Глава седьмая. К теории либерализма
1. Классика либерализма
Предварительные замечания.
Этой главы в книге могло бы и не быть. Изложение вопросов философии права, отвечающих замыслу автора, завершено в предшествующей главе.
Но краткой, сугубо постановочной характеристики некоторых проблем либерализма потребовал сам материал книги.
Во-первых, потому, что философия права в том варианте, который предлагается в книге, — это либеральная теория, охватывающая институты духовной и политической жизни общества.
И во-вторых, при рассмотрении философско-правовых вопросов, соприкасающихся с проблемами либерализма, выяснилось, что либеральная теория нуждается в известном развитии, в новых решениях, учитывающих назревшие и острые потребности общества. И в этих решениях, по-видимому, должное место призвано занять право.
Самое же существенное, что обусловило необходимость дать краткую характеристику теории либерализма, заключается в итоговых положениях этой характеристики. В том, что конструктивная перспектива развития либеральной теории полностью (пункт в пункт) совпала с современным видением философии гуманистического права.
Постулаты (отправные аксиомы) классического либерализма.
Сначала — несколько слов о либеральной теории в целом. Система либеральных взглядов, по всем данным представляет собой одну из наиболее передовых, а главное, по самым высоким меркам добрых, истинно светлых и мудрых человеческих теорий.
Именно либеральная теория выражает магистральный путь развития человеческого общества — движение всего человечества от традиционных цивилизаций, в которых господствуют власть и ритуальная идеология, к либеральным цивилизациям, центром и смыслом существования которых становятся человек, его свобода, высокий статус личности, его достоинство и неотъемлемые права.
Примечательно, что основные положения (постулаты, отправные аксиомы) теории либерализма в его изначальном, классическом виде складывались, как и основы гуманистической философии права, под непосредственным влиянием возрожденческой культуры, Просвещения, Французской революции, и именно в таком качестве они стали обоснованием социального порядка общества в условиях либеральной цивилизации — порядка, основанного на свободе. "Классика либерализма" может быть обрисована в двух группах основных идей, первая из которых относится к человеку, а вторая — к основам организации общества. Прежде всего — о человеке. Тут три основных момента:
— только отдельный человек как автономный индивид, что ему нужно (знает, что он хочет, к чему стремится);
— только он, отдельный человек, и никто другой, может и вправе решать за себя, за свои дела (как поступить, что делать) — совершает свободный выбор;
— общество обязано создавать посредством государства, всей системы политических и социальных институтов благоприятные условия для свободы отдельного человека, соответствующие этому "правила игры" для взаимоотношений людей между собой и с самим обществом, и в то же время общество не вправе переступать ту грань, за которой только отдельный человек знает и решает "за себя", делает свободный выбор.
Нетрудно заметить, насколько точно исходные аксиомы либерализма совпадают с самими философскими основами гуманистического права.
Теперь — об основах организации общества. В человеческом обществе тенденции к росту, саморазвитию и гармонии, заложенные во всяком естественном организме, в оптимальном виде могут реализоваться через главный элемент, характеризующий сообщество разумных существ, — свободу человека (и потому по самой своей органике общество — не вещь, которой можно произвольно манипулировать). И именно тогда спонтанно, естественно реализуются тенденции к росту, саморазвитию, гармонии. Ибо свобода, не стесненная внешним вмешательством и произволом, порождает личную ответственность. Поэтому люди, предоставленные самим себе, сами создают для свободы, ее реализации необходимые институциональные рамки.
И здесь либерализм и право совпадают в самой своей сути.
Хотелось бы обратить внимание на то, что поразительно точные характеристики самих основ либерализма дал Кант. Он писал: "...никто не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерб свободе другого стремиться к подобной цели — свободе, совместимой по некоторому возможному всеобщему закону со свободой каждого другого..."[178].
Остановим свое внимание на процитированных положениях этого замечательного философа. И не только потому, что они, как бы предвосхищая все наши соблазны и беды, связанные с социализмом, напрямую бьют в самое уязвимое звено социалистических верований, в том числе марксистской коммунистической доктрины, посулившей людям скорое счастливое "светлое будущее", но еще и потому, что они относятся к основной идее этой главы — к мысли (увы, ставшей острой и актуальной только в нынешнее время) о высокозначимом месте права в теории и практике современного либерализма. Как и по ряду других фундаментальных проблем нашей людской жизни, Кант оказался удивительно современным именно в наши дни!
В дополнение к этому особо (и опять-таки с известной ориентацией на связь либерализма и права) следует сказать о дисциплинирующей функции частной собственности, которая является не только основой и источником экономической и социальной свободы, экономической и социальной активности, но и своего рода бременем, по самой своей природе налагающим на носителя собственности ответственность и ограничения, связанные, в частности, с сохранением и естественным "ростом" объектов собственности, их производительным использованием.
Впрочем, изложенные выше идеи — не более чем предельно абстрактные постулаты, своего рода сжато изложенные аксиомы, призванные только обозначить некоторые отправные пункты классического либерализма, взятые в наиболее "чистом", "обнаженном" виде. Они даже в наиболее общем, аксиоматическом виде требуют того, чтобы конкретизировать их в связи с реальными жизненными отношениями. Такие, более конкретизированные, характеристики могут быть даны в связи с проблемами: а) индивидуализма: точки зрения развития либеральных идей; б) рынка.
Проблема индивидуализма.
Разумеется, с позиций общепринятых представлений идеи либерализма — это идеи "индивидуализма".
И здесь важно со всей определенностью зафиксировать исходное с мировоззренческой точки зрения положение, а именно: индивидуализм при всем противоречивом (в основном негативном) к нему отношении — это необходимый элемент жизнедеятельности общества, функционирующего на началах свободы. По сути дела категория индивидуализма в общем, суммированном виде и отражает положение человека как свободной автономной личности — человека, который — и только он — знает и решает "за себя".
Вместе с тем индивидуализм как элемент либерализма нужно строго отличать от безудержного, агрессивного себялюбия, слепого эгоизма и даже от "спокойного индивидуализма" сугубо семейно-мещанского типа, который, как верно полагает А.Токвиль, со временем превращается в "эгоизм, когда человек относится ко всему на свете лишь с точки зрения личных интересов"[179].
Еще больше оснований есть для негативных оценок того "взорвавшегося" в посттоталитарных советских условиях индивидуализма, который характерен для российского общества в нынешнее время, — жестокого, ненасытного, обращенного к низменным утехам, неудержимого в личных тратах и роскошестве, во многом, думается, и породившего феномен "новых русских". Здесь налицо, как мне представляется, эффект освобождения энергии социального монолита (об этом ранее уже говорилось): инициатива, индивидуальность, личные порывы, да и простые людские страсти при социализме не находили выхода, загонялись режимом в некий монолит, да так загонялись, что при взрыве монолита — распаде советского тоталитарного режима — накопившаяся энергия высвободилась с необузданной, яростной, неудержимой силой, которую невозможно обуздать.
Тот кошмар коррупции, взяточничества, концентрации сил немалого числа людей исключительно на личном обогащении и многое другое, что ныне травмирует российское общество, — результат вырвавшегося на волю "джинна" постсоветского индивидуализма.
А теперь — главное.
Элементом либеральной цивилизации является индивидуализм, который взращен человеческой культурой, обогащен ею. Как показал Ф.Хайек, такой индивидуализм характеризуется рядом черт; это — "уважение к личности как таковой, то есть признание абсолютного приоритета взглядов и пристрастий каждого человека в его собственной сфере деятельности, сколь бы узкой она ни была, а также убеждение в желательности развития индивидуальных дарований и наклонностей"[180]. Именно такой индивидуализм, выросший из элементов античной философии и христианства, сложился во время Возрождения и является составной частью либеральной цивилизации, его правовой культуры. И здесь нельзя не заметить, что его черты вполне согласуются с неотъемлемыми правами человека, с принципами гуманистического права, началами право законности.
Теория либерализма и рынок.
В формировании теории либерализма в более позднее время (в основном в XX веке) решающую роль сыграла идеология рынка. Поэтому либерализм сегодня нередко отождествляется с рыночной экономикой, а в политической области вдобавок — с либеральной парламентской демократией.
В такой интерпретации либерализма немалую роль сыграли теоретики-экономисты либеральных направлений, ставшие выразителями потребностей развивающейся индустриальной и постиндустриальной экономики в условиях нарастающего технического прогресса, когда "рынок" как поприще экономической свободы предстал как эмпирический показатель эффективности экономики (М. Фридмен), выражение всеобщих черт экономического поведения в свободном обществе, на котором основываются определенные экономические и политические институты (Ф. Хайек).
Конечно, во внимании к "рыночным акцентам" в общественном мнении и в науке сыграли роль и политические мотивы. Главное здесь — это стремление в 1920—1940-х годах противопоставить нечто реальное и доказательное тому пропагандистскому ажиотажу "успехов социализма", который чуть ли не повсеместно сопровождался прославлением "плановой экономики". "План" и "рынок" в этом отношении стали наиболее выразительными показателями системы ценностей каждой из двух конкурирующих социальных и экономических систем.
Вместе с тем нельзя не заметить, что в обстановке назревших перемен, которыми отмечен XX век, потребовались известные коррективы и уточняющие характеристики социальных механизмов свободного демократического общества, направления таких корректив и уточнений в характеристике социальных механизмов с наибольшей определенностью раскрылись как раз в системе институтов и отношений, связанных с рынком.
Самое существенное здесь вот что.
Во-первых, необходимость повышения эффективности и оптимизации экономического поведения, натолкнувшаяся на тенденции к монополизации и усилению государственного вмешательства, со всей определенностью выявила глубину и "силу "кантовского подхода" к свободе, в котором главную роль играет не сама по себе свобода выбора, а состояние конкуренции, соревнования, состязательности — решающий фактор, активизирующий поведение людей. Надо полагать, что этот фактор (который, увы, не в полной мере еще осознан, в том числе и при формировании рыночной экономики в России), по существу, оказал значительное влияние на состав и трактовку либеральных ценностей, на придание большей значимости конкурентоспособной социальной разнородности, социальному, политическому и духовному плюрализму.
Во-вторых, — и на этот пункт хотелось бы обратить особое внимание - необходимость повышения эффективности и оптимизации экономического поведения, натолкнувшаяся на явления стагнации и паразитирования в отношении растущих богатств, заставила с большей основательностью и глубиной оценить активно-созидательную сущность институтов свободного общества, в первую очередь самой его основы — частной собственности. Ту активно-созидательную сущность (которая, увы, также недостаточно понята), которая требует от собственника активно-наступательного, по законам риска производительно-творческого использования потенциала собственности и, главное, не "проедания" доходов, а их "вложения" — обратного возврата доходов в производство для его модернизации.
Эта сторона рыночных отношений стала импульсом к такому пониманию либеральных ценностей, при котором упор делается на сохранении их потенциала, их модернизации (что находит выражение в современных философских трактовках демократии[181]).
Предварительные замечания.
Этой главы в книге могло бы и не быть. Изложение вопросов философии права, отвечающих замыслу автора, завершено в предшествующей главе.
Но краткой, сугубо постановочной характеристики некоторых проблем либерализма потребовал сам материал книги.
Во-первых, потому, что философия права в том варианте, который предлагается в книге, — это либеральная теория, охватывающая институты духовной и политической жизни общества.
И во-вторых, при рассмотрении философско-правовых вопросов, соприкасающихся с проблемами либерализма, выяснилось, что либеральная теория нуждается в известном развитии, в новых решениях, учитывающих назревшие и острые потребности общества. И в этих решениях, по-видимому, должное место призвано занять право.
Самое же существенное, что обусловило необходимость дать краткую характеристику теории либерализма, заключается в итоговых положениях этой характеристики. В том, что конструктивная перспектива развития либеральной теории полностью (пункт в пункт) совпала с современным видением философии гуманистического права.
Постулаты (отправные аксиомы) классического либерализма.
Сначала — несколько слов о либеральной теории в целом. Система либеральных взглядов, по всем данным представляет собой одну из наиболее передовых, а главное, по самым высоким меркам добрых, истинно светлых и мудрых человеческих теорий.
Именно либеральная теория выражает магистральный путь развития человеческого общества — движение всего человечества от традиционных цивилизаций, в которых господствуют власть и ритуальная идеология, к либеральным цивилизациям, центром и смыслом существования которых становятся человек, его свобода, высокий статус личности, его достоинство и неотъемлемые права.
Примечательно, что основные положения (постулаты, отправные аксиомы) теории либерализма в его изначальном, классическом виде складывались, как и основы гуманистической философии права, под непосредственным влиянием возрожденческой культуры, Просвещения, Французской революции, и именно в таком качестве они стали обоснованием социального порядка общества в условиях либеральной цивилизации — порядка, основанного на свободе. "Классика либерализма" может быть обрисована в двух группах основных идей, первая из которых относится к человеку, а вторая — к основам организации общества. Прежде всего — о человеке. Тут три основных момента:
— только отдельный человек как автономный индивид, что ему нужно (знает, что он хочет, к чему стремится);
— только он, отдельный человек, и никто другой, может и вправе решать за себя, за свои дела (как поступить, что делать) — совершает свободный выбор;
— общество обязано создавать посредством государства, всей системы политических и социальных институтов благоприятные условия для свободы отдельного человека, соответствующие этому "правила игры" для взаимоотношений людей между собой и с самим обществом, и в то же время общество не вправе переступать ту грань, за которой только отдельный человек знает и решает "за себя", делает свободный выбор.
Нетрудно заметить, насколько точно исходные аксиомы либерализма совпадают с самими философскими основами гуманистического права.
Теперь — об основах организации общества. В человеческом обществе тенденции к росту, саморазвитию и гармонии, заложенные во всяком естественном организме, в оптимальном виде могут реализоваться через главный элемент, характеризующий сообщество разумных существ, — свободу человека (и потому по самой своей органике общество — не вещь, которой можно произвольно манипулировать). И именно тогда спонтанно, естественно реализуются тенденции к росту, саморазвитию, гармонии. Ибо свобода, не стесненная внешним вмешательством и произволом, порождает личную ответственность. Поэтому люди, предоставленные самим себе, сами создают для свободы, ее реализации необходимые институциональные рамки.
И здесь либерализм и право совпадают в самой своей сути.
Хотелось бы обратить внимание на то, что поразительно точные характеристики самих основ либерализма дал Кант. Он писал: "...никто не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерб свободе другого стремиться к подобной цели — свободе, совместимой по некоторому возможному всеобщему закону со свободой каждого другого..."[178].
Остановим свое внимание на процитированных положениях этого замечательного философа. И не только потому, что они, как бы предвосхищая все наши соблазны и беды, связанные с социализмом, напрямую бьют в самое уязвимое звено социалистических верований, в том числе марксистской коммунистической доктрины, посулившей людям скорое счастливое "светлое будущее", но еще и потому, что они относятся к основной идее этой главы — к мысли (увы, ставшей острой и актуальной только в нынешнее время) о высокозначимом месте права в теории и практике современного либерализма. Как и по ряду других фундаментальных проблем нашей людской жизни, Кант оказался удивительно современным именно в наши дни!
В дополнение к этому особо (и опять-таки с известной ориентацией на связь либерализма и права) следует сказать о дисциплинирующей функции частной собственности, которая является не только основой и источником экономической и социальной свободы, экономической и социальной активности, но и своего рода бременем, по самой своей природе налагающим на носителя собственности ответственность и ограничения, связанные, в частности, с сохранением и естественным "ростом" объектов собственности, их производительным использованием.
Впрочем, изложенные выше идеи — не более чем предельно абстрактные постулаты, своего рода сжато изложенные аксиомы, призванные только обозначить некоторые отправные пункты классического либерализма, взятые в наиболее "чистом", "обнаженном" виде. Они даже в наиболее общем, аксиоматическом виде требуют того, чтобы конкретизировать их в связи с реальными жизненными отношениями. Такие, более конкретизированные, характеристики могут быть даны в связи с проблемами: а) индивидуализма: точки зрения развития либеральных идей; б) рынка.
Проблема индивидуализма.
Разумеется, с позиций общепринятых представлений идеи либерализма — это идеи "индивидуализма".
И здесь важно со всей определенностью зафиксировать исходное с мировоззренческой точки зрения положение, а именно: индивидуализм при всем противоречивом (в основном негативном) к нему отношении — это необходимый элемент жизнедеятельности общества, функционирующего на началах свободы. По сути дела категория индивидуализма в общем, суммированном виде и отражает положение человека как свободной автономной личности — человека, который — и только он — знает и решает "за себя".
Вместе с тем индивидуализм как элемент либерализма нужно строго отличать от безудержного, агрессивного себялюбия, слепого эгоизма и даже от "спокойного индивидуализма" сугубо семейно-мещанского типа, который, как верно полагает А.Токвиль, со временем превращается в "эгоизм, когда человек относится ко всему на свете лишь с точки зрения личных интересов"[179].
Еще больше оснований есть для негативных оценок того "взорвавшегося" в посттоталитарных советских условиях индивидуализма, который характерен для российского общества в нынешнее время, — жестокого, ненасытного, обращенного к низменным утехам, неудержимого в личных тратах и роскошестве, во многом, думается, и породившего феномен "новых русских". Здесь налицо, как мне представляется, эффект освобождения энергии социального монолита (об этом ранее уже говорилось): инициатива, индивидуальность, личные порывы, да и простые людские страсти при социализме не находили выхода, загонялись режимом в некий монолит, да так загонялись, что при взрыве монолита — распаде советского тоталитарного режима — накопившаяся энергия высвободилась с необузданной, яростной, неудержимой силой, которую невозможно обуздать.
Тот кошмар коррупции, взяточничества, концентрации сил немалого числа людей исключительно на личном обогащении и многое другое, что ныне травмирует российское общество, — результат вырвавшегося на волю "джинна" постсоветского индивидуализма.
А теперь — главное.
Элементом либеральной цивилизации является индивидуализм, который взращен человеческой культурой, обогащен ею. Как показал Ф.Хайек, такой индивидуализм характеризуется рядом черт; это — "уважение к личности как таковой, то есть признание абсолютного приоритета взглядов и пристрастий каждого человека в его собственной сфере деятельности, сколь бы узкой она ни была, а также убеждение в желательности развития индивидуальных дарований и наклонностей"[180]. Именно такой индивидуализм, выросший из элементов античной философии и христианства, сложился во время Возрождения и является составной частью либеральной цивилизации, его правовой культуры. И здесь нельзя не заметить, что его черты вполне согласуются с неотъемлемыми правами человека, с принципами гуманистического права, началами право законности.
Теория либерализма и рынок.
В формировании теории либерализма в более позднее время (в основном в XX веке) решающую роль сыграла идеология рынка. Поэтому либерализм сегодня нередко отождествляется с рыночной экономикой, а в политической области вдобавок — с либеральной парламентской демократией.
В такой интерпретации либерализма немалую роль сыграли теоретики-экономисты либеральных направлений, ставшие выразителями потребностей развивающейся индустриальной и постиндустриальной экономики в условиях нарастающего технического прогресса, когда "рынок" как поприще экономической свободы предстал как эмпирический показатель эффективности экономики (М. Фридмен), выражение всеобщих черт экономического поведения в свободном обществе, на котором основываются определенные экономические и политические институты (Ф. Хайек).
Конечно, во внимании к "рыночным акцентам" в общественном мнении и в науке сыграли роль и политические мотивы. Главное здесь — это стремление в 1920—1940-х годах противопоставить нечто реальное и доказательное тому пропагандистскому ажиотажу "успехов социализма", который чуть ли не повсеместно сопровождался прославлением "плановой экономики". "План" и "рынок" в этом отношении стали наиболее выразительными показателями системы ценностей каждой из двух конкурирующих социальных и экономических систем.
Вместе с тем нельзя не заметить, что в обстановке назревших перемен, которыми отмечен XX век, потребовались известные коррективы и уточняющие характеристики социальных механизмов свободного демократического общества, направления таких корректив и уточнений в характеристике социальных механизмов с наибольшей определенностью раскрылись как раз в системе институтов и отношений, связанных с рынком.
Самое существенное здесь вот что.
Во-первых, необходимость повышения эффективности и оптимизации экономического поведения, натолкнувшаяся на тенденции к монополизации и усилению государственного вмешательства, со всей определенностью выявила глубину и "силу "кантовского подхода" к свободе, в котором главную роль играет не сама по себе свобода выбора, а состояние конкуренции, соревнования, состязательности — решающий фактор, активизирующий поведение людей. Надо полагать, что этот фактор (который, увы, не в полной мере еще осознан, в том числе и при формировании рыночной экономики в России), по существу, оказал значительное влияние на состав и трактовку либеральных ценностей, на придание большей значимости конкурентоспособной социальной разнородности, социальному, политическому и духовному плюрализму.
Во-вторых, — и на этот пункт хотелось бы обратить особое внимание - необходимость повышения эффективности и оптимизации экономического поведения, натолкнувшаяся на явления стагнации и паразитирования в отношении растущих богатств, заставила с большей основательностью и глубиной оценить активно-созидательную сущность институтов свободного общества, в первую очередь самой его основы — частной собственности. Ту активно-созидательную сущность (которая, увы, также недостаточно понята), которая требует от собственника активно-наступательного, по законам риска производительно-творческого использования потенциала собственности и, главное, не "проедания" доходов, а их "вложения" — обратного возврата доходов в производство для его модернизации.
Эта сторона рыночных отношений стала импульсом к такому пониманию либеральных ценностей, при котором упор делается на сохранении их потенциала, их модернизации (что находит выражение в современных философских трактовках демократии[181]).
2. Либерализм и государство
Проблемы.
Акценты и импульсы в понимании и развитии свободы, порожденные идеологией рынка, при всей наступившей в этой связи эйфории либерализма не привели тем не менее к такому положению в социальной экономической и политической жизни, которое смогло бы предотвратить проявление негативных сторон свободы, их рост, порой разрушительные, катастрофические последствия.
Сами по себе феномены промышленного, индустриального и постиндустриального капитализма, рассматриваемые с точки зрения свободного, основанного на конкуренции рынка, оказались неспособными предотвратить или хотя бы в какой-то мере устранить отрицательные последствия того, во что нередко во все больших масштабах стала выливаться индивидуалистическая свобода автономного человека, — хаос произвола, беспредел преступности, а в экономике — доминирование экономического эгоизма, отрицание этических, духовных критериев поведения.
Наиболее мощной оказалась здесь жесткая критика либерализма со стороны приверженцев социализма и коммунизма; многие наиболее убедительные аргументы в пользу социализма и коммунизма, в том числе аргументы в пользу революционного права на кардинальное переустройство мира, коренятся в критике тех классических постулатов либерализма и их рыночных интерпретаций, которые обернулись в экономической и социальной жизни крупными недостатками, пороками, бедами для людей.
Все это, и кроме того, уроки Великой депрессии начала 1930-х годов и Второй мировой войны (да еще сохранившегося в результате победы над фашизмом впечатления об "успехах социализма"), привело к тому, что в либерализме возник ряд направлений, нацеленных на учет реалий и социалистической критики, — течение неолиберализма, реформаторского либерализма и даже социалистического либерализма (включая такие теории, как теория солидаризма, христианской демократии, неоконсервативизма и др.).
Некоторыми общими моментами такого ("пострыночного") теоретического совершенствования либеральной теории стали идеи "консенсуса", модифицирующие представления об общественном договоре, — идеи, которые в той или иной степени отрицают универсальность рыночных методов, обосновывают приоритет политики над рынком, невозможность и недопустимость решения ряда острых проблем (воспитание, здоровье, гражданственность) одними только рыночными методами, а отсюда — усиление социальной деятельности государства, умиряющего и упорядочивающего анархо-капиталистическую стихию.
Эта линия получила отражение в конструктивных и плодотворных для своего времени построениях Кейнса, оправдывавших усиление экономико-социальных мер государственного характера (хотя мало кто обратил внимание на ), что эти меры, обусловленные тяжелыми реалиями Великой депрессии и обстоятельствами Второй мировой войны, не имели и не могли иметь универсального характера). Указанные изменения в либеральных воззрениях (да еще с опорой на представления о существовании "второго поколения" прав человека) нашли выражение в идеологии социального государства.
Идея "социального государства".
В настоящее время получила распространение и, сверх того, стала некой модой с претензией на статус "передовой" идея социального государства, которая в виде общей терминологической формулы нашла закрепление в ряде конституций последнего времени (Германии, Испании, Турции и др., а ныне — и России).
Объективные предпосылки идеи социального государства — те же, что и основания "второго поколения" прав человека: гигантский научно-технический прогресс и переход общества от традиционных к либеральным цивилизациям, потребовавшие углубления гуманистического содержания либерализма, развития начал солидаризма, обеспечения достойного уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе государственной, деятельности, направленной на "общественное служение".
Более того, само возникновение и смысл идеи социального государства связывается в литературе (и это вполне логично) именно с концепцией прав человека "второго поколения", с "обязанностью государства принимать меры, содействующие обеспечению "нового поколения" прав человека"[182] (право на труд, право на отдых, право на образование и т.д.).
С этой точки зрения вызывает настороженность уже то обстоятельство, что по сути дела термин "социальное государство" является стыдливым аналогом термину "социалистическое государство". Небезынтересно, что Б.А.Кистяковский, обосновывая социальные функции государства, в открытую, без обиняков говорил именно о социалистическом государстве, о поглощении с его помощью частного права правом публичным[183]. Пожалуй, только ужасы сталинского "социализма" и гитлеровского "национал-социализма" потребовали терминологических корректив, замены дискредитированного выражения "социалистическое государство" на более обтекаемое и неопределенное — "социальное государство". Впрочем, и ныне при освещении деятельности "социального государства" подчас употребляются характеристики, присущие именно социалистической государственности, прежде всего подчеркивается его "всеохватывающая деятельность", когда государство является "планирующим, управляющим, производящим, распределяющим"[184].
Но если даже не связывать идею социального государства с категорией прав человека "второго поколения", а видеть те фактические социальные потребности и запросы, которые предъявляет к обществу и государству современная эпоха, идея социального государства все равно вызывает серьезную тревогу.
Эта тревога обусловлена тем, что кредо рассматриваемой идеи, по мнению ее сторонников, состоит в усилении государства в решении социальных вопросов, активизация его деятельности в экономике, в сфере распределения.
Усиление же государства в экономико-распределительных отношениях неизбежно сопряжено с ужесточением и расширением властно-императивных начал, доминированием публично-властного управления по исконно экономическим делам. А значит — с ростом государственного аппарата, дальнейшим укоренением бюрократических сторон его функционирования, чиновничьим всемогуществом, с тенденцией вмешательства во все сферы экономической и социальной жизни и, как показывает жизненная практика, — с неизбежными в этом случае злоупотреблениями властью, коррупцией и мздоимством.
Идея социального государства, таким образом, входит в противоречие с требованиями свободной рыночной экономики, демократической государственности и — что надлежит особо подчеркнуть — с основополагающими принципами правового государства, верховенства (правления) права в демократическом обществе.
Вот и получилось, что линия в либерализме на "консенсус", выраженная в идеологии социального государства, породила на практике новые трудности и проблемы.
В тех странах, где такое направление получило реализацию в законодательной и управленческо-административной государственной деятельности, начались негативные процессы, выраженные в ослаблении стимулов к свободному предпринимательству, а следовательно, замедлении модернизации производства, падении его эффективности и, что особенно тревожно, в разбухании чиновничьего аппарата, неоправданном росте государственных расходов, бюрократических, антидемократических тенденциях. Вдобавок произошло усиление в политической сфере групп давления, лоббистских механизмов, особенно там, где начал все более признаваться приоритет политических методов над рыночными, идеология "социального государства".
Опыт Запада.
Поучителен в данном отношении опыт Запада.
В западных странах (на это обычно ссылаются сторонники идеи социального государства, в том числе и наши, отечественные) действительно произошло усиление государственных начал в жизни общества. Но такое усиление было вызвано не столько потребностью решения социальных задач, сколько необходимостью осуществления радикальных мер в 1930—1940-х годах для выхода из жестокого экономико-социального кризиса, трудностями военного и послевоенного времени,
И кстати сказать, подобное усиление государственного регулирования было бы на какой-то короткий срок оправданным и в российских условиях переходного времени. Хотя бы с целью обеспечения разумной приватизации государственной собственности, формирования на ее основе свободных собственников-производителей, а еще более — для того, чтобы предотвратить захват государственного имущества партийно-комсомольской номенклатурой и криминализированным теневым капиталом, формирование на этой основе олигархического слоя, новорусской компрадорской буржуазии. А значит — предотвратить и нашу сегодняшнюю страшную беду и проклятие — чудовищное имущественное и социальное расслоение людей; где небольшой кучке сверхбогатых магнатов, паразитирующих на народных богатствах, противостоит малообеспеченное большинство населения России.
Хотя факты усиления роли государства на Западе в кризисных и военных условиях и послужили питательной почвой для некоторых вариантов неолиберализма, усиление вмешательства в область экономико-распределительных отношений изначально воспринималось как "неизбежное зло" и оно, как свидетельствуют факты, при отпадении острой необходимости постепенно свертывалось, заменялось при решении социальных задач институционными и регулятивными формами, адекватными принципам правового гражданского общества.
Конечно же, изложенные критические соображения об идее социального государства ни в коей мере не снимают, ни в чем не умаляют необходимости решения многообразных социальных задач, вытекающих из объективных потребностей современного общества, — тех задач, которые не могут и не должны решаться рыночными методами (проблемы воспитания, обучения, гражданственности[185]), а также некоторых других задач, например обеспечения всех граждан прожиточным минимумом, создания условий для социального равенства, прежде всего в области образования. Вполне понятно, что они касаются всего общества, всех его подразделений, но в том числе, разумеется, и государства. Тем более если оказывается возможным перевести на язык позитивного права и включить в систему действующих юридических отношений такие жизненно важные социальные потребности и интересы людей, которые в идеолого-политических категориях и общих публичных правах политического значения до сих пор выражаются в устоявшихся формулах "право на труд", " право на образование" и т.д.
И вот еще одна сторона проблемы, к которой хотелось бы привлечь внимание. Наряду со своей властно-императивной, исконно юридической деятельностью (которая в социальной сфере в основном замыкается для него институтами права, правосудия), современное государство стремится обеспечить решение социальных задач путем выработки социальных программ и придания им должного авторитета, поощрения соответствующих самодеятельных организаций, формирования координирующих центров. Иначе говоря, в социальной сфере государство все более активно выступает не как институт власти, а как общенациональная авторитетная корпорация, однопорядковая в данном отношении по своему статусу с соответствующими инициативно-частными организациями. Да и сама государственная деятельность в этой связи приобретает "мягкие", не традиционно императивные формы; она выражается в системах поощрения, льгот, аккуратной, строго дозированной корректировке частноправовых отношений (например, в области арендных отношений, публичных договоров, юридического обеспечения общедоступности важных социальных благ и др.). И совсем уже примечательное явление — государство, как это показал Х.Ф. Цахер на примере Германии, передает государственные учреждения (в сфере обслуживания, образования, здравоохранения) частным лицам[186].
Но может ли такая своеобразная деятельность государства как общенационального корпоративно-частного образования (согласующаяся с принципами правового государства) рассматриваться как деятельность "социального государства"? Не корректнее ли в научном и практическом отношениях видеть в такой деятельности выражение, по терминологии П.Новгородцева, общественного служения и сообразно этому рассматривать государство в условиях развитого правового гражданского общества как государство общественного служения? Ведь здесь перед нами не исконно государственная, властно-императивная деятельность, а совсем другое — включение государства во всю систему институтов гражданского общества.
Впрочем, хотелось бы подчеркнуть, что высказанные суждения по идее социального государства не имеют безусловно категорического и в перспективе безапелляционного характера. Жесткость этих суждений во многом относится к нынешней ситуации в России, когда — прошу обратить на это внимание! — положения о социальном государстве служат своего рода оправданием для всемогущества бюрократического чиновничества в нашей стране, неостановимых тенденций его разбухания и усиления. Порой складывается впечатление, что именно оттуда, из гигантского бюрократического аппарата, дан социальный заказ на обоснование правомерности идеи социального государства в отношении российского общества в его нынешнем состоянии.
Свобода, равенство и государство.
Непростой проблемой теории либерализма является равенство в его соотношении со свободой; тем более если рассматривать равенство и свободу с точки зрения идеи социального государства, а ее в свою очередь — с позиции идеологии социальной справедливости.
Дело в том, что в общественной жизни, особенно в российских условиях, идея социального государства связывается не только со "вторым поколением" прав человека, но не меньшей мере с началами социальной справедливости, а следовательно, равенства между людьми.
Что ж, своего рода непреложной аксиомой является положение о том, что политическое и юридическое равенство людей (и прежде всего равенство перед законом и судом) — это непременный, обязательный атрибут политического режима демократии, гуманистического права, правозаконности. В условиях современного гражданского общества оно было конкретизировано принципом равных свобод для всех и пониманием их как субъективных прав[187] — словом, как равенство в гуманистическом праве. Верно и то, что "современный либерализм, как еще в начале XX века утверждал П. Новгородцев, стремится продолжить принцип равенства в сферу уравнения социальных условий жизни"[188].
Корень вопроса равенства людей в современном обществе — в фактическом равенстве людей, в необходимости его обеспечения, в том числе путем соответствующей деятельности государства ("социального государства"!).
И если в отношении помощи и льгот таким социально обездоленным людям, как старики, дети, многосемейные, инвалиды, другие нетрудоспособные, оправданность социально-обеспечительной деятельности государства не вызывает ни тени сомнения, то нужно сразу же с предельной четкостью пояснить, что вопрос о фактическом равенстве касается в основном уровня материальных благ людей в связи с функционированием свободной, основанной на конкуренции рыночной экономики.
Впрочем, тут нужны еще два пояснения.
Первое. Поставленный вопрос в очень малой степени затрагивает функционирование рыночной экономики в связи с нынешним положением людей в России. Сложившееся в последние годы кричащее фактическое неравенство в российском обществе (с поражающей весь мир безумной роскошью, в которой обитают новорусские богатеи, и с социальной обездоленностью большинства населения) — не результат функционирования рыночного хозяйства (его в России в сложившемся виде еще нет), а последствие, за немногими исключениями, присвоения гигантских национальных богатств активистами партийно-комсомольской номенклатуры и криминализированного теневого капитала, воспользовавшихся для быстрого, поистине сказочного обогащения широкой свободой, неотработанными формами приватизации и отсутствием надлежащего государственно-правового регулирования.
И второе. За пределами рассматриваемого вопроса остается та сфера действительности, которая, как уже говорилось ранее, не может и не должна быть подвластна рыночным методам, законам купли-продажи, — сфера, касающаяся воспитания, обучения, гражданственности. То есть область, где в социальной деятельности государства господствуют принципы справедливости, тенденции к фактическому равенству.
Возвращаясь к вопросу о фактическом равенстве людей (и роли государства в этой сфере) в связи с функционированием свободной рыночной экономики, следует в первую очередь определить исходный принцип, обусловливающий соотношение "экономической свободы" и "вмешательства государства в свободную экономическую деятельность", и связанное с этим соотношением социальное неравенство людей.
На мой взгляд, указанное соотношение с должной определенностью раскрыл крупный русский мыслитель-правовед Б.Н.Чичерин. Он сформулировал положение о безусловном приоритете в экономике свободы и о недопустимости вмешательства государства в экономическую жизнь. Неравенство, возникающее при господстве экономической свободы, становится закономерным результатом движения промышленных сил (обратим внимание на эти слова!). Обосновывая такой подход к вопросу о свободе и равенстве, Б.Н. Чичерин пишет: "Таков общий закон человеческой жизни, закон, действие которого может прекратиться только при совершенно немыслимом всеобщем уничтожении свободы"[189].
В другой работе ученый обращает внимание на еще одну сторону проблемы — на то, что именно человеческая свобода является основой действительного равенства. Как бы пророчески предвосхищая ситуацию, наступившую в результате "социалистической революции", когда упомянутое им немыслимое всеобщее уничтожение свободы реально произошло, Б.Н. Чичерин пишет, что у социалистов "во имя равенства уничтожается то, что составляет саму его основу — человеческая свобода. Большего внутреннего противоречия с истинной природой человека невозможно представить"[190].
Приведенные суждения, как мне представляется, ничуть не противоречат мысли П.Новгородцева о необходимости уравнения социальных условий жизни. Ибо такое "уравнение", в том числе в области обучения (или в нашей постсоветской обстановке — уравнение условий обретения собственности), — это именно равенство в условиях, которые обеспечивают приоритет свободы в самом глубоком ее понимании, то есть как поприще для конкуренции, экономического состязания, без чего нет свободного рынка. В таком же направлении строились мысли ряда других русских философов-правоведов либеральной ориентации. Как справедливо подмечено в современной литературе, "они принимали идею "права на достойное существование", понимая под этим законно гарантируемое право на прожиточный минимум и образование. Либералы считали это не уступкой "государству", а устранением фактических препятствий на пути развития личной свободы граждан; не ограничением свободы конкуренции, но соблюдением правил "честной игры"[191].
Это же поистине замечательно, что фундаментальные положения об экономической свободе (да притом в соотношении с равенством) заложили именно русские философы-правоведы, по ряду принципиальных позиций предвосхищая идеи Хайека и Фридмена.
И в данной связи, пожалуй, можно утверждать, что идеалы свободы в экономике — это уже в какой-то мере российская интеллектуальная, духовная традиция.
С этой точки зрения высказанные в последнее время соображения о том, что на нынешнем этапе экономического развития нашего общества известное (сбалансированное) "ограничение свободы экономической деятельности"[192] и "выравнивание положения людей" оправданы и с позиции фактического равенства[193], пожалуй, в большей мере вызваны теми пороками утверждающегося у нас номенклатурного гоcyдарственного капитализма, которые были отмечены раньше, нежели функционированием рынка и различием положения людей, обусловленного "движением промышленных сил" на основе экономической свободы.
Но в этих суждениях есть пункт, который требует более обстоятельного рассмотрения. Это мысль о том, что в обществе, особенно российском, существует "необоримое стремление людей к равенству, которое возникло в давние времена и неуничтожимо никакими законами рыночной экономики"[194], что оно — "естественное стремление"[195], что общество не может не считаться с "безудержной тягой людей к равенству и справедливости"[196], что, наконец, советский тоталитарный режим удерживался не только репрессиями, но и верой в осуществление при коммунизме равенства и справедливости; и поэтому недопустимо "стремление вытеснить эту веру сегодня, заменить ее идеалами свободы, конкуренции, соревнования, неизбежно порождающих социальное неравенство"[197].
Приведенная мысль о равенстве как явлении естественно-неодолимого порядка требует сопоставления с рядом других положений и соответственно — критической проверки.
Прежде всего, в отличие от стремлений к свободе и собственности, которые действительно имеют серьезные естественно-природные предпосылки, у тяги к равенству таких предпосылок нет. По свидетельству этологов, в первобытных сообществах "предков человека не могло быть и тени равноправия"; такого рода тяга к равенству наблюдалась лишь у "зашедших в тупик и вторично деградировавших племен"[198]. Автор процитированной выдержки обращает внимание на то, что "первобытный коммунизм", с его якобы естественным равноправием, это выдумка кабинетных ученых прошлого века; и потому не случайно везде, где проводился коммунистический эксперимент, "вместо общества равенства возникали жесткие иерархические пирамиды, увенчанные окруженным "шестерками" тираном — "паханом"[199].
Но основное соображение — не факты из исторического прошлого (впрочем, и из настоящего тоже). Главное заключается в том, что действительное равенство возможно только в условиях свободы, и истинное равноправие, порождающее необоримое стремление, — это равноправие свободных людей, находящее выражение в политическом равенстве, равенстве всех перед законом и судом, в гуманистическом праве. Об этом говорит Б.Н. Чичерин, рассуждая о роли свободы в экономической жизни (см. приведенное выше высказывание). Таково же мнение А.Токвиля, на которого порой ссылаются при обосновании необоримости стремления людей к фактическому равенству. Вот что говорил А.Токвиль: "Демократические народы испытывают естественное стремление к свободе" и "болезненно переживают ее утрату. Однако равенство вызывает в них страсть, пылкую, неутолимую, непреходящую и необоримую; они жаждут равенства в свободе, и, если она им не доступна, они хотят равенства хотя бы в рабстве"[200].
Итак, внимание! По Токвилю, у демократических народов (именно демократических) страсть — пылкую, неутолимую, непреходящую, необоримую — вызывает не просто равенство, а равенство в свободе, и только тогда, когда равенство в свободе недоступно, они хотят "равенства хотя бы в рабстве". Что ж, грустное наше прошлое и впрямь подтверждает, что если нет равенства в свободе, то вместо него, да еще при отсутствии всего того, что сделало бы людей "демократическим народом", возникают мелкие и коварные страстишки любой ценой добиться "равенства в нищете", "в дележе остатков с барского стола", "в равной приближенности к пахану", "в равной пайке и одинаково-теплом месте на нарах"[201].
А сейчас еще раз — слово Б.Н.Чичерину, который, подчеркивая роль государства в обществе, вместе с тем соглашается с Гумбольдтом в том, что "излишней регламентацией" и "вмешательством государства во все дела" "подрывается самодеятельность и тем самым умаляются материальные и нравственные силы народа, который привыкает во всем обращаться к правительству, вместо того, чтобы полагаться на самого себя"[202].
Но одновременно — усиление исконно государственной деятельности.
Большое зло, крупная беда для общества — это императивно-властное вмешательство государственной власти в экономику, усиление ее хозяйственно-распределительной деятельности — все то, что нарушает естественно-экономические процессы, основанные на экономической свободе, предприимчивости, инициативе, риске и что приводит к чиновничье-бюрократическому засилью в хозяйственной жизни.
В то же время функционирование свободной рыночной экономики требует достаточно эффективной, дееспособной власти, ее усиления в целях осуществления исконно государственных задач — задач по созданию крепких, надежных, безотказно действующих правовых основ конкурентно-рыночного хозяйствования и демократии (того, что великие философы понимали под "самым точным определением и сохранением границ свободы", "игрой свободы", "правовым устроением" свободной деятельности). Сильная власть в демократическом обществе нужна, следовательно, для обеспечения верховенства права, реального проведения в жизнь принципов правозаконности. В этих целях государство призвано в экономической сфере:
создать отработанные законодательно-нормативные "правила игры" конкурентно-рыночного хозяйствования (гражданские законы, а также сопряженные с ними нормативные документы — по земельному, трудовому, административному, уголовному, налоговому праву);
поддерживать режим благоприятствования для участников предпринимательской деятельности в сфере свободного рынка (путем обеспечения необременительного налогового обложения, доступного банковского кредита);
практически повседневно поддерживать неприкосновенность собственности, свободу договора, состояние свободной конкуренции;
пресекать злоупотребления экономической свободой, устранять неблагоприятные последствия таких нарушений и т. д.
Но это все — не некая особая деятельность "социального государства", а нормальная, обычная деятельность правового государства (т.е. государства, в котором утверждается верховенство права в его последовательно гуманистическом, персоноцентристском понимании), что строго сообразуется с ценностями современного либерализма и является органическим элементом либеральной цивилизации, условием и средством действительной реализации ее принципов и целей — свободы и благополучия каждого человека.
Так что, часто провозглашаемые тезисы — "меньше государства", "государство — ночной сторож", будто бы неотделимые от либеральной теории, нуждаются в существенных уточнениях. Тем более они требуют значительной корректировки для общества, осуществляющего переход от монопольно-огосударствленного социалистического хозяйства к свободной, основанной на конкуренции рыночной экономике. Ранее уже отмечалось, что здесь целенаправленная и действенная государственная деятельность, отчасти носящая в переходный период императивно-властный, административный характер (деятельность по "выращиванию" свободных собственников-товаропроизводителей, устранению монополизма, созданию режима благоприятствования для свободного предпринимательства, пресечению злоупотреблений при приватизации и др.), — необходимое и, пожалуй, решающее условие перехода к современному товарно-рыночному хозяйствованию. То обстоятельство, что в России после введения свободных цен и официальных приватизационных акций государство как бы "отошло в сторону" и перешло на позиции, характерные для уже сложившегося рыночного хозяйства, в действительности привело к обратному, чем предполагалось, результату — к дикому полурынку, стихии в борьбе за собственность и власть и в итоге — к торжеству "сильного" — номенклатурного государственного капитализма.
Проблемы.
Акценты и импульсы в понимании и развитии свободы, порожденные идеологией рынка, при всей наступившей в этой связи эйфории либерализма не привели тем не менее к такому положению в социальной экономической и политической жизни, которое смогло бы предотвратить проявление негативных сторон свободы, их рост, порой разрушительные, катастрофические последствия.
Сами по себе феномены промышленного, индустриального и постиндустриального капитализма, рассматриваемые с точки зрения свободного, основанного на конкуренции рынка, оказались неспособными предотвратить или хотя бы в какой-то мере устранить отрицательные последствия того, во что нередко во все больших масштабах стала выливаться индивидуалистическая свобода автономного человека, — хаос произвола, беспредел преступности, а в экономике — доминирование экономического эгоизма, отрицание этических, духовных критериев поведения.
Наиболее мощной оказалась здесь жесткая критика либерализма со стороны приверженцев социализма и коммунизма; многие наиболее убедительные аргументы в пользу социализма и коммунизма, в том числе аргументы в пользу революционного права на кардинальное переустройство мира, коренятся в критике тех классических постулатов либерализма и их рыночных интерпретаций, которые обернулись в экономической и социальной жизни крупными недостатками, пороками, бедами для людей.
Все это, и кроме того, уроки Великой депрессии начала 1930-х годов и Второй мировой войны (да еще сохранившегося в результате победы над фашизмом впечатления об "успехах социализма"), привело к тому, что в либерализме возник ряд направлений, нацеленных на учет реалий и социалистической критики, — течение неолиберализма, реформаторского либерализма и даже социалистического либерализма (включая такие теории, как теория солидаризма, христианской демократии, неоконсервативизма и др.).
Некоторыми общими моментами такого ("пострыночного") теоретического совершенствования либеральной теории стали идеи "консенсуса", модифицирующие представления об общественном договоре, — идеи, которые в той или иной степени отрицают универсальность рыночных методов, обосновывают приоритет политики над рынком, невозможность и недопустимость решения ряда острых проблем (воспитание, здоровье, гражданственность) одними только рыночными методами, а отсюда — усиление социальной деятельности государства, умиряющего и упорядочивающего анархо-капиталистическую стихию.
Эта линия получила отражение в конструктивных и плодотворных для своего времени построениях Кейнса, оправдывавших усиление экономико-социальных мер государственного характера (хотя мало кто обратил внимание на ), что эти меры, обусловленные тяжелыми реалиями Великой депрессии и обстоятельствами Второй мировой войны, не имели и не могли иметь универсального характера). Указанные изменения в либеральных воззрениях (да еще с опорой на представления о существовании "второго поколения" прав человека) нашли выражение в идеологии социального государства.
Идея "социального государства".
В настоящее время получила распространение и, сверх того, стала некой модой с претензией на статус "передовой" идея социального государства, которая в виде общей терминологической формулы нашла закрепление в ряде конституций последнего времени (Германии, Испании, Турции и др., а ныне — и России).
Объективные предпосылки идеи социального государства — те же, что и основания "второго поколения" прав человека: гигантский научно-технический прогресс и переход общества от традиционных к либеральным цивилизациям, потребовавшие углубления гуманистического содержания либерализма, развития начал солидаризма, обеспечения достойного уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе государственной, деятельности, направленной на "общественное служение".
Более того, само возникновение и смысл идеи социального государства связывается в литературе (и это вполне логично) именно с концепцией прав человека "второго поколения", с "обязанностью государства принимать меры, содействующие обеспечению "нового поколения" прав человека"[182] (право на труд, право на отдых, право на образование и т.д.).
С этой точки зрения вызывает настороженность уже то обстоятельство, что по сути дела термин "социальное государство" является стыдливым аналогом термину "социалистическое государство". Небезынтересно, что Б.А.Кистяковский, обосновывая социальные функции государства, в открытую, без обиняков говорил именно о социалистическом государстве, о поглощении с его помощью частного права правом публичным[183]. Пожалуй, только ужасы сталинского "социализма" и гитлеровского "национал-социализма" потребовали терминологических корректив, замены дискредитированного выражения "социалистическое государство" на более обтекаемое и неопределенное — "социальное государство". Впрочем, и ныне при освещении деятельности "социального государства" подчас употребляются характеристики, присущие именно социалистической государственности, прежде всего подчеркивается его "всеохватывающая деятельность", когда государство является "планирующим, управляющим, производящим, распределяющим"[184].
Но если даже не связывать идею социального государства с категорией прав человека "второго поколения", а видеть те фактические социальные потребности и запросы, которые предъявляет к обществу и государству современная эпоха, идея социального государства все равно вызывает серьезную тревогу.
Эта тревога обусловлена тем, что кредо рассматриваемой идеи, по мнению ее сторонников, состоит в усилении государства в решении социальных вопросов, активизация его деятельности в экономике, в сфере распределения.
Усиление же государства в экономико-распределительных отношениях неизбежно сопряжено с ужесточением и расширением властно-императивных начал, доминированием публично-властного управления по исконно экономическим делам. А значит — с ростом государственного аппарата, дальнейшим укоренением бюрократических сторон его функционирования, чиновничьим всемогуществом, с тенденцией вмешательства во все сферы экономической и социальной жизни и, как показывает жизненная практика, — с неизбежными в этом случае злоупотреблениями властью, коррупцией и мздоимством.
Идея социального государства, таким образом, входит в противоречие с требованиями свободной рыночной экономики, демократической государственности и — что надлежит особо подчеркнуть — с основополагающими принципами правового государства, верховенства (правления) права в демократическом обществе.
Вот и получилось, что линия в либерализме на "консенсус", выраженная в идеологии социального государства, породила на практике новые трудности и проблемы.
В тех странах, где такое направление получило реализацию в законодательной и управленческо-административной государственной деятельности, начались негативные процессы, выраженные в ослаблении стимулов к свободному предпринимательству, а следовательно, замедлении модернизации производства, падении его эффективности и, что особенно тревожно, в разбухании чиновничьего аппарата, неоправданном росте государственных расходов, бюрократических, антидемократических тенденциях. Вдобавок произошло усиление в политической сфере групп давления, лоббистских механизмов, особенно там, где начал все более признаваться приоритет политических методов над рыночными, идеология "социального государства".
Опыт Запада.
Поучителен в данном отношении опыт Запада.
В западных странах (на это обычно ссылаются сторонники идеи социального государства, в том числе и наши, отечественные) действительно произошло усиление государственных начал в жизни общества. Но такое усиление было вызвано не столько потребностью решения социальных задач, сколько необходимостью осуществления радикальных мер в 1930—1940-х годах для выхода из жестокого экономико-социального кризиса, трудностями военного и послевоенного времени,
И кстати сказать, подобное усиление государственного регулирования было бы на какой-то короткий срок оправданным и в российских условиях переходного времени. Хотя бы с целью обеспечения разумной приватизации государственной собственности, формирования на ее основе свободных собственников-производителей, а еще более — для того, чтобы предотвратить захват государственного имущества партийно-комсомольской номенклатурой и криминализированным теневым капиталом, формирование на этой основе олигархического слоя, новорусской компрадорской буржуазии. А значит — предотвратить и нашу сегодняшнюю страшную беду и проклятие — чудовищное имущественное и социальное расслоение людей; где небольшой кучке сверхбогатых магнатов, паразитирующих на народных богатствах, противостоит малообеспеченное большинство населения России.
Хотя факты усиления роли государства на Западе в кризисных и военных условиях и послужили питательной почвой для некоторых вариантов неолиберализма, усиление вмешательства в область экономико-распределительных отношений изначально воспринималось как "неизбежное зло" и оно, как свидетельствуют факты, при отпадении острой необходимости постепенно свертывалось, заменялось при решении социальных задач институционными и регулятивными формами, адекватными принципам правового гражданского общества.
Конечно же, изложенные критические соображения об идее социального государства ни в коей мере не снимают, ни в чем не умаляют необходимости решения многообразных социальных задач, вытекающих из объективных потребностей современного общества, — тех задач, которые не могут и не должны решаться рыночными методами (проблемы воспитания, обучения, гражданственности[185]), а также некоторых других задач, например обеспечения всех граждан прожиточным минимумом, создания условий для социального равенства, прежде всего в области образования. Вполне понятно, что они касаются всего общества, всех его подразделений, но в том числе, разумеется, и государства. Тем более если оказывается возможным перевести на язык позитивного права и включить в систему действующих юридических отношений такие жизненно важные социальные потребности и интересы людей, которые в идеолого-политических категориях и общих публичных правах политического значения до сих пор выражаются в устоявшихся формулах "право на труд", " право на образование" и т.д.
И вот еще одна сторона проблемы, к которой хотелось бы привлечь внимание. Наряду со своей властно-императивной, исконно юридической деятельностью (которая в социальной сфере в основном замыкается для него институтами права, правосудия), современное государство стремится обеспечить решение социальных задач путем выработки социальных программ и придания им должного авторитета, поощрения соответствующих самодеятельных организаций, формирования координирующих центров. Иначе говоря, в социальной сфере государство все более активно выступает не как институт власти, а как общенациональная авторитетная корпорация, однопорядковая в данном отношении по своему статусу с соответствующими инициативно-частными организациями. Да и сама государственная деятельность в этой связи приобретает "мягкие", не традиционно императивные формы; она выражается в системах поощрения, льгот, аккуратной, строго дозированной корректировке частноправовых отношений (например, в области арендных отношений, публичных договоров, юридического обеспечения общедоступности важных социальных благ и др.). И совсем уже примечательное явление — государство, как это показал Х.Ф. Цахер на примере Германии, передает государственные учреждения (в сфере обслуживания, образования, здравоохранения) частным лицам[186].
Но может ли такая своеобразная деятельность государства как общенационального корпоративно-частного образования (согласующаяся с принципами правового государства) рассматриваться как деятельность "социального государства"? Не корректнее ли в научном и практическом отношениях видеть в такой деятельности выражение, по терминологии П.Новгородцева, общественного служения и сообразно этому рассматривать государство в условиях развитого правового гражданского общества как государство общественного служения? Ведь здесь перед нами не исконно государственная, властно-императивная деятельность, а совсем другое — включение государства во всю систему институтов гражданского общества.
Впрочем, хотелось бы подчеркнуть, что высказанные суждения по идее социального государства не имеют безусловно категорического и в перспективе безапелляционного характера. Жесткость этих суждений во многом относится к нынешней ситуации в России, когда — прошу обратить на это внимание! — положения о социальном государстве служат своего рода оправданием для всемогущества бюрократического чиновничества в нашей стране, неостановимых тенденций его разбухания и усиления. Порой складывается впечатление, что именно оттуда, из гигантского бюрократического аппарата, дан социальный заказ на обоснование правомерности идеи социального государства в отношении российского общества в его нынешнем состоянии.
Свобода, равенство и государство.
Непростой проблемой теории либерализма является равенство в его соотношении со свободой; тем более если рассматривать равенство и свободу с точки зрения идеи социального государства, а ее в свою очередь — с позиции идеологии социальной справедливости.
Дело в том, что в общественной жизни, особенно в российских условиях, идея социального государства связывается не только со "вторым поколением" прав человека, но не меньшей мере с началами социальной справедливости, а следовательно, равенства между людьми.
Что ж, своего рода непреложной аксиомой является положение о том, что политическое и юридическое равенство людей (и прежде всего равенство перед законом и судом) — это непременный, обязательный атрибут политического режима демократии, гуманистического права, правозаконности. В условиях современного гражданского общества оно было конкретизировано принципом равных свобод для всех и пониманием их как субъективных прав[187] — словом, как равенство в гуманистическом праве. Верно и то, что "современный либерализм, как еще в начале XX века утверждал П. Новгородцев, стремится продолжить принцип равенства в сферу уравнения социальных условий жизни"[188].
Корень вопроса равенства людей в современном обществе — в фактическом равенстве людей, в необходимости его обеспечения, в том числе путем соответствующей деятельности государства ("социального государства"!).
И если в отношении помощи и льгот таким социально обездоленным людям, как старики, дети, многосемейные, инвалиды, другие нетрудоспособные, оправданность социально-обеспечительной деятельности государства не вызывает ни тени сомнения, то нужно сразу же с предельной четкостью пояснить, что вопрос о фактическом равенстве касается в основном уровня материальных благ людей в связи с функционированием свободной, основанной на конкуренции рыночной экономики.
Впрочем, тут нужны еще два пояснения.
Первое. Поставленный вопрос в очень малой степени затрагивает функционирование рыночной экономики в связи с нынешним положением людей в России. Сложившееся в последние годы кричащее фактическое неравенство в российском обществе (с поражающей весь мир безумной роскошью, в которой обитают новорусские богатеи, и с социальной обездоленностью большинства населения) — не результат функционирования рыночного хозяйства (его в России в сложившемся виде еще нет), а последствие, за немногими исключениями, присвоения гигантских национальных богатств активистами партийно-комсомольской номенклатуры и криминализированного теневого капитала, воспользовавшихся для быстрого, поистине сказочного обогащения широкой свободой, неотработанными формами приватизации и отсутствием надлежащего государственно-правового регулирования.
И второе. За пределами рассматриваемого вопроса остается та сфера действительности, которая, как уже говорилось ранее, не может и не должна быть подвластна рыночным методам, законам купли-продажи, — сфера, касающаяся воспитания, обучения, гражданственности. То есть область, где в социальной деятельности государства господствуют принципы справедливости, тенденции к фактическому равенству.
Возвращаясь к вопросу о фактическом равенстве людей (и роли государства в этой сфере) в связи с функционированием свободной рыночной экономики, следует в первую очередь определить исходный принцип, обусловливающий соотношение "экономической свободы" и "вмешательства государства в свободную экономическую деятельность", и связанное с этим соотношением социальное неравенство людей.
На мой взгляд, указанное соотношение с должной определенностью раскрыл крупный русский мыслитель-правовед Б.Н.Чичерин. Он сформулировал положение о безусловном приоритете в экономике свободы и о недопустимости вмешательства государства в экономическую жизнь. Неравенство, возникающее при господстве экономической свободы, становится закономерным результатом движения промышленных сил (обратим внимание на эти слова!). Обосновывая такой подход к вопросу о свободе и равенстве, Б.Н. Чичерин пишет: "Таков общий закон человеческой жизни, закон, действие которого может прекратиться только при совершенно немыслимом всеобщем уничтожении свободы"[189].
В другой работе ученый обращает внимание на еще одну сторону проблемы — на то, что именно человеческая свобода является основой действительного равенства. Как бы пророчески предвосхищая ситуацию, наступившую в результате "социалистической революции", когда упомянутое им немыслимое всеобщее уничтожение свободы реально произошло, Б.Н. Чичерин пишет, что у социалистов "во имя равенства уничтожается то, что составляет саму его основу — человеческая свобода. Большего внутреннего противоречия с истинной природой человека невозможно представить"[190].
Приведенные суждения, как мне представляется, ничуть не противоречат мысли П.Новгородцева о необходимости уравнения социальных условий жизни. Ибо такое "уравнение", в том числе в области обучения (или в нашей постсоветской обстановке — уравнение условий обретения собственности), — это именно равенство в условиях, которые обеспечивают приоритет свободы в самом глубоком ее понимании, то есть как поприще для конкуренции, экономического состязания, без чего нет свободного рынка. В таком же направлении строились мысли ряда других русских философов-правоведов либеральной ориентации. Как справедливо подмечено в современной литературе, "они принимали идею "права на достойное существование", понимая под этим законно гарантируемое право на прожиточный минимум и образование. Либералы считали это не уступкой "государству", а устранением фактических препятствий на пути развития личной свободы граждан; не ограничением свободы конкуренции, но соблюдением правил "честной игры"[191].
Это же поистине замечательно, что фундаментальные положения об экономической свободе (да притом в соотношении с равенством) заложили именно русские философы-правоведы, по ряду принципиальных позиций предвосхищая идеи Хайека и Фридмена.
И в данной связи, пожалуй, можно утверждать, что идеалы свободы в экономике — это уже в какой-то мере российская интеллектуальная, духовная традиция.
С этой точки зрения высказанные в последнее время соображения о том, что на нынешнем этапе экономического развития нашего общества известное (сбалансированное) "ограничение свободы экономической деятельности"[192] и "выравнивание положения людей" оправданы и с позиции фактического равенства[193], пожалуй, в большей мере вызваны теми пороками утверждающегося у нас номенклатурного гоcyдарственного капитализма, которые были отмечены раньше, нежели функционированием рынка и различием положения людей, обусловленного "движением промышленных сил" на основе экономической свободы.
Но в этих суждениях есть пункт, который требует более обстоятельного рассмотрения. Это мысль о том, что в обществе, особенно российском, существует "необоримое стремление людей к равенству, которое возникло в давние времена и неуничтожимо никакими законами рыночной экономики"[194], что оно — "естественное стремление"[195], что общество не может не считаться с "безудержной тягой людей к равенству и справедливости"[196], что, наконец, советский тоталитарный режим удерживался не только репрессиями, но и верой в осуществление при коммунизме равенства и справедливости; и поэтому недопустимо "стремление вытеснить эту веру сегодня, заменить ее идеалами свободы, конкуренции, соревнования, неизбежно порождающих социальное неравенство"[197].
Приведенная мысль о равенстве как явлении естественно-неодолимого порядка требует сопоставления с рядом других положений и соответственно — критической проверки.
Прежде всего, в отличие от стремлений к свободе и собственности, которые действительно имеют серьезные естественно-природные предпосылки, у тяги к равенству таких предпосылок нет. По свидетельству этологов, в первобытных сообществах "предков человека не могло быть и тени равноправия"; такого рода тяга к равенству наблюдалась лишь у "зашедших в тупик и вторично деградировавших племен"[198]. Автор процитированной выдержки обращает внимание на то, что "первобытный коммунизм", с его якобы естественным равноправием, это выдумка кабинетных ученых прошлого века; и потому не случайно везде, где проводился коммунистический эксперимент, "вместо общества равенства возникали жесткие иерархические пирамиды, увенчанные окруженным "шестерками" тираном — "паханом"[199].
Но основное соображение — не факты из исторического прошлого (впрочем, и из настоящего тоже). Главное заключается в том, что действительное равенство возможно только в условиях свободы, и истинное равноправие, порождающее необоримое стремление, — это равноправие свободных людей, находящее выражение в политическом равенстве, равенстве всех перед законом и судом, в гуманистическом праве. Об этом говорит Б.Н. Чичерин, рассуждая о роли свободы в экономической жизни (см. приведенное выше высказывание). Таково же мнение А.Токвиля, на которого порой ссылаются при обосновании необоримости стремления людей к фактическому равенству. Вот что говорил А.Токвиль: "Демократические народы испытывают естественное стремление к свободе" и "болезненно переживают ее утрату. Однако равенство вызывает в них страсть, пылкую, неутолимую, непреходящую и необоримую; они жаждут равенства в свободе, и, если она им не доступна, они хотят равенства хотя бы в рабстве"[200].
Итак, внимание! По Токвилю, у демократических народов (именно демократических) страсть — пылкую, неутолимую, непреходящую, необоримую — вызывает не просто равенство, а равенство в свободе, и только тогда, когда равенство в свободе недоступно, они хотят "равенства хотя бы в рабстве". Что ж, грустное наше прошлое и впрямь подтверждает, что если нет равенства в свободе, то вместо него, да еще при отсутствии всего того, что сделало бы людей "демократическим народом", возникают мелкие и коварные страстишки любой ценой добиться "равенства в нищете", "в дележе остатков с барского стола", "в равной приближенности к пахану", "в равной пайке и одинаково-теплом месте на нарах"[201].
А сейчас еще раз — слово Б.Н.Чичерину, который, подчеркивая роль государства в обществе, вместе с тем соглашается с Гумбольдтом в том, что "излишней регламентацией" и "вмешательством государства во все дела" "подрывается самодеятельность и тем самым умаляются материальные и нравственные силы народа, который привыкает во всем обращаться к правительству, вместо того, чтобы полагаться на самого себя"[202].
Но одновременно — усиление исконно государственной деятельности.
Большое зло, крупная беда для общества — это императивно-властное вмешательство государственной власти в экономику, усиление ее хозяйственно-распределительной деятельности — все то, что нарушает естественно-экономические процессы, основанные на экономической свободе, предприимчивости, инициативе, риске и что приводит к чиновничье-бюрократическому засилью в хозяйственной жизни.
В то же время функционирование свободной рыночной экономики требует достаточно эффективной, дееспособной власти, ее усиления в целях осуществления исконно государственных задач — задач по созданию крепких, надежных, безотказно действующих правовых основ конкурентно-рыночного хозяйствования и демократии (того, что великие философы понимали под "самым точным определением и сохранением границ свободы", "игрой свободы", "правовым устроением" свободной деятельности). Сильная власть в демократическом обществе нужна, следовательно, для обеспечения верховенства права, реального проведения в жизнь принципов правозаконности. В этих целях государство призвано в экономической сфере:
создать отработанные законодательно-нормативные "правила игры" конкурентно-рыночного хозяйствования (гражданские законы, а также сопряженные с ними нормативные документы — по земельному, трудовому, административному, уголовному, налоговому праву);
поддерживать режим благоприятствования для участников предпринимательской деятельности в сфере свободного рынка (путем обеспечения необременительного налогового обложения, доступного банковского кредита);
практически повседневно поддерживать неприкосновенность собственности, свободу договора, состояние свободной конкуренции;
пресекать злоупотребления экономической свободой, устранять неблагоприятные последствия таких нарушений и т. д.
Но это все — не некая особая деятельность "социального государства", а нормальная, обычная деятельность правового государства (т.е. государства, в котором утверждается верховенство права в его последовательно гуманистическом, персоноцентристском понимании), что строго сообразуется с ценностями современного либерализма и является органическим элементом либеральной цивилизации, условием и средством действительной реализации ее принципов и целей — свободы и благополучия каждого человека.
Так что, часто провозглашаемые тезисы — "меньше государства", "государство — ночной сторож", будто бы неотделимые от либеральной теории, нуждаются в существенных уточнениях. Тем более они требуют значительной корректировки для общества, осуществляющего переход от монопольно-огосударствленного социалистического хозяйства к свободной, основанной на конкуренции рыночной экономике. Ранее уже отмечалось, что здесь целенаправленная и действенная государственная деятельность, отчасти носящая в переходный период императивно-властный, административный характер (деятельность по "выращиванию" свободных собственников-товаропроизводителей, устранению монополизма, созданию режима благоприятствования для свободного предпринимательства, пресечению злоупотреблений при приватизации и др.), — необходимое и, пожалуй, решающее условие перехода к современному товарно-рыночному хозяйствованию. То обстоятельство, что в России после введения свободных цен и официальных приватизационных акций государство как бы "отошло в сторону" и перешло на позиции, характерные для уже сложившегося рыночного хозяйства, в действительности привело к обратному, чем предполагалось, результату — к дикому полурынку, стихии в борьбе за собственность и власть и в итоге — к торжеству "сильного" — номенклатурного государственного капитализма.
3. Поиск новых подходов
Две ключевые проблемы.
Едва ли можно ошибиться в утверждении о том, что основные ценности либерализма (свобода человека, его суверенный статус и др.) ныне, независимо от публичного их одобрения теми или иными людьми, получили все же общее признание. Вместе с тем очевидно и другое. Во всем мире идет настойчивый поиск решения многотрудных проблем нашей действительности с учетом этих либеральных ценностей. Поиск, который в нашем Отечестве, в России, приобрел особо острый, пожалуй, драматический характер.
Отсюда — две ключевые проблемы, связанные с либеральной теорией.
Во-первых, определение курса реформ в России, которые по замыслу должны были реализовать либеральные идеалы в экономике.
И во-вторых, поиск основного звена, которое определило бы развитие либеральной теории в целой.
Ценности либерализма и логика реформ.
В настоящее время в связи с противоречивыми результатами проводимых с 1992 года экономических реформ все более широко распространяется и крепнет мнение, подстегиваемое политическими страстями и партийным противоборством, о неизбежности "корректировки" реформ, выработки для реформируемой России нового экономического курса.
Необходимость такой "корректировки" действительно назрела, стала острой, неотложной. Великое наше несчастье, однако, заключается в том, что многие люди усматривают подобную "корректировку" в одной лишь альтернативе. В том, чтобы избавиться от дискредитировавшего себя "либерализма", восстановить и усилить императивно-воздействующую роль во всей экономике государственной власти, более масштабно и широко на этой основе осуществлять социальные программы, социальную защиту населения, выравнивать социальное положение людей (что, как считает ряд специалистов, согласуется с социальными программами многих западных стран, взявших на вооружение, по их мнению, определенные ценности социализма, прежде всего широкое вмешательство государственной власти в экономику).
Между тем альтернатива нынешним реформам, как это ни странно прозвучит, должна быть другой. Не свертывание реформ, не их "исправление", нацеленное на императивно-властное государственное вмешательство, не добавление к ним широкомасштабных социальных программ, а углубление реформ, придание им действительно либерального характера — такой логики, которая соответствует ценностям либерализма.
Ведь главная причина неудач нынешних реформ, действительно либеральных по своему замыслу, по некоторым направлениям и результатам заключается, судя по всему, в просчетах, как это ни странно прозвучит — марксистского, по исполнению пробольшевистского, характера, нарушивших именно логику реализации либеральных ценностей в разрушенном, посттоталитарном, огосударствленном обществе. Освобождение цен в начале 1992 года, быть может, и впрямь, как утверждают инициаторы реформ, спасло Россию от тотального краха, но одновременно при отсутствии частной собственности и необходимых правовых предпосылок ("второй природы", по Шеллингу) породило такую повсеместную анархическую вседозволенность, открыло такой простор для бескрайних "эгоистических влечений", при которых бюрократическое государство сохранило и в чем-то даже упрочило свое доминирующее положение в экономике, а номенклатура и криминализированный теневой капитал, присвоив основные национальные богатства, образовали основу олигархического строя — авторитарного режима номенклатурного государственного капитализма.
Какова же должна быть логика реформ, сообразующаяся с либеральными ценностями, — логика, которую еще не поздно восстановить в России?
Здесь есть два важнейших, основополагающих момента, без которых действительная свобода, соответствующая требованиям современного гражданского общества, принципиально невозможна.
Во-первых, — это утверждение в обществе свободной частной собственности, способной создать конкурентно-состязательную рыночную среду для собственников-товаропроизводителей. Свободная частная собственность, вырастающая из мелкого и среднего бизнеса, в благоприятной экономико-правовой среде и при отсутствии удушающего налогового гнета, — непременная основа свободы людей во всех сферах общества. Тем более что именно такая частная собственность, порождающая мощные стимулы к труду, ответственность за дело и импульсы к собственным инвестициям — вложениям своих доходов в производство (та, которая начала формироваться в 1989—1991 годах), сообразуется с "культурным полем" российского общества. Как справедливо отметила Е.А. Лукашева, "в современной России снова торжествует марксистский подход, экономические идеи которого решительно игнорировали состояние складывающегося веками общественного сознания с его отношением к собственности как неотъемлемому праву человека, к труду как средству обеспечения себя и своей семьи"[203].
К сожалению, ныне лишь отдельные результаты прошедшей в России приватизации отвечают такого рода отношению к собственности и к труду, сориентированы в области мелкого и среднего бизнеса на собственников-товаропроизводителей. И потому только они, даже в современной обстановке, дают ощутимые экономические результаты, не уступающие по результативности государственно-привилегированным "экспортным" отраслям, основанным на эксплуатации природных ресурсов, грязном производстве и дешевой рабочей силе.
Второй основополагающий момент, касающийся восстановления логики реформ, отвечающей ценностям либерализма, имеет непосредственное отношение к основному содержанию данной работы — к праву.
Предмет наших сегодняшних забот — социальная деятельность государства, в том числе опыт социальных программ, осуществляемых в западных странах сообразно либеральным (неолиберальным) идеалам, достоин внимания[204]. Но именно этот опыт свидетельствует о крупных, фундаментальных вещах. Не только о том, что осуществление этих программ было бы совершенно немыслимым делом при отсутствии значительных ресурсов, находящихся в распоряжении всего общества, тем более при экономическом развале, хаосе, возрастающей бедности всего общества. Самое главное, о чем свидетельствует опыт всех ныне "благополучных" западных стран, — это то, что сама постановка вопроса о широкомасштабных социальных программах оказывается возможной только после того, как в обществе реально утверждается правовое государство со всеми его принципами и компонентами, то есть после того, как твердая правозаконность становится непреложным и важным элементом всей общественной жизни.
Но ведь именно твердая правозаконность — это, вместе с тем, необходимое выражение и гарант действительной свободы людей, соответствующей природе и сущности современного гражданского общества. Именно правозаконность, выраженная в требованиях строжайшего претворения в жизнь юридических принципов и норм, основанных на непоколебимых, данных "самой природой", прирожденных неотъемлемых правах человека, способна образовать в жизни общества, выражаясь словами Шеллинга, "вторую природу". То есть такую твердую, прочную основу деятельности людей, которая становится препятствием во всех сферах общества для эгоистических влечений, разгула преступности, коррупции, разрушающих действительную свободу.
Все это обусловливает необходимость того, чтобы утверждение во всех сферах общества, прежде всего в экономике, государственной жизни, строжайшей правозаконности, верховенства (правления) права стало первоочередной, значительно опережающей все другие, задачей, требующей незамедлительного, полного и последовательного решения. Решения, которое к тому же вполне по силам, учитывая имеющиеся предпосылки и объем материальных затрат, даже такой стране, терпящей финансовое и материальное бедствие, как современная Россия.
В этой связи — несколько слов о намечаемых в российском обществе социальных программах. При всей великой значимости обширного комплекса многообразных социальных вопросов нужно твердо знать, что до тех пор, пока не заработают частная собственность, естественные стимулы к труду и не утвердится прочная правозаконность, до тех пор широкомасштабная социальная направленность в политике государства будет только усугублять кризисные, гибельные для посттоталитарного общества процессы.
И стало быть, одни лишь последовательно либеральные меры, основанные на частной собственности и гуманистическом праве (те два коренных момента, о которых только что говорилось), способны раскрыть мощные стимулы к труду, к ответственности за хозяйское дело, дать импульсы к предпринимательской активности, нарастающему вложение (инвестициям) собственных доходов в производство, его модернизацию. Тогда-то и свобода утвердится как свобода гражданского общества, функционирующая на основе и в рамках его гуманистических и правовых институтов, и именно тогда она, отделяясь таким путем от произвола и анархии, станет источником человеческой энергии, созидательного творчества, реализации активности и творческой индивидуальности человека.
Поиск основного звена.
До сих пор широко распространено представление о том, что будто бы основным звеном современной либеральной теории является положение о необходимости усиления государственно-властного воздействия на жизнь общества, прежде всего — на экономику (идеи "консенсуса", возвышения политики).
Между тем действительный опыт свидетельствует об ином. Усиление вмешательства в жизнь общества было вызвано кризисными и иными обстоятельствами. Попытки внедрения соответствующих государственно-властных элементов в нормальную социальную и экономическую жизнь вызывали новые трудности, беды.
А эти беды, порожденные идеями "консенсуса" и возвышения политики, государственной Деятельности над рыночными механизмами, потребовали поиска новых подходов и даже — поворота в развитии либеральных взглядов, направлений и течений либерализма.
И главное в таком повороте (существо которого недостаточно глубоко, как мне представляется, осмыслено в науке и общественном мнении) состоит не просто в возврате к исходным либеральным постулатам и идеологии рынка. Известный возврат к "забываемым" либеральным ценностям и к идеологии рынка, конечно же, произошел, и такие исходные ценности — урок на будущее! — никогда не надо утрачивать. Но все же реакция на идеологию консенсуса, на политико-государственное доминирование в сферах экономического и социального поведения оказалась другой — дифференцированной, в чем-то достаточно гибкой.
Прежде всего, оказался преодоленным универсализм "консенсуса". Его значение — и в этом немалый смысл, по мнению многих специалистов, замыкается конституциональной сферой, где конституционное закрепление и возвышение известных юридических начал имеет высокопринципиальное значение, а также крупными областями социальной жизни, проблемы которых не могут быть решены одними лишь рыночными методами (социальное обеспечение, образование, а кроме того — здравоохранение, фундаментальная наука).
Самое же, пожалуй, существенное, чем характеризуется отмеченный поворот в развитии и совершенствовании либеральной теории, заключается в том, что преодоление того негативного, что несут с собой аппаратно-бюрократическая власть и приоритеты политики, стало связываться уже не столько с новыми ограничениями, совершенствованием и дальнейшей демократизацией самой государственной власти, сколько с развитием и все большим включением в политико-государственную жизнь частноинициативных форм и институтов.
Все более придерживаясь понимания демократии через категорию "участия" (граждан, их объединений в политической жизни), либералы новой, современной волны делают акцент на добровольных, сугубо частных объединениях, движениях, ассоциациях, их возрастающей роли в современных демократических процессах, в институтах "участия" граждан в политико-государственной жизни, процессах коммуникаций, общественно- частного контроля. По мнению Н.П.Берри, "для всех либералов экономическая и добровольная деятельность является лучшей формой участия, а индивидуальный выбор на рынке — чистейшей формой демократии"[205].
С более широких философских позиций такого рода процесс охарактеризовал Ю. Хабермас. С его точки зрения, вместо идеи народного суверенитета следует говорить "о коммуникативной власти, которая, в большей или меньшей степени сохраняя спонтанный характер, может проистекать из автономной общественности"[206]. Тут же автор говорит о необходимой поддержке "неискаженной, подлинной политической общественности"[207].
Вариант — право.
Изложенные соображения современных приверженцев ценностей либерализма при более внимательной их оценке свидетельствуют о том, что ход мысли ученых все более определенно склоняется к праву. К тому, что именно право должно стать центральным, определяющим звеном в системе либеральных ценностей, от которого решающим образом зависит их действенность и перспектива.
Во многом это понятно и без какой-либо дополнительной аргументации: сами по себе сугубо частные, добровольно-общественные формы, институты "участия" не обладают достаточной силой, чтобы противостоять политическим методам, деятельности бюрократии, государственным формам, связанным с "консенсусом", деятельности групп давления, группового политического интереса, включающихся во властные отношения.
Такого рода ориентация в развитии либеральных взглядов подтверждается и той логикой преобразования общества на демократических основах в России, восстановление которой, как попытался показать автор этих строк, является первоочередной задачей реформирования современного российского общества.
То же обстоятельство, что долгое время (в России — до сих пор) либеральная мысль настороженно, нередко с отчуждением относилась и относится к праву, к его оценке как одного из основополагающих либеральных институтов, во многом объясняется тем, что само-то право испокон веков понималось и ныне во многом понимается в соответствии с прежними канонами и представлениями, то есть как явление исключительно силового порядка — право власти.
И вот именно здесь нужно видеть предпосылки того глубокого изменения в новейших направлениях современной теории либерализма, которое заключается в том, что от традиционных представлений о праве либеральная мысль переходит к пониманию права как гуманистического явления.
Самое поразительное в такой переориентации взглядов — это то, что внимание специалистов в области современной либеральной теории сконцентрировалось как раз на тех основополагающих правовых категориях, которые выражают не только своего рода "отрыв" правовых институтов от власти, ее произвола, но и позволяют им возвыситься над государственной властью, над приоритетом политических методов и подходов. Причем возвыситься в таком статусе и виде, когда определенные правовые образования — прошу обратить на это внимание! — становятся носителями выдвинутых жизнью частных подходов и методов, оснащаемых теперь юридической силой и потому в принципе достаточно действенных, эффективных, способных "справиться" с властью.
Какие же это правовые категории?
И здесь выясняется, что современные исследования в области либерализма указывают на те же самые явления в сфере права, которые выделяют в качестве основных также современная правовая теория, законодательство последнего времени и юридическая практика. Это, во-первых, конституционно закрепленные в качестве ведущего звена юридической системы фундаментальные права и свободы человека[208]. И, во-вторых, придание должного значения в обществе гражданским законам, выраженному в них частному праву[209].
Именно такой взгляд на право, на ведущие правовые категории, обосновываемые теорией современного либерализма, объясняет особенности воззрений русских правоведов либеральной ориентации, которые проводили идею возрождения естественного права, а еще в большей мере — мысли выдающегося ученого, классика современного либерализма Ф.Хайека о правозаконности как одном из величайших достижений либеральной эпохи, "послуживших не только щитом свободы, но и отлаженным юридическим механизмом ее реализации"[210].
Ведь категория правозаконности — это не что иное, как предельно краткое, концентрированное выражение содержания философии гуманистического права. И с этих позиций смысл правозаконности состоит в строжайшем, неукоснительном проведении в жизнь не права "вообще", не любых и всяких норм, а принципов гуманистического права — фундаментальных, основных прав человека, общедемократических правовых принципов, частного права, независимого правосудия. А значит — и в реальном построении на последовательно демократических, гуманистических началах всей юридической системы, всей политико-государственной жизни.
А теперь — итоговый вывод. Есть что-то глубоко исторически многозначительное в поразительном совпадении двух потоков человеческой мысли — философско-правовой и современной либеральной.
Ведь правозаконность стала не только фокусом философии гуманистического права, но и выдвинулась, на мой взгляд, в качестве центрального звена современной либеральной теории.
Помимо всего иного здесь отчетливо прослеживается четкая логика развития теории либерализма, ее сути. Это логика развития от общих принципов, философских постулатов либерализма, поставивших на первое место в жизни общества автономного человека, его разум, — к идеологии рынка, обогатившей либеральную теорию основополагающими либеральными ценностями, а затем — к великим, по словам Ф. Хайека, принципам правозаконности, придающей либерализму последовательный гуманистический и действенный характер,
Напрашивается и соображение сугубо делового, практического свойства.
И в области практических дел по демократическому преобразованию экономики, других сфер общественной жизни, отвечающему требованиям современного гражданского общества, начальным и ключевым моментом должно стать внедрение, упорное и неуклонное проведение в жизнь - именно в качестве центрального звена демократических преобразований — строжайшей правозаконности.
Недаром именно здесь, в этом пункте, соединились, сошлись в едином понимании и едином подходе к действительности философия гуманистического права и теория современного либерализма.
Две ключевые проблемы.
Едва ли можно ошибиться в утверждении о том, что основные ценности либерализма (свобода человека, его суверенный статус и др.) ныне, независимо от публичного их одобрения теми или иными людьми, получили все же общее признание. Вместе с тем очевидно и другое. Во всем мире идет настойчивый поиск решения многотрудных проблем нашей действительности с учетом этих либеральных ценностей. Поиск, который в нашем Отечестве, в России, приобрел особо острый, пожалуй, драматический характер.
Отсюда — две ключевые проблемы, связанные с либеральной теорией.
Во-первых, определение курса реформ в России, которые по замыслу должны были реализовать либеральные идеалы в экономике.
И во-вторых, поиск основного звена, которое определило бы развитие либеральной теории в целой.
Ценности либерализма и логика реформ.
В настоящее время в связи с противоречивыми результатами проводимых с 1992 года экономических реформ все более широко распространяется и крепнет мнение, подстегиваемое политическими страстями и партийным противоборством, о неизбежности "корректировки" реформ, выработки для реформируемой России нового экономического курса.
Необходимость такой "корректировки" действительно назрела, стала острой, неотложной. Великое наше несчастье, однако, заключается в том, что многие люди усматривают подобную "корректировку" в одной лишь альтернативе. В том, чтобы избавиться от дискредитировавшего себя "либерализма", восстановить и усилить императивно-воздействующую роль во всей экономике государственной власти, более масштабно и широко на этой основе осуществлять социальные программы, социальную защиту населения, выравнивать социальное положение людей (что, как считает ряд специалистов, согласуется с социальными программами многих западных стран, взявших на вооружение, по их мнению, определенные ценности социализма, прежде всего широкое вмешательство государственной власти в экономику).
Между тем альтернатива нынешним реформам, как это ни странно прозвучит, должна быть другой. Не свертывание реформ, не их "исправление", нацеленное на императивно-властное государственное вмешательство, не добавление к ним широкомасштабных социальных программ, а углубление реформ, придание им действительно либерального характера — такой логики, которая соответствует ценностям либерализма.
Ведь главная причина неудач нынешних реформ, действительно либеральных по своему замыслу, по некоторым направлениям и результатам заключается, судя по всему, в просчетах, как это ни странно прозвучит — марксистского, по исполнению пробольшевистского, характера, нарушивших именно логику реализации либеральных ценностей в разрушенном, посттоталитарном, огосударствленном обществе. Освобождение цен в начале 1992 года, быть может, и впрямь, как утверждают инициаторы реформ, спасло Россию от тотального краха, но одновременно при отсутствии частной собственности и необходимых правовых предпосылок ("второй природы", по Шеллингу) породило такую повсеместную анархическую вседозволенность, открыло такой простор для бескрайних "эгоистических влечений", при которых бюрократическое государство сохранило и в чем-то даже упрочило свое доминирующее положение в экономике, а номенклатура и криминализированный теневой капитал, присвоив основные национальные богатства, образовали основу олигархического строя — авторитарного режима номенклатурного государственного капитализма.
Какова же должна быть логика реформ, сообразующаяся с либеральными ценностями, — логика, которую еще не поздно восстановить в России?
Здесь есть два важнейших, основополагающих момента, без которых действительная свобода, соответствующая требованиям современного гражданского общества, принципиально невозможна.
Во-первых, — это утверждение в обществе свободной частной собственности, способной создать конкурентно-состязательную рыночную среду для собственников-товаропроизводителей. Свободная частная собственность, вырастающая из мелкого и среднего бизнеса, в благоприятной экономико-правовой среде и при отсутствии удушающего налогового гнета, — непременная основа свободы людей во всех сферах общества. Тем более что именно такая частная собственность, порождающая мощные стимулы к труду, ответственность за дело и импульсы к собственным инвестициям — вложениям своих доходов в производство (та, которая начала формироваться в 1989—1991 годах), сообразуется с "культурным полем" российского общества. Как справедливо отметила Е.А. Лукашева, "в современной России снова торжествует марксистский подход, экономические идеи которого решительно игнорировали состояние складывающегося веками общественного сознания с его отношением к собственности как неотъемлемому праву человека, к труду как средству обеспечения себя и своей семьи"[203].
К сожалению, ныне лишь отдельные результаты прошедшей в России приватизации отвечают такого рода отношению к собственности и к труду, сориентированы в области мелкого и среднего бизнеса на собственников-товаропроизводителей. И потому только они, даже в современной обстановке, дают ощутимые экономические результаты, не уступающие по результативности государственно-привилегированным "экспортным" отраслям, основанным на эксплуатации природных ресурсов, грязном производстве и дешевой рабочей силе.
Второй основополагающий момент, касающийся восстановления логики реформ, отвечающей ценностям либерализма, имеет непосредственное отношение к основному содержанию данной работы — к праву.
Предмет наших сегодняшних забот — социальная деятельность государства, в том числе опыт социальных программ, осуществляемых в западных странах сообразно либеральным (неолиберальным) идеалам, достоин внимания[204]. Но именно этот опыт свидетельствует о крупных, фундаментальных вещах. Не только о том, что осуществление этих программ было бы совершенно немыслимым делом при отсутствии значительных ресурсов, находящихся в распоряжении всего общества, тем более при экономическом развале, хаосе, возрастающей бедности всего общества. Самое главное, о чем свидетельствует опыт всех ныне "благополучных" западных стран, — это то, что сама постановка вопроса о широкомасштабных социальных программах оказывается возможной только после того, как в обществе реально утверждается правовое государство со всеми его принципами и компонентами, то есть после того, как твердая правозаконность становится непреложным и важным элементом всей общественной жизни.
Но ведь именно твердая правозаконность — это, вместе с тем, необходимое выражение и гарант действительной свободы людей, соответствующей природе и сущности современного гражданского общества. Именно правозаконность, выраженная в требованиях строжайшего претворения в жизнь юридических принципов и норм, основанных на непоколебимых, данных "самой природой", прирожденных неотъемлемых правах человека, способна образовать в жизни общества, выражаясь словами Шеллинга, "вторую природу". То есть такую твердую, прочную основу деятельности людей, которая становится препятствием во всех сферах общества для эгоистических влечений, разгула преступности, коррупции, разрушающих действительную свободу.
Все это обусловливает необходимость того, чтобы утверждение во всех сферах общества, прежде всего в экономике, государственной жизни, строжайшей правозаконности, верховенства (правления) права стало первоочередной, значительно опережающей все другие, задачей, требующей незамедлительного, полного и последовательного решения. Решения, которое к тому же вполне по силам, учитывая имеющиеся предпосылки и объем материальных затрат, даже такой стране, терпящей финансовое и материальное бедствие, как современная Россия.
В этой связи — несколько слов о намечаемых в российском обществе социальных программах. При всей великой значимости обширного комплекса многообразных социальных вопросов нужно твердо знать, что до тех пор, пока не заработают частная собственность, естественные стимулы к труду и не утвердится прочная правозаконность, до тех пор широкомасштабная социальная направленность в политике государства будет только усугублять кризисные, гибельные для посттоталитарного общества процессы.
И стало быть, одни лишь последовательно либеральные меры, основанные на частной собственности и гуманистическом праве (те два коренных момента, о которых только что говорилось), способны раскрыть мощные стимулы к труду, к ответственности за хозяйское дело, дать импульсы к предпринимательской активности, нарастающему вложение (инвестициям) собственных доходов в производство, его модернизацию. Тогда-то и свобода утвердится как свобода гражданского общества, функционирующая на основе и в рамках его гуманистических и правовых институтов, и именно тогда она, отделяясь таким путем от произвола и анархии, станет источником человеческой энергии, созидательного творчества, реализации активности и творческой индивидуальности человека.
Поиск основного звена.
До сих пор широко распространено представление о том, что будто бы основным звеном современной либеральной теории является положение о необходимости усиления государственно-властного воздействия на жизнь общества, прежде всего — на экономику (идеи "консенсуса", возвышения политики).
Между тем действительный опыт свидетельствует об ином. Усиление вмешательства в жизнь общества было вызвано кризисными и иными обстоятельствами. Попытки внедрения соответствующих государственно-властных элементов в нормальную социальную и экономическую жизнь вызывали новые трудности, беды.
А эти беды, порожденные идеями "консенсуса" и возвышения политики, государственной Деятельности над рыночными механизмами, потребовали поиска новых подходов и даже — поворота в развитии либеральных взглядов, направлений и течений либерализма.
И главное в таком повороте (существо которого недостаточно глубоко, как мне представляется, осмыслено в науке и общественном мнении) состоит не просто в возврате к исходным либеральным постулатам и идеологии рынка. Известный возврат к "забываемым" либеральным ценностям и к идеологии рынка, конечно же, произошел, и такие исходные ценности — урок на будущее! — никогда не надо утрачивать. Но все же реакция на идеологию консенсуса, на политико-государственное доминирование в сферах экономического и социального поведения оказалась другой — дифференцированной, в чем-то достаточно гибкой.
Прежде всего, оказался преодоленным универсализм "консенсуса". Его значение — и в этом немалый смысл, по мнению многих специалистов, замыкается конституциональной сферой, где конституционное закрепление и возвышение известных юридических начал имеет высокопринципиальное значение, а также крупными областями социальной жизни, проблемы которых не могут быть решены одними лишь рыночными методами (социальное обеспечение, образование, а кроме того — здравоохранение, фундаментальная наука).
Самое же, пожалуй, существенное, чем характеризуется отмеченный поворот в развитии и совершенствовании либеральной теории, заключается в том, что преодоление того негативного, что несут с собой аппаратно-бюрократическая власть и приоритеты политики, стало связываться уже не столько с новыми ограничениями, совершенствованием и дальнейшей демократизацией самой государственной власти, сколько с развитием и все большим включением в политико-государственную жизнь частноинициативных форм и институтов.
Все более придерживаясь понимания демократии через категорию "участия" (граждан, их объединений в политической жизни), либералы новой, современной волны делают акцент на добровольных, сугубо частных объединениях, движениях, ассоциациях, их возрастающей роли в современных демократических процессах, в институтах "участия" граждан в политико-государственной жизни, процессах коммуникаций, общественно- частного контроля. По мнению Н.П.Берри, "для всех либералов экономическая и добровольная деятельность является лучшей формой участия, а индивидуальный выбор на рынке — чистейшей формой демократии"[205].
С более широких философских позиций такого рода процесс охарактеризовал Ю. Хабермас. С его точки зрения, вместо идеи народного суверенитета следует говорить "о коммуникативной власти, которая, в большей или меньшей степени сохраняя спонтанный характер, может проистекать из автономной общественности"[206]. Тут же автор говорит о необходимой поддержке "неискаженной, подлинной политической общественности"[207].
Вариант — право.
Изложенные соображения современных приверженцев ценностей либерализма при более внимательной их оценке свидетельствуют о том, что ход мысли ученых все более определенно склоняется к праву. К тому, что именно право должно стать центральным, определяющим звеном в системе либеральных ценностей, от которого решающим образом зависит их действенность и перспектива.
Во многом это понятно и без какой-либо дополнительной аргументации: сами по себе сугубо частные, добровольно-общественные формы, институты "участия" не обладают достаточной силой, чтобы противостоять политическим методам, деятельности бюрократии, государственным формам, связанным с "консенсусом", деятельности групп давления, группового политического интереса, включающихся во властные отношения.
Такого рода ориентация в развитии либеральных взглядов подтверждается и той логикой преобразования общества на демократических основах в России, восстановление которой, как попытался показать автор этих строк, является первоочередной задачей реформирования современного российского общества.
То же обстоятельство, что долгое время (в России — до сих пор) либеральная мысль настороженно, нередко с отчуждением относилась и относится к праву, к его оценке как одного из основополагающих либеральных институтов, во многом объясняется тем, что само-то право испокон веков понималось и ныне во многом понимается в соответствии с прежними канонами и представлениями, то есть как явление исключительно силового порядка — право власти.
И вот именно здесь нужно видеть предпосылки того глубокого изменения в новейших направлениях современной теории либерализма, которое заключается в том, что от традиционных представлений о праве либеральная мысль переходит к пониманию права как гуманистического явления.
Самое поразительное в такой переориентации взглядов — это то, что внимание специалистов в области современной либеральной теории сконцентрировалось как раз на тех основополагающих правовых категориях, которые выражают не только своего рода "отрыв" правовых институтов от власти, ее произвола, но и позволяют им возвыситься над государственной властью, над приоритетом политических методов и подходов. Причем возвыситься в таком статусе и виде, когда определенные правовые образования — прошу обратить на это внимание! — становятся носителями выдвинутых жизнью частных подходов и методов, оснащаемых теперь юридической силой и потому в принципе достаточно действенных, эффективных, способных "справиться" с властью.
Какие же это правовые категории?
И здесь выясняется, что современные исследования в области либерализма указывают на те же самые явления в сфере права, которые выделяют в качестве основных также современная правовая теория, законодательство последнего времени и юридическая практика. Это, во-первых, конституционно закрепленные в качестве ведущего звена юридической системы фундаментальные права и свободы человека[208]. И, во-вторых, придание должного значения в обществе гражданским законам, выраженному в них частному праву[209].
Именно такой взгляд на право, на ведущие правовые категории, обосновываемые теорией современного либерализма, объясняет особенности воззрений русских правоведов либеральной ориентации, которые проводили идею возрождения естественного права, а еще в большей мере — мысли выдающегося ученого, классика современного либерализма Ф.Хайека о правозаконности как одном из величайших достижений либеральной эпохи, "послуживших не только щитом свободы, но и отлаженным юридическим механизмом ее реализации"[210].
Ведь категория правозаконности — это не что иное, как предельно краткое, концентрированное выражение содержания философии гуманистического права. И с этих позиций смысл правозаконности состоит в строжайшем, неукоснительном проведении в жизнь не права "вообще", не любых и всяких норм, а принципов гуманистического права — фундаментальных, основных прав человека, общедемократических правовых принципов, частного права, независимого правосудия. А значит — и в реальном построении на последовательно демократических, гуманистических началах всей юридической системы, всей политико-государственной жизни.
А теперь — итоговый вывод. Есть что-то глубоко исторически многозначительное в поразительном совпадении двух потоков человеческой мысли — философско-правовой и современной либеральной.
Ведь правозаконность стала не только фокусом философии гуманистического права, но и выдвинулась, на мой взгляд, в качестве центрального звена современной либеральной теории.
Помимо всего иного здесь отчетливо прослеживается четкая логика развития теории либерализма, ее сути. Это логика развития от общих принципов, философских постулатов либерализма, поставивших на первое место в жизни общества автономного человека, его разум, — к идеологии рынка, обогатившей либеральную теорию основополагающими либеральными ценностями, а затем — к великим, по словам Ф. Хайека, принципам правозаконности, придающей либерализму последовательный гуманистический и действенный характер,
Напрашивается и соображение сугубо делового, практического свойства.
И в области практических дел по демократическому преобразованию экономики, других сфер общественной жизни, отвечающему требованиям современного гражданского общества, начальным и ключевым моментом должно стать внедрение, упорное и неуклонное проведение в жизнь - именно в качестве центрального звена демократических преобразований — строжайшей правозаконности.
Недаром именно здесь, в этом пункте, соединились, сошлись в едином понимании и едином подходе к действительности философия гуманистического права и теория современного либерализма.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги