Физики — учителя и друзья

Эльбрусские экспедиции

В 1934 году я отправился в первую научную экспедицию на Эльбрус и с тех пор до начала Великой Отечественной войны проводил там каждое лето. Предложил мне участвовать в экспедициях академик А. Ф. Иоффе. Он был инициатором множества научных начинаний того времени. Эльбрусская экспедиция являлась одним из них и проводилась со свойственными Абраму Федоровичу размахом и широтой.

Сам по себе Эльбрус — наиболее высокая гора Европы— был уже изучен довольно давно и хорошо. Ничего особенно нового дальнейшее ознакомление с ним не сулило, и если большая комплексная экспегдиция Академии наук СССР отправилась именно туда, а затем повторяла свои поездки из года в год, то это объяснялось отнюдь не интересом к горе. Эльбрус выбрали именно потому, что он был, как мы сказали, хорошо знаком и сравнительно доступен. Он служил лишь своего рода лестницей, по которой ученые могли подниматься вверх со своей аппаратурой и вести исследования каждый в своей области на различной высоте. А областей науки, нуждавшихся в таких исследованиях, было много — не только физика, но и метеорология, биохимия, медицина и другие.

Первая экспедиция на Эльбрус проводилась через несколько месяцев после рекордного, но окончившегося трагически полета наших товарищей на ленинградском стратостате. В какой-то мере она дополняла и продолжала их работу. Высота Эльбруса кажется незначительной по сравнению с той, какой достиг стратостат. Там — 22 тысячи метров, тут — всего 5600 с небольшим. Но гора имела и свои преимущества. На ней научные лаборатории могли действовать не часы, а недели, месяцы, располагая к тому же оборудованием и аппаратурой, каких стратостат не поднимал. На горе это оборудование стояло прочно, устойчиво, а не колебалось из стороны в сторону, сверху вниз и снизу вверх. Таким образом, если на стратостате, поднимавшемся в верхние слои атмосферы, решались задачи, каких нельзя было выполнить ни на одной точке земной поверхности, то гора позволяла проводить исследования, недоступные в беспокойных условиях неуправляемого полета.

Поднявшись на 3–5 тысяч метров, мы оставляли под собой половину всей массы земной атмосферы, притом наименее прозрачную ее часть, где стелется дымка, постоянно окутывающая землю, где сосредоточено больше всего пыли и водяных паров. Они-то и затрудняют наблюдения верхних слоев атмосферы и космоса, ведущиеся с поверхности земли, искажают результаты.

Поэтому на горе можно было ставить разные работы по изучению солнечного спектра и космических луней— этих таинственных пришельцев из бесконечных глубин Галактики, интерес к которым возрастал с развитием физики атомного ядра.

Эльбрус обещал в этом смысле многое. Интенсивность космических лучей на его вершине в 4–5 раз выше, чем на уровне моря. Это открывает перед физиками огромные возможности. Даже в наше время, когда ученые создали гигантские ускорители, мы еще далеки от того, чтобы придавать элементарным частицам энергию, близкую к той, какой обладают космические лучи. События же, о которых я рассказываю, происходили 40 лет назад, когда ускорители в научных лабораториях лишь начинали создаваться.

Неудивительно, что физики проявляли такой интерес к лучам, идущим из космоса, и надо сказать, что этот интерес, сохраняющийся й поныне, был бесспорно закономерным. Заставив космические лучи «работать» в различных приборах, науке удалось открыть ряд ранее неизвестных элементарных частиц материи и обнаружить новые свойства тех частиц, которые были уже известны.

На Эльбрусе нам предстояло не только исследовать действие космических частиц на вещество, но и проверять и разрабатывать новые приборы и методики, созданные нами. От того, насколько они окажутся удачными, зависел результат исследований. Я занимался созданием таких приборов всю жизнь, и проверка их в условиях горной экспедиции меня особенно привлекала.

В экспедицию входила и большая медицинская группа, состоявшая из сотрудников Военно-медицинской академии. Она должна была изучать, как влияют на жизнедеятельность человека и животных солнечная, радиация, разреженный воздух на высоте и многое другое.

Значительной была и группа ученых, занимавшихся вопросами связи. В условиях гор, поднявшись над хребтами и долинами, они могли узнать немало новогоо распространении электромагнитных колебаний, об атмосферных помехах радиосвязи. Свои задачи были и у метеорологов, и у геофизиков. Кроме того, в горах предстояли разнообразные исследования технического порядка, например изучение прочности тех или иных материалов в высотных условиях, особенно материалов, идущих на постройку самолетов. Было важно выяснить, как они выдерживают сильный холод, обледенение, солнечную радиацию, насколько быстро разрушаются под влиянием среды, в которую попадают на высоте.

Охотников ехать в экспедицию оказалось множество. Перспектива провести несколько месяцев в горах Кавказа и выполнять там новые работы, какие неосуществимы в наших институтских лабораториях, очень соблазнительна. Тем более, что и трудности жизни на больших высотах мы себе не очень ясно представляли. Потом пришлось убедиться, что трудности эти действительно велики и справиться с ними не каждому под силу. Атмосферное давление на вершине Эльбруса составляет лишь половину нормального, что уже само по себе тяжело действует на организм — ему не хватает кислорода А к кислородному голоданию прибавляются еще резкий холод и ураганные ветры, которые постоянно дуют на вершине горы и от которых там нет естественной защиты.

Отбор участников проводился строго. Тем, кто бый намечен для поездки, пришлось пройти специальную медицинскую комиссию. Она работала в помещении Дома ученых на Дворцовой набережной: Врачи внимательно, придирчиво обследовали каждого, расспрашивали о том, какие болезни перенес. Некоторые товарищи старались скрыть свои прежние хвори. «Мало ли что было? Болел, да выздоровел. Чего об этом говорить?» Но обмануть врачей было непросто. И многие, даже прошедшие как будто все обследования, «проваливались» на последнем испытании.

А было это так. Комиссия работала на четвертом этаже, и вот претенденту на участие в экспедиции предлагали быстро сбежать по лестнице в самый низ и так же быстро вернуться наверх. Тут уж, измерив пульс и прослушав сердце, врачи окончательно решали, годится ли товарищ для работы в горах. Для многих эта последняя простая проверка оказывалась, можно сказать, роковой. «С таким сердцем вам ехать нельзя», — непреклонно говорили врачи.

Я прошел комиссию благополучно.

Всю весну 1934 года мы усиленно готовились к экспедиции. Вечерами после работы изготовляли и налаживали аппаратуру, проводили контрольные измерения, добывали горное оборудование и всякие материалы, нужные в экспедиции. Работать нам предстояло долго, и мы понимали, что на месте практически ничего не достанем. Надо было тренироваться, физически готовить себя к горным восхождениям и к жизни в суровых условиях высокогорного климата. А у меня, студента, начиналась еще экзаменационная сессия. В общем, забот хватало, ни минуты свободной. Но у всех, кому следовало ехать, настроение было приподнятое, даже какое-то праздничное, и потому работалось легко.

В середине июня наконец отправились в путь.

На Московском вокзале сели в вагоны. Пассажиры с некоторым удивлением смотрели на нас. Одеты мы были не по-курортному, все в лыжных куртках, штурмовках. Парадных костюмов, белых рубашек и галстуков с собой, разумеется, не брали — на ледяных вершинах Эльбруса они понадобиться не могли. Но вещей у нас набралось достаточно, и рюкзаки распухли до предела. Большинство же наших попутчиков были отпускниками— ведь поезд шел на Кавказ…

Доехали до Нальчика. От него до Эльбруса предстояло еще добираться 130 километров. Своего транспорта у нас в первой экспедиции не было. С трудом раздобыли через местные организации два полуторатонных грузовичка. А везти следовало и аппаратуру, и личные вещи, и полное хозяйство, включая кастрюли, тарелки, кружки и продовольствие — муку, крупу…

На грузовиках доехали до подножия Эльбруса и высадились в лесу близ Терскола. Разгружались под проливным дождем, быстро развернули и установили палатки. Дождь все лил, но теперь мы могли укрыться от него. Первую ночь спали под охраной вооруженных товарищей. Нам сказали, что в лесу, где мы остановились, водятся дикие кабаны, которые могут наведаться на стоянку, полюбопытствовать, что тут происходит. Дежурные бдительно вышагивали вокруг палаток с ружьями наготове, чтобы достойно встретить опасных гостей. Но кабаны нами не интересовались.

Рельеф Эльбруса позволил выбрать несколько площадок для работы на сравнительно небольших расстояниях одна от другой, но на разных высотах. Таких пунктов наметили восемь, начиная с Терскола у подножия горы и кончая седловиной на высоте 5350 метров. На самой вершине постоянного лагеря создавать не предполагалось. Туда были намечены отдельные восхождения. Связисты рассчитывали подняться на вершину с радиопередатчиком, что вскоре и осуществили. До них еще никто не передавал радиограмм с такой высокой точки земного шара. Но долго жить на вершине никто не собирался — слишком трудные там условия.

В лесу у Терскола обосновалась наша нижняя база. Ее высота над уровнем моря составляла 2200 метров. Сам поселок был невелик. В нем нашли помещение для лабораторий и складов, кое-как втиснули в них оборудование. На скорую руку соорудили столовую и кухню, разместили радиоузел. Жильем для людей оставались палатки, установленные в первые часы по приезде. Удобства, конечно, минимальные, но в экспедиции на большее рассчитывать не приходится, да и жить в Терсколе мы не думали — наши места были выше, где условия более суровые.

Следующая база находилась уже почти на километр выше Терскола, на площадке «Кругозор». Машины гуда пройти не могли. Все грузы тащили на ишаках, которых нанимали у местных жителей, причем всякий раз с отчаянной торговлей.

«Кругозор» — удивительно красивое место, откуда на три стороны открывался широкий вид на уходящие вдаль горные хребты. На этой площадке обосновались наши оптики и биохимики. Первые, пользуясь тем, что воздух на горе изумительно прозрачен и чист, «зондировали» своими приборами стратосферу, изучали свечение ночного неба — явление, природа которого была еще не установлена наукой. Для этих исследований, продолжавшихся несколько лет, была использована новая, оригинальная аппаратура, и, надо сказать, работа наших товарищей дала очень важные результаты.

Они не только открыли закономерности собственного свечения ночного неба, но и установили наличие рассеянного солнечного света в течение всей ночи. Это было ново и неожиданно. Интересные данные получили наши оптики, также изучая сумеречный свет. Не буду вдаваться в подробности этой их работы, скажу лишь, что таким путем оказалось возможно исследовать «слоистую» структуру атмосферы до больших высот. Много дали работы оптиков и для решения одного из важнейших вопросов, занимавших геофизику, — распространения озона по вертикали до высоты 10 тысяч метров.

Биохимическая группа разместила на «Кругозоре» свою разнообразную и громоздкую аппаратуру. С ее помощью биохимики могли изучать изменения, происходящие на высоте в обмене веществ у человека и животных, притом изучать не каким-либо одним, а семнадцатью различными методами.

Наши биохимики тоже сделали на Эльбрусе важные открытия. Некоторые результаты были столь неожиданными, что ученые по нескольку раз повторяли опыты, прежде чем признали данные достоверными.

Всем известно, что чем выше, тем воздух разреженнее, тем меньше кислорода поступает при дыхании в легкие. Организм стремится восполнить эту нехватку, увеличивая количество красных кровяных шариков, — они ведь переносят кислород. Наша биохимическая группа установила, что этот механизм имеет и свою негативную сторону — вязкость крови увеличивается, ее циркуляция затрудняется, и все это вызывает увеличенную нагрузку на сердце. Но вместе с тем на большой высоте начинает действовать дополнительный механизм компенсации, связанный со сдвигами в кислощелочном равновесии крови. Эти изменения позволяют усиливать поглощение кислорода в легких и облегчают отдачу его тканям.

Чтобы получить полные и ценные результаты, биохимики старались подняться как можно выше, вплоть до самой вершины Эльбруса. Туда же они тащили с собой и животных — кроликов, собак. Нужны были огромные самообладание и выдержка, чтобы на макушке ледника, в условиях сильно разреженного воздуха, на морозе, достигавшем тридцати, а иногда и больше градусов, на ураганном ветру производить работы, требующие внимания и тщательности: брать из вены довольно большие количества крови, а потом со всей возможной быстротой доставлять эти материалы вниз, в лабораторию.

На вершину первоначально поднимались не все и не сразу, — надо было приобрести альпинистский опыт. Чаще мы работали в лагерях на «Приюте одиннадцати» и на седловине, но и там высота превышала соответственно 4 и 5 тысяч метров. На этой высоте приходилось проводить много времени и не только работать на одном месте, а постоянно передвигаться вверх и вниз. Когда находишься внизу, трудно сказать, что сейчас происходит в горах. Кажется, что погода совсем недурна. Например, в Нальчике небо лишь хмурится, в Терсколе накрапывает легкий освежающий дождик, а на седловине в это время свирепствует пурга, облепляет людей снегом и валит с ног.

Впоследствии мне пришлось как-то подниматься вместе с профессором, будущим академиком, Владимиром Иосифовичем Векслером с высоты 3200 метров на высоту 4200, на «Приют одиннадцати». С Владимиром Иосифовичем я познакомился и подружился на Эльбрусе. В горах мы были тогда уже не новичками — до этого совершили много восхождений, имели звание альпинистов. Очередной подъем, казалось, не сулил особых трудностей. Взяли с собой ишака и пошли, но в дороге нас захватил буран. Снег залеплял глаза, в двух шагах ничего не видно… А дорога ведь не простая, то там, то здесь надо пробираться по скользкому льду на самом краю пропасти. В таких условиях свалиться вниз легче легкого. Идти дальше стало невозможно, Решили переждать.

Остановились и, чтобы защитить себя от свирепого ледяного ветра, соорудили снежную стену. За ней стало тише, но сверху валил и валил снег. Вскоре он совершенно засыпал нас. Мы оказались словно бы в снежном домике, таком, правда, маленьком, что там едва можно было повернуться. Лежали, прижавшись, к ишаку, и ждали. Хотелось есть, но продовольствия мы с собой взяли очень мало и все уже израсходовали. Сообщить что-либо о себе товарищам не могли — миниатюрных радиопередатчиков тогда еще не было. Оставалось ждать, пока улучшится погода.

Пролежали мы в своем снежном убежище больше суток.

Между тем наше исчезновение вызвало переполох: в лагере. Были созданы поисковые группы, но буран мешал и им, да и как они смогли бы найти нас, засыпанных снегом? Беспокойство в экспедиции росло все больше, кое-кто считал нас уже погибшими. В своей снеговой норе мы об этом догадывались, только не имели возможности дать какой-либо знак о себе. Лишь когда буран утих, мы откопались и, построившись в линию — впереди В. И. Векслер, посредине ишак, я позади, — двинулись дальше и вскоре добрались до «Приюта одиннадцати». Приключение окончилось благополучно.

С В. И. Векслером мы работали вместе несколько лет, изучали космические лучи. Исследуя воздействие этих лучей на вещество, группа Векслера и открыла новые явления, происходящие в атомном ядре. Для меня исследование космических лучей на Эльбрусе было продолжением работы, начатой еще в 1933 году вместе с И. Д. Усыскиным. Очень удобными для измерения и регистрации космических лучей оказались приборы, которые мы назвали пропорциональными счетчиками.

Опыты, проводившиеся под руководством В. И. Векслера, показали, что в составе космического излучения имеются сильно поглощаемые частицы — «тяжелые электроны». Их изучали на разных высотах: 3000, 4200 и 5300 метров. В результате многократных проверок возникла гипотеза о том, что в космическом ливне должны существовать какие-то ионизирующие частицы, которые и образуют тяжелые электроны, и, следовательно, те возникают не в космосе, а в земной атмосфере под воздействием космических лучей.

В. И. Векслер поражал меня не только своими огромными знаниями, но и замечательной интуицией — качеством, столь важным для ученого. Он чуял новое, подсказывал, где его искать, находил самые верные пути к открытиям. Это качество В. И. Векслера как большого ученого особенно ярко проявилось через годы, когда бзрное развитие ядерной физики вызвало необходимость в строительстве мощных ускорителей частиц. В. И. Векслер предложил метод получения ускоренных частиц в циклотроне. Этот метод, названный автофазировкой, дал положительные результаты и применяется до сих пор. Владимир Иосифович внес большой вклад в развитие физики атомного ядра, он пользовался высоким авторитетом среди ученых. В последние годы своей жизни он был академиком-секретарем отделения ядерной физики Академии наук СССР. Его замечательные качества ученого и человека мы чувствовали и могли оценить во время эльбрусских экспедиций.

В первый год на Эльбрусе мы занимались преимущественно измерениями и исследованиями коротковолновой ультрафиолетовой части солнечного спектра. Руководил этой работой старший научный сотрудник Физтеха С. Ф. Радионов. Мы с ним готовили и проверяли нашу сложную аппаратуру еще в Ленинграде, а потом испытывали в горах. Беспокойства она доставляла много, а кроме исследований каждый участник экспедиции нес еще солидную нагрузку по обеспечению ее общей нормальной деятельности, выполнял какие-то хозяйственные обязанности. Народ у нас подобрался дружный, делали все, что надо, и никто не жаловался. Потребовалось развернуть или свернуть палатки — пожалуйста, помочь в приготовлении обеда или протянуть провод наверх в другой лагерь — каждый с охотой.

Свои измерения мы с Радионовым вели на разных высотах, для этого имелась специально сделанная нами переносная установка. Особый счетчик света в ней помещался позади монохроматора двойного разложения. Нам удалось измерить спектральную кривую внутри области поглощения атмосферного озона. На нашей установке были зарегистрированы световые волны короче 2863 ангстрем[1] — до 2700 ангстрем. Такие волны раньше не регистрировались. Мы обнаружили их на высоте 3200 метров. Выше, на уровне 4200 метров, удалось зарегистрировать и еще более короткие волны— 2600 ангстрем. Интенсивность волн этого порядка возрастает с высотой и очень сильно. На высоте 4200 метров она (для волны в 2700 ангстрем) была в 2 раза большей, чем на высоте 3200 метров.

Результаты, полученные в наших экспериментах, были потом опубликованы в «Докладах Академии наук СССР».

Мы работали в малонаселенных и даже пустынных местах, но вскоре к нам стали наведываться жители горных аулов, главным образом балкарцы. Некоторые приезжали издалека на скрипучих арбах, разводили костры возле нижнего лагеря и сидели в сторонке, наблюдая нашу жизнь. Когда им казалось, что работа в лагере заканчивается, они спрашивали, где тут доктора, и обращались к ним за всякого рода советами.

Медики, разумеется, принимали приезжавших, выслушивали их, давали рекомендации. Поток пациентов все возрастал. Сперва мы не знали, чем вызвана такая большая популярность наших врачей. Потом выяснилось, что этим они обязаны проводнику нашей экспедиции. Он не только водил нас в первые походы, но и добывал ишаков. Торгуясь с местными жителями, проводник всячески восхвалял экспедицию. Мол, твой ишак будет служить не кому-нибудь, с ним пойдут ученые люди, и, понимаешь, какие это ученые? Они все знают, любую болезнь могут вылечить…

Не могу сказать, как эти россказни помогали ему в найме вьючных животных, но популярность медикам они создали быстро. А после того как доктора действительно вылечили нескольких детей, их слава широко распространилась в горах. Возле лагеря экспедиции иной раз возникал другой лагерь — пациентов. Медики поглядывали на него с опаской. Отказать людям в помощи нельзя. А те, проделав нередко дальний путь до нас и получив нужный совет, не спешили уезжать восвояси. Они считали, что надо еще и еще раз поговорить о своих болезнях, снова послушать врачей-кудесников — вдруг в первый раз было сказано не все или не так поняли…

Однажды на двух арбах приехали сразу человек пятнадцать — мужчины и женщины. Медики схватились за головы — у них срочная работа, а тут обследуй столько больных! Но, как выяснилось, все приехавшие были вполне здоровы. Они не нуждались в лекарствах. Они просили, чтобы медики определили возраст привезенного ими мальчика.

— Скажите, сколько ему лет, у нас никто не знает.

— На это документы существуют, метрика, — пытались убедить приезжих. Но те повторяли свое:

— Посмотрите и скажите. Вы ученые люди, понимать должны, а бумажек у нас нет, где-то они потерялись.

— Бумаги можно восстановить, — объясняли врачи. — Зачем такая спешка?

Но, оказывается, нужда в этом была. Кто-то в ауле умер, надо делить наследство, а неизвестно, достиг ли мальчик — один из наследников — нужного возраста или нет.

Сколько ни отбивались врачи, но все же пришлось им произвести импровизированную экспертизу. Написали бумажку, что по внешнему виду мальчику примерно 12 лет. Как это отразилось на разделе имущества, мы не узнали. Гости сели на свои арбы и поспешили обратно.

Медики приехали на Эльбрус не для врачебной практики и экспертиз, у них была своя обширная программа научных исследований. Изучая изменения, происходящие в организме человека и различных животных, они стремились понять механизм горной болезни, от которой люди страдают на высоте, искали пути борьбы с этим недугом, куда более серьезным, чем многие представляют себе.

Наши медики установили, например, что на высоте резко меняется способность человека различать цвета, причем чувствительность глаза к разным цветам изменяется далеко не одинаково. Эти сдвиги так значительны, что их надо учитывать на практике, работая в горах. По-другому ведет себя на высоте и человеческое ухо. Порог слышимости звуков различных частот заметно сдвигается. Это тоже надо иметь в виду при восхождении, сделали вывод медики.

Главная причина горной болезни — кислородное голодание, действие которого усугубляется повышенной солнечной радиацией. На высоте в несколько тысяч метров человек загорает и обгорает очень быстро, краснота на коже появляется уже через несколько минут. Возникновению горной болезни способствуют и холод, и сильные ветры, и большая сухость воздуха. Компенсационные процессы в организме, возникающие на высоте, как показали исследования, помогают бороться с болезнью, но до определенных пределов. К горным условиям надо привыкнуть, акклиматизироваться в них. При быстром подъеме болезнь проявляется чаще и более резко, чем при медленном, когда затрачивается меньше физических усилий.

Для горной болезни характерны одышка, сердцебиение, частый и неритмичный пульс, головные боли, кровотечение из носа. Человек на первых порах испытывает возбуждение, становится веселым и болтливым, плохо отдает себе отчет в происходящем, переоценивает свои возможности, а в горах это особенно опасно. Потом наступает заторможенное состояние. Люди делаются вялыми, движения их замедляются, возникает сонливость, реакция на внешние события запаздывает.

В горах, на высоте, люди очень быстро обмораживаются. Наши медики установили, что виноват в этом не только холод. Оказалось, что периферические венозные сосуды на высоте сужаются, следовательно, к поверхности тела поступает меньше крови, потому и защищаться от обморожения труднее.

Жизнь и работа в горах позволили на опыте убедиться, насколько правы наши медики. В последующие годы я вместе с товарищами подолгу работал в «Приюте одиннадцати», мы проводили немало времени на седловине горы, то есть на высоте, превышающей 5 тысяч метров, да и восхождение на вершину Эльбруса стало довольно обычным делом. Как-то я был даже проводником в одном из таких подъемов. Постепенно у нас образовался значительный актив альпинистов, хотя восхождения на самые большие высоты удавались не всем. Это зависело от состояния здоровья.

Однако наша первая попытка подняться на вершину Эльбруса была неудачной, хотя все как будто делали по правилам. Восхождение начали в 2 часа ночи, чтобы до рассвета пройти относительно легкую часть пути, а все светлое время использовали для подъема на покрытую фирновой шапкой гору. Эта шапка, состоящая из крупнозернистого снега и льда, у Эльбруса велика. Снег лежит начиная с высоты 3200–3500 метров. От нетающей фирновой шапки отходит около 50 ледников, которые питают водой Кубань, Баксан, Малку и другие реки.

Перед выходом руководитель группы, спортсмен-горнолыжник А. А. Яковлев подробно нас проинструктировал, проверил обувь и снаряжение каждого. Нас вел бывалый проводник. И шли за ним 16 человек, которых отобрали среди желающих как самых подготовленных. Мы поднимались не торопясь, в «Приюте одиннадцати» сделали продолжительную остановку для акклиматизации. Потом двинулись дальше. Казалось, все идет хорошо, мы достигнем вершины, ведь она уже недалека.

Выше «Приюта одиннадцати» подниматься приходилось часто ползком, но мы были для этого достаточно оснащены — на руках рукавицы, все вооружены ледорубами. Глаза, защищены темными очками, лица смазаны вазелином и покрыты марлевыми масками. Лезли вверх и думали о том, какая неоглядная даль, какая неописуемая красота откроются перед нами с вершины! Нам говорили, что оттуда можно увидеть даже Черное море, хотя до него 200 километров…

На высоте 4800 метров сделали очередной привал. А. А. Яковлев посоветовал всем опереться на ледорубы и постоять равномерно дыша. Он обратился к участникам восхождения с такими словами:

— На Эльбрусе мы будем работать долго. Возможность взобраться на самый верх будет у всех, кто захочет, и даже не один раз. Каждый сможет получить таким образом официальный документ, удостоверяющий, что он был на самой большой вершине Европы. Нам до нее осталось как будто немного, а все же идти несколько часов и, учтите, впереди самое трудное. Сейчас подготовьтесь как следует к дальнейшему пути, проверьте свое снаряжение и одежду. Обратите особое внимание на ноги. Двигаться мы будем еще медленнее, чем до сих пор, так что обморозиться очень легко. Кто чувствует себя неважно, пусть скажет. Так будет лучше и для него, и для остальных.

Не знаю, как товарищи, а я чувствовал себя не особенно хорошо. Горная болезнь давала знать о себе, а главное, сильно мерзли ноги. Мороз был около 25 градусов. В Ленинграде он бы меня не остановил, но я уже понимал, что в горах, на высоте, холод действует куда сильнее, чем внизу.

В общем, я подумал-подумал и заявил, что дальше не пойду, отложу до другого раза. Остальные решили идти, все пятнадцать человек.

Признаться, мне стало неловко перед товарищами. Неужели я слабее или боязливее всех? Но слово было сказано.

Вернувшись в «Приют одиннадцати», я почувствовал себя значительно лучше. Неприятные ощущения прошли, ноги больше не стыли. Я стоял и смотрел, как наша группа продолжает восхождение. С каменистого островка, где разместился «Приют», была ясно видна цепочка людей, тянувшаяся по ослепительно белому, сверкающему склону к седловине Эльбруса.

Я смотрел на товарищей, на их ставшие совсем маленькими фигурки и корил себя: «Надо было натереть ноги спиртом и лезть дальше, как другие». Мне было совестно, казалось, что я проявил не осторожность, а малодушие.

Прошло часа три, и тут я заметил, что движение группы изменилось. Она шла уже не вверх, а вниз от седловины, причем несколько человек выглядели както странно, точно спускались в горизонтальном положении. Потом выяснилось, что так действительно и было. До вершины группа в тот раз не дошла. Большинство стало чувствовать себя скверно, трое товарищей обморозили ноги. Их положили на лыжи, привязали и осторожно везли. Из «Приюта» обморозившихся срочно отправили в Нальчик, в больницу. Там всем троим пришлось ампутировать пальцы ног.

Потом, когда первые трудности были уже позади и мы стали довольно опытными альпинистами, из лагеря «Приют» нам приходилось не раз наблюдать за восхождением других, главным образом людей, не имевших отношения к экспедиции. Глядя на них, мы строили прогнозы — дойдут или не дойдут до вершины?

Жизнь в «Приюте» протекала довольно однообразно и сурово. Днем пекло солнце, ночью — мороз до 30 градусов, развлечений никаких, одна работа, но заниматься ею беспрерывно тоже нельзя. Поэтому чужие восхождения возбуждали в нас острое любопытство. Заключались даже пари. Одни верили в успех прошедшей мимо нас группы, другие спорили, утверждая, что она вряд ли достигнет цели. Судили по внешнему виду, но постепенно научились определять довольно точно, гак что найти желающего заключить пари стало труднее. А пари обычно держали на бутылку лимонада или банку фруктовых консервов. Для нас они являлись там большим лакомством.

Однажды через лагерь прошла группа молодых людей, человек тридцать. На всех было новенькое альпинистское снаряжение, шли они очень бодро и быстро, даже не сделали в «Приюте одиннадцати» остановки, которую предписывали правила восхождения на Эльбрус. Мы советовали руководителю группы задержаться в лагере на сутки, но он только посмеялся.

— У нас народ к высоте привычный, летчики. Нас горная болезнь не возьмет.

— Ну, вам виднее…

Оставалось только смотреть, как они продолжат путь. Летчикам было еще порядочно идти до седловины, когда мы заметили, что их группа задержалась и долго не двигалась дальше. Одни стояли, другие лежали на снегу. Потом все начали спуск. Оказалось, горная болезнь и их не миновала. Видимо, условия на. самолете и в горах все же не одинаковые. На своей машине пилот даже в те времена был лучше защищен от воздействия внешней среды, ему не приходилось делать таких физических усилий, как альпинисту.

В общем, летчики спустились к нам смущенные.

— Вы были правы, — признался их руководитель.

Несколько дней они прожили в лагере, попривыкли к горам, а потом снова пошли вверх, на этот раз следуя всем советам, какие обычно даются альпинистам, — идти медленно, по возможности избегать резких движений и т. д. И результат был иным — группа полностью дошла до вершины, ни один человек не отстал. Как-никак, это были ребята, действительно приспособленные к покорению больших высот.

Жизнь в горах оказалась нелегкой, но зато давала хорошую закалку организму, и чувствовали мы себя на Эльбрусе отлично, а ведь участники экспедиции несли такую нагрузку, какой у нас не бывало в городе. Работали много, не отказывались и от совсем непривычных обязанностей.

Скажу для примера, что ряд важных исследований выполнялся на седловине Эльбруса, то есть на высоте более 5 тысяч метров. Там побывали разные группы, они жили в хижине, построенной когда-то для альпинистов. Зимой хижину забивало снегом и льдом, а летом в ней помещались ученые со своими приборами.

Но приборы и снаряжение на седловину нужно было еще доставить, а путь трудный, опасный и нести все необходимое людям приходилось большей частью на себе. Из-за сильных ночных холодов ишаки не могли провести ночь не только на седловине, но и в «Приюте одиннадцати», их надо было спускать вниз, а совершить подъем и спуск за один день очень тяжело, да и погода далеко не всегда благоприятствовала этому. Практически использовать вьючных животных для подъема груза на седловину удалось всего 2–3 раза за время экспедиции. 136Всякие случались происшествия. Как-то раз я вместе с двумя товарищами тянул телефонный кабель в «Приют одиннадцати». День выдался солнечный, ясный, двигались мы довольно быстро, все ладилось, и вдруг неожиданно я провалился в трещину ледника. Шел по гладкому снегу и мгновенно полетел куда-то вниз. Под снегам трещина была совершенно не видна. Я окунулся в воду до самых ушей. Вытащили меня насквозь промокшим. Отжал одежду, и пошли дальше. Только неудобно было идти по снегу в мокрой обуви — ее ведь не отожмешь. Добрались до места благополучно. Я даже насморка не схватил, а как часто он одолевал в Ленинграде, стоило лишь промочить ноги на улице…

Спали обычно не раздеваясь. Где уж там раздеваться на 30-градусном морозе, только бы поскорее залезть в спальный мешок. Поэтому одежда за время экспедиции принимала весьма неэстетичный вид. По нашим курткам и штанам — вытертым, засаленным и рваным — легко можно было заключить, что люди побывали во всяких переделках. Пух от спальных мешков так приставал к брюкам, что никаким способом не удавалось его отчистить. Иногда мы в таком виде рисковали спускаться в поселок Тегенёкли, где останавливались туристы, случалось, даже участвовали в их вечерах, танцевали. Там на нас смотрели с уважением, так как знали, что мы из высокогорной научной экспедиции.

Последняя экспедиция на Эльбрусе работала в 1940 году. За 7 лет там было проведено много разнообразных исследований, которые дали важные результаты, обогатили науку в различных областях. Собирались мы на Эльбрус и в сорок первом. Все было подготовлено к выезду, мы обсуждали последние подробности новых экспериментов. Приборы упакованы, снаряжение подогнано, оставалось купить билеты на поезд…

И тут началась Великая Отечественная война, опрокинувшая все наши планы, перевернувшая жизнь каждого. Надо было защищать Родину от вероломно напавшего врага. Все остальное отошло на задний план.