Из сашенькиных мудростей: «Бог не выдаст, семья не съест. Если повезет».
Собачий срок меньше человеческого. Но этот факт не мешает человеку быть опрометчиво уверенным в будущем. Шериф с незапамятных времен был частью каспарова микрокосма. Той частью бессмертного «Я» — в собственную кончину никто толком не верит, — которая все же смертна. И она выгодно оттеняет значимость и протяженность человеческой жизни. Такова эзотерически непростая собачья миссия. И, похоже, кошачья, несмотря на девять жизней. Шериф почти двадцать лет тянул эту лямку. Его давно уже его теребили по загривку и обзывали «старичком» и «ленивцем». Он как-то сразу из молодого шумного симпатяги превратился в старого размеренного сибарита, и много лет производил обманчивое впечатление собачьего пенсионера. Обманчивое, потому что тайно сохранял боевой дух и был способен на внезапные выходки. Смерть стала последней из них. Оглушительной и вероломной. Каспар все мечтал с размахом отметить вместе два юбилея — свой 25-летний и 20-летний собачий. Цифры — великая иллюзия, особенно круглые. Каспару казалось, что уж в 25 лет ему будет чем похвастаться перед человечеством. Типичные просчеты молодости. Дата приближалась, а достижений кот наплакал. И теперь вот Шериф…
Айгуль вышла на перрон в темных очках. Новая мода для декабря… На вопросительную иронию племянника она встревожено поинтересовалась:
— А тебе что, Саша ничего не рассказал?
— Он много чего рассказал, но при чем тут очки?!
— Я так и знала! — вскрикнула тетушка. — Твой папа в своем репертуаре. Хотя я понимаю — у него открылись старые раны… боже мой, неужели он и тут считает виноватой меня?! Только так я могу объяснить его молчание!
Каспар потребовал немедленно прекратить поток сознания и объяснить все по порядку. Но он добился только туманных намеков о том, что перед уходом Шериф успел начудить. Остальное Айгуль обещала рассказать вечером, после своих таинственных дел. Никак темных, как и новомодные очки.
Заинтригованный и печальный Каспар отправился в безрадостный поход к Шлыкову. За своей последней зарплатой, которую ему, наконец, обещали выдать после всех задержек. Деньги не помешают, но разве ж это деньги…Сомнительное удовольствие встречи с Ромой сулило лишь вскрытие старых ран, как выразилась бы Айгуль. Под настроение пошел мокрый снег. Каспар шел и думал, как же он теперь приедет в осиротевший дом с зияющей энергетической дырой вместо теплого шерстяного Шерифа… Аврора с серого неба, капающего мягкими ледышками, укоряла: мол, пес-то до глубокой старости дожил, а я? Ты про меня помнишь? И Каспар клялся, что помнит, но мама как будто не верила. Она вообще в последнее время стала мнительной и ранимой, предчувствуя что-то и помалкивая. Как те несчастные мазохисты из рецепта Валентины, которые одновременно боятся и ждут предательства любимых. Но в отличие от них Аврору не убедить заклинанием «здесь и сейчас».
У входа в редакцию Каспар встретил Игоря Бекетова. На ловца и зверь бежал. Игорек был необычно озадачен текущим моментом. Его выставила Оленька, он временно поселился у Ромы, и ему бы… занять у Каспара немного, чтобы перекантоваться недельку. А потом уж он верному корешку поляну накроет, потому что бабло вот-вот привалит по самое не балуйся! И это были верные признаки паники: Игорь никогда не кормил ни себя, ни ближних обильными денежными «завтраками». Он говорил честно: «я в дерьме, братва, у меня по нулям». Но теперь, когда хвостиком махнули сразу два кита земных удовольствий — женщина и деньги, — жизнелюбие Бека хромало на обе ноги.
Как лицо, некоторым образом причастное к наступлению черной полосы в жизни Игорька, Каспар с неумеренным энтузиазмом пообещал помочь. Вот он сейчас получит свою зарплату и, разумеется, снабдит друга необходимой суммой. Даже больше, чем необходимой!
— Стой! — скомандовал Игорь. — Лучше сегодня к нему не суйся. Во-первых, с деньгами опять какая-то хрень. То есть нет их, понимаешь. А, во-вторых, у него проблемы. Он там чего-то лишнего понаписал в своей газетенке, теперь от него требуют проержения. Ну, короче, Шлык в нокауте. Злю-уу-щий! Лично я и в твой адрес ничего хорошего не предвижу. Короче, пережди лучше.
— А где ж я денег тогда возьму, чтоб тебе одолжить? — оторопел Каспар. — Ну разве что… ко мне сегодня тетка приехала.
— Да не бери в голову. Как-нибудь перекантуюсь…
Какие подозрительные противоречия в просьбах!
— Хм… Игорян, быстро колись, в чем интрига! — потребовал Каспар.
Проклятая инициатива следопыта! Лучше бы он помалкивал. Интрига была прямо в яблочко, т. е. в материалец к диплому. Оленька попросила Игоря освободить вакантное место на ее жилплощади, равно как и в ее сердце. В общем, выставила, предъявив целый список претензий и намекнув, что на ее сердце (а, значит, и на проживание рядом с этим сердцем) претендует кто-то другой. Нет, не так: она сама хочет отдать эти вакансии кому-то другому, а тот, другой… — с ним проблемы! Да и неважно. Важно, что у Игоря есть версия по поводу коварного преемника.
Каспар напрягся. А зря. Версия старого друга была просто бальзамом на злорадное сердце: «Это Шлыков!» Так думал простодушный и опрометчивый в суждениях Игорь Бекетов. И с одной стороны, — так и надо Шлыкову, обманщику надежд! А с другой стороны — разве это честная игра… Ведь Шлык, хоть он скользкий и жуликоватый, абсолютно не пришей кобыле хвост. Яппи совсем не при делах. Нет уж, долой византийское коварство… или да здравствует? — в смысле умоем врага так удачно подвернувшимся способом. Да не просто промолчим — поддакнем игореву заблуждению, утопим коварного торговца австралийцами!
Все это пронеслось в голове за мгновенья. Поносилось, поносилось, устало и поковыляло прочь, хромая на все четыре копыта. Каспар набрался мужества и была — не была сознался:
— Шлыков не при чем. Это я.
Бекетов по-ковбойски харизматично усмехнулся:
— Вот и ты его выгораживаешь…Да еще на себя клевещешь.
«Брат, теперь я вижу истинную силу твоего духа» — вот что сказал бы Каспар, если бы ему довелось быть героем вестерна. Но ни с геройством, ни с вестерном он в данный момент себя не ассоциировал, и потому обошелся вялым протестом. Но Игорь его как будто не слушал. Не слушал величественно, — как праведник не слушает голоса искушений:
— Я знаю, что сам виноват. Я ведь ее к тому подталкивал. Думал, что кусок свободы ей не повредит. Пусть, типа, перебесится — и вернется довольная тем, что есть. Я ей говорил: ну найди себе кого-нибудь, переспи с ним, наконец. И даже роман закрути, если понравится! Я не хотел ее удерживать. Ведь это получилась бы игра в кошки-мышки. Я догоняю, а она, разумеется, убегает… Так всегда. Мне же хотелось, чтобы Олька сделала осмысленный выбор свободного человека. Да, я академиев не кончал. Но мозги у меня есть, и руки растут из нужного места. И беседу поддержать умею. И без загибов всяких наркетских. Ты ж посмотри что вокруг творится: вокруг либо беспредельщики, либо интеллигенты, примятые жизнью. …мне казалось, что я нечто вроде золотой средины, пускай это и нескромно звучит. Я надеялся, что Оля сделает правильный выбор… А она уцепилась за мою идиотскую фразу. Ну, не умею я изъяснятся по-научному, рублю с плеча. С бабами надо мягче, конечно, туману напустить ароматного. В общем, переспала с кем попало, и теперь считает, что между нами все кончено. А я-то хотел, чтобы она сделала свободный выбор!!!
Игорек накалялся — уже и вена на лбу вспучилась и просвечивала сквозь пшеничную челку. А Каспар все жевал какие-то условно нужные слова и не знал, чем помочь.
— Да я прекрасно представляю, как с тобой это было! — отмахивался Бек. — Она тебя пыталась вписать в свой идиотский план по отмщению мне. Слово, дескать, не воробей, получи отдачу! Пыталась тебя, наверное, куртуазно завлечь. Я ж ее знаю — она бы не стала откровенно в постель тащить! Но ты-то ладно, а вот кто бы воспользовался всеми привилегиями положения, так это Рома. Знаю я его натуру…
— Вот именно что воспользовался бы и давно уже поселился бы там, где мечтал — у барышни с ж/п! Ключевое слово — «бы»! А вместо этого злодей отчего-то поселил тебя на своей съемной хате…
— Точнее, в общажной комнате. Он, как ты примерно существует, только тебе общагу дали, а он договорился снять за деньги.
— Тем более странно. В комнате хоть за деньги, хоть не за деньги — все равно места мало. А он почему-то не спешит к Оленьке на тефтельки. Так бы поселился у нее — и платить не надо.
— Шлык, похоже, медом намазан — все его защищают, — зло усмехнулся Игорь. — И Олька туда же. А ведь у него все намерения на роже написаны. Он же тебя открыто просил свести его с москвичкой! Подожди, еще поселится в наследстве твоего профессора Белозерского. На охмурение требуется время.
— Ты, друг мой, еще недавно его горячо рекомендовал как лучшего работодателя в нашей вороньей слободке. А теперь обвиняешь в утонченном коварстве — типа предоставил тебе убежище, а сам подбивает клин под твою женщину.
— Одно другому не мешает, — мрачно заявил Игорь. — И вообще, могу же я иногда ошибиться в человеке!
«Можешь, и регулярно это делаешь», — ответил про себя Каспар.
Так они побрели под мокрым снегом, куда глаза глядят, «без женщин и без фраз», и надо заметить, без денег. По пути Каспар развил тему Свободного выбора. Великую тему выбора, который потому и называется свободным, что может себе позволить не совершиться вовсе. А потому бессмысленно оказывать любое давление на личность с целью заставить ее этот выбор сделать. Свободный выбор свободен и быть, и не быть… И что самое удивительное, Игорь Бекетов внимательно слушал и даже ни разу не захотел метнуть в Каспара пресс-папье, как это часто бывало во время спонтанных лекций доктора Ярошевского. Может, причина была в том, что антикварного аксессуара не было под рукой? Или риторическое мастерство зашкалило? Но все же главным было то, что разговор Игорька успокаивал… и, право же, со стороны Каспара было бы нелепым настаивать на своих саморазоблачительных показаниях…
Однако неплохо было выяснить, зачем Шлыков хотел видеть столь скоропостижно уволенного им судебного обозревателя. Этой мыслью Каспар машинально поделился с неугомонной тетушкой, когда встретился с нею уже поздним вечером на какой-то таинственной явочной квартире. Айгуль была всклокоченная и возбужденная. Она изнемогала от информации, которой хотела поделиться, но, услышав от племянника упоминание о неполученной зарплате, эмоционально увяла:
— Это все наше фамильное невезение. Можно сказать, проклятие…
Что-то новенькое! Каспар списал реплику на теткину усталость. Он ошибся — оказалось нынче все ее истории про тяжелое наследство предков.
Итак. Шериф, любимый четвероногий затейник. Его никак нельзя было назвать несчастливым — он мог похвастаться в собачьем раю вполне благополучным долгожительством. Правда, это человеческий взгляд на вещи. Перед смертью он захворал. Что-то вроде инсульта. Естественно, за Шерифа взялась Айгуль, ведь Сашенька считал, что собаки не должны болеть человеческими болезнями, а собачий инсульт — выдумки алчных ветеринаров, которые только и жаждут снять обильную денежную стружку с одержимых собаководов.
— Знаешь, возможно, в чем-то твой папенька прав, — вздыхала Айгуль. — Но не могла же я равнодушно оставить нашего лохматика подыхать и палец о палец не ударить, чтоб хоть на день продлить ему жизнь. Проклятые врачи объясняли мне, что я мучаю пса, и его следует поскорее избавить от страданий. Т. е. усыпить, как ты понимаешь. Но Шериф все время сбивал нас с толку: то бьется в припадках, то тихо умирает, то бедокурит, словно абсолютно здоровый щен-подросток. Как будто он таким образом прощался с земной жизнью … Мне посоветовали одного приличного врача, к которому нас и повез Руслан. По пути мы заехали в магазин за Сашкой. Я вышла из машины, чтобы его позвать, а Шери заскулил, стал рваться за мной наружу. Русланчик решил его выгулять, повел к скверу. И в этот момент из магазина выскочила какая-то девица в темных очках. Рус потом рассказывал, что сразу почувствовал в ней истерическую ноту. Если бы мы всегда доверяли первому моментальному ощущению… дистиллированному, как говорят специалисты…
— Какие специалисты? — заинтересовался Каспар, которому словцо понравилось.
— Неважно. У которых я сейчас консультируюсь. И если бы не они…
— Надеюсь, это не секта?! — почему-то встревожился Каспар.
— Давай, давай. Обижай свою старую тетку, — рассердилась Айгуль, и нерадивый племянник тут же покаялся, умоляя закончить историю.
— Так вот, не успел Руслан глазом моргнуть, как эта девица походя, потрепала Шери по загривку… Он, конечно, был псом добродушным, как ты помнишь. Но тут ему что-то не понравилось. Видно, собачья интуиция сработала, нюх или не знаю, что там еще… И вот он эту очкастую вдруг цапнул! Да так сильно… Девица в ступоре, Руслан тоже, и тут выходим мы с Сашкой. Но с мужиков что взять — они ж ненаблюдательные. А я сразу смекнула — эту кралю я где-то видела. Мне ее темные очки не помеха.
— И кто это был? Не тяни, Айгуль!
— Помнишь Иру? Ту самую Иру, которая чуть было тебе братца или сестренку не родила… Ты чуешь, чем пахнет?! Родовым проклятьем. Она опять перешла нам дорогу. На сей раз Шериф ей не дал порчу навести, а ведь Бог троицу любит! Ох, боюсь я, что нам еще раз придется с этой ведьмой повстречаться. И кто знает, каким боком нам это все выйдет. А я, между прочим, бабушкой скоро стать должна! Как мне крохотулю защитить, еще не родившегося?!
И Айгуль расплакалась. Случилась та самая точка росы, когда родители превращаются в детей. Каспару повезло — он встретил эту минуту во всеоружии. Ведь кто, кроме него, мог заверить тетку, что троица уже состоялась, а значит, и проклятье закончилось. О постыдном эпизоде с клофелином доселе знал только Бекетов. Правда, Каспар еще позвонил Найденову и туманно предупредил его не знакомиться с женщинами в кафе и поездах. Но, как Дениска ни жаждал клубничных подробностей, Каспар сохранил их в тайне. Решил, что случай раскрыть карты еще подвернется. И он подвернулся, только застал врасплох.
Айгуль, вопреки своему темпераменту, не жаждала крови. Она как-то вдруг совсем сникла и только твердила о преступном молчании. В ее голове не укладывалось, как можно было не зазвонить во все колокола в такой вопиющей ситуации. Не говоря уже о главном колоколе — правосудии.
— Ну и что бы сделала милиция, Айгуль? Давай лучше выпьем твоего «Амаретто», — Каспар вовсю пытался отвлечь внимание тетки, раскрутив ее на привезенную бутыль ликера. Как называл его Игорек, — на любимое пойло девчонок с Курского вокзала. Но на усмирение Айгуль понадобилось полночи, так что ликер был ею лишь пригублен. Зато пьянела тетка быстро — сказывалась утомление физическое и душевное. В изнеможении опустившись в кресле, она выдала дальнейшую сводку событий:
— Итак, я эту гадюку узнала. И она меня тоже, конечно. Почуяла кошка, чье мясо съела. Уж тут ее сумасшествие стало очевидным. Она стала что-то бормотать. пришепетывать, увидев меня. Потом стала пятиться, бочком, бочком — и пошагала прочь с окровавленной рукой. Я догнала ее, сказала, что ей надо в травмпункт, а она отшатнулась от меня, словно от черт от ладана. Ну, думаю, погоди, теперь-то я тебя не упущу из вида. Сашка с Руськой, конечно, ничего не поняли. Я командую — едем за ней! Ну и понервничала я в тот день…
Так Айгуль нервничала, пока не приняла полномасштабные меры по обезвреживанию нечистой силы. В итоге военной операции были подняты на ноги родители Ирины, чьи координаты тетка хранила со времен давней истории. И они были благодарны, потому дочь третий день не ночевала дома. А ее нельзя выпускать из-под контроля ни на минуту. Стоит ли удивляться, что вскоре Ирина оказалась там, где ей и следовало быть — в психиатрической лечебнице. Хотя сердце Айгуль Мансуровны этим не успокоилось. Во всяком случае, так ей казалось. Но кто не знает ее переменчивый характер… Она влюбчивая, но отходчивая, как говорила Аврора.
Про мифическое проклятие она, правда, тоже говорила. Намеками, конечно. Восточная женщина, — пусть даже о ее истинной масти, о цвете волос, можно было только догадываться, — родила сына, которого назвали Каспар. Разве не странно? Старшая сестра Айгуль, при всех своих буржуазных свободах, по этому пункту осталась в традиции. По прочим, однако, полный провал. Но таинственные специалисты посоветовали ей верный способ от тревоги — припасть к могилам предков. Набрать горсть родной земли. Восстановить связи с родней. Сермяжная мудрость не ахти каких лекарей — «специалисты» оказались пожилой супружеской парой, которые открыли в тетушкином институте кабинет фитотерапии. Чего только ни бывало в это странное время… Но сил уже не было бороться с наплывом абсурда — слишком насыщенный день. Один Шериф-заступник чего стоит. И не потрепать уже длинношерстного заступника по загривку… Каспар был бессмысленно и беспощадно тронут собачьей интуицией.
— А почему тебя так зовут, спроси у отца. Этим именем он создал Авроре большие проблемы, — с нажимом помянула старое Айгуль.
— Это же в честь прадедушки, — устало защитил Сашеньку Каспар, приведя официально- семейную версию.
— Ему-то баловство в честь прадедушки, а Авроре пришлось практически отречься от родителей. Все это было в пику нашему семейному мракобесию. Хотя, Кас, я совершенно не хочу углубляться в дебри конфликтов… тем более с национальным оттенком. Вот о чем воистину надо молчать!
Конечно, надо. Но такова уж была тетушка — она не всегда выполняла собственные предписания. Виной тому, например, тягучий «Амаретто» — впрочем, когда воздействие спиртного было смягчающим обстоятельством? Каспара накрыла с головой главная семейная тайна. Хоть он и был защищен отрывочными сведениями о том, что со своей родней две сестрицы на букву «А» рассорились очень давно, и вроде как яблоко раздора на сашенькиной совести. Но отец был настолько неколебим в своих оценках, что сыну в нежном возрасте и в голову не приходило подвергать сомнению его правоту в главном. В основополагающем и жизненно важном. Зато в мелочах можно было над стариком поерничать. Сашенька нестрашный и нестрогий. Но неопровержимый. А всех неопровержимых кому-то придется опровергнуть. Родители Авроры были против ее брака с чужаком. Тот подлил масла в огонь и назвал единственного отпрыска вопиюще западным именем. И нечего прятаться за мифического пращура — Сашенька был движим лишь чувством протеста! Так теперь считала Айгуль. Никак мстила зятю за то, что когда-то тоже попала под его обаяние и стала вслед за младшей сестрой персоной нон грата в семейном клане.
Валентина попала в точку с протестантским именем. Это единственное, во что Каспар мог поверить. Верить в то, что старшая сестра Авроры и Айгуль, ни разу в жизни не виданная, наслала на младших порчу, и потому Аврора не смогла родить второго ребенка и рано умерла… — категорически не представлялось возможным. Хотя у тетки уже выступили слезы, а Каспар, сам того не желая, крепко призадумался. Его так часто терзал вопрос «почему» — и вот пришел ответ. Его можно было игнорировать как вздорное суеверие, но иных вариантов не было. Злой чувашский бог прошел стороной, но зло имеет много обличий.
— А почему ты приехала в темных очках? Маскируешься под нечисть? — тормошил Каспар тетку. Айгуль не отвечала на провокации. Шуткой-прибауткой порчу не снимешь. Плачущей тетя Гуля показывалась на людях два раза в жизни — когда умерла сестра и… сейчас, перед глумливым племянником. Кто ж ожидал, что все так серьезно.
— Ну, хочешь, я сменю имя? И мы поедем к этой вашей сестре и… будем бить челом, чтоб сняла проклятие, — отчаянно предложил Каспар в надежде, что такое самоотречение не потребуется. — И какой тут может быть национальный оттенок, ведь чуваши — наши православные братья! Вполне мирный народ. Никаких национальных трений с ним никогда не было. Может, ты преувеличиваешь?
— Мы… не совсем чуваши. То есть… боже мой, дело даже не в этом. Как я могу объяснить тебе то, что лишь чувствую, но абсолютно не понимаю! — всхлипывала Айгуль. — Я виновата перед тобой, Кас, потому что я не уберегла твою мать. Я должна искупить этот грех. И хочу лишь, чтобы наказание, предназначенное мне, не понес по фатальной ошибке кто-то из вас. Из детей!
Тут уж слезы хлынули градом. И Каспар понял, что его смехотворная глава «О внутренних составляющих» действительно требует полной переработки, на которой настаивала Валентина. Потому что в составляющих даже самого немудреного эго такая невообразимая путаница! И не разберешь, где внутренние, а где внешние, где промеж ними граница, а также куда деть неизвестные величины вроде теткиного «не совсем…». Таинственные тени предков тоже участвуют в этом хороводе, и пляшут кто гопак, а кто лезгинку. И лучше не вмешиваться в этот сложный узор — а просто любоваться многообразием форм жизни в себе. Это лучшая медитация.
Валентина на сей раз смотрела на опус не поверх очков, а то снимала их, то надевала, пристально вглядываясь в поправленные каспаровы строки.
— Пожалуй, я с тобой согласна. Если ты не умеешь грамотно обращаться со своими корнями, то лучше оставить их в первозданной дикости английского парка. Наследный принц, пока он живет в трущобах и не знает о своей «наследности», не обременен государственными обязанностями. Корни не должны быть гирями, подвешенными к твоей судьбе! Только крыльями!
— А если гири слишком крепко привязаны? — эвфемистически поинтересовался Каспар. Он все-таки хотел внести ясность насчет порчи и прочих сглазов, хоть ему и было стыдно за вопиющую ненаучность.
— Во-первых, я скажу, что тебе грех жаловаться. Тебя вырастила гениальная мама. Она умудрилась уберечь тебя от всех этих гирь. Во-вторых, порча — она, конечно, существует, но это не причина, чтобы в нее верить. Такой вот парадокс. Не верь — и не возьмет никакая порча. А тетушка твоя пусть съездит к родным могилам. Просто пришло время. У нее типичный комплекс вины совестливого человека. К мистике это не имеет никакого отношения. Только запрети ей строго-настрого употреблять пищевые добавки. И какая еще может быть порча?! Ты, протестантский человек, родился, чтобы соединить восток и запад, мужчину и женщину, солнце и луну. Понял? Вперед, у нас осталось очень мало времени.
Вот так, с легкой руки Валентины Каспар покончил с мучительной самоидентификацией. Ларчик открылся, и в нем лежала миниатюрная рекомендация для начинающих: об истинной миссии следует говорить только с иронией.