Фидеизм и наука

Произошла ли наука из магии?

Одной из исторически первичных форм религии была магия, возникшая в глубокой древности. Проследить, как складывались отношения между магией и ранними формами человеческого знания, гносеологически проанализировать магические верования тем более важно, что в некоторых капиталистических странах в наши дни наблюдается повышенный интерес как к «теории» магии, так и к практике магических ритуалов. При этом следует подчеркнуть, что подобный интерес характерен не только для массового сознания стран Запада, но присущ и некоторым разновидностям сознания теоретического: ряд буржуазных идеологов усиленно пытаются связать генезис науки именно с магией.

Книжный рынок западных стран сегодня наводнен популярными и сугубо «научными» сочинениями по магии, колдовству, шаманизму и т. п. Сотни тысяч астрологов, колдунов, хиромантов открыто действуют во Франции, Испании, США, ФРГ и других государствах. Они созывают съезды, симпозиумы, конференции; издают свою периодику и книги. Газеты и журналы Европы и Америки изобилуют объявлениями спиритов, хиромантов, ясновидцев; в них регулярно печатаются гороскопы астрологов. С 1970 г. крупнейшая французская радиостанция «Эроп-1» отвела постоянное время для программы мадам Солей — известной гадалки и составительницы гороскопов. В ряде стран Запада открыты специальные «учебные заведения», где обучаются профессиональные маги. Количество этих «специалистов» увеличивается из года в год. Если, например, во Франции в 1967 г. насчитывалось более 10 тыс. «предсказателей», то сегодня их более 34 тысяч. Естественно, что растут и их доходы. В 1967 г. доходы «предсказателей будущего» во Франции равнялись 15 миллионам франков, а сегодня за «прогноз будущего» французы ежегодно платят свыше миллиарда франков.

Буржуазные государства оказывают всяческую поддержку магам и чародеям, отвлекающим внимание молодежи, студенчества, трудящихся от острых социальных проблем, одурманивающим их религиозным мистицизмом. В. И. Ленин, оценивая эту тенденцию развития буржуазной идеологии, писал: «...Наступил такой исторический момент, когда командующая буржуазия, из страха перед растущим и крепнущим пролетариатом, поддерживает все отсталое, отмирающее, средневековое. Отживающая буржуазия соединяется со всеми отжившими и отживающими силами, чтобы сохранить колеблющееся наемное рабство»[17]. В целом возросший интерес населения западных стран к мистике говорит в первую очередь о духовном кризисе капиталистического общества.

Попытки буржуазных идеологов использовать средневековые пережитки, первобытную магию, мистику и оккультизм как средство выхода из этого кризиса не могут не приходить в противоречие с наукой. Заявляя на словах о глубоком и искреннем уважении научного знания, современные теологи, ученые-фидеисты пытаются всячески дискредитировать науку. При этом основной прием, к которому они прибегают, заключается в том, что обосновывается приоритет магии по сравнению с наукой, доказывается, что наука — лишь несовершенная, мистифицированная разновидность магии. Именно этот вывод делается в книге американского мистика М. Тэлбота «Мистицизм и новейшая физика», в сочинениях его коллег — В. Тукера «Принципы научной астрологии» и Я. Нидлемана «Чувство космоса: встреча современной науки и древней истины», изданных в США в конце семидесятых годов, в трудах многих других американских и западноевропейских авторов — проповедников мистики и оккультизма.

Эти авторы пытаются умалить роль науки в прогрессе человечества, третировать ее как знание низшего уровня. По их словам, естествознание относится к Экзотерическим наукам, изучающим внешнюю форму явлений природы, а подлинное познание природы дают лишь мистические, эзотерические науки, раскрывающие якобы внутреннюю сущность явлений. Доступны же эти эзотерические науки только тем, кто владеет специфическим «духовным зрением», которое открывается только при наличии глубокой и искренней веры. Здесь проявляется внутренняя связь и родство современного мистицизма с фидеизмом: и тот и другой исходят из веры, ставят ее рядом или выше науки, т. е. умаляют роль последней в жизни общества.

В обобщенном и систематизированном виде эти взгляды были изложены в книге издателей парижского псевдонаучного журнала «Планета» Ж. Бержье и Л. Повелса «Утро магов», опубликованной еще в 1959 г. и переизданной за годы, прошедшие с момента ее выхода в свет, почти во всех западных странах. В этой книге доказывается, что магия и естествознание были тесно связаны в прошлом, благодаря чему древние колдуны, жрецы и маги обладали значительно большими познаниями, нежели сегодняшние ученые. Это единство было утеряно, поэтому-де наука ныне топчется на месте; вывести ее из тупика может, оказывается, только восстановление утраченного единства колдовства, магии и естествознания. Вот почему, заявляют авторы, дальнейший прогресс современной науки будет зависеть от степени и глубины изучения тайн египетских и библейских магов.

Эти тиражированные средствами массовой информации заявления способствовали тому, что в западном обществе сложился так называемый «культ древних текстов», возникло широко распространенное мнение, будто именно в этих текстах содержатся глубочайшие истины, раскрывающие тайны мира. Современное же естествознание якобы лишь постепенно приближается к тому, что знали в глубокой древности маги, колдуны и шаманы, о чем некогда открыто возвещало слово божие.

Подобные утверждения высказывают не только мистики и оккультисты, но и некоторые буржуазные ученые и философы, вроде А. Тойнби, А. Кестлера, П, Фей-ерабенда. Так, западногерманский специалист в области философии науки П. Фейерабенд, поддерживая эту точку зрения, утверждает, что отвергаемый ныне учеными оккультизм гораздо ближе к истине, чем сегодняшняя наука. Безусловно, говорит он, последней нельзя отказать в целом ряде ее успехов и достижений, венцом которых было пребывание астронавта на Луне. Но, продолжает он, это лишь иллюзорные достижения. Ведь древние люди, без всяких технических средств, с помощью одного своего сознания совершали путешествия куда более невероятные, видели самые отдаленные уголки Вселенной, встречались с божествами (!), им были известны самые сокровенные тайны бытия.

Обоснование магических истоков современной науки преследует и другую цель; сделать науку «козлом отпущения» за те беды, которые претерпевает западное общество сегодня, изобразить ее в виде «злой», «черной» магии, в виде дьявольского промысла, ведущего человечество к гибели. Единственным средством его спасения они называют возвращение к магии белой, т. е. к истинно священному деянию, к святому духу — словом, к богу. Эти утверждения современных фидеистов не новы. Еще русский философ-идеалист Николай Бердяев в начале XX века писал, что естествознание и техника забыли свое происхождение от черной магии, которая есть действие над природой, дающее власть над нею через познание ее тайн. По его словам, старая магия переросла в современные науку и технику, которые поэтому, как и магия, враждебны человеку и несут ему одни лишь беды. Другой философ-идеалист того же времени Сергей Булгаков утверждал, что современное христианство вновь столкнулось с дикарским язычеством. Этим язычеством, по его словам, является нынешняя наука, представляющая не что иное, как современную черную магию. Он писал: «Магия есть то же самое, что и наука; лишь на иной ступени, с иными методами». Известный православный богослов Павел Флоренский в 1917 г. угрожал в лекциях своим слушателям той же участью, что постигла жителей Атлантиды, наказанных якобы богом за их неверие и самонадеянную гордость знанием тайн магии — то есть наукой.

Эти идеи воспроизводятся в трудах современных буржуазных авторов. Так, в работах американского социолога Т. Роззака «Создание контр культуры» и «Там, где кончается пустыня», изданных в начале семидесятых годов, наука также сводится к разновидности «черной» магии и обвиняется в стремлении к обману, запугиванию людей, мистификации. Американский ученый взваливает на нее ответственность за кризисное состояние западного общества: «Мы не виноваты в том, что попали в руки Гога и Магога (воплощение сил зла. — А. Г.) — прогресс в этом виноват». В статье «Чудовище и титан: наука, знание, гнозис», опубликованной в летнем номере журнала «Дедалус» за 1974 г., Т. Роззак сравнивает современную науку с чудовищем, которое стремится погубить человека. В качестве силы, противостоящей этому чудовищу, ученый рассматривает мистическую традицию «примитивных и языческих культур», основанных на белой магии. Из далекого прошлого он вытаскивает первобытный и древний оккультизм («гнозис») и объявляет его панацеей от всех бед современного общества. Возрождение науки, возвращение ее к истинному знанию, спасение человечества Т. Роззак видит в обращении к оккультизму, к «гнозису» белой магии древних.

Самое большое возмущение у авторов подобных сочинений вызывает та популярность, которой пользуется в наши дни у широких народных масс марксистско-ленинская философия, правомерно отождествляемая ими с современной наукой. И нет предела той изобретательности, с которой они пытаются использовать любой повод, лишь бы дискредитировать марксистско-ленинскую науку, теорию научного коммунизма. Типичным примером этого является книга «Маркс — слуга дьявола?»[18], выдержавшая за последние несколько лет четыре издания. Ее автор, Ришар Вюрмбранд — член евангелической организации «Церковь молчания», поставившей перед собой задачу освобождения человечества «от сатанинского влияния коммунизма и марксизма». Доказательству этого сатанинского влияния марксизма и коммунизма на современность и посвящена эта книга, автор которой вполне серьезно уверяет читателей, что основоположник научного коммунизма, Карл Маркс, «был признанным врагом всех богов», ибо «заключил сделку с князем тьмы и задался целью увлечь человечество в ад».

И таких работ на Западе выходит немало. В них откровенно и обскурантистски общественные и естественные науки осуждаются и обвиняются во всех бедах современности. Другая часть фидеистов добивается этой же цели более изощренным и казуистическим методом, трактуя генезис науки в виде эволюции иррациональных доктрин, отрицая различие между знанием, магией, шаманством и т. д. Наука в этих работах выводится непосредственно из суеверия.

Из различных концепций, соединяющих науку с суеверием, в американской и западноевропейской литературе сегодня наиболее популярна концепция магического происхождения науки. Согласно этой концепции научное знание обязано своим рождением магическим верованиям, естествознание выросло из магической практики, а предшественниками современных ученых были первобытные колдуны, древние маги, средневековые чернокнижники[19]. Сторонники этой концепции полагают, что нельзя исследовать происхождение науки без изучения магии, ибо из нее берет начало осознание человеком детерминистической природы мира.

Они видят родство магии с наукой в их принципиальном отличии от религии. По их словам, магию и науку в отличие от религии с ее верой в сверхъестественное объединяет одинаковое отношение к природе: маги и ученые якобы в равной степени убеждены, что законы природы неизменны, постоянны, что в основе объективной реальности лежат строгая закономерность и повторяемость явлений, что, наконец, одни и те же причины порождают одинаковые следствия. Магия, как и наука, заявляют сторонники этой концепции, придавала человеку пусть и ложное, но чувство уверенности в своих силах, пусть и ложное, но чувство своего всемогущества и тем самым способствовала активному отношению к природе, реальному ее покорению. А коль так, говорят адепты магического генезиса науки, то именно в магии накапливались элементы рационального знания, именно из магии вычленилась наука, именно магия стимулировала активное, преобразующее отношение человека к миру, которое лежит и в основе экспериментального познания.

Предположение, что наука родилась в сфере магии, не является оригинальным, а представляет собой типичный пример идеалистического решения основного вопроса философии, когда происхождение идей и других элементов общественного сознания усматривается не в бытии людей, а в их духовной жизни, когда одно явление сознания выводится из другого, когда игнорируется роль материальной практики как основополагающего фактора в развитии человеческого духа. Такое идеалистическое объяснение происхождения идей, по существу, остается неизменным с момента возникновения буржуазной социологии до настоящего времени. Так, еще в конце XIX в. французский социолог Э. Дюркгейм провозгласил коллективное сознание первоосновой общественной жизни, а М. Вебер, доказывавший, что основным фактором, определяющим социальную жизнь, является религия, выводил рождение капиталистического способа производства из протестантской разновидности христианства.

Материалистический анализ развития общества показывает несостоятельность подобных идеалистических спекуляций, в том числе и концепции происхождения науки из магии, тождества знания и магии.

Идеологи, отождествляющие магию с наукой, при этом совершенно игнорируют гносеологическую оценку магических верований. Обращаясь в поисках истоков науки к магии, они обычно весьма туманно определяют ее то как «попытку подчинить мир посредством протологических образцов аналогического мышления», то как «философию примитивного человека», то как «плод размышлений человека о космосе». Все эти определения ограниченны и односторонни, ибо при анализе магического сознания они не учитывают специфику отражения им объективной реальности и тем самым искажают подлинный характер отношений магии с религией и наукой. Специфика же магического сознания состоит в том, что в его основе лежит вера в сверхъестественное и потому оно представляет собой ложное, искаженное, иллюзорно-фантастическое отражение мира. Магия по сути своей противоположна науке, основанной на рациональном познании явлений, по своему внутреннему содержанию принадлежит к религиозному сознанию, основным признаком которого является вера в сверхъестественное.

Буржуазные авторы, не принимающие такое определение магии, т. е. противопоставляющие ее религии, утверждают, что магии не свойственны представления о сверхъестественном, ибо последние предполагают наличие верований в реальность существования высших личностных существ, вмешивающихся в ход земных процессов, нарушающих естественное течение событий. А поскольку, заявляют они, в магии нет сверхъестественных представлений и верований, которые характерны для политеистических и монотеистических религий, постольку магия противоположна и враждебна религии с ее верой в личных сверхъестественных существ.

Однако подобная точка зрения достаточна далека от действительной истории развития религиозного сознания. Прежде всего это касается попыток чрезмерного сужения понятия сверхъестественного, ограничения его рамками представлений о личных существах. В содержание сверхъестественного, как свидетельствует история религии, входит не только персонифицирование сверхъестественных сил в виде личностных существ, но вообще всё, стоящее, по представлениям верующих, выше законов природы, всё то, что может нарушить естественное течение событий, изменить естественные свойства предметов и явлений природы на несвойственные им, сверхъестественные качества. Вот почему вера в сверхъестественное включает в себя не только представления о высших существах (духах, душах, богах), но и веру в сверхъестественные свойства реальных объектов, а также веру в сверхъестественные связи и отношения между реально существующими явлениями и предметами.

Последнего рода вера и характерна для магии. Представления о сверхъестественном в виде веры в духов появились в голове «дикаря» не сразу, в готовом виде, а претерпели длительный путь развития. Начальную стадию этого пути как раз и представляет собой магия, предполагающая, что между предметами и явлениями природы существуют сверхъестественные связи, которые человек может познать и использовать.

По свидетельству современных антропологов, изучающих жизнь «примитивных» племен, у людей, практикующих магические культы, существует четкое разграничение сфер «естественного» и «сверхъестественного». О таком различении естественных и сверхъестественных действий «дикарями» говорят многочисленные этнографические наблюдения.

Так, на Каролинских островах у местных племен до недавнего времени был, в частности, такой магический обряд: родители новорожденного, желая своему сыну вырасти удачливым и умелым рыбаком, совершают для этого специальные действия — кладут в лодку его пуповину, упрятанную в большую раковину. Здесь, конечно же, нет обращения к сверхъестественному существу, а есть лишь действие, которое должно повлиять на ход естественных событий. Но совершая его, человек полагает, будто между его действиями и судьбой ребенка существует связь, отличающаяся от обычной, естественной связи — сверхъестественная связь. Когда же ребенок подрастет, родители будут учить его рыбной ловле, и хотя цель здесь одна и та же, что и при укладывании пуповины в лодку, обоснование процесса обучения будет совершенно иным — логика естественной связи явлений, естественного течения событий.

Иначе говоря, на этом примере магического действия становится очевидной присущая любому другому религиозному действию вера в сверхъестественное. Это осознают и родители мальчика: в одном случае они прибегают к действиям естественным, а в другом — к действиям сверхъестественным (магическим).

Любая магическая манипуляция — это попытка человека воздействовать на естественный ход событий сверхъестественными средствами[20], то есть магия основана, как и всякая религия, на вере в сверхъестественное. Относясь к сфере религиозных явлений, она являлась результатом бессилия человека перед стихийными силами природы, следствием его незнания закономерностей, управляющих объективной реальностью. По свидетельству исследователей, изучавших быт «примитивных» племен, магические обряды охватывают не всю жизнедеятельность людей, а лишь те ее стороны, в которых человек не рассчитывает на знания и технику и не уверен в благоприятном исходе своих действий.

Об этом ярко писал один из крупнейших русских этнографов Л. Я. Штернберг: «Какими же методами человек (первобытный. — А. Г.) борется за свое существование? В первую очередь он применяет свои собственные силы. Наряду с грубой физической силой он применяет свое великолепное орудие — свой интеллект, свои изобретения — орудия, которые существовали уже с древнейшего известного нам периода человеческого существования. Его основной метод борьбы за существование — это метод техники, изобретений. Но вот оказывается, что все его гениальные изобретения недостаточны для борьбы с природой. При всем своем искусстве, в одном случае он направляет стрелу в животное даже в самую плохую погоду и убивает его, а в другом случае при самых благоприятных условиях делает промах, стреляет и не попадает. В одном случае он может наловить рыбы в один день столько, что ее хватит надолго, а в другом случае могут пройти целые месяцы и он не поймает ни одной рыбы. Одним словом, перед ним в борьбе за существование встает «его величество случай», то, что мы называем счастьем, удачей и т. д., явление для него совершенно непонятное, таинственное»[21]. В этом, втором, случае человек, бессильный перед явлениями природы, и обращается к промысловой магии.

С расширением хозяйственной деятельности человека, с развитием техники и появлением надежных приемов достижения результатов в скотоводстве, земледелии и ремесле необходимость в магии отмирала, исчезали и сами магические обряды.

Это говорит не только о том, что магия — порождение бессилия человека перед природой и незнания им ее законов, но и о том, что она никогда не была тождественна первобытной «науке», не способствовала формированию представлений о детерминистической зависимости явлений природы. Ведь магия возникает и господствует в тех областях жизнедеятельности людей, где человек не видит никакой видимой закономерности, познав которую, он мог бы практически овладеть ею и тем самым победить случайность. Поэтому убеждение в детерминистической взаимосвязи природных явлений своими корнями уходит не в магию, а в разумную трудовую деятельность человека. Именно производственная деятельность, деятельность по изготовлению орудий труда прежде всего стала освобождаться от власти случайностей. Поэтому в орудийной деятельности сформировались представления о причине и следствии, о закономерности и необходимости. Уже разбивание ореха, по меткому выражению Ф. Энгельса, есть начало анализа, в том числе причинно-следственного: когда первобытный человек разбивал плод камнем, он получал наглядные чувственно-конкретные представления о причине и следствии. По мере усложнения технологии производства орудий труда, увеличения области их применения дальнейшее развитие получали и представления о причинно-следственных связях и детерминистических отношениях в мире. Повторяемость трудовых процессов и операций человека в конечном итоге привела его к пониманию закономерной связи причины и следствия, к убеждению, что в природе действуют определенные законы, связывающие предметы и явления, познав которые, он может достигать своих целей, не прибегая к помощи сверхъестественных сил. Многочисленные археологические и этнографические материалы убедительно доказывают, что только «благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого»[22].

Все те моменты в магии, которые некоторыми исследователями оцениваются как вклад в развитие знаний (например, принцип повторяемости явлений, на котором якобы основана магия), первобытные колдуны заимствовали из производственного опыта. Подлинная же роль магии в первобытном обществе состояла в том, что она препятствовала познанию реальных закономерностей природы, отнимая время и силы, необходимые для практической деятельности, наносила ущерб развитию последней, подменяя ее деятельностью ирреальной, иррациональной. Поэтому верные наблюдения над явлениями природы, рациональные технологические приемы производства, ведения хозяйства, лечения и т. д. развивались не благодаря магии, а вопреки ей, путем преодоления магических верований и действий.

Не изменилась роль магии и впоследствии, на более поздних этапах развития общества. На протяжении всей истории человечества магия выступала как сила, препятствующая познанию объективных законов мира. Буржуазные ученые, оценивающие роль магии иначе, совершают глубокую теоретическую ошибку, которая объясняется прежде всего тем, что они опираются в своих исследованиях на идеалистическую, метафизическую методологию. Дело в том, что в западной литературе сегодня стала модной тенденция иррационализации научного знания. Как уже говорилось, буржуазные авторы, будучи приверженцами традиций позитивистской философии, не замечают качественного отличия научного знания от обыденного сознания, от неопределенных форм знания, где слились в одно целое суеверия, здравый смысл и «проблески» научной мысли.

Подобное расширение содержания научного знания, непонимание его качественной специфики приводят к крайней релятивизации критериев научной рациональности. Это, в свою очередь, влечет за собой стирание всяких различий между наукой, с одной стороны, и магией, мифом, шаманизмом, с другой[23].

Понимая таким образом специфику научного знания, а вернее, отрицая ее, буржуазные исследователи включают в генезис науки историю человеческих заблуждений и суеверий, обращаются, исследуя происхождение науки, к магии и мистике. Обосновывая такой подход, они указывают на то, что в прошлом суеверие очень часто не отличалось от истины, одно принималось за другое. Так, английский историк Дж. Нидхэм оправдывает свой поиск истоков науки и научного мышления в магии тем, что «даже ранее Королевское общество (одна из первых научных организаций в Англии Нового времени. — А. Г.) нашло трудным провести демаркационную линию между наукой и тем, что мы сегодня называем магией». Свидетельством несомненного вклада магии в становление научного познания он считает тот факт, что в XVI столетии науку обычно называли «натуральной магией», что сам «Кеплер занимался астрологией и даже Ньютон был известен как «последний из магов»[24].

Подобные же позиции занимает и американский исследователь Л. Торндайк, многочисленные труды которого посвящены истории взаимоотношений магии и экспериментальной науки, исследованию роли и места магии в духовной жизни общества. Л. Торндайк утверждает, что магия и экспериментальная наука в прошлом были неразрывно связаны друг с другом, что эта связь была одним из основных факторов становления науки, а сама же магия являлась той питательной средой, из которой и выросло научное познание в его современной экспериментальной форме. Доказывая связь познания и магии, огромную роль последней в истории науки, американский ученый, как и многие другие буржуазные исследователи, ссылается на творчество ярких звезд средневековья и Возрождения. В частности, он указывает на то, что Р. Бэкон считал величайшей задачей экспериментальной науки достижение магических результатов, а Ф. Бэкон, требуя «восстановления древнего и почтенного слова «магия», помещал последнюю в свою известную классификацию наук наравне с физикой, метафизикой и т. д. Такое внимание философов и ученых XIII—XVI вв. к магии Л. Торндайк считает вполне достаточным доказательством неразрывной связи магии и науки в процессе их эволюции, свидетельством позитивной роли магии в истории науки[25].

Внимательный анализ мировоззренческой позиции мыслителей того времени обнаруживает явную несостоятельность подобного вывода. Отношение к магии Р. Гроссетеста, Р. Бэкона, Дж. Бруно, Джироламо Фракасторо, Бернардино Телезио, Ф. Бэкона и многих других мыслителей средневековья и Возрождения было достаточно сложным, противоречивым и неоднородным. Очень часто под магией они понимали метод, прямо противоложный существу самой магии, т. е. вере в сверхъестественное.

Объяснить загадку этого историко-культурного феномена можно, только опираясь на принципы диалектического мышления, которые требуют соблюдения единства «субъективной логики исследователя»[26] и объективного анализа определенных противоречий в развитии познания, когда новое облекается в одеяния старого. Этот подход является единственно правильным методом анализа духовной жизни предшествующих поколений, сложного и противоречивого пути развития познания. В частности, он указывает, что необходимо учитывать возможность появления в процессе развития познания противоречий между содержанием идей, мыслей и образов и их конкретно-исторической формой выражения.

Дело в том, что поскольку революционные изменения в познании сопровождаются коренной ломкой всей предшествующей системы понятий, постольку в этом процессе старая традиционная терминология заменяется новой.

При этом, однако, следует иметь в виду, что создатели новых теорий в силу целого ряда обстоятельств вынуждены были использовать образы, представления и понятия предшествующих теорий, наполняя их новым содержанием.

В таких случаях наблюдается противоречие между существующей традиционной терминологией и тем новым содержанием, которое в нее вкладывается, которое ей придается.

Именно диалектико-материалистический подход и позволил классикам марксизма объективно оценить сущность средневековых ересей и мистических учений. Как показывает материалистический конкретно-исторический анализ эпохи феодализма, зависимость духовной жизни общества от религии была в это время столь сильна, что даже революционная оппозиция феодальным устоям оказывалась вынужденной драпироваться в одеяния то мистики, то ереси[27]. Точно так же новые научные и мировоззренческие понятия и категории, знаменовавшие собой революционный переворот в сфере духа, нередко облекались в оболочку образов и представлений древней магии и мистики, являвшихся в то время единственным оппонентом христианской догматики с ее активной проповедью пренебрежения к познанию, с учением о всемогущем сверхъестественном творце.

В поисках мировоззрения, способного противостоять христианской догматике и схоластике, философы того времени обращались к мистическим учениям неоплатоников и пифагорейцев, растворявших бога в природе и призывавших познавать последнюю как «сосуд божественной мудрости». Родоначальники же новых форм я методов познания обращались к образам, идеалам и художественным формам древней магии, которая в отличие от христианского учения о полном бессилии человека в фантастической форме провозглашала идеи господства над природой. По сути, такое обращение к магии было лишь оформлением новых идей и представлений.

Марксистско-ленинская методология позволяет правильно понять и оценить место того или иного мыслителя прошлого в истории культуры, помогает разобраться в семантике некоторых употребляемых им терминов, понятий и образов, объясняет, почему над мыслителями прошлого, в то время когда они стремились выработать новую систему категорий и терминов, все же нередко тяготел груз традиционных представлений и словоупотреблений. На основе диалектико-материалистического анализа становится понятной поставленная Ф. Бэконом задача «восстановления древнего и почтенного слова «магия», которое, по его выражению, «долгое время воспринималось в дурном смысле». Эти слова Ф. Бэкона, на которые ссылается Л. Торндайк, а вслед за ним и другие буржуазные исследователи, доказывающие рождение научного эксперимента из «эксперимента» магического, на деле означают лишь стремление великого английского мыслителя утвердить в праве на существование науку о внутренних причинах вещей и явлений, знание которых в то время традиционно считалось — и в этом убеждении немалую роль сыграла церковь, обвинявшая науку в колдовстве, — монополией алхимиков, каббалистов и других представителей черной магии. В отличие от последних Ф. Бэкон сознает, что любая практика может быть успешной, только если она руководствуется правильной теорией, ориентируется прежде всего на рациональное понимание природных явлений и на экспериментальную методологию.

Об этом говорит и подлинное отношение Ф. Бэкона к магии, которое буржуазные ученые не хотят замечать. У Ф. Бэкона от магии по существу остается лишь одно название, это понятие наполняется совершенно новым содержанием. Родоначальник английского материализма и всей экспериментальной науки категорически возражает против сверхъестественной магии и ее фантастических методов и «теорий». Характеризуя эту сторону магии, он пишет: «Эта магия так же далека в отношении природной истины от науки, которую мы хотим создать, как далеки в отношении исторической истины книги о подвигах короля Артура Британского или Гуго Бордосского и тому подобных мифических героев от «Записок» Цезаря». По его словам, «действие этой несерьезной и выродившейся натуральной магии на людей подобно действию некоторых снотворных средств», которые усыпляют «человеческий разум, воспевая некие специфические свойства и тайные силы»[28].

Таким образом, становится очевидным, что «магия», помещенная Ф. Бэконом в его знаменитую классификацию наук, есть не что иное, как эмпирическая наука о естественных закономерностях природы, начисто исключающая при исследовании ее явлений обращение к сверхъестественным силам, отбрасывающая магические «представления и теории о симпатиях и антипатиях вещей, о тайных и специфических свойствах». Понятие «магии» великий английский мыслитель использует в силу традиции того времени считать изучение «неба и земли» прерогативой алхимиков и астрологов для обозначения рационального эмпирического познания «великих тайн природы» естественными средствами и методами. Требование «восстановления древнего и почтенного слова «магия» — это прежде всего требование восстановления в своих правах эмпирического исследования мира, до сих пор отдававшегося на откуп адептам тайных герметических наук[29].

Равным образом понимает «естественную магию», начисто отрицая магию религиозную и церемониальную как основанную на суеверии и невежестве, и известнейший мыслитель и ученый Возрождения Дж. Бруно. Естественная магия, по его словам, «есть не что иное, как познание тайн природы»[30], постижение новых, доселе неизвестных человеку, связей между явлениями и предметами природы. Аналогичное понимание и использование слова «магия» мы находим у Р. Бэкона, Р. Гроссетеста, Делла Порта, Т. Кампанеллы и многих других выдающихся философов и ученых прошлого, внесших значительный вклад в развитие человеческой мысли.

Таким образом, диалектический анализ истории философии и науки показывает, что использование понятия «магия» у мыслителей Возрождения и Нового времени означало не апологетику магии, а ее преодоление, отбрасывание сверхъестественного содержания и использование этого понятия для выражения нового смысла, для обозначения новой формы духовного освоения мира. «Обращение к магии» служило в глазах защитников нового Для возвеличивания стоящих перед ними задач. И разве это единственный случай, когда вином молодой науки наполняют старые мехи? Даже в новейшее время объяснение открытых явлений на первых порах нередко облекается в понятия и термины прошедших времен.

Так, теория электромагнитного поля длительное время оперировала термином эфир, пришедшим из глубокой древности, а физика элементарных частиц и поныне пользуется известным с античности понятием атом —-«неделимый», хотя и вкладывает в него совершенно иное содержание. Терминологические затруднения говорят лишь о диалектически противоречивом и сложном процессе познания, но они никак не позволяют делать вывод о связи науки с магией.

Магия никогда не была «логической» предшественницей науки, так как для объяснения мира она обращалась к понятию сверхъестественного, в то время как формирование научного познания означает разрыв с представлениями о сверхъестественном. Научное познание антагонистично магии, мистике, религии: оно выявляет иллюзорность магических представлений о сущности явлений. Магия и наука — это явления диаметрально противоположные друг другу как по содержанию, так и по генезису,