой зоне» бабы-яги, та придет в ярость и не пощадит девушку, а сожрет ее не моргнув глазом. Нечто похожее может случиться с аналитиком, который возьмет на себя риск отметить Теневую сторону пациента; он будет немедленно съеден при аффективном взрыве. Естественно, что со своими приятелями вы иногда отваживаетесь на такое, но если вы решите указать пальцем богине на ее темное пятно, она вас просто сотрет с лица земли.

На основании этой сказки мы можем прийти к выводу, что баба-яга — это не воплощение абсолютного зла; она амбивалентна, она сочетает в себе свет и тьму, хотя в сказке подчеркивается ее темная сторона.

Этот мотив, который заключается в том, что не следует указывать божеству на его темную сторону, будь то бог или богиня, очень широко распространен в фольклоре. Например, он присутствует в австрийской сказке «Черная женщина»^12Э. В ней девочка идет в услужение к черной ведьме[120]. У нее в жилище есть потайная комната, как у Синей Бороды, в которую ей запрещено входить. Несколько лет девочке приходится заниматься уборкой в доме. Как всегда происходит в таких сказках, в конечном счете она открывает дверь потайной запретной комнаты и находит там черную ведьму, которая, благодаря ее чистке и уборке, стала почти белой. Девочка снова захлопнула дверь, но ведьма все равно начала ее преследовать, так как она нарушила табу, и, что довольно странно, в оригинальной версии сказки девочка говорит, что ничего не заметила. Существует бесконечное множество таких сказок. В основной сказке она видит, что черная ведьма почти превратилась в белую; в другой сказке она видит скелет, который все время кивает ей из огня; в еще одной сказке она видит гусей, в еще одной — окаменевшую женскую фигуру, окруженную каменными карликами и т.д. Хотя богиня, находившаяся в этой запретной комнате, преследовала девочку, отняла у нее детей и навлекла на нее всевозможные беды, заставляя ее признаться: «Ты видела меня в комнате?» — девочка лжет и в своей лжи неизменно стоит на своем, пока, наконец, богиня не прекращает свой допрос и не говорит: «Поскольку ты очень постоянна в своей лжи и так как ты не избавила меня от моей темной стороны, я тебя награжу», — и затем она одаривает ее неимоверно щедро.

Таким образом, в отличие от христианской морали, эти сказки говорят о том, что есть тактичная форма лжи в отношении зла или темной стороны тех великих божеств, и эта ложь не является аморальной. Наоборот, суметь заглянуть в пропасть зла и притвориться, что ты его не видел, — это самое высокое достижение. Данная версия сказки впоследствии так потрясла европейских сказочников эпохи позднего христианства, что во многих современных версиях она изменилась до наоборот: ведьма преследует девочку за то, что она лжет. Наконец, она сдается и говорит правду, и тогда Великая Богиня ее награждает. Но это искусственный вариант, позднее измененный рассказчиками и писателями, не понимавшими этот древний мотив; потрясенные, они не могли поверить, что ребенка следует поощрять за то, что он постоянно говорит неправду.

В австрийской сказке черная женщина постепенно превращается в белую, но в ней видно, что проблемой является зло, и не видно того, как происходит это превращение. Например, в одной из версий сказки ведьма говорит: «Деточка, ты видела мои страдания?» А ребенок отвечает: «Нет, я ничего не видела». Это тот же самый мотив. Ведьма стыдится своей темной сущности, стыдится своих страданий, и из-за того, что она погрязла в таинстве зла и смерти, не хочет, чтобы ребенок это заметил и открыл перед всеми.

В сказке о Василисе эта тайна кроется в трех парах рук, которые перебирают семена. Так как маковые зернышки обладают небольшим снотворным воздействием, они всегда, с самых древних времен, принадлежали богам подземного мира. Мак ассоциируется с Гадесом и с таинством сна и смерти; что касается пшеничного зерна, как я уже говорила, напоминая о Деметре, оно тоже ассоциируется со смертью и воскрешением. Поэтому в какой-то мере кажется странным, что эти руки могут быть такой постыдной тайной. Тайна этих рук не ощущается как зло, а кажется скорее причастной непостижимой тайне богов, внушающей страх и трепет, куда человек не должен проникать, пока ему не будет необходимо это сделать.

Очевидно: то, что кажется ложью, является выражением почтительности, уважения по отношению к инаковости этого божества. Мы можем сравнить такое отношение с ситуацией, которая иногда возникает между двумя людьми. В книге «Человек и его символы», если мне не изменяет память, Юнг рассказывает случай о пришедшем к нему на анализ мужчине, страдающем серьезной навязчивостью. Он всегда проходил кратковременные сессии анализа, так как приезжал из другой страны и каждый раз мог оставаться только на три-четыре недели. Этот мужчина очень последовательно проходил «лжеанализ». На первой же терапевтической сессии Юнг увидел, что тот скрывает какую-то тайну, — у него проявлялись все признаки нечистой совести. По какой-то странной причине что-то мешало Юнгу сказать пациенту правду о своих догадках, тем самым мужчина проходил лжеанализ в течение десяти лет, и Юнг всегда отвратительно себя чувствовал, поскольку они говорили о сновидениях, о том о сем, и вместе с тем все это было чистое мошенничество. Но Юнг не вникал в суть происходящего, так как заметил, что болезненные симптомы у мужчины постепенно сходили на нет и он стал чувствовать себя лучше с каждым своим приездом, чего обычно не бывает при лжеанализе. Наконец, когда прошло еще сколько-то лет, пациент сказал: «А теперь, доктор Юнг, я хочу сказать, как я вам благодарен за то, что вы не спрашивали меня ни о чем раньше, ведь я не смог бы вам ответить и на этом закончился бы весь анализ». Затем он исповедался в достаточно постыдном грехе, который он совершил и в котором ранее не мог сознаться. Он должен был выстроить отношения с Юнгом, восстановить свою самооценку и накопить энергию, прежде чем обратиться к содеянному и поделиться с аналитиком. Таким образом, Юнг, следуя некому иррациональному чувству, запрещающему проникать в тайну этого мужчины, был вознагражден за свое молчание, впоследствии узнав, что его чувство было совершенно правильным. Это важно для всех терапевтов, которые могут поддаться не слишком мудрому соблазну прибегать к исповеди как к средству исцеления и узнавать тайны своих пациентов.

Подземные боги — это, как правило, боги, причастные великому таинству. Во всех религиозных системах содержится великая тайна, которая всегда подобна запрету проникать и заглядывать в тайную комнату, за исключением случаев крайней необходимости. Я могу вам привести примеры сказок, в которых говорится о прямо противоположном, где тайна должна быть раскрыта. Именно поэтому я сказала, что здесь всегда присутствует парадокс; всегда существует «да» и «нет».

Насколько я могу судить, парадокс не является исторически обусловленным. Уже на самом примитивном уровне наблюдаются оба правила: открыть дверь — значит совершить правильный поступок или какое-то иное действие, которое совершает сказочный герой, и нечто противоположное — тоже правильно. В некоторые исторические периоды могло складываться так, что одно было предпочтительней другого, но, насколько я могу знать, с самого начала этот мотив является архетипическим, и он не связан с особенной эволюцией. Этот архетипический паттерн заключается в том, чтобы выбрать, должен я или не должен проникать в тайну, это значит, я должен пройти по лезвию бритвы, ибо один неверный шаг может стоить мне головы. Аналитик, который в течение десяти лет проводит лжеанализ, причиняет абсолютный вред себе и своему пациенту! Он должен сказать: «А теперь говорите по существу, нечего ходить вокруг да около! Что с вами происходит? Все, что вы говорите мне, — чистой воды ерунда!» — и так далее, но брать с человека деньги и притворяться, что ничего не замечаешь, в течение многих лет, совершенно аморально с точки зрения терапии. Но в случае, о котором рассказывал Юнг, все в точности наоборот. Если бы он задал вопрос минутой раньше, то нарушил бы эмоциональную связь! Поэтому самое ужасное, противоречивое и сложное — понять, как поступить правильно. Что мне делать: проникнуть в потайную комнату или притвориться, что я ничего не видела, даже если увидела?

Похоже, в этом состоит вопрос выбора. Мы можем даже пойти еще дальше и сказать, что это вопрос формирования отношений или доверия. Между великой богиней и восьмилетней девочкой в самом деле не может быть никаких отношений. И тем более отношений взаимного доверия. Они в слишком неравном положении — великая богиня природы и маленькая беззащитная девочка, — быть может, именно поэтому девочке следует хранить тайну. Но если бы перед Божеством стоял более взрослый и более сознательный человек, возможно, оно открыло бы свою тайну. Ну и головоломка...

В другой русской сказке баба-яга проявляет больше своих позитивных черт, и я хочу вам рассказать эту сказку в качестве амплификации: в первую очередь, чтобы показать, как мужчина может справиться с бабой-ягой иначе, чем восьмилетняя девочка, а во-вторых, потому что в сказке показана положительная сторона бабы-яги.

Есть русская сказка, которая называется «Царь-девица»[121], в которой главный герой едет на край света, в Подсолнечное царство, чтобы найти Марью-Красу с золотым блюдом и привезти ее домой[122]. По пути он трижды проезжает мимо избушки бабы-яги. Вращающаяся избушка на курьих ножках, когда герой произносит волшебные слова, поворачивается к нему передом, а к лесу задом. В ней он видит бабу-ягу, которая своими костлявыми пальцами расчесывает пряжу, длинным носом роется в золе, а сверкающим взглядом следит за гусями в поле. Когда главный сказочный герой, Иван-царевич, входит к ней, она спрашивает: «Волей или неволей, дитятко?»[123] Иван, стукнув по столу кулаком, отвечает: «Молчать, старая ведьма! Как ты смеешь спрашивать героя! Лучше напои да накорми меня да дай мне выспаться, или отрежу тебе уши и снесу тебе голову, так вот», — и дальше следуют такие непристойности, которые я не буду повторять! И баба-яга становится очень доброй, накрывает ему стол, стелет постель и на следующее утро рассказывает, как быть ему дальше. Так происходит трижды, поэтому с этих пор богиня начинает защищать главного героя, помогать ему и указывать дорогу.

В отношении к бабе-яге по-мужски со стороны Ивана и по-детски со стороны девочки существует разница. Иван — это взрослый, способный за себя постоять мужчина, тогда как девочка -абсолютно беспомощное существо. Кроме того, здесь видно, что баба-яга вообще не является носителем зла; она — воплощение самой природы. Если вы знаете, как с ней совладать, то она будет расположена к вам. Все зависит от вас, от того, какую ее сторону вы воспринимаете, и здесь впервые возникает гипотеза, что в сказочных историях проблема зла связана с человеком, что зло не исходит от природы просто так — как я представила это вам в самом начале. Здесь мы начинаем соприкасаться с проблемой на более высоком уровне, когда человек начинает осознавать, что зло -это не только природное явление, оно зависит от установки человека и его поведения.

Баба-яга называет Ивана «дитятко»! Он крепкий взрослый мужчина, поэтому вы ясно видите, что делает Великая Мать. Она пытается низвести его до уровня инфантильной беспомощности. Хотя это звучит очень хорошо: «Волей или неволей, дитятко?» -это действительно удар ниже пояса. Она хочет лишить его силы и относится к нему, как к маленькому мальчику, а затем она прекрасно им поужинает. Но он с ней на одном уровне, и не сносит этого злого выпада. Он отвечает тем же, и тогда она становится дружелюбной.

В обеих этих русских сказках «Василиса Прекрасная» и «Царь-девица» присутствует очень важная тонкость. В крошечных диалогах, состоящих буквально из нескольких фраз, решается глобальная проблема добра и зла. Это означает, что дать правильный ответ или правильно среагировать в решающий момент — все равно что пройти по лезвию бритвы.

Я хочу быстро рассмотреть еще один небольшой сюжет в сказке о Василисе: ужасный череп, который она приносит домой, а исходящий от него свет сжигает дотла ее мачеху и сводных сестер. Страшные глаза, которые везде их преследовали, имеют мифологические амплификации и обычно ассоциируются с нечистой совестью. Согласно иудейской традиции, о чем повествует Мидраш[124], после убийства Авеля Божье Око следило за Каином по всему миру, от которого тот не мог спастись. У Виктора Гюго есть прекрасная драма, в которой Каин после убийства Авеля бежит в леса, куда угодно, чтобы скрыться, и везде его преследует Божье Око. В конечном счете он вырывает себе могилу и хоронит себя заживо, устанавливая сам себе надгробный камень, но во мраке — типичная патетичная ремарка Виктора Гюго: «Но и в могильной тьме, холодной и глубокой / На Каина опять глядело то же око!»[125] Там вы видите тот же самый мотив — ока, повсеместно и неумолимо преследующего зло. В этом смысле око воплощает изначальный феномен нечистой совести и последующее ужасное возмездие.

Как я уже отмечала ранее, Юнг в своей статье «Совесть» указывал на то, что изначальный феномен совести — это непосредственное переживание внутри себя гласа Божьего, или, выражаясь на языке психологии, — это проявление Самости внутри психики. В этой сказке наблюдается такое же непосредственное воздействие; мачеха и сводные сестры гибнут не от рук девочки, а от своей нечистой совести, от своего собственного зла, так сказать, в самом непосредственном его проявлении.

Есть еще одна важная вещь, которую можно упустить, если не вчитаться внимательно в текст сказки. Она заключается в следующем: после того, как мачеха и ее дочери умирают под испепеляющим воздействием огненных глаз черепа, Василиса закапывает череп в землю и уходит из дома. Она не остается с ним и не оставляет его у себя, чтобы впоследствии уничтожить других врагов. Она могла бы сказать: «Отлично, он очень полезный! Я положу его в шкаф в своей спальне, и если кто-то будет меня раздражать, я его выну и с его помощью со всеми расправлюсь!» Однако она его закапывает; она не хочет хранить его силу. Благодаря ведьме у нее в руках оказалась магическая сила мести, которая произошла несмотря на то, что Василиса не собиралась мстить мачехе никоим образом; просто так вышло. Она не знала, что испепелит сводных сестер и мачеху, но после того, что случилось, она закопала череп и полностью закрыла для себя эту возможность. Она совершенно отстранилась от нее.

Здесь мы возвращаемся к другому закону мудрости, который мы находим в сказках. Любое зло стремится создать цепную реакцию, будь то самоубийство, месть или ответное злодеяние. Эмоциональная цепная реакция стремится принять какую-то форму, а следовательно, было бы мудрее прервать эту реакцию. Когда наступает нужный момент, человек должен остановить развитие этой цепной реакции и ее похоронить, оставить ее в покое, отделить от нее свою интегрированную личность и отказаться от ее силы. Было бы вполне по-человечески сказать «Ага, они получили по заслугам», но тогда Василиса сама оказалась бы во власти того объекта зла, которым она воспользовалась, — как злой шаман, по выражению африканцев. Но мы не видим никакого триумфа и никакого торжества. Девушка закапывает череп и сразу уходит. Это очень сложно сделать, ибо, если человек однажды научился не позволять злу брать над собой верх, он может чувствовать порой, как оно поражает людей или возвращается к тем, кто его породил. Крайне важно не обрадоваться и не подумать: «Ах, вот как это делается; теперь вот пойду и разделаюсь с ним», — нужно просто от этого отстраниться. Данное правило поведения было таким же точно в каменном веке и действует по сей день.

Я бы хотела амплифицировать образ тех рук, которые перерабатывали пшеницу и маковые зерна. Ужасная тайна, которая скрывается от всех, часто связана со смертью. В этой примитивной форме руки-скелеты означают смерть. Я говорила вам о другой сказке, в которой девушка входит в потайную комнату, в которой находится кивающий скелет. Примитивные люди связывают смерть со злом, и в Северной и Южной Америке существуют племена индейцев, в которых люди никогда не дотрагиваются до покойника. Умирающего человека кладут в отдельный вигвам или хижину, и, как только он умирает, хижину запирают, или огораживают, или сжигают, и люди держатся подальше от этого места. Феномен смерти и присутствие покойника высвобождает реальный примитивный страх. Трудно сказать определенно, является ли этот страх страхом зла или смерти; но это одно и то же.

В египетской мифологии и в некоторых африканских сказках к смерти относятся как к врагу, который убивает в конце жизни. Мы до сих пор употребляем слово агония (от греческого agon), которое означает «сражение». В наше время оно рационализировалось в идее, что умирающий человек борется за жизнь, за возможность дышать, но изначально борьба происходит с невидимым врагом — смертью. Эдмон Ростан воплотил эту же идею в своей пьесе «Сирано де Бержерак», в которой последним врагом Сирано, с которым он должен сразиться, является смерть.

Пока природа не создала человека, практически ни одно теплокровное животное не доживало до старости. В природе, когда физические силы в определенной степени истощаются и увядают, кого-то съедают другие, кто-то умирает от голода и холода либо от жажды, если находится в пустыне. Поэтому несмотря на достижения современной цивилизации наш паттерн поведения, наша инстинктивная настройка на смерть по-прежнему существует, когда смерть представляет собой что-то, что перерезает вам горло или нападает на вас и загрызает насмерть, как это было в прошлом.

В своей книге, посвященной бушменам, живущим в пустыне Калахари, Лоренс ван дер Пост описывает, как старики бегут по пустыне за своим племенем столько, сколько у них хватает сил. Когда они больше не выдерживают, племя оставляет им пищи и воды на три-четыре дня, прощается с ними и покидает тех, кто вынужден остаться и ждать смерти. Естественно, в восьмидесяти пяти процентах случаев их съедают дикие животные, живущие в пустыне. Это смерть в естественных условиях. Отсрочки смерти благодаря медикаментам, как это в наше время происходит в больницах, не существует, и мы не можем к ней привыкнуть.

Если вы мысленно вернетесь к этому естественному состоянию природы, то осознаете, какая тесная связь между тем, чтобы оказаться сраженным силой зла или рукой врага, быть съеденным диким зверем и умереть. Получается так, словно жизнь человека -это луч света, который держит на расстоянии львов и тигров и даже его собратьев-людей, но когда этот свет тускнеет и жизнеспособность падает, то вся эта тьма обрушивается на человека и, образно говоря, его поглощает. Поэтому последняя битва — это всегда победа темной стороны, я имею в виду на физическом уровне. Вероятно, это свидетельствует в пользу близости символики смерти и зла, и именно поэтому в немецком языке до сих пор соединяются Tod und Teufel (смерть и черт). Например, в немецком языке существует пословица: «Он не боится ни смерти, ни черта», где оба эти понятия являются родственными по смыслу.

Однако мне кажется, что если смотреть на этот феномен с биологической точки зрения, то мы увидим лишь подструктуру более глубинной сущности. Согласно моему опыту, — хотя никто не может судить, что по-настоящему является добром, а что является злом, и я сама не рискнула бы это определить, но все же, -если посмотреть на это наивным взглядом, создается впечатление, что если в человеке существует зло, то оно представляет собой нечто наподобие желания психологической смерти.

Я хочу привести один пример, так как, по моему мнению, он служит очень хорошей иллюстрацией одного важного фактора. У Барбары Ханны и у меня были трудные случаи, с которыми мы не могли справиться. У каждой из нас было по одной пациентке, крайне одержимой негативным Анимусом, а потому еще в то время, когда Юнг был, можно сказать, нашим супервизором, мы попросили у него помощи. Ему удалось в тот же день посмотреть обеих женщин: сначала одну, потом другую. Он был очень вежлив с ними, как он всегда был вежлив на первичной консультации, и был к ним очень внимателен. В том и другом случае женщина поссорилась с мужчиной-аналитиком, врачом-супервизором клинического случая, и рассказала об этом Юнгу. Если сократить рассказ до минимума, то пациентка госпожи Ханны придя домой описала своим ближним свое впечатление от встречи с Юнгом. Моя пациентка придя домой позвонила врачу-аналитику и передала ему все, что ей сказал Юнг относительно него, кое-что прибавив и от себя, что было ему крайне неприятно.

Юнг сказал, что это было очень важно, ибо, если один человек передает психическую энергию кому-то другому, всегда следует смотреть, что с ней будет дальше. Если было легкое или кратковременное облегчение, даже если оно прошло, человек может проявлять сочувствие или интерес, привнося в ситуацию энергию. Если же эффект был противоположным, то следует знать, что мы накормили демона этого человека, и сам человек не получил то, что ему дали. Он не сказал, что в моем случае все обречено, но все происходило так, словно злой Анимус сидел совсем рядом с женщиной и всякий раз перехватывал у нее добрый кусок еды, как только ей его давали. В результате демон толстел, а она худела.

В таком случае, если человек собирается лечить пациента с христианской терпимостью, любовью и заботой, то тем самым он оказывает пагубное воздействие, и подобную ошибку совершают многие наивные молодые психиатры. В христианской традиции, а также в традиции врачебной практики (клятва Гиппократа!) абсолютным императивом для целителя является его терпимость. Такие люди не замечают, что они кормят Дьявола, и вместо того, чтобы сделать пациенту лучше, делают ему хуже. Таким образом, если становится видно, что Дьявол хватает все, что дают, можно сделать только одно — закрыть кормушку и не давать ничего.

Юнг сказал мне — это был мой самый первый случай, и я ужасно боялась это сделать, причем так, что даже не послушалась Юнга и не подчинялась целую неделю его совету — перестать заниматься анализом с этой женщиной, сказав ей, какой лживый и хитрый Дьявол в ней скрывается. Но для меня это был первый случай, и мне не хотелось его упускать, поэтому я промедлила неделю и все-таки это сделала. Как и должно было случиться, ей стало намного лучше. После многолетнего отсутствия лечения у нее было практически все хорошо! Мой «пинок» оказал свое воздействие, и через восемь лет я получила от нее письмо, в котором она меня благодарила.

В данном случае дело было не только в том, что ее демон пожирал все, что ей давали, так что ей фактически ничего не доставалось: ни человеческого чувства, ни психологической пищи. Все было гораздо хуже, ибо было хорошо заметно, как ее Анимус действовал против жизни. Ту энергию, которая она получила от Юнга, она попыталась использовать для того, чтобы уязвить другого врача, сообщив ему предположительное мнение Юнга относительно его действий. Ее действия были деструктивными, она создавала атмосферу, которую я называю атмосферой психологической смерти.

Такое поведение начинается с самого простого: человек хочет испортить настроение другим людям. Когда люди чему-то радуются, кто-то сидит с кислой миной и тем самым часто производит эффект «ледяного душа»; если человек получил приятный подарок, то другой отпускает ревнивое замечание и тем самым портит ему настроение. Таковы минимальные проявления попыток погасить пламя жизни. Когда психическая жизнь, удовольствие в высшем смысле этого слова, оживает, то разгорается пламя жизни и наступает эйфория. Но всегда находятся люди, которые пытаются потушить это пламя и покончить с этой эйфорией своей завистью или критическим отношением — так находит свое воплощение реальное зло. Если я замечаю признаки такого демонического желания разрушить психологическую жизнь, то сразу сосредотачиваю на них свое внимание.

Таким образом, в каком-то смысле зло — это скелет. Это дух, в котором нет «ни жизни ни любви», который всегда как бы связан с сущностью зла. Это деструктивность ради самой деструктивности, которая в какой-то мере существует у каждого человека. Но некоторые люди, как та женщина, становятся совершенно ею одержимыми. Этот вид смерти-духа чаще всего бывает до смерти голодным. Он оставляет человека таким, какой он есть, продолжать делать то, что он делает, и не вселяет в него жизни. Он протягивает руку скелета для смертельного рукопожатия, от которого не горячеет кровь, не бурлит жизнь, и тогда мы прогоняем Дьявола туда, откуда он пришел.

Прежде чем двигаться дальше, я хочу отметить, что при рассмотрении зла в волшебных сказках и в фольклоре этический конфликт скорее трактуется как некая природная мудрость, чем как религиозное осознание проблемы добра и зла. Это очень отличается от иудейско-христианской традиции, существующей две тысячи лет и отточившей наше сознание до гораздо более чуткого понимания зла и попытавшейся установить новые правила поведения. Мне кажется, что это нормально, если таким образом человек достигает для себя более высокого уровня сознания и более утонченного осознания проблемы добра и зла. Но применительно к другим людям происходит воздействие, которое я описывала ранее: зло все более и более приписывается другим, вызывая цепную реакцию мести и наказания, посыпание пеплом головы и донимая их подозрениями в нечистой совести, пока они действительно не придут в ярость от своей подавленной нечистой совести. Все эти омерзительные способы воздействия превратили нас в самую беспокойную и самую неприятную толпу людей на планете. На мой взгляд, это имеет прямое отношение к высшей морали, которую мы неправильно используем: то есть применяем ее к другим людям вместо того, чтобы применять исключительно к себе.

Природная мудрость имеет свой недостаток: если пользоваться ею слишком часто, она создает некоторую релятивистскую этическую установку, в соответствии с которой белое называется отчасти черным, а черное отчасти серым, пока, наконец, не создается некая смесь, в которой все становится несколько светлее или несколько темнее, и тогда нет никаких моральных проблем! Естественно, это неправильно, и мы не можем вернуться к бессознательному непониманию четких отличий в поведении людей. Но, как писал Юнг в своем труде Aion, до наступления христианства зло было не совсем злом. Возникновение христианства добавило в злое начало некий дух зла, которого раньше не было. Уточнять или дифференцировать всевозможные этические реакции и превращать мир в черно-белую картинку для нас не лучший выход. Поэтому, занимаясь так много лет сказками, я думаю, что, может быть, лучше относиться к внешнему злу согласно правилам природной мудрости, а обостренное, дифференцированное этическое сознание применять только к себе.

Теперь я хочу рассказать вам две истории, которые приведут нас к парадоксу терпимости. Следует ли человеку проявлять терпимость по отношению к злу или нет? Этот современный вопрос, который выражается в форме проблемы смертной казни, которую в некоторых странах до сих пор хотят установить или отменить. Эта современная версия проблемы имеет свою политическую и религиозную основу, которую мы не будем обсуждать, а просто посмотрим на нее с точки зрения фольклора.

В нашей сказке Василиса проявляет свою природную мудрость. В ее отношениях с бабой-ягой становится совершенно ясно, что с таким неравным партнером не может быть никакого равновесия сил. Тогда для Василисы было бы не слишком мудро «выносить сор» из избы бабы-яги, указывать на него и смотреть на Тень бабы-яги вместо того, чтобы смотреть на свою собственную Тень. С точки зрения традиции это означало бы ликвидировать огромную разницу между божеством и человеком, но самое главное, что здесь отсутствует религиозное почтение к божественной фигуре. То же самое говорится в книге Юнга «Ответ Иову». Иов настаивает на своей праведности. Бог мог бы подумать, что Иов посчитал, что Он неправ, и реагирует соответственно, насылая на Иова бедствия и несчастья, но Иов не говорит: «Пусть так, но по-моему Ты находишься в плену у Своей Тени!» Это отношение к Богу было бы похоже на отношение к соученику, соседу по школьной парте. Иов отвечает: «Руку мою полагаю на уста мои»[126] — таким образом он проявляет свое почтение к Богу. Не дело человека, так сказать, тыкать Бога носом в Его Тень. Иначе это говорило бы о подверженности инфляции и о полном непонимании психической реальности. Затем Иов сказал: «И ныне, вот, на небесах Свидетель мой, и Заступник[127] мой в вышних!»[128] — то есть он знает, что Тот, Кто защищает его на небесах, и есть Сам Бог. Это все равно что почтительно сказать: «Это отношения между мной и Богом». И Бог изменяет свое отношение к Иову, потому что тот не возлагает на Него ответственность за происходящее и не указывает Ему на это.

Это очень сложная и очень специфическая ситуация, но в отношениях двух человек, если вы как-то промолчите и не укажете другому на его темную часть, это не значит, что вы лишите его возможности найти ее в себе самому. Если вы скажете, что он совершает Теневые поступки, значит вы ставите себя выше него. Но если вы ему не говорите ничего, значит другой человек может прийти домой и узнать о себе сам. Если эмоциональный контакт не слишком хорошо сформирован и если другой человек опасается, что вы гораздо сильнее его, то лучше оставить все как есть, предоставив возможность другому человеку самостоятельно все узнать о себе, и это повысит его авторитет в собственных глазах. Если же у вас с ним сложились хорошие отношения, вам больше не нужны такие сложности. Тогда вы можете сказать: «Ах, теперь на тебя действует твой Анимус», — и между вами не возникает никакой проблемы авторитета. Находясь в кругу друзей, вы можете сказать: «Слушай, не будь дураком», и другой человек не почувствует, что его авторитету нанесен ущерб, ибо между вами существует взаимоуважение.

Итак, я бы сказала, что многое зависит от отношений. Если партнер в чем-то остается для вас невидимкой или у него может упасть самооценка, лучше оставить все как есть. Иов поступил так по отношению к Богу, он был достаточно почтительным и действительно посчитал себя вошью, которая не вправе упрекать Бога. Это обращение к смирению, к истинному чувству своей малости, не позволяющей упрекать Бога.

После того как Василиса отказалась задавать четвертый вопрос, баба-яга говорит: «Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?» Мы знаем, что эту работу делает волшебная куколка, но Василиса скрывает свою тайну, как ведьма — свою, и говорит: «Мне помогает благословение моей матери». Она не рассказывает о себе всю правду, а только ее половину. Она получила материнское благословение и с ним — куколку, но упоминает только о благословении.

Баба-яга дает ей череп, а затем гонит ее прочь из избушки и со двора, а затем снимает с кола череп со сверкающими глазницами, насаживает его на палку и дает Василисе со словами: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали». Так как Василиса пришла достать огня для сестер, которые заставили ее это сделать, ведьма дает девушке именно то, что хотели ее сводные сестры. Можно сказать, что она выполняет функцию передачи зла ее злым сестрам, но это не выглядит как месть. Они получили то, что хотели!

Если переложить все на язык психологии, это значит, что они отказались от осознания, а нереализованное сознание становится испепеляющим огнем, пеплом от огня на их головы. Именно поэтому, согласно Юнгу, самый тягчайший грех — нежелание достигнуть осознания, хотя такая возможность есть. Другое дело, если внутри нет зародыша возможного развития сознания, если Бог сделал вас бессознательными и вы просто остаетесь таковыми, тогда это не имеет значения. Но если человек не проживает своих внутренних возможностей, то эти внутренние возможности становятся деструктивными. Именно поэтому Юнг говорит, что с точки зрения психологии по той же причине одной из самых злых и губительных сил являются нереализованные творческие способности. Это другой момент. Если кто-то обладает творческим даром и вследствие своей лени или по какой-то иной причине его не использует, эта психическая энергия превращается в настоящий яд. Именно поэтому мы часто диагностируем неврозы и психические заболевания как нереализованные, непрожитые высшие возможности.

Невроз — это часто плюс, а не минус, но непрожитый плюс, высшая возможность достичь нового уровня осознания или же, наоборот, стать более изобретательным в измышлении каких-нибудь пошлых оправданий. Согласно нашему опыту, отказ от высшего развития или высшего осознания является одной из самых пагубных вещей в жизни. Кроме всего прочего, этот отказ автоматически побуждает людей тянуть назад за собой всех, кто пытается это сделать. Кто не реализовал свои творческие возможности, пытается препятствовать другим людям проявить свой дар, и кто не реализовал возможность повышения уровня своего сознания, всегда пытается напустить туман или вселить неуверенность в людей, предпринимающих усилия в этом направлении. Именно поэтому Юнг говорит, что если пациент перерастает своего аналитика, что случается довольно часто, то он должен оставить этого аналитика, ибо тот будет тянуть пациента назад, на прежний уровень.

Желание человека помешать другим людям повысить свой уровень осознания, потому что он не хочет пробуждения своего сознания, — зло поистине смертоносное. А иметь возможность для развития сознания и не использовать ее — вообще самое худшее из зол, которые вообще можно себе представить.