Глава шестая. А что дальше?
1. Выбор пути
Постижение права.
Противоборство "двух философий" по вопросам права на российской земле ставит каждого из нас, каждого российского гражданина перед необходимостью ясно представлять себе оптимальный результат правового развития России, что и делает каждого из нас, каждого гражданина участником происходящих здесь событий.
Оптимальным итогом правового развития России, по убеждению автора этих строк, должны стать не просто "хорошие законы", "порядок в нормотворчестве", "отработанная юридическая практика", "правовое просвещение", а постижение права.
Почему "постижение"?
По крайне мере, по двум причинам.
Прежде всего общество призвано "постигнуть" право в самом точном, строгом смысле слова. Постигнуть — в смысле понять, открыть для себя, отбросив примитивные, упрощенные, чисто внешние представления. Точно так же, как постигают истину, ту или иную ценность (как, быть может, постигают Бога?). То есть увидеть в праве не просто законы, не просто некие "веления" и требования порядка, государственную волю и общеобязательные нормы, что-то сугубо внешнее, по большей части чуждое человеку, а исконно свое, конкретно и реально гуманистическое, неотделимое ни от одного из людей, — то, без чего у меня, у тебя, у каждого из нас по-настоящему человеческой жизни нет и не будет.
И другая, не менее важная причина. Постижение права — это освоение права обществом и каждым человеком, такое, состояние общества, культуры, умов и чувств людей, когда право, притом именно гуманистическое, основу и стержень которого образуют высокое достоинство человека, его неотъемлемые права, — проникает в самые недра, глубины общества, жизни и души каждого человека, а потому становится их неотъемлемой, органической частью, частицей самой их плоти, сущности.
Хотелось бы в этой связи вернуться к мыслям И.А. Ильина о том, что свобода "должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу" и что "человек должен понять ее природу: ее правовую форму, ее правовые пределы, ее взаимность и совместность, ее цель и назначение", да еще и "созреть для того, чтобы верно осознать ее нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол, в "войну всех против всех" и в хаос. И трагедия ее утраты начнется сначала"[172].
Все то, о чем говорит И.А. Ильин ("принятие свободы", ее "взятие", "верное ее осуществление", "понимание ее правовой формы и правовых пределов" и др.), это и есть постижение права.
Благоприятная, оптимистическая тенденция правового развития — та, которая ориентирована на демократические, гуманистические начала (а не на силовое господство), и состоит в этом самом постижении права всем российским обществом, а значит — каждым человеком.
Возможно, все мы, кто ныне живет и работает в России, находимся в уникальной жизненной ситуации: мы так или иначе участвуем в выборе пути, по которому пойдет развитие российского общества, и, надо надеяться, участвуем в самом, быть может, трудном и ответственном свершении в ходе становления современной (либеральной) цивилизации — в осуществлении указанной благоприятной, оптимистической тенденции, в постижении гуманистического права Россией.
Уроки Истории.
Мысль о том, что Историю не обманешь (не "выпрыгнешь на ходу", не "перескочишь" через ее вехи), все более утверждается в нашей жизни. Увы, лишь после того, как российское общество, все мы не раз и очень жестоко поплатились за пренебрежение исторической логикой, не раз испили горькую чашу разочарований и бед, отдали сполна за наши опрометчивые народническо-большевистские броски в светлое будущее, красногвардейские атаки — то во имя всеобщего счастья людей труда, то во имя скорого капиталистического процветания.
А теперь — главное.
Думается, в нашем обществе еще не до конца осознан основной урок Истории, касающийся нынешней стадии бытия и развития человечества, урок, состоящий в том, что путь в общество современной (либеральной) цивилизации — это путь права.
Эта тема в последующем станет предметом особого рассмотрения: она, надо полагать, дает основания для вывода о необходимости новых подходов к самим основам теории либерализма.
А пока — несколько соображений на этот счет, касающихся нашего Отечества.
Хочется высказать гипотезу о том, что, быть может, для России, ее будущего постижение права играет и свою, в чем-то особую, незаменимую роль.
И дело, возможно, даже не столько в том, что в какой-то мере этот путь определен исторически — нашими, как можно догадаться, исконно русскими, "доимперскими" правовыми "корнями". И даже не столько теми оптимистическими правовыми тенденциями, которые проявились в России начиная со второй половины XIX века на основе судебной реформы 1864 года.
Главное, по моим предположениям, в другом.
Ведь что ни говори, позитивные факты российской правовой действительности конца XIX — начала XX века, связанные с судом присяжных, утверждением в общественном мнении конституционно-правовых начал, подъемом правовой науки, оказались куда более впечатляющими, чем даже шумно-скандальная практика "русского парламентаризма", выраженного в деятельности Государственных Дум в краткий исторический промежуток между революционными событиями 1905—1917 годов. Недаром при внимательном взгляде на события, происходящие после февральской революции 1917 года, нетрудно заметить, что в неуправляемой стихии революционной вольницы все более определенно давали о себе знать крепнущие правовые начала (в ориентации на определение будущего России через Учредительное Собрание, в отработке правовых основ его формирования, в организации и деятельности Следственного комитета).
И возникает предположение-догадка: не означает ли все это, что российское общество какими-то самыми чувствительными своими "рецепторами" уловило предпочтительность для себя опережающего правового пути в ходе неизбежного перехода к современной (либеральной) цивилизации?
К тому же непредвзятый и строгий анализ более чем двухсотлетней истории западного парламентаризма свидетельствует о том, что свободные выборы и основанные на них парламентские и муниципальные институты, другие демократические формы (в частности, референдумы, плебисциты) при всей их важности и незаменимости имеют все же для демократии ограниченное значение. Они далеко не всегда и не во всем решают вопросы демократического развития общества, а в ряде случаев становятся "легитимной основой" для утверждения в обществе антидемократических, авторитарных и даже тоталитарных режимов.
Именно эти обстоятельства стали причиной зарождения тех уже отмеченных тенденций в конституционном развитии западноевропейских стран, особенно стран, переживших фашистские диктатуры, которые обусловили новейшие направления в построении конституций: выдвижение первое место прав и свобод человека как основы гуманистического права, его первенство и верховенство в демократическом развитии.
Альтернатива.
И вот тут приходится сказать о наших сегодняшних трудностях и сомнениях, которые расходятся, казалось бы, с общепринятыми, привычными демократическими чаяниями и, пожалуй, даже иллюзиями.
Судя по многим данным, наши расчеты быстрыми темпами построить крепкую российскую государственность по ладным, сугубо парламентарным, образцам оказались в чем-то опрометчивыми. Огромность территории страны, этническая перемешанность, национальные и региональные страсти — все это, как и небывалая разруха в стране после десятилетий коммунистического господства и неудач в реформах, привело к тому, что интенсивно вводимые в нашу жизнь стандартные западные институты парламентаризма и муниципального самоуправления оказались в современных условиях еще неспособными обеспечить стабильное и динамичное демократическое реформирование и модернизацию общества.
Вот и стали звучать со многих сторон призывы к "крепкой государственности", которые на поверку (куда уж "больше государственности", чем в нашей отчизне) означают не что иное, как расширение авторитарных методов властвования. Вот и происходят на деле процессы (начиная с некоторых конституционных установлений, и в особенности с самой государственной практики), свидетельствующие о все большем реальном утверждении таких методов, продиктованных будто бы всего лишь кризисными ситуациями, отсутствием иного выхода.
Между тем этому, казалось бы, уже неизбежному авторитаризму есть достойная, и притом по самым высоким меркам демократическая, альтернатива. Тем более такая, которая, возможно, дана самой исторической судьбой России. Это как раз и есть находящееся в единении с современными демократическими политическими институтами, их совершенствованием, такое преимущественное (опережающее) правовое развитие, которое в соответствии с отмеченной ранее тенденцией сориентировано на демократические, гуманистические начала.
Сказанное также касается и власти, которая в нашем огромном, супербольшом многосложном обществе неизбежно и по традиции должна быть достаточно сильной (но — не всесильной). И вновь слово И.А. Ильину: "Сильная власть грядущей России должна быть не внеправовая и не сверхправовая, а оформленная правом и служащая по праву, при помощи права — всенародному правопорядку"[173].
На этой оптимистической смысловой ноте следует прервать размышления о перспективной, надо полагать, тенденции. Целесообразнее продолжить их позже, после того, как будут рассмотрены существующие в российской действительности трудности и проблемы — все то, что вызывает тревогу, причем — острую тревогу за перспективу правового развития России, а значит — за будущее нашего Отечества.
Постижение права.
Противоборство "двух философий" по вопросам права на российской земле ставит каждого из нас, каждого российского гражданина перед необходимостью ясно представлять себе оптимальный результат правового развития России, что и делает каждого из нас, каждого гражданина участником происходящих здесь событий.
Оптимальным итогом правового развития России, по убеждению автора этих строк, должны стать не просто "хорошие законы", "порядок в нормотворчестве", "отработанная юридическая практика", "правовое просвещение", а постижение права.
Почему "постижение"?
По крайне мере, по двум причинам.
Прежде всего общество призвано "постигнуть" право в самом точном, строгом смысле слова. Постигнуть — в смысле понять, открыть для себя, отбросив примитивные, упрощенные, чисто внешние представления. Точно так же, как постигают истину, ту или иную ценность (как, быть может, постигают Бога?). То есть увидеть в праве не просто законы, не просто некие "веления" и требования порядка, государственную волю и общеобязательные нормы, что-то сугубо внешнее, по большей части чуждое человеку, а исконно свое, конкретно и реально гуманистическое, неотделимое ни от одного из людей, — то, без чего у меня, у тебя, у каждого из нас по-настоящему человеческой жизни нет и не будет.
И другая, не менее важная причина. Постижение права — это освоение права обществом и каждым человеком, такое, состояние общества, культуры, умов и чувств людей, когда право, притом именно гуманистическое, основу и стержень которого образуют высокое достоинство человека, его неотъемлемые права, — проникает в самые недра, глубины общества, жизни и души каждого человека, а потому становится их неотъемлемой, органической частью, частицей самой их плоти, сущности.
Хотелось бы в этой связи вернуться к мыслям И.А. Ильина о том, что свобода "должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу" и что "человек должен понять ее природу: ее правовую форму, ее правовые пределы, ее взаимность и совместность, ее цель и назначение", да еще и "созреть для того, чтобы верно осознать ее нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол, в "войну всех против всех" и в хаос. И трагедия ее утраты начнется сначала"[172].
Все то, о чем говорит И.А. Ильин ("принятие свободы", ее "взятие", "верное ее осуществление", "понимание ее правовой формы и правовых пределов" и др.), это и есть постижение права.
Благоприятная, оптимистическая тенденция правового развития — та, которая ориентирована на демократические, гуманистические начала (а не на силовое господство), и состоит в этом самом постижении права всем российским обществом, а значит — каждым человеком.
Возможно, все мы, кто ныне живет и работает в России, находимся в уникальной жизненной ситуации: мы так или иначе участвуем в выборе пути, по которому пойдет развитие российского общества, и, надо надеяться, участвуем в самом, быть может, трудном и ответственном свершении в ходе становления современной (либеральной) цивилизации — в осуществлении указанной благоприятной, оптимистической тенденции, в постижении гуманистического права Россией.
Уроки Истории.
Мысль о том, что Историю не обманешь (не "выпрыгнешь на ходу", не "перескочишь" через ее вехи), все более утверждается в нашей жизни. Увы, лишь после того, как российское общество, все мы не раз и очень жестоко поплатились за пренебрежение исторической логикой, не раз испили горькую чашу разочарований и бед, отдали сполна за наши опрометчивые народническо-большевистские броски в светлое будущее, красногвардейские атаки — то во имя всеобщего счастья людей труда, то во имя скорого капиталистического процветания.
А теперь — главное.
Думается, в нашем обществе еще не до конца осознан основной урок Истории, касающийся нынешней стадии бытия и развития человечества, урок, состоящий в том, что путь в общество современной (либеральной) цивилизации — это путь права.
Эта тема в последующем станет предметом особого рассмотрения: она, надо полагать, дает основания для вывода о необходимости новых подходов к самим основам теории либерализма.
А пока — несколько соображений на этот счет, касающихся нашего Отечества.
Хочется высказать гипотезу о том, что, быть может, для России, ее будущего постижение права играет и свою, в чем-то особую, незаменимую роль.
И дело, возможно, даже не столько в том, что в какой-то мере этот путь определен исторически — нашими, как можно догадаться, исконно русскими, "доимперскими" правовыми "корнями". И даже не столько теми оптимистическими правовыми тенденциями, которые проявились в России начиная со второй половины XIX века на основе судебной реформы 1864 года.
Главное, по моим предположениям, в другом.
Ведь что ни говори, позитивные факты российской правовой действительности конца XIX — начала XX века, связанные с судом присяжных, утверждением в общественном мнении конституционно-правовых начал, подъемом правовой науки, оказались куда более впечатляющими, чем даже шумно-скандальная практика "русского парламентаризма", выраженного в деятельности Государственных Дум в краткий исторический промежуток между революционными событиями 1905—1917 годов. Недаром при внимательном взгляде на события, происходящие после февральской революции 1917 года, нетрудно заметить, что в неуправляемой стихии революционной вольницы все более определенно давали о себе знать крепнущие правовые начала (в ориентации на определение будущего России через Учредительное Собрание, в отработке правовых основ его формирования, в организации и деятельности Следственного комитета).
И возникает предположение-догадка: не означает ли все это, что российское общество какими-то самыми чувствительными своими "рецепторами" уловило предпочтительность для себя опережающего правового пути в ходе неизбежного перехода к современной (либеральной) цивилизации?
К тому же непредвзятый и строгий анализ более чем двухсотлетней истории западного парламентаризма свидетельствует о том, что свободные выборы и основанные на них парламентские и муниципальные институты, другие демократические формы (в частности, референдумы, плебисциты) при всей их важности и незаменимости имеют все же для демократии ограниченное значение. Они далеко не всегда и не во всем решают вопросы демократического развития общества, а в ряде случаев становятся "легитимной основой" для утверждения в обществе антидемократических, авторитарных и даже тоталитарных режимов.
Именно эти обстоятельства стали причиной зарождения тех уже отмеченных тенденций в конституционном развитии западноевропейских стран, особенно стран, переживших фашистские диктатуры, которые обусловили новейшие направления в построении конституций: выдвижение первое место прав и свобод человека как основы гуманистического права, его первенство и верховенство в демократическом развитии.
Альтернатива.
И вот тут приходится сказать о наших сегодняшних трудностях и сомнениях, которые расходятся, казалось бы, с общепринятыми, привычными демократическими чаяниями и, пожалуй, даже иллюзиями.
Судя по многим данным, наши расчеты быстрыми темпами построить крепкую российскую государственность по ладным, сугубо парламентарным, образцам оказались в чем-то опрометчивыми. Огромность территории страны, этническая перемешанность, национальные и региональные страсти — все это, как и небывалая разруха в стране после десятилетий коммунистического господства и неудач в реформах, привело к тому, что интенсивно вводимые в нашу жизнь стандартные западные институты парламентаризма и муниципального самоуправления оказались в современных условиях еще неспособными обеспечить стабильное и динамичное демократическое реформирование и модернизацию общества.
Вот и стали звучать со многих сторон призывы к "крепкой государственности", которые на поверку (куда уж "больше государственности", чем в нашей отчизне) означают не что иное, как расширение авторитарных методов властвования. Вот и происходят на деле процессы (начиная с некоторых конституционных установлений, и в особенности с самой государственной практики), свидетельствующие о все большем реальном утверждении таких методов, продиктованных будто бы всего лишь кризисными ситуациями, отсутствием иного выхода.
Между тем этому, казалось бы, уже неизбежному авторитаризму есть достойная, и притом по самым высоким меркам демократическая, альтернатива. Тем более такая, которая, возможно, дана самой исторической судьбой России. Это как раз и есть находящееся в единении с современными демократическими политическими институтами, их совершенствованием, такое преимущественное (опережающее) правовое развитие, которое в соответствии с отмеченной ранее тенденцией сориентировано на демократические, гуманистические начала.
Сказанное также касается и власти, которая в нашем огромном, супербольшом многосложном обществе неизбежно и по традиции должна быть достаточно сильной (но — не всесильной). И вновь слово И.А. Ильину: "Сильная власть грядущей России должна быть не внеправовая и не сверхправовая, а оформленная правом и служащая по праву, при помощи права — всенародному правопорядку"[173].
На этой оптимистической смысловой ноте следует прервать размышления о перспективной, надо полагать, тенденции. Целесообразнее продолжить их позже, после того, как будут рассмотрены существующие в российской действительности трудности и проблемы — все то, что вызывает тревогу, причем — острую тревогу за перспективу правового развития России, а значит — за будущее нашего Отечества.
2. Тревожные реалии
Трудности и проблемы.
Выдвинутые выше положения об "уроках истории", о неизбежности "правового пути" при переходе к современной (либеральной) цивилизации, о предпочтительности этого пути для России — не более чем предположения, гипотезы, далеко не во всем согласующиеся с фактами действительности, ее трудностями и проблемами.
Между тем основной факт российской действительности в области права — это жесткое противостояние "двух философий" и соответствующей им юридической реальности — гуманистического права и правовых реалий, выражающих коммунистические подходы в их осовремененном виде. А с ним связан и другой, ранее отмеченный факт — существование, наряду с оптимистической, и иной тенденции правового развития — тенденции к господству всесильного государства, к силовому господству.
Самое же существенное и тревожное — это неравенство сил в таком противостоянии.
На стороне гуманистического права, "пульсирующего" в отдельных точках действующей российской юридической системы (в некоторых сторонах, принципах и нормах Конституции, гражданского законодательства, процессуального законодательства, законов о статусе судей и др.), — поддержка либерального сектора экономики, последовательно демократически настроенных общественных движений, ряда подразделений государственной власти, общественного мнения и демократического правосознания, а главное — сама логика Истории, историческое будущее.
"Противоположный фланг", исторически связанный с коммунистической правовой доктриной, имеет ряд очевидных преимуществ (хотя, быть может, с внешней стороны и не столь внушительных) — акценты в Конституции на государственные начала, сохраняющийся опубличенный характер юридической системы в целом, ориентация в юридической практике на критерии прошлого.
Более серьезными и в этом смысле — тревожными с точки зрения перспективы являются те основания в экономико-социальной, политической жизни, которые поддерживают и усиливают стороны и элементы действующей юридической системы, отражающие государственно-державные и иные идеи коммунистической (или во всяком случае, прокоммунистической) правовой доктрины.
Среди таких оснований представляется важным выделить следующие три.
Первое — это все более возрастающий удельный вес в экономико-социальной жизни российского общества примет и тенденций олигархического строя (или — что, в сущности, то же самое — строя номенклатурно-государственного капитализма), который не нуждается в институтах последовательной демократии и свободного рынка, таких, как правовые институты парламентаризма, частного права, независимого правосудия.
С первым, хотя и в более широком социальном аспекте, связано второе основание. Это тенденция усиления авторитарных начал в политической жизни, что напрямую обусловлено кризисными явлениями, ухудшающимся экономическим и социальным положением многих слоев населения.
Нужно отдавать себе ясный отчет в том, что в случае, если экономическая, социальная и политическая ситуация в стране останется такой, какая она есть сегодня (или, что возможно, ухудшится), то вероятность скатывания страны к режиму авторитарной власти достигнет довольно высокого уровня. Весьма знаменательно, что на такой поворот событий и, стало быть, на осуществление авторитарного режима одинаково настроены как выразители авторитарно-олигархического строя — нежданного продукта нынешних радикальных реформ, так и коммуно-"патриотические" силы, рвущиеся к завоеванию политической власти в стране, к возврату ранее утраченных господствующих позиций. Можно ожидать, что и при том, и при другом варианте будут в полной мере использованы и еще более упрочены те государственно-всевластные реалии, которые порождены коммунистическими правовыми установками.
И наконец, третье основание — это приобретающие все более широкое распространение и безапелляционную весомость идеи "крепкой государственности", на которых — примечательный симптом! — сходятся взгляды многих, порой в корне идейно-философски противоположных политических партий и движений.
На этом пункте представляется необходимым остановить внимание читателя и сразу же сказать о том, что указанные идеи — не только философия-оборотень, сумевшая не без успеха придать догмам революционного насилия и диктатуры пролетариата столь невинный и даже привлекательный облик, но и сумма довольно распространенных разнородных представлений, как будто бы соответствующих русским идеям, неким "патриотическим традициям".
Весьма показательно при этом, что сторонники идеи "крепкой государственности" при ее обосновании обычно ограничиваются заявлениями самого общего, и даже просто эмоционального, характера, не раскрывают действительные истоки и действительную суть своих взглядов.
А ларчик открывается просто. Дело в том, что идеи "крепкой государственности", если они напрямую не выражают последовательно правовую организацию общества (а такая организация позволяет — и по всем данным, только она позволяет — через комплекс отработанных юридических средств и механизмов обеспечить необходимую организованность в обществе, его реформирование, модернизацию, устойчивое развитие), сводятся по своим истокам и сути только — только! — к одному из трех вариантов или их сочетанию:
либо к хано-ордынской восточной деспотии (ряд черт которой, к сожалению, был воспринят московской "крепкой государственностью" в эпоху Ивана Грозного);
либо к воинственной имперской державности с милитаризацией всего общества (в какой-то степени "европеизированной" в царствование Петра I и Екатерины II);
либо к военно-коммунистической тирании сталинско-брежневского типа, действующей под эгидой Советов (воспринявшей в том или ином виде и восточно-деспотические нравы, и имперскую суть государственности).
Никто из сторонников "крепкой государственности", конечно же, не позволит себе признать хотя бы в каком-то виде такого рода обоснование ныне возвеличиваемых идей "крепкой государственности". Но ведь других обоснований — коль скоро речь идет о "патриотических" истоках и "русских идеях" — в природе просто нет!
Тем не менее в силу действительной необходимости упрочения государственно-правовой организованности в обществе, возрастающей потребности в активизации деятельности государства по осуществлению его исконно государственных задач, то есть в силу действительных истоков и действительной сути сильной российской государственности, подспудно исповедуемых ее приверженцами, соответствующие идеи занимают все более прочное место в жизни общества. И, кажется, никому нет дела до того, что ныне такого рода идеи стали облагороженным, принявшим "патриотический" облик воплощением коммунистической правовой идеологии, "идолом" всевластия, "заряженного" вооруженным насилием, революцией и войной.
Тенденции.
В этом, ныне характерном для российского общества, противостоянии "двух философий" ощутимо дает о себе знать тенденция, в соответствии с которой при сохранении и признании на словах, казалось бы, последовательно либеральных лозунгов в сложных, конфликтных ситуациях верх неизменно берет линия на властно-силовое решение проблем. Вновь, в несколько необычном ракурсе побеждает, условно говоря, "право силы" — тот фланг, который в современных условиях и так обладает значительным перевесом.
Так случилось, как мы видели, при решении конституционного конфликта в Чечне. Такая же тенденция проявляется и при решении практических проблем сложной народнохозяйственной жизни. Очевидный пример тому — характер и направление решения в настоящее время налоговых трудностей в связи с чудовищным недобором в 1996 и в 1997 годах налоговых поступлений в бюджет, и так уже до крайних отметок перегруженный в связи с непрекращающимся падением доходности производства и стремлением монетаристски сдерживающими мерами решить инфляционные проблемы.
Очевидно направление решения указанных проблем (коль скоро, по официальным утверждениям, продолжается курс на рыночные преобразования): это такая коррекция экономических преобразований и налоговой политики, когда бы налоги из чуждого и непосильного бремени для товаропроизводителей превратились в трудный, но терпимый для них, а главное органический, элемент динамично развивающейся модернизированной экономики свободно-рыночного типа.
К сожалению, в качестве основного пути преодоления налоговых трудностей пока взята (в принципе необходимая, особенно при указанной коррекции налоговой политики) линия на "наведение порядка" и на обеспечение жесткими мерами "собираемости налогов". То есть — именно на силовое решение народнохозяйственной проблемы, когда, как и при чеченской войне, с пугающей откровенностью обнажаются приоритеты юридической системы современной России.
Ведь и здесь во имя "наведения порядка" и "собираемости налогов" оказались отброшенными, прямо попранными не просто отдельные нормы, а фундаментальные положения "экономической конституции России" — гражданского законодательства. В августе 1996 года сначала президентским указом, а затем совместным актом трех финансово-налоговых ведомств был изменен порядок, установление 855-й статьей Гражданского кодекса в отношении очередности взыскания средств с банковских счетов. Вопреки Кодексу в первоочередном порядке, согласно ведомственным указаниям, должны списываться с банковских счетов не средства, предназначаемые на заработную плату, а налоговые платежи.
В данном случае, казалось бы, сами законы, как это случается, "отомстили за себя": введенный порядок сразу же рикошетом ударил в самое уязвимое место народнохозяйственных проблем, умножил задержки с выплатой заработной платы на предприятиях (хотя по официальной аргументации новый порядок списания средств с банковских счетов вводился во имя того, чтобы бюджет был способен обеспечить выплату заработной платы бюджетникам; воистину: вытащили одну ногу — еще глубже завязла другая ...).
И все же самая горькая и печальная в данном случае — это то, что нарушение одной из статей Гражданского кодекса, 855-й, причем нарушение самой властью, означало и прямое нарушение ведущего установления всего гражданского законодательства, имеющего, как уже ранее говорилось, основополагающее значение для гуманистического права в противовес коммунистическим догмам, — недопустимости вмешательства кого-либо в гражданские, частноправовые отношения, к которым как раз и принадлежат отношения между банком и его клиентами по банковским счетам.
И еще одна сторона трудных проблем.
Ну, и коль скоро тенденция правового развития связывается с тем ключевым моментом, который обозначен как "постижение права", надо видеть и то, что это процесс исторически долгий, трудный. Даже в странах с благополучной демократической судьбой он растянулся на долгие десятилетия, на одно-два столетия, прерывался, взрывался социальными потрясениями, революциями и контрреволюциями, останавливался кризисами и годами упадка, порой события как бы разворачивались назад — в темное время изуверств, предубеждений и суеверий.
Только теперь, кажется, становится понятным, насколько это трудное дело — постижение права целым обществом, каждым человеком, утверждение в самой плоти жизни людей глубоких гуманистических принципов, правозаконности. Ведь при этом оказывается необходимым по крайней мере:
— преодолеть сложившиеся стереотипы, идеологические постулаты, предубеждения против закона и юриспруденции;
— пройти немалый путь по утверждению в обществе правовых установлений, отвечающих "замыслу природы", основам человеческого бытия, свободе человека;
— достигнуть в общественном развитии такой стадии, когда каждый человек открывает для себя (постигает) право как свою собственную гуманистическую ценность и когда, следовательно, право становится откровением для человека, основой и символом его веры в безопасность, личное благополучие и счастье.
И это еще не все. В западных демократически развитых странах постижение права (вторая революция "в праве", которой ознаменованы 1950—1960-е годы), гуманистическое право было поистине выстрадано — стало реакцией на ужасы фашизма. Именно тогда людям по-настоящему открылось то, что гуманистическое право — право, способное возвыситься над властью, способное стать убежищем для человека. Защитой от произвола власти, самодурства сильных мира сего, хранителем личной свободы.
Надо добавить к сказанному, что вторая "революция в праве", наряду с отмеченным политико-правовым основанием, имела и иные, уже экономические, социальные предпосылки. Правовое возвышение личности неразрывно связано — обратим внимание на этот момент! — с развертыванием свободной рыночной экономики, с экономическим ростом, с подъемом уровня жизни людей. В демократически развитых странах постижение права и происходило уже не в тяжелых, кризисных (как это было в самые первые послевоенное годы), а в более благоприятных экономических и житейских условиях. И уж совсем не было того противостояния "двух философий", которое создает мощные предпосылки для неблагоприятного правового развития — возрастания силового господства, осуществляемого при помощи соответствующих, тоже преимущественно силовых, юридических механизмов и средств.
Нужно только хотя бы в самых общих чертах представить всю пеструю картину отечественных проблем и тяжких реалий, которая при сопоставлении с аналогичной обстановкой в демократически развитых странах производит весьма контрастное впечатление, и станет очевидным, насколько тревожной является перспектива правового развития России, ориентированного на демократические, гуманистические начала.
И здесь будем опираться на исторический опыт. Помнить мысли-предостережения великих российских умов. Знаменитый русский философ В.С. Соловьев предупреждал, что если Россия "не откажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренне и крепко духовной свободы и истины — она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних"[174].
Трудности и проблемы.
Выдвинутые выше положения об "уроках истории", о неизбежности "правового пути" при переходе к современной (либеральной) цивилизации, о предпочтительности этого пути для России — не более чем предположения, гипотезы, далеко не во всем согласующиеся с фактами действительности, ее трудностями и проблемами.
Между тем основной факт российской действительности в области права — это жесткое противостояние "двух философий" и соответствующей им юридической реальности — гуманистического права и правовых реалий, выражающих коммунистические подходы в их осовремененном виде. А с ним связан и другой, ранее отмеченный факт — существование, наряду с оптимистической, и иной тенденции правового развития — тенденции к господству всесильного государства, к силовому господству.
Самое же существенное и тревожное — это неравенство сил в таком противостоянии.
На стороне гуманистического права, "пульсирующего" в отдельных точках действующей российской юридической системы (в некоторых сторонах, принципах и нормах Конституции, гражданского законодательства, процессуального законодательства, законов о статусе судей и др.), — поддержка либерального сектора экономики, последовательно демократически настроенных общественных движений, ряда подразделений государственной власти, общественного мнения и демократического правосознания, а главное — сама логика Истории, историческое будущее.
"Противоположный фланг", исторически связанный с коммунистической правовой доктриной, имеет ряд очевидных преимуществ (хотя, быть может, с внешней стороны и не столь внушительных) — акценты в Конституции на государственные начала, сохраняющийся опубличенный характер юридической системы в целом, ориентация в юридической практике на критерии прошлого.
Более серьезными и в этом смысле — тревожными с точки зрения перспективы являются те основания в экономико-социальной, политической жизни, которые поддерживают и усиливают стороны и элементы действующей юридической системы, отражающие государственно-державные и иные идеи коммунистической (или во всяком случае, прокоммунистической) правовой доктрины.
Среди таких оснований представляется важным выделить следующие три.
Первое — это все более возрастающий удельный вес в экономико-социальной жизни российского общества примет и тенденций олигархического строя (или — что, в сущности, то же самое — строя номенклатурно-государственного капитализма), который не нуждается в институтах последовательной демократии и свободного рынка, таких, как правовые институты парламентаризма, частного права, независимого правосудия.
С первым, хотя и в более широком социальном аспекте, связано второе основание. Это тенденция усиления авторитарных начал в политической жизни, что напрямую обусловлено кризисными явлениями, ухудшающимся экономическим и социальным положением многих слоев населения.
Нужно отдавать себе ясный отчет в том, что в случае, если экономическая, социальная и политическая ситуация в стране останется такой, какая она есть сегодня (или, что возможно, ухудшится), то вероятность скатывания страны к режиму авторитарной власти достигнет довольно высокого уровня. Весьма знаменательно, что на такой поворот событий и, стало быть, на осуществление авторитарного режима одинаково настроены как выразители авторитарно-олигархического строя — нежданного продукта нынешних радикальных реформ, так и коммуно-"патриотические" силы, рвущиеся к завоеванию политической власти в стране, к возврату ранее утраченных господствующих позиций. Можно ожидать, что и при том, и при другом варианте будут в полной мере использованы и еще более упрочены те государственно-всевластные реалии, которые порождены коммунистическими правовыми установками.
И наконец, третье основание — это приобретающие все более широкое распространение и безапелляционную весомость идеи "крепкой государственности", на которых — примечательный симптом! — сходятся взгляды многих, порой в корне идейно-философски противоположных политических партий и движений.
На этом пункте представляется необходимым остановить внимание читателя и сразу же сказать о том, что указанные идеи — не только философия-оборотень, сумевшая не без успеха придать догмам революционного насилия и диктатуры пролетариата столь невинный и даже привлекательный облик, но и сумма довольно распространенных разнородных представлений, как будто бы соответствующих русским идеям, неким "патриотическим традициям".
Весьма показательно при этом, что сторонники идеи "крепкой государственности" при ее обосновании обычно ограничиваются заявлениями самого общего, и даже просто эмоционального, характера, не раскрывают действительные истоки и действительную суть своих взглядов.
А ларчик открывается просто. Дело в том, что идеи "крепкой государственности", если они напрямую не выражают последовательно правовую организацию общества (а такая организация позволяет — и по всем данным, только она позволяет — через комплекс отработанных юридических средств и механизмов обеспечить необходимую организованность в обществе, его реформирование, модернизацию, устойчивое развитие), сводятся по своим истокам и сути только — только! — к одному из трех вариантов или их сочетанию:
либо к хано-ордынской восточной деспотии (ряд черт которой, к сожалению, был воспринят московской "крепкой государственностью" в эпоху Ивана Грозного);
либо к воинственной имперской державности с милитаризацией всего общества (в какой-то степени "европеизированной" в царствование Петра I и Екатерины II);
либо к военно-коммунистической тирании сталинско-брежневского типа, действующей под эгидой Советов (воспринявшей в том или ином виде и восточно-деспотические нравы, и имперскую суть государственности).
Никто из сторонников "крепкой государственности", конечно же, не позволит себе признать хотя бы в каком-то виде такого рода обоснование ныне возвеличиваемых идей "крепкой государственности". Но ведь других обоснований — коль скоро речь идет о "патриотических" истоках и "русских идеях" — в природе просто нет!
Тем не менее в силу действительной необходимости упрочения государственно-правовой организованности в обществе, возрастающей потребности в активизации деятельности государства по осуществлению его исконно государственных задач, то есть в силу действительных истоков и действительной сути сильной российской государственности, подспудно исповедуемых ее приверженцами, соответствующие идеи занимают все более прочное место в жизни общества. И, кажется, никому нет дела до того, что ныне такого рода идеи стали облагороженным, принявшим "патриотический" облик воплощением коммунистической правовой идеологии, "идолом" всевластия, "заряженного" вооруженным насилием, революцией и войной.
Тенденции.
В этом, ныне характерном для российского общества, противостоянии "двух философий" ощутимо дает о себе знать тенденция, в соответствии с которой при сохранении и признании на словах, казалось бы, последовательно либеральных лозунгов в сложных, конфликтных ситуациях верх неизменно берет линия на властно-силовое решение проблем. Вновь, в несколько необычном ракурсе побеждает, условно говоря, "право силы" — тот фланг, который в современных условиях и так обладает значительным перевесом.
Так случилось, как мы видели, при решении конституционного конфликта в Чечне. Такая же тенденция проявляется и при решении практических проблем сложной народнохозяйственной жизни. Очевидный пример тому — характер и направление решения в настоящее время налоговых трудностей в связи с чудовищным недобором в 1996 и в 1997 годах налоговых поступлений в бюджет, и так уже до крайних отметок перегруженный в связи с непрекращающимся падением доходности производства и стремлением монетаристски сдерживающими мерами решить инфляционные проблемы.
Очевидно направление решения указанных проблем (коль скоро, по официальным утверждениям, продолжается курс на рыночные преобразования): это такая коррекция экономических преобразований и налоговой политики, когда бы налоги из чуждого и непосильного бремени для товаропроизводителей превратились в трудный, но терпимый для них, а главное органический, элемент динамично развивающейся модернизированной экономики свободно-рыночного типа.
К сожалению, в качестве основного пути преодоления налоговых трудностей пока взята (в принципе необходимая, особенно при указанной коррекции налоговой политики) линия на "наведение порядка" и на обеспечение жесткими мерами "собираемости налогов". То есть — именно на силовое решение народнохозяйственной проблемы, когда, как и при чеченской войне, с пугающей откровенностью обнажаются приоритеты юридической системы современной России.
Ведь и здесь во имя "наведения порядка" и "собираемости налогов" оказались отброшенными, прямо попранными не просто отдельные нормы, а фундаментальные положения "экономической конституции России" — гражданского законодательства. В августе 1996 года сначала президентским указом, а затем совместным актом трех финансово-налоговых ведомств был изменен порядок, установление 855-й статьей Гражданского кодекса в отношении очередности взыскания средств с банковских счетов. Вопреки Кодексу в первоочередном порядке, согласно ведомственным указаниям, должны списываться с банковских счетов не средства, предназначаемые на заработную плату, а налоговые платежи.
В данном случае, казалось бы, сами законы, как это случается, "отомстили за себя": введенный порядок сразу же рикошетом ударил в самое уязвимое место народнохозяйственных проблем, умножил задержки с выплатой заработной платы на предприятиях (хотя по официальной аргументации новый порядок списания средств с банковских счетов вводился во имя того, чтобы бюджет был способен обеспечить выплату заработной платы бюджетникам; воистину: вытащили одну ногу — еще глубже завязла другая ...).
И все же самая горькая и печальная в данном случае — это то, что нарушение одной из статей Гражданского кодекса, 855-й, причем нарушение самой властью, означало и прямое нарушение ведущего установления всего гражданского законодательства, имеющего, как уже ранее говорилось, основополагающее значение для гуманистического права в противовес коммунистическим догмам, — недопустимости вмешательства кого-либо в гражданские, частноправовые отношения, к которым как раз и принадлежат отношения между банком и его клиентами по банковским счетам.
И еще одна сторона трудных проблем.
Ну, и коль скоро тенденция правового развития связывается с тем ключевым моментом, который обозначен как "постижение права", надо видеть и то, что это процесс исторически долгий, трудный. Даже в странах с благополучной демократической судьбой он растянулся на долгие десятилетия, на одно-два столетия, прерывался, взрывался социальными потрясениями, революциями и контрреволюциями, останавливался кризисами и годами упадка, порой события как бы разворачивались назад — в темное время изуверств, предубеждений и суеверий.
Только теперь, кажется, становится понятным, насколько это трудное дело — постижение права целым обществом, каждым человеком, утверждение в самой плоти жизни людей глубоких гуманистических принципов, правозаконности. Ведь при этом оказывается необходимым по крайней мере:
— преодолеть сложившиеся стереотипы, идеологические постулаты, предубеждения против закона и юриспруденции;
— пройти немалый путь по утверждению в обществе правовых установлений, отвечающих "замыслу природы", основам человеческого бытия, свободе человека;
— достигнуть в общественном развитии такой стадии, когда каждый человек открывает для себя (постигает) право как свою собственную гуманистическую ценность и когда, следовательно, право становится откровением для человека, основой и символом его веры в безопасность, личное благополучие и счастье.
И это еще не все. В западных демократически развитых странах постижение права (вторая революция "в праве", которой ознаменованы 1950—1960-е годы), гуманистическое право было поистине выстрадано — стало реакцией на ужасы фашизма. Именно тогда людям по-настоящему открылось то, что гуманистическое право — право, способное возвыситься над властью, способное стать убежищем для человека. Защитой от произвола власти, самодурства сильных мира сего, хранителем личной свободы.
Надо добавить к сказанному, что вторая "революция в праве", наряду с отмеченным политико-правовым основанием, имела и иные, уже экономические, социальные предпосылки. Правовое возвышение личности неразрывно связано — обратим внимание на этот момент! — с развертыванием свободной рыночной экономики, с экономическим ростом, с подъемом уровня жизни людей. В демократически развитых странах постижение права и происходило уже не в тяжелых, кризисных (как это было в самые первые послевоенное годы), а в более благоприятных экономических и житейских условиях. И уж совсем не было того противостояния "двух философий", которое создает мощные предпосылки для неблагоприятного правового развития — возрастания силового господства, осуществляемого при помощи соответствующих, тоже преимущественно силовых, юридических механизмов и средств.
Нужно только хотя бы в самых общих чертах представить всю пеструю картину отечественных проблем и тяжких реалий, которая при сопоставлении с аналогичной обстановкой в демократически развитых странах производит весьма контрастное впечатление, и станет очевидным, насколько тревожной является перспектива правового развития России, ориентированного на демократические, гуманистические начала.
И здесь будем опираться на исторический опыт. Помнить мысли-предостережения великих российских умов. Знаменитый русский философ В.С. Соловьев предупреждал, что если Россия "не откажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренне и крепко духовной свободы и истины — она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних"[174].
3. Российское Возрождение
Звездочка надежды в клубке проблем.
Вот и пришло время вернуться к прерванному ранее рассказу об оптимистических (все же!) перспективах правового развития в нашем российском обществе.
Надо заметить, что одна из существующих здесь опасностей — это ограничиться традиционно понимаемой "правовой реформой", о которой сейчас идут оживленные разговоры. Многие данные свидетельствуют о том, что такая "реформа", по-видимому, замыкается на некоторых неотложных мерах, связанных с законодательством, и особенно с деятельностью судов (их материальным обеспечением, учреждением судебных приставов и др.), да на видимости правовых новаций или, хуже того, на обеспечении одной лишь "стабильности" и "порядка", которые в нынешней ситуации неизбежно сведутся к увековечиванию строя, тяготеющего к авторитарной олигархии, — номенклатурного государственного капитализма, его органической составляющей — режима авторитарной власти, к господству новорусской компрадорской буржуазии.
Предельно очевидно, что наряду с приданием демократическому развитию необходимой устойчивости и переориентацией экономических реформ на действительно либеральные преобразования проблема проблем, задача задач нынешнего времени — это формирование последовательно гуманистической правовой системы. Такой правовой системы, "альфу и омегу" которой образуют высокий статус личности, ее высокое достоинство, неотъемлемые прирожденные права человека, и, следовательно, такой, которая только и может "демократически перенастроить" существующее право (а вместе с ним — и всю властно-политическую систему), превратить существующие юридические порядки из "права власти" в передовое право российского гражданского общества.
Но как здесь все многообразно переплетено, сцеплено, взаимозависимо! То, что выше было названо "постижением права", напрямую зависит от экономического успеха в хозяйстве, уровня материальной жизни людей. А эти успех и уровень, в свою очередь, обусловлены плодотворностью гуманистического направления в правовом развитии. Методы силового господства кажутся неизбежными в обстановке углубляющегося кризиса, а сам этот кризис стоит стеной перед любой попыткой реализовать истинно гуманистические начала в праве.
Но вот какой момент представляется в высшей степени важным. Тупиковость многих — если не большинства — проблем, решаемых в ходе упорных попыток создать в России современное гражданское общество, при более углубленном анализе объясняется одной-единственной причиной. И неэффективность вводимых демократических институтов, и неподатливость, казалось бы, повсеместно испытанных рыночных форм, и слабость правовых начал и законности — все это, как и другие нерешаемые проблемы, объясняется главным образом той причиной, что в России не состоялась в своем завершенном виде эпоха, предваряющая переход к современной цивилизации, — эпоха Возрождения (и особенного того, что относится к ее кульминации — Просвещения).
Тема эта настолько важна для России, ее будущего, что на ней придется остановиться несколько подробнее. Тем более что ее закономерно-логическое решение как раз и выведет нас вновь на правовые вопросы — на ключевой пункт утверждения в России гуманистического права, действительной правозаконности.
Два небольших предварительных замечания об эпохе Возрождения.
Прежде всего — во избежание каких-либо недоразумений — надо отметить, что "Возрождение" здесь и дальше понимается не в общем, глобальном значении (например, как общий подъем, расцвет общества, имевший в прошлом славные страницы), а в том строгом смысле, в каком это принято считать и в каком оно в основном проходило в Западной Европе, охватив в основном область культуры, духовной жизни и лишь к нынешнему времени выразившись в формировании ряда постиндустриальных демократических государств.
При этом, разумеется, нельзя упускать из поля зрения все грани многовекового возрожденческого восхождения человечества, проходившего на западноевропейской земле (и высвобождение, а затем расцвет светского искусства и науки XIV—XVI веков; и Реформацию, раскрывшуюся с моральной стороны утверждением протестантской этики; и конечно же, Просвещение, возвысившее естественное право — мощную политическую силу, противоборствующую диктатуре монархического своеволия). Вместе с тем нужно твердо знать, что главное, ключевое в Возрождении и Просвещении — это возвышение Человека, его индивидуальности, его статуса, "автономии", высокого достоинства, утверждение состояния его личной свободы, персональной ответственности, нерушимости его неотъемлемых прав.
И такое еще одно предварительное замечание. Это — историческая неизбежность Возрождения. Для него характерна общечеловеческая, общецивилизационная значимость, которая проявляется в том, что Возрождение выступает в качестве порога между традиционными цивилизациями и либеральными цивилизациями, мощного импульса к дальнейшему развитию модернизации общества. "Возрожденческий смысл" такого порога и импульса — в том, что, рождая светлое, не скованное ритуально-традиционны канонами интеллектуально-духовное развитие человечества, решительно порывая с тем временем, когда отдельный, автономный человек был заслонен, перекрыт традиционно-ритуальными, сословно-цеховыми формами, общинными и религиозными институтами, Возрождение раскрыло в конечном итоге ключевой элемент человечества, человеческой культуры (в европейском регионе — христианства), не проявившийся еще в его начальных стадиях, — свободу отдельного человека, его самодостаточность, первозданную ценность автономной личности, ее высокого достоинства, ответственности, ее неотъемлемых прирожденных прав.
Неудачи в России.
Трагические неудачи преследовали реформы, с петровских времен одна за другой предпринимавшиеся в России. Вместе с тем мало кто обращает внимание на то, что по большому счету во многом оказались бесплодными попытки перенести на российскую почву именно те элементы европейской возрожденческой культуры, эпохи Просвещения, которые относятся к политической жизни.
В немалой степени символическим стало кокетничанье (в письмах, на бумаге) Екатерины II с великими французскими просветителями еще в конце XVIII века. Хотя, надо заметить, эти эпистолярные заигрывания положили начало стремлению русских самодержцев, вплоть до правителей в эпоху сталинской тирании, придать некий великосветско-просвещенный шарм всей цепочке диктаторско-тиранических режимов, сменяющих в России друг друга в XIX—XX веках.
Столь же символическими, по моему разумению, оказались попытки славных сынов нашего Отечества — декабристов в начале XIX века воплотить в своих конституционных проектах идеалы и принципы французской революции. Не насторожили этих "романтиков демократии" даже ужасы якобинской диктатуры — свидетельства изначальной порочности необузданной всесильной власти, осуществляемой толпой под предводительством неистовых приверженцев революционного слова. И, сдается мне, осуществись романтические конституционные построения декабристов — не избежать новой власти в своих практических действованиях (как это случилось несколько позже при освобождении крестьян от государственной и общинной зависимости) насилия и кровавых расправ.
В целом несчастливой, как уже было сказано, оказалась и судьба европеизированного парламентаризма в России. И дело не только в том, что первая же попытка робких конституционных нововведений прямо-таки день в день была пресечена радетелями "народной воли" самым кардинальным путем — убийством царя-реформатора Александра II (наверное, первого по-настоящему современного российского реформатора). Самое существенное то, что все же появившиеся на свет в начале XX века государственные думы так и не обрели статуса и функций действительной представительной, законодательной власти и даже не стали знаменем или просто символом демократических надежд.
И когда весной 1917 года вернувшийся из эмиграции Ленин провозгласил, что революционной России нужна не "парламентарная республика", а "республика Советов снизу доверху", то всем знакомым с сутью дела стало ясно, что эпохе заигрывания с выкристаллизованными на Западе политическими ценностями Возрождения и Просвещения пришел конец, и такой конец как-то смиренно был принят всем обществом. Ибо Советы представляли собой не более чем неразвившиеся, неинституализированные образования непосредственной, толпообразной вече-митинговой демократии, неспособные осуществлять профессиональное государственное руководство общественными делами и потому с неизбежностью, по самому своему существу, своей органике предполагающие реальное существование "за спиной Советов" действительно мощной правящей силы, бесконтрольно властвующей независимо от представительных органов и закона, — партийного аппарата, всесильного коррумпированного чиновничества.
Так что, увы, эпигонские заимствования Россией у Запада элементов возрожденческой культуры, относящихся к политической жизни, оказались в немалой мере бесплодными, не дававшими того интеллектуально-духовного взрывного эффекта, который впоследствии привел ряд стран Европы, Америки, а затем Азии, Австралийско-Новозеландского региона, порой в условиях иных религиозно-интеллектуальных культур, к утверждению автономии личности, ее достоинства и прав и в итоге — к духовно-демократическому развитию общества, к постиндустриальной стадии либеральной цивилизации.
Объяснение такой неудачи в немалой степени кроется в том, что восприятие западной возрожденческой культуры касалось в основном заимствования ее внешних аксессуаров, элементов тех или иных функциональных институтов и форм (не всегда воспринимаемых российской действительностью), а не ее суть — высвобождение и возвышение отдельного, автономного человека, свободной и ответственной личности.
А Возрождение в России все же началось...
Между тем общепризнанные достижения и тем более обаяние возрожденческой культуры Запада заслонили многое другое. И мы, кажется, если не проглядели — то явно не придали должного значения реальным процессам, которые происходили в нашем Отечестве, на наших глазах. Происходили с запозданием по сравнению с тем, что произошло на Западе. И не в том виде, и не в той очередности. Но как бы то ни было, в XVIII — XIX веках в России начались и стали интенсивно развиваться процессы российского Возрождения, отвечающие общечеловеческим, общецивилизационным требованиям как порога перехода (или подступа к переходу) от традиционных к либеральным цивилизациям.
В чем состояли эти процессы?
Главный и наиболее впечатляющий из них — "золотой", а затем и "серебряный" века российской культуры — явления с позиции самых высоких мировых стандартов, пожалуй, уникальные, по своей сути и перспективам, поворотные в духовной жизни Отечества, да и всего человечества.
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Чехов, Чайковский, Репин — это поистине как бы вспышка новой звезды в духовно-культурной обители человечества; и главное — именно русские духовные первопроходцы XIX — начала XX века вскрыли новые, доселе неведомые грани духовного мира человека, его неповторимости, тайны его духовного бытия.
В этом стремительном взлете российской поэзии, литературы, живописи, музыки нельзя не заметить момент, который непосредственно связан с потребностями общества, вставшего на путь Возрождения. Это нашедшая выражение в литературе, во всем русском искусстве тема положения отдельного человека, точнее — "маленького человека", с его тогдашним (да и нынешним) унижением и задавленной гордостью, стремлением к чистому и высокому, недостижимому достоинству.
С этой точки зрения пусть не покажется излишне смелым предположение, что именно концентрация внимания не на всей людской массе, а на отдельном, "маленьком" человеке, глубокое проникновение в его высокие устремления, стала одним из сильнейших импульсов к тому, что столь интенсивно начали развиваться в России и передовая христианская философия, обосновывающая величие Свободы (особо впечатляющая в трудах Н. Бердяева, И. Ильина), и русская философия права, концепции возрождения естественного права, а несколько позже столь высокое место среди гуманитарных ценностей заняла категория прирожденных прав человека.
Другое важнейшее проявление русского Возрождения — это русская трудовая мораль. Та мораль, которая настраивает на личную инициативу и личную ответственность в труде, готовность идти на персональный производственный риск, на вложение своих доходов в хозяйственное дело, на возможные потери в расчете на будущий успех.
Нередко трудовую мораль, которая приобрела значение одного из устоев современной рыночной экономики, связывают чуть ли не исключительно с протестантской этикой (и даже с ее "отраженным" влиянием на католическое христианство) — словом, с важнейшими последствиями Реформации в церковном христианском мире Запада.
Но опыт России (и не только России) подтверждает, что трудовая мораль, вполне соответствующая потребностям современного динамичного рыночного хозяйства, может формироваться как бы окольным путем, не касаясь или мало касаясь религиозных догматов, тем более чуждых ей — таких, как постулаты позднего проимперского православия, настраивающих богопослушных людей на смирение, пассивное ожидание ниспосланной благодати, "чуда", упование на власть.
Возможно, действительные истоки русской трудовой морали коренятся в русском вольном труде крестьян-переселенцев, образец которого еще в доимперской Руси продемонстрировали русские первопроходцы на приполярных северных, сибирских, дальневосточных землях, на американском континенте (и надо еще поразмышлять над тем, не в подвижничестве ли русских первопроходцев, появившихся в американских краях, — одна из истинных предпосылок широко разрекламированной "американской деловитости").
Основной же, современный источник русской трудовой морали, обусловившей, несмотря на все трудности и невзгоды, фантастический подъем русского капитализма в конце ХIХ — начале XX века, — это вырвавшийся из-под общинной зависимости свободно-индивидуальный труд не замкнуто-эгоистического, протестантского, а русско-артельного типа.
И еще один компонент русской возрожденческой культуры. В последние годы при оценке нашего недавнего прошлого ученые концентрируют свое внимание на важнейшем пласте духовной жизни дореволюционной России — на трудах, идеях, прогнозах философов религиозной ориентации — Бердяева, Флоренского, Франка, Ильина, действительно крупных, выдающихся представителей русской духовной культуры. Это обстоятельство следует признать вполне оправданным. Тем более что наиболее выдающиеся философы из плеяды русских мыслителей (особенно Н. Бердяев) обосновали ценности Свободы, связав их к тому же с ценностями христианства.
Но специалисты, приглядывавшиеся к духовным процессам дореволюционной поры, к сожалению, прошли мимо того факта, что не менее важным, перспективным, до сих пор по-должному не оцененным пластом духовной культуры России конца XIX — начала XX века, напрямую относящегося к русскому Возрождению, стала русская либеральная философия права, выраженная в трудах, идеях, прогнозах таких выдающихся русских правоведов-философов, как Б.Чичерин, И.Покровский, Б.Кистяковский, С.Гессен, и в не меньшей мере — в практической деятельности замечательных русских юристов, таких, как А. Кони.
Можно без преувеличения утверждать, что именно они, русские правоведы-философы, заложили довольно основательные блоки современной теории либерализма (о ней пойдет речь в следующей главе) — своего рода венца возрожденческой культуры. Ее краеугольный камень, интеллектуальный нерв — возрожденное естественное право.
Думается, во многом именно здесь, на российской земле, у него, возрожденного естественного права, в дополнение к его функциям в эпоху Просвещения (противостояния монархической диктатуре), появилось упомянутое выше новое предназначение — стать непосредственной основой формирования современной гуманистической правовой системы.
Прерванное восхождение.
Конец XIX — начало XX века — это, при всех сложностях и противоречиях поздне-монархического, посткрепостнического периода, время начинающегося расцвета российского общества. Прежде всего расцвета экономического, причем на всех участках передового индустриального развития, научно-технического прогресса. Источником такого расцвета, благоприятных и не очень благоприятных обстоятельств, наряду с другими факторами, условиями, и стало российское Возрождение.
При этом можно с достаточной степенью уверенности утверждать, рассматривая данный вопрос уже с несколько иных позиций, что здесь начал воплощаться в жизнь главный, исконно закономерный путь развития России, сообразующийся с указанными сторонами российских возрожденческих процессов, — путь права. Точнее — путь утверждения в России верховенства передового гуманистического права, возвышающегося над властью, путь правозаконности.
Теперь на основе содержания этого раздела главы можно сделать обобщающий вывод. Вывод о том, что верховенство права подготовлено в нашем Отечестве и древнерусскими правовыми истоками, и судебной реформой 1864 года, и передовой русско-либеральной правовой философией, а главное — спецификой российского Возрождения.
И с этой точки зрения можно было бы ожидать, что, как бы опережая западные страны, далеко ушедшие вперед по пути политико-государственного прогресса, отвечающего потребностям демократического общества индустриальной стадии капитализма XIX — начала XX века, российское общество начнет относительно быстро формировать передовую правовую систему. Такую правовую систему, которая основывается на высоком достоинстве и неотъемлемых правах человека, частном праве, независимом правосудии и которая в силу этого способна возвыситься над властью — пусть пока и не очень-то передовой, демократичной и совершенной, умирить и обуздать ее, а затем, быть может, и подстроить, "подогнать" под свои требования.
Словом, как бы в качестве компенсации за исторические запоздания и упущения в политической области в XIX— XX веке, для России, судя по ряду основательных данных, кажется, был уготован путь утверждения таких юридических порядков, которые в Западной Европе, Америке, в других странах стали реальностью лишь в 1950—1960-е годы. И в этом смысле надо подчеркнуть, что при всех нынешних восторгах в отношении "демократии цивилизованных стран" на деле современные институты либеральной демократии начали утверждаться в этих странах действительно только в 1950—1960-е годы, когда основой государственного устроения и политической жизни стали все более выступать неотъемлемые, прирожденные права человека. Именно в эти годы в ряде европейских стран были приняты новые конституции, исходным началом и стержнем которых явились права и свободы человека.
А ведь наше Отечество по вопросам права (решающим для формирования современной демократии!) могло еще задолго до 1950—1960-х годов вырваться вперед, "подогнав" затем, как это позже случилось на Западе, под требования гуманистического права и всю государственно-политическую систему...
Увы, это начавшееся в конце XIX — начале XX века восхождение России к современной цивилизации оказалось прерванным, и прерванным надолго, октябрьским переворотом 1917 года, когда "творцы новой жизни", опираясь на революционную романтику, фанатизм и не пренебрегая насилием, стали с беспощадным упорством осуществлять коммунистический социальный проект. И когда в этих условиях возобладала, приобрела безусловно-императивное значение Коммунистическая философия права.
Золотой ключик.
В жизни это встречается редко, почти не встречается, — такое положение вещей, когда бы существовала некая чудодейственная "отмычка": держишь ее в руках и раз-два — с ее помощью решаются все, казалось бы, неразрешимые проблемы.
А вот здесь все-таки случай именно такого рода.
Появление в результате эпохи Возрождения автономной, свободной, ответственной личности — это и есть своего рода золотой ключик для решения проблем общества, вступающего в стадию современной цивилизации. Без такой личности (ее атрибуты — высокое достоинство и неотъемлемые права) в принципе невозможны:
— ни свободный, основанный на конкуренции, рынок;
— ни действенная парламентская демократия в обстановке свободы слова, гласности и многопартийности;
— ни свободное и многогранное развитие культуры;
— ни строгий порядок в общественной жизни.
И вот решающую (и "завершающую") роль в формировании такой свободной и ответственной личности, являющейся своего рода итоговым выражением смысла и исторического предназначения эпохи Возрождения, играет как раз гуманистическое право, правозаконность.
Точнее даже так: само появление и вступление в жизнь общества гуманистического права, правозаконности — это и есть такой социально-правовой феномен, когда формируется свободная и ответственная личность. И когда, следует добавить, именно в силу указанного сцепления феноменов "личности" и "права" начинают реально работать и давать все более возрастающий эффект основные институты современной цивилизации: свободный рынок, парламентская демократия, многогранная культура, твердый общественный порядок.
Нет поэтому ничего удивительного и ничего случайного в том, что именно 1950—1960-е годы одновременно ознаменованы как второй "революцией в праве", так и "взрывным" подъемом рыночной экономики, развертыванием либеральной парламентской демократии — тенденцией к утверждению спокойно-достойной жизни людей (большинства людей, среднего класса).
Исходя из этого и вырисовывается с предельной ясностью то центральное, ключевое звено, которое играет незаменимую, без каких-либо альтернатив, определяющую роль в решении тех проблем, которыми озабочено и наше российское общество, — переход к действительной демократии, к свободной рыночной экономике, всестороннему развитию культуры, твердому правопорядку. Это — формирование свободной и ответственной личности. Личности — с высоким достоинством, неотъемлемыми правами.
Соответственно определяются те участки жизни нашего общества и те сферы деятельности, на которых надлежит (коль скоро не утрачена цель перехода нашего Отечества на современную, высокоразвитую стадию цивилизации) сосредоточить усилия общества. Усилия, которые, в свою очередь, объединены общим центром, названным в этой книге постижением права.
Звездочка надежды в клубке проблем.
Вот и пришло время вернуться к прерванному ранее рассказу об оптимистических (все же!) перспективах правового развития в нашем российском обществе.
Надо заметить, что одна из существующих здесь опасностей — это ограничиться традиционно понимаемой "правовой реформой", о которой сейчас идут оживленные разговоры. Многие данные свидетельствуют о том, что такая "реформа", по-видимому, замыкается на некоторых неотложных мерах, связанных с законодательством, и особенно с деятельностью судов (их материальным обеспечением, учреждением судебных приставов и др.), да на видимости правовых новаций или, хуже того, на обеспечении одной лишь "стабильности" и "порядка", которые в нынешней ситуации неизбежно сведутся к увековечиванию строя, тяготеющего к авторитарной олигархии, — номенклатурного государственного капитализма, его органической составляющей — режима авторитарной власти, к господству новорусской компрадорской буржуазии.
Предельно очевидно, что наряду с приданием демократическому развитию необходимой устойчивости и переориентацией экономических реформ на действительно либеральные преобразования проблема проблем, задача задач нынешнего времени — это формирование последовательно гуманистической правовой системы. Такой правовой системы, "альфу и омегу" которой образуют высокий статус личности, ее высокое достоинство, неотъемлемые прирожденные права человека, и, следовательно, такой, которая только и может "демократически перенастроить" существующее право (а вместе с ним — и всю властно-политическую систему), превратить существующие юридические порядки из "права власти" в передовое право российского гражданского общества.
Но как здесь все многообразно переплетено, сцеплено, взаимозависимо! То, что выше было названо "постижением права", напрямую зависит от экономического успеха в хозяйстве, уровня материальной жизни людей. А эти успех и уровень, в свою очередь, обусловлены плодотворностью гуманистического направления в правовом развитии. Методы силового господства кажутся неизбежными в обстановке углубляющегося кризиса, а сам этот кризис стоит стеной перед любой попыткой реализовать истинно гуманистические начала в праве.
Но вот какой момент представляется в высшей степени важным. Тупиковость многих — если не большинства — проблем, решаемых в ходе упорных попыток создать в России современное гражданское общество, при более углубленном анализе объясняется одной-единственной причиной. И неэффективность вводимых демократических институтов, и неподатливость, казалось бы, повсеместно испытанных рыночных форм, и слабость правовых начал и законности — все это, как и другие нерешаемые проблемы, объясняется главным образом той причиной, что в России не состоялась в своем завершенном виде эпоха, предваряющая переход к современной цивилизации, — эпоха Возрождения (и особенного того, что относится к ее кульминации — Просвещения).
Тема эта настолько важна для России, ее будущего, что на ней придется остановиться несколько подробнее. Тем более что ее закономерно-логическое решение как раз и выведет нас вновь на правовые вопросы — на ключевой пункт утверждения в России гуманистического права, действительной правозаконности.
Два небольших предварительных замечания об эпохе Возрождения.
Прежде всего — во избежание каких-либо недоразумений — надо отметить, что "Возрождение" здесь и дальше понимается не в общем, глобальном значении (например, как общий подъем, расцвет общества, имевший в прошлом славные страницы), а в том строгом смысле, в каком это принято считать и в каком оно в основном проходило в Западной Европе, охватив в основном область культуры, духовной жизни и лишь к нынешнему времени выразившись в формировании ряда постиндустриальных демократических государств.
При этом, разумеется, нельзя упускать из поля зрения все грани многовекового возрожденческого восхождения человечества, проходившего на западноевропейской земле (и высвобождение, а затем расцвет светского искусства и науки XIV—XVI веков; и Реформацию, раскрывшуюся с моральной стороны утверждением протестантской этики; и конечно же, Просвещение, возвысившее естественное право — мощную политическую силу, противоборствующую диктатуре монархического своеволия). Вместе с тем нужно твердо знать, что главное, ключевое в Возрождении и Просвещении — это возвышение Человека, его индивидуальности, его статуса, "автономии", высокого достоинства, утверждение состояния его личной свободы, персональной ответственности, нерушимости его неотъемлемых прав.
И такое еще одно предварительное замечание. Это — историческая неизбежность Возрождения. Для него характерна общечеловеческая, общецивилизационная значимость, которая проявляется в том, что Возрождение выступает в качестве порога между традиционными цивилизациями и либеральными цивилизациями, мощного импульса к дальнейшему развитию модернизации общества. "Возрожденческий смысл" такого порога и импульса — в том, что, рождая светлое, не скованное ритуально-традиционны канонами интеллектуально-духовное развитие человечества, решительно порывая с тем временем, когда отдельный, автономный человек был заслонен, перекрыт традиционно-ритуальными, сословно-цеховыми формами, общинными и религиозными институтами, Возрождение раскрыло в конечном итоге ключевой элемент человечества, человеческой культуры (в европейском регионе — христианства), не проявившийся еще в его начальных стадиях, — свободу отдельного человека, его самодостаточность, первозданную ценность автономной личности, ее высокого достоинства, ответственности, ее неотъемлемых прирожденных прав.
Неудачи в России.
Трагические неудачи преследовали реформы, с петровских времен одна за другой предпринимавшиеся в России. Вместе с тем мало кто обращает внимание на то, что по большому счету во многом оказались бесплодными попытки перенести на российскую почву именно те элементы европейской возрожденческой культуры, эпохи Просвещения, которые относятся к политической жизни.
В немалой степени символическим стало кокетничанье (в письмах, на бумаге) Екатерины II с великими французскими просветителями еще в конце XVIII века. Хотя, надо заметить, эти эпистолярные заигрывания положили начало стремлению русских самодержцев, вплоть до правителей в эпоху сталинской тирании, придать некий великосветско-просвещенный шарм всей цепочке диктаторско-тиранических режимов, сменяющих в России друг друга в XIX—XX веках.
Столь же символическими, по моему разумению, оказались попытки славных сынов нашего Отечества — декабристов в начале XIX века воплотить в своих конституционных проектах идеалы и принципы французской революции. Не насторожили этих "романтиков демократии" даже ужасы якобинской диктатуры — свидетельства изначальной порочности необузданной всесильной власти, осуществляемой толпой под предводительством неистовых приверженцев революционного слова. И, сдается мне, осуществись романтические конституционные построения декабристов — не избежать новой власти в своих практических действованиях (как это случилось несколько позже при освобождении крестьян от государственной и общинной зависимости) насилия и кровавых расправ.
В целом несчастливой, как уже было сказано, оказалась и судьба европеизированного парламентаризма в России. И дело не только в том, что первая же попытка робких конституционных нововведений прямо-таки день в день была пресечена радетелями "народной воли" самым кардинальным путем — убийством царя-реформатора Александра II (наверное, первого по-настоящему современного российского реформатора). Самое существенное то, что все же появившиеся на свет в начале XX века государственные думы так и не обрели статуса и функций действительной представительной, законодательной власти и даже не стали знаменем или просто символом демократических надежд.
И когда весной 1917 года вернувшийся из эмиграции Ленин провозгласил, что революционной России нужна не "парламентарная республика", а "республика Советов снизу доверху", то всем знакомым с сутью дела стало ясно, что эпохе заигрывания с выкристаллизованными на Западе политическими ценностями Возрождения и Просвещения пришел конец, и такой конец как-то смиренно был принят всем обществом. Ибо Советы представляли собой не более чем неразвившиеся, неинституализированные образования непосредственной, толпообразной вече-митинговой демократии, неспособные осуществлять профессиональное государственное руководство общественными делами и потому с неизбежностью, по самому своему существу, своей органике предполагающие реальное существование "за спиной Советов" действительно мощной правящей силы, бесконтрольно властвующей независимо от представительных органов и закона, — партийного аппарата, всесильного коррумпированного чиновничества.
Так что, увы, эпигонские заимствования Россией у Запада элементов возрожденческой культуры, относящихся к политической жизни, оказались в немалой мере бесплодными, не дававшими того интеллектуально-духовного взрывного эффекта, который впоследствии привел ряд стран Европы, Америки, а затем Азии, Австралийско-Новозеландского региона, порой в условиях иных религиозно-интеллектуальных культур, к утверждению автономии личности, ее достоинства и прав и в итоге — к духовно-демократическому развитию общества, к постиндустриальной стадии либеральной цивилизации.
Объяснение такой неудачи в немалой степени кроется в том, что восприятие западной возрожденческой культуры касалось в основном заимствования ее внешних аксессуаров, элементов тех или иных функциональных институтов и форм (не всегда воспринимаемых российской действительностью), а не ее суть — высвобождение и возвышение отдельного, автономного человека, свободной и ответственной личности.
А Возрождение в России все же началось...
Между тем общепризнанные достижения и тем более обаяние возрожденческой культуры Запада заслонили многое другое. И мы, кажется, если не проглядели — то явно не придали должного значения реальным процессам, которые происходили в нашем Отечестве, на наших глазах. Происходили с запозданием по сравнению с тем, что произошло на Западе. И не в том виде, и не в той очередности. Но как бы то ни было, в XVIII — XIX веках в России начались и стали интенсивно развиваться процессы российского Возрождения, отвечающие общечеловеческим, общецивилизационным требованиям как порога перехода (или подступа к переходу) от традиционных к либеральным цивилизациям.
В чем состояли эти процессы?
Главный и наиболее впечатляющий из них — "золотой", а затем и "серебряный" века российской культуры — явления с позиции самых высоких мировых стандартов, пожалуй, уникальные, по своей сути и перспективам, поворотные в духовной жизни Отечества, да и всего человечества.
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Чехов, Чайковский, Репин — это поистине как бы вспышка новой звезды в духовно-культурной обители человечества; и главное — именно русские духовные первопроходцы XIX — начала XX века вскрыли новые, доселе неведомые грани духовного мира человека, его неповторимости, тайны его духовного бытия.
В этом стремительном взлете российской поэзии, литературы, живописи, музыки нельзя не заметить момент, который непосредственно связан с потребностями общества, вставшего на путь Возрождения. Это нашедшая выражение в литературе, во всем русском искусстве тема положения отдельного человека, точнее — "маленького человека", с его тогдашним (да и нынешним) унижением и задавленной гордостью, стремлением к чистому и высокому, недостижимому достоинству.
С этой точки зрения пусть не покажется излишне смелым предположение, что именно концентрация внимания не на всей людской массе, а на отдельном, "маленьком" человеке, глубокое проникновение в его высокие устремления, стала одним из сильнейших импульсов к тому, что столь интенсивно начали развиваться в России и передовая христианская философия, обосновывающая величие Свободы (особо впечатляющая в трудах Н. Бердяева, И. Ильина), и русская философия права, концепции возрождения естественного права, а несколько позже столь высокое место среди гуманитарных ценностей заняла категория прирожденных прав человека.
Другое важнейшее проявление русского Возрождения — это русская трудовая мораль. Та мораль, которая настраивает на личную инициативу и личную ответственность в труде, готовность идти на персональный производственный риск, на вложение своих доходов в хозяйственное дело, на возможные потери в расчете на будущий успех.
Нередко трудовую мораль, которая приобрела значение одного из устоев современной рыночной экономики, связывают чуть ли не исключительно с протестантской этикой (и даже с ее "отраженным" влиянием на католическое христианство) — словом, с важнейшими последствиями Реформации в церковном христианском мире Запада.
Но опыт России (и не только России) подтверждает, что трудовая мораль, вполне соответствующая потребностям современного динамичного рыночного хозяйства, может формироваться как бы окольным путем, не касаясь или мало касаясь религиозных догматов, тем более чуждых ей — таких, как постулаты позднего проимперского православия, настраивающих богопослушных людей на смирение, пассивное ожидание ниспосланной благодати, "чуда", упование на власть.
Возможно, действительные истоки русской трудовой морали коренятся в русском вольном труде крестьян-переселенцев, образец которого еще в доимперской Руси продемонстрировали русские первопроходцы на приполярных северных, сибирских, дальневосточных землях, на американском континенте (и надо еще поразмышлять над тем, не в подвижничестве ли русских первопроходцев, появившихся в американских краях, — одна из истинных предпосылок широко разрекламированной "американской деловитости").
Основной же, современный источник русской трудовой морали, обусловившей, несмотря на все трудности и невзгоды, фантастический подъем русского капитализма в конце ХIХ — начале XX века, — это вырвавшийся из-под общинной зависимости свободно-индивидуальный труд не замкнуто-эгоистического, протестантского, а русско-артельного типа.
И еще один компонент русской возрожденческой культуры. В последние годы при оценке нашего недавнего прошлого ученые концентрируют свое внимание на важнейшем пласте духовной жизни дореволюционной России — на трудах, идеях, прогнозах философов религиозной ориентации — Бердяева, Флоренского, Франка, Ильина, действительно крупных, выдающихся представителей русской духовной культуры. Это обстоятельство следует признать вполне оправданным. Тем более что наиболее выдающиеся философы из плеяды русских мыслителей (особенно Н. Бердяев) обосновали ценности Свободы, связав их к тому же с ценностями христианства.
Но специалисты, приглядывавшиеся к духовным процессам дореволюционной поры, к сожалению, прошли мимо того факта, что не менее важным, перспективным, до сих пор по-должному не оцененным пластом духовной культуры России конца XIX — начала XX века, напрямую относящегося к русскому Возрождению, стала русская либеральная философия права, выраженная в трудах, идеях, прогнозах таких выдающихся русских правоведов-философов, как Б.Чичерин, И.Покровский, Б.Кистяковский, С.Гессен, и в не меньшей мере — в практической деятельности замечательных русских юристов, таких, как А. Кони.
Можно без преувеличения утверждать, что именно они, русские правоведы-философы, заложили довольно основательные блоки современной теории либерализма (о ней пойдет речь в следующей главе) — своего рода венца возрожденческой культуры. Ее краеугольный камень, интеллектуальный нерв — возрожденное естественное право.
Думается, во многом именно здесь, на российской земле, у него, возрожденного естественного права, в дополнение к его функциям в эпоху Просвещения (противостояния монархической диктатуре), появилось упомянутое выше новое предназначение — стать непосредственной основой формирования современной гуманистической правовой системы.
Прерванное восхождение.
Конец XIX — начало XX века — это, при всех сложностях и противоречиях поздне-монархического, посткрепостнического периода, время начинающегося расцвета российского общества. Прежде всего расцвета экономического, причем на всех участках передового индустриального развития, научно-технического прогресса. Источником такого расцвета, благоприятных и не очень благоприятных обстоятельств, наряду с другими факторами, условиями, и стало российское Возрождение.
При этом можно с достаточной степенью уверенности утверждать, рассматривая данный вопрос уже с несколько иных позиций, что здесь начал воплощаться в жизнь главный, исконно закономерный путь развития России, сообразующийся с указанными сторонами российских возрожденческих процессов, — путь права. Точнее — путь утверждения в России верховенства передового гуманистического права, возвышающегося над властью, путь правозаконности.
Теперь на основе содержания этого раздела главы можно сделать обобщающий вывод. Вывод о том, что верховенство права подготовлено в нашем Отечестве и древнерусскими правовыми истоками, и судебной реформой 1864 года, и передовой русско-либеральной правовой философией, а главное — спецификой российского Возрождения.
И с этой точки зрения можно было бы ожидать, что, как бы опережая западные страны, далеко ушедшие вперед по пути политико-государственного прогресса, отвечающего потребностям демократического общества индустриальной стадии капитализма XIX — начала XX века, российское общество начнет относительно быстро формировать передовую правовую систему. Такую правовую систему, которая основывается на высоком достоинстве и неотъемлемых правах человека, частном праве, независимом правосудии и которая в силу этого способна возвыситься над властью — пусть пока и не очень-то передовой, демократичной и совершенной, умирить и обуздать ее, а затем, быть может, и подстроить, "подогнать" под свои требования.
Словом, как бы в качестве компенсации за исторические запоздания и упущения в политической области в XIX— XX веке, для России, судя по ряду основательных данных, кажется, был уготован путь утверждения таких юридических порядков, которые в Западной Европе, Америке, в других странах стали реальностью лишь в 1950—1960-е годы. И в этом смысле надо подчеркнуть, что при всех нынешних восторгах в отношении "демократии цивилизованных стран" на деле современные институты либеральной демократии начали утверждаться в этих странах действительно только в 1950—1960-е годы, когда основой государственного устроения и политической жизни стали все более выступать неотъемлемые, прирожденные права человека. Именно в эти годы в ряде европейских стран были приняты новые конституции, исходным началом и стержнем которых явились права и свободы человека.
А ведь наше Отечество по вопросам права (решающим для формирования современной демократии!) могло еще задолго до 1950—1960-х годов вырваться вперед, "подогнав" затем, как это позже случилось на Западе, под требования гуманистического права и всю государственно-политическую систему...
Увы, это начавшееся в конце XIX — начале XX века восхождение России к современной цивилизации оказалось прерванным, и прерванным надолго, октябрьским переворотом 1917 года, когда "творцы новой жизни", опираясь на революционную романтику, фанатизм и не пренебрегая насилием, стали с беспощадным упорством осуществлять коммунистический социальный проект. И когда в этих условиях возобладала, приобрела безусловно-императивное значение Коммунистическая философия права.
Золотой ключик.
В жизни это встречается редко, почти не встречается, — такое положение вещей, когда бы существовала некая чудодейственная "отмычка": держишь ее в руках и раз-два — с ее помощью решаются все, казалось бы, неразрешимые проблемы.
А вот здесь все-таки случай именно такого рода.
Появление в результате эпохи Возрождения автономной, свободной, ответственной личности — это и есть своего рода золотой ключик для решения проблем общества, вступающего в стадию современной цивилизации. Без такой личности (ее атрибуты — высокое достоинство и неотъемлемые права) в принципе невозможны:
— ни свободный, основанный на конкуренции, рынок;
— ни действенная парламентская демократия в обстановке свободы слова, гласности и многопартийности;
— ни свободное и многогранное развитие культуры;
— ни строгий порядок в общественной жизни.
И вот решающую (и "завершающую") роль в формировании такой свободной и ответственной личности, являющейся своего рода итоговым выражением смысла и исторического предназначения эпохи Возрождения, играет как раз гуманистическое право, правозаконность.
Точнее даже так: само появление и вступление в жизнь общества гуманистического права, правозаконности — это и есть такой социально-правовой феномен, когда формируется свободная и ответственная личность. И когда, следует добавить, именно в силу указанного сцепления феноменов "личности" и "права" начинают реально работать и давать все более возрастающий эффект основные институты современной цивилизации: свободный рынок, парламентская демократия, многогранная культура, твердый общественный порядок.
Нет поэтому ничего удивительного и ничего случайного в том, что именно 1950—1960-е годы одновременно ознаменованы как второй "революцией в праве", так и "взрывным" подъемом рыночной экономики, развертыванием либеральной парламентской демократии — тенденцией к утверждению спокойно-достойной жизни людей (большинства людей, среднего класса).
Исходя из этого и вырисовывается с предельной ясностью то центральное, ключевое звено, которое играет незаменимую, без каких-либо альтернатив, определяющую роль в решении тех проблем, которыми озабочено и наше российское общество, — переход к действительной демократии, к свободной рыночной экономике, всестороннему развитию культуры, твердому правопорядку. Это — формирование свободной и ответственной личности. Личности — с высоким достоинством, неотъемлемыми правами.
Соответственно определяются те участки жизни нашего общества и те сферы деятельности, на которых надлежит (коль скоро не утрачена цель перехода нашего Отечества на современную, высокоразвитую стадию цивилизации) сосредоточить усилия общества. Усилия, которые, в свою очередь, объединены общим центром, названным в этой книге постижением права.
4. Неотложные шаги
Многоэтапное дело.
Даже тогда, когда, как надеется автор, более или менее корректно будет определен оптимальный с правовой стороны путь преобразований в нашем обществе ("постижение права") и обозначено главное звено в цепи таких преобразований (формирование свободной и ответственной личности), необходимо отдавать себе ясный отчет в том, что перед нами — долгий и трудный исторический процесс, который предполагает тяжелую, изнурительную, во многом неблагодарную для ее исполнителей работу, охватывающую все сферы жизни общества во всей сложности и многообразии существующих в каждой из них проблем.
И хотя ряд задач демократического преобразования российского общества в той или иной степени решен (освобождение общества от тотального страха перед репрессивной властью, свобода слова, гласность, институты свободных выборов и элементы парламентаризма, известные элементы рыночной инфраструктуры и рыночных отношений), совершенно очевидно, что российское общество находится только на начальной стадии преобразований, тем более что трудности и неудачи реформ породили новые тяжелые проблемы.
Исходя из этого в современной обстановке следует, на мой взгляд, прежде всего определить самые неотложные, необходимые шаги на пути демократических преобразований, связанных со становлением и развитием гуманистического права, правозаконности в России.
При характеристике этих неотложных, необходимых шагов представляется важным первоначально выделить своего рода сверхзадачу.
Сверхзадача.
При решении проблем правового развития России в современных условиях нужно с предельной ясностью осознать ключевую идею наших преобразований.
Наше российское общество сможет окончательно порвать с коммунизмом и встать на путь последовательно демократического, истинно правового развития, когда решительно и навсегда откажется от идеологии ("идола") всесильной государственности, допустимости во имя "великой цели", неважно, коммунизм ли это или процветающий капитализм, использовать институты государственного всевластия, насильственные акции в любом обличье и виде.
Этот вывод достоин того, чтобы получить необходимое и авторитетное философское подтверждение и конституционно-правовое закрепление.
С научной точки зрения представляется важным окончательно, во всех звеньях духовной и практической жизни твердо встать на ту позицию, что в ходе общественного развития в условиях перехода к либеральным цивилизациям единственным путем решения назревших проблем должна быть эволюция, исключающая саму возможность насильственно-революционных акций[175], манипуляции людьми[176], каких-либо "кардинальных преобразований" сверху, не соответствующих воле и устремлениям людей[177].
С конституционно-правовой стороны, надо полагать, было бы оправданным установление конституционного запрета на проведение социальных преобразований, затрагивающих права и интересы граждан, если они не соответствуют закону и необходимым правовым основаниям. Такого рода правовые основания должны включать, наряду с компетентными решениями уполномоченных на то органов власти и управления, широкое использование демократических форм, которые обеспечивали бы поддержку намечаемых преобразований "снизу" (местные референдумы, объединенные решения муниципальных учреждений и органов общественной самодеятельности и др.).
Важна здесь и основательная экспертная проработка планируемых нововведений, имеющая юридико-решающее значение.
Весьма конструктивной в этом отношении является практика государственной жизни современной Франции, где проекты любых преобразовательных акций, принятые правительственными учреждениями, ведомствами, муниципальными органами, перед тем, как обрести юридическую силу, должны защищаться в Государственном совете на коллегии экспертов, специалистов по данному кругу проблем.
Наконец, существенное значение имеет понимание роли тех ключевых, ныне уже внедренных в жизнь механизмов и средств, через которые в настоящее время под прикрытием демократических институтов осуществляется всевластие. И значит — понимание того, что, пока сохранятся эти ключевые звенья, а государство не сосредоточит свою деятельность на исконно государственных делах, попытки преодолеть наследие коммунистическо-правовой философии — государственное всевластие (а вместе с ним и сам феномен "Большой" власти) окажутся тщетными.
Сверхзадача при всей ее неотложности и необходимости — это все же в немалой мере фактор стратегического порядка. А какие реальные дела в области права относятся к практической работе нашего времени?
Первое из них — это защита и упрочение тех плацдармов гуманистического права, правозаконности, которые уже существуют в действующем российском праве.
Плацдармы.
Вряд ли в нынешних условиях (когда фронтальное утверждение гуманистического права требует еще долгого времени и тяжелой работы, а тенденции силового господства еще столь могущественны) можно рассчитывать на большее, чем укрепление и защиту позиций правозаконности, соответствующих высоким человеческим ценностям.
Какие позиции (плацдармы) передового гуманистического права, правозаконности являются здесь наиболее существенными?
Прежде всего это, конечно, те "островки" последовательно гуманистического права, которые уже сейчас существуют в Конституции, в законодательстве. Если не представится возможность юридически упрочить и расширить их (а это вряд ли: конституционные и иные фундаментальные законодательные проблемы закручены ныне, как и раньше, вокруг власти, ее дележа между "ветвями"), то важно сделать их незыблемыми, реально "работающими".
И тут, впрочем, существуют немалые трудности. Сколь ни громко, скажем, звучали осенью 1996 года голоса о недопустимости упомянутых в этой книге нарушений ведомственными актами положений Гражданского кодекса, соответствующей жесткой реакции от высших эшелонов власти так и не последовало. Даже постановления Государственной Думы и Верховного Суда на этот счет не стали такой реакцией. А то обстоятельство, что в данном случае нарушается одно из ведущих начал гражданского законодательства, вообще не было официально признано.
Видимо, потребуется немало усилий, настойчивости, а порой и гражданского мужества от приверженцев последовательно демократического развития российского общества для того, чтобы отстоять в качестве действующих, реально работающих юридические форпосты гуманистического права, не допустить того, чтобы они ушли в тень, превратились в пустые декларации, декоративные украшения юридической системы, фактически ориентирующейся на силовые действия.
Следующий по важности плацдарм крепкой правозаконности — независимый суд. Центральная власть глубоко заинтересована в независимости судебной системы (она — гарант государственно-правового единства, действенное средство предупреждения республиканско-областного сепаратизма и борьбы против него). И, кажется, власть готова даже мириться с издержками, связанными с судейской независимостью, терпимо относиться к судебным актам, пресекающим неправомерные государственно-административные акции, исходящие от федеральных учреждений. И все же, судя по всему, потребуются немалые усилия для того, чтобы органы российского правосудия "развернулись" к защите человека, его достоинства, неотъемлемых прав; причем — так, чтобы исходной правовой основой для этого служили, как это и предусмотрено Конституцией, неотъемлемые права и свободы человека, общие гуманистические принципы права (такие, в частности, которые выражены в первых статьях российского Гражданского кодекса).
Впрочем, в области действующего правосудия мы, по некоторым данным, встречаемся с иной опасностью, пагубные последствия которой в достаточной мере еще не оценены (и которой, увы, могут с успехом воспользоваться противники независимого правосудия). Эта опасность, особенно в условиях коррупции, проникающей и в судебную систему, состоит в возможности использовать "независимость" суда для неправомерного вмешательства в общественную жизнь в интересах денежного мешка, ведомственных интересов или даже личностных амбиций.
И наконец, еще один плацдарм. Это — традиции российского юридического образования, устремленные на подготовку высококвалифицированных, с высокоразвитым чувством гражданственности правоведов. Без таких правоведов, бойцов и проповедников передового права — носителей высоких человеческих ценностей — правовое развитие, ориентированное на гуманистические начала, невозможно.
И тут есть трудности, опасности. Главные из них кроются не только в правовых традициях советской юридической школы, ограниченных задачами подготовки юристов среднего уровня с необходимой партийно-идейной закалкой — верных служителей партии, но и в совсем новых тенденциях, навеянных коммерциализацией хозяйственно-деловой жизни, когда начинают пользоваться спросом не правоведы-профессионалы с высокой правовой культурой, а юристы-деляги, умельцы "выигрывать дела", "пробить вопрос".
Кто знает, быть может, судьба, будущее российского права находится ныне в руках немногих — к сожалению, немногих — российских правоведов, которые получили "по цепочке" от своих учителей и наставников то богатство профессиональной культуры, гражданственности и мужества, которыми были славны передовые юристы досоветской поры.
Возвышение.
Неотложная проблема нынешнего времени — возвышение передовых представлений о праве.
Здесь тоже дело обстоит совсем не просто. Ведь наше общество еще не "прошло", далеко не завершило тот этап, над которым по передовым правовым представлениям предстоит даже в чем-то возвыситься, — этап придания безусловной нерушимости, святости действующему закону. Сейчас в виде некоего труднодостижимого идеала воспринимаются такие формулы, как "диктатура закона" (которая в приведенном словесном выражении имеет и негативный оттенок, отражающий недобрый смысл самого слова "диктатура", а также однобокость мышления, связывающего крепкую, сильную власть с одной лишь "диктатурой").
Но ничего не поделаешь. Необходимость возвысить передовые правовые идеи до уровня общенациональных — необходимость острая, неотложная. И здесь для "увязки" с существующим положением вещей может быть использована категория "правозаконности", которая наряду с гуманистическим видением правовых явлений сохраняет и все положительное, что несет в себе идеология святости действующего закона.
При этом идея правозаконности вполне достойна того, чтобы, если угодно, официально приобрести статус той общенациональной идеи, о которой ныне заботятся многие политические деятели и идеологи, озабоченные тем, что место, ранее занятое "коммунизмом", ныне все еще остается вакантным.
Скажу со всей определенностью: если уж необходима некая общенациональная, да притом официально признанная идея (по моему убеждению, в принципе, такой "идол" в современном демократическом обществе вовсе не требуется, противопоказания против него очень серьезны), то подобной идеей могут стать именно начала твердой правозаконности, ценности и идеалы гуманистического права. Аргументировать это положение, наверное, нет необходимости: из всего вышесказанного с непреложностью следует, что ближе, роднее, ценнее для человека ("постигшего или постигающего право"), чем идея правозаконности, нет ничего.
Не скрою, что есть и наивное (посему об этом прямо говорится) лукавство в пожелании, чтобы такого рода идея получила даже какое-то официальное признание (хотя официальное признание не всегда идет на пользу дела) — прозвучала в официальных документах высокого ранга, в речах руководящих деятелей. Такое признание, хочешь—не хочешь, крепко связывает власть, делает ее заложницей официально признанных идей, пусть и провозглашенных для вида, с чисто пропагандистскими или декоративными целями (недаром чуть ли не главным лозунгом-требованием диссидентов брежневского времени были слова: "Соблюдайте свою собственную Конституцию").
Правда.
Неотложный шаг в трудном деле утверждения гуманистического права в России — это со всей определенностью сказать правду — всю правду! — о коммунистической философии права и, что не менее существенно, о тех ее приметах и проявлениях, которые сохранились до нынешнего времени. Причем сделать так, чтобы эта правда дошла до всех людей страны. И чтобы все мы, общество, наконец-то с необходимой четкостью определили свою позицию, сделали выводы в отношении коммунистических, ленинско-сталинских взглядов на право — и в их общем, мировоззренческом виде, и в их практическом применении
Может возникнуть сомнение: нужно ли все это? Зачем людям при сегодняшних бедах и трудностях какая-то "философия"? Ведь мы сейчас, кажется, преодолеваем магию всяких "измов", "капитализмов-социализмов"? Тем более что коммунисты нынешней поры, судя по их заявлениям и даже как будто бы делам, другие: они — патриоты, выступают за людей труда, против бед и трудностей, порожденных демократическими реформами, и, что особенно характерно, отстаивают незыблемость закона, твердой законности. И вообще в настоящее время пропагандируется дух согласия, во имя достижения которого, наверное, не следует ворошить прошлое и делать акцент на идеологических особенностях.
Между тем необходимость со всей определенностью сказать правду о коммунистическом, ленинско-сталинском (в том числе о неосталинском, брежневском) отношении к праву становится ныне особо острой именно потому, что в российском обществе существует и крепнет сдержанное и даже благодушное, чуть ли не поощрительное отношение к идеологии коммунистов, к их новому амплуа — борцов за незыблемость закона, твердую законность.
Что ж, коммунисты новой формации — это действительно не прежние фанатики-большевики, они действительно в общем верно оценили однобокость и в чем-то очень тяжкую для людей неправедность проводимых под флагом демократии и рынка реформ, и их суждения по поводу нарушений закона, в том числе самой властью, по большей части справедливы.
Но, спрашивается, куда уйти от вопросов и сомнений, - особо острых после войны в Чечне — истинно большевистской акции, прикрытой благообразными формулами? Спрашивается, не считает ли себя и сейчас коммунистическая партия, по-прежнему объявляя коммунизм — пусть и как "перспективу" — в качестве своей исторической цели, носителем революционного права, служащего коммунизму, — права на то, чтобы добиваться коренного преобразования всего общества и идти во имя этого, во имя всеобщего счастья на решительные революционные меры? И не следует ли в этой связи понимать приверженность к закону и законности в смысле идеологии "социалистической законности", провозглашающей святость своего, советского закона и вместе с тем допускающей "в случае необходимости" ("угрозы социализму") решительные вооруженно-насильственные действия? (Только такое "революционное право" понимается теперь не впрямую, а по-неосталински, по-брежневски — под маркой всесильного государства, его крепости, целостности.)
Я далек от мысли адресовать поставленные вопросы большинству сторонников нынешней коммунистической партии (основной массе современных партийцев и тем более сочувствующих коммунистической партии людей сама постановка подобных вопросов просто невдомек: для их веры и симпатий по большей части вполне достаточно воспоминаний о добрых сторонах социализма да партийной позиции в отношении недостатков реформ, сегодняшних бед, борьбы за бесплатное здравоохранение, образование,
за закон).
Но — внимание! — нужно твердо знать: основной вопрос, касающийся самой принципиальной стороны нашей жизни и, пожалуй, ее сути, сути нашего будущего, — это отношение коммунистов к присвоенному ими праву переделывать мир.
Если современная коммунистическая партия сохраняет за собой указанное высшее революционное право (а в этом как раз и есть само существо коммунистической философии права и главное в ортодоксальном революционном марксизме вообще), то, значит, она по-прежнему считает себя "вправе" делать и переделывать в обществе что угодно сообразно своим идеалам и объявленным перспективам. И, значит, "при необходимости" вправе на началах революционного правосознания принимать любые меры во имя всеобщего счастья, преодоления сопротивления врагов, революционной социалистической законности.
Если же, как уверяют нынешние партийные функционеры, в современных условиях коммунизм "совсем другой" и отныне коммунисты будут достигать предопределенной логикой Истории коммунистической перспективы одними лишь демократическими методами, только через демократическое право, правосудие, права человека, то коммунисты обязаны ... перестать быть коммунистами (наверное, поэтому определенных и внятных заявлений на этот счет до сих пор не прозвучало). Ибо коммунисты потому, как уже говорилось, избрали кардинально-революционную идеологию и соответствующее словесное обозначение своего движения, что коммунизм для них — не мечта, не отдельные добрые идей, которые должны реализоваться естественным путем только по логике Истории, по мере экономического и социального прогресса, а практическое дело, когда поставленной цели нужно добиваться решительно и радикально.
И еще одно, наверное, самое главное. Ни по каким критериям нельзя отделаться, откреститься одними лишь публичными заявлениями о том, что "мы теперь другие", от того, что действительно содержит коммунистическая доктрина, и от того, что на ее основе совершено в обществе. Глубина античеловеческой порочности самоприсвоенного ими "права" творить с людьми все, что угодно сообразно их утопическим социальным проектам, фатально наступающая при осуществлении этого "права" разрушенность общественной жизни целых стран и континентов, массовое в этой связи истребление людей и имущества, необузданный террор и расправа над людьми, десятки, сотни миллионов убитых и искалеченных, — все это не предполагает ничего иного, как безоговорочного и полного осуждения и покаяния за содеянное коммунизмом.
Правда должна восторжествовать во всех сторонах нашей жизни в прошлом и настоящем. Надо знать правду и о характере акций, связанных с обретением советской республикой — РСФСР статуса и атрибутов "независимого государства", и тех, что связаны с проведением с 1992 года кардинальных реформ. Будем откровенны: и там, и здесь проскальзывали коммуно-большевистские интонации и симптомы — действия, в которых просматривалось не только данное руководителям российского государства свободными выборами право на демократическое управление общественными делами и демократическое реформирование общества, но некое право на быстрые и решительные преобразовательные меры "сверху" для достижения нового идеала — процветающего капиталистического общества.
Нужно серьезно задуматься над тем, не воспроизводит ли наша сегодняшняя демократическая действительность на новом витке большевистский расчет — во имя замечательной либеральной цели воспользоваться доставшимся нам в наследство инструментарием всесильного государства? И не упустили ли мы из поля зрения то обстоятельство, что эта всесильная государственность несет в себе неуничтожимые "гены" большевизма? И что на известном этапе своего неудержимого роста такого рода власть, отшвыривая демократические идеалы и тех, кто сделал ставку на власть во имя быстрого свершения либеральных преобразований, начинает работать на себя, на свое могущество, величие и неприкасаемость?
Ведь что ни говори, есть нечто роковое и неотвратимое (до сих пор наукой по-настоящему не осмысленное, но явно коренящееся в бесовских законах власти) в цепи событий, начинающейся с благородных стремлений использовать могучую власть во имя замечательных целей, всеобщего счастья и процветания и завершающейся нежданными горькими последствиями, бесправием, несчастьем для людей.
Сдается, что и по этому пункту проблемы, названной "правдой", нам тоже никуда не уйти от честной и суровой оценки всего того, что не позволило реализовать великие начала свободы и принесло людям незаслуженные и неправедные беды.
Многоэтапное дело.
Даже тогда, когда, как надеется автор, более или менее корректно будет определен оптимальный с правовой стороны путь преобразований в нашем обществе ("постижение права") и обозначено главное звено в цепи таких преобразований (формирование свободной и ответственной личности), необходимо отдавать себе ясный отчет в том, что перед нами — долгий и трудный исторический процесс, который предполагает тяжелую, изнурительную, во многом неблагодарную для ее исполнителей работу, охватывающую все сферы жизни общества во всей сложности и многообразии существующих в каждой из них проблем.
И хотя ряд задач демократического преобразования российского общества в той или иной степени решен (освобождение общества от тотального страха перед репрессивной властью, свобода слова, гласность, институты свободных выборов и элементы парламентаризма, известные элементы рыночной инфраструктуры и рыночных отношений), совершенно очевидно, что российское общество находится только на начальной стадии преобразований, тем более что трудности и неудачи реформ породили новые тяжелые проблемы.
Исходя из этого в современной обстановке следует, на мой взгляд, прежде всего определить самые неотложные, необходимые шаги на пути демократических преобразований, связанных со становлением и развитием гуманистического права, правозаконности в России.
При характеристике этих неотложных, необходимых шагов представляется важным первоначально выделить своего рода сверхзадачу.
Сверхзадача.
При решении проблем правового развития России в современных условиях нужно с предельной ясностью осознать ключевую идею наших преобразований.
Наше российское общество сможет окончательно порвать с коммунизмом и встать на путь последовательно демократического, истинно правового развития, когда решительно и навсегда откажется от идеологии ("идола") всесильной государственности, допустимости во имя "великой цели", неважно, коммунизм ли это или процветающий капитализм, использовать институты государственного всевластия, насильственные акции в любом обличье и виде.
Этот вывод достоин того, чтобы получить необходимое и авторитетное философское подтверждение и конституционно-правовое закрепление.
С научной точки зрения представляется важным окончательно, во всех звеньях духовной и практической жизни твердо встать на ту позицию, что в ходе общественного развития в условиях перехода к либеральным цивилизациям единственным путем решения назревших проблем должна быть эволюция, исключающая саму возможность насильственно-революционных акций[175], манипуляции людьми[176], каких-либо "кардинальных преобразований" сверху, не соответствующих воле и устремлениям людей[177].
С конституционно-правовой стороны, надо полагать, было бы оправданным установление конституционного запрета на проведение социальных преобразований, затрагивающих права и интересы граждан, если они не соответствуют закону и необходимым правовым основаниям. Такого рода правовые основания должны включать, наряду с компетентными решениями уполномоченных на то органов власти и управления, широкое использование демократических форм, которые обеспечивали бы поддержку намечаемых преобразований "снизу" (местные референдумы, объединенные решения муниципальных учреждений и органов общественной самодеятельности и др.).
Важна здесь и основательная экспертная проработка планируемых нововведений, имеющая юридико-решающее значение.
Весьма конструктивной в этом отношении является практика государственной жизни современной Франции, где проекты любых преобразовательных акций, принятые правительственными учреждениями, ведомствами, муниципальными органами, перед тем, как обрести юридическую силу, должны защищаться в Государственном совете на коллегии экспертов, специалистов по данному кругу проблем.
Наконец, существенное значение имеет понимание роли тех ключевых, ныне уже внедренных в жизнь механизмов и средств, через которые в настоящее время под прикрытием демократических институтов осуществляется всевластие. И значит — понимание того, что, пока сохранятся эти ключевые звенья, а государство не сосредоточит свою деятельность на исконно государственных делах, попытки преодолеть наследие коммунистическо-правовой философии — государственное всевластие (а вместе с ним и сам феномен "Большой" власти) окажутся тщетными.
Сверхзадача при всей ее неотложности и необходимости — это все же в немалой мере фактор стратегического порядка. А какие реальные дела в области права относятся к практической работе нашего времени?
Первое из них — это защита и упрочение тех плацдармов гуманистического права, правозаконности, которые уже существуют в действующем российском праве.
Плацдармы.
Вряд ли в нынешних условиях (когда фронтальное утверждение гуманистического права требует еще долгого времени и тяжелой работы, а тенденции силового господства еще столь могущественны) можно рассчитывать на большее, чем укрепление и защиту позиций правозаконности, соответствующих высоким человеческим ценностям.
Какие позиции (плацдармы) передового гуманистического права, правозаконности являются здесь наиболее существенными?
Прежде всего это, конечно, те "островки" последовательно гуманистического права, которые уже сейчас существуют в Конституции, в законодательстве. Если не представится возможность юридически упрочить и расширить их (а это вряд ли: конституционные и иные фундаментальные законодательные проблемы закручены ныне, как и раньше, вокруг власти, ее дележа между "ветвями"), то важно сделать их незыблемыми, реально "работающими".
И тут, впрочем, существуют немалые трудности. Сколь ни громко, скажем, звучали осенью 1996 года голоса о недопустимости упомянутых в этой книге нарушений ведомственными актами положений Гражданского кодекса, соответствующей жесткой реакции от высших эшелонов власти так и не последовало. Даже постановления Государственной Думы и Верховного Суда на этот счет не стали такой реакцией. А то обстоятельство, что в данном случае нарушается одно из ведущих начал гражданского законодательства, вообще не было официально признано.
Видимо, потребуется немало усилий, настойчивости, а порой и гражданского мужества от приверженцев последовательно демократического развития российского общества для того, чтобы отстоять в качестве действующих, реально работающих юридические форпосты гуманистического права, не допустить того, чтобы они ушли в тень, превратились в пустые декларации, декоративные украшения юридической системы, фактически ориентирующейся на силовые действия.
Следующий по важности плацдарм крепкой правозаконности — независимый суд. Центральная власть глубоко заинтересована в независимости судебной системы (она — гарант государственно-правового единства, действенное средство предупреждения республиканско-областного сепаратизма и борьбы против него). И, кажется, власть готова даже мириться с издержками, связанными с судейской независимостью, терпимо относиться к судебным актам, пресекающим неправомерные государственно-административные акции, исходящие от федеральных учреждений. И все же, судя по всему, потребуются немалые усилия для того, чтобы органы российского правосудия "развернулись" к защите человека, его достоинства, неотъемлемых прав; причем — так, чтобы исходной правовой основой для этого служили, как это и предусмотрено Конституцией, неотъемлемые права и свободы человека, общие гуманистические принципы права (такие, в частности, которые выражены в первых статьях российского Гражданского кодекса).
Впрочем, в области действующего правосудия мы, по некоторым данным, встречаемся с иной опасностью, пагубные последствия которой в достаточной мере еще не оценены (и которой, увы, могут с успехом воспользоваться противники независимого правосудия). Эта опасность, особенно в условиях коррупции, проникающей и в судебную систему, состоит в возможности использовать "независимость" суда для неправомерного вмешательства в общественную жизнь в интересах денежного мешка, ведомственных интересов или даже личностных амбиций.
И наконец, еще один плацдарм. Это — традиции российского юридического образования, устремленные на подготовку высококвалифицированных, с высокоразвитым чувством гражданственности правоведов. Без таких правоведов, бойцов и проповедников передового права — носителей высоких человеческих ценностей — правовое развитие, ориентированное на гуманистические начала, невозможно.
И тут есть трудности, опасности. Главные из них кроются не только в правовых традициях советской юридической школы, ограниченных задачами подготовки юристов среднего уровня с необходимой партийно-идейной закалкой — верных служителей партии, но и в совсем новых тенденциях, навеянных коммерциализацией хозяйственно-деловой жизни, когда начинают пользоваться спросом не правоведы-профессионалы с высокой правовой культурой, а юристы-деляги, умельцы "выигрывать дела", "пробить вопрос".
Кто знает, быть может, судьба, будущее российского права находится ныне в руках немногих — к сожалению, немногих — российских правоведов, которые получили "по цепочке" от своих учителей и наставников то богатство профессиональной культуры, гражданственности и мужества, которыми были славны передовые юристы досоветской поры.
Возвышение.
Неотложная проблема нынешнего времени — возвышение передовых представлений о праве.
Здесь тоже дело обстоит совсем не просто. Ведь наше общество еще не "прошло", далеко не завершило тот этап, над которым по передовым правовым представлениям предстоит даже в чем-то возвыситься, — этап придания безусловной нерушимости, святости действующему закону. Сейчас в виде некоего труднодостижимого идеала воспринимаются такие формулы, как "диктатура закона" (которая в приведенном словесном выражении имеет и негативный оттенок, отражающий недобрый смысл самого слова "диктатура", а также однобокость мышления, связывающего крепкую, сильную власть с одной лишь "диктатурой").
Но ничего не поделаешь. Необходимость возвысить передовые правовые идеи до уровня общенациональных — необходимость острая, неотложная. И здесь для "увязки" с существующим положением вещей может быть использована категория "правозаконности", которая наряду с гуманистическим видением правовых явлений сохраняет и все положительное, что несет в себе идеология святости действующего закона.
При этом идея правозаконности вполне достойна того, чтобы, если угодно, официально приобрести статус той общенациональной идеи, о которой ныне заботятся многие политические деятели и идеологи, озабоченные тем, что место, ранее занятое "коммунизмом", ныне все еще остается вакантным.
Скажу со всей определенностью: если уж необходима некая общенациональная, да притом официально признанная идея (по моему убеждению, в принципе, такой "идол" в современном демократическом обществе вовсе не требуется, противопоказания против него очень серьезны), то подобной идеей могут стать именно начала твердой правозаконности, ценности и идеалы гуманистического права. Аргументировать это положение, наверное, нет необходимости: из всего вышесказанного с непреложностью следует, что ближе, роднее, ценнее для человека ("постигшего или постигающего право"), чем идея правозаконности, нет ничего.
Не скрою, что есть и наивное (посему об этом прямо говорится) лукавство в пожелании, чтобы такого рода идея получила даже какое-то официальное признание (хотя официальное признание не всегда идет на пользу дела) — прозвучала в официальных документах высокого ранга, в речах руководящих деятелей. Такое признание, хочешь—не хочешь, крепко связывает власть, делает ее заложницей официально признанных идей, пусть и провозглашенных для вида, с чисто пропагандистскими или декоративными целями (недаром чуть ли не главным лозунгом-требованием диссидентов брежневского времени были слова: "Соблюдайте свою собственную Конституцию").
Правда.
Неотложный шаг в трудном деле утверждения гуманистического права в России — это со всей определенностью сказать правду — всю правду! — о коммунистической философии права и, что не менее существенно, о тех ее приметах и проявлениях, которые сохранились до нынешнего времени. Причем сделать так, чтобы эта правда дошла до всех людей страны. И чтобы все мы, общество, наконец-то с необходимой четкостью определили свою позицию, сделали выводы в отношении коммунистических, ленинско-сталинских взглядов на право — и в их общем, мировоззренческом виде, и в их практическом применении
Может возникнуть сомнение: нужно ли все это? Зачем людям при сегодняшних бедах и трудностях какая-то "философия"? Ведь мы сейчас, кажется, преодолеваем магию всяких "измов", "капитализмов-социализмов"? Тем более что коммунисты нынешней поры, судя по их заявлениям и даже как будто бы делам, другие: они — патриоты, выступают за людей труда, против бед и трудностей, порожденных демократическими реформами, и, что особенно характерно, отстаивают незыблемость закона, твердой законности. И вообще в настоящее время пропагандируется дух согласия, во имя достижения которого, наверное, не следует ворошить прошлое и делать акцент на идеологических особенностях.
Между тем необходимость со всей определенностью сказать правду о коммунистическом, ленинско-сталинском (в том числе о неосталинском, брежневском) отношении к праву становится ныне особо острой именно потому, что в российском обществе существует и крепнет сдержанное и даже благодушное, чуть ли не поощрительное отношение к идеологии коммунистов, к их новому амплуа — борцов за незыблемость закона, твердую законность.
Что ж, коммунисты новой формации — это действительно не прежние фанатики-большевики, они действительно в общем верно оценили однобокость и в чем-то очень тяжкую для людей неправедность проводимых под флагом демократии и рынка реформ, и их суждения по поводу нарушений закона, в том числе самой властью, по большей части справедливы.
Но, спрашивается, куда уйти от вопросов и сомнений, - особо острых после войны в Чечне — истинно большевистской акции, прикрытой благообразными формулами? Спрашивается, не считает ли себя и сейчас коммунистическая партия, по-прежнему объявляя коммунизм — пусть и как "перспективу" — в качестве своей исторической цели, носителем революционного права, служащего коммунизму, — права на то, чтобы добиваться коренного преобразования всего общества и идти во имя этого, во имя всеобщего счастья на решительные революционные меры? И не следует ли в этой связи понимать приверженность к закону и законности в смысле идеологии "социалистической законности", провозглашающей святость своего, советского закона и вместе с тем допускающей "в случае необходимости" ("угрозы социализму") решительные вооруженно-насильственные действия? (Только такое "революционное право" понимается теперь не впрямую, а по-неосталински, по-брежневски — под маркой всесильного государства, его крепости, целостности.)
Я далек от мысли адресовать поставленные вопросы большинству сторонников нынешней коммунистической партии (основной массе современных партийцев и тем более сочувствующих коммунистической партии людей сама постановка подобных вопросов просто невдомек: для их веры и симпатий по большей части вполне достаточно воспоминаний о добрых сторонах социализма да партийной позиции в отношении недостатков реформ, сегодняшних бед, борьбы за бесплатное здравоохранение, образование,
за закон).
Но — внимание! — нужно твердо знать: основной вопрос, касающийся самой принципиальной стороны нашей жизни и, пожалуй, ее сути, сути нашего будущего, — это отношение коммунистов к присвоенному ими праву переделывать мир.
Если современная коммунистическая партия сохраняет за собой указанное высшее революционное право (а в этом как раз и есть само существо коммунистической философии права и главное в ортодоксальном революционном марксизме вообще), то, значит, она по-прежнему считает себя "вправе" делать и переделывать в обществе что угодно сообразно своим идеалам и объявленным перспективам. И, значит, "при необходимости" вправе на началах революционного правосознания принимать любые меры во имя всеобщего счастья, преодоления сопротивления врагов, революционной социалистической законности.
Если же, как уверяют нынешние партийные функционеры, в современных условиях коммунизм "совсем другой" и отныне коммунисты будут достигать предопределенной логикой Истории коммунистической перспективы одними лишь демократическими методами, только через демократическое право, правосудие, права человека, то коммунисты обязаны ... перестать быть коммунистами (наверное, поэтому определенных и внятных заявлений на этот счет до сих пор не прозвучало). Ибо коммунисты потому, как уже говорилось, избрали кардинально-революционную идеологию и соответствующее словесное обозначение своего движения, что коммунизм для них — не мечта, не отдельные добрые идей, которые должны реализоваться естественным путем только по логике Истории, по мере экономического и социального прогресса, а практическое дело, когда поставленной цели нужно добиваться решительно и радикально.
И еще одно, наверное, самое главное. Ни по каким критериям нельзя отделаться, откреститься одними лишь публичными заявлениями о том, что "мы теперь другие", от того, что действительно содержит коммунистическая доктрина, и от того, что на ее основе совершено в обществе. Глубина античеловеческой порочности самоприсвоенного ими "права" творить с людьми все, что угодно сообразно их утопическим социальным проектам, фатально наступающая при осуществлении этого "права" разрушенность общественной жизни целых стран и континентов, массовое в этой связи истребление людей и имущества, необузданный террор и расправа над людьми, десятки, сотни миллионов убитых и искалеченных, — все это не предполагает ничего иного, как безоговорочного и полного осуждения и покаяния за содеянное коммунизмом.
Правда должна восторжествовать во всех сторонах нашей жизни в прошлом и настоящем. Надо знать правду и о характере акций, связанных с обретением советской республикой — РСФСР статуса и атрибутов "независимого государства", и тех, что связаны с проведением с 1992 года кардинальных реформ. Будем откровенны: и там, и здесь проскальзывали коммуно-большевистские интонации и симптомы — действия, в которых просматривалось не только данное руководителям российского государства свободными выборами право на демократическое управление общественными делами и демократическое реформирование общества, но некое право на быстрые и решительные преобразовательные меры "сверху" для достижения нового идеала — процветающего капиталистического общества.
Нужно серьезно задуматься над тем, не воспроизводит ли наша сегодняшняя демократическая действительность на новом витке большевистский расчет — во имя замечательной либеральной цели воспользоваться доставшимся нам в наследство инструментарием всесильного государства? И не упустили ли мы из поля зрения то обстоятельство, что эта всесильная государственность несет в себе неуничтожимые "гены" большевизма? И что на известном этапе своего неудержимого роста такого рода власть, отшвыривая демократические идеалы и тех, кто сделал ставку на власть во имя быстрого свершения либеральных преобразований, начинает работать на себя, на свое могущество, величие и неприкасаемость?
Ведь что ни говори, есть нечто роковое и неотвратимое (до сих пор наукой по-настоящему не осмысленное, но явно коренящееся в бесовских законах власти) в цепи событий, начинающейся с благородных стремлений использовать могучую власть во имя замечательных целей, всеобщего счастья и процветания и завершающейся нежданными горькими последствиями, бесправием, несчастьем для людей.
Сдается, что и по этому пункту проблемы, названной "правдой", нам тоже никуда не уйти от честной и суровой оценки всего того, что не позволило реализовать великие начала свободы и принесло людям незаслуженные и неправедные беды.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги