Фигляр дьявола

15 Непосредственная опасность

Дэвид Джардин провел последнюю консультацию с командой по вербовке, подготовке и отбору агентов. Он съездил на машине на «пасеку», переговорил с шестью инструкторами и четырьмя лекторами, как раз перед их отъездом с «пасеки» на другое задание. На несколько дней Дайлиф Хауз опустеет, в нем не останется никого, за исключением мистера Бенедикта и его супруги, уже полностью поправившейся после операции по замене ребра.

Он прочитал досье вместе с начальником курсов Ронни Шабодо, поговорил с каждым, кто сделал способных и профессиональных агентов из двух мужчин, известных только как «Пакет» и «Багаж».

В Лондон Дэвид вернулся на оливково-коричневом вертолете без опознавательных знаков, прикомандированном к их ведомству из Специального авиакрыла королевских ВВС. Какой-то добросовестный профессионал в соответствии с легендой написал белой краской с каждой стороны хвостового оперения «Водонадзор», но Дэвид заставил закрасить эту чепуху. Отсутствие надписи иногда лучше, хотя и не всегда.

Во время совещания в зале заседаний, с пивом и бутербродами, Джардин посоветовался со своей первоначальной командой: Биллом Дженкинзом, Кейт Говард, Тони Льюисом и, конечно же, Ронни Шабодо, которому не было равных в подготовке и отборе тайных агентов. Все сошлись во мнении, что, в зависимости от цели операции, не так уже сложно сделать выбор между двумя кандидатами. Малькольм Стронг более умен, а у Гарри реальный и очень ценный опыт участия в нелегальных операциях в составе специальных воздушно-десантных войск и 14-й группы разведки и безопасности в Северной Ирландии.

В ходе подготовки на «пасеке» Стронг получил высокую оценку — 17, тогда как Форд — 15, что все равно было выше средней оценки. Психологи секретной службы, маскировавшиеся под инструкторов, оценили Малькольма Стронга как человека, полагающегося на собственные силы, в меру сосредоточенного только на себе, без психологических комплексов, с сильно развитым чувством собственного достоинства, высокоразвитым интеллектом. А Гарри Форда — как человека, полагающегося на собственные силы, с большой силой воли, стойкой скрытой агрессивностью, необщительного, с вероятным недостатком самоуверенности и высоким уровнем интеллекта. Все, общавшиеся со Стронгом, определили его как уравновешенного, но слегка скучного человека, а Форда признали стойким, решительным и очень обаятельным.

По всем дисциплинам оба кандидата заработали оценки выше средних, что касается их испанского, то оба могли сойти за аргентинцев даже в центре Буэнос-Айреса.

— Нет сомнений, — заметил Ронни Шабодо, — что оба подходят для выполнения задания.

— В таком случае, Дэвид, — подала голос Кейт Говард, протиравшая очки рукавом кремовой поплиновой блузки, — окончательное решение зависит от тебя…

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась спокойно и дружелюбно. Дэвид подумал, что она, должно быть, догадалась о запонках, и улыбнулся в ответ.

Куратор направления «Вест-8» задумчиво кивнул и сказал, что примет решение в ходе своего визита в Майами, который состоится в ближайшие четыре дня.

— Дэвид, ты делаешь ставку на «Дельфина»? — спросил Шабодо.

Джардин отметил про себя, что вставная челюсть у Ронни на месте, значит, предстоит свидание с тарталеткой. Да, он полностью делает ставку на «Дельфина». В этот момент появилась Хетер и подтвердила, что все готово для его поездки в Майами и встречи с местным представителем ЦРУ, который доставит его в тюрьму Норт-Дэйд графства Дэйд, штат Флорида, где «Дельфин» отбывает двадцатипятилетнее заключение.

Это было два дня назад, а сейчас он сидел в исповедальне церкви на Фарм-стрит и замаливал грехи.

Черт побери, как же это могло случиться? Ему было очень стыдно за себя, последние двадцать четыре часа он даже размышлял о том, чтобы уйти в отставку.

Все основные жизненные правила, которые он установил для себя касательно так называемых маленьких «развлечений», все они рухнули в один день в неповторимом, похотливом, жарком, нежном, сопровождавшемся сладострастными возгласами… безумии.

Ради такой страсти не жаль и умереть, но в этот раз он зашел слишком далеко. Ведь Дэвид Джардин — особенная личность, всегда способен контролировать себя в любой ситуации. И это одна из самых сильных сторон его личности.

И вот теперь он испытывал угрызения совести и стыд, которые и должен испытывать презираемый в его понимании человек, для которого сексуальное приключение не ограничивается случайным приставанием, при котором не страдает никто из партнеров, который стал жертвой своего естества, действия которого диктуются животными инстинктами, а не человеческими. Джардин всегда сознавал, что внутри него живет развратник, но верил — и, как оказалось, ошибочно, — что укротил в себе зверя. Яркое свидетельство тому — его поведение позавчера.

Хуже того. С его стороны это было полное, непростительное предательство. Потому что Дэвид Джардин совершил смертельный грех, за который ему не было прощения. Сердце его бешено колотилось от осознания тяжести проступка, с трудом подбирались слова для предстоящей исповеди, потому что при его работе ни священника, ни духовника нельзя посвящать в самые сокровенные тайны государства.

По соображениям безопасности любая исповедь, если она касается дел «фирмы», должна маскироваться таким образом, чтобы Господь понял ее, а священник не получил бы ни крохи информации.

Он стоял на коленях, наслаждаясь запахами благовоний, витавших в воздухе, звуками заутрени в исполнении семинаристов, теплыми, желтыми лучами солнца, светившими сквозь высокие окна с витражными стеклами. Конечно же, Дэвид Джардин уже знал, что все пойдет по-прежнему, но впервые с момента перехода в другую веру он испытывал настоящий стыд и глубокие угрызения совести за ту непростительную ситуацию, в которую его завело чрезмерное, бесстыдное распутство.

— Святой отец, прошло три недели с момента моей последней исповеди.

— И ты согрешил за это время?

— Простите меня, святой отец…

Успокаивающий голос отца Уитли глухо прозвучал из-за стенки кабинки для исповеди.

— В чем же твой грех?

— Грех гордыни, святой отец. Грех злобы. Грех вожделения.

— Поведай мне, сын мой…

Отец Дермот Уитли никогда не видел Джардина таким подавленным. Дэвид припомнил все свои главные прегрешения, глубоко вздохнул и рассказал, что случилось у него с Элизабет Форд, женой человека, который работает на него. Эта работа опасна, при такой работе просто необходим крепкий тыл. Но, даже изобретая свою версию грехопадения, обставляя события таким образом, чтобы священник не мог получить никакой информации о характере его работы или об операции «Коррида» (он заранее тщательно продумал свою исповедь и теперь выдавал себя за директора крупной страховой фирмы), даже во время обращения к Богу Дэвид Джардин не мог отогнать от себя воспоминания о ее руках, обнимающих его, о падающей на пол длинной льняной юбке, о ее прекрасной коже, блестящих, длинных волосах, о ее торопливости… невероятной опытности, незабываемых минутах захватывающего дыхание, невообразимого слияния с ним, по сути дела, с незнакомцем.

Дэвид смутился, понимая, что подобные мысли абсолютно не подходят для исповедальни. Сказать ли об этом отцу Уитли? Нет, черт побери… ох, прости меня, пожалуйста, милостивый Боже, мой когда-то закадычный приятель. Может быть, это неистовое влияние дьявола? Нет, это неистовое влияние жаждущей наслаждения штуки, которая сейчас безвольно болтается между ног. Кобра, как однажды назвала ее Николь: если уж она встала, то ничто не удержит ее от нападения на жертву.

— …как она относится к случившемуся? Ты говорил с ней после того? — допытывался священник.

— Святой отец, это случилось только вчера. Через несколько часов я уезжаю по делам за границу. До возвращения не увижусь с ней.

— А когда ты вернешься, сын мой? — ни малейшего признака осуждения в голосе священника.

— Гм, после выходных.

— Ты намерен поддерживать эту связь?

— Боже мой, нет. Простите меня, святой отец. Нет, нет, конечно нет. Понимаете, ставка слишком велика. Ее муж надеется на меня. И на нее. Это на самом деле мой самый большой грех…

— Боже правый…

За стенкой послышался сдавленный смешок.

— Святой отец?..

— Я действительно верю, что ты испытываешь настоящие угрызения совести.

Дэвид удивленно уставился на перегородку исповедальни, лицо его покрылось испариной. Он мрачно улыбнулся.

— Конечно… чувствую себя ужасно.

— Это хорошо. Мы должны сделать из тебя настоящего христианина, Дэвид.

Международный аэропорт в Майами казался настоящим адом после семичасового перелета из лондонского аэропорта Хитроу. Джардин всегда летал первым классом, и, когда в их «конторе» решили, что в целях экономии высокопоставленные сотрудники должны летать бизнес-классом, Дэвид стал подбирать себе для поездок за границу такие документы и прикрытие, что подобному человеку просто не пристало летать иначе, как первым классом. Сейчас по документам он был Алистером Норуэллом, директором небольшого семейного банка «Холл энд Грегг» в лондонском Сити. Более глубокого прикрытия не требовалось, и, пока остальные пассажиры выстраивались в длинную, змеей извивающуюся очередь для прохождения паспортного и таможенного контроля, Джардина встретил плотный мужчина лет сорока в темном, свободного покроя легком костюме, кремовой рубашке и скромном галстуке. Это был Джон Консадайн, шеф отделения ЦРУ в Майами и южной Флориде.

Через четыре минуты Дэвид уже сидел в темно-синем «бьюике» с кондиционером. Его удивило, что в машине нет шофера, и он задал коллеге этот вопрос.

— Это моя собственная машина, — ответил Консадайн. — Вернее, машина Джони. Она очень обрадовалась твоему приезду, завтра вечером мы все вместе отправимся ужинать на Ки-Бискейн, хотя должен предупредить, что сейчас не сезон для твоих любимых клешней крабов…

— Как Джони? — поинтересовался Джардин, наблюдая из окна тронувшегося «бьюика» за латиноамериканцами, в основном населявшими этот район Майами.

— Отлично. Может быть, поправилась на несколько фунтов с того времени, как ты последний раз видел ее в Каракасе. Но это ее не портит.

Спустя девяносто семь минут Джардина ввели в скромно обставленную комнату в тюрьме Норт-Дэйд. Стены комнаты выкрашены в светло-зеленый цвет, пол покрыт серым линолеумом, освещалась она четырьмя белыми прямоугольными светильниками под потолком. В комнате стояли стол и два кресла. А как только дверь за Дэвидом закрылась и он услышал щелчок электронного замка, в противоположной стене отошла в сторону узкая дверь, и в комнату, слегка наклонив голову и щурясь от света, вошел человек, ради встречи с которым Дэвид преодолел расстояние в три тысячи восемьсот миль. Человек узнал Джардина, и его худощавое лицо расплылось в улыбке.

Мужчины обменялись рукопожатиями и сели.

— Черт побери, Дэвид, вот уж никак не ожидал снова встретиться с тобой, — начал Спенсер Перси, самый обаятельный, получивший оксфордское образование преступник, отбывающий двадцатипятилетнее заключение за международную контрабанду марихуаны в особо крупных размерах.

— А ты постарел, — заметил Джардин.

— Приходи ко мне через двадцать четыре года и два месяца, — предложил Перси, выдавив из себя подобие улыбки.

Мужчины сидели молча, чувствуя себя довольно уютно в присутствии друг друга. Позади них за пуленепробиваемым стеклом двое охранников положили на стол большую дорожную сумку из лондонского магазина «Харродз» и начали проверять содержимое, извлекая предметы жестами фокусников, не совсем уверенных, что их трюк сработает.

— Я привез тебе передачу. Батское печенье «Оливер», соус «Ли энд Перринз», сок лайма, журналы «Спектейтор» за полгода, хотя все это конечно…

— По стандартам МИ-6 это довольно солидная взятка. Какого дьявола я тебе понадобился?

— Ты помнишь наш разговор в 1981 году, по-моему, это было в конце августа?

— Я тогда находился в брикстонской тюрьме. Конечно, помню.

— Тогда ты мне кое-что пообещал.

— Вот черт. А ты запомнил…

— А ты?..

Перси посмотрел на Джардина, расположившегося в неудобном кресле, закинув ногу на ногу.

— Допустим.

В сентябре 1981 года Спенсер Перси избрал очень необычный способ защиты, будучи обвиненным в контрабанде пятнадцати тонн марихуаны из Колумбии через Вест-Индию и северную часть Шотландии. Какие-то журналисты подсчитали, что подобного количества марихуаны хватило бы для сигареты каждому подростку в Великобритании. Основная линия защиты Перси заключалась в том, что он еще с тех времен, когда учился на последнем курсе Бейллиол-колледжа в Оксфорде, является платным агентом «фирмы», МИ-6, секретной службы, или как там еще ее называют. И что все его действия, связанные с контрабандой наркотиков, обусловливались исключительно патриотизмом и добросовестным выполнением совершенно секретных заданий правительства Ее Величества. Детали этих заданий он обсуждать не будет даже под страхом лишения свободы. И стойко хранил молчание.

Подобное заявление было явной глупостью. Действительно, один из начинающих сотрудников «фирмы» предложил Перси сообщать ему об ирландце, занимавшемся не только контрабандой марихуаны, но и активно участвовавшем в деятельности ИРА. Несколько раз Перси заплатили за информацию и даже дали крупную сумму денег, чтобы он на них вместе с ирландцем открыл магазинчик на юге Франции.

Однако секретная служба порвала отношения с Перси, потому что расширяющиеся масштабы его деятельности по торговле наркотиками должны были в самое ближайшее время привести его в тюрьму.

Интеллект у Спенсера Перси был выше, чем даже у самых умных людей, он понимал, что может намекать, приукрашивать, выдумывать, но его упорное молчание не оставляло секретной службе шанса с честью выпутаться из этой ситуации. Потому что Спенсер знал, что эта служба является самой тайной и вызывающей дебаты правительственной организацией, не имеющей никакого юридического статуса, обусловливающего ее существование, а значит, она официально не существует, и уж тем более ни в коем случае не позволит обычному уголовному делу раскрыть ее тайны, чтобы подтвердить или опровергнуть столь вызывающую линию защиты.

Однако «фирма» оказалась все-таки достаточно сообразительной, чтобы извлечь хоть какую-то выгоду из сложившейся ситуации, а Дэвид Джардин, бывший в то время заместителем начальника отдела внутренних операций, навестил Перси в лондонской тюрьме Брикстон и заключил сделку с торговцем наркотиками. Он все объяснил контрабандисту, особо подчеркнув, что некоторые адвокаты и следователи, занимающиеся его делом, очень тесно связаны — что вообще-то типично для лондонских профессиональных кругов — с похожей на мафию сетью джентльменских клубов, ассоциаций военных и бывших однокашников.

Достаточно только одного намека в «Уайтс» или «Будлз» в ходе выпивки в баре, или в других престижных заведениях на Сент-Джеймс-стрит, и «фирма» или оставит в покое его линию защиты, или одним кивком головы растопчет ее к чертовой матери.

У Дэвида Джардина и Спенсера Перси состоялся долгий, глубоко секретный разговор, в ходе которого Дэвид дал собственную оценку этому человеку. Он понял, что Перси глубоко презирает и ненавидит торговцев героином и кокаином, но в то же время твердо убежден, что марихуана в небольших дозах приносит только пользу. Они понравились друг другу, и Джардин, как истинный сотрудник секретной службы, решил, что Перси может в дальнейшем быть полезным «фирме».

Так что они негласно заключили незаконную сделку. Секретная служба решила дать Спенсеру шанс в суде, не подтверждая, но и не опровергая его причастность к «фирме», за что в будущем Перси должен отработать этот должок.

Ко всеобщему изумлению жюри присяжных оправдало Перси, и он, не менее удивленный, чем остальные, вышел из здания Центрального уголовного суда на Олд-Бейли свободным человеком.

Но все равно было ясно, что Спенсеру суждено на долгие годы попасть за решетку, один молодой офицер из Управления по борьбе с наркотиками решил всеми силами остановить его, преследуя симпатичного и самонадеянного торговца наркотиками по всему миру, используя при этом всю возможную новейшую аппаратуру слежения.

И вот спустя десять лет после выхода из здания суда на Олд-Бейли Перси сидит в тюрьме Норт-Дэйд, где его разыскала секретная служба в лице Дэвида Джардина.

— Но, мой дорогой Дэвид. Откуда ты знаешь, что мне можно доверять?..

Джардин усмехнулся.

— Именно этот вопрос и задали мне мои коллеги.

И они оба рассмеялись, к удивлению охранников, наблюдавших за ними через пуленепробиваемое стекло.

— Ради Бога, Спенсер. Мне бояться нечего, — как бы невзначай заметил Джардин. Без всякого намека в голосе на угрозу. И только в глазах появилось холодное, безжалостное выражение.

— Ты хочешь сказать, что хуже может быть только мне?.. — Спенсер попытался отыскать во взгляде Дэвида хотя бы намек на гуманность, но такового не оказалось. Он пожал плечами. — Ладно. Что я могу сделать?..

Джардин тихонько объяснил, что ему требуется, не скрывая своих намерений нанести удар по торговле кокаином вообще и колумбийскому картелю в частности. Не сводя глаз с Дэвида, Спенсер внимательно выслушал, пытаясь уловить в его речи какой-либо намек на ловушку, в результате которой власти могли бы подкинуть ему еще несколько лет заключения. Но Джардин был откровенен, не скрывал никаких деталей, а стало быть, искренне решил довериться Спенсеру. И Перси признал, что его идея просто гениальна.

— Значит, ты считаешь, они свяжутся со мной, чтобы проверить твоего агента?..

— Уверен.

— Ты знаешь, что меня переводят в тюрьму Батнер? Это в Северной Каролине.

— Да.

У властей тюрьмы Батнер был договор с университетом Дьюка, и Перси намеревался за время отсидки получить диплом юриста.

— Они и там меня смогут найти?

— А как ты думаешь?..

Перси хмыкнул и кивнул головой.

— Все сделаю. И знаешь почему?

Джардин выдержал насмешливый, но дружелюбный взгляд собеседника.

— Почему, Спенсер?

— Потому что совершенно очевидно, если уж человек является в тюрьму Норт-Дэйд с несколькими бутылками соуса «Ли энд Перринз» и пачками печенья «Оливер», значит, он очень нуждается в помощи.

Они рассмеялись.

— Только не выбрасывай обертки.

Дэвид улыбнулся и встал, собираясь уйти.

Перси тоже поднялся и пожал руку куратору направления, рукопожатие было крепким.

— Желаю удачи, Дэвид. Я вижу, тебя что-то беспокоит. Не воспринимай жизнь слишком серьезно, она всего лишь игра.

— И ты в это веришь? — спросил Джардин.

— Вынужден верить, — ответил человек, которому предстояло еще просидеть в тюрьме двадцать четыре года и два месяца. Он улыбнулся и повернулся к двери, через которую выходили заключенные.

Дэвид смотрел ему вслед. Его предчувствия основывались на комбинации опыта и интуиции, а своему опыту и интуиции он научился доверять. Кого бы из двоих агентов он ни выбрал, у того будет непробиваемая легенда. Потому что международный торговец наркотиками Спенсер Перси подтвердит их мифические деловые отношения, тянущиеся уже шесть лет. Все детали напечатаны на обертках печенья «Оливер», которое Дэвид передал Спенсеру.

Проходя унылым, кофейно-серого цвета коридором к боковому выходу и далее на улицу, он как раз и рассуждал над тем, кого из кандидатов выбрать. И, хотя его визит занял совсем немного времени, Дэвид был рад покинуть атмосферу исправительной тюрьмы, навевающую клаустрофобию.

С Малькольмом Стронгом все ясно. Проблем с парнем никаких, его хоть завтра можно включить в операцию «Коррида». Да хоть сегодня. Но когда он начинал вспоминать Гарри Форда, его сразу обуревало чувство вины за то, что произошло между ним и Элизабет во второй половине дня в воскресенье. «Ладно, возьми себя в руки, Дэвид, — подумал он. — Нехорошо обвинять девушку, но на самом деле оба виноваты. Пожалуй, надо постараться сделать вид, что ничего не произошло».

Пока тюремный охранник запирал боковые ворота, а Джардин смотрел на «бюик» с Джоном Консадайном за рулем (посещение британским шпионом тюрьмы было неофициальным и не регистрировалось в тюремных книгах), ему вспомнилось то самое последнее воскресенье. Он пообещал Гарри пригласить Элизабет выпить кофе и объяснить причину внезапного отъезда мужа, который в воскресенье утром вместе со Стронгом вылетел в Колумбию. Гарри обосновался на конспиративной квартире в Боготе, а Стронг — в Барранкилье. Они встретились в кафе «Хард рок» на Гайд-парк-корнер рядом с Пиккадилли, и Джардин с присущей ему искренностью сообщил Элизабет, что Гарри улетел для тренировки в Гонконг, ничего опасного, вернется, наверное, через несколько недель. Изредка он будет писать ей через «фирму», она тоже может писать ему, разумеется, через «фирму». Когда он рассказывал ей эту байку, о которой был предупрежден и Гарри, Элизабет неожиданно посмотрела ему прямо в глаза. Большую часть ее лица закрывал громадный гамбургер с салатом-латуком, огурцом и горчицей, но глаза ее Дэвид видел и безошибочно определил значение этого взгляда.

Этот долгий, недвусмысленный взгляд говорил: «Возьми меня».

Он совсем не был похож на взгляд Кейт Говард, когда однажды вечером он потерпел неудачу в своей квартире на Тайт-стрит. Разница между этим и тем взглядом была настолько… очевидна, что Дэвид даже задумался, как это его тогда угораздило так ошибиться относительно Кейт Говард. Нет. Элизабет с ее длинными и стройными ногами, блестящими волосами и глубоким утробным голосом ясно говорила глазами: «Ну давай, ублюдок. Я хочу тебя. Настолько ли ты развратный и аморальный тип, каким я тебя вижу?»

И, конечно же, Дэвид Арбатнот Джардин, кавалер ордена Святого Михаила и Святого Георгия III степени, был именно таким типом. Он нагнулся через стол, забрал из ее мокрых пальцев гамбургер, бросил на столик две банкноты по десять фунтов стерлингов, и вывел ее за руку из кафе «Хард рок», где музыкальный автомат надрывался голосом Мика Джаггера: «Ты можешь сделать это, если постараешься…»

Боль и страдания, которые Дэвид испытывал после того бесстыдного и безжалостного в своей страсти воскресенья, буквально убивали его. Он по всем статьям нарушил свои основные правила чести.

Боже мой, это просто невероятно…

А если они оба сделают вид, что ничего не произошло?.. Черт побери, мало ли что бывает. Может быть, они оба заслужили это мимолетное наслаждение.

Дэвид улыбнулся и направился к «бьюику».

— Успешно?.. — поинтересовался Консадайн, уверенный, что Дэвид говорил с Перси о возможной сделке, если Перси расскажет о каналах поставки марихуаны в Англию.

— Ты же знаешь этого негодяя, — ответил Джардин. — Конечно, он заговорит, но для начала хочет, чтобы его перевели в какую-то тюрьму в Северной Каролине. Желает учиться. Получить диплом юриста, представляешь себе?

— Батнер, — подсказал Консадайн. — Это тюрьма Батнер, у них договор с университетом Дьюка.

— Точно, — Дэвид кивнул, высокие, надежные ворота закрылись за ними, и «бьюик» направился в сторону шоссе. — Это то самое место.

А в это время в нескольких сотнях миль к северу Сэм Варгос вел «мустанг» без опознавательных полицейских знаков в интенсивном вечернем потоке транспорта, направляясь к многоквартирному дому на Бродвее недалеко от Линкольновского центра. Эдди Лукко сидел рядом с ним, рация в машине настроена на волну штаб-квартиры отдела по убийствам на Полис-плаза в Манхэттен-саут. Передавали, что в квартире проститутки обнаружен мертвый клиент в кандалах, используемых обычно для садомазохистских развлечений. Лукко слушал вполуха, как это обычно делают полицейские, и в этот момент сообщили, что у парня перерезано горло, а язык вытащен через разрез. Убит точно так же, как и подонок Бакьеро, работавший на картель в бюро путешествий в колумбийском квартале на территории 110-го полицейского участка.

— Пожалуй, надо включить мигалку, — предложил Варгос, демонстрируя чудеса вождения и пробиваясь сквозь плотный поток транспорта.

— Нет… как раз сейчас, Сэм, нам не стоит привлекать к себе внимания.

Варгос бросил взгляд на напарника. Не слишком часто Лукко так осторожничал.

Глаза Мэнни Шульмана были широко раскрыты, дешевая нейлоновая рубашка намокла от крови. Язык уродливо торчал из пореза шириной в девять дюймов, который, как позже определили патологоанатомы, рассек кадык надвое. Оказывается, у человека довольно длинный язык, когда он, будучи полностью вырезанным, лежит на груди трупа.

Вспышки фотоаппаратов освещали убогую, тесную комнатенку, отражаясь от безжизненных глаз Мэнни.

— Он совершил большую ошибку, забравшись сюда, — заметил исполняющий обязанности лейтенанта Эдди Лукко.

Он обошел труп, подвешенный в сложном и причудливом сооружении из цепей, кожаных ремней и подъемного шкива под потолком. Руки Мэнни схвачены наручниками за спиной, а лодыжки ног охватывали кандалы, соединенные с регулировочным блоком на полу. Не считая намокшей от крови рубашки и пары коричневых нейлоновых носок, на трупе больше не было никакой одежды.

— Вот и возбудился в последний раз, — сказал Варгос, кивая на восставшую плоть покойника.

— Такое бывает иногда в случаях насильственной смерти, — подал голос криминалист-фотограф, лицо которого побледнело и слегка пошло пятнами.

Лукко не помнил, чтобы раньше этот молодой парень работал самостоятельно. Должно быть, пошел на повышение. Боже, мы ведь все стареем.

— Да, конечно, — подтвердил Лукко.

Двое криминалистов обрабатывали помещение порошком для снятия отпечатков пальцев. Доктор Генри Грейс, патологоанатом, работавший на отдел по убийствам, вышел спиной из кладовки, держа в одной руке стеклянный диапозитив, а в другой хирургический пинцет. Он бросил взгляд на Лукко и слабо улыбнулся в знак приветствия. Эдди слышал, что теперь дневная норма доктора составляет полторы бутылки виски.

— Как дела, док?

— Лучше не бывает.

Грейс положил пинцет на стол из дерева и металла, похожий на средневековую дыбу для пыток, чем он в общем-то и являлся. С большой осторожностью он убрал диапозитив в пластиковый пакет для вещественных доказательств.

— Что ты там нашел? — Лукко кивнул на кладовку.

— Аниту Франкенгейм. Хозяйку квартиры. Покойную.

— Франкенштейн?[19] — с притворным ужасом переспросил Варгос.

— Это уж как тебе угодно.

— Как ее убили? — спросил Лукко, обходя комнату в поисках каких-нибудь обычных предметов, которые могли оставить убийцы.

— Пуля в голову. В левое ухо. Большая часть ее мозгов оказалась на стенке рядом с дверцей кладовки.

Лукко внезапно понял, что слышит великолепный блюз в исполнении Джона Ли Хукера. Он даже вспомнил его название «Крошка Ли». Эдди поискал взглядом источник звука и увидел аудиосистему «Айва». Она была запрограммирована на повторение этого блюза.

— Черт побери, как этот парень мог заплатить за то, чтобы его связали и мучали под такую хорошую музыку?.. — Эдди никогда не переставал удивляться людским причудам.

— Это я поставил пластинку, когда пришел, — пояснил доктор Грейс, убирая ото рта маленькую бутылку «Джек Дэниелз», обернутую коричневой бумагой. — Люблю работать под музыку.

Лукко почесал затылок, встретившись взглядом с усмехающимся Варгосом.

— Да, я знаю…

— А знаешь ли ты, Эд, как называется такой способ убийства? — спросил доктор, и Лукко подумал, что если он выпьет еще, то его придется тащить на руках до машины. — Они называют его колумбийским галстуком.

Лукко и Варгос переглянулись.

— Брось шутить.

— Предполагаю, что это дело рук кокаинового картеля.

Эдди Лукко еще раз оглядел эту камеру пыток, за час пребывания и истязания в которой мужчины платили около четырехсот долларов. Рехнулись они, что ли? Наверное, у этих ребят не было тещ.

Дверь с шумом распахнулась, и в комнату в сопровождении двух детективов из местного полицейского участка влетел плотный, лысеющий мужчина, удивительно похожий на киноартиста Дэнни де Вито. Это был сержант Милт Гейнор. Отдел по расследованию убийств.

— Что здесь, черт побери? Пошел поесть баранины на ребрышках, а когда вернулся в 14-й участок, там уже полно всяких вещественных доказательств. Это связано с твоим делом, Эдди? Хочешь, сам им занимайся. У меня убийство семьи из трех человек, один из них пятимесячный ребенок, из-за нескольких унций «крэка». Можешь забирать это дело, оно твое, парень.

Лукко улыбнулся.

— Обычный осмотр, Милт. Мы уже уходим. — И лейтенант Лукко в сопровождении напарника прошел мимо сержанта Гейнора и покинул место преступления.

Уже на улице он обратился к Варгосу:

— Сэм, нам обязательно надо иметь копии отчетов Милта о расследовании, займешься этим?

— Нет проблем.

Они забрались в свой неприметный зеленый «мустанг», а в это время колумбийцы, сидевшие в припаркованном на другой стороне улицы фургоне с раздвижными бортами, получили по телефону приказ не убивать Лукко. Старший из колумбийцев, работавший для прикрытия поваром ресторанчика в Куинзе, отсоединил магазин от своего бесшумного пистолета-пулемета «Инграм МАС-10», свинтил глушитель, завернул оружие в промасленную тряпку, сунул ее в брезентовую сумку и закурил колумбийскую сигарету «Мустанг». Прикрыв глаза, он лениво наблюдал за отъездом полицейских, которые и не подозревали, что находились на краю гибели. Колумбиец пожал плечами и завел двигатель. Ему еще предстояло в этот вечер приготовить в ресторанчике ужин на четырнадцать персон.

Северная часть Боготы считается более безопасным местом, чем центр, университетский квартал или живописный старый квартал Канделария. И проходящая здесь восточная часть проспекта Каракас, который пересекает весь город, считается значительно безопасней западной части. Но, конечно же, все относительно. Северная часть Боготы — приятный район с высокими, современными зданиями отличного дизайна и постройки. Если не считать постоянно снующих туда-сюда седанов с затемненными окнами, окруженные спереди и сзади джипами-вездеходами с вооруженными телохранителями, а по бокам обычно сопровождаемые людьми угрожающего вида с автоматами на плечах на мощных мотоциклах, на улицах здесь менее опасно и сравнительно меньше сурового вида полицейских и военных патрульных джипов с вооруженными пулеметами солдатами, если сравнивать с центром города.

Здесь расположен оживленный комплекс торговли и развлечений, как раз севернее района Чико, между Шоссе № 7 и Шоссе № 20. Называется он «Юнисентро», окружен жилыми домами, а позади его северо-западного угла находится отель, тщательно спроектированный и построенный таким образом, чтобы отражать историю архитектуры города (в большинстве своем, если не полностью, современная колумбийская архитектура отличается хорошим вкусом при соблюдении испанских традиций). Построен отель из терракотовых кирпичей в форме старинного испанского замка-крепости со внутренними двориками, арочными контрфорсами и защитными бойницами на верхних этажах. Во внутреннем дворике имеется фонтан и уютное кафе, в котором по утрам завтракают постояльцы. Есть также и бар, по совершенно непонятной причине украшенный в шотландских мотивах, на сосновых стенах его развешены фотографии шотландцев. Бар называется «Глазго».

А отель называется «Ла Фонтана». В бар «Глазго» ведет устланный ковром коридор, и, если не считать двери за стойкой бармена, это единственный вход и выход. Массивные, обтянутые кожей скамейки, выскобленные дубовые столы.

Прихлебывая холодное пиво «Кроненбург» и незаметно изучая обстановку в баре, Гарри Форд отметил для себя, что этот бар не лучшее место для людей, опасающихся за свою судьбу: имея единственный выход, бар представлял собой хорошую ловушку. Но в данный момент и вся Богота была не лучшим местом для людей, опасающихся за свою жизнь.

У стойки бара стоят три человека, они хорошо одеты и снисходительным тоном ведут разговор на испанском с перуанским акцентом. Гарри невольно подслушал, что двое из них проживают в отеле, а третий дипломат, торговый атташе посольства Перу. В углу, справа за столиком, расположенным возле входа, — что еще больше превращало бар в ловушку, ограничивая пространство входа и выхода, — устроился аристократического вида аргентинец вместе со своей стройной, уравновешенной, благовоспитанной женой и старшей дочерью. У этой супружеской пары было три дочери: восьми, двенадцати и шестнадцати лет. Гарри видел их утром в кафе во время завтрака — элегантная семья с безупречными манерами. Правда, может быть, младшие дочки чуточку шумноваты, но хорошее воспитание помогало им удерживать себя в рамках слегка натянутой атмосферы кафе, где на завтрак предоставляют богатейший выбор блюд: от мьюзли и ячменных лепешек до дынь, ананасов, салями, холодной ветчины, яичницы, вареных яиц, сосисок, мяса и окорока. Разнообразный выбор фруктовых соков и йогурта в высоких, запотевших графинах, в том числе и йогурт с персиками, который, похоже, здесь любимый напиток.

В кафе вышколенная прислуга, два помощника шеф-повара в белых халатах готовят горячие блюда. Клиенты все явно богатые, различных национальностей: японцы, корейцы, немцы и южноамериканцы со всего субконтинента. Не видно англичан, и ни одного американца, потому что под влиянием средств массовой информации у американцев сложилось плохое впечатление о колумбийцах, гринго думают, что их в любое время могут похитить или застрелить.

Отхлебнув пива, Гарри Форд улыбнулся про себя, ощутив, что он, герой специальных воздушно-десантных войск, а сейчас полностью подготовленный шпион МИ-6, думает примерно так же. Слегка напряжен и встревожен. Он тонко чувствовал атмосферу, что помогло ему выжить в клубах республиканцев в Лондондерри, в торговых скотных рядах в пригороде Дандолка в Ирландии, в Басре в Ираке, в долине Паншир в Афганистане. Гарри ощущал натянутую атмосферу в кафе отеля «Ла Фонтана» и был благодарен двум маленьким аргентинским девочкам, чьи игры в загадки, хихиканье, а иногда и взрывы смеха делали это кафе менее похожим на вход в преисподнюю.

Старшая дочь благовоспитанных родителей-аргентинцев сидела ровно, выпрямив спину, с элегантностью наездницы, а судя по позе, она вполне вероятно занималась конным спортом. В течение трех дней пребывания Гарри в отеле, она трижды улучала момент, когда внимание родителей было отвлечено чем-то другим, и, слегка приподняв головку, смотрела прямо в глаза Гарри Форду. Пристально смотрела секунду или две, потом отворачивалась, полностью игнорируя его, но на ее оливкового цвета худеньком лице с классическими чертами появлялась загадочная улыбка.

Девочка высокая, стройная, с тонкой талией и маленькой, начинавшей развиваться грудью. Если ее волосы распустить, то они спадают по плечам и доходят почти до талии. Она казалась самым прекрасным подростком, каких только доводилось встречать Гарри, и девушка понимала это.

Агент секретной службы хоть и молод (хотя по другим понятиям ему было, наверное, тысячу лет, в ходе боевых действий он убил уже около двадцати человек), но быстро сообразил, что девочке просто любопытно, может ли она заинтересовать взрослого мужчину.

И, понимая это, он всегда любезно, с легким интересом, смотрел на нее, улыбаясь при этом так, как, бывало, улыбался подружкам своей младшей сестренки, что означало «не беспокойся, я понимаю что ты просто шутишь».

Гарри расслабился и продолжил притворяться, что читает газету «Эспадор», в которой сообщались детали последних убийств в Медельине. Несколько человек застрелили из автоматов при выходе со стадиона после футбольного матча, а еще писали об убийстве в Боготе пятерых беспризорных детей, живших в городских канализационных трубах. Некоторые из этих детей рождались от таких же беспризорных девочек лет четырнадцати, жили и росли в этих трубах, клянчили милостыню, занимались воровством и проституцией. И вот пятерых из них застрелили. Газета намекала, что убили их полицейские под предводительством жестокого извращенца, капитана полиции, известного подобными деяниями. Иногда перед убийством жертвы грабили и насиловали.

Гарри Форд, естественно, ранее никогда не бывал в Колумбии. Это его первая рабочая поездка после подготовительного курса в отделе средств защиты международного банковского консорциума, который он проходил где-то в Юго-Восточной Азии. Об этом свидетельствовало его личное дело в отделе кадров и данные всех компьютеров — от авиакомпании «Америкэн Экспресс» до агентств по прокату автомобилей «хертц». Все его воздушные путешествия тщательно задокументированы, а его паспорт, подлинный паспорт Гарри Форда, прошел все аэропорты и предъявлялся всем гостиничным клеркам в соответствии с легендой. Легенда подтверждала любой, самый дотошный запрос с того момента, как капитан Гарри Форд, кавалер ордена «Военный крест», оставил службу в специальных воздушно-десантных войсках и работает в банковском консорциуме. И жалование его поступало в лондонский «Банк оф Скотленд» на улице Хеймаркет, платила его бухгалтерия консорциума, где действительно верили, что он существует и работает в Юго-Восточной Азии. Где-то в Юго-Восточной Азии. Иногда он даже присылал отчеты о том, что что-то продал. Этот мифический Гарри Форд.

Нет, человека, сидевшего в углу бара «Глазго» отеля «Ла Фонтана», звали не Гарри Форд, а сеньор Карлос Нельсон Аррижиада, чилиец по национальности, известный под именем Мигель Хосе Гуерра, разыскиваемый во Флориде, Нассау, Каракасе, Мадриде, Нью-Дели и Бангкоке органами по борьбе с наркотиками по поводу контрабанды марихуаны. Эта информация доступна только имеющим допуск к секретному банку данных международных правоохранительных организаций. Персонам типа Луиса Рестрепо, официального адвоката медельинского картеля.

В настоящий момент в задачу Гарри Форда входило просто появление в Боготе, битком набитой информаторами, полицейскими агентами, агентами картеля, агентами партизан, агентами Управления по борьбе с наркотиками, ЦРУ, британской секретной службы и прочими агентами, следившими за обстановкой и докладывавшими своим тайным хозяевам (и зачастую нескольким).

Ронни Шабодо и сотрудник секретной службы, известный Гарри просто, как Джек (на самом деле это был Билл Дженкинз), проводили с ним тренировки по обеспечению прикрытия в Испании, но теперь это уже не тренировка, а оперативная работа. Его ознакомили с легендой Карлоса Нельсона Аррижиада, но, даже после месяцев подготовки и постижения всех тонкостей шпионского ремесла, бывший офицер специальных войск не переставал восхищаться высочайшей степенью тщательной работы «фирмы», которая создала Карлоса как раз под него, под все его привычки и черты характера, словно костюм от портного с Савил-Роу, надев который, сразу чувствуешь себя уютно, будто всю жизнь носил его.

Гарри Форд знал все дни и ночи своей легенды, начиная со школьных дней. У Карлоса Нельсона было несколько родственников, но остались в живых только врач из Чили, владелец ранчо в Аргентине и психиатр в Цюрихе, да несколько старых тетушек и молодых кузенов, разбросанных по отдаленным уголкам Южной Америки. Есть у него еще и родственники, с которыми он никогда не встречался, в английском городе Девон, которые вели свой род от некоего Себастьяна Нельсона, обосновавшегося в Чили в начале XIX века, владельца обширных плантаций в Чили, положивших начало благосостоянию семьи Аррижиада.

Много из этого соответствовало собственной биографии Гарри Форда, но его южноамериканское прошлое было перенесено из Аргентины в Чили, потому что у «фирмы» налажены прекрасные отношения с чилийской разведкой, которая потихоньку уже внесла все необходимые данные на мифического Карлоса Нельсона в компьютеры соответствующих ведомств. Теперь он известен чилийской полиции по борьбе с наркотиками и таможне, которые устроили в портах и аэропортах настоящую облаву на торговца марихуаной, благо, в досье у них имелись фотографии Гарри, сделанные тайком, когда он усталый возвращался на «пасеку» в самые первые дни тренировки. На фотографии у него трехдневная щетина и выглядит он довольно непрезентабельно.

Сейчас его задача заключается в том, чтобы просто осесть в Боготе. Тайная полиция Боготы не знает о его присутствии, но очень скоро она разошлет запросы в дружеские международные правоохранительные организации и службы безопасности, а тогда выяснится, что Карлос Нельсон — мелкий (по колумбийским меркам), но преуспевающий торговец марихуаной, который одно время был связан с крупнейшим торговцем марихуаной Спенсером Перси, отбывающим в настоящее время двадцатипятилетний срок в американской исправительной тюрьме.

Гарри слегка улыбнулся, заметив, как прекрасная девочка-аргентинка наклонила головку и бросила взгляд в его сторону.

Он мог только гадать, какое в дальнейшем задание приготовили ему новые хозяева из «фирмы». Но Гарри понятия не имел, что в это время «Багаж» тоже тихонько сидит в Барранкилье в ожидании задания, и у него тоже надежная легенда.

И уж тем более он не знал, что на данный момент Дэвид Джардин еще не решил окончательно, кто из них будет рисковать жизнью, обращая на себя внимание Пабло Энвигадо и внедряясь в картель.

Значит, информацию колумбийцам передавал Мэнни Шульман. Эдди Лукко покачал головой, листая толстые подшивки распечаток всех исходящих документов от отдела разведки департамента полиции Нью-Йорка другим американским и зарубежным департаментам полиции. Он использовал все свои связи в ходе этого чертового расследования. Казалось, прошла целая сотня лет с того момента, как он сбежал по ступенькам в женский туалет на Центральном вокзале, вытер с лица девушки следы рвоты и, хотя застывшие конечности явно говорили о том, что она мертва, все же попытался вернуть к жизни, заполнив ее холодные легкие своим горячим дыханием.

Сиобан… девушка с ирландским именем, она уехала из Рима со своим смазливым другом, ныне покойным Рикардо Сантосом Кастанедой. Брошенное дитя с прекрасными волосами, отравленное грязным «крэком».

Лукко не сомневался, что она вышла из отеля «Хэмптон Хауз» и направилась к Симбе Патрису, околачивавшемуся невдалеке от того места, где Лукко подстрелил брата Симбы Малыша Пи, и умолила его дать ей несколько порций «крэка». А Симба есть Симба, он потребовал расплаты натурой.

Как он сказал тогда, в ресторанчике «Морта да Паста»? Он стоял возле стойки бара, а бармен Тони записывал их разговор. «Послушай, парень, я ничего ей не продавал…»

Да, он не продавал. Продала она, Сиобан, неопознанный труп номер 0801 в морге больницы Бельвью, она продала себя в обмен на «крэк», который, по ее представлению, должен был открыть ей новый мир.

Что ж, он и вправду открыл его.

Эдди Лукко был опытным детективом, поэтому не особо удивился, прочитав копию компьютерной распечатки, в которой содержалась серия обычных запросов из департамента связи колумбийской национальной полиции. Среди них были и три запроса в отдел компьютерного опознания фотографий, то есть к Мэнни и Джейку. Запрос состоял из фотографии девушки и обычных вопросов: не попадала ли в больницу, не арестовывалась ли и тому подобное. Так что это был вполне обычный, невинный с виду запрос, если не знать, что он поступил от кокаинового картеля.

Мэнни отправил по факсу в отдел поиска без вести пропавших фотографию мертвой девушки. Какой-то заботливый фотограф перед съемкой вымыл лицо девушки и аккуратно причесал волосы. Лукко подумал, не тот ли это самый парень, который фотографировал подвешенный труп Мэнни с перерезанным горлом, в мокрой от крови рубашке, с цепями и наручниками на руках и ногах.

Вот этот факс и решил судьбу Рикардо, Малыша Пи, Поросенка Малруни, почти десятка полицейских, а на руках у исполняющего обязанности лейтенанта отдела по убийствам Эдди Лукко оказалось крупнейшее в его жизни дело, но вместе с тем и самое беспокойное, представляющее серьезную опасность для жизни.

Сиобан, Сиобан… Да кто же ты такая, черт побери? Уже не в первый раз Лукко поймал себя на мысли, что ему хочется поехать в морг больницы Бельвью и постоять там над замерзшим, сине-серым трупом девушки, которая хотела вкусить запретной жизни.

Эдди покинул отдел разведки департамента полиции, пожелал спокойной ночи Сэму, которому предстояло отогнать «мустанг» в 14-й полицейский участок и вернуться домой на собственной машине.

Эдди Лукко брел среди спешащей по делам вечерней толпы, шум и гудки транспорта заставили его почувствовать облегчение от того, что он не за рулем. Газетные стенды пестрели сообщениями о последних перестрелках и убийствах в городе. Он был почти уверен, что это работа единственного оставшегося в живых из братьев Патрис — Абдуллы, который мстит убийцам своих братьев одним единственным известным ему способом. Лукко пожал плечами и подумал, что шанс Абдуллы Патриса добраться до настоящих виновников смерти его братьев отнюдь не больше шанса самому остаться в живых до конца месяца. А другими словами, просто равен нулю.

Только дойдя до Западной 43-й улицы и направившись на север по Шестой авеню, Лукко точно убедился, что за ним следят семь или восемь человек. Все одеты по-разному: двое, как рабочие, трое, как бизнесмены, остальные, как бродяги. Когда он остановился на перекрестке, пережидая сигнал светофора, у тротуара затормозил синий «кадиллак» и Лукко почувствовал, как в ребра уперлись два ствола. Один из «бизнесменов» распахнул заднюю дверцу «кадиллака» и замер возле нее. Эдди не знал, что это был Бобби Сонсон.

— Успокойся, Эдди, — сказал Сонсон. — Я отвезу тебя к человеку, у которого есть кое-какая информация. Только не хватайся за пушку. Мы не собираемся дырявить тебя.

«Бизнесмен» говорил с колумбийским акцентом.

Лукко почувствовал, как замирает сердце, потом оно снова забилось, но уже не так ровно, как секунду назад. Он осторожно оглянулся, чутье бывшего морского пехотинца подсказало ему, что сейчас не время строить из себя героя.

Он пожал плечами и забрался в машину.

Там уже сидел Мурильо. В «кадиллак» втиснулись еще двое колумбийцев, и машина рванула с места.

Мурильо кивнул Лукко без всякой враждебности, как профессионал профессионалу, сунул руку под пиджак полицейского и вытащил короткоствольный револьвер «смит-вессон». Откинув барабан, он вытряхнул на ладонь шесть пуль с медными наконечниками, после чего вернул револьвер владельцу. Лукко сунул его назад в плечевую кобуру.

Спустя двадцать минут детектива из отдела по расследованию убийств ввели в теплую и уютную комнату роскошного дома, расположенного на Мэдисон-сквер. На стенах комнаты висели выполненные маслом картины, стояла дорогая кожаная мебель, лежали восточные ковры, полностью заглушавшие шаги обитателей квартиры.

В комнату вошел холеный мужчина среднего роста. Широкие плечи, волосы чуть длиннее, чем модно носить в Нью-Йорке, безукоризненный темно-серый костюм итальянского покроя и, конечно же, мягкие кожаные туфли. Плоский золотой браслет для часов стоил, пожалуй, столько же, сколько система жизнеобеспечения в дорогой больнице.

— Лейтенант Лукко. Меня зовут Луис Рестрепо Осорио. — Говоривший не протянул руку и не стал рассыпаться в глупых любезностях. — Я здесь для того, чтобы сделать вам предложение от имени моих хозяев.

Лукко мог не спрашивать, кто были эти хозяева.

— Ну так давай свое гребаное предложение, у меня сегодня был трудный день.

У Нэнси Лукко выдался удачный день в суде. Она защищала молодого брокера, обвиняемого в махинациях. С первого же дня судебного заседания стало ясно, что его подвели под монастырь старшие партнеры уважаемой уолл-стритской фирмы «Льюис, Джаспер и Ходжез». Ее перекрестный допрос старого Ходжеза — президента привилегированного манхэттенского яхт-клуба — привел в смущение этого миллионера, столпа общества.

Это не прошло незамеченным, и судья Альмеда, чья фотография до сих пор висела на стене в баре, где он в свое время играл на пианино, одновременно обучаясь в колледже, даже незаметно подмигнул ей. Этим самым он дал понять, что вовсе не возражает против выбранной Нэнси линии защиты, которая встретила протест и возражения со стороны обвинения.

Ей очень хотелось, чтобы в этот момент в суде присутствовал Эдди Лукко, пусть бы он послушал, посмотрел, как она прекрасно работает. А если бы она заранее знала, что судьей будет Альмеда, то позвонила бы в 14-й полицейский участок и пригласила мужа посмотреть на своего кумира. Но он так занят расследованием кровавой бойни в больнице Бельвью, что они лишь мельком виделись за последние несколько дней. Нэнси продолжали охранять два детектива, приставленные к ней департаментом полиции Нью-Йорка, они присутствовали и на заседании суда. До вчерашнего вечера Эдди не звонил на квартиру к сестре Сэма Варгоса, и Нэнси тревожилась за него. Голос у него был нормальный, может быть, чуть усталый… и задумчивый. Как она будет рада, когда завершится это расследование.

И вдруг, к своему радостному удивлению, она увидела в дверях зала заседания высокую, плотную фигуру мужа, он прошел мимо полицейского и сел в заднем ряду. Эдди поймал ее улыбку и кивнул в сторону Альмеды, словно хотел сказать: «Вот это да…». Или «потрясающе!» Это выражение они услышали во время просмотра по телевизору черно-белого кинофильма с участием английских актеров. Дадли Мур или кто-то там еще произнес с лондонским акцентом: «Это потрясающе!», и Лукко выражение понравилось, он посчитал его самой забавной фразой, которую когда-либо слышал. Все-таки у него неважно с чувством юмора. И с тех пор он иногда щеголял этим выражением, на что Нэнси всегда восклицала: «Боже мой, Лукко!»

Рядом со зданием суда находился неплохой китайский ресторанчик, и Нэнси настояла, чтобы они зашли туда перекусить. Она испытывала подъем от удачного продвижения дела.

— Что ты об этом думаешь, Эдди? Похоже, судья настроен…

Нэнси не обращала внимания на двух детективов, пристроившихся за столиком рядом с дверью.

— Здравствуйте, миссис Лукко…

Худенький, очень старый официант-китаец улыбался лучезарной детской улыбкой. Он услужливо протянул им меню.

— Здравствуй, Фредди. Принеси нам две порции цыпленка с лапшой, отдельно каштаны и две кока-колы, хорошо?

— Будет исполнено.

И тщедушный официант-китаец Фредди удалился.

— Цыпленок с лапшой, — пробурчал Лукко. — И кока-кола. А не мог я сам заказать?

— Не будь ребенком, Эдди. А реакция судьи Альмеды, это хороший знак, да?

Исполняющий обязанности лейтенанта Эдди Лукко бросил взгляд на двух детективов из отдела охраны. Они слишком заняты меню, чтобы прислушиваться к разговору, да и в ресторанчике довольно шумно.

Существует хорошо известный феномен: когда люди слишком близки, они становятся телепатами, как многие животные. Так это или нет, но, когда Эдди нежно взял Нэнси за руку, она сразу встревоженно посмотрела на него.

— Что случилось?

Ее глаза внимательно изучали его лицо. Последние несколько недель оказались тяжелыми, и Нэнси Лукко, чтобы сохранять спокойствие, постаралась выбросить из головы колумбийцев. Насколько это было возможно, живя в чужой квартире под вооруженной охраной. Так что когда она спросила, что случилось, то имела в виду, насколько плохо обстоят дела.

Лукко ласково погладил жену по руке, он всегда делал так, когда ему требовалось душевное спокойствие, а в нем иногда нуждались даже детективы департамента полиции с суровыми лицами.

— Ты знаешь, — тихонько начал он, — в подобных делах полицейским иногда делают предложения…

Нэнси оглянулась вокруг, потом внимательно посмотрела на лицо мужа. Чувствовалось, что ему тяжело.

— Взятка?

— Послушай, дорогая, не совсем так.

— Но ведь нет такого… предложения, на которое ты согласился бы, Лукко.

— Конечно, но тут дело очень серьезное. Я сказал, что подумаю.

— Ты?..

— Успокойся, Нэнси, ты ведь знаешь меня, да?

— Ты просто решил потянуть время.

— Вот именно.

— Потому что хочешь… арестовать их? Перехитрить?

— Ты шутишь. Да они из меня салат сделают вместе с моими хитростями.

— Эдди, ты должен сообщить об этом, ты же знаешь, что должен сообщить.

— Не могу, ты просто не представляешь, где у них нет глаз и ушей.

Нэнси никогда раньше не видела мужа таким встревоженным.

— А сколько они предложили? — поинтересовалась она.

Лукко сказал сколько. Даже детективы из охраны подняли головы, когда она воскликнула:

— Боже мой…

Лукко успокаивающе поднял руку и с улыбкой кивнул детективам. Они кивнули в ответ и вернулись к изучению меню, и как раз в этот момент официант принес им китайского пива.

— А как насчет Министерства внутренних дел?

Нэнси начала понимать, что так хорошо начавшийся день испорчен. Но ведь Лукко уже не в первый раз предлагали взятку, и, хотя он колеблется, дело здесь вовсе не в сумме. Для Лукко сумма не имеет значения. Значит, дело здесь в чем-то другом.

Она взяла его за руку.

— Ладно, что еще?..

Лукко почесал затылок. К столику подошел официант-китаец Фредди с двумя стаканами кока-колы, покрытыми снаружи инеем.

— Цыпленок сейчас будет, — пообещал Фредди и заскользил между столиками.

Нэнси не отрывала взгляд от мужа, он подождал, пока отойдет Фредди, снова почесал затылок, осторожно оглядел присутствующих в ресторанчике, наклонился вперед и тихо сказал:

— У меня двадцать четыре часа на размышление. В течение этого времени мы оба в безопасности, но, если я откажусь или вообще не свяжусь с ними, они убьют тебя.

Нэнси инстинктивно схватилась руками за горло и нервно потянула золотую цепочку с висевшей на ней маленькой серебряной звездой Давида. Это был подарок Лукко, он сделал его, когда она сказала ему, что добропорядочным католикам не разрешается жениться на еврейских девушках.

— Иди в Министерство внутренних дел.

Он покачал головой.

— А если в ФБР?

Лукко прищурился.

— Ладно, забудь о моих словах. — Они сидели молча, Нэнси отхлебнула холодной кока-колы. — Серьезная опасность.

— Жизнь или смерть, третьего не дано. Смертельная опасность.

— Лукко, не вздумай принять их предложение.

— Должен сказать тебе, дорогая, что видел, как ты сегодня строила глазки Альмеде…

— Я не строила ему глазки, милый, я всерьез вела защиту своего подопечного.

— Я горжусь тобой. Теперь в твоей конторе обязаны сделать тебя партнером, ты выиграешь этот процесс и они никуда не денутся.

Иногда он смотрел на нее с такой любовью, что ей даже становилось немножко стыдно. Не потому, что она любила его меньше, а потому, что ее самой заветной мечте подарить ему ребенка не суждено сбыться. А Лукко был бы отличным отцом для нью-йоркского ребенка, рожденного от польской еврейки и итальянского католика.

Нэнси взяла его большую руку, медленно прижала ее к своей щеке, потом поднесла к губам и поцеловала в ладонь. Когда она вновь посмотрела на него, в глазах ее стояли слезы. Лукко кивнул, он, словно животное, точно знал, о чем она сейчас думает.

— Пошли они к черту, Эдди. Я верю, ты поступишь правильно. И… пошли они к черту.

Две слезинки катились по ее левой щеке, Нэнси заморгала, но, как профессионал, моментально взяла себя в руки. Эдди нежно погладил жену по лицу, потом, не отрывая от нее глаз, убрал руку. Он улыбнулся, но появившиеся в его глазах злые искорки не сулили врагам ничего хорошего.

— Конечно, мне просто надо было услышать это от тебя. Да в гробу я их видел. А теперь возвращайся в зал суда и разбей в пух и прах окружного прокурора. Я хочу быть женатым на партнерше адвокатской фирмы, тогда уж нам точно придется переехать в Ист-Сайд…

Он бросил взгляд на детективов, которые, наверное, думали, что же, черт побери, такое происходит между супругами Лукко, но оба полицейских были заняты поглощением пищи.

Увидев эту картину, Лукко разозлился.

— Почему это их обслужили раньше нас?

— Может быть, они сказали, что из полиции? — предположила Нэнси.

— Надо проследить, уплатят ли они по счету. Терпеть не могу полицейских, пользующихся служебным положением.

Нэнси испуганно посмотрела на мужа, от страха у нее даже похолодели ладони, но к своему удивлению, она ликовала в душе. Лукко часто рассказывал ей о своем первом напарнике, ворчливом ветеране сорока лет, который погиб, пытаясь спасти самоубийцу, прыгнувшую с моста (она осталась жива, зацепившись при падении за какие-то ветки). Напарник объяснял Лукко разницу между пустяковой, серьезной и непосредственной опасностью. Непосредственная опасность — это смертельная опасность, к которой по его словам… привыкаешь. И тот, кто не жил на грани жизни и смерти, никогда не поймет, что значит привыкнуть к смертельной опасности.

Теперь Нэнси понимала, что́ он имел в виду: внезапно серьезная угроза со стороны картеля превратилась в смертельную опасность.

— Скажи мне еще раз, сколько?.. — тихонько попросила она.

Лукко наклонился ближе и прошептал:

— Четыре миллиона.

— Боже мой! — снова воскликнула Нэнси, но на этот раз тихо. — Но, надеюсь, пока мы в безопасности, а когда истекает срок?

— В полночь.

К столику подошел Фредди с цыплятами.

— Ты что так долго, приятель? — спросил Лукко в типичной нью-йоркской манере, и, пока маленький китаец расставлял тарелки и бормотал что-то насчет кухни, он не отрывал взгляда от жены.

— Жизнь на грани, да? — задал он вопрос, продолжая смотреть в глаза Нэнси.

— Надо держать листки с заказами отдельно, — заявил Фредди, — тогда и путаницы не будет.

— Вот именно, — согласился Лукко, ослабляя галстук. А Нэнси покачала головой и улыбнулась.