Филипп IV Красивый. 1285–1314

I. Климент V

Папа Бенедикт XI умер от несварения свежего инжира, что было как нельзя кстати для Ногаре, чье осуждение он собирался вынести за нападение в Ананьи. Ногаре, не добившись посмертного осуждения Бонифация VIII, вернулся во Францию; он испытал одновременно облегчение и разочарование и был полон решимости доказать свою невиновность, добившись от нового папы осуждения памяти Бонифация VIII, которого он считал еретиком, узурпатором и преступником. Решимость, которую он приложил к этому, была соразмерна его беспокойству; отпущение грехов, которое он получил, не совсем успокоило его. В глазах потомков он останется человеком из Ананьи.

Конклав собрался в Перудже 18 июля 1304 года. В него входили девятнадцать кардиналов: пятнадцать итальянцев, два француза, один испанец и один англичанин. Он продолжался более одиннадцати месяцев, так что к моменту голосования осталось только пятнадцать членов, хотя заключение и режим были необычайно смягчены. Французская партия, возглавляемая Наполеоном Орсини[275] и Колоннами, могла рассчитывать только на шесть голосов. В бонифацианской партии доминировал Маттео Орсини[276]; она защищала политику Бонифация VIII и противилась созыву Собора, которого так яростно требовал Ногаре, выступая от имени короля Франции. Поэтому изначально было мало шансов, что новый понтифик будет благосклонен к Филиппу Красивому. Если предположить, что Собор объявит избрание Бонифация VIII незаконным, то все его решения пришлось бы отменить, включая назначение нескольких кардиналов. Однако бонифацианцы, хотя и составляли большинство, не смогли достичь согласия. Возникло соперничество, которые умело поддерживал Наполеон Орсини, чьи услуги "субсидировал" Филипп Красивый. И снова, в результате личных амбиций, давней ненависти, хотя и замаскированной под братскую дружбу, и неуступчивости Маттео Орсини, конклав оказался неспособен сделать выбор. Жители Перуджи начали возмущаться. Наполеон Орсини предложил, чтобы каждая фракция выбрала кандидата от противоположной фракции и чтобы голосование проводилось по этим двум именам. Маттео Орсини отклонил это предложение. Прошли месяцы. Священная коллегия консультировалась с королем Карлом II Неаполитанским, который оказал такие большие услуги во время избрания Целестина V, но безрезультатно! Другими словами, кардиналы больше не знали, за каким святым следовать! Несколько из них заболели и были вынуждены покинуть конклав. Среди них был и Маттео Орсини, что значительно облегчило маневры его соперника. Переговоры велись с тонкостью и терпением, характерными для сановников Церкви. Были даны взаимные заверения на будущее. Не было недостатка в контактах с внешним миром. Были взвешены все "за" и "против" также как раздаваемые кандидатами обещания. Изворотливый Наполеон Орсини формально примирил Колонна и Каэтани (родителей Бонифация). Они были "непримиримыми" врагами, но не теряли из виду свои интересы. Наполеон Орсини предложил, чтобы новый Папа был выбран из числа членов Священной Коллегии, тем самым прекратив соперничество. Первые восемь имен были последовательно отвергнуты. Орсини не спешил; он знал, что такое нервное истощение. Он также знал, да и сам желал, чтобы избранный человек был нейтральным. Он предложил три имени, два из которых были сразу же отвергнуты. Третьим был Бертран де Го, архиепископ Бордо, принадлежавший королю Англии, хотя сам он был французом. Но Наполеон Орсини также знал, что эта кандидатура была приемлема для Филиппа Красивого. Бертран де Го получил десять голосов. Остальные пять голосов присоединились к большинству из оппортунизма. Эти выборы состоялись 5 июня 1305 года. Наполеон Орсини смог написать королю Франции: "Я отказался от своего дома, чтобы иметь французского папу, потому что я хотел преимущества короля и королевства…".

Виллани рассказывает, что избрание Бертрана де Го стало возможным только благодаря вмешательству Филиппа Красивого. Он утверждает, что Бертран заручился поддержкой короля во время почти тайной встречи в аббатстве в Сен-Жан-д'Анжели и что ему пришлось пообещать "шесть помилований", чтобы выиграть дело, включая осуждение тамплиеров. К сожалению, изучение дат, приведенных Виллани, доказывает неточность его рассказа. Однако есть все основания полагать, что Филипп Красивый тайно связался с архиепископом Бордо и получил от него определенные обязательства. Точно так же и Наполеон Орсини мог положиться на точные и обнадеживающие обещания того же Бертрана. Не было никакого сравнения между его избранием и "возвышением" Пьетро дель Морроне. Бертран де Го был не бедным отшельником, потерявшимся в своих мистических грезах и не знающим мира, а образованным прелатом, хорошо разбирающимся в политике. Кардиналы конклава действовали не наобум и не в угоду Наполеону Орсини. Однако будущее не совсем оправдало их ожидания…

Бертран был гасконцем, родился в Вилландро, был третьим сыном Беру де Го, сеньора де Вилландро, Грайана, Лиёрана и Узесте. Семья имела некоторое местное значение и пользовалась скромным доходом. Но у Беро де Го была большая семья: четыре мальчика и семь девочек. Два старших сына унаследуют отцовские сеньории; что касается остальных, то у них не было другого выбора, кроме как принять церковное служение. Такой выбор сделал и сделал Бертран. Первое образование он получил в доме ордена Грандмонта[277], затем изучал каноническое и гражданское право в Орлеанской школе и в Кельнском университете. Почему гражданское право для будущего священнослужителя? Потому что молодой Бертран, с его гасконским умом и проницательностью, быстро понял, что широкие познания в области права открывают широкие перспективы. Его дядя был епископом Ажена, а один из его братьев — архиепископом Лиона. Бертран начал свою карьеру в церкви в Бордо. В возрасте двадцати одного года он стал каноником в Ажене. Затем он получил канонический сан в Туре. Затем он поступил на службу к Эдуарду I Английскому, который аккредитовал его в Парижском парламенте. Преданно служа интересам своего хозяина, он получил благодеяние от Филиппа Красивого. Несомненно, с этого момента его искусство вести переговоры между двумя сторонами, не изменяя их доверию, было отмечено. Но Бертран де Го по-прежнему оставался лишь второстепенным персонажем. Его судьба изменилась, когда он стал генеральным викарием архиепископа Лионского, своего брата. Целестин V назначил последнего кардиналом-епископом Альбано и выбрал Бертрана своим капелланом. Затем на него была возложена дипломатическая миссия в Англию. Он сопровождал своего брата, посланного Бонифацием VIII на переговоры о мире между Францией и Англией. Бонифаций вознаградил его за заслуги, назначив епископом Комменжа. Четыре года спустя, в 1299 году, он дал ему архиепископство Бордо. Из-за франко-английского конфликта ситуация там была не очень напряженной. Чтобы выжить, новому архиепископу пришлось обратиться за помощью в аббатство. Это не помешало ему претендовать на примат Аквитании, принадлежавший архиепископу Буржа, которым в то время был Эджидио Колонна, бывший воспитатель Филиппа Красивого. Бертран присвоил себе титул примаса, после чего Эджидио Колонна счел нужным отлучить его от церкви. Отношения между Филиппом Красивым и Бертраном были хорошими. Когда Филипп вернул Гиень Эдуарду I, король был осторожен, чтобы не оттолкнуть Бертрана. Конфликт с Бонифацием VIII обострился. Это поставило архиепископа Бордо в такое же щекотливое положение, как и других прелатов. Стал бы он противостоять требованиям французского короля? Это означало бы подвергнуть себя серьезным санкциям. Уступит ли он королю? Это было бы нарушением его долга послушания и проявлением неблагодарности. Бертран не был человеком крутых решений и прежде всего оставался юристом, то есть умел дать себе поблажку, опираясь на целый арсенал текстов. Он ответил на призыв Бонифация и был одним из тех, кто отправился в Рим, несмотря на защиту Филиппа Красивого. Но он привел такие веские причины, что король не стал его преследовать. Бонифаций хотел судить короля Франции. Бертран де Го, не мешая ему, действовал в пользу умиротворения конфликта. Бонифацианцы не могли винить его, поскольку он ослушался запрета короля. Не мог этого сделать и король, поскольку архиепископ в конце концов послужил ему, правда, открыто не став на его сторону. Нейтралитет Бертрана был для него лишь способом выйти из игры; в глазах конклава он имел репутацию беспристрастного человека, и в конечном итоге это вполне объясняет голосование 5 июня 1305 года.

Бертран де Го находился с пастырским визитом в Лузиньяне, когда получил письмо от кардиналов, в котором сообщалось о его возведении на престол Святого Петра. Письмо было не слишком обнадеживающим, поскольку, хотя в нем его поздравляли обычным образом и обещали послушание, ситуация в Италии описывалась в драматических выражениях: несомненно, с целью ускорить прибытие нового Папы в Вечный город. Во время поездки через Сентонж — говорят, что это было в Виллебуа-Лавалетте — он встретил сенешаля Гаскони, который приехал, чтобы выразить ему свои пожелания и преподнести подарки от имени короля Англии. Небольшой кортеж архиепископа рос от одного города к другому. Когда он въезжал в Бордо, кортеж был почти достоин понтифика, но в основном он состоял из нищих! Бордо торжественно встретил его 23 июля 1305 года; прелаты, бароны и мещане вышли ему навстречу, чтобы почтить его. Посольство французского короля прибыло 25 июля; Людовик д'Эврё, архиепископ Нарбонны, герцог Бургундский, граф Дрё и несколько королевских советников, включая Беллеперша[278] и Камбри, составили посольство. Бертран де Го проявил скромность; он не хотел принимать никакого другого титула, кроме архиепископа, поскольку не получил указ о своем избрании. Когда он наконец получил его из рук нескольких кардиналов, специально прибывших из Италии, чтобы передать его ему, он провозгласил свое согласие в соборе, в присутствии августейшего собрания. Он заявил, что примет имя Климента, поскольку французский папа уже назывался этим именем и был другом Людовика Святого. Начался понтификат Климента V! Первым делом новый понтифик стал раздавать пособия своим родственникам и друзьям, стая которых уже тянулась за новым Папой. Затем он выбрал город Вьен для коронации и пригласить туда прелатов и государей: Вьен тогда входил в состав империи. Этот выбор не понравился Филиппу Красивому, он воспринял его как акт независимости; поэтому он счел необходимым с самого начала навязать Клименту V свою волю; кроме того, у него были различные просьбы. Были проведены секретные переговоры с Пьером де Латилем и Карлом Валуа. Весьма вероятно, что посмертный суд над Бонифацием VIII, который был разменной монетой в руках Филиппа Красивого, обсуждался снова, но Климент V еще не знал об этом. Тем не менее, в конце этой встречи Папа объявил, что его коронация будет проходить уже не в Вьене, а в Лионе. Это была первая уступка с его стороны. Правда, Лион также был имперским городом, но в то время Филипп Красивый уже владел замком и пригородом Сен-Жюст; поэтому он был там наполовину дома, прежде чем захватить его целиком при обстоятельствах, описанных выше. Кроме того, коронация Климента V в этом городе задержала его отъезд в Италию.

Климент V прибыл в Лион 1 ноября. Его ждали кардиналы из Италии (двое умерли по дороге). А также Филипп Красивый с Карлом Валуа, графом д'Эврё, герцогом Бретани и блестящей свитой. Эдуард Английский отсутствовал, но он прислал роскошные подарки и был представлен послами. Церемония состоялась 15 ноября не в соборе — деталь существенная — а в церкви Сен-Жюст, которая была включена в королевский домен. Именно Наполеон Орсини возложил тиару на голову Климента, будучи деканом Священной коллегии. Затем большая процессия направилась к центру города под всеобщие овации. Климент V ехал на белом иноходце, а герцог Бретани и Карл Валуа держали конские уздечки по обе стороны. Один из пажей нес роскошный пурпурный штандарт, прибитый к древку копья. Внезапно стена на которой скопилось множество зрителей рухнула под их тяжестью. Папа был сбит с лошади, но отделался царапинами; однако великолепная тиара лишилась одного из своих самых красивых камней. Двенадцать человек были ранены, в том числе Карл Валуа и герцог Бретани. Этот серьезный инцидент сильно повлиял на Климента V, который был впечатлительным, со слабым здоровьем и, возможно, несколько суеверным. Перспективы его правления были не очень хорошими. По словам Жоффруа Парижского, мнение французов не было к нему благосклонно:

Филипп Красивый не был сентиментальным и не любил тратить время впустую. Климент V был слишком мудр, чтобы поверить, что король Франции остановился в Лионе, чтобы оказать ему честь. Поэтому переговоры возобновились. Суд над Бонифацием VIII и орден тамплиеров обсуждались снова, без излишнего акцента. Климент V был проницательным лисом, специалистом по уловкам и тихим инсинуациям; Филипп Красивый был грозным диалектиком, когда осуществлял свои замыслы. Они договорились о главном, потому что в конечном итоге король и Папа все таки были единомышленниками. Климент V назначил целую группу кардиналов, некоторые были выбраны им самим, другие предложены Филиппом Красивым. Теперь Священный коллегия насчитывал двадцать восемь членов. Будучи уверенным в значительном французском большинстве, Климент V мог принимать решения по своему усмотрению. Он осыпал Филиппа Красивого милостями: общее разрешение на брак королевских детей (что было настоящим картбланшем), decima на три года для финансирования Фландрской кампании, назначение нескольких епископов, чьи должности были вакантны, отмена булл, изданных Бонифацием VIII, которые Бенедикт XI не успел отменить. Но, прежде всего, Филипп Красивый добился от Климента V обещания проживать во Франции — второй уступке Папы королю, гораздо более весомой по своим последствиям, чем коронация в Лионе. Ногаре хотел большего: выступить в свою защиту, но Папа отказался принять его, а король, посчитав, что он попросил достаточно, не стал вмешиваться.

Климент V думал, что ему удалось легко вырваться из лап короля. Он думал, что время все уладит и больше не будет разговоров о тамплиерах или Бонифации VIII. Но он не знал, что Филипп Красивый был столь же упрям, сколь и терпелив.

Папа почти вынужденно покинул Лион. Гасконцы из его свиты провоцировали драки; они вели себя так, как будто находились в завоеванной стране. Один из его племянников, бесстрашный охотник за девушками, был убит во время ночной эскапады. Филиппу Красивому пришлось восстанавливать порядок. По пути из Бордо в Лион Климент V использовал свое право на ночлег, чтобы сократить расходы: он останавливался в епископствах и богатых аббатствах, которые были обязаны размещать и кормить его и его эскорт. Чтобы вернуться в Бордо, где он решил провести пасхальные каникулы, он сделал то же самое, но по другому маршруту. Он воспользовался этим, чтобы удовлетворить свою старую обиду на Эджидио Колонна; его пребывание в Бурже было настолько дорогостоящим, что бедный архиепископ понес большие убытки. Монастыри и церкви стонали после его отъезда; королевские чиновники передавали свои жалобы, на которые Филипп Красивый старался не реагировать. Он договорился с Климентом о встрече, которая должна была состояться в 1306 году. Но Папа сказал, что он болен; возможно, он действительно был болен. В ноябре 1306 года Филипп Красивый снова призвал его к себе; он предложил провести встречу в Туре. Утверждая, что он очень слаб, папа ответил, что с радостью отправится в Тулузу 1 мая (1307). Король заявил, что не может поехать в Тулузу в этот день. Климент V не спешил с ответом; он хотел выиграть время, так как очень опасался этой встречи, не зная, о чем Филипп будет его просить. 9 февраля 1307 года он написал королю, что, по совету его врачей, воздух в Туре не подходит для его здоровья; он предложил Пуатье. Филипп согласился. Встреча, назначенная на начало апреля, состоялось только 18 числа. Толпа собравшаяся в Пуатье была многочисленной; пребывание Папы стало событием. Кроме Филиппа Красивого и его советников, присутствовали Карл II Неаполитанский (который был в долгу перед Святым Престолом), граф Фландрии (который хотел пересмотра Атисского договора), посланники короля Англии, молодой король Людовик Наваррский, Карл Валуа. В свите Филиппа Красивого были вездесущий Ногаре и его верный помощник Гийом де Плезиан.

Филипп Красивый добился подтверждения всех положений, включенных в Атисский договор, усугубленный угрозой отлучения от церкви, если граф Фландрии не выполнит свои обязательства. Что касается посмертного суда над Бонифацием VIII, Климент не стал категорически отказываться, несмотря на свое нежелание передавать дела и труды своего бывшего благодетеля на рассмотрение Собора и тем самым ставить под удар честь всей Церкви. Он согласился передать этот вопрос на рассмотрение нескольким кардиналам. Столкнувшись с настойчивостью Филиппа Красивого и притворившись, что тот особенно желает очистить имя Ногаре, Папа намеренно сделал неприемлемое предложение. Король должен был бы отказался бы от посмертного преследования Бонифация, а Ногаре получил бы отпущение за все за свои грехи (и за нападение в Ананьи!) он должен был бы на пять лет удалиться в паломничество к Святым местам и навсегда отказаться от занятия государственных должностей. Можно представить себе возмущение Ногаре! Но не в обычае Филиппа Красивого было бросать одного из своих соратников. Он отказался, и вопрос был оставлен на время.

Вновь обсуждались тамплиеры. Климент V не был в курсе обвинений, выдвинутых против них. Он считал их клеветой. Подробности, которые сообщил ему Филипп Красивый, потрясли его, но не убедили. Он не видел истинных намерений короля, а если и видел, то неправильно их истолковал; в любом случае, он не думал, что его собеседник будет иметь наглость поставить его перед свершившимся фактом в ближайшем будущем. То, что тамплиеры были не безупречны в своих делах, было очевидно для Климента, но он считал, что им особенно завидовали из-за их богатства, и в первую очередь со стороны Церкви. Он, конечно, считал их невиновными. Но личность Филиппа Красивого подавила его и отнимала силы к активному сопротивлению. Перед королем этот непревзойденный дипломат был способен только на уклончивые обещания. Однако он знал, что является единственным защитником тамплиеров, которые отвечают только перед ним, только перед ним, только перед ним! Но нельзя было игнорировать и неоднократные подстрекательства короля, и якобы собранные против Ордена доказательства, и страх вызвать недовольство самого могущественного монарха в Европе, и угрозы советников. Бедный Папа, как мог, пытался выйти из этого тупика; он попросил время подумать.

24 августа (1307 г.) он написал Филиппу Красивому, что, отвергнув обвинения против тамплиеров, он задается вопросом, не являются ли некоторые из них слишком необоснованными. По согласованию со своими кардиналами он решил вернуться в Пуатье, чтобы провести тщательное расследование, на котором настаивал и магистр Храма Жак де Моле[280]. Он обязался сообщить о результатах королю. Похоже, что расследование продвигалось медленно, потому что 26 сентября Климент попросил предоставить дополнительные доказательства. Филипп Красивый не питал иллюзий: расследование не увенчается успехом, а Папа, полагаясь на его результаты, откажется его принять. Более того, промедление Климента V не имело для него большого значения, теперь он знал его слабые места. Он уже принял решение. Этот вопрос рассматривался с апреля; переговоры в Пуатье было лишь дымовой завесой, по крайней мере, в том, что касалось тамплиеров.

II. Краткое изложение истории ордена Тамплиеров

Тамплиеры — мои старые знакомые. В другой книге я рассказал о том, как в одном из командорств на Западе я научился узнавать и любить их и, любя их, пытался понять их, пытался наблюдать за их жизнью и обнаружить их слабости, заглядывая в их историю. С тех пор я не изменил своего мнения о них, и, как ни странно, они остаются для меня такими же настоящими, как и в первый день. Написав эти строки, я не претендую на то, чтобы поделиться с читателем братскими чувствами, которые я испытываю, и не призываю его к состраданию. Я просто открываю файл, обогащенный годами объективного изучения. Личные чувства, которые человек может испытывать в таком случае, не обязательно склоняют к снисходительности; напротив, они усиливают страсть к истине. Я бы добавил, что нет никакого секрета рыцарей-тамплиеров, кроме как в самом их Уставе: ведь людям нашего времени трудно принять такое самоотречение, такую строгость: быть солдатом, постоянно на страже, но молиться как монах, и вернуться в безвестность смерти, не оставив даже славной памяти. Для этого требовалось редкое человеческое качество и горячее, как галилейское солнце, сердце! Согласно ритуалу, действовавшему до последних лет существования Храма, командиры говорили будущим рыцарям:

"Возлюбленный брат, ты требуешь многого, ибо из нашего ордена ты видишь только кору, которая находится снаружи. Ибо вы видите нас с прекрасными лошадьми и прекрасной сбруей, и пьющих хорошо, и едящих хорошо, и в прекрасных одеждах, и вам кажется, что вы были бы хорошо обеспечены. Но вы не знаете тяжких заповедей, которые мы несем; ибо тяжко тебе, который сам себе господин, сделаться холопом у другого. Ибо едва ли ты сделаешь то, чего желаешь: ибо если ты захочешь быть в земле за морем, то будешь послан за море; или если ты захочешь быть в Акко, то будешь послан в землю Триполи, или Антиохию, или Армению, или будешь послан в Апулию, или Сицилию, или Ломбардию, или Францию, или Бургундию, или Англию, или во многие другие земли, где у нас есть дома и владения. И если вы захотите спать, вам не дадут спать; а если вы иногда захотите бодрствовать, вам прикажут пойти и отдохнуть в своей постели. Когда вы сидите за столом и хотите поесть, вам прикажут идти туда, куда вы не хотите, и вы никогда не узнаете куда. Ругательные слова, которые вы будете слышать снова и снова, вам придется вытерпеть. Но послушай, брат, сможешь ли ты вынести все эти тяготы?"

Могут, и даже больше! Если им предписывалась вежливость (отсюда абсолютно распространенное выражение "возлюбленный брат"), они также должны были соблюдать строжайшую дисциплину и признавать свои проступки, не дожидаясь выговоров начальства. Повиновение было абсолютным; не допускалось никаких проволочек. Существование рыцарей, сержантов Храма, было тщательно регламентировано и определено, но с реализмом, поскольку учитывало тот факт, что они были монахами-солдатами, а не проповедниками или философами. Оригинальность Храма заключалась в этом двойном членстве, или, скорее, в этой двойственности. У ордена было два лица, две функции, так же как у Beaucent, его штандарта, было два цвета: черный и белый. Орден делил свое время между молитвами и сражениями. Часть его членов воевала в Святой земле, а другая часть управляла тамплиерами на Западе и собирала деньги, необходимые тамплиерам на Востоке для пропитания и снаряжения, содержания крепостей и оплаты труда туркополов[281]. Эта двойственность отражена в их самой известной печати, на которой изображены два рыцаря на одном коне.

Их история связана с историей Иерусалимского королевства и крестовыми походами. Здесь я могу дать лишь сокращенный рассказ. Достаточно объяснить причины основания этого ордена и его необычайного распространения, а также миссию, которую он взял на себя в Святой Земле на протяжении полутора веков.

Успех первого крестового похода был обусловлен, в основном, эффектом неожиданности. Мусульмане никак не были готовы к массированному вторжению западных рыцарей. Последние, движимые верой, о которой мы не имеем ни малейшего представления, легко захватили Антиохию в 1098 году, затем проложили себе путь через долину Оронта и, следуя вдоль побережья от Триполи до Яффы, прибыли в Иерусалим и взяли его штурмом в 1099 году. После этого они задумались о самоорганизации. Готфрид Бульонский[282] был избран королем Иерусалима, но не принял другого титула, кроме титула Защитника Гроба Господня. Затем крестоносцы вернулись домой. После их ухода Готфрид остался в своем королевстве с тремя сотнями рыцарей и несколькими тысячами пеших воинов. Мусульмане отреагировали, сначала спорадически, но достаточно энергично, так что защитнику Иерусалима пришлось сражаться до последнего дня, без передышки. Ему удалось присоединить Галилею и Иудею, а также создать "княжество" Тивериада, которое он передал Танкреду Тарентскому[283]. Когда Готфрид умер, обессиленный, он завещал свою клятву своему брату Балдуину Булонскому[284], графу Эдессы. Последний принял имя Балдуина I Иерусалимского. В течение восемнадцати лет своего правления он почти не прекращал воевать. Используя разобщенность мусульман, он захватил Арсуф, Кесарию, Сен-Жан-д'Акр (Акру), Бейрут и Сидон; он занял Трансиорданию и с тех пор контролировал караванный путь в Мекку. К северу от Иерусалимского королевства граф Раймунд де Сен-Жиль[285] захватил Триполи, Тортосу и Библ. На этом период завоеваний для крестоносцев в целом закончился. Мусульмане оправились; они поняли, что христиане ведут не только завоевательную, но и священную войну. Балдуин II, несмотря на свои несомненные политические и военные таланты, смог лишь сохранить целостность своего небольшого королевства. Крестоносцы, вероятно, продолжали прибывать в Святую землю, но небольшими группами и только на время своего паломничества. Самой страшной угрозой для Иерусалимского королевства была не окружение мусульманскими государствами, а отсутствие стабильной военной силы. Балдуин II подвергся нападению во время охоты, а паломников часто грабили и даже убивали между Хайфой и Кесарией.

Именно тогда появились первые тамплиеры, хотя и малочисленные! Их было девять, они группировались вокруг своего первого главы, Гуго де Пейна[286]. Жак де Витри[287], епископ Сен-Жан-д'Акр, описывает их начало следующим образом: "Рыцари, приятные и преданные Богу, горящие милосердием, отрекшиеся от мира и посвятившие себя служению Христу, связали себя исповеданием веры и торжественными обетами, переданными в руки патриарха Иерусалима, чтобы защищать паломников от разбойников и убийц, защищать общественные дороги, сражаться за суверенного короля, живя, как обычные каноники, в послушании, в целомудрии и без имущества". Все сказано в этих нескольких строках: первые тамплиеры были солдатами-монахами, благочестивыми жандармами, обеспечивавшими безопасность дорог, ведущих в Иерусалим. Когда они не сражались, они молились. А Жак де Витри добавляет, что они жили на подаяния, сами ничего не имея. Легенда гласит, что в течение девяти лет их было всего несколько человек. Надо полагать, что их численность быстро росла, поскольку Балдуин II выделил им часть своего дворца, где находилась старая мечеть Аль-Акса, построенная на эспланаде храма Соломона. В 1120 году Балдуин II перенес свою резиденцию в более защищенную Башню Давида, а весь Храм Соломона был передан бедным рыцарям Христа, которые стали известны как рыцари-тамплиеры. Стоит отметить, что одна из печатей их ордена в точности изображает купол мечети Аль-Акса. Король Иерусалима наконец-то получил свое постоянное ополчение! Храм привлекал к себе лучших рыцарей и закреплял их на Святой земле. Действительно, по своей цели и принципу он представлял собой квинтэссенцию всего рыцарства, поскольку ставил честь Христа выше чести мира. Рыцари, которые чувствовали себя призванными Богом, не могли вести монашеское существование; они были бесстрашными всадниками, привыкшими к жизни под открытым небом, опасным для жизни, и к тому же одушевленными наследственной воинственностью! Храм предлагал им мученичество (т. е. спасение души) и возможность сражаться. Она очень быстро навязала себя в качестве идеала мужчинам такого уровня и происхождения. Но в Святой земле было так мало "франков", так что Балдуин II задумался о расширении набора воинов на Западе. В 1127 году он отправил Гуго де Пейна и некоторых его товарищей в Европу. Первый Магистр Храма встретился с Папой Гонорием II[288], который был застигнут врасплох. Более того, этого было достаточно, чтобы привести в замешательство самого проницательного теолога: такой орден, как религиозный, так и военный, не имел прецедента; он не был похож ни на один другой. Гонорий не стал отговаривать Гуго де Пейна, но поручил кардиналу д'Альбано (который был французом) изучить этот вопрос. Кардинал отправился во Францию, но тем временем Гуго де Пейн установил контакт со святым Бернардом[289], аббатом из Клерво, мастером религиозной мысли того времени. Святой Бернар был очарован Храмом и взял на себя обязанность организовать Собор. Он поставил свой гений и науку на службу Гуго де Пейну. Собор собрался в Труа 14 января 1128 года. В него входили два архиепископа, восемь епископов, восемь аббатов в митрах и различные военные советники, включая Тибо, графа Шампани и Бри[290]. Именно перед этим ареопагом появился Гуго де Пейн и его спутники: Жоффруа де Сент-Омер[291], Пейн де Мондидье, Аршамбо де Сент-Аманд, Жоффруа Бисо и Ротальд (или Роланд). Летописцы часто приписывают Гугу де Пейну простоту души храброго человека. И все же первый магистр Храма должен был объяснить жизнь Ордена и основные статьи примитивного Устава. Он сделал это достаточно актуально, чтобы получить всеобщую поддержку. Правда, святой Бернард фактически руководил дебатами, но в итоге Гуго де Пейн умело отвечал на поставленные ему вопросы. Устав, вдохновленный цистерцианцами, был тщательно проанализирован и изменен по некоторым пунктам. Собор поручил Святому Бернарду придать ему окончательную форму. Поэтому неверно говорить, что Совет Труа "дал" тамплиерам Устав; он его адаптировал.

Текст, написанный Святым Бернардом, превосходен. Не могу отказать себе в удовольствии процитировать выдержку из его пролога: "Вы, отрекшиеся от собственной воли, вы, служащие государю, с конями и оружием, ради спасения своих душ, проявляйте всеобщую заботу о том, чтобы слушать утреню и все службы полностью в соответствии с каноническим установлением и обычаем регулярных магистров святого города Иерусалима…".

И это беспримерное увещевание:

"И поэтому мы увещеваем вас, которые до сих пор возглавляли светское рыцарство, в котором Иисус Христос не был причиной, но которое вы приняли, по одной лишь человеческой милости, чтобы следовать за теми, кого Бог извлек из массы погибели и кому Он по Своему благосклонному милосердию повелел защищать святую Церковь, чтобы вы поспешили присоединиться к ним навсегда… В этой религии рыцарский орден расцвел, воскрес…"

Устав делил членов ордена на четыре категории: рыцари, сержанты и оруженосцы, священники, торговые братья (рабочие и слуги). В нем были точно определены обязанности тамплиеров и функционирование ордена, полномочия магистра и атрибуты глав. Однако он не ставил слишком жестких барьеров, оставляя место для инициативы и возможностей. Это была смесь гибкости и твердости. Единственной привилегией тамплиеров было ношение белого плаща.

После Совета Труа Гуго де Пейн, пользовавшийся поддержкой графа Шампанского (возможно, он был его родственником), вербовал приверженцев и собирал пожертвования. Он сам подал пример, предложив ордену сеньорию Пейн. Затем он отправился в Нормандию, где встретился с королем Англии Генрихом I[292]. Затем он отправился в Прованс, посетив Анжу и Пуату. Жоффруа де Сент-Омер, происходивший из Фландрского дома, был отправлен в это графство, Гуго Риго — в Лангедок и Испанию. Отовсюду стекались пожертвования, часто значительные: поместья, крепости, дома, фермы, земли и леса, различные права. Повсюду Гуго де Пейн набирал новых рыцарей и сержантов. Необходимо было организовать командорства ордена на Западе, особенно во Франции. Гуго де Пейн поручил эту миссию двум своим спутникам. Однако то тут, то там возникали протесты. Они исходили от церковников, которые не принимали того, что монахи могут быть одновременно воинами. Гуго де Пейн почувствовал опасность и снова обратился к Святому Бернарду, который не заставил себя долго ждать с ответом! Святой Бернар признавал, что верующим людям запрещено проливать кровь. Но поскольку неверные угрожали духовному наследию христианства, необходимо было сделать так, чтобы они не смогли уничтожить это наследие. Более того, Святая Земля не была обычным королевством, поскольку Иисус Христос крестил ее своей божественной кровью ради спасения рода человеческого. Поэтому война в Святой земле не была войной вообще; это была защита Гроба Господня, колыбели христианства. Поэтому монахам, посвятившим себя этой задаче, было разрешено носить мечи. За этой позицией последовала яростная обличительная проповедь против современного рыцарства, украшавшего свои щиты и одевавшего своих коней в драгоценные ткани. Это должно было продемонстрировать, что защита Святых мест не может быть поручена рыцарям, как это принято в миру, но только рыцарям-монахам, о которых писал святой Бернард:

"Они приходят и уходят по приказу своего командира; они носят одежду, которую он им дает, не ища ни другой одежды, ни другой пищи. Они остерегаются излишеств в еде и одежде, желая лишь самого необходимого. Они живут вместе, без жен и детей… в их компании нет бездельников и бездельниц; когда они не на службе — что бывает редко — или едят свой хлеб и благодарят Небеса, они заняты починкой своей порванной или изодранной одежды и упряжи; или делают то, что велит командир, или то, что диктуют нужды их ордена. Среди них никто не уступает; они почитают лучших, а не благороднейших; они оказывают друг другу любезности и исполняют закон Христа, помогая друг другу".

После смерти в 1136 году Гуг де Пейн был заменен Робертом де Краоном[293], "мудрым и открытым умом". Тамплиеры сделали правильный выбор, потому что быстрое распространение тамплиеров на Западе породило еще одну проблему. До сих пор Храм находился под властью патриарха Иерусалимского. Последний не мог иметь контроля над собственностью Ордена в Европе. Роберту де Краону посчастливилось получить от папы Иннокентия II[294], благодаря поддержке святого Бернарда, которого снова призвали внести свой вклад, буллу Omne datum optimum. Эта знаменитая булла, датированная 29 марта 1139 года, свидетельствовала о бурном развитии ордена и его пользе в Святой Земле. Она освободил орден от епископальной юрисдикции и передал его под прямую и исключительную власть Святого Престола. Кроме того, она освобождало его от уплаты десятины епископам. Это проливает свет на утверждение Вильгельма Тирского о том, что тамплиеры "начали правильно, но затем из гордости отвергли авторитет епископов и патриарха". Та же булла разрешила тамплиерам иметь собственных капелланов. Протесты со стороны прелатов церкви были достаточно сильными, и Папа, издал буллу Militia Dei (1145) в которой счел необходимым подтвердить привилегии Храма. Два года спустя папа Евгений III[295] отправился в Париж; он присутствовал на заседании парижского командорства ордена и предоставил монахам-воинам привилегию носить красный крест на левом плече, чтобы "этот триумфальный знак служил щитом, и они никогда не отвернулись от верного пути". Этот кровавый крест стал для многих из них символом мученичества.

Ситуация в Святой Земле ухудшалась. Преемник Балдуина II, Фульк[296], не смог помешать кровожадному Зенги[297] захватить Эдессу. Он едва спас Антиохию и Триполи. Внутреннее соперничество подрывало Иерусалимское королевство. Король Фульк умер от падения с лошади в 1141 году. При регентстве его вдовы, королевы Мелисенды[298], Зенги захватил все графство Эдессы. Князь Антиохии позволил этому случиться, и вскоре его "княжество" само подверглось вторжению. Поражения франков встревожили Европу. Святой Бернард проповедовал второй крестовый поход, в котором приняли участие император Германии Конрад III[299] и король Франции Людовик VII[300]. Поход закончился был полным провалом. К 1151 году княжество Антиохия было не более чем полоской земли между Оронтом и морем. Молодой Балдуин III[301] отстранил свою мать (Мелисенду) от власти и попытался исправить ситуацию. Он укрепил Газу и доверил этот город тамплиерам, которые уже были хозяевами Сафета. Они почти в одиночку выдержали яростную атаку египтян. Их магистр, Бернар де Траме[302], помог Балдуину III взять Аскалон и был убит в конце осады. Болдуин III умер от тифа в 1162 году. Его брат, Амори I[303], стал его преемником. Он считал, что Египет — это ключ к Иерусалимскому королевству; он не смог взять Каир, но потерял Харим и Баниас. Франкские войска выдохлись. Жоффруа Фуше, казначей Храма, писал: "У нас нет больше войск, чтобы сопротивляться, ибо из шестисот всадников и двенадцати тысяч пеших спаслись лишь те немногие, кто принес весть… Так мало в Иерусалиме, что нам угрожает вторжение и осада…". Нерасторопность Амори I позволила страшному султану Саладину[304] захватить Египет. Иерусалимское королевство было окружено. Амори I умер в возрасте тридцати девяти лет, в 1174 году; он оставил корону тринадцатилетнему ребенку, Балдуину IV[305].

Этот молодой царь, пораженный проказой, несомненно, является самым восхитительным персонажем восточного эпоса, который так богат героями. Покрытый язвами и гнойниками, он передвигался в повозке во главе армии и сумел избавить свое королевство от жестокости Саладина. Его смерть стала погребальным звоном для Иерусалима. Сестра[306] Балдуина IV вышла замуж за Ги де Лузиньяна[307]. Тамплиеры получили плохого магистра в лице Жерара де Ридфора[308]. Последний побудил Лузиньяна, вопреки здравому смыслу, напасть на Саладина. Битва произошла у Рогов Хаттина 4 июля 1187 года и закончилась катастрофой. Из двухсот тридцати рыцарей-тамплиеров в Иерусалиме осталось только двадцать, но Ридфорт выжил, как и невезучий Лузиньян. Франкского рыцарства больше не было; все были мертвы или в плену! Саладин взял Сен-Жан-д'Акр, затем Яффу, Бейрут и Аскалон. 20 сентября Иерусалим капитулировал. Когда эта новость достигла Европы, она вызвала взрыв гнева и боли. Был организован третий крестовый поход, который возглавили Филипп Август и Ричард Львиное Сердце[309]. В результате были отвоеваны некоторые города, но Иерусалим остался в руках мусульман. Иннокентий III начал четвертый крестовый поход, который был отвлечен от своей цели венецианцами, захватившими Константинополь. Во время правления Жана де Бриенн[310] ситуация восстановилась. Он выдал свою дочь[311] замуж за императора Фридриха II Гогенштауфена, который принял крест, несмотря на то, что был отлучен от церкви. Но он только мог вести переговоры с мусульманами и проводил нелояльную политику по отношению к баронам Святой земли. Фридрих оставил королевство в анархии. Только военные ордена, тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы, противостояли мусульманам и были относительно сплоченными, несмотря на соперничество. Два крестовых похода Святого Людовика — в Египет и Тунис — не смогли спасти Иерусалимское королевство, вернее то, что от него осталось. Когда в 1273 году умер магистр храма Тома Берар[312], Святая земля была обречена. В ходе двух молниеносных набегов султан Бейбарс[313] захватил почти все франкские города и крепости. Когда Бейбарс осадил замок Гастан, рыцари-тамплиеры остались одни, поскольку сержанты дезертировали. Не имея сил сопротивляться, они разрушили крепость и отступили в Сен-Жан-д'Акр. Глава ордена сурово осудил их поведение; они были приговорены к наказанию на год и один день.

Этот пример показывает, что в условиях всеобщего развала дисциплина тамплиеров оставалась незыблемой. Гильом де Божё[314] сменил мастера Тома Берара. От Иерусалимского королевства остался только Сен-Жан-д'Акр, и Божё тщетно молил о помощи. Дух крестового похода угасал. Запад устал посылать людей и деньги. Охваченный отчаянием, тамплиер Оливье осмелился произнести эту яростную жалобу: "Гнев и печаль поселились в моем сердце, настолько, что я едва осмеливаюсь оставаться в живых. Ибо уничижается Крест, который мы вознесли в честь Распятого. Ни Крест, ни Закон уже ничего не стоят для нас; они больше не защищают нас от вероломных турок, да проклянет их Бог! Но кажется, что Бог хочет поддержать их за нашу потерю…"

Гильом де Божё пытался поддерживать видимость порядка в Сен-Жан-д'Акр. Мусульмане уважали его как "настоящего мужчину". В каком-то смысле он был последним истинным королем Иерусалима. Однако он не смог помешать султану аль-Ашрафу[315] взять Сен-Жан-д'Акр. Гильом де Божё смог только геройски умереть. Его соратники были погребены под обломками укреплений Сен-Жан-д'Акр. Сидон все еще держался. Тамплиеры, защищавшие это место, избрали своим магистром Тибо Годена[316], а затем отплыли на Кипр. Годен умер в 1292 году, и его сменил Жак де Моле. С подкреплением из западных королевств он тщетно попытался занять Тортосу и смог удерживать до 1302 года лишь остров Руад. Этот остров мог служить базой для высадки десанта.

Что бы он мог предпринять? Орден потерял своих элитных рыцарей, но не был уничтожен, и его богатства остались нетронутыми. Более мудрые госпитальеры приобрели большие территории на Кипре; большая часть Тевтонского ордена вернулась в Германию. У Жака де Моле было два варианта: либо вести переговоры о покупке поместий с киприотами для создания там орденских владений и готовиться к мести, либо вернуться во Францию. Он выбрал последнее решение, которое было самым губительным для Ордена. Следует напомнить, что тринадцать из двадцати трех магистров погибли в бою, что действительно дает представление о решимости и самопожертвовании тамплиеров, однако это не помешало общественному мнению считать рыцарей в белом плаще бесполезными и обвинять их в потере Святой земли. Когда они вернулись во Францию, когда их слишком пышную процессию увидел народ, шепот клеветы превратился в шквал. Жак де Моле этого не предвидел. Он был посвящен в рыцари в Боне (Бургундия) во время правления Людовика Святого. Он жил среди тамплиеров Востока; он сражался, он страдал. Его старое сердце оставалось простым. Он считал, что, сделав так много и сохранив честь, достаточно заслужить уважение. Для него Орден остался безупречным, несмотря на последнюю неудачу. Но мир изменился. Теперь правил не Святой Людовик, а Филипп Красивый. Но Моле не считал, что тамплиеры с их славой и рыцарскими добродетелями стали анахронизмом.

III. В октябре месяце, на рассвете

В начале 1305 года некий Эскье де Флойрано, уроженец Безье, передал некоторые обвинения против Ордена королю Арагона Хайме II. Эскье не был бескорыстен; он надеялся, что донос окупится. Хайме II отказал ему, но пообещал большую награду (3.000 ливров и ежегодную ренту в 1.000 ливров), если обвинения будут впоследствии доказаны. Эскье не был обескуражен. Он предстал перед Филиппом Красивым, который внимательно его выслушал. Содержание обвинений, выдвинутых этим зловещим персонажем, неизвестно. Однако они были достаточно серьезными, чтобы заинтересовать короля. В то время, по всей видимости, Филипп Красивый не желал зла тамплиерам. На самом деле, он только хвалил их заслуги: они не только управляли частью королевской казны, но и в конфликте против Бонифация VIII решительно встали на сторону короля, пообещав защищать королевство, если потребуется. Более того, Климент V относился к ним с пониманием, хотя некоторые слухи дошли до его ушей, когда он еще был архиепископом Бордо, но он презрел их как недостойные сплетни. Тем более необычно, что эти слухи возникли Юге Франции, в зоне ответственности Ногаре! Ногаре, которому Филипп Красивый поручил следить за этим делом, стал сторонником ареста тамплиеров и организатором суда над ними. Получив прощение за нападение на Папу в Ананьи, он думал, что искупит свою вину, проявив несвоевременное рвение. А если нет, то какие личные обиды он удовлетворял? У него была душа полицейского и методы политического комиссара. Что он сделал? Он тщательно допросил тамплиеров, исключенных из ордена за недостойное поведение и серьезные проступки. Жан де Сен-Виктор: "Задолго до ареста о непорядках в ордене знали некоторые знатные личности и другие, знатные и не знатные, которые были тамплиерами. Ногаре арестовал их, привез в Корбейль, посадил в тюрьму и долгое время тайно держал их там. Их поместили под стражу брата Гумберта, исповедника короля, и держали до тех пор, пока орденские братья не были арестованы; они заявили, что готовы доказать их вину". Именно их свидетельствами Ногаре напичкал дело. Свидетельства, собранные, повторяем и настаиваем, от бывших братьев, изгнанных из Храма, одних рыцарей, других сержантов.

Филипп Красивый знал об инициативах Ногаре, но колебался. Напасть на Орден Храма, ссылаясь на подозрительные показания, было таким же сложным делом, как и напасть на Папу Римского. Тамплиеры пользовались выдающимися привилегиями; они подчинялись не королевскому правосудию, а правосудию Святого Престола. Более того, несмотря на потерю Святой земли, их по-прежнему уважали. Наконец, рыцари-тамплиеры принадлежали к аристократии. Но ситуация с Орденом была аномалией. Орден образовывал государство в государстве; он также обладал значительным богатством и не платил decima на свое имущество. Потеряв Святую землю, на что бы он использовал свои доходы, о размере которых Филипп Красивый несколько заблуждался?

Семьсот или около того командорств на Западе, с их сельскохозяйственными угодьями и городскими предприятиями, были продуктивными. Кроме того, существовали бесчисленные права, не говоря уже о прибылях от банковского дома в Париже. Управление их сельскохозяйственными угодьями было строгим. Общая организация Ордена оставалась военной. Магистр обладал почти абсолютной властью; он мог быстро мобилизовать свое рыцарство, значение которого король преувеличивал. В его глазах Орден был потенциально опасной силой. То, что магистр Ордена имел ранг суверенного принца, еще больше усилило недоумение Филиппа. Он сломил теократическую волю Бонифация VIII, избрал папу, которого почти подчинил себе, подавил фламандское восстание и уничтожил любой намек на независимость французского баронства. Мог ли он терпеть, то что Орден обосновался во Франции и устроил свой укрепленный замок в Париже?

Используя предлог гипотетического крестового похода, направленного на отвоевание Иерусалима, король предложил объединить рыцарские ордена тамплиеров и госпитальеров, а верховную власть отдать капетинскому принцу (одному из трех его сыновей). Эта идея понравилась Клименту V, который посоветовался с магистрами обоих орденов: по проекту крестового похода и по проекту слияния. В отношении крестового похода мнение Жака де Моле было ярким и актуальным: очевидно, что смысл существования этого ветерана заключался в возобновлении борьбы за Святую Землю. Но его реакция на слияние двух орденов была разочаровывающей, даже хуже: огорчительной! Не взвесив преимущества, которые даст эта мера, он сослался на разницу между двумя Уставами, необходимость сократить число сановников и командиров, а также на традиционное соперничество между тамплиерами и госпитальерами. Однако он признал, что слияние позволит сократить расходы и более эффективно защищать права и собственность в случае возникновения споров. "Хорошо известно, — писал он без всякого величия, — что все народы когда-то пришли к большой преданности христианской вере; кажется, это полностью изменилось, потому что больше людей готовы брать, чем отдавать христианской идее…". Любой другой человек на его месте говорил бы о героизме, вспоминал подвиги своего ордена, жертвы, оборонительные сражения, благодаря которым Иерусалимское королевство, покинутое всеми, просуществовало более века. Он также мог написать, что госпитальеры, предвидя окончательную катастрофу, приобрели большие владения на острове Кипр, в то время как тамплиеры бросили все свои ресурсы в виде людей и денег на борьбу с мусульманами. Правда, госпитальеров гораздо меньше беспокоил Филипп Красивый, именно потому, что они основали свой дом госпитальеров на Кипре и, в определенной степени, продолжали свою деятельность. Жак де Моле не воспринимал этого. Он вел себя как старый государственный служащий, который достиг вершины почета и боится потерять свое место. Он отказался уступить место магистру госпитальеров или разделить его прерогативы.

Климент V передал речи Жака де Моле Филиппу Красивому. Последний сразу понял, что за человек магистр Ордена Храма и как легко им манипулировать: ведь это был дух другой эпохи, уверенный в своем религиозном рыцарстве, без злобы и замашек, слишком уверенный в своей правоте, короче говоря, весьма среднего ума и наивного сердца. Конечно, столкнувшись с таким суровым и настойчивым человеком, как Ногаре, бедный магистр не спасует. Он ничего не знал о ведении тяжб, ему были знакомы только военные предприятия и серьезные дебаты глав тамплиеров. Когда Папа по инициативе Филиппа Красивого сообщил ему об обвинениях, выдвинутых против ордена, Моле воспринял это спокойно. Он спонтанно попросил провести расследование, не понимая, что сам идет в ловушку. Но, по правде говоря, кто мог обнаружить позорный заговор, затеянный людьми короля? Это удивило самого Папу Римского. Более того, в глазах Климента V просьба Жака де Моле представляла собой презумпцию невиновности. Нет сомнений, что папское расследование, тщательно проведенное и контролируемое прелатами, не подозреваемыми в пристрастности, привело бы к отклонению всех обвинений. В крайнем случае, в штате тамплиеров, особенно на уровне сержантов и оруженосцев, должна была присутствовать определенная небрежность, а возможно, местами и некоторая расхлябанность. Не следует забывать, что лучшие рыцари погибли в Святой земле за последние несколько лет, при Сен-Жан-д'Акр и в других местах; оставшиеся в живых не составляли элиту: это были слишком молодые или слишком старые рыцари, или управляющие имуществом Храма; цвет рыцарства и самые храбрые сержанты погибли на Востоке.

Эта ситуация была хорошо известна Филиппу Красивому. В течение нескольких месяцев правительственная группа в обстановке строжайшей секретности работала над подготовкой операции 13 октября 1307 года. Король не хотел папского расследования, заранее зная его результаты. Более того, он подозревал Папу в мягкости, а также в упрямстве. Он хотел нанести сильный и быстрый удар. Но почему? Мнения разделились. Похоже, что у Филиппа Красивого было несколько мотивов: в нужный момент расправиться с независимостью тамплиеров, которые не подчинялись королевской власти; попытаться присвоить значительное недвижимое и движимое имущество в то время, когда ситуация с наполнением казны становилась напряженной и вынуждала к новой девальвации валюты; лишить Климента V поддержки военной силы, поскольку орден находился под его единоличным контролем благодаря положениям буллы Omne Datum. Нельзя же считать Филиппа настолько наивным, чтобы переборщить с предполагаемой ересью в Ордене, содомии как правиле и прочих экстравагантностях! Благочестие было для него традицией. Но, в конце концов, он не был простодушным человеком, и его вера вполне поддавалась политическим влияниям. Уже в борьбе с Бонифацием VIII он выставил себя защитником ортодоксии, не стесняясь обвинять своего соперника в вымышленных преступлениях. Эта дерзость удалась: благодаря нападению на Ананьи, то есть инициативе Ногаре! Следует признать, что для него соблазн повторения был велик, тем более что он знал, что Климент V не способен сопротивляться, а Жак де Моле не годится для такой игры. Посчитав собранные Ногаре доказательства достаточными для обвинения тамплиеров в ереси, он решил передать их в руки инквизиции, то есть приступить к их массовым арестам. Не инквизиция требовала помощи светских властей, а наоборот: странная процедура! Филипп Красивый объяснил бы Клименту V, оказавшемуся перед свершившимся фактом, что он действовал как очень христианский король, ревностный сын Церкви, и чтобы предотвратить опасность, которую представляла для него такая организация монахов-еретиков! Он предоставил Ногаре найти подходящее юридическое обоснование и, когда придет время, обмануть общественное мнение. В то время обвинение в ереси было верным способом уничтожить противника; поскольку вера потеряла свою живость, духу стали предпочитать букву. Более того, обвинение тамплиеров в бедствиях на Святой Земле имело большое преимущество: слишком многие верующие обвиняли государей в том, что они отказались от принятия креста!

Самым удивительным в этом деле остается то, что ничего не просочилось ни о заседаниях совета, ни о королевском решении. Если и были утечки и если секретная информация доходила до Жака де Моле, он пренебрегал ею, будучи уверенным в своем положении, а если нет, то поведение Филиппа Красивого по отношению к нему рассеивало его подозрения. Вся операция была проведена Ногаре в тайно, тихо и безошибочно. Никто не знал об инструкциях, которые специальные комиссары должны были дать бальи и сенешалям. Эти инструкции, однако, были размножены в большом количестве несколькими клерками и оставались абсолютно секретными. Никому не сообщалось о их содержании, и никто не о чем не узнал. Инструкции состояли из двух частей: неумолимого, пламенного, категоричного обвинительного заключения и приказа об аресте с подробными и точными инструкциями по применению. В обеих частях можно распознать методичный ум Ногаре и его особенное красноречие, но в них также можно обнаружить своего рода личную ненависть. И, конечно же, рыцари-тамплиеры воплощали в себе все то, что Ногаре ненавидел больше всего: благородство в его лучшем проявлении, самоотверженность, самопожертвование, гордость от того, что они являются последними защитниками духовно-рыцарского образа жизни, действия и мышления. Они были, если хотите, Дон Кихотами веры, превосходными, смешными, трогательными, ненавистными, потому что они были адептами недостижимой мечты, другими словами, полными антиподами Ногаре.

Его обвинительное заключение начиналось так:

"Горькая вещь, прискорбная вещь, вещь, о которой ужасно думать, ужасно слышать, отвратительное преступление, вещь совершенно бесчеловечная, действительно, чуждая всему человечеству, благодаря сообщению нескольких заслуживающих доверия лиц, достигла наших ушей и поразила нас большим изумлением и заставила нас содрогнуться от страшного ужаса. И взвешивая ее тяжесть, безмерная боль нарастает в нас тем более жестоко, что нет сомнения в том, что шок от чудовищности преступления переполняет нас до предела, что она является оскорблением божественного величия, позором для человечества, пагубным примером зла и всеобщим скандалом…"

Не стоит заблуждаться, Ногаре не увлекался лиризмом. Просто в самом начале, необходимо было нанести удар, так сказать, взять слушателя за горло, ибо он мог быть другом тамплиеров, иметь среди них родственника, относиться к ним с большим уважением, возможно, восхищаться ими.

Он продолжал: "Не так давно, по донесению заслуживающих доверия лиц, до нас дошло, что братья ордена Храмового воинства, скрывающие волка под личиной агнца, и, под одеянием ордена, жалко оскорбляют основы нашей веры, снова распинают в наши дни Господа нашего Иисуса Христа, уже распятого ради искупления человечества, и наносят Ему оскорбления худшие, чем те, которые Он претерпел на кресте, когда, войдя в орден и совершив свое исповедание, им представляется Его образ, а они с ужасающей жестокостью трижды плюют Ему в лицо. После чего, лишенные одежды, которую они носили в мирской жизни, обнаженные, и находящиеся в присутствии того, кто их принимает, или его заместителя, они целуются им, в соответствии с одиозным обрядом их ордена, сначала в кобчик, затем в пупок, и, наконец, в рот, к стыду человеческого достоинства. И после того, как они оскорбили божественный закон такими мерзкими начинаниями и отвратительными поступками, они обязывают себя, по обету своей профессии и без страха оскорбить человеческий закон, отдаться друг другу, не отказываясь, как только от них этого потребуют последствия порока ужасного и страшного наложничества. Вот почему Божий гнев обрушивается на этих сынов неверности. Эти грязные люди оттолкнули источник животворящей влаги, заменив почитанием изваяния золотого тельца и поклоненим идолам…".

Далее Ногаре объяснил, что король не хотел признавать подобные обвинения; он считал, что они исходят от "яростной зависти, жала ненависти, алчности, а не от пылкой веры, или чувства милосердия". Он благочестиво открыл свои сомнения святому отцу Клименту, продолжая при этом свое расследование. Чем дальше шло расследование, тем больше выяснялась истинность обвинений. Столкнувшись с этими доказательствами, король больше не мог колебаться, если только он не предаст свою миссию верного сына Церкви. Здесь мы видим смешение правды и лжи, а также черный юмор Ногаре.

Затем он перешел к сути вопроса:

"Следовательно, мы, утвержденные Господом на наблюдательном посту королевского преосвященства для защиты свободы веры Церкви, мы поручаем вам и предписываем вам неукоснительно, арестовать всех без исключения братьев упомянутого ордена, держать их в плену, оставив для суда Церкви, и следить за тем, чтобы они не были убиты, конфисковать их имущество, движимое и недвижимое, и держать это конфискованное имущество очень строго под вашей рукой, без какого-либо использования или опустошения…".

Было указано, что Вильгельм Парижский, генеральный инквизитор, руководил расследованием и пришел к выводу, что тамплиеры должны быть арестованы, а король должен действовал как светская рука власти. Это была еще одна неправда!

Специальные уполномоченные должны были отправиться в бальяжи и сенешальства и провести формальное расследование деятельности командорств Ордена в их юрисдикции, используя предлог взимания decima. Они должны были проводить расследование не обращая внимания на иммунитет, которым пользуются тамплиеры в своих владениях. Бальи и сенешали должны были собрать необходимое количество людей: это должны были быть "влиятельные люди, свободные от подозрений, рыцари, олдермены, советники", и раскрыть им только в последний момент миссию, возложенную на них от имени короля и Церкви. После ареста тамплиеров их имущество конфисковывалось и передавалось на хранение доверенным лицам, которые следили за тем, чтобы земельные угодья эксплуатировалась должным образом. Наконец, в обязанности бальи и сенешалей входил допрос заключенных, причем признания, если необходимо, добивались под пытками и фиксировали в письменном виде. Затем должны быть вызваны инквизиторы.

Порядок проведения допросов был тщательно определен:

"К ним должны быть обращены увещевания в отношении статей веры, и им должно быть сказано, что папа и король информированы несколькими надежными свидетелями, членами ордена, об ошибке и нечестии (содомии), в которых они особенно виновны во время их вступления и исповедания, и им должно быть обещано помилование, если они признают истину, вернувшись к вере Святой Церкви, или что в противном случае они будут осуждены на смерть".

Обвинения, по которым должны были допросить заключенных, были следующими:

"Тот, кого принимают, сначала просит хлеб и воду ордена, затем командор или магистр, который принимает его, ведет его тайно за алтарь, или в ризницу, или в другое место, и показывает ему крест и фигуру Господа нашего Иисуса Христа и заставляет его отречься от пророка, то есть от Господа нашего Иисуса Христа и три раза плюнуть на крест. Затем он заставляет его снять одежду, а тот, кто принимает его, целует его в кобчик, ниже пояса, затем в пупок, затем в губы и говорит ему, что если брат ордена захочет лечь с ним плотски, то он должен терпеть, потому что он должен и обязан терпеть это, согласно уставу ордена, и что по этой причине многие из них, путем содомии, ложатся друг с другом плотски и опоясывают друг друга через рубашку шнуром, который брат должен носить всегда, пока он жив, и что эти шнуры были помещены и надеты на шею идола, который имеет форму мужской головы с большой бородой, и что эту голову они целуют и поклоняются, в своих провинциальных командорствах. Но этого не знают все братья, кроме великого магистра и старейшин. Более того, священники их ордена не освящают тело нашего Господа; и по этому поводу будет сделано специальное расследование в отношении священников этого ордена".

Ересь, содомия, идолопоклонство, катаризм — только одно из этих преступлений против веры вело прямиком на кол! Ногаре поступил правильно. Но это было еще не все: членам комиссии было предложено передать письменные показания тех, "кто признает указанные заблуждения, особенно отрицание Господа нашего Иисуса Христа". Это означало, что комиссары должны были сохранять только признания, исключая отрицания; отправлять в Париж только те документы, которые соответствовали общему направлению, которое должен был принять процесс.

12 октября 1307 года магистр Жак де Моле присутствовал на похоронах в церкви Братьев Проповедников в Париже жены Карла Валуа, Екатерины де Куртенэ, "наследницы Константинопольской империи". Как великий магистр своего ордена, он был среди собравшейся знати. На рассвете 13 октября люди короля окружили ограду Тампля, и Ногаре потребовал впустить его от имени Филиппа Красивого. Жак де Моле и его рыцари позволили арестовать себя, не оказав ни малейшего сопротивления. Они были ошеломлены, несомненно, сам магистр, думали, что это недоразумение; они знали, что отвечают перед Папой, и считали, что им нечего бояться короля. Более того, и эта деталь имеет огромное значение, Устав запрещало им под страхом исключения из ордена обнажать меч против христианина. Повсюду в тот трагический пятничный рассвет, в один и тот же час, люди бальи и сенешалей окружили командорства и потребовали открыть двери именем короля. Повсюду тамплиеры и сержанты позволяли себя арестовать, даже не пытаясь бежать. Некоторые из них, однако, избежали ареста. Они были на задании или в пути. Те, кому это удавалось, исчезали таинственным образом, либо потому, что их убивали, либо потому, что они находили убежище. Скандал был грандиозным и всеобщим. Каким бы ни был исход суда, Орден был унижен; он никогда не оправится от этого позора! Однако у тамплиеров все еще оставались друзья; мнение парижан не было единодушным. В субботу, 14 октября, Ногаре созвал магистров Парижского университета и главных чиновников короля. Он объяснил им, что происходит и получил их одобрение. В воскресенье парижане получили доступ в дворцовый сад, и Ногаре возобновил свою речь. Там он также добился полного успеха. Толпа разошлась успокоенная. Поскольку "апостольский престол" приказал это сделать, король лишь исполнил свой долг, арестовав этих злодеев, скрывающих под своей надменностью самый позорный из пороков. Однако некоторые люди сомневались в искренности Ногаре. Жоффруа Парижский был одним из них:

И далее, после оглашения их предполагаемых преступлений.

Филипп Красивый обратился к королям Европы с письмом, в котором предложил им без промедления приступить к аресту тамплиеров в своих государствах. Он надеялся, что таким образом он заставит их разделить с ним ответственность или, по крайней мере, получить их одобрение. Те, кто не отказался, категорически ответили, что будут действовать только по приказу Папы. Все решительно протестовали против обвинений, которым они не могли и не хотели верить, считая, что они продиктованы ненавистью, завистью или жадностью. Поэтому Филипп Красивый остался один на один с Климентом V. Но у него было страшное оружие: признания, вырванные у тамплиеров обещаниями или пытками!

IV. Признания

Поручение Филиппа Красивого бальи и сенешалям было выполнено с максимальной строгостью, настолько велика была чудовищность преступлений, вменяемых тамплиерам, что это произвело впечатление на исполнителей, людей короля и назначенных для этой цели ханжей. После ареста тамплиеров допрашивали без присутствия инквизиторов. Использовался заранее оговоренный набор вопросов. Формально было предписано записывать только признания заключенных: этим объясняется подавляющее единообразие протоколов допросов. С самого начала тамплиерам был предоставлен выбор между добровольным признанием с обещанием помилования или пытками с последующим вероятным смертным приговором. Во-первых, были приведены свидетельства, собранные Ногаре, от свидетелей и даже от высокопоставленных лиц Ордена; были показаны орудия пыток этим несчастным людям, которые всего за день до этого были почитаемы населением, не знали ничего, кроме своего непреклонного Устава, и, надо подчеркнуть, составляли небольшие изолированные группы, лишенные поддержки и указаний начальства. Повторяю, никаких протестов, обвинений или отрицаний не было зафиксировано. Королю нужны были только признания! Пленников пытали без пощады, часто неуклюже, иногда со свирепостью. Некоторые поддались страху, большинство — боли. Среди них были старые рыцари с ослабевшей силой воли и слабым умом. Были и такие, кто страдал от старых ран, от лихорадки, полученной на Востоке. Некоторые из них были не более чем фермерами. Некоторые другие были братьями недовольными своим положением в Ордене, которые, движимые горечью, ревностью или ненавистью, воспользовались возможностью свести свои счеты с обидчиками. Но именно "паршивые овцы" интересовали Филиппа Красивого и Ногаре, а не все стадо, которое оставалось здоровым! Было ли признание получено под пытками или нет, для короля не имело большого значения. Но какую ценность имели такие признания? На это можно возразить, что эти монахи-воины должны были лучше сопротивляться, если бы были уверены в своей невиновности. Но одно дело — мужественно переносить боль и смерть с оружием в руках, и совсем другое — терпеть колодки, пытки водой, прижигание раскаленным железом, укусы раскаленных щипцов или еще что похуже! Однако были рыцари и сержанты, которые упорствовали в своем отрицании и даже погибли от рук палачей. В протоколах эти люди не упоминаются. Инквизиторы должны были сначала допросить заключенных, поскольку Филипп Красивый утверждал, что действует от имени Климента V и Церкви, но заключенные были переданы им только после того, как они "признались" во всех предполагаемых преступлениях Ордена. Почему так произошло? Потому что, согласно процедуре того времени, они становились рецидивистами, если отказывались от своих слов. Можем ли назвать это макиавеллизмом? Орден был уже уничтожен, потому что эти бесчисленные признания, записанные людьми короля и "уважаемыми" людьми, поддерживали обвинения Филиппа Красивого и оправдывали его действия. Заключенные столкнулись не с церковной, а с государственной инквизицией. Инквизиторы применяли пытки только в крайнем случае, и рекомендовалось, чтобы они были легкими и не угрожали жизни. Однако к тамплиерам относились как к бандитам с большой дороги, закоренелым убийцам и профессиональным разбойникам! Церковные инквизиторы, так гордившиеся своими прерогативами, так непримиримо отстаивавшие свои права, согласились играть второстепенную роль, позволять людям короля делать все, что им заблагорассудится, и даже вмешиваться в допросы и разбирательства там, где им не было никакого дела! Они принимали предполагаемые признания тамплиеров, не беспокоясь о беззаконном способе их получения; их не трогали давление, насилие или полицейская жестокость чиновников Филиппа.

В Париже, в подвале Тампля, сто тридцать восемь тамплиеров были "допрошены", или, скорее, так хорошо обработаны мастерами пыток, что все они признались в преступлениях, в которых обвинялся Орден, все, кроме трех непокорных, которые предпочли дать себя искалечить или умереть! И все они, легко понять почему, признавались в одних и тех же вещах, с более или менее, совершенно ничтожными вариациями, жалкими деталями, в которых нужно видеть воздействие пыток на отчаявшихся людей! Но вот, пожалуй, самый трагический момент в этой зловещей истории: допрос магистра, Жака де Моле, который состоялся 24 октября, через одиннадцать дней после ареста. Он предстал перед инквизитором. Поэтому в действительности это был второй допрос. Моле, как и его братьев-рыцарей, допрашивал Ногаре и его приспешники. Какие злоупотребления совершались по отношению к нему, несмотря на его статус суверенного государя? Какие коварные обещания были даны ему? В какой степени Ногаре воспользовался потрясением этого старого рыцаря, который еще накануне был одним из великих господ в королевстве, а теперь был сброшен со своего пьедестала? Для такого хитрого и проницательного ума, как у Ногаре, маневрировать таким человеком, как Моле, было не трудной задачей. 24 октября перед инквизитором старому магистру оставалось лишь подтвердить свое признание:

"Сорок два года назад я был принят в Боне братом Умбертом де Пайро, рыцарем, в присутствии брата Амори де ла Рош и еще нескольких человек, имена которых я уже не помню. Сначала я дал всевозможные обещания относительно соблюдения и устава Ордена, а затем на меня надели мантию. Затем брат Гумберт принес медный крест с изображением Распятого Христа и велел мне отречься от Христа, изображенного на нем. Я сделал это, нехотя; тогда брат Гумберт сказал мне плюнуть на крест; я плюнул на землю". Инквизитор спросил его, сколько раз он плюнул. "Только один раз, если мне не изменяет память", — ответил Моле. Инквизитор: "Когда вы давали обет целомудрия, было ли вам велено вступать в плотский союз с другими братьями? Моле говорит, что нет. Инквизитор: "Принимают ли других братьев таким же образом? Ответ: "Я не считаю, что церемониал для меня отличался от того, что для других; что касается меня лично, то я не часто принимал участие в приеме в Орден новых братьев. Однако во время приема я заставлял вступающих в Орден сделать то, что они должны были сделать. Я хотел, чтобы они делали то же, что и я сам, и чтобы их принимали с теми же церемониями". Затем инквизитор спросил его, не солгал ли он из страха перед пытками или тюрьмой. Моле: "Нет. Я сказал только правду, ради спасения своей души".

Гуго де Пейро[319], командор Ордена во Франции, высокопоставленный сановник, подвергся допросу 9 ноября. В Орден его принял его дядя, Гумберт де Пейро. Гуго де Пейро заявил, что ему тоже было приказано отречься от Христа и плюнуть на крест; что он отрекся устами, а не сердцем, но отказался плюнуть. Он признался, что исповедуемые целовали его в поясницу и пупок и что он велел им отвергнуть крест и плюнуть на него. Что он разрешил содомию. Все это из уст, а не из сердца! И он добавил, что не верит, что все братья в Храме были приняты одинаково. Странная и многозначительная замкнутость! Но после возобновления допроса Пейро отказался от своих показаний; он подтвердил, что все братья были приняты одинаково. Что произошло во время перерыва в заседании? Вероятно, люди короля угрожали тамплиеру. Несчастный рассказал, что у командора Монпелье он поклонялся идолу с четырьмя золотыми ногами.

Жоффруа де Шарне[320], приор Нормандии, допрошенный 21 октября, признался в отречении от Христа, плевках и многом другом: тот, кто принял его в Орден, в командорстве Этамп, назвал Христа "лжепророком". Он заявил, что, за исключением одного, он принимал новых братьев по старому тамплиерскому правилу, убедившись, что другой путь "был нечестивой профанацией, противоречащей католической вере".

Жоффруа де Гонневиль[321], приор Аквитании и Пуату, допрошенный 15 ноября, сделал более или менее такое же признание, но сообщил "важные" подробности. Поскольку он отказался отрекаться от Христа и плевать на распятие, принимавший его рыцарь-монах рассказал ему, что эта практика была результатом обещания, данного бывшим магистром Храма, который был пленником у мусульман и добился своего освобождения такой ценой.

Инквизитор был удовлетворен этими объяснениями. Он не пытался выяснить причину предполагаемых отречений. Казалось, что инквизитор подчинялся приказам Филиппа Красивого, хотя на самом деле так оно и было! Что касается короля и Ногаре, то для них признания сановников Ордена и большинства братьев было более чем достаточно. 25 октября в Тампль были вызваны несколько прелатов и сановников парижской церкви, доктора Парижского университета и их студенты. Перед ними предстали Жак де Моле, Жоффруа де Шарне и некоторые из братьев. На какие коварные обещания Ногаре, на какие страшные угрозы они поддались? Моле публично признал преступления Ордена и попросил собравшихся умолять Папу о прощении. Затем, и здесь мы касаемся самого дна бесчестья, он согласился написать письмо, скрепленное его печатью, в которой в качестве магистра он приказывал тамплиерам признаться в преступлениях, о которых им было известно. Послушание было абсолютным долгом тамплиеров, можно представить себе эффект от такого письма, которое было разослано всем французским и иностранным тамплиерам! Приказ Жака де Моле парализовал непокорных, то есть немногих защитников Храма. 26 октября около тридцати братьев предстали перед идентичным собранием. Все они подтвердили свои признания и молили о пощаде. С этого момента Филиппу Красивому больше не нужно было беспокоиться о реакции на это дело Климента V.

Папу Римского не предупредили об аресте тамплиеров. Когда он узнал об этом то был сильно расстроен. В последующие дни он провел несколько консисторий для рассмотрения мер, которые необходимо предпринять, поскольку применение силы Филиппом Красивым была недопустимо, даже если бы Орден был виновен. 27 октября Климент V направил королю официальный протест: "… Пока мы были далеко от вас, вы наложили руки на людей и имущество тамплиеров; вы дошли до того, что посадили их в тюрьму и, что является верхом скорби, не освободили их; даже, согласно сказанному, идя дальше, вы добавили к страданиям плена еще одно страдание, которое, из скромности для Церкви и для нас, мы считаем нужным обойти молчанием в настоящее время…". Следует отметить, что Папа не защищал Орден; он осудил методы Филиппа Красивого и, в частности, поспешность ареста. Его письмо исходило от униженного, измученного язвами понтифика, который был защитником Ордена на основании буллы Omne Datum и должен был говорить в этом качестве: ведь решение принимал он, и никто другой.

За этим официальным протестом последовали тайные переговоры. Возможно, Климент V был искренне потрясен чудовищностью признаний, сделанных тамплиерами, и особенно впечатлен отношением Жака де Моле и сановников ордена. Возможно также, что этот бесхребетный человек поддался на угрозу. В любом случае, 22 ноября булла Pastoralis proeminentiae[322] действительно приказала арестовать тамплиеров и передать их Церкви. Таким образом, с виду победа Филиппа Красивого была полной. В действительности за покорностью папы можно было разглядеть его намерение избавить узников от произвола людей короля и, возможно, начать расследование с чистого листа. В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что Папа направил в Париж двух кардиналов, Беренже Фредоля[323] и Этьена де Суизи[324]. Их миссия заключалась в том, чтобы встретиться с Филиппом Красивым и добиться того, чтобы тамплиеры были фактически переданы Церкви. Филипп Красивый, всегда утверждавший, что действует от имени Папы, мог только согласиться. Но он считал, что это требование было символическим и, в конце концов, означало одобрение его действий. Однако, как только тамплиеры узнали, что им удастся избежать королевской юрисдикции, полные доверия к Клименту V и поощряемые кардиналами, они отказались от своих признаний, в частности Жак де Моле и Жоффруа де Шарни. Узнав об этом, Климент V отменил полномочия инквизиторов, что означало отмену всей процедуры следствия. Этот неожиданный разворот вызвал гнев и большее беспокойство Филиппа Красивого. Он знал, что новое расследование, проведенное объективно и церковными инквизиторами, приведет к совершенно иным выводам. Но он все еще находился в сильной позиции, так как его чиновники контролировали имущество Ордена, а у Папы не было материальных средств для содержания заключенных. Для проформы он посоветовался с докторами университета, которые, как известно, были теологами; их ответ был двусмысленным: если они не решались помешать королю, то не могли игнорировать тот факт, что Орден находится под исключительной властью Папы. Филипп Красивый прибег к методам, которые были столь успешны в его борьбе с Бонифацием VIII: одурманивание общественного мнения с помощью соответствующих пасквилей и созыв Генеральных штатов. 25 марта 1308 года Ногаре составил проект этого созыва, который в действительности был беспощадным обвинением тамплиеров: "Наши предшественники всегда старались изгнать ереси и другие заблуждения из Церкви Божьей и королевства Французского; они всегда были озабочены тем, чтобы защитить от воров и разбойников католическую веру, эту драгоценную жемчужину". За этим последовало необычное увещевание послужить Христу, отомстив за нанесенные ему оскорбления. Затем: "О боль! О мерзкое, горькое и губительное отступление тамплиеров. Вы знаете, что они не только отреклись от Христа, но и принудили к этому тех, кто вступил в их святотатственный орден плевать на крест. Они попирали их, презирая достоинство Божьих созданий; они целовали друг друга в самых мерзких местах, поклонялись идолам и без колебаний утверждали, что противоестественные нравы, отвергаемые даже зверями, разрешены им в силу невежественных обрядов. Небо и земля негодуют от таких преступлений. Эти преступления были совершены во всех частях королевства; сановники ордена — едва ли мы осмелимся назвать их так — ясно признались в них…". "В подтверждение этого христианский Филипп Красивый решил "искоренить эти ужасные преступления и эти заблуждения", передать их лично Апостольскому престолу и привлечь к этому спасительному делу прелатов, дворян и мещан. Таким образом, хотя он неоднократно заявлял, что арестовал тамплиеров по приказу Климента V или с его согласия, он заявил о своей инициативе, оправдывая ее христианским рвением. Генеральные штаты собрались в Туре и заседали с 11 по 20 мая 1308 года. Несколько знатных сеньоров отсутствовало; другие были представлены доверенными посланниками. Прелатура колебалась: в ее составе было слишком много умных и образованных людей. Третье сословие отреагировало массово; оно насчитывало не менее семисот депутатов. Одобрение было настолько горячим и единодушным, что Филиппа Красивого, который должен был отправиться в Пуатье для встречи с Папой, сопровождала делегация тщательно отобранных буржуа и дворян.

Во время встречи в Пуатье были проведены прекрасные ораторские диспуты и тайные переговоры. Несмотря на успех Генеральных штатов, Филипп Красивый не смог заставить Папу отказаться от контроля над этим вопросом, равно как и не смог сделать четкого заявления о будущем использовании имущества Ордена. Не отказавшись, Климент V, верный своей линии поведения, предложил альтернативные решения, которые король отверг. Прежде чем занять какую-либо позицию, Климент V хотел сам выслушать тамплиеров. Филипп Красивый согласился, но поскольку папа не мог допросить всех тамплиеров, ему были посланы только тщательно отобранные и проинструктированные братья Ордена. Что касается высокопоставленных орденских лиц, то они все по счастливой случайности заболели и не смогли выехать за пределы Шинона. Климент V не дал себя обмануть и послал к ним двух кардиналов. Последние допрашивали Жака де Моле и его соратников, но в присутствии Ногаре и Плезиана. Как и следовало ожидать, пленники отказались от своих признаний. Однако Климент V действительно позаботился о том, чтобы Церковь в конечном итоге осудила тамплиеров, оставив их в королевских тюрьмах. И он разработал две отдельные, довольно сложные процедуры. Папские комиссии проведут тщательное расследование деятельности Ордена как религиозного учреждения. Епархиальные комиссии, возглавляемые епископами и состоящие из доминиканцев и францисканцев, будут судить людей. Управление имуществом Ордена должно было бы стать смешанным, как церковным, так и светским. Епархиальные комиссии функционировали по-разному, в зависимости от личности епископов-председателей и их близости к королевской власти! Вторжение чиновников короля мешало работе папских комиссий; бедняга Моле не осмеливался защищать Орден, потому что вновь столкнулся с Гийомом де Ногаре. И все же нашлись тамплиеры, достаточно смелые, чтобы заявить, что признания были получены от них под пытками или ложными обещаниями; что Орден невиновен в преступлениях, в которых его обвиняют. Вскоре их число увеличилось и даже приобрело тревожное значение. Архиепископ Санса, Филипп де Мариньи[325] (брат Ангеррана), выказал рвение; он приказал сжечь пятьдесят четыре членов Ордена как нераскаявшихся грешников. Другие исчезли безвестно. Вскоре члены комиссии были вынуждены прервать слушания: не осталось никого, кто мог бы свидетельствовать против лжи и преступлений людей короля.

V. Конец Ордена

Папская комиссия в Парижа отложила расследование на несколько месяцев: она хотела дать тамплиерам время прийти в себя и преодолеть свои страхи. Затем она возобновила свои заседания и вновь отобрала многочисленные показания. В какой степени они были искренними? Члены комиссии ничего не знали ни о давлении, оказанном Ногаре, Плезианом и другими, ни о суровом обращении, которому подвергались пленники, чаще всего ограниченные хлебом и водой, некоторые из них были закованы в кандалы, даже если они были больны, ни о пытках, которым их подвергали, следы и последствия которых они смогли увидеть, ни о моральных муках, которые испытывали эти несчастные люди, потерявшие свою честь. Задавая грамотно поставленные вопросы, они смогли выявить ложные показания и оценить несоответствие в численности тамплиеров: образованных братьев осталось мало; большинству из них была свойственна простота; некоторые были простаками без малейшего возвышения сердца и ума, только и умели, что сообщать жалкие сплетни. Но если бы подобное исследование было проведено среди госпитальеров или в других монастырях, было бы обнаружено такое же вырождение; члены комиссии знали об этом и сожалели. Прекратился век Святого Людовика, где религиозное рвение, по крайней мере, компенсировало недостаток образования. Они также знали, что Орден получил смертельный удар при падении Сен-Жан-д'Акр. За пятнадцать с лишним лет, прошедших с момента полной потери Иерусалимского королевства, Орден не смог перестроиться, найти новую цель, которая оправдала бы его существование, однако он продолжал набирать новых членов. И не интеллектуальная посредственность Жака де Моле, не его реверансы, не слабость его защиты не могли произвести благоприятное впечатление на комиссию. Возникал вопрос, почему именно этого человека рыцари-монахи выбрали своим главой. Было очевидно, что в Храме было много более героических и доблестных рыцарей, чем он.

Заслушав за полтора года около ста тридцати свидетелей, комиссия решила закрыть свои заседания 5 июня 1311 года и передать протоколы Клименту V. В то же время другие папские комиссии действовали в Англии, на Кипре, в Германии, Италии и испанских королевствах. Они дали очень разные результаты, большинство из них пришли к выводу, что Орден невиновен. Таким образом, в распоряжении Папы оказалась масса ценных, но противоречивых документов. Наибольшее количество претензий накопилось, конечно же, к Папской комиссии в Париже. Означало ли это, что французские тамплиеры, ставшие причиной скандала, были самыми виновными или единственными виновными? Было очевидно, что это невозможно, поскольку заключенные в тюрьму монахи не могли свободно давать показания. Уничтожение пятидесяти четырех братьев, подвергнутых казни архиепископом Санса, известным своими связями с правительством, сильно осложнил и исказил результаты расследования. Чтение протоколов проливает свет на позицию членов французской комиссии; их эволюция заметна. Они быстро разглядели политическую подставу Филиппа Красивого и Ногаре, а также экстравагантность почти всех обвинений: поклонение идолам, существовавшая или даже просто разрешенная содомия, нескромные поцелуи, намеренное опущение слов Посвящения капелланами Ордена. Поцелуи в губы на приемах были всего лишь поцелуями мира в средневековом стиле. Белые шнуры, которыми опоясывались тамплиеры, просто подтверждали их статус монахов. Среди капелланов не было ни катаров, ни "идолопоклонников". Комиссии пришлось взглянуть в лицо фактам: Устав тамплиеров по-прежнему применялся, как и при зарождении ордена, со всей строгостью и щепетильностью. Несомненно были какие-то нарушения: но какие религиозные ордена были свободны от этого? По сути, главным преступлением Ордена был отвратительный скандал, состряпанный Филиппом Красивым и Ногаре. Даже если бы Климент V решил спасти Орден, возможно, реформировав его и наложив епитимью на некоторых его членов, орден не смог бы оправиться от позора, которому он подвергся. Таков был расчет короля.

Кроме того, дело приобрело новый смысл в результате переговоров между Папой и посланниками Филиппа Красивого. Спор с Климентом V касался двух основных вопросов: посмертного суда над Бонифацием VIII и уничтожения Ордена. Филипп Красивый прекрасно понимал, что полного удовлетворения он не получит. Бонифаций VIII интересовал его меньше, чем тамплиеры. Поэтому он отказался от судебного процесса против покойного понтифика, попросив при этом снять отлучение с Ногаре. С другой стороны, Климент V бросил тамплиеров на произвол судьбы! Филипп Красивый хотел, чтобы он объявил о роспуске Ордена "par provision", то есть без разбирательства по существу. Климент V уклонился от этой ответственности; он упорствовал в своем желании передать дело на рассмотрение Собора. В конце концов король согласился.

Собор собрался во Вьенне (в Дофине) 16 октября 1311 года, собрав более ста прелатов. Были зачитаны протоколы папских комиссий, что, как можно представить, потребовало нескольких заседаний! После этого вопрос был обсужден, а затем поставлен на голосование. Неприятный сюрприз для короля Франции! За исключением четырех (включая архиепископа Мариньи), делегаты Собора решили выслушать тамплиеров перед началом процедуры. Климент V, связанный своими обещаниями Филиппу Красивому больше, чем собственными убеждениями, предпочел закрыть заседание. В феврале 1312 года пришло известие, что король и его свита прибыли не в Вьенну, а находятся в непосредственной близости от этого города. Папа понял угрозу и действовал соответствующим образом. Он собрал несколько кардиналов на тайную консисторию и издал буллу Vox Clamentis (лат. Глас негодования). Когда Собор открыл свою вторую сессию 3 апреля 1312 года, Папа представил Собору буллу. Учитывая дурную репутацию рыцарей-тамплиеров, подозрения и обвинения, объектом которых был Орден, манеру и таинственность приемов, Климент V объявил об упразднении ордена, "не без горечи и глубокой печали, не в силу судебного приговора, а путем решения в апостольском постановлении…". Отцы Собора, возможно, почувствовав облегчение, не стали протестовать против этого единоличного решения. Повсюду политика уже запятнала чистоту веры, и по отношению к власти проявлялось довольно недостойное благодушие. Это помогает нам понять тайную связь между делом Бонифация VIII и делом Ордена! Упразднение ордена по решению Климента V, но по инициативе Филиппа Красивого, было не чем иным, как реальным следствием нападения на Папу в Ананьи. Король последовательно одержал победу над теократической волей Бонифация VIII и опасным суверенитетом тамплиеров. Светская власть теперь превалировала над духовной. Властное поведение Бонифация и организации военных орденов с их рыцарями-монахами принадлежали ушедшей эпохе. Делал первый шаги народившийся новый мир!

В булле Ad providam Christi Vicarii[326], датированной 2 мая следующего года, Папа передал имущество Ордена госпитальерам, чтобы оно могло быть использовано для возвращения Святой земли. Единственным исключением были владения тамплиеров в Кастилии, Арагоне и Португалии, которые были переданы другим орденам, вобравшим в себя бывших тамплиеров. Поэтому с материальной точки зрения дело тамплиеров оказалось для Филиппа Красивого менее успешным, чем он надеялся. Но в конце концов его чиновники изъяли все наличные деньги, продали скот, инструменты и даже черепицу и шифер со зданий командорств и их пристроек. Заброшенные земли и пустующие здания были возвращены, не без труда, ордену госпитальеров.

Между тем, епархиальные комиссии не прекратили свою работу; они продолжали судить тамплиеров как частных лиц, и исчезновение ордена не остановило разбирательства. В зависимости от случая, бывших тамплиеров оправдывали и отпускали, либо приговаривали к тюремному заключению, иногда пожизненному. Что делали освобожденные? Почти все они были бедны: при вступлении в Орден они передали свое имущество родственникам. Они зарабатывали на жизнь, как могли, поступали в другие монастыри (когда их принимали), уходили на покой к своим семьям (если те могли позволить себе принять их) или становились скитальцами, их горечь делала их страдания и деградацию еще более мрачными. Климент V оставил за собой право судить сановников Ордена: Жака де Моле, Гуго де Пейро, Жоффруа де Шарне и Жоффруа де Гонневиля.

18 марта 1314 года все четверо были выведены из тюрьмы и приведены на площадь перед Нотр-Дам де Пари, чтобы услышать приговор, вынесенный им апостольскими делегатами, среди которых был архиепископ Санса, их враг. Там было большое скопление людей. Вид четырех сановников с их клочковатыми бородами и волосами, изможденными и потрепанными, вызывал сострадание. Они смиренно повторяли пройденный урок. В последний раз они публично признались в преступлениях Ордена, не упустив ни одного. Несомненно, им обещали легкое наказание, возможно, даже свободу, в обмен на их покорность. Это было просто еще одно унижение после многих других! Затем они узнали, что апостольские делегаты приговорили их к пожизненному заключению…

Ярость и гордость Жака де Моле внезапно вырвались наружу. Он провозгласил, он кричал перед кардиналами и жителями Парижа, что Орден невиновен, что преступления, в которых его обвиняли, были ложью, что Устав тамплиеров был святым, прекрасным и католическим, и что он заслуживает смерти, потому что, будучи недостойным, из-за страха перед мучениями и обмана папы и короля, он сделал ложные признания! Гуго де Пейро вторил своему магистру и также кричал о своей трусости и невиновности Ордена. На мгновение кардиналы растерялись, но быстро взяли себя в руки. Двое тамплиеров были переданы королевскому прокуратору. Они, конечно, отправили бы их на костер как рецидивистов, но Филипп Красивый используя внезапную враждебность парижан оперативно ускорил процесс. Он приказал, чтобы Жак де Моле и Гуго де Пейро были сожжены в тот же вечер на острове посреди Сены, недалеко от королевского сада: скорее всего это сегодняшний сквер дю Вер-Галант. На их казни присутствовал Жоффруа Парижский, королевский служащий. Он приводит подробности казни, которые невозможно найти ни в одной другой книге, потому что они исходят от свидетеля. Он рассказывает, что Жак де Моле, увидев столб, снял с себя одежду и остался в рубашке, с радостным лицом. Его привязали к столбу.

Он сказал:

Согласно Жоффруа, он также сказал:

И он попросил бы, чтобы его лицо было обращено к Богоматери:

Согласно другому рассказу, когда пламя охватило его, мастер закричал:

"Тела принадлежат королю Франции, а души — Богу!" Гуго де Пейро умер с тем же героизмом и той же гордостью. Рев пламени заглушил их последние крики. Два обугленных тела рассыпались в прах под ледяным взглядом Филиппа Красивого. Какое значение для него имело то, что Жак де Моле и его спутник были мучениками! С этого момента Орден прекратил свое существование. Возвышенный протест магистра еще больше заслонил тайну, в которой в ту мартовскую ночь был погребен Орден.

Но общественное мнение начало сомневаться в доброй воле короля и подозревать зловещую правду. "И миру — великая битва", — заявляет Жоффруа Парижский, который завершая свой рассказ говорит: