— И всё-таки ты рехнулся, — рассеянно качает головой стервочка, когда мы отъезжаем от клуба.
— Просто хочу, чтобы единственной проблемой моей женщины было, какое бельё и обувь надеть под платье. Ты против?
— Я перевариваю. И в шоке.
Это нормально, с этим можно работать. Потому что в каком шоке был я, слушая полную версию мрачной сказочки, в которой побывала моя стервочка — даже матом не передать. Пробовал — не помогло.
— То ли ещё будет, — звучит с угрозой, поэтому я морщусь, но руку её себе всё равно забираю.
И так охренеть как приятно становится внутри, снаружи… да везде, что я понимаю — жить нам со стервочкой долго, страстно и счастливо.
— Мне бояться? — Она хочет забрать ладонь, но я не даю. Подношу нежные пальчики к губам, легко целую.
И с особым предвкушением жду, когда мы вернёмся домой. Или хотя бы куда-нибудь. С другой стороны, машина у меня большая, в размер тяги к приключениям.
Остановившись на очередной парковке, поворачиваюсь к стервочке.
— Я тебя не обижу, Саш. — Каждым стуком сердца отвечая за свои слова. — Веришь?
И плавлюсь под глубоким взглядом синих глаз, чтобы спаяться заново. В обновлённую версию самого себя.
— Я тоже рехнулась, — хмурится стервочка. А потом одним слитным движением оказывается на мне, прищемив кое-что ценное и контузив заодно мозг. — Потому что верю. Скажи, что я не ошибусь.
— Никогда.
А вместо желания доосуществить свой план — совсем другие желания. Настолько отчётливые, что, когда стервочка скользит по ширинке, я с шипением хватаю её за талию, вбиваюсь в подголовник и ловлю звёздочки, когда следующее скольжение выходит целенаправленным и звездец каким впечатляющим.
Но эта стервочка вместо того, чтобы повиниться, подаётся вперёд, впечатываясь в меня.
— Хочешь? — шепчет, склоняясь.
И до хера какой шаловливый язык касается уха, начинает выписывать в нём узоры.
— Стоять, — торможу ей сорванным напрочь и от этого так себе убедительным голосом.
— А я-то думала… — разочарованно тянет она, а я слетаю с катушек.
Сжимаю её, не даю отстраниться. Наматываю длинные волосы на кулак, тяну, заставляя поднять голову, и только после этого вбиваюсь в её рот грубым, на грани изнасилования поцелуем. Шалея от того, как стервочка двигается на моём члене в такт языку. Понимая, что возьму её прямо здесь, наплевав на…
Стук в стекло оказывается неожиданностью для нас обоих.
Оторвавшись, мы шарим друг по другу безумными взглядами, встречаемся глазами. Меня, сука, физически обжигает грёбаными молниями, которые курсируют в обе стороны. Так сильно, что проще сдохнуть, чем оторваться от неё здесь и сейчас.
Но стук повторяется. А я обнаруживаю себя в паре сантиметров от её губ.
Да что за идиота кусок всё время мешает?
— Капитан Иванченко, прошу предъявить ваши документы.
Финиш. Такого везения у меня ещё не случалось. У стервочки, похоже, те же мысли, потому что, переглянувшись, мы начинаем смеяться.
— Документы будьте добры.
А капитан продолжает настаивать, поэтому мне приходится вернуть всё ещё весёлую стервочку на её сиденье и протянуть капитану права. Не сказав ни слова о нашем неприличном поведении, он возвращает мне документы и идёт себе с миром. Какие воспитанные и уравновешенные менты дежурят у мэрии — просто слов нет.
— А здесь мы зачем?
Саша заново заправляет футболку в юбку, открывает зеркало, пальцем проходит по нижней губе, поправляя макияж. А я могу думать только о том, как мой язык только что гулял по этой же территории.
— За документами.
В принципе почти не соврал. Вряд ли, конечно, это спасёт, когда дело дойдёт до сути, но надеюсь, на поцелуе нас перемкнёт настолько, что подозрительно послушная стервочка даст мне время на объяснения.
— За твоими?
Мы заходим с чёрного входа, поэтому пока Саша лишь любопытно оглядывается. А я не отпускаю её руки, пока не захожу в кабинет с табличкой, на которой написано нужное имя.
— Не совсем. Дай, пожалуйста, паспорт.
Стоять и не лыбиться улыбкой идиота — задача практически невыполнимая
— Зачем? — хмурится Саша, но документ протягивает. — Очередное увольнение?
Доверие — великая вещь. Особенно такое мгновенное и искреннее.
— Надо. Подождёшь минуту?
Оставлять её в приёмной не хочется, но доброжелательная секретарь внушает надежду, что за эту минуту ничего критичного не произойдёт. Лишь бы никто не додумался сказать моей стервочке, где мы находимся.
Пожав плечами, она садится на ближайший стул и не отказывается от кофе. А мне хватает каких-то сорока секунд на войти, поздороваться, поблагодарить и выйти.
— А теперь что?
Оказывается, помимо кофе моей стервочке подали печенье. А ещё оказывается, что она очень даже сладкоежка.
— А теперь подождать, — улыбаюсь, хватаю её за руку и нагло ворую остаток печенья прямо из пальцев. Не забывая мимолётно пройтись по подушечкам языком. — Ты как, никуда не торопишься?
— Твоими стараниями нет, — она вздыхает, берёт ещё печенье, но… — Марат!
Секретарь улыбается, кося на нас краем глаза, стервочка хмурится, а мне просто хорошо. Охренеть какое непривычное для меня состояние. И настолько же долгожданное.
— Жалко?
— У пчёлки в попе, — огрызается стервочка совсем по-детски, а после мы оба хмыкаем и остаток времени проходит в относительном спокойствии.
Пока нам не приносят два паспорта.
— Это… — с подозрением начинает подниматься стервочка, но каких-то полминуты и мы снова в машине. — Дай.
— Потом, — я завожу мотор и, визжа шинами, мы вклиниваемся в поток.
— Марат, — с угрозой.
— Отдам, честно. Сейчас в последнее место скатаемся и получишь свой паспорт. Обещаю. Ты же мне веришь?
На несколько долгих секунд в салоне повисает молчание.
— Верю, — наконец, фыркает Саша. — Но уже жалею об этом.
Вот что, а жалеть я тебя точно не заставлю. Ни сейчас, ни потом. И чтобы это доказать, вдавливаю педаль в пол, через каких-то двадцать минут вылетая на трассу, а ещё через пятнадцать доехав до конечного пункта нашего пути.
— И где мы? — стервочка оглядывается, но вокруг глухая стена из соснового бора с единственным просветом, куда мы и направляемся. — Ты обещал отдать мне…
— Саш, имей терпение. Пять минут, и ты получишь всё, чего хочешь.
— Я хочу или ты? — вредничает стервочка, но идёт.
— Скоро сама скажешь. Почти пришли.
Из-за леса появляется поляна, окружённая воткнутыми в землю высокими фонарями. На этой же поляне стоят накрытый стол, полукруглая жаровня с открытым огнём и два человека рядом.
— А нельзя было сразу сказать, что ты такой романтичный? — заметно расслабляется стервочка. — И не нервировать меня весь день.
— Так неинтересно, — улыбаясь, прижимаю её ближе и подхожу к организатору спонтанного свидания.
Помнится, романтичным меня называли… да никогда. Хмыкнув, перекидываюсь парой слов с приятным парнем Иваном, и он оставляет нас одних.
— Нравится?
Все документы в кармане, и я могу обнять теперь точно свою стервочку двумя руками.
— Я не любитель подростковых мелодрам, но неплохо, — смеётся Саша. — Очень даже. И неожиданно.
— Почему? — отвожу прядь с её лица.
— Ты, Марат Андреевич, не выглядишь романтичным принцем на белом коне. Совсем. Узнали бы девчонки из фитнеса, не выпустили бы, пока ты кого-нибудь не выбрал.
Она закидывает руку мне на шею, легко царапает шею, а я так бы и зажмурился от удовольствия. Но не получится, есть ещё дела.
— Так, я выбрал. Разве нет?
Вместо всего этого лёгкого и звездец какого романтичного хочется взять стервочку за аппетитные ягодицы. Прижать к себе, чтобы она обхватила ногами, задрать юбку и… стоять, зорька. Всё это попозже, если Саша не отправит в нокаут с одного удара.
Кошачьеглазая Агата гарантированно чему-нибудь её научила.
— Да, — пожалуй, она впервые смотрит мне в глаза серьёзно и тепло одновременно. — И это удивительно.
— Не удивительнее этого.
Пора раскрывать долбанные карты, и я достаю из кармана сложенный вчетверо лист. Первый гвоздь в крышку гроба, который стервочка вобьёт с явным удовольствием.
— Что это? — отпустив, она всё ещё с улыбкой берёт листок. Разворачивает. А потом меняется в лице.
— Это расписка, что ты больше ничего и никому не должна.