Философия оптимизма

ПРЕДИСЛОВИЕ

Три года назад я выпустил небольшую книгу «Наука в 2000 году», посвященную долгосрочным прогнозам в области фундаментальных естественнонаучных исследований. После этого, пытаясь дальше разобраться в современных тенденциях неклассической физики и ее возможного применения, я все больше думал о гносеологических основах прогноза. Прогнозы становятся все радикальнее, речь идет о предвидимых преобразованиях самых фундаментальных принципов; меняются не только конкретные концепции в области атомной, ядерной и субъядерной физики — меняется стиль научного мышления, стиль науки, те глубочайшие основы науки, предвидение которых невозможно без анализа познания в целом, без гносеологического анализа. По-видимому, гносеологические критерии (какими были «внутреннее совершенство» и «внешнее оправдание» — критерии, приведшие Эйнштейна к теории относительности) позволяют увидеть те тенденции и перспективы науки, которые придают науке высокий динамизм, характерный для всей цивилизации конца XX в. Под этим углом зрения книга была дополнена и переработана; она не только приобрела в значительной мере новое содержание, но по существу посвящена теперь новой проблеме и принадлежит к новому жанру: изложение проблем и тенденций в области ядерной физики, квантовой электроники, молекулярной биологии и т. д. стало подчиненным моментом анализа некоторых общих гносеологических коллизий современной науки. Отсюда слово «философия» в названии новой по содержанию, предмету и жанру книги.

Другие соображения привели к появлению в этом названии слова «оптимизм». От проблемы прогнозов мысль современного философа, экономиста, физика и т. д. переходит к целям науки, иначе говоря, анализ переходит от теории научного прогноза к теории планирования науки. Понятие цели дает возможность применить к научным прогнозам оценки «пессимистический» и «оптимистический» — они приобретают здесь смысл. Мы можем говорить о соответствии прогноза целям, которые поставила перед собой наука, и назвать такой прогноз оптимистическим. Таким образом, оптимизм оказывается здесь не только и не столько эмоциональной характеристикой, сколько гносеологическим, экономическим и даже эконометрическим понятием.

Название этой книги естественно ассоциируется с «Этюдами оптимизма» И. И. Мечникова. Сопоставление современных проблем оптимизма с теми, о которых писал Мечников, позволяет видеть существенную эволюцию самого понятия оптимизма. У Мечникова речь шла в основном о смерти, о страхе смерти, об ортобиозе и долголетии как о биологических проблемах, проблемах физиологии и патологии. Эти проблемы не сняты. Но они стали частью более общих проблем жизни, труда и познания человечества, гносеологических, научно-технических и экономических проблем.

В общем получилась книга, в которой конкретные естественнонаучные данные и экономические конструкции сочетаются с анализом проблемы бытия, проблемы познания, проблемы пессимизма и оптимизма в классической философии. По-видимому, такая жанровая особенность соответствует некоторым существенным тенденциям и философии, и естествознания, и экономики.

Мне кажется, книга адресуется более широкому кругу читателей, чем «Наука в 2000 году». Это не значит, что она стала легче, скорее наоборот. Но, по-видимому, современный читатель и не ищет легкого, он хочет говорить и размышлять о трудных вопросах, о самых трудных. Задачи популяризации включают устранение внешних препятствий на пути к этим самым трудным вопросам, прежде всего разъяснение языка, на котором они обсуждаются. Но это — устранение малых трудностей на пути к большим. Когда читатель, сам или с помощью популярных книг, прорывается через дебри специальных терминов и конструкций, перед ним появляются уже не закрытые этими дебрями фундаментальные загадки мироздания.

И среди них вопрос, который так мучил Паскаля: как отнестись человеку к бесконечному миру, в котором он находится, затерян ли он в этом непостижимом мире как ничтожный и быстро исчезающий атом или мир — это поле бесконечного постижения и покорения…

Вышедшая в 1969 г. (в других странах — позже) «Наука в 2000 году» вызвала ряд откликов. Сейчас трудно перечислить людей, которые мне помогли ценными дискуссиями и рекомендациями по специальным вопросам. Назову только одного из них — И. Е. Тамма. Игорю Евгеньевичу я обязан не только помощью в вопросах теоретической физики, но и большим эмоциональным воздействием. В 1970–1971 гг., почти до последнего дня жизни, в частых беседах он постоянно возвращался к будущему науки, к ее воздействию на жизнь людей. Измученный болезнью и знавший о ее фатальном характере, Игорь Евгеньевич был полон подлинного оптимизма, пронизанного постоянными поисками новых путей, новых научных концепций и непрерывными размышлениями о моральном и материальном эффекте современной науки.