Феномены Тени и зла в волшебных сказках

Глава 12. Ядро психики

Сказки, о которых шла речь в предыдущей главе, служат иллюстрацией состязания в волшебстве или волшебного противоборства как одной из форм, которую принимает борьба со злом. Первая — русская сказка, в которой царь-чернокнижник обещает отдать свою дочь замуж за того, кто сможет от него спрятаться. Трое юношей пробовали это сделать, но первые двое лишились головы, тогда как третий добился успеха благодаря своему преимуществу в волшебной силе. Но даже он не смог бы избегнуть печальной участи, если бы благодаря птице Маговей снова не оказался в царском дворце, где превратился в кусок кремня. В ирландской волшебной сказке «Прекрасная певчая птица» главному герою приходится спускаться в подземный мир, чтобы найти там птицу для своего отца. В данном случае происходит двойное состязание. Отец птицы, — на самом деле вовсе не птицы, а прекрасной женщины, — подземный король прячется три раза: в яблоко, в форель и в перстень своей дочери. Затем в ответ герой прячется три раза в своего белого коня, которого ему дает щедрая женщина из подземного мира. У короля есть советник — слепой провидец, а у героя таким советником является маленький белый конь.

Архетип состязания в магии и волшебстве можно найти почти в любом сообществе и на разных уровнях цивилизации. В примитивных цивилизациях он воплощается в магическом противоборстве шаманов, большего и меньшего, между собой. Каждый из них устанавливает сферу своего магического воздействия над какой-то частью племени или над соседним племенем, вместе с тем пытаясь устранить своих конкурентов. То же самое происходит в состязании шаманов племен, живущих за полярным кругом: большой и малый шаманы соревнуются в том, кто из них является более совершенным в искусстве владения магией, и каждый старается своим колдовством превзойти другого или противодействовать ему.

Следы этого феномена существуют даже в христианских легендах. Гностик Симон Маг[169] заявил, что он является земным воплощением образа Бога. По его словам, он может соперничать не только с Христом, но и со святым апостолом Петром; Симон Маг и святой Петр встретились в Риме, чтобы помериться силами. Симон хотел показать, что он может летать, и когда, всплеснув руками, он попытался вознестись с холма на небо, Петр использовал против него свою магическую силу, так что Симон упал вниз и разбился насмерть.

Есть и более поздние истории о святых, которые подобным образом боролись с колдунами или ведьмами. Так что тема магического противоборства встречается практически везде. Можно сказать, что это архетип борьбы со злом с помощью хитрости и ума, а также с применением знаний вместо грубой силы. Сегодня мы это называем психологической войной. Знание, будучи связано с состоянием высшего сознания, вероятно, является самым эффективным средством борьбы со злом; будучи отделено от сознания, оно способно только на магическую уловку в отношении другого.

Соперник, познания которого более обширны, глубоки и осознанны, скорее всего возьмет верх над соперником, который просто пользуется традиционными знаниями, не понимая их истинного смысла и по существу не имея с ними связи. В этом смысле все что угодно можно использовать и как черную, и как белую магию. Именно поэтому я старалась не упоминать о черной и белой магии, ибо любой соперник будет утверждать, что он использует белую магию, а противоположная сторона — черную.

Это напоминает мне детский сон одной пациентки, которая была жертвой «плохой» матери. Ее мать работала сиделкой, и у нее, как и у некоторых других сиделок, присутствовал явный суицидальный комплекс. Она была ожесточенной, набожной, властной женщиной со скрытой склонностью к самоубийству. Она вышла замуж, только чтобы получить статус замужней женщины, ничуть не любя, с утра до вечера она жаловалась своим детям, что лучше бы ей остаться одинокой и не иметь детей. Можно себе представить, в какой «благоприятной» атмосфере они росли! Детский сон одной из ее дочерей был следующим. Когда девочке было года четыре, ей приснилось, что она встала с постели с таким чувством, что ее мать в соседней комнате занимается чем-то весьма таинственным. Она заглянула в полутемную комнату, где мать сидела и читала Библию. Вдруг в комнату вошел огромный «черный человек»[170], и тогда мать взяла Библию, у которой на обложке был тисненый золотой крест, и обратила ее к «черному человеку», — тот сразу исчез. Девочка проснулась, плача от ужаса, но не потому, что увидела «черного человека», а потому, что поймала мать на том, что она использовала Библию в магических целях.

В данном случае речь идет явно о черной магии. Мать подавила проблему зла, которая в ее случае воплотилась в фигуре совершенно деструктивного, смертоносного Анимуса. Она отмежевалась от своего пагубного Анимуса, используя Библию как магическое средство. Она использовала Библию не для того, чтобы читать, или медитировать над ней, или как-то иначе использовать ее по прямому назначению. Вместо этого она пользовалась ею чисто технически, как магическую уловку, чтобы избежать конфронтации с «черным человеком». Таким образом, вся проблема зла, которое содержалось в ее Анимусе, легла на плечи ее детей.

Именно поэтому я не употребляю понятия «черная» или «белая» магия, ибо в черной магии можно использовать даже Библию в борьбе против темных сил. Является магия черной или белой, — все зависит от того, как и с какой установкой вы используете свое оружие.

Меня часто поражало то, что даже в Дзен-буддизме, в беседах между просветленными мастерами или в беседе, в которой мастер испытывает другого, неизвестного монаха, чтобы узнать, может ли он принять Дзен, иногда слышится неприятная тональность властной, или магической состязательности. Я указала на это Юнгу. Усмехнувшись, он сказал, что «в состязательность Дзен перетекло много древней шаманской энергии состязательности». Естественно, это не было общим утверждением; оно относилось к конкретным формам и не имело обобщающего смысла, но если оно мелькает где-то на втором плане, это может быть опасно. И не менее важно, что эта состязательность встречается и в психологии, в той форме, в которой аналитики общаются со своими коллегами, а на уровне субъекта — в отношении между Эго и бессознательным.

Часто люди подходят к бессознательному с внутренне утилитарной или властной установкой; они хотят использовать бессознательное, чтобы расширить и укрепить свою власть, чтобы доминировать над своим окружением или научиться самим управлять ходом событий. Или же они подходят к бессознательному со скрытым амбициозным намерением стать мана-личностью. В особенности эта болезнь присуща ученикам. Если кто-то, работая над собой в одиночку, достиг чего-то большего, другой тоже хочет овладеть тем же умением. Если он умен, он подумает: «Хорошо, воспользуюсь тем же способом и буду делать в точности то же самое, что делает мастер, и получу такой же результат». Такой человек не замечает, как обманывает сам себя. Его подход к бессознательному неискренен, в нем кроется уловка или утилитарная установка. Бессознательное в чем-то похоже на чудесный лес, в котором он гонится за волшебным зверем, чтобы посадить его в клетку, или поле, которым он хочет завладеть.

Если бессознательное предполагает такую установку, оно тоже становится хитроумным и похожим на трикстера. Сновидения становятся противоречивыми, они говорят то да то нет, петляя то налево, то направо, и тогда чувствуется, что в феномене бессознательного доминирует трикстер, бог Меркурий, уводя Эго тысячью разными способами от пути в райский сад. Иногда такие люди, после многолетних самых честных и отчаянных попыток вступить в контакт со своим бессознательным, в конце концов опускают руки и говорят: «Да, бессознательное — это безнадежная пропасть, дорога, ведущая в никуда, которая никогда не кончается, ибо сновидения говорят все что угодно».

Такие люди не осознают, что этот архетип трикстера констеллируется у них в бессознательном вследствие их эго-установки трикстера, то есть благодаря их собственной установке по отношению к бессознательному. Они хотят обмануть и использовать бессознательное в своих целях, хотят положить его к себе в карман, с легким, незаметным стремлением к власти, и бессознательное отвечает им зеркальной реакцией. Есть даже такие люди, которые, читая Юнга, пытаются таким образом развивать процесс индивидуации. Они думают приблизительно так: «Если я буду поступать так, как поступал Юнг, записывать каждый сон, работать с активным воображением и т.д., то я добьюсь ЭТОГО». Они включают побудительную, настойчивую эго-установку в проект, который обманывает их с самого начала и доставляет им бесконечные неприятности. Это современная вариация древнего архетипического мотива состязания в магии или магического соперничества.

И в русской, и в ирландской сказке герой-победитель может получить дочь мага-волшебника-колдуна. Именно фемининный элемент решает проблему или же вмешивается в процесс и принимает ту или другую сторону. В русской сказке герою удается, превратившись в сокола, влететь через окно в покои дочери царя-колдуна и предаться с ней там любовным утехам. В ирландской сказке герой получает помощь подземной материнской фигуры и ее конька и с помощью фемининного начала побеждает подземного короля. Эту помощь следует рассматривать как компенсаторный фактор, ибо, когда сознание теряется в состязании в волшебстве, это значит, что оно незаметно для себя оказалось захваченным властной установкой. Принцесса воплощает противоположное начало по отношению к власти: любовь и Эрос — против стремления к доминированию. Следовательно, соперник, который привлек на свою сторону Эрос, а не властную установку, побеждает своего противника.

В русской сказке это ясно показано. На пиру царь-чернокнижник обещает победителю в наследство свое царство. Вполне понятно, что он находится в плену властной установки. Первые двое юношей, которые вызываются с ним соперничать и говорят: «Я готов это сделать», тоже попадают в ловушку властной установки, так как принимают ее; и она действует безотказно — они оба лишаются головы. Если бы они просто нерешительно пожали плечами, то увидели бы, что царь-чернокнижник несет чепуху.

Третий юноша, главный герой сказки, наоборот, знает подход к фемининному началу, которое находится в плену у царя-чернокнижника. Он побеждает царя-чернокнижника благодаря связи с царевной и птицей Маговей, птицей-самкой, которая сидит в гнезде на яйцах. Трижды он получал помощь от фемининности: от царской дочери, от птицы Маговей и от служанки, которая взяла кремень из камина и случайно бросила его через левое плечо, тем самым дав герою возможность снова принять человеческий облик. Благодаря своей связи с фемининным началом герой трижды спасается от смерти: так же, как в ирландской сказке, в которой благодаря связи с фемининностью герой также спасается от опасности. Почему-то царю-чернокнижнику не удается следовать за скрытой женской ментальностью. Тот, кто имеет властную установку, не может понять установку любви и Эроса. Он всегда будет ошибочно ее понимать, попадаясь на какую-то тайную уловку, и идти по ложному пути.

В ирландской сказке это оказывается еще более интересным. Там соперник обладает тайным знанием черной магии, древними магическими традициями, существующими еще с каменного века. Вероятно, магия — один из древнейших видов человеческой деятельности. При появлении новой сознательной установки прежняя установка опускается на уровень магии. Таким образом, магическая форма духовных и религиозных знаний является самой древней, которую вытеснили новые религиозные установки, а потому магическое мышление погрузилось на более бессознательные уровни.

В ирландской сказке магия коня оказывается сильнее магии слепого прорицателя. Это кельтская сказка, и подземный мир -это, очевидно, кельтское Запредельное, в котором живут феи и эльфы, куда уходят умершие, откуда приходят прекрасные русалки и другие существа и где пропадают средневековые рыцари. Там заколдовали самого великого волшебника Мерлина. Страна Запредельного в кельтской мифологии является романтической по своему характеру, — и этот романтизм полностью исчезает в верхнем мире.

Первая жена короля, мать главного героя, была доброй женщиной. Но когда она умерла и король женился второй раз, появилась мачеха, которая вместе со своими двумя сыновьями пытается оттеснить героя. В поведении мачехи присутствует ядовитая властная установка; она хочет устранить первого сына и возвести кого-то из своих сыновей на трон Ирландии. Поэтому целый мир чувств, любви, а вместе с ними — искусства, песен и красоты исчезает в бессознательном. Главный герой все это возвращает обратно. Хотя в верхнем мире правит злая мачеха, главный герой отправляется в подземный мир и находит там позитивную материнскую фигуру, которая все время ему помогает. Таким образом, все, что ему недоставало во внешнем мире, герой находит в бессознательном, в мире Эроса; герой не боится спуститься в подземный мир и получить оттуда поддержку.

Остальное состязание происходит внутри самого бессознательного, ибо, по существу, это состязание между белым конем и подземным королем-колдуном. Герою только нужно было слушаться белого коня.

Я попыталась интерпретировать образ коня, исходя из проблемы спонтанности, ибо конь (или лошадь) воплощает абсолютно бессознательную жизненную силу, подлинную реакцию, на которую может полагаться герой. Мы можем развить эту интерпретацию дальше, ибо герой прячется в полости от вырванного волоса, потом от вынутого зуба, потом от гвоздя, вынутого из подковы. Затем он должен вставить на место волос, зуб и гвоздь, так что практически не остается свободного места. С психологической точки зрения это значит, что Эго и его сознательное планирование и деятельность, по существу, исключаются; вся разумная деятельность Эго должна закончиться. Только благодаря полному отказу от собственной воли можно следовать указаниям коня и его божественной спонтанности.

Конь является белым, что говорит о том, что этот инстинктивный импульс действует в естественном направлении — то есть в направлении сознания. В колесницу бога солнца в Древней Греции и Древнем Риме запрягали белых лошадей, тогда как в колесницу ночи или луны — темных лошадей. Белых животных всегда приносили в жертву олимпийским богам, темных животных — подземным богам. В ирландской сказке формируется такая констелляция, благодаря которой определенные инстинктивные, позитивные импульсы действуют в естественном направлении — в направлении сознания. Следовательно, Эго может им доверять настолько, чтобы ничего не делать, а разрешить себе слепо им подчиняться. В случае другой констелляции, с черными конями, проблема была бы совершенно иной.

В мифологии черное и белое часто не соответствуют их этическому значению. Они стали иметь это значение только в поздней христианской аллегории — в качестве вторичного, искусственного толкования. В сравнительной мифологии черное всегда обозначало ночное, потустороннее, земное, относящееся к непостижимому для сознания, к плодородию и т.д. Белое, напротив, обозначало дневной свет, ясность, упорядоченность, но в зависимости от ситуации могло иметь и негативный, и позитивный смысл. Белый конь здесь обозначает присутствие природной движущей силы, которая стремится сделать доступным сознанию содержание психики, возможно, образ Прекрасной певчей птицы. В данном случае сознанию остается только не мешать; оно не должно препятствовать позитивным процессам в бессознательном, строя свои собственные планы.

В последний раз главный герой прячется в копыте своего коня, в подкове, которая наряду с волосом и зубом является старинным средством защиты от козней Дьявола. В «Карманном словаре немецких суеверий» (Handworterbuch des deutschen Aberglaubens) лошадиная подкова описывается как относительно поздний символ, приносящий удачу, который унаследовал свое значение от более старого символа — железного гвоздя. Во всех странах Европы, где преобладает сельское хозяйство, железо вообще обладает магическим свойством отгонять духов и ведьм и магической исцеляющей силой. Герой ирландской сказки залезает в отверстие в конском копыте, и защитой ему служит подкова. Король-маг подземного мира не может его достать, ибо копыто лошади — это почти магический железный круг. Само железо обладает свойством оберега, и вместе с тем в некоторых магических практиках подкова тоже обладает этим же свойством. Поэтому конская подкова — это троекратный символ удачи и символ победы над Дьяволом. Это особенно занятно, если вспомнить о том, что сам Дьявол имеет лошадиное копыто. Это еще один странный факт, когда simila similibus curantur[171].

Однако меня разочаровывает то, что в конце сказки белый конь остается в подземном мире. Когда Сирт поднимается наверх из дыры, белый конь исчезает; он возвращается к той материнской фигуре, от которой он пришел. Наверх поднимается только Прекрасная певчая птица. Это значит, что исцеляющий процесс происходит без полного осознания того, что произошло. Здесь можно провести сравнение с человеком, который благодаря кратковременному анализу избавился от определенных симптомов и прекратил анализ без осознания произошедшего, довольствуясь полученным исцелением. Такое бывает очень часто с молодыми людьми, и это вполне закономерно, ибо они приходят с жалобой на незначительный симптом, который относительно легко излечивается и больше не доставляет им беспокойства. Они выражают вам свою искреннюю признательность и исчезают, а потом через несколько лет появляются и говорят: «Мне бы хотелось лучше понять, что тогда со мной случилось». Решая обычные жизненные задачи, вступая в брак, осваиваясь на поприще своей профессии и т.д., они уходят от решения этой проблемы во внешний мир. У них нет времени на осознание того, что с ними произошло.

Как-то Барбара Ханна прекратила анализ одной молодой особы, которая была счастлива и собиралась замуж. Барбара Ханна попрощалась с ней, послала ей в день свадьбы красивый букет и написала теплое письмо с поздравлениями. Молодая женщина ей написала в ответ, поблагодарила, но при этом выразила надежду, что анализ, который она проходила, был только первой главой и что она в будущем хотела бы его продолжить. На какое-то время она вернулась в жизнь (ее возраст, несомненно, соответствовал первой половине жизни), чтобы вступить в брак и иметь детей. При этом она знала, что очень многое, что происходило в процессе анализа, как-то ее затронуло. Но она почувствовала, что не может обратиться к этому материалу сейчас и оставила его на потом, на вторую половину жизни.

Исцеляющий процесс может протекать более или менее осознанно, но в данном случае какое-то глубинное содержание осталось неосознанным. Есть иранская сказка, из которой мы можем несколько больше узнать о лошади; ее можно найти в сборнике «Сказки из Туркестана» (Marchen aus Turkestan).

Я сократила часть сказки, связанную со свадьбой главной героини и ее детьми, так как это очень длинная восточная сказка, и сосредоточила свое внимание только на превращении коня. Здесь снова лошадка берет верх в борьбе с черным магом. На этот раз маг является дэвом, который может служить воплощением всех видов магии и колдовства. Сначала лошадка, которая также использует магические средства, говорит дочери падишаха, чтобы та бросила позади себя гвоздику, соль, гребень и зеркальце, но с помощью одной только магии одолеть дэва не удается. Тогда они сходятся в реальном поединке. Таким образом в данном случае мы имеем дело с сочетанием обоих типов поведения: состязания в магии и борьбе corps a corps™⁵.

¹⁸⁵ Corps a corps (фр.) — врукопашную. — Примеч. пер.

Иногда мы встречались с состязанием в волшебстве, иногда — с реальной схваткой, как в литовской сказке о дровосеке, превратившемся в льва, который сожрал Дьявола. В данном случае мы сталкиваемся с обоими мотивами в одной сказке: сначала — с состязанием в магии, а затем — с борьбой героя, побеждающего зло. Как вы понимаете, это совершенно нормально, ибо всегда должен быть парадокс и присутствуют оба вида борьбы. Сначала вы не вступаете в борьбу, а затем вам приходится драться; вы должны схитрить; нет, не должны; вам нужно применить силу; нет, не нужно. Все это имеет прямое отношение к тому, о чем я говорила в самом начале: любое правило поведения, которое вы можете вывести из бессознательного, обычно является парадоксальным.

Но в данном случае нам позволяет продвинуться дальше осознание того, что действительно воплощает конь (лошадка). После того, как ее убили, она превращается в мандалу. И в данном случае при анализе персидской сказки нам следует учитывать влияние индийской культуры. Свежевание лошадки напоминает древнеиндийский ритуал жертвоприношения лошади, который был основным при сотворении вселенной. Таким образом, можно сказать, что дочь падишаха воспроизводит древнеиндийский ритуал жертвоприношения лошади, в результате которого создается новый мир. Но что это значит с точки зрения психологии?

Лошадь представляет собой одну из самых чистых форм основной инстинктивной природы, той энергии, которая способствует укреплению Эго, которое этого не замечает. Именно она создает поток жизненной энергии, направляет куда-то наше внимание и через бессознательную мотивацию влияет на нашу деятельность. Это общее чувство жизнеспособности, поток жизни, который создаем не мы, но, образно выражаясь, он движет нами по жизни и вовлекает нас в жизнь. Большинство людей безусловно принимают эту движущую силу. Они не сопротивляясь позволяют ей нести их по течению жизни посредством импульсов, желаний и мотиваций, не учитывая их сознательных намерений. Однако эта сила создает некое бессознательное здоровье, состоящее в том, чтобы бессознательно следовать своему собственному животному паттерну, никоим образом в нем не сомневаясь. Таким образом, жертва лошади означает полный отказ от потока либидо, связывающего человека с каким бы то ни было импульсом жизни; иначе говоря, речь идет о состоянии полной интроверсии. Гораздо подробнее о символике лошади можно прочитать в книге Юнга «Символы трансформации»[173]. Все, о чем я здесь говорю столь сжато, в работе Юнга написано in extenso[174], особенно что касается индийского обряда жертвоприношения лошади.

Дочь падишаха глубоко опечалена, услышав просьбу лошадки, и восклицает: «Как же я могу тебя убить, если ты спасла мне жизнь!» Это свидетельствует о том, как трудно совершить такое жертвоприношение, ибо это означает порвать связь со всем, что является самым естественным. Импульс спонтанной, невинной жизни разрушается в самой своей основе. Но при этом на первый план выступает Самость, которая до сих пор оставалась скрытой. В качестве современного аналога я могу вам рассказать сон одного пациента.

Сновидцем был мужчина, который очень много пил, что необычно для людей такого типа; в нем чувствовалась некая живая простота и цельность, о которой я говорила выше. Но постепенно он стал алкоголиком, и кто-то из его друзей посоветовал ему сходить на анализ. Он достаточно скоро пришел и сказал, что болен алкоголизмом и хочет вылечиться.

Вы знаете, настолько искренне это обычно звучит! На эту тему даже есть пословица: «Вымой на мне шубу, но так, чтобы я не промок!» Именно это имеют в виду люди, говоря нечто подобное. Но этот мужчина действительно хотел, чтобы его шубу вымыли, но при этом совершенно не думал, как бы не промокнуть. Его сновидения совершенно ясно показывали, в чем заключалось его несчастье. Он жил с настоящей старой ведьмой, которая портила все удовольствие, которое он получал от жизни. Злоупотребление спиртным отчасти заменяло ту жизнь, от которой она его удерживала. Когда сновидение показало, что в этом все дело, — мне даже не пришлось ничего ему говорить, — вернувшись домой, он съехал из своей комнаты, предварительно устроив страшный скандал сожительнице-ведьме, а потом снял комнату где-то в другом месте. Таким образом, наивно и вместе с тем реально, безо всяких рассуждений и в соответствии с тем, что говорили его сны, он достиг исцеления, которое можно считать чудесным. В течение нескольких месяцев он не прикасался к алкоголю и стал чувствовать себя намного лучше. При этом он занялся работой. Его жизнь с каждым днем становилась все лучше, и казалось, что ему больше ничего не надо. Я думала, что он прекратит анализ, поскольку, честно говоря, он больше в нем не нуждался. Это был энергичный, добродушный экстраверт, и мне представлялось, что он войдет в жизнь и у него не возникнет ни одной мысли относительно того, что с ним произошло. Но в этот момент ему приснился следующий сон.

Он плыл по реке на катере. Было воскресенье, и слышалась музыка. Была хорошая погода, светило солнце, и он плыл вместе с другими людьми, глядя на реку и наслаждаясь жизнью. Время от времени катер приставал к берегу, а затем продолжал свой курс. Хотя мужчина хотел плыть дальше, на одной из пристаней ему подумалось, что можно сойти на берег, чтобы понять, какая сила движет корабль. Поэтому на следующем причале он сошел с катера на причал и обернулся. К своему полному изумлению, он увидел, что катер толкает огромный дракон, плывущий под водой. Это было очень благожелательное создание, с очень маленькой головой, и пока сновидец стоял на берегу, дракон вытянул шею и ткнулся носом в его плечо со словами: «Эй, привет!» Это было очень по-дружески, и мужчина проснулся с удивлением.

Из-за этого сновидения он решил продолжать анализ, чтобы узнать, что означало это чудесное исцеление и в чем могла заключаться тайна жизни. Затем, к моему удивлению, он очень быстро погрузился в недра психики и далеко продвинулся в процессе индивидуации. Благодаря этому он стал совершенно замечательной личностью.

Как можно заметить, здесь была поворотная точка. Возникал вопрос: «Плыть ли мне дальше одному под воздействием бессознательной жизненной силы или мне нужно задать себе более глубокий вопрос?» И тогда дракон потянул его за рукав и спросил: «Неужели ты не видишь, кто я? Неужели ты не хочешь вступить со мной в более тесный контакт?» — что, в данном случае, и сделал этот мужчина.

Тогда оказывается, что за жизненной силой лошади стоит глубинное ядро психики, то есть Самость; именно Самость оказывается искаженной, карикатурной, или скрытой, или проявляющейся только как бессознательное побуждение. С нашей точки зрения побуждение к индивидуации является, возможно, подлинным и самым сильным из всех существующих инстинктов. Следовательно, он сначала воплощается в образе животного, ибо представляет собой спонтанную инстинктивную силу, существующую в бессознательном. Однако коня нужно принести в жертву, то есть проанализировать эту силу, чтобы исследовать ее глубинные формы и выйти за границы, ощущая ее как божественный импульс, движущего нашей жизнью.

Немецкая волшебная сказка из собрания после братьев Гримм служит более глубокой иллюстрацией этой проблемы.

Такое начало, как в этой сказке, встречается повсеместно. Попавший в беду король, ведая или не ведая, что творит, обещает отдать Дьяволу ребенка, который рождается в отсутствие отца. Затем перед ребенком встает задача — будь он мальчик или девочка — вырваться из пут зла. Король или — в других сказках — купец, который разорился и потерял все свое богатство, попадает в какую-то беду, когда совершает такой поступок.

Если здесь провести сравнение с индивидуальной психологией и не анализировать материал на архетипическом уровне, как это и следует делать, то можно легко показать, как родители «продают» детей собственным нерешенным проблемам. Мы видели это в рассмотренном выше случае, когда мать, вместо того чтобы разобраться со своим деструктивным Анимусом, держит его на расстоянии с помощью Библии; таким образом, ее дочь вынуждена решать ее проблему «черного человека». Дочь становится совершенно неуправляемой. У нее несколько детей, рожденных вне брака, она делает аборт за абортом и переживает другие неприятности, связанные с воздействием зла, и ко времени, когда попадает к аналитику, представляет собой и физически, и психологически полную развалину. Таков результат воздействия «черного человека», которое происходило через мать, которая, так сказать, продала ему свою дочь, ибо сама избавилась от него хитростью, при помощи Библии.

На более общем, коллективном уровне король воплощает правящую коллективную установку и стоящую за ней правящую коллективную сознательную идею, которая также означает доминирующий образ Бога в коллективном представлении в определенное время. Опять же, как и в начале практически любого мифа, этот король утратил свою силу, а вместе с ней и свою способность сдерживать деструктивные и хитроумные силы зла. Правящий религиозный и социальный порядок, его идеалы и образы больше не обладают психологической силой, достаточной для того, чтобы представлять привлекательную цель для человеческого поведения. Следовательно, часть психической энергии растекается по всевозможным каналам. Процесс диссоциации энергии уже зашел довольно далеко, потому что, как мы убедимся позже, Дьявол обладает символом Самости: у него есть четыреххвостый кнут, который при каждом ударе дает любой результат, который ему нужен.

Кнут с четырьмя хвостами — это примитивный королевский скипетр. Его можно увидеть в руках подземных королей на изображениях в египетских гробницах. Такой кнут был у Осириса. Изначально им пользовались пастухи крупного рогатого скота. Кнут — это такой же символ и воплощает королевскую власть и королевскую способность править. Четыре хвоста или ремня символизируют целостность. Так как эта власть сосредоточена в руках подземного правителя, «верхний» король исчезает и утрачивает свои способности. Все, что он может сделать, — отречься от власти в пользу своего сына или дать себя убить. Здесь просматривается прямая связь с архетипической фигурой короля, который должен быть ритуально убит и спустя некоторое время — возродиться, что непосредственно связано с устареванием законов, порожденных сознанием, которые должны исчезнуть или обновиться, чтобы не тормозить эволюцию психики и жизни.

Король в этой сказке поступает так же, как родители поступают с личностью своих детей: он бессознательно продает своего сына Дьяволу, в данном случае по той причине, что совершенно не понимает, что хочет от него Дьявол. Но бессознательное не знает прощения в жестоком мире психологических фактов. Следовательно, Дьявол возвращается и требует у него сына, которому к этому времени исполнился двадцать один год, невинного простака, совершенно не способного решить проблему. Таким образом функция спасения возлагается на дочь Дьявола, о которой мы знаем, что она проявляет чуткость к людям, испытывает к ним сострадание (sie ist menschengef uhlig).

Дочь Дьявола является аналогом других фемининных фигур, которые иногда живут с Дьяволом. Он разве что не соблюдает целибат, в остальном же придерживается своих догматичных взглядов. В фольклоре рядом с ним всегда присутствует женщина, обычно называемая его бабушкой. Однако слово «бабушка» не подразумевает уз родства, а значит, он живет с Великой Матерью. В мире волшебной сказки он действительно связан с ней супружескими узами, в чем можно легко убедиться на примере сказки «Черт с тремя золотыми волосами»[178], где он ложится с ней в постель, и ночью она вытаскивает у него из головы три золотых волоса, чтобы отдать их герою, которого до этого превратила в муравья и спрятала в складках своей юбки.

Материнская или дочерняя фигура, которая в фольклоре связана с Дьяволом, обычно ведет себя более дружелюбно по отношению к людям, чем сам Дьявол. Как правило, она исполняет роль посредницы. В таком случае дочь Дьявола покидает своего отца, отправляется в верхний мир, к людям, и становится королевой для следующего поколения. Это типичная сказка, компенсаторная для слишком строгих патриархальных порядков, сложившихся под влиянием христианской религии и царящих в верхнем мире. Отчасти фемининное начало вместе с Дьяволом подавляется и уходит в подземный мир. А Дьявол только и ждет случая, чтобы вырваться на поверхность и взять власть в свои руки. В шумеро-вавилонском «Эпосе о Гильгамеше» героя поддерживают в основном не фемининные фигуры, а бог солнца Шамаш и, в Запредельном, древний герой мифа о потопе Утнапиштим[179]. Фемининная богиня Иштар[180] является его величайшим врагом. Таким образом, вы видите, что эти констелляции изменяются с изменением культурного фона, к которому они относятся. В шумерском Вавилоне существовала цивилизация, при которой бессознательное имело тенденцию к усилению маскулинности и маскулинного начала. В нашей сказке герой преимущественно получает поддержку хтонического фемининного божества. Это следует понимать как специфическую европейскую проблему позднего христианства, когда превалировал маскулинный образ жизни и констеллировалась деструктивная маскулинная оппозиция. Эту привязку к светлой и темной маскулинной энергии можно преодолеть только благодаря неожиданному посредничеству фемининного начала, которое появляется в этих сказках.

Дочь Дьявола испытывает не только позитивное чувство к человечеству, она служит воплощением фемининного начала, par excellence[181] Эроса. Любовное начало ослабляет мертвую хватку маскулинного мира, и дочь Дьявола выполняет за королевского сына все его задачи. Интересно посмотреть на то, что на самом деле делает дочь Дьявола. Сначала Дьявол ставит перед королевским сыном гигантскую задачу, достойную подвига Геракла, с которой может справиться только сильный и энергичный мужчина — или же тот, кто обладает магической силой. Он бросает вызов силе королевского сына, и мы можем поблагодарить Бога, что тот не принимает вызова, ибо здесь физическая сила, скорее всего, не помогла бы. Дочь Дьявола тоже не использует свою физическую силу; она берет магический кнут своего отца. Следуя своему чувству, она обращает его силу (четыреххвостый магический кнут) против него самого и трижды добивается успеха. Однако она не может построить церковь в аду.

Первое и второе задание мы можем назвать опытом освоения природы — осушение озера и превращение его в луг и покос, рубка дремучего леса, превращение его в виноградник и сбор винограда для изготовления вина. Это очень глубокая по смыслу и ошеломляющая картина, ибо в наиболее примитивных обществах такие задачи, повышающие уровень цивилизации, решает герой. В данном случае эту деятельность осуществляет зло, ибо Дьявол придумывает эти задачи и хочет, чтобы они были решены.

В свете этой сказки не помогут ни размышления о том, кто вдохновляет подобную деятельность, ни воззвания защитников природы против ее безбожной технологической эксплуатации. Когда-то это была задача у истоков создания цивилизации, но теперь, когда мы переусердствовали, она стала решаться через автономную дьявольскую деструктивную бессознательную деятельность, через экстравертированную тревогу, которой не видно конца и которая продолжается, превышая всякую природную меру. В этой сказке дело заходит так далеко, что Дьявол хочет построить свою церковь в противовес Божьей. У Бога и Святой Троицы есть церкви на земле, поэтому Дьявол должен построить церковь в аду, — настоящую церковь с крестом. Но это не удается даже с помощью его чудодейственного кнута. В данном случае, опять же, через эту сверхъестественную задачу нам напоминают о некоторых тоталитарных движениях, которые лишили христианскую церковь ее идеалов и разных форм деятельности и организации, чтобы использовать все это в противоположных целях.

Гитлер всерьез изучал методы и особенности организации ордена иезуитов, чтобы использовать их при создании своей партии. Любое коммунистическое государство — это практически полное отражение католической церкви на стадии ее становления. Таким образом, сущая правда: Дьявол пытается построить христианскую церковь в аду для противодействия верхней церкви. Но дело в том, и почему я люблю эту сказку, его здание возводится не на прочном основании. Церковь разрушается, потому что ее строят из песка, который представляет собой массу крошечных частиц. Из человеческого материала ничего нельзя построить, если низвести людей до уровня массы частиц. Если умалить человека до размеров песчинки и захотеть построить нечто долговременное, ничего не удастся реализовать. Это самый важный инсайт, который можно получить из этой сказки.

Два беглеца убегают от преследующего их Дьявола; здесь снова встречается мотив трансформации-побега с присутствующим состязанием в магии, в котором трижды пара превращается в мандалу особой формы. Первая мандала близка к коллективному сознанию, ибо она представляет собой церковь вместе со священником, который отправляет в ней мессу. Она служит воплощением более традиционного способа, позволяющего сдерживать Дьявола в нашей цивилизации. Она действует в каких-то пределах, но ее воздействие не распространяется слишком далеко. Следующая картина уводит нас дальше в природу, и эта символика больше не связана с цивилизацией. Речь идет об ольхе и сидящей на ней золотой птице.

Ольха — это известное издавна магическое дерево, оберегающее от злых козней Дьявола. Крестьяне кладут ветви ольхи на поле и в хлев в качестве оберега от Дьявола; дьявольским является само дерево. Так что получается как бы противодействие волка великану: дьявольское дерево против Дьявола. Оно является дьявольским, потому что, как правило, растет в достаточно темных и увлажненных местах леса и в болотистой местности. Так как древесина ольхи бесполезна для человека, считается, что она связана с ведьмой и чертями. Свежесрубленная древесина ольхи сразу же краснеет; как говорят, это происходит потому, что ветвями ольхи Дьявол бил свою бабушку, то есть жену. Поэтому в фольклоре ольха иногда называется красной. С другой стороны, как всегда бывает с этим странным двойным аспектом оберегающих символов, ольховыми ветвями можно самому бить Дьявола. Он бил ими свою жену, поэтому вы можете ими бить его. Сама древесина является бесполезной — сродни всему, что является темным и дьявольским по своей природе. А потому, в силу близости к дьявольскому началу, она может спасти героя, который, превратившись в золотую птицу, поет: «Я ничего не боюсь».

Но даже в этом случае беглецы не могут спастись от Дьявола. Третий символ — рисовое поле с постоянно взлетающим и садящимся перепелом, щебечущим: «Бог с нами, Бог с нами». Рисовое поле — это опять природный символ, но на этот раз это символ плодородия. В многих странах рис — самый широко возделываемый злак и основной продукт питания. Даже в наше время на деревенских свадьбах молодоженов осыпают рисом. Это древняя народная традиция, которая служит гарантией, что у новобрачных будет много детей, а те, в свою очередь, раздают детям сладости и конфеты.

Таким образом, в данном случае плодородие Великой Матери не имеет отношения ни к Дьяволу, ни к христианскому Богу, а представляет собой собственно фемининную божественную реальность, и оно является спасительным фактором. На этом поле королевский сын, который всегда находится в опасности, превратившись в перепела, взлетает и садится, щебеча: «Бог с нами, Бог с нами». Немецкое слово Wachtel (перепел) этимологически связан со словом wachen — бодрствовать, быть начеку. Существует хорошо известное индогерманское суеверие, что перепел никогда не засыпает, оставаясь бодрствующим и постоянно возвещая о своем присутствии беспокойством и ночными криками, в особенности при наступлении новолуния. Если перепел часто кричит, урожай будет хорошим — и наоборот. Когда Тифон убил Геракла, тот вернулся к жизни, когда Иолай поднес ему к носу перепелку[182] ^[183]. В данном случае такая способность — быть внутренне бдительным — имеет решающее значение. Чтобы избежать натиска зла, нужна непрестанная внутренняя бдительность и сосредоточенность. Даже если видеть свою Тень или Анимус и при этом утратить бдительность, эти фигуры сразу вызовут у человека душевную усталость или abaissement du niveau mental™⁶. В опасной ситуации этот момент действительно является ключевым.

Если вступить во внешнюю борьбу со злом, то часто можно увидеть, как человек, постепенно становясь все более эмоциональным, а значит, несколько более бессознательным, теряет доказательства своей правоты. Мне вспоминается, как однажды, собираясь сдавать экзамен, на котором я хотела лучше всего «уесть» некоторых своих недоброжелателей, я собрала в одну папку все документы, доказывающие мою правоту, и положила эту папку рядом с собой. В последнюю минуту, уходя из квартиры, я оставила папку дома, и мне пришлось убеждать людей, не имея письменных доказательств. Так обычно происходит, когда человек вовлечен в какую-то проблему спроецированного зла. В процессе проецирования человек становится эмоциональным; уже одно это обстоятельство способствует снижению уровня сознания, не говоря о том, что он не достигает цели. В таких случаях именно поэтому человек терпит поражение. Обычно потеря бдительности играет вполне определенную роль. В самый решающий момент человек вдруг тупеет и либо забывает свои самые веские доказательства, либо оставляет нужные документы дома. Это всегда свидетельствует о том, что на ситуацию было спроецировано его собственное зло. Однако не все зло относится только к нему, — ведь есть и объективное внешнее зло, — но через проекцию человек поглощается собственным злом. Это влечет за собой потерю души. В таких случаях, в силу поглощенности врагом через собственную проекцию, он теряет бдительность, становится полусонным и таким образом причиняет вред себе.

Поэтому бдительность перепела для нас очень важна. Но в данном случае даже это не помогает и беглецы переходят к четвертому испытанию: дочь Дьявола превращается в молочное озеро, а королевский сын — в селезня. При этом он должен обязательно плавать посередине озера и не поднимать головы из молока.

В силу своего невинно белого цвета молоко всегда было одним из самых широко распространенных оберегов от зла. С другой стороны, оно очень часто служит мишенью для нападок ведьм и чертей. Если кто-то захочет навести на крестьянина порчу или дурной глаз — то есть malocchio[184], околдовать его корову, чтобы она давала синеватое или водянистое молоко или чтобы сливки с этого молока никогда не сбивались в масло. В отличие от вина, молоко — это напиток мудрых. В Древней Греции и Древнем Риме его часто применяли в качестве жертвоприношения подземным богам, которых следовало не возбуждать, а умиротворять. Ведь если им подносили вино, они становились более активными и деятельными, но если дать им молоко, они становились мягкими и спокойными. Следовательно, божества царства мертвых и подземного мира должны пить молоко, тогда как вином следовало умилостивлять богов верхнего мира. Именно поэтому ритуальное принесение в жертву молока называлось пёркаНа[185], мудрое жертвоприношение богам подземного мира и мира мертвых.

Принц должен был не только плавать в центре этого молочного озера, но и не вынимать головы из молока и не смотреть на Дьявола, что бы тот ему ни говорил. Это прекрасная иллюстрация той единственно возможной установки, которую, в соответствии с моим образом мыслей, следует иметь по отношению к внешнему злу. Если внимательно на него посмотреть, то это уже проекция. Слово проекция происходит от латинского слово projicere — что-то бессознательно бросать изнутри на внешний объект. Как когда-то сказал Платон, если что-то человеку кажется злом, значит какое-то зло попало в его собственную душу. Нельзя смотреть на зло так, чтобы в ответ на него не возбуждалась собственная внутренняя струна, ибо зло — это архетип, а каждый архетип оказывает на людей заражающее действие. Посмотреть на него — значит оказаться подверженным его воздействию. Именно поэтому принц-селезень должен держать свою голову погруженной в молоко, находясь в самом центре озера. Он должен всегда находиться близко к самому его центру, который находится вне проблемы добра и зла, вне расщепления, а значит, вне противоположностей. Не отклоняясь ни на йоту, он должен пребывать в непосредственной близости от этого центра, не откликаясь на зов и никуда не вовлекаясь.

Само по себе это решение должно было бы соответствовать восточной психологии. Такое отношение ко злу практиковалось в течение многих лет в буддизме и поддерживалось многими восточными философами. Это значит не решать проблему зла, выйдя за рамки проблемы противоположностей, а приблизиться к внутреннему центру, находящемуся вне дуализма добра и зла и борьбы, разворачивающейся между ними. Но здесь все время происходит сражение, и не вследствие сознательной установки, и не из-за принца, а из-за дочери Дьявола, которая убивает собственного отца, когда тот ее проглатывает.

Существует известное алхимическое изречение, которое очень любил цитировать Юнг: «Вся поспешность — от Дьявола». Поразительно, что сам Дьявол легко поддается этой установке поспешности. Он тороплив в силу самой своей природы, и потому любая поспешность исходит от Дьявола. Если мы торопимся, значит находимся во власти Дьявола; если у нас торопливое настроение, мы говорим: «Все нужно решить сегодня», «Сегодня вечером я должен отправить письмо», «Я должна поехать на такси, поэтому нужно его вызвать, а то завтра утром будет уже поздно» и так далее. Если вам позвонят и вы услышите нечто подобное, то знайте, кто за этим стоит. Юнг обладал поразительной способностью оставлять такие документы на своем письменном столе; нельзя даже сказать, что он откладывал их сознательно, а просто оставлял на столе. Дьявол — это воплощение поспешности. В нашей сказке он спешит и не может больше ждать; он превращается в гуся, который кроме всего прочего на самом деле глуп, а в Древней Греции он воплощал особый аспект Богини Матери, или природу богини Немезиды[186]. Имя Немезида происходит от греческого слова пето, что означает равномерно распределять, справедливо присуждать, управлять чем-то по закону. Немезида воплощает закон природной справедливости, в соответствии с которым каждый получает то, что он заслуживает. Мы не можем не заметить, что такой же закон существует в бессознательном, которое имеет поразительную способность давать людям именно то, что по ощущениям они каким-то образом заслужили. Это не справедливость в том смысле, как понимают ее люди, а сверхъестественная сила, управляющая природой, которая действует на основании внутреннего закона и которая поражает своим высоким смыслом. Поэтому можно сказать, что Дьявол сам себя наказал; он превратился в гуся и получил такое же возмездие, которое получают люди. Он выпил молоко и оно стало убегать изнутри. Вы знаете, что молоко обладает скверной особенностью пениться, когда закипает, даже если вы за ним следите! А если это происходит на ваших глазах, то еще хуже; и потому кипящее молоко — это общая и хорошо известная метафора состояния, связанного с неподконтрольной яростью. Во Франции говорят: Il monte сотте ипе soupe аи la.it («Он вскипел, как молочный суп»). Людей, склонных к внезапным вспышкам гнева, называют «молочным супом», потому что они слишком скоро «закипают».

Дочь Дьявола воплощает его собственную позитивную Аниму, эмоции и чувства, которые он сам отвергает. Здесь мы снова наблюдаем связь с сердцем великана. Дочь Дьявола — это сердце. У нее есть сердце и чувства; она является его чувственной сферой. И вот, в своей поспешной забывчивости, он включает в себя свою чувственную сферу, — ту самую эмоциональную сферу, которую он хладнокровно отверг. В результате он получает именно то, что, как нам хорошо известно, называется одержимостью Анимой. Он становится угрюмым и взрывается потому, что становится слабым и побежденным. С ним покончено, как может быть покончено с человеком, поддавшимся настроению Анимы. В самой сокровенной глубине души он себя погубил, подвергнувшись диссоциации. А в двух шагах от него находится, целый и невредимый, новый принцип сознания, который теперь начинает править на земле.

Пагубная эмоциональность, которая так легко связывается со злом в цивилизации маскулинного типа, приводит к пагубному характеру фемининности. У мужчин она проявляется как бессознательная слепая эмоциональность, которая констеллируется в самый неподходящий момент. Если это начало — Анима или фемининность — привносится из ада в сознание, оно побеждает особую форму зла, воплощенную в нем в образе Дьявола. Тогда как бы воцаряется принцип сознания, причем это происходит в центре целостности, вне разделения на добро и зло. В этом смысле можно сказать, что, согласно этой сказке, самый сокровенный центр, божественное ядро человеческой психики — это единственное, что остается вне проблемы добра и зла и является абсолютным фактором, который выводит нас из проблемной ситуации, в которой мы оказываемся.

Эта сказка предполагает очень глубокое, мистическое переживание. На самом деле, волшебные сказки лишь кажутся невинными историями; они настолько проникают во внутреннюю суть, что не могут иметь поверхностных объяснений, а требуют погружения в самую глубь.