Философия истории

§ 1. Сущность и смысл бытия человека

В современной исторической науке понятие человеческой сущности еще не превратилось в объяснительное средство истории, как не стали в ней и ключевыми категории сущности и смысла истории. Такое положение обедняет историческую науку, снижает ее эвристический потенциал.

Сущность и смысл — в принципе совпадающие понятия. Но если сущность отождествляется с трудно определяемым содержанием явлений мира, ибо оно сопряжено с метафизикой, то смысл отождествляется со значением, которое несет на себе печать оценочного отношения. Только ориентация на человеческую сущность исторического процесса позволяет уяснить логику общественной жизни, ее смысл и перспективы. В противном случае история перестает быть Учителем жизни.

Способность человека и общества к развитию заложена в его родовых «сущностных силах», реализуя которые человек производит себя, свое бытие и свою сущность.

Историко-философский анализ феномена человека свидетельствует о том, что он рожден природой, своим становлением обязан обществу, а развитием только себе. Это единственное существо, способное выйти за свои пределы, взглянуть на себя со стороны, осуществить самоанализ и отредактировать свое отношение к миру. Человек в состоянии оттолкнуться от реального сущего, спроектировать идеальное должное своего «Я» и осуществить этот проект в процессе своей жизнедеятельности, заявив о себе как субъект и объект.

Человек постоянно заявляет о себе как существо вечной неудовлетворенности, что инициирует его проявления в самых различных ипостасях. Наделенный разумом, он способен осознать свое бытие как проблему. Более того, он обязан ее осмыслить и решить. Поскольку человек не может вернуться к дочеловеческому состоянию гармонии с природой, он должен восстановить эту гармонию на качественно ином уровне через свою историю и историю человечества. И, наконец, человек продолжает хранить свою загадку, инициируя множество версий своего происхождения (См.: Кальной И.И. Философия человека // Философия. — Симферополь, 2002. — с. 352–384).

Историко-философский анализ феномена человека позволяет поставить вопрос о сущности человека. Пришло время плодотворного соединения философского и естественнонаучного знания, чтобы на стыке общего и единичного (конкретного) обрести особенное; то специфическое, которое приоткрывает занавес над загадкой о сущности человека. Примером такого единства философского и естественнонаучного знания является философская антропология, возникшая в 20-х гг. нашего столетия. И хотя один из ее основоположников, М. Шелер, заявляет о принципиальной невозможности определить сущность человека, тем не менее, его работа «Положение человека в космосе», а также работа Г. Плеснера «Ступени органического и человек» заложили традицию поиска решения проблемы сущности человека через призму соотношения общего и единичного, метафизического и физического.

На сегодня философская антропология стремится систематизировать знание о человеке. Не заявляя абсолютных принципов, она ставит вопросы о смысле бытия человека и его сущности, рассматривая человека как творца и как творение, вскрывая онтологические основания его свободы и смысла жизни (См.: Марков Б.В. Философская антропология. — СПб., 1997; Шаронов В.В. Основы социальной антропологии. — СПб., 1997.).

Вопрос о сущности и смысле бытия человека равен вопросу о сущности бытия мира. Отрицать сущность человека — это, значит, отрицать то основание, которое объединяет всех людей мира. Сущность человека напрямую связана с проблемой происхождения человека. Существует ряд версий происхождения человека, в диапазоне от божественного творения до результата эволюции природы в рамках действия закона естественного отбора. XX в. принял в качестве парадигмы концепцию эволюции. Поэтому актуальным является вопрос, чем отличается человек от высокоорганизованного животного; как человек прошел дорогу от животного до существа с претензией выполнить свое особое назначение в мире.

Человек существо пограничное. Он одновременно принадлежит к миру природному, духовному и социальному. Посему, в силу своей «эксцентричности» и в стремлении ее преодолеть, человек, в процессе своей жизнедеятельности, может вести себя в различном измерении, используя чужое «поведенческое амплуа». Генетическая программа поведения животного фиксируется в молекулах ДНК. Инструментом фиксации и трансляции программы поведения людей является язык, образное рациональное мышление. И то, и другое позволяет заменить генетическую конструкцию нормой, а наследственность — преемственностью через культуру. Биологическая популяция трансформировалась в социальную общность, когда сложилась ойкумена. Единство природных условий и человеческого фактора с его способностью создавать и использовать искусственные орудия труда обеспечило становление пракультуры, а после — и ее развитие. Культура и только культура оказалась исходным отличительным признаком формирования человека разумного.

Становление и развитие разумности стало возможным благодаря культуре мифа как культуре запретов и возмездия. Разумность сдерживала и контролировала природные влечения, инстинкты.

Благодаря разуму человек постигает тайны бытия, открывает законы мироздания, изобретет технику, осваивает природу и создает искусственную среду обитания.

Благодаря разуму у человека возникает различение добра и зла, прекрасного и безобразного, формируется эстетическое видение мира, складывается механизм волевой регуляции, оформляются и совершенствуются сущностные силы; оформляется вера в Бога, складывается память о прошлом и надежда на будущее.

Благодаря разуму человек осваивает искусство любить и ненавидеть, оценивать и судить, фантазировать и творить. Только разум компенсирует физическую слабость человека. Человек, как слабое биологическое существо, стал самой могущественной силой на Земле. Совокупная антропогенная деятельность многократно превышает геологические изменения.

Поэтому сущность человека заключается в его способности мыслить и постигать тайны бытия, находить свое место в мире. Эта сущность не является чем-то заданным, а как было уже отмечено, она созидается в каждой культуре по-своему. Стало быть, нет оснований говорить о врожденной агрессивности или, наоборот, о врожденной солидарности, ибо те природные задатки, которые без сомнения имеются у каждого человека, успешно подавляются или интенсифицируются усилиями конкретного общества. Люди должны были всему научиться и все что они умеют — это прежде всего продукт культурного развития, воспитания и образования. Человеком не рождаются, человеком становятся.

Культура мифа обеспечила переход от биологической популяции к человеческой (социальной) общности. Это был своеобразный «инкубационный» период становления человечества, где еще нет индивида, но уже есть протообщество, как общество в своем становлении (См.: Фрейзер Дж. Золотая ветвь. — М., 1983; Тайлор Э. Первобытная культура. — М., 1989; Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. — М., 1993.).

Общество — это не простая совокупность людей, находящихся во взаимосвязи и взаимодействии. Особенность человеческого общества заключается в его надбиологичности, ибо в его основании не функциональные дифференциации организма, а определенный способ производства на базе конкретной ойкумены. Культура задает направленность производства, а затем производство предопределяет регламент общественных отношений. Другими словами, общества нет там, где не состоялась культура, где отсутствуют надбиологические нормативные ценности, регулирующие поведение людей.

Культура — это специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленной в процессе и результатах труда, в системе общественных норм и учреждений, в материальных и духовных ценностях; в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе; оформляющей общество как социо-культурное образование.

В процессе производства, человек собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. И в этом смысле, производство является не просто отличительным, но и основополагающим признаком человека разумного. В рамках производства человек создает искусственную природу, становится общественным существом. Но это уже история становления человечества, а вот его предыстория остается такой же загадкой, как и возникновение жизни на Земле. Версий много, но достоверность их сомнительна, ибо исключается возможность их верификации, при сохранении загадки относительно истоков (антропологи продолжают искать недостающее звено в биологической эволюции от животного к человеку, а философы ломают голову, пытаясь осмыслить «скачок», который похоже имел место в процессе становления человека). С определенной мерой достоверности можно сделать вывод о том, что антропогенез (становление человека) и социогенез (становление общества) были звеньями одной цепи, временной интервал развития которой составил несколько миллионов лет.

Антропосоциогенез стал реальностью исключительно благодаря трудовой деятельности. Это еще не основание, чтобы сказать, что вначале было «Дело», а потом «Слово», но это повод, чтобы рассматривать труд в качестве основополагающего фактора становления человека.

Труд стал предпосылкой взаимодействия людей, их общения, заявив о себе как антропосоциогенетический фактор. Главным признаком труда является способность изготовлять и применять орудия, обеспечивая процесс производства благ, необходимых для удовлетворения потребностей человека. В орудиях труда и в навыках по их применению накапливаются и закрепляются знания, реализуется творческое начало человека. Но и труд мог стать реальностью только при наличии таких факторов социализации как язык, психика и сознание.

Язык, как информационно-знаковая система, не только хранил и передавал накопленный опыт, но и выступал фактором формирования производства, обеспечивая его социальность (взаимосвязь и взаимодействие людей).

Существенную роль в становлении и осуществлении антропосоциогенеза сыграли табу (нравственно-социальные запреты мифологического мировоззрения протообщества).

Нельзя не принимать во внимание и такой мощный фактор антропосоциогенеза, как семья. Пройдя длительный путь развития, она выступила ячейкой общества, регулируя свое воспроизводство и обеспечивая воспроизводство общества, демонстрируя здоровье и болезни общества.

Анализ факторов становления антропосоциогенеза свидетельствует о том, что трудовая деятельность является оптимальным способом бытия человека. Но эта деятельность может осуществляться только в системе определенных общественных отношений. Вне общества, вне общественных отношений говорить о человеке можно, но только на уровне абстракции.

Человек существо социальное и таковым оно является, будучи включенным в определенную систему общественных отношений. Вместе с тем, человек и существо природное, ибо выйдя из природы, человек сохраняет с ней связь как на уровне общества, так и на уровне индивида.

Наделенный разумностью, человек заявляет о себе и как существо духовное, способное постигать тайны бытия и соотносить знания о себе и знание о мире.

Человек заявляет о себе и как родовое существо. Его родовое начало обусловлено общечеловеческим генофондом и информационной памятью прошлых поколений.

И, наконец, человек, не без оснований, заявляет о себе как космическое существо. Его космическое начало представлено теми циклами и ритмами, которым следует Земля, Галактика, Вселенная и… человек.

Все пять начал в своем единстве создают неповторимую уникальность феномена человека, в которой переплавляются внутренние задатки и внешние факторы; где формируются его сущностные силы: воля, чувства, интеллект.

Преобразуя природу, человек преобразовал собственную природу. Он прошел длительный и сложный путь развития эволюции, который можно классифицировать по основаниям:

• человек как животное;

• человек как особое животное;

• человек как не животное;

• человек как существо с претензией на особое место в мире.

В своем становлении человек начинается как животное. В историко-философской традиции можно найти ряд определений человека как животного, в диапазоне «человек — это двуногое животное с мягкой мочкой уха, но без перьев» до «человек — это млекопитающее животное с затянутой фазой становления, что позволяет осваивать и усваивать чужой опыт».

Далее человек эволюционирует как особое животное, когда о нем можно сказать, что он эксцентричное, стыдящееся наготы, погребающее себя существо, одаренное разумом.

По мере эволюции человек обретает новое качество, когда о нем говорят как о существе, принципиально отличном от животного, отмечая его способность к этическому и эстетическому отношению к миру; указывая на его способность при необходимости быть по ту сторону выгоды, преодолевать волю к жизни; рефлексировать; творить себя и мир по канонам разума, добра и красоты.

Эти качества являются предпосылкой для осознания человеком особого положения в мире, когда он заявляет о своих претензиях, сохраняя при этом тайну своего происхождения. В этом случае речь идет о том, что природа создала человека как свое зеркало, с тем чтобы по необходимости смотреться в него и редактировать свое дальнейшее развитие. Человека рассматривают как посредника Бога на земле и как субъекта общего дела; как планетарное существо.

Все эти группы признаков прямо или косвенно подтверждают концепцию эволюции человека, не перечеркивая возможности объяснить природу человека на основе других версий, но подчеркивая необычайную сложность феномена человека, который может проявляться в самых различных аспектах и измерениях.

Рассмотрение антропосоциогенеза позволяет сделать некоторые выводы, дополняющие заключения историко-философского анализа.

Во-первых, человек как некая целостность, открытая миру, включает такие компоненты, как: уровень природного (биологического); уровень духовного; уровень социального (общественного); уровень родового (общечеловеческого) и уровень космического. В своем единстве эти уровни и обеспечивают сущность человека, особую и неповторимую, принципиально отличную от сущности других проявлений жизни на Земле.

Во-вторых, онтологическим основанием бытия человека являются его сущностные силы, его способность к целесообразной деятельности.

В-третьих, главное качество человека — его человеческое содержание. Это стыд и совесть; сострадание как солидарность; благоговение перед природой; принятие жизни как высшей ценности.

В-четвертых, человек принадлежит одновременно двум мирам: феноменальному и интеллигибельному. Он постоянно преодолевает свою феноменальность, создавая свой собственный лик и свое содержание на пути диалога и разрешения противоречий на уровне «Я» и «Я»; «Я» и «Ты»; «Я» и «Мы»; «Я» и «Они»; «Я» и «природа»; «Я» и «общество»; «Я» и «мир».

В-пятых, в поисках себя за пределами своей природы, человек использует игру и творчество. Он проектирует желаемый образ и идет на риск выбора, перечеркивая все другие возможные варианты.

В-шестых, человек живет в определенной культурной парадигме, которая задает определенную его направленность и вызывает определенные ассоциации.

В-седьмых, человек живет в состоянии принципиальной незавершенности. У него есть прошлое, настоящее и будущее. Выступая субъектом возможного, человек постоянно демонстрирует через свое бытие состояние неудовлетворенности, подчеркивая особый характер своего бытия как одного из уровней самоорганизации бытия мира.

Если способом бытия общества выступает суммарная деятельность людей, то способом бытия конкретной личности выступает конкретная жизнедеятельность в рамках определенного культурного пространства и в интервале своего социального времени. По содержанию деятельности и характеру ее осуществления можно судить о мере ответственности человека, его социальной ориентированности. Другими словами, в деятельности и через деятельность человек заявляет о своей самоценности, самовыражается и самоутверждается.

Необходимыми атрибутами деятельности являются: объект деятельности, цель, способ (метод, форма), средства и результаты деятельности.

Все компоненты взаимосвязаны и взаимообусловлены и находят свое выражение в поступке. Поступок — опредмеченная форма социальной активности субъекта, предполагающая меру ответственности, заложенной в самом человеке, в его мировоззренческих ориентирах.

Поступок человека в его аксиологической интерпретации органически связан с нравственностью и мерой человеческого в человеке. Последнее обусловлено не только социальным, но и природным, родовым, духовным и космическим началами. При всей устремленности в будущее, человек несет в себе потенциал всех прошлых поколений. Эта возможность уникальная, неповторимая и не подлежит техническому моделированию. Таким образом, интерпретация поступка снимает надуманную проблему о том, что человек рано или поздно уступит свое место машине и станет ее заложником. Даже самая умная машина лишена способности творчества по канонам Добра, Разума и Красоты.

Поступок, как единица деятельности, имеет свою обусловленность. Как правило, в качестве детерминации поступка выступают прямые или косвенные потребности и интересы субъекта деятельности.

Единство потребности и интереса инициирует социальную активность на уровне индивида, группы или общества. Социальная активность реализуется через механизм деятельности.

Механизм деятельности, будучи ориентированным на конкретный результат, предполагает осуществление целого ряда взаимосвязанных операций. Первый шаг подготовительного этапа связан с решением проблемы познания. Субъект деятельности заинтересован в получении исчерпывающего знания относительно объекта своей последующей деятельности, ибо от этого знания зависит степень осознания субъектом своих возможностей и способностей.

Второй шаг состоит в обосновании смысла деятельности, опираясь на шкалу ценностей субъекта о мире и о себе. Третий шаг заключается в том, что смысл деятельности, подпитанный совокупным знанием системы «субъект-объект», обеспечивает формирование идеального образа деятельности.

Идеал деятельности является предпосылкой проекта деятельности. Проект деятельности прямо и непосредственно связан с творчеством. Творчество предполагает создание нового, не имеющего аналогов. Новизна как основной признак свидетельствует о том, что настоящее творчество связано с ломкой стереотипов, сложившихся норм, традиций, представлений. Искусство и смелость творца в отличии от дестроера (разрушителя) состоит не столько в ломке сложившихся представлений, сколько в предвидении социальной значимости нового, принятии всей меры ответственности за свое творчество. Творчество имеет свои этапы: осмысление нестандартной, проблемной ситуации; предварительный поиск ее решения и выбор из множества версий гипотезы; проверка гипотезы и ее отбрасывание или подтверждение, используя при необходимости эмпирические и теоретические методы познания, а также опираясь на практику; материализация решения в форме, доступной для понимания (текст, чертеж, макет, график, сигнальный экземпляр).

Помимо заявленных этапов, творчество предполагает вдохновение, как определенный психологический настрой; способность к ассоциациям; веру в свои силы и надежду на искомый результат; интуицию, как озарение; определенный тип культуры с ориентацией на поиск нового; способность удивляться и сомневаться. Без этих компонентов или даже без одного из них вместо творчества можно получить его суррогат. Проект деятельности является непосредственным основанием для конкретизации цели деятельности, способа (метода) деятельности и выбора средств ее осуществления. На основе принятой цели, способа деятельности и средств ее обеспечения формулируются конкретные задачи и определяются сроки их выполнения. Задачи и установленное время являются отправной точкой для осуществления акта действия и получения искомого результата. Рассмотренный механизм деятельности характеризует не всякую, а только творческую деятельность. В границах репродуктивной деятельности с ориентиром на неукоснительное соблюдение принятых стандартов, пропедевтика деятельности ограничивается соотнесением знания в системе «субъект — объект» (я знаю что и как должен делать; я знаю свои возможности и способности делать это).

Помимо основного деления на творческую и репродуктивную деятельность (получение известного результата известными средствами) существуют и другие классификации деятельности. В качестве основания деления принимаются или реальность бытия объекта, или реальность бытия субъекта.

В первом случае возможно деление деятельности на материальную и духовную (деятельность как познание и преобразование; деятельность как познание и общение; деятельность как познание и освоение). Во втором случае возможно деление деятельности с учетом наличных форм общественного и индивидуального сознания (политическая деятельность, правовая, научная, эстетическая, нравственная, философская, религиозная).

Рассмотрение проблемы деятельности позволяет сделать вывод о том, что деятельность человека, выступая необходимым условием обеспечения его жизни, является гарантом смысла человеческого бытия; способом его существования и осуществления в определенном социо-культурном пространстве и историческом времени, подтверждая статус человека как субъекта, творца истории.

§ 2. Сущность истории человечества

Рассмотрев становление и развитие концептуального постижения истории в границах классической и неклассической рациональности, можно определить круг исследовательских проблем.

Во-первых, как соотносятся развитие природы и общества?

Решение этого вопроса имеет собственную историю. Мыслители античности рассматривали природу и общество как единое целое. Философы эпохи Просвещения переносят законы развития природы на общество и его историю. Мыслители классической рациональности усматривают специфику исторического развития по сравнению с развитием природы. В каждом случае нарабатывался свой эмпирический опыт, формировалась своя концепция, складывался свой дискурс исследовательской практики с ориентиром на определенный результат.

Остается открытым вопрос, а существует ли цель исторического процесса. И в данном случае нет однозначного ответа, хотя подавляющее большинство исследователей убеждены, что такая цель существует. Но одни видят ее вне истории (Августин усматривает цель в установлении «Града Божия», а Гегель — в самопознании абсолютной идеи), другие усматривают цель в самой истории. По Гердеру цель исторического процесса заключена в стремлении людей к счастью, а по Канту — в установлении правового гражданского общества.

Свою проблемность движущие силы и тенденции развития истории. Рассмотрение этой проблемы составило ответы в диапазоне от человеческого фактора (Геродот, Демокрит, Гердер, Кант, Кондорсе) до объективных законов развития истории (Платон, Гегель, Маркс), включая божественную волю (А. Августин, Ф. Аквинский и др.).

В ряду заявленных проблем особое место занимает мера обусловленности истории. И в этом случае исследовательское наследие хранит достаточно широкий спектр ответов, которые можно свести к позициям:

• все предопределено и совершается по необходимости (Демокрит, А. Августин);

• люди свободны в выборе и осуществлении своих поступков (Кант);

• история есть единство свободы и осознанной необходимости (Спиноза, Гегель);

• история демонстрирует проявления «воли к власти» (Ницше).

Рассмотрение перечисленных проблем позволяло исследовать историю на предмет выявления оснований ее периодизации. И в этом случае исследовательское наследие хранит основания, в соответствии с которыми история подразделялась на отдельные периоды. Это форма государственности (Платон, Аристотель); естественный цикл жизни (Вико, Шпенглер); божественная предопределенность (А. Августин, Ф. Аквинский); степень развития человеческого разума (Вольтер, Кондорсе); мера свободы (Гегель); смена гегемонии народов (Данилевский); господствующее мировоззрение (Конт); развитие производительных сил и смена способа общественного производства (Маркс).

Перечисленные проблемы и далеко не полный перечень вариантов их решения тесно связаны с рассмотрением вопроса о сущности истории человечества, которая предстает как поступательный процесс осуществления творческих возможностей человека и реализации его потребностей (интересов). Отправной точкой отсчета этого процесса выступают люди, их человеческая природа, демонстрирующая эксцентричность, свое несовершенство и неудовлетворенность; противоречие между волей к жизни, волей к власти над другими и волей власти над собой; способность критически относиться к себе и к другим, а также рефлексировать желаемую действительность. Более того, люди не только начало, но и высшая ценность, «чело» исторического процесса. Но сплошь и рядом люди выступают не столько целью, сколько средством осуществления второстепенных целей. На феноменальном уровне история демонстрирует трансформацию цели в средство, рождая соответствующие аберрации обыденного сознания. К примеру, не власть для человека, а человек для власти; не производство для людей, а люди для обеспечения производства. И эту видимость (кажимость) обыденное сознание выдает за действительность, предавая забвению истину, что не «все то золото, что блестит».

Феноменальный уровень истории подкупает не только обыденное, но и теоретическое сознание, когда исследователи оказываются заложниками «очевидности» и пытаются обнаружить в историческом процессе в качестве цели все, что угодно, только не человека в его самоценности.

Жизнедеятельность человека как способ его бытия выступает предпосылкой деятельности социума в форме общественного производства.

Через сферы материального и духовного производства, воспроизводства общественных отношений и производства определенного типа личности, осуществляется способ бытия общества. В свою очередь этот способ бытия проявляется через социо-культурное пространство и осуществляется в границах исторического времени. Так складывается история человечества, заявляя о своей сущности через деятельность людей, в процессе которой они творят себя и свое бытие, которого ранее не было. Стало быть, они творят свою историю.

Поскольку люди творят свою историю, постольку и исторический процесс носит творческий характер. Создавая новые формы общественного бытия, новые объекты «второй (искусственной) природы», человечество вызывает к жизни и новые законы ее бытия. Историческая закономерность не рождается из случайных столкновений множества индивидуальных действий, а проявляется в них. При этом законы развития общества определяют только общее направление развития, допуская в рамках этого общего вектора множество вариантов, выбор и осуществление которых зависит от действия людей.

Исторический вызов как проявление исторической закономерности требует (ждет) адекватный ответ в форме определенной деятельности. Но эта форма всегда обеспечивается единством конкретных объективных условий и конкретного субъектного (человеческого) фактора. В этом единстве фактор никогда не станет решающим, если отсутствуют соответствующие условия, реальность которых не зависит от воли и желания людей. Попытка проигнорировать «правило» чревата неадекватным ответом на исторический вызов. Другими словами, форма проявления исторической закономерности зависит от характера и содержания деятельности людей. В этом и кроется объяснение, почему действие законов не определяет исторический процесс с абсолютной и фатальной необходимостью.

В обществе ничто не делается без сознательного намерения, без желаемой цели. Однако цели, которые ставят перед собой люди, обусловлены объективными условиями их жизни и мерой переживания этих условий в форме психологической установки в диапазоне от готовности принять условия до готовности их преобразовать. Кроме того, эти цели редактируются согласованной волей большого или малого социального образования, его местом и ролью в системе общественного производства. Они становятся ориентирами жизнедеятельности людей. Деятельность общества в целом определяется волей господствующего страта. Этот страт придает своему интересу всеобщий характер, закрепляя свое экономическое положение политической властью, и оформляя свое господство в соответствующей идеологии.

Основное противоречие исторического процесса как источника развития — это противоречие между сущностью человека и ее историческими модификациями. В каждую историческую эпоху человеческая сущность обретает определенную форму своего проявления, демонстрируя фазы становления, развития и преодоления ограниченности собственной формы. Поэтому сущность истории как объективного процесса развития человечества состоит в постоянном преодолении своей исторической ограниченности и дальнейшем совершенствовании «сущностных» сил человека.

История человечества предстает не как простая смена поколений, а как процесс развития сущностных сил человека, о чем свидетельствует сравнительный анализ исторических эпох и практика конкретных обществ.

Каждый последующий шаг истории становится более эффективным, что и обусловливает ускоренное развитие человечества. Незаурядный мыслитель 20-го века Аурелио Печчеи в своей книге «Человеческие качества» отмечает, что «на протяжении десяти тысяч веков, прошедших с момента появления на земле Homo sapiens, развитие его шло очень медленно. Но постепенно он обосновался в нескольких наиболее удобных для жизни местах и начал завоевывать планету, становясь на мировой сцене звездой первой величины. Это продолжалось примерно последние сто веков, которые иногда называют „историческим периодом“ — временем, в течение которого можно проследить деяния человеческие. Надо было, однако, дождаться нынешнего столетия, а точнее, нескольких последних десятилетий — ничтожного мига на часах эволюции, — чтобы увидеть, как на крыльях научно-технической революции человек достиг полного расцвета своего могущества» (См.: Аурелио Печчеи Человеческие качества. — М., 1985. — с. 35).

Из этого следует, что уровень, объем и темпы истории — это, прежде всего, результат аккумулятивного развития сущностных сил человека, которые находят свое выражение в формах науки и техники, технологии и культуры в целом.

Историческая роль и место каждого поколения, смысл и образ жизни каждого индивида обусловлены мерой освоения и осуществления человеческой сущности. Чем богаче творческие возможности людей, чем содержательнее их бытие, тем основательнее исторический процесс.

Однако производительные силы общества находятся в зависимости от расхода физической и интеллектуальной энергии человека, ее последующего отчуждения в пользу общества как целого, что обусловливает воспроизводство традиционного противостояния личности и общества. Общественная жизнь и ее история представляется людям чем-то внешним, а может быть и чуждым, ибо феномен отчуждения, как правило, сопряжен с персонификацией общественных отношений и деперсонификацией человека, вступающего в систему этих отношений. Общественное воспринимается как навязанное из вне. И хотя люди преследуют свои собственные цели, деятельность общества сохраняет свою независимость. Смысл жизни людей определяется внешними обстоятельствами и факторами, привнесенными, как отмечал еще А. Смит, некой «невидимой рукой».

Все это затемняет сущность истории человечества, но не ставит ее под сомнение. История хранит и наращивает свой потенциал, осуществление которого и делает ее Учителем жизни. Вероятно, этим и определяется особый интерес исследователей к вопросу о смысле и назначении истории.

§ 3. Мыслители о смысле и назначении истории

Проблема смысла истории — одна из стержневых проблем в философии истории. «Смысл» — это особая реальность, которая не имеет ни протяженности, ни длительности. Другими словами, она не располагает традиционными пространственно-временными параметрами. С точки зрения позитивизма, эта проблема не имеет права на свое существование, ибо она такая же надуманная, как проблема чести, совести, долга, счастья, справедливости и солидарности. Но вопрос о смысле истории — это вопрос о единстве человечества в контексте его развития от хаоса к космосу. Смысл истории имеет онтологическое основание, ибо задает не только единство человечества, но и выступает его духовными скрепами.

Исключите из жизни человека совесть, честь и долг, как составляющие человечность, и от человека останется только животное с ориентиром на удовлетворение витальных потребностей без оглядки на шкалу ценностей. Исключите из истории смысл и история, как связь времен и организатор социального пространства, прекратит свое существование, распавшись на фрагменты в форме региональных историй. Этим и объясняется необходимость поиска смысла средствами философии истории.

Для традиционной европейской культуры вопрос о смысле истории был по преимуществу вопросом об истоках зла и рассматривался прежде всего с позиции теологии (См.: Августин Аврелий. Исповедь). Однако средневековое мировоззрение, как рефлексия на противоречия духовной и светской жизни общества, рухнуло под натиском идей Ренессанса, Реформации и Просвещения. Освобожденный от религии XIX век, тем не менее, сохранил традиционное внимание к проблеме смысла истории как вопроса о причинах зла и человеческих страданиях, но переместил рассмотрение этого вопроса из области теологической в область антропологическую, а позже в область социальную.

Интерес к человеческим истокам характерен для творчества мыслителей XIX века — Гегеля и Кьеркегора, Фейербаха и Маркса, Спенсера, Достоевского и Толстого. И, тем не менее, для мыслителей прошлого времени проблема обоснования смысла истории не имела той актуальности, которая присуща веку XX и нашему времени. Ибо история как таковая — со всеми ее срывами и злом — не казалась проблематичной в мире дифференциации, сосуществования различных цивилизаций, взаимовлияние которых было скорее условным, чем безусловным. Если традиционная культура Европы отождествляла идею смысла истории с идей Царства Божия, а XIX век отождествлял смысл истории с понятием Прогресса, то XX век знаменовал особый интерес к смыслу истории в условиях экономического и политического передела мира. Целостность и ценность истории в эпоху мировых войн, диктата, геноцида и экоцида стала для человеческого сознания актуальной проблемой.

Имеет ли история смысл? И если да, то как его отыскать в гуще варваризации как демонстрации бессмыслицы? Как преодолеть эту бессмыслицу и можно ли это сделать? Как обнаружить связь со всем тем творческим и духовным, что проявилось в исторической жизни человечества в прошлом, что иной раз проявляется в настоящем и что может проявиться и в будущем, если только у человечества есть будущее? Такова сквозная проблема, которую рассматривали мыслители различной философской ориентации XX века — Бенедетто Кроче, Анри Бергсон, Николай Бердяев, Питирим Сорокин, Робин Коллингвуд, Пьер Тейяр де Шарден, Хосе Ортеги-и-Гассета, Арнольд Тойнби, Пауль Тиллих, Альбер Камю, Карл Ясперс, Мираб Мамардашвили, Аурелио Печчеи, Олвин Тоффлер, Карл Поппер и многие другие.

По Н.А. Бердяеву (1874–1948), история — это свершение, имеющее свое начало и свой конец. Оно располагает внутренним смыслом. Определить смысл — то же самое, что установить должное отношение к прошлому и будущему. Это под силу только философии истории. Философия истории — есть «пророчество» о будущем и о прошлом, и ничем другим, кроме профетической, философия история и не может быть. С точки зрения Бердяева, профетической является не только философия истории Августина, но и Гегеля, Сен-Симона, Карла Маркса и многих других.

Человек есть существо историческое. История использует его в качестве средства осуществления нечеловеческих целей. И в этом смысле история есть преступление против человека. В своем становлении и развитии она демонстрирует античеловеческую мораль, ибо в ней господствует эгоизм, противостояние индивида и общества, войны между народами, насилие.

Критикуя теории прогресса, Н.А. Бердяев отмечает: «учение о прогрессе есть, прежде всего, совершенно ложное, не оправданное ни с научной, ни с философской, ни с моральной точки зрения, обоготворение будущего за счет настоящего и прошлого» (См.: Бердяев Н.А. Смысл истории. — М., 1990 — с. 146). Учение о прогрессе предполагает, что задачи всемирной истории будут разрешены в будущем, что наступит какой-то момент, когда будет достигнуто совершенное состояние и в нем будут примирены все противоречия.

С учениями о прогрессе тесно связана и утопия земного рая, которая является извращением и искажением религиозной идеи о наступлении Царства Божия на земле. Утопия земного рая заключает в себе те же противоречия, которые присущи и учению о прогрессе. Утопия так же предполагает наступление совершенного состояния и разрешение всех проблем, которые несли и несут для человечества печать трагедии.

В действительности, «в истории нет по прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого — есть лишь трагическое, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как светлых, так и темных, как божественных, так и дьявольских, как начал добра, так и начал зла. В раскрытии этих противоречий и в выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества» (См.: Там же, с. 150).

Будущее, с точки зрения настоящего, не более реально, чем прошлое, и усилия мыслителей должны свершаться не во имя будущего, а во имя того вечного настоящего, в котором будущее и прошлое едины. Прошлого уже нет. Оно для нас существует только в памяти. Будущего еще нет, и неизвестно, будет ли оно. Но предполагается, что оно будет, и в будущем будут жить те, для которых настоящее готовит более совершенную жизнь. Это и рождает смысл поколениям настоящего. По Бердяеву, это один из самых печальных предрассудков религии, прогресса и утопии земного рая. Но этот предрассудок можно преодолеть, соединив звенья настоящего, прошлого и будущего, что позволит человечеству войти в истинное время — время вечности.

Обретение целостного времени позволит человечеству осмысленно выстраивать свои отношения к жизни перед лицом вечности и судом вечности. В этих условиях будущее оказывается не более реальным, чем прошлое, настоящее не более реальным, чем прошлое и будущее. Таким образом, история и ее смысл напрямую связаны с природой времени. Ко времени мы апеллируем, им оперируем, но, по большому счету, знаем о нем очень мало.

Если смотреть на исторический процесс с точки зрения разрешения задач внутри потока времени, то обязательно придем к результатам, рождающим пессимизм. В истории никогда ничего не удавалось. Никогда не осуществлялось то, что определялось в качестве цели. Целью французской революции было утверждение идеи братства, равенства и свободы. Но вместо заявленных идей люди получили новые формы неравенства и ненависти друг к другу. Не реализуются и цели социализма. Социализм не решает проблему освобождения труда. Напротив, он создает новую вражду между людьми, новую разобщенность и новые неслыханные формы угнетения.

Неудачи истории вовсе не означают, что история не имеет смысла. Все неудачи «исторического» являются следствием разорванности времени человека. По Бердяеву, неудача человека означает то, что он не поднялся над суетой земных страстей, хотя своей судьбой призван встать над ними, чтобы реализовать свой потенциал в вечном времени. Лишь перенеся центр тяжести в мир вечности, человек сможет преодолеть безобразное в пользу прекрасного и творить мир добра и красоты, реализуя свою подлинную свободу, не оглядываясь на принуждения и необходимость. Труден и трагичен путь свободы, потому что «нет ничего ответственнее и ничего более героического и страдальческого, чем путь свободы», которая своими корнями уходит в небытие. Но только на этом пути человек может противостоять злу, а история может обрести свой смысл, осознав свою конечность.

Если бы история была бесконечным процессом, «дурной» бесконечностью, то она не имела бы смысла. Трагедия времени была бы не разрешимой, а задача истории неосуществимой, потому что внутри исторического времени она и не может быть осуществлена. Судьба человека, которая лежит в основе истории, предполагает сверхисторическую цель, сверхисторический процесс, сверхисторическое разрешение судьбы истории, что возможно только в мире вечности, где прошлое, настоящее и будущее продемонстрируют свою синкретичность и заявят как единое целое. «Жить перед лицом вечности» означает жить перед лицом прошлых, нынешних и будущих поколений: поверять важнейший сюжеты своей жизни перед лицом всех предков и потомков, осуществлять ответственный выбор и принимать наиболее важные решения так, как будто находишься под пристальным взглядом всех поколений прошлого, настоящего и будущего. Жить перед лицом вечности означает также хранить и оберегать свое достоинство, дорожить самостоятельностью, не возводить в ранг жизни принципы конформизма (приспособленчества), но ориентироваться на диалог, компромисс и толерантность.

По Бердяеву история — есть, прежде всего, Судьба. И она должна быть осмыслена как трагическая судьба. Трагедия имеет свой последний, всеразрешающий акт, за которым следует катарсис (очищение). Неразрешимое в пределах истории разрешается за ее пределами. И это есть последний аргумент в пользу того, что история имеет смысл. История имеет свой высший смысл через включенность в мир вечного времени.

В своей философии истории Бердяев показал, что человек историчен. Он субъект (творец) истории, но сама история равнодушна к человеку, поскольку она работает на субъектов консолидированной социальной активности. Это государство, нации, религии и другие большие или малые социальные образования людей, использующих человека как средство, а не самоценность. Посему история преступна, античеловечна. В этом смысле логически выверенный апокалипсис как следствие движения от языческой культуры до культуры машинизированного мира — это не только откровение конца истории, но и откровение конца зла внутри истории. Зло, неразрешимое в пределах нашей истории, разрешается за пределами научно-технического прогресса и машинизированного мира. Торжество духа означает конец феноменальной истории и ее переход в качественно новый этап развития человечества, который исключает феномен «бегства от свободы» и обеспечивает торжество творчества как условие жизни, а не выживаемости.

Итак, конец истории — это не конец мира, а только переход его в иной, более совершенный, гуманистический цикл развития. Машинизированный мир как третья ипостась европейской истории, не имеет перспективы. Современные политика и право, мораль и искусство, наука и философия — все это «ненастоящая жизнь», поэтому конец бесчеловечной истории — это не конец жизни человеческой, а обретение ее подлинности, самоценности и самодостаточности на путях поиска достойного ответа на исторический вызов сегодняшнего дня.

Вопрос о смысле истории и ее назначении рассматривает Арнольд Тойнби (1889–1975). Для него — это вопрос о возможности сохранить и приумножить достоинства человека в потоке времени, о возможности человека осуществиться в соответствии с поставленными целями, отдавая себе отчет, что человек не хозяин истории, а только ответственный ее сопричастник. Исторические события проходят через внутренний мир человека, формируют его внутренний опыт. И в этом смысле история персоналистична. С другой стороны, история не подвластна человеческому произволу. Она имеет свою логику развития.

Но коль скоро отдельный человек принимает участие в преемственности поколений и коль скоро этой преемственностью определяется специфика истории, то для каждого человека всеобщая история становится его личной историей. Что касается всеобщей истории, то она есть сфера человеческой взаимосвязи, взаимодействия и взаимообусловленности в ее особом — временном, долговременном, многовековом — измерении. Анонимность подавляющего большинства участников исторического процесса не снимает вопроса о персоналистическом характере истории о ее человеческой одухотворенности. С точки зрения А. Тойнби, человеческое достоинство и общение между людьми нерасторжимы. Более того, без них нельзя постичь историю как процесс осознанной преемственности в ходе общения людей во времени.

Что касается смысла истории, то Тойнби определяет его как осуществление человеческого достоинства в преемственности исторического опыта людей. Процесс самоосуществления людей, формирование духовного мира человека через освоение мира ценностей и есть, по сути, процесс осуществления смысла истории. Процесс этот глубоко историчен, ибо мир ценностей не есть нечто вечное и неизменное. Он всегда в развитии. Да и процесс адаптации ценностей всегда уникален, персоналистичен. Акты милосердия, справедливости и солидарности, освещающие и освящающие коллективный человеческий опыт на века, в каждом случае глубоко индивидуальны, ибо всегда соотнесены с уникальностью психики, сознания и культуры каждого человека. Именно эта уникальность обогащает всечеловеческую жизнь и приумножает содержание Всемирной истории, делает ее оправданной.

Проблему смысла истории рассматривает и Карл Ясперс (1883–1969). По Ясперсу, где есть цель, там есть и смысл. А где есть смысл, там есть и определенный ценностный ориентир. Другими словами, ценностные ориентиры определяют смысл, а смысл обусловливает цель, как человека, так и человечества, ориентированных на разрешения противоречий между космосом и хаосом, между космосом и аномией (законом и беззаконием). К. Ясперс пытается найти истоки современности, восстановить разорванную связь времен, уяснить какие возможности для современности таит прошлое, понять смысл истории. Мыслителя не устраивает «биологизм» шпенглеровской концепции, не приемлет он и материалистическое понимание истории, где определяющая роль принадлежит экономическим факторам. Ему больше импонирует идея единства мирового исторического процесса и приоритет его «духовной составляющей», его онтология. Мировой исторический процесс К. Ясперс воспринимает не как вечный огонь Гераклита, который «мерами разгорается и мерами угасает», а как единую направленность развития человечества. И эту историческую ось следует принять в качестве аксиомы, ибо научно доказать единство исторического развития человечества и его направленность невозможно. Но это единство можно принять только через философскую веру.

То обстоятельство, что очаги духовной жизни возникли параллельно в разных, далеких друг от друга культурах, служит для немецкого мыслителя основанием особой философской веры в единство человечества, которое питается из единого трансцендентного источника. История носит священный характер. Хотя она происходит на земле, но ее истоки и смысл — неземные.

Концепция истории К. Ясперса — это постулат философской веры и допущение мирового разума. Он апологет рационализма и одновременно противник классической рациональности. Подобно Канту, Ясперс обосновывает необходимость веры и ограничения разума. С точки зрения немецкого мыслителя, вера более гуманна, чем разум. Люди, объединенные трансцендентной тайной «последнего незнания», исполнены естественного удивления и смирения, а не самоуверенности и фанатизма.

Если человечество отречется от идеи единства мирового исторического процесса, переступит через идею общности Судьбы, то возможность человеческого общения и взаимопонимания оборвется. И тогда история человечества может завершиться мировой катастрофой, атомным пожаром или экологической трагедией.

По Ясперсу история имеет не только цель, но и смысл. А где есть смысл, там есть и определенные ценностные ориентиры. Другими словами, ценностные ориентиры определяют смысл, а смысл обусловливает цель. Многообразие ценностных ориентиров обусловливает и многообразие целей. «Эти цели могут быть достигнуты в каждую эпоху, — отмечает Ясперс, — и действительно, в определенных границах они достигаются; постоянно теряясь и будучи потерянными, они обретаются вновь. Каждое поколение осуществляет их на свой манер» (См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1994. — с. 173–174). Целью выступает выработанный людьми идеал, реализации которого они должны настойчиво добиваться и который может остаться пустой мечтой, если люди не приложат максимальных усилий для его воплощения в жизнь.

В основе представления об истории как средстве реализации идеалов лежит идея самосоздающегося человечества. Его будущее определяется его жизнедеятельностью. История имеет ценность, а стало быть, она имеет и смысл, как установку на реализацию определенных идеалов. Достигая этой цели, история обретает иное русло, где исчезают реальные противоречия, выступающие в качестве источника развития источника. История заявляет о своем финале, который является одновременно и началом новой истории в контексте истории всего человечества. В ее основании лежит «осевое время».

Вопрос о смысле истории поднимает и Карл Поппер (1902–1994). Поскольку в истории нельзя избежать принятия исходной точки зрения, которая покоится на вере, то по логике вещей исследователя ждет самообман и утрата критического взгляда. Задача историка анализировать отдельные события и объяснять их причины, а не открывать законы общественного развития, ибо исторические факты не подлежат воспроизводству. Кроме того, они подобраны с учетом определенной точки зрения и соответствия некоторой сконструированной заранее теории, которую нельзя опровергнуть по причине отсутствия дополнительных фактов. По сути, исследователь располагает не теорией, а некоторой претензией на «общую интерпретацию», ценность которой весьма условна. Интерпретация всего лишь выражает определенную точку зрения. Мерой ее достоинства является способность объяснять факты истории, а также возможность на ее основе толковать проблемы современности.

Согласно К. Попперу, нет истории прошлого, а есть лишь различные его интерпретации. Каждое поколение вправе по-своему интерпретировать свое прошлое в поисках ответа на вопросы: куда мы идем, и что нам нужно делать. Поскольку нет истории «прошлого в том виде, „как оно действительно было“, а есть лишь его удачные или не очень удачные интерпретации, то нет и смысла истории» (См.: Имеет ли история какой-нибудь смысл? // Карл Поппер. Открытое общество и его враги. В 2-х т., Т 2. — М., 1992. — с. 298–322).

С точки зрения Карла Поппера, нет единой всемирной истории, а есть бесконечное множество «историй», связанных с разными аспектами человеческой жизни, и среди них — история политической власти, которая, по существу, является историей преступлений.

Реальная история человечества, если бы таковая была, должна была бы быть историей всех людей, а значит — историей всех человеческих надежд, борений и страданий. Такая реальная история не может быть написана. Приходится от чего-то отказываться, от чего-то абстрагироваться и, в конечном итоге, прийти к множеству историй и среди них — к истории международных преступлений и массовых убийств, которую и объявляют всемирной историей человечества (См.: Там же, с. 311–312).

Историю пишет не Бог и не «хитрость мирового разума». Историю пишут профессора под надзором генералов и диктаторов. Наша история великих и всемогущих есть, в лучшем случае, пустая комедия, где забыто несчетное множество людей, несмотря на то, что они — достойные и даже достойнейшие люди (См.: Там же, с. 319).

Люди должны искать свое оправдание в работе, а не в фиктивном «смысле истории». Что касается исторических интерпретаций истории, то каждое время через своих историков может придать (навязать) истории и цель, и смысл, а также взять на себя всю меру ответственности за их осуществление.

Анализируя точку зрения К. Поппера, можно сказать, что он выступает не против «историзма», как требования смотреть на вещи исторически, вскрывая их генезис и отслеживая развитие, а против «историцизма» — концепций с претензией на открытие объективных законов развития общества; на оправдание настоящего перед прошлым и будущим или подготовку концепций, ориентированных на выполнение определенного социального заказа.

Итак, четыре мыслителя XX века предложили свои размышления о смысле и назначении истории, оставив право людям XXI века вновь ставить и рассматривать этот вопрос через призму своего бытия, демонстрируя критику сущего и рефлексию должного.

XXI век, как время переходного периода от эпохи модерна в неизвестность, заставляет принять и обосновать тезис о том, что история — это Учитель жизни, связь с которым мы должны хранить, если не хотим бесследно исчезнуть, предварительно выродившись в манкуртов, Иванов непомнящих своего родства.

Смысл истории обретает еще одно измерение. Он вырастает из единства истории, из того, что Л.П. Карсавин в своей «Философии истории» называет «многоединством», а Н.А. Бердяев — «моноплюрализмом». Это то состояние, где все осмысленно соотносятся друг с другом, все сопричастны друг другу. Другими словами, это то состояние, где люди осознают свою взаимосвязь, взаимодействие и взаимообусловленность.

Смысл истории носит скрытый характер, но его можно расшифровать, уяснив цель истории. В качестве цели истории принято считать гуманизацию человека в исторических формах становления культуры и развития цивилизации. Поэтому каждый исторический этап истории демонстрирует свою цель.

• Утверждение приоритета целого над частью, в условиях развития общества от хаоса к космосу, составляет цель истории античного общества.

• Утверждение духовной сущности человека, в условиях теологического мировоззрения, составляет цель истории средневековья.

• Утверждение духовного творчества человека, через осуществление идеи свободного человека, — цель истории Нового времени.

И в каждом случае, демонстрируя свою цель, история подтверждала свою историчность. Цель истории каждой эпохи заявляет о себе как «рекерная тоска» общего смысла Всемирной истории, как ее промежуточное звено, которое в каждом случае демонстрирует свою преемственность с прошлым и выражает надежду относительно будущего. Все отмеченные цели превращались в субъективные факторы общественного развития, а те обретали свою подпитку в людях, способных расшифровать скрытый смысл цели и сделать его достоянием широких масс через Слово, просвещение и образование. Понятый смысл истории превращается в «руководство к действию».

§ 4. Современная Всемирная история: обзор исследований

Современная историческая наука, как мы уже отметили, переживает серьезнейший кризис. Делать вид, что его не существует и все образуется само собой, очень опасная иллюзия, как для самих профессиональных историков, так и для самого исторического знания. Критическая масса может достичь такой точки, когда и историки, и история будут отнесены к разделу политической пропаганды и не более того. Путь выхода из кризиса в построении методологии истории по образу методологии любого научного знания и ясного представления структуры исторической науки, где в центре расположено ядро методологии, которая со временем обеспечивает освоение «исторического», полученного на уровне теорий среднего уровня. Как бы не было тяжело сообществу историков, но они смогут преодолеть кризис при условии признания того, что значительная часть исторического знания — ненаучна. Она в лучшем случае относится к гуманистике, а то и просто к пропаганде. У философии истории расклад несколько иной. Два обстоятельства делают ее перспективы оптимистичными. Одно определяется ее природой, то есть невозможностью исчерпать философское знание как поиск ответов на реальные и возможные вызовы. Другое — связано с процессом глобализации, который по современному поставил вопрос о возможности и необходимости Всемирной истории. Эти два обстоятельства, по сути, являются главными условиями преодоления кризиса. Дело осталось за малым — предложить адекватную концепцию.

Две мировые войны заставили задуматься исследователей о судьбе человеческой цивилизации, а годы «холодной войны» и потенциальной ядерной угрозы уничтожения человечества только обострили этот интерес. Как нельзя кстати, оказался и объективный взрывной рост научного знания и его технологическая доступность. В это же время, где-то с середины пятидесятых годов прошлого столетия делается значительный рывок в достижениях социально-гуманитарных наук: археологии, палеонтологии, этнографии, лингвистики и др.

Рационалистический подход, который открыл новые перспективы в западной исследовательской традиции связан с именами корифеев системно-функционального подхода, увеченных достижениями кибернетики и самим духом 50-70-х годов: И. Пригожина, И. Валлерстайна, А.Г. Франка, Ч. Тилли, Р. Коллинза, Дж. Модельского, К. Чейз-Данна, Т. Холла, Д. Уилкинсона, Д. Широ, М. Манна, С. Сандерсона, Г. Снукса. В отечественной традиции можно отметить имена Н. Моисеева и С. Никанорова, историка И. Дьяконова, культуролога С. Аверинцева, А. Жолковского, В. Михайлова, С. Лурье, философов В. Степина, В. Лекторского, П. Гайденко, Ю. Давыдова и др. Методологические принципы их работ могут стать основой ядра исторической науки. А главный принцип их философии истории заключается в том, что она может быть только философией Всемирной истории, составными частями которой выступают частные истории разных цивилизаций и стран.

Новый взгляд на Всемирную историю начал складываться на экуменистической основе, и он проявился не только у самих историков, но и у социологов, философов. Значительно ранее он сложился у археологов, этнографов и лингвистов, чему способствовало становление этих областей знания в самостоятельные науки. Глобализация не только ускоряет этот процесс, но и требует достойных ответов. Современная Всемирная история пытается их дать и имеет возможность научно их обосновать в границах ноосферной концепции.

Воспользуемся замечательным обзором Джери Бентли научных исследований образов современной мировой истории. (Jerry H. Bentley. Образы мировой истории в научных исследованиях двадцатого столетия). Ему удалось свести в единый реестр значительное количество самых важных исследований в этой области, систематизировать и классифицировать их. Интерес философии истории стал фокусироваться на повторяющихся процессах, которые в ретроспективе и перспективе начали проявлять некоторые повторяющиеся закономерности, претендуя на статус законов. Процесс глобализации сделал такие исследования вполне научными, так как дает возможности верификации теорий. Исторические процессы ускорились, сравнительный метод открыл новые возможности построения квазиэкспериментальных условий и проверяемых квазиэкспериментов. Если дополнить эти процессы институциональными усилиями самих историков по созданию Мировой исторической Ассоциации, то станет ясно, что идет активный процесс поиска путей преодоления кризиса исторической науки.

Результаты второй мировой войны были настолько серьезными, что не могли оставить набиравшие мощь США безучастными к мировым процессам. В академических исследованиях это отразилось в том, что американскими социологами была создана концепция модернизации. С одной стороны, надо было осмыслить протекавшие в мире процессы, а с другой — найти модель развития для мира, исключавшую мировые войны. «Развитие» и «модернизация» становятся ключевыми понятиями в социальных теориях американских исследователей 50–60 гг. Дополненные сравнительным методом исследования, они пытаются осмыслить реалии мировой цивилизации. Начало модернизационному анализу положил В.В. Ростов в своей статье «Этапы экономического роста: Некоммунистический манифест» (1960 г.). Несмотря на то, что предметом исследования этой статьи, как и другой его работы «Как все начиналось: Происхождение современной экономики» была экономика, она содержала эвристический потенциал исследования для исторической науки. Последователи расширили предметную область исследования, включив в нее исторический анализ политических, социальных, культурных связей. Ключевая роль в этих исследованиях принадлежит Сирилу Э. Блэку. В своем труде «Динамика модернизации: Изучение в сравнительной истории» он показал процесс перехода традиционных обществ в современное состояние. Эти общества претерпевают различные виды трансформации: политическую, экономическую, интеллектуальную, психологическую. Сравнительные исследования различных стран, находящихся в процессе модернизации, или уже прошедшие его, позволяли отслеживать важную историческую составляющую. В частности, с. Э. Блэк дает краткое описание семи исторических образцов модернизационного процесса. Это направление было дополнено множеством работ по процессу модернизации в конкретных странах, таких как Россия, Япония, Турция и др. Модернизационный анализ, активно использующий исторический подход, имеет место в работах Райнхарда Бэндикса. В серии своих исследований «Национальное строительство и гражданство» и «Короли или люди: Сила и право управлять» — Р. Бэндикс осуществил сравнительный анализ модернизационных процессов на Западе и в Азии. В центре его внимания такие страны как Россия, Германия, Япония, Индия. Он исследует модернизацию как процесс политической национальной интеграции различных социальных общностей того или иного государства. В своем очерке «Пересмотренные традиция и современность» (1987 г.), оказавшим существенное влияние на научное сообщество, Р. Бэндикс показывает возможность различных путей модернизации и не обязательно по одной западной модели. Переход от традиции к современности вариативен.

Важность отмеченных работ в том, что в них осуществляется попытка осмыслить динамику современной мировой истории. В этих работах на первый план исследования выступают такие проблемы как индустриализация, урбанизация, взрывное развитие науки, технологии, коммуникации, массовый характер образования и др. То, как эти исследования осуществляются, не исчерпало своей актуальности и сегодня. Государственное бюджетирование и частное финансирование промышленности, науки, новых технологических направлений, системы коммуникаций, массового образования становится предметом исследования, отвечающим всем стандартам современного понимания научности. Эти исследования позволяют эффективно применять сравнительный метод и приходить к важным обобщениям относительно глобальных исторических процессов. Область теоретических спекуляций сужается, уступая место научному подходу. Перспективы и оптимизм этой школы претерпел некоторую трансформацию, которую мы не хотим называть кризисом, только потому, что реалии развития третьего мира, всплеск этноцентризма обнаружил слабые стороны теории, которая в значительной мере строилась на основе западной модели развития как образца, к которому должны были стремиться традиционные общества.

В работах E.L. Jones: «Европейское чудо: окружение, экономика и геополитика в истории Европы и Азии» и «Рост повторяется: Экономические изменения в мировой истории», рассматриваются новые возможности, которые таит в себе модернизационный подход.

В 70-х и 80-х годах XX века теория модернизации продемонстрировала свою неадекватность реальным процессам, протекавшим в странах Третьего мира, в частности, в Латинской Америке, где модернизация по западной модели (политика Соединенных Штатов и ООН) только ухудшила ситуацию. Наиболее настойчивые из критиков этой теории принадлежали к колониальной школе и школе анализов мировых систем. Они открыли новый ракурс видения современной Всемирной истории. К этим исследователям, прежде всего, следует отнести группу латиноамериканских экономистов, среди которых выделяются исследования А.Г. Франка (Andre Gunder Frank). В таких работах как «Мировое накопление, 1492–1789» и «Колониальное накопление и развивающиеся станы» он доказывал, что не модернизация, а исследование политики империализма и колониализма дает возможность понять динамику современной мировой истории. С XVI века западные государства устанавливали свою гегемонию в мире по объективным законам экономики капиталистического мира. По сути, это была концепция зависимости, концепция отношения метрополий и сателлитов, которая объясняла это развитие и как, следствие, ход мировой истории. Модернизация была следствием колонизации, а не внутренней политики развития. Она была необходима, чтобы метрополии могли более эффективно эксплуатировать третий мир. Вместе с тем с развитием капитализма метрополий развивались страны сателлиты, но очевидно в строго ограниченных эффективностью эксплуатации пределах.

В 70-х годах работы А.Г. Франка подвигнули многих исследователей иначе взглянуть на механизм и динамику Всемирной истории. Наиболее значимой и всеобъемлющей оказалась многотомная работа Иммануила Валлерстайна «Современная мировая система». В практику научного исследования вошло понятие мир-системный анализ. Именно он продолжил тот подход, который описывал и объяснял динамику мирового развития в понятиях объективно развивающегося западного империализма и колониальной политики, как следствие развития природы современного капитализма.

Необходимо более подробно остановиться на исследованиях И. Валлерстайна. Во-первых, потому что они открыли новый горизонт исследований и вовлекли в них широкий спектр специалистов: экономистов, политологов, социологов, историков, этнографов и других.

Во-вторых, они обозначили некоторые важные методологические принципы этих исследований.

И. Валлерстайн отмечает три принципиальные поворотные точки истории, которые определили современную мировую систему: 1) шестнадцатый век стал ключевым, в течение которого наша современная мир-система возникла как капиталистическая мир-экономика; 2) французская революция 1789 года стала мировым событием, которое стало доминантой геокультуры на последующие два века для этой мир-системы с ведущей идеей либерализма; 3) мировая революция 1968 года, предсказала длительный период современной мир-системы, в котором мы сами сейчас находимся; нынешняя ситуация демонстрирует кризис геокультуры, которая еще вчера придавала целостность мир-системе.

Эти сингулярные точки истории в свою очередь имели особую эпистемологическую значимость для социальных наук. По Валлерстайну — происходит трансформация социальных наук (Social Science Disciplines), их сближение и историческими науками (Historical Social Sciences). На долгом историческом пути развития науки и гуманистики, методология истории и социальные науки претерпели существенные изменения в постижении (освоении) таких базовых понятий как наука, истина, законы. И. Валлерстайн прослеживает как эти изменения ведут к расширению предметных областей исследования и появлению в девятнадцатом веке новых дисциплин: экономики, политической науки и социологии. Позднее появляется антропология и востоковедение (Oriental studies). После второй мировой войны возникает потребность в полевых исследованиях (area studies).

Но здесь возникли новые проблемы. Изучаемые социальные феномены были очень сложными и требовали иного исследовательского подхода. Однако экспансия университетского образования и строгое деление факультетов и дисциплин не соответствовало новым исследовательским задачам и препятствовало их решению. Не спасала и предложенная междисциплинарность исследований. И. Валлерстайн показывает, что наряду с идеологией и различными движениями (antisystemic movements) ряд феноменов социальной жизни пополнил они являлись ареной мировой политической борьбы, результатом которой было формирование геокультуры. (Не отрицая всего разнообразия мира, тем не менее, И. Валлерстайн обращает внимание на то, что в области культуры есть нечто общее, что он называет геокультурой. Общее обнаруживает себя и в мировой экономике, для которой геокультура является составной частью, ее интеллектуальной компонентой.)

Методологических изменения в исследовательских программах были чрезвычайно существенными. Известный историк Фернанд Бродель предложил изучать не события, а социальные структуры в контексте истории, и определил единицу такого анализа — мир-экономику (world-economy, economie-monde). Наряду с мир-империей (world-empire) И. Валлерстайн рассматирвает эти понятия как два типа мир-систем.

За этим интеллектуальным прорывом, подготовленным плеядой выдающихся немецких и французских историков, последовал культурный шок революции 1968 г. Связанный непосредственно с университетами он поставил на повестку дня многие вопросы, касающиеся места и роли университета в общественной и научной жизни. Именно в это время в исследовательское поле были включены вопросы об игнорируемых ранее социальных группах: женщинах, меньшинствах, коренных народах. В это время, в начале 70-х, актуальность приобрели вопросы о мир-системном анализе как об исследовательской перспективе. Были внесены конструктивные предложения в современную социальную науку. Единицей анализа стала мировая экономика. Социальное время было интерпретировано как structural time, а вместо междисциплинарности была предложена унидисциплинарность. Это позволило аналитикам изучать социальные феномены безотносительно к тому, признаны или нет научным сообществом соответствующие комбинированные дисциплины, которые начали появляться как из рога изобилия.

Мир-системный анализ покусился на целое «стадо священных коров» поэтому попал под тотальную критику. Главное возражение состояло, в том, что мир-системный анализ представляет собой метанарратив (grand narrative). Кроме того, он, он не выделяет главного актора истории. Собственно мир-системный анализ и не отрицает, что он представляет собой меганарратив, то есть некое глобальное описание мировой истории. Но он утверждает, что нарративны все без исключения формы знания. Однако некоторые нарративы более глубоко рефлексируют действительность, чем другие. В частности, своей унидисциплинарностью мир-системный анализ преодолевает деление на экономический базис и культурную надстройку. Он не выделяет главного актора истории как это делают его критики, предлагая в качестве субъекта истории человека рационального (homo rationalis), промышленного пролетариата, политического человека или отдельного взятого человека той или иной культуры. Мир-системный анализ предлагает обратить внимание на длинный список структур, которые возникают в историческом процессе, но не как первоначальные элементы (primordial atomic elements), а взаимосвязанные части, чья социальная свобода взаимоограничена. При этом надо помнить, что Пространство-Время (Time-Space). Является исторически изменчивой реальностью. Кроме того, эта реальность не внешняя по отношению к социальным феноменам. Они существуют в этой реальности. Исторические системы не перестают быть историческими. Ежеминутно они меняются. В этом нет загадки. Это вызов исторической социальной науке, считает И. Валлерстайн.

Капиталистическая мир-экономика (Capitalist World-Economy) — это совокупность, состоящая из элементов: рынок, а точнее рынки; фирмы, конкурирующие на рынках; множество государств, включенных международную систему; домохозяйства; классы и статусные группы. Взаимосвязанный мировой рынок при всей его виртуальности существует реально, так как влияет на принимаемые решения. Но он никогда не существовал как абсолютно свободный. Полностью свободный рынок — это скорее миф. Капиталисты нуждаются не в свободном рынке, а в частично свободном рынке. Только такой рынок обеспечивает концентрацию капитала, что является движущей силой капитализма. По этой же причине фундаментальной потребностью мировой системы является одновременное существование универсализма и антиуниверсализма как основы для разделения труда и все той же концентрации капитала. По сути, это и есть механизм истории. Структура этого механизма состоит из ядра (метрополии), периферии (сателлиты) и полупериферии. Валлерстайн фактически вводит новый элемент структуры — полупериферию, которая позволяет исследовать страны, которые то активно модернизируются и развиваются, то по той или иной причине замедляют развитие, а то и регрессируют. Меганарратив И. Валлерстайна позволяет обратить внимание и выявить долгосрочные экономические циклы, которые коррелируют с ритмами мировой истории.

Но он видит и проблемы описанного механизма — кризис капитализма. По мере своего развития капитализм нуждается в новых рынках, так как старые не только насыщаются товарами, но общества, в которых они функционируют, становятся более развитыми, т. е. с более высокими требованиями не только к товару, но и к социальным условиям жизни. Если раньше можно было сокращать издержки производства за счет загрязнения экологии или низкой заработной платы, то со временем от этого приходится отказываться. Политические изменения, переход к демократии и как следствие рост политической активности и отстаивание социальных интересов приводит к росту издержек производства и уменьшению возможности аккумуляции капитала. Это в свою очередь стимулирует поиск новых более дешевых рынков труда и ресурсов. Так мир глобализируется усилиями капитализма.

Но то, что произошло в развитых странах начинает повторяться на международном уровне. И. Валлерстайн объясняет, почему в истории современной мировой системы была возможна мировая гегемония, но не мировая империя. Корни этого все в том же асимптотическом приближении к максимизации концентрации капитала, которая одновременно приближает к кризису саму систему, так как содержит в себе свое отрицание. Мировая гегемония неизбывное — стремление сильных государств обеспечить своим максимальную аккумуляцию капитала. Поэтому сильные государства нуждаются в государствах периферии. Эту мысль И. Валлерстайн иллюстрирует на примере эволюции, становлении и развитии суверенных государств-наций, колоний и межгосударственной системы.

Но все повторяется уже на новом уровне. Страны, менее развитые, добиваются все больше политических гарантий и начинают защищать свои рынки, чтобы поднять уровень жизни своих граждан. Капитализм не может далее концентрировать капитал. Ему нет путей для экспансии. Система вся становится мировой капиталистической экономикой. В этом видит И. Валлерстайн ее кризис. Сейчас трудно сказать, как будет развиваться система в будущем, но то, что это будет другая система, отличная от ныне функционирующей уже очевидно. Она будет меняться по мере выравнивания издержек производства между рынками и странами.

Трудно не согласиться с И. Валлерстайном, когда он пишет: «Мы должны постараться в первую очередь понять, что происходит. Далее мы должны сделать наш выбор относительно направления, в котором мы хотели, чтобы мир развивался. И мы должны окончательно определиться, как мы должны действовать, чтобы мы шли в выбранном направлении. Мы можем думать об этих трех задачах как интеллектуальном, моральном и политическом заданиях. Они различны, но тесно взаимосвязаны. Никто из нас не может игнорировать ни одну из этих задач. Если мы думаем, что можем, то это значит, что мы сделали неявный выбор. Задачи перед нами исключительно сложные. Но они предлагают нам индивидуально или коллективно возможность созидать или, по крайней мере, внести вклад, который дополнит наши коллективные усилия» (I. Wallerstein: World-Systems Analysis. An Introduction, 2004, р. 90).

Концепция мир-системного анализа оказалась эвристичной. Вот как описывает это Джери Бентли: «Миро-системные исследования глубоко повлияли на пути понимания историками, антропологами и учеными других дисциплин динамики современной мировой истории». Среди историков, например, Fernand Braudel, L.S. Stavrianos, Thomas J. МcCormick, John Obert Vall — все вдохновлены — с немногими различиями — миро-системными исследованиями. Бродель в работе «Время мира» (третий том его трилогии «Цивилизация и Капитализм») исследует появление и развитие мировой экономики в Новое время. В «Глобальном разрыве: третий мир приходит в возраст» Ставрианос представляет историю третьего мира с миро-системной точки зрения. Маккормик интерпретировал историю американской внешней политики в свете миро-системного изучения в работе «Американский полуцентр: политика Соединенных Штатов в холодной войне». В статье, озаглавленной «Ислам как особая миросистема», Волл наводит на мысль, что между 1000 и 1800 г. н. э. исламский мир стал культурным сообществом, основанным на проповеди Ислама. Тем временем, в «Европе и людях без истории», антрополог Эрик Волф анализировал влияние Западного присутствия во всех частях современного мира, показывающее, что достижение капиталистических методов экономической эксплуатации и организации вызвало радикальные изменения в политическом, социальном, и экономическом положении Азии, Африки, и Америки. Не говоря уже о влиянии на понимание историками современного мира, мировой системный анализ навел на мысль о новых перспективах во взглядах на новую историю. В работе «До европейской гегемонии: мировая система, 1250–1350 гг. н. э.», Janet L. Abu-Lughod убедительно расширила основную предпосылку мир-системного анализа применив его к далекому прошлому к миру периода империи Моголов.

В ряде статей и совместно написанной книге, озаглавленной «Мировая система: пять сотен лет или пять тысяч?» Andre Gunder Frank и Barry K. Gills постулируют, что мировая система существовала в далеком прошлом, с 3000 г. до н. э. Но кроме этой эвристичности мир-системный анализ показал мировую систему как комплекс взаимосвязанных структур, требующих для своего изучения значительно более продвинутые теории чем модернизационные. Он не только сделал единицей анализа ту или иную социальную, экономическую или политическую структуру, но обеспечил возможность изучения региональной составляющей в контексте мир-системных изменений. В этом аспекте интересны, например, работы Walter Rodney «Как Европа способствовала развитию Африки» и Alvin Y.So и Stephen W., K. Chiu представили работу «Восточная Азия и мировая экономика».

Однако не стоит думать, что концепция мир-системного анализа не имеет слабых сторон.

Во-первых, она действительно нарративна настолько, что скорее стремится к философии истории, хотя основная изначальная ее претензия все же быть научной теорией.

Во-вторых, она как бы фиксирует настоящее состояние структуры. Она не прогностична. Неясно, что будет дальше с этой структурой, как она будет трасформироваться и в каком направлении.

В-третьих, некоторые последователи такого подхода распространяют его на период даже докапиталистический. Насколько обосновано такое ретроспективное применение теории, разработанной на основе эмпирических данных более поздней эпохи?

В-четвертых, хотя предложенная единица анализа дает хорошие результаты в конкретном исследовании, но наряду с ней может быть введена иная единица анализа более близкая к традициям исторической науки — мировое событие. Это такое событие, которое влияет на выбор в точке бифуркации социальной системы. Очевидно, к таким событиям можно отнести, например, 11 сентября 2001 г. — атака на Америку, или любое другое событие, влияющее на изменение котировок на мировых финансовых рынках. Даже виртуальное событие как спекулятивная игра на финансовых рынках событие мирового уровня четко определяемо и измеряемо.

В-пятых, мир-системный анализ в основном сконцентрировался на исследованиях экономики и политики. Исследование культуры сводится, в лучшем случае, к изучению идеологии. Хотя обращение, прежде всего, к экономике симптоматично, так как именно она сегодня дает такому историческому анализу возможность быть научным. Есть объективная статистка и соответствующие данные, анализ которых позволяет выявлять интересные тенденции, зависимости, закономерности. Уровень научного исследования культуры и ее феноменов находится значительно ниже и чаще всего подменяется гуманистикой. Здесь мы находимся на рубеже прорыва. Он возможно наступит значительно раньше чем мы ожидаем и, скорее всего, в форме, которую нам сегодня трудно представить.

В-шестых, мир-системный анализ совершенно очевидно отталкивается от модели мировой истории, в центре которой находится западная цивилизация. Ей трудно будет объяснить новые реалии XXI века, когда в экономический (и не только) прорыв выйдут Китай, Индия, то есть не западные цивилизации. У них есть все предпосылки для этого, а главное они обладают значительным историко-культурным потенциалом, к использованию которого капитализм только приступает.

Как видим мир-системному анализу, чтобы заложить основание научной концепции Всемирной истории требуется решительный шаг в преодолении своей нарративности в сторону формализации своих результатов, более четкого обозначения принципов своей методологии как необходимое условие трансформации концепции в научную теорию.

Рассмотренные подходы исследовательской практики содержат в себе и, социологию, и философию истории, и экономику, и политологию. И хотя они давали и дают серьезные импульсы для развития исторической науки, эти концепции развивались не профессиональными историками. До 60-х годов XX века не наблюдалось серьезных подвижек исторической науки в направлении осмысления Всемирной истории. Только настойчиво звучащие вопросы со стороны философов, социологов, политологов, заставляют историков искать ответы на поставленные вопросы в условиях глобализации мира. Но уже с 80-х годов прошлого века интерес к всемирной истории возрос. Создается Ассоциация мировой истории (1982 г.). Происходит институционализация этого направления исследований. В 90-х годах Ассоциация и издательство Гавайского университета совместно начинают издавать «Журнал Мировой истории». Начинает складываться традиция глобального исторического анализа. Исторический анализ глобальных процессов заявил о себе целым рядом оригинальных направлений, среди которых следует отметить:

• исследование феномена межкультурного взаимодействия и распространения, в особенности, технологии и влияние его на периферийные общества;

• исследование широкоформатных аспектов экономической и социальной истории (мировая торговля и экономическая интеграция крупных регионов);

• исследование глобальных экологических проблем.

Не удивительно, что историками выбраны именно эти направления. В глобальном плане это те проблемы, которые наиболее актуальны сегодня.

А. Изучение межкультурного взаимодействия и распространения технологий и их влияние на «периферийные общества».

Центральной фигурой изучения межкультурного взаимодействия выступает Уильям Макнейл (William H. McNeill). Будучи учеником А. Тойнби, он перенял от своего учителя способность смотреть на историю человечества как на Всемирную историю. Но он пошел значительно дальше своего учителя, отказавшись от философских или религиозных предпочтений с целью найти обобщающий взгляд на Всемирную историю. Он сосредоточил свои усилия на вполне объективном процессе межкультурного взаимодействия стран и народов, на процессе распространения тех или иных феноменов в мире. Главным его трудом стала книга «Подъем Запада: история человеческого сообщества».

Основным тезисом его исследования стало положение о том, что контакты между народами являются важным фактором изменений в человеческой истории. В последующих своих работах У. Макнейл сосредоточил свой анализ межкультурного распространения на специфических процессах, которые проявили себя в особо крупных масштабах. В работе «Чума и Народы» он рассматривает последствия эндемических и эпидемических заболеваний в мировой истории. Серьезным образом менялась демография, нарушались экономические связи (перестал функционировать шелковый путь), разрушился социальный и политический порядок, приходили в упадок и гибли целые империи (Римская, Ханьская). Эндемические и эпидемические заболевания демонстрировали распространение и освоение разумным веществом географических пространств, где действует фактор живого вещества как здорового, так и больного.

В работе «Преследование власти: технология, вооруженная сила и общество с 1000 г. н. э.», У. Макнейл исследует другие феномены, в значительной степени определившие развитие человеческой цивилизации, а именно те, которые он вынес в название своей книги. Создание или приобретение, а также освоение военных и индустриальных технологий играли и играют важное значение в организации и поддержании политической власти. У. Макнейл отмечает такие из них, как создание и распространение бронзовой и железной металлургии, колесниц, развитие искусства наездников; изобретение черного пороха и огнестрельного оружия; освоение перспективных моделей военной организации и коммерциализации военного производства. Новые аспекты анализа «исторического», предложение У Макнейлом, хорошо себя зарекомендовали и стали широко использоваться историками. Этот факт отмечает уже известный нам Дж. Бентли. В своей книге «Средневековая технология и социальные изменения» он отмечает усилия в этом направлении целого ряда профессиональных историков. Так, Lynn White, Jr. полагает, что азиатские технологии дали толчок далеко идущим политическим и социальным изменениям, когда попали в Западную Европу. Linda Shaffer's в статье «Southernization» утверждает, что технологии, появившиеся около пятого столетия до н. э. в Индии и на юго-востоке Азии, распространились и повлияли на общества в Китае, юго-западе Азии, и средиземноморском бассейне… Daniel Headrick в работах «Инструменты империи: технология и европейский империализм в девятнадцатом столетии»; «Щупальце прогресса: технология переноса в эпоху империализма, 1850–1940»; и «Невидимое оружие: телекоммуникации и международная политика, 1851–1945» исследует технологические измерения европейского империализма… Книга Давида Ралстона (David B. Ra1ston) «Импортирование европейской армии: введение европейских военных методов и институтов в экстраевропейский мир, 1600–1914» анализирует политические, социальные и культурные последствия достижений в России, Оттоманской империи, Египте, Китае и Японии по реорганизации вооруженных сил на модели европейских армий. Ричард Баллиет (Richard W. Bulliet) в очаровательном издании «Верблюд и Колесо» исследует транспортирование, а также военные технологии и демонстрирует, что технологическое развитие и распространение играли существенную роль в течение целого ряда периодов истории задолго до эпохи нового империализма.

Б. Исследования широкоформатных аспектов экономической и социальной истории.

Экономические отношения, связывающие различные регионы давно находились в центре внимания историков. Особенность второго направления, сконцентрированного на анализе подобного рода отношений и на социальной истории, заключается в том, что исследователи стали изучать эти отношения в более широком, глобальном масштабе, где сам «океан» становится условием коммуникации. В этих исследованиях можно наблюдать, как география входит в историю, и вносит в нее те стандарты научности, которые сама уже смогла приобрести. В частности, в работах К.Н. Чаудхари (K.N. Chaudhuri) — «Торговля и цивилизация в Индийском Океане: экономическая история от возвышения Ислама до 1750» и «Азия до Европы: Экономика и цивилизация Индийского Океана от возвышения Ислама до 1750» разворачивается исследование торговли в Индийском океане и ее интегративная роль. Автор фактически руководствовался методикой и методологией Ф. Броделя, который описал средиземноморскую торговлю, объединившую страны и общества Европы, Севера Африки и юго-западной Азии. Начиная с семнадцатого века Индийский океан стал активно развиваться как экономическая зона и коммуникационная среда с множеством торговых центров, перевалочных пунктов, оптовых рынков, с доступными ресурсными базами и все это было связано торговыми маршрутами.

Очевидно, что такого же анализа ждал и Атлантический океан. Филип Куртин (Philip D. Curtin) в своей работе «Атлантическая работорговля: перепись» предпринимает демографический анализ торговли рабами в Африке. Конечно, такая миграция населения, безусловно, играла существенную интеграционную роль в Атлантическом мире. Не вдаваясь в этическую составляющую изучаемой проблемы, Ф. Куртин в другой своей работе «Возвышение и падение плантационного комплекса: опыт в атлантической истории» исследует этот процесс наряду с торговлей сахаром и другими товарами. Его, как исследователя, интересует развитие транспортировочных технологий и капитализма в целом, как фактора оказавшего колоссальное влияние на развитие атлантического мира 1500–1800 гг. А уже в работе «Межкультурная торговля в мировой истории» он предпринимает анализ торговой диаспоры — общин торговцев, агентов, маклеров и других, кто пересек культурные границы в интересах дальней торговли. Как в работе К.Н. Чаудхари, Ф. Куртин привлекает центрально-локальную теорию для объяснения специфики экономики всемирных крупных центров торговли.

Ф. Куртин со своими студентами: Michael P. Adas, Ross E. Dunn, Richard M. Eaton, Franklin W.Knight, Craig А. Lockard, Patrick A.Manning, Joseph E. Miller, Colin A. Palmer и David W. Sweet заложил основания Висконсинской школы глобальных историков, с ориентиром на исследование широкоформатных процессов, проходящих по реестру мировой истории.

Следует отметить усилия и других исследователей. В «Предъевропейской Гегемонии: Мировая Система 1250–1350 н. э.»… Janet L. Abu-Lughod выделяет коммерческую сеть, состоящую из соединения кругооборотов торговли, которая охватила наибольшую часть западного полушария. John Thornton в работе «Африка и африканцы в создании атлантического мира, 1400–1680» исследует роль африканских народов и африканских традиций в интегрировании бассейна Атлантического океана в раннее современное время. В книге «Азиатская революция торговли семнадцатого столетия: Компании Восточной Индии и снижение караванной торговли», Niels Steensgaard изучал влияние морской торговли через Индийский Океан на сухопутную торговлю через центральную Азию. Его работа помогает понять, как европейцы стали доминировать в глобальной торговле в Новое время. Два тома, изданные James D.Tracy — «Возвышение Торговых Империй: дальняя торговля в Новое время, 1350–1750» и «Политическая экономия торговых империй: государственная власть и мировая торговля, 1360–1750» — представляют эссе проблем торговли в Новое время. Рассматривая несколько более поздний период, Peter N. Stearns предложил проницательное эссе о глобальном значении индустриализации в работе «Индустриальная революция в мировой истории». Stearns не только обсуждал распространение индустриализации во всем мире, но также исследовал влияние этого феномена на развитие глобального перемещения и всемирной естественной экологии. Хотя Тихоокеанский бассейн приблизился к экономической интеграции позднее, чем Индийский и Атлантический бассейны, внимание ученых стало сосредоточиваться на крупномасштабных образцах экономической и социальной истории и в Тихоокеанском контексте. В работе «Преходящий полный цикл: экономическая история тихоокеанских берегов», Eric Jones, Lionel Frost и Colin White отважились на интерпретацию тихоокеанского побережья с точки зрения длительно доминирующей особой политической власти и экономического веса Китая, тогда подчиненного, хотя возможно только временно, влиянию европейского и американского обществ.

В. Исследования глобальных экологических проблем.

Впечатляет и анализ экологических проблем, составляющих третье направление глобального исторического анализа. Миграция людей сопровождалась всегда распространением новых видов растений, животных, микроорганизмов, что так или иначе влияло на экологию регионов переселения. Эти трансрегиональные, трансконтинентальные и, в конечном счете, глобальные воздействия становятся предметом экологической истории. Как экономисты, задолго до историков, начали изучать мировую экономику как целостное и особое явление, так и биологи значительно продвинулись в изучение процессов миграции различных популяций. Историки сравнительно недавно обратились к изучению роли стран и народов в соответствующих процессах. Сложилась школа эколого-исторического анализа, которая по факту предмета исследования становится важной частью глобальной мировой истории.

Работа Alfred W.Crosby лучшим образом иллюстрирует значение этой линии анализа для целей мировой истории. В «Колумбовом обмене: биологические и культурные следствия 1492» А. Кросби изучал глобальные результаты неконтролируемых биологических изменений, которые имели место вслед за Кристофором Колумбом и его последователями. Американская кукуруза, картофель, какао и табак нашли пути ко всем частям света, в то время как европейская пшеница, вина, рогатый скот, мелкий скот обрели новые дома в западном полушарии. Но этот позитив имеет и свой негатив. Экзотические болезни безжалостно атаковали популяции, прежде не подвергавшиеся летальным патогенам. Американский сифилис распространился по Европе с удивительной скоростью, в то время как европейская оспа и другие болезни разорили коренное население Америки, а позже население островов Тихого океана.

А. Кросби углубляет начатый анализ в другой своей работе «Экологический империализм: биологическая экспансия Европы, 900-1900». К эколого-историческим исследованиям можно также отнести упомянутую ранее работу Вильяма Х. Макнейла «Чума и народы», а также работы Эндрю Ватсона (Andrew M.Watson) «Агрикультурные инновации в раннем исламском мире: диффузия зерновых культур и сельскохозяйственные методы, 700-1100», William Cronon, «Изменения на земле: индейцы, колонисты и экология Новой Англии», Philip D.Curtin «Смерть через миграции: столкновение с тропическим миром в девятнадцатом столетии», статью John R.McNeil «Крысы и люди: Обзорная история окружающей среды тихоокеанских островов». А в «Зеленой истории мира» Clive Ponting дал краткий, но широкий обзор истории природной среды всего мира со времени появления Homo sapiens.

Очевидно, что эвристичность и крупномасштабность экологической истории далеко не исчерпана, так как сам процесс глобализации, с одной стороны обнаруживает новые экологические проблемы, и тем самым, с другой стороны открывает перспективы для новых исследований.

Г. Новые направления и новые исследования.

В своем обзоре работ по мировой истории Джери Бентли не только выделил три базовых направления исследовательской практики, но и постарался обратить внимание на работы, которые могут стать началом новых многообещающих исследований. Возможно, они покажутся частными и региональными, но потенциал их расширения до уровня исследования мировой истории впечатляет. Первая группа таких работ относится к межкультурному взаимодействию, основанному на антропологических и этно-исторических исследованиях. Эти работы интересны тем, что вскрывают механизмы межкультурной коммуникации и взаимодействий. К ним можно отнести работы: «Острова и берега: рассуждение о безмолвной земле: Маркизские острова, 1774–1880» Грега Деннинга (Greg Denning); «Первое время: историческое видение афро-американских людей» и «Мир алаби» Ричарда Прайса (Richard Price); «Каменный алтарь: история острова Pohnpei до 1890 г.» Давида Ханлона (David Hanlon); «Общество майя под колониальным управлением: коллективная инициатива выжить» Нэнси Фариса (Nancy M.Farriss); «Противоречивые завоевания: майя и испанцы на Юкатане, 1517–1570» Инги Клендинен (Inga Clendinnen); «Европейцы и индейцы: очерки этно-истории колониальной Северной Америки», «После Колумба: очерки этно-истории колониальной Северной Америки», «Вторжение: противостояние культур в колониальной Северной Америке» и «После 1492: столкновения в колониальной Северной Америке» Джеймса Акстелла (James Axtell); «Срединные земли: индейцы, империи и республики в области Великих Озер, 1650–1815» Ричарда Уайта (Richard White); «Между мирами: переводчики, гиды и выжившие» Фрэнсиса Карттунене (Frances Karttunen); «Пророки восстания: милленаристское движение протеста против европейского колониального порядка» и «Машины как мера людей: наука, технология и идеология западного господства» Мишеля Адаса (Michael P.Adas); «Имперский взгляд: путевые заметки и транскультурация» Мэри Л. Ратт (Mary Louise Pratt); «Моряки Улисса: этнографическая Одиссея знания, власти и географического расстояния» Мэри Хелмс (Mary W.Helms); «Столкновения Старого Света: межкультурные контакты и изменения в предсовременном мире» Джерри Бентли (Jerry H.Bentley). Одно перечисление названий работ уже говорит о многом. В частности, они могут стать предметом вторичного исследования механизмов и закономерностей межкультурного взаимодействия и распространения их в глобальном контексте мировой истории.

Другая группа работ опирается на возрождающемся интересе к сравнительной макросоциологии. Здесь следует отметить работы: «Социальное происхождение диктатуры и демократии: господин и крестьянин в создании современного мира» Barrington Moore; «Государства и социальные революции» Theda Skocpol и «Революции и восстания в раннесовременном мире» Jack Goldstone. В них в той или иной мере можно наблюдать влияние как М. Вебера, так и К. Маркса. Главное в этих работах, что предпринимается попытка выявить базовые причины, определяющие динамику современной истории. Эти работы открывают интересные перспективы для глобального исторического анализа.

Описание новых исследований было бы неполным без упоминания и третьей группы работ по гендерному анализу. Это творческие усилия А. Lerner «Создание патриархата» и «Создание феминистского (само)сознания: от средних веков до 1870», или двухтомный труд Bonnie S.Anderson и Judith P. Zinsser «Их собственная история: женщины в европейской истории от предыстории до настоящего», Margaret Strobel «Европейские женщины и вторая британская империя»; а также фундаментальная статья «Западные женщины и империализм: соучастие и сопротивление» Нупур Чаудхари и Маргарет Стробел. Несмотря на то, что эти исследования сосредоточены на Европе, тем не менее возможности расширения этого подхода до глобального уровня ясно просматриваются.

Несколько иной подход к обзору литературы, посвященной проблемам мировой истории применил Н.С. Розов. В центре его внимания глобальные проблемы современности. По анализу исторической динамики он отсылает к обзорам литературы в книгах Sanderson, 1990, 1995a, 1995b; Snooks, 1996; (См.: Краткий список основных направлений и работ — Розов, 1995). Как отмечает Розов, многие из них неплохо интерпретируют прошлое, очень немногие действительно объясняют (в логике дедуктивного вывода следствий Modelski, Thompson, 1994) и лишь единичные — предсказывают исторические изменения (Collins and Waller, 1992; Collins, 1995). Выявлены и достаточно хорошо описаны разные типы обществ; исторических систем (мир-империи, мир-экономики и т. д.); цивилизаций; ойкумен (Дьяконов, 1994; Chirot, Mann, 1986; Wallerstein, 1974, 1980; Eisenstadt, 1980; Melko and Scott, 1987). Уже появились работы по взаимной увязке этих ранее изолированных подходов и концепций (Wilkinson, 1987; Hall and Sanderson, 1995).

В последние десятилетия появились также эмпирические и обобщающие работы по таким проблемам теоретической истории как:

• безопасность, агрессия, насилие, войны, имперство и сепаратизм (Taagepera, 1968; Galtung et al., 1980; McNeill, 1982; Elias, 1982; Olson, 1982; Modelski, 1987; Mann, 1987, 1993; Carneiro, 1970, 1988; Chase-Dunn and O'Reilly, 1989; O'Connell, 1989; Dudley, 1991; Eckhard, 1992; Chirot, 1994; Collins and Waller, 1992; Rich and Shipley, 1995; etc.);

• бедность, перенаселенность, отсталость, эпидемии и голод (Angel, 1975; Harris, 1977; Durand, 1977; Cohen, 1977, 1989; McNeill, 1979; Boserup, 1981; Rotberg and Rabb, 1985; Gallowey, 1986; Allen, 1992; Livi-Bacci, 1992; Green, 1993; Lee, 1993; Sanderson, 1995b);

• история взаимодействия общества с окружающей средой, история экологичесих кризисов (McNeill, 1980; Lamb, 1982; Lenski and Nolan, 1984; Bailes, 1985; Crosby, 1986; Richards, 1986; Simmons, 1989, 1993; Ponting, 1991);

• история техники, технологий и техногенных кризисов (White, 1962; Daumas, 1969; Laudan, 1977; Temple, 1989; Pacey, 1990);

• политические и социально-экономические кризисы и развитие, классовые волнения и конфликты (MacMullen, 1976; Skocpol, 1979, 1996; Tilly, 1978, 1990; White, 1988; Yoffee, 1988; Tainter, 1988; Goldstone, 1991; Witt, 1992; Rueschemeyer etr al., 1992; Collins, 1995; Hodkinson, 1995);

• развитие образования, систем социальной информации, прочих институтов антропного воспроизводства (Савицкий, 1992; Bourdieu and Passeron, 1977; Boli J., et al., 1985; Benavot and Phyllis, 1988; MacDonald 1988) (Н.С.Розов РФИ).

В приведенном обзоре бесспорным является то, что историки в своих исследованиях все активнее начинают применять методы других наук экономики, социологии, географии. Количественные методы наряду с качественными становятся частью программы исторического исследования. Это значит, что формализация входит в историческую теорию, и она приобретает качественные характеристики научности. Школа Аналов положила начало этому пути, но сегодня стоит задача пойти дальше в преодолении кризиса исторической науки. Изучение прошлого, особенно, в глобальном аспекте может дать интереснейшие открытия, важные не только для понимания прошлого, но и для руководства в принятии решений в настоящем, для проектирования и прогнозирования будущего. Знание закономерностей развития всемирной истории, характеристик точек бифуркаций, параметров, важных для оптимального выбора в решении глобальных вызовов обеспечивает перспективу востребованности истории как научного знания, преодолевшего свои идеологические, пропагандистские и мифологические составляющие.

Приведенный обзор исследований по глобальной истории обнаруживает ряд обстоятельств.

Во-первых, всемирная история развивается как направление актуального исследования. При этом не имеет значение это многотомный труд одного автора, целой школы, коллектива или работы отдельных историков, посвященных вполне конкретной, но глобально исторической теме. Важно то, что как никогда ранее определилась предметная область исследования. Если наложить на глобус сеть дорог, авиасообщений, водных маршрутов, всех видов связи (почта, Интернет, телефон, телевидение), все каналы коммуникации с узлами в городах и поселках и начать исследовать закономерности развития этих сетей, то утверждение, что в этом развитии нет закономерности и что это ничего не дает для понимания всемирной истории, окажутся необоснованными. Это не голословное заявление. Это заключение основанное на достижениях экономической географии, теории коммуникаций, экономики, то есть на достижениях наук, в истинности и научности которых сегодня никто не сомневается.

Во-вторых, всемирная история обнаруживает тенденцию превращаться в научную дисциплину. Не только по факту объективности ее предмета исследования, но и методологии, все активнее использующей современные научные методы смежных наук и общепринятые принципы научности.

В-третьих, эти исследования не были продуцированы ноосферной концепцией как таковой, но тем важнее то обстоятельство, что они хорошо «укладываются» в ее матрицу, потому что эти исследования фактически изучают становление на планете ноосферной реальности. Аналогии с взаимодействием косной, живой и разумной материи настолько очевидны, что не стоит повторяться. В.И.Вернадский не был профессиональным историком и пришел к ноосферной концепции из геологии. Однако современная всемирная история, исследуя новые факты и открывая закономерности, подтверждает и процесс глобального движения всех видов вещества в планетарном масштабе, и глобальные последствия такого движения — возникновение ноосферы и ноосферной реальности.

I. В современной исторической науке понятие человеческой сущности еще не превратилось в объяснительное средство истории, как не стали в ней и ключевыми категории сущности и смысла истории. Такое положение обедняет историческую науку, снижает ее эвристический потенциал.

Сущность и смысл — в принципе совпадающие понятия. Но если сущность отождествляется с трудно определяемым содержанием явлений мира, ибо оно сопряжено с метафизикой, то смысл отождествляется со значением, которое несет на себе печать оценочного от ношения. Только ориентация на человеческую сущность исторического процесса позволяет уяснить логику общественной жизни, ее смысл и перспективы. В противном случае история перестает быть Учителем жизни.

II. Через сферы материального и духовного производства, воспроизводства общественных от ношений и производства определенного типа личности, общество демонстрирует свой способ бытия общества. В свою очередь этот способ бытия проявляется через социо-культурное пространство и осуществляется в границах социального времени. Так складывается история человечества, заявляя о своей сущности через деятельность людей, в процессе которой люди творят себя и свое бытие, которого ранее не было. Стало быть, они творят свою историю как условие становления и развития Всемирной истории человечества, что и подтверждает фундаментальные обзоры исследовательских практик Дж. Бентли и Н.С. Розова.

1. В чем Вы видите сущность и смысл бытия человека?

2. Что является способом существования человека?

3. Что составляет форму проявления человеческого бытия?

4. Что выступает в качестве формы осуществления бытия?

5. Определите сущность истории человечества через призму решения вопросов: взаимосвязи природы и общества; движущих сил развития истории и исторического процесса.

6. Как рассматривает смысл и назначение истории Н.А. Бердяев?

7. Как рассматривает смысл истории А. Тойнби?

8. Как решает проблему смысла истории К. Ясперс?

9. Что понимает под смыслом истории К. Поппер?

10. Какие «направления» обеспечивает исторический анализ глобальных процессов?

11. Какие перспективные направления складываются в процессе современных исследований всемирной истории?

12. Можно ли рассматривать эти направления исследовательской практики как ответ на вызов становления и развития ноосферной концепции всемирной истории?