Физики — учителя и друзья

Для защиты Ленинграда

В о главе ленинградского Физтеха, или Ленинградского отделения института, как его называли в блокаду, потому что основные силы выехали из нашего города в Казань, стоял член-корреспондент Академии наук СССР профессор П. П. Кобеко, замечательный ученый и удивительный человек. Я был в институте его заместителем. Павел Павлович являлся и деятельным членом комиссии по оборонным предложениям. Он быстро разбирался в сложных предложениях, которые к нам поступали, часто дорабатывал их, улучшал. Почти все виды нового вооружения, предложенные защитниками города, испытывались в Физтехе его работниками— в лабораториях, на полигоне или в боевой обстановке.

Павел Павлович, занимаясь реализацией оборонных предложений, сам много разъезжал по городу, бывал на предприятиях, на передовой и на кораблях Балтийского флота. С довоенных времен у него сохранился старенький велосипед, который во время блокады стал незаменимым средством передвижения. Павел Павлович ездил на нем и на фронт, чтобы там, в полевых условиях, испытывать новое оружие.

На передовой, на боевых кораблях и на заводах города работали и другие научные сотрудники. В Ленинграде и Кронштадте во время войны действовало несколько станций по размагничиванию боевых кораблей. Все они были созданы учеными Физтеха, которые их и обслуживали. Научные сотрудники размагничивали корабли в боевых условиях, разбирали магнитные системы вражеских мин, давали инструкции по их обезвреживанию, конструировали траловые устройства для вылавливания мин в море. В этой группе сотрудников Физтеха работали и женщины, среди них Валентина Иоффе, дочь академика А. Ф. Иоффе. Не все остались живы. На боевом посту погиб и наш старший научный сотрудник Н. Л. Писаренко, талантливый ученый, добрый товарищ.

Уже в начале вражеской блокады на Ленинградском фронте имелись радиолокационные установки.

Не многим известно, что первый в мире радиолокатор создал в 1934 году в ленинградском Физтехе выдающийся ученый Д. А. Рожанский. В самом начале войны радиолокационные установки были еще несовершенны, но все же только они одни и могли «увидеть» самолеты, летевшие бомбить Ленинград. Ведь фронт проходил у стен города, а радиолокаторы засекали самолеты еще за десятки километров от передовой.

Для радиолокации потребовались специальные высокочастотные кабели. Наша комиссия предложила наладить их производство в Ленинграде. Образец коаксиального высокочастотного кабеля раздобыли на трофейной подводной лодке. Изоляция его была сде~лана из стирофлекса, который у нас тогда не изготовлялся. Павел Павлович Кобеко задумал заменить стирофлекс другим диэлектриком — эскалоном, который сам же до войны создал в Физтехе. Военный совет фронта одобрил предложение комиссии. Изготовить сложное изделие поручили заводу «Севкабель». Его директор Д. В. Быков и весь заводской коллектив приняли это задание как важнейшее дело, взялись за негоохотно и энергично. Но условия были тяжелые — первая блокадная зима…

Для нас с Павлом Павловичем началась пора непрерывных путешествий по треугольнику: Смольный — завод — Физтех в Сосновке. Каждая сторона треугольника — примерно полтора десятка километров, а ноги держат не очень твердо и надо спешить…

Вместе с работниками технического отдела завода мы налаживали массовое изготовление эскапоновых изоляторов, придумывали рациональные пресс-формы, конструировали различные приспособления. Были изготовлены два образца высокочастотного кабеля — один на изоляции из эскапоновых шайб, а другой — на эскапоновых колпачках. Испытали их. Велика оказалась наша радость, когда кабель на эскапоне, сделанный ценой многих трудов и мук в зимнем, блокированном Ленинграде, получился по всем данным не хуже, чем трофейный кабель на стирофлексе. Трудная задача была решена.

Сведения о том, что в блокадном Ленинграде изготовлен высокочастотный кабель на отечественной изоляции, быстро дошли до оборонных предприятий на Большой земле. Оттуда стали поступать просьбы изготовить эскапоновые детали. Радиолокационные установки требовались и на. фронте, и в тылу, а без высокочастотного кабеля они не работали.

Отделение Физтеха в ту пору было немногочисленным— к весне 1942 года осталось всего 26 человек: 16 научных сотрудников, два лаборанта, комендант здания, вахтеры, столяр… Осенью работало больше людей, но за зиму кое-кого эвакуировали, несколько человек умерло.

И вот этот маленький, тесный коллектив истощенных людей принимал и выполнял заказы на эскапоновые детали с разных концов страны. Ведь это было действительно важное для обороны дело. Из Ленинграда детали отправляли в тыл самолетом. Технологию их изготовления значительно усовершенствовали.

Все сотрудники ютились в нескольких комнатах первого этажа. Там стояли самодельные печки-буржуйки, от дыма которых стены вскоре почернели. В одной из комнат круглые суткй сидели дежурные, там стоял и единственный телефон. Второй этаж института занимала воинская часть.

В нескольких прокопченных комнатах, где теплилась научная жизнь, решались разнообразные и трудные проблемы. Как-то зимой Санитарное управление фронта обратилось в институт за консультацией: какое лучше использовать средство для лечения газовой гангрены. Дело в том, что у некоторых раненых бойцов стало развиваться это страшное заболевание. Институтский химик М. В. Гликина сумела помочь врачам, спасавшим жизнь людей.

Весной 1942 года в институте мы принимали дорогого гостя — А. П. Александрова, ныне академика. Он перелетел через линию фронта, привез нашим товарищам немного продовольствия и важные рекомендации по размагничиванию кораблей. Это было очень кстати, так как размагничиванием сотрудники Физтеха занимались всю войну.

Однажды зимой, в самую голодную пору, я, придя в институт, застал П. П. Кобеко за странной работой.

Он сосредоточенно колдовал над банками с какой-то краской. Я удивился, что это он задумал красить в такое время? Оказывается, Павел Павлович решал задачу, которая могла возникнуть лишь при чрезвычайных обстоятельствах того времени.

В городе имелись некоторые запасы красок, изготовленных на растительных маслах. Без краски можно было пока обойтись, а вот если бы удалось извлечь из нее масло, то это послужило бы определенным подспорьем для голодных людей. И Кобеко с другими сотрудниками института взялся за дело. Наши физики и химики довольно быстро нашли способ превращения красок в пищу. В городе начали работать установки, извлекавшие из этого неожиданного «сырья» съедобное масло. Правда, запах краски в масле сохранялся, но кто в блокаде обращал внимание на подобные пустяки.

И сколько таких и куда более трудных, неожиданных задач ставила перед учеными и техниками необычная обстановка блокированного города! Ведь не хватало буквально всего, что необходимо для жизни, для борьбы с врагом.

Перевозки по ладожской Дороге жизни в первое время не покрывали даже минимальной потребности города и фронта в продовольствии, а обо всем остальном не приходилось и говорить. Потом перевозки увеличились, к весне с продовольствием стало легче, хотя доставка его требовала поистине героического труда всех, кто обслуживал дорогу. По льду стали перевозить какое-то количество горючего, боеприпасов. Но разве могла автомобильная дорога, наскоро проложенная по коварному льду озера, находившаяся к тому же под постоянными ударами артиллерии и авиации врага, заменить несколько первоклассных железнодорожных магистралей, по которым шло снабжение Ленинграда в обычное время? К тому же война, она прожорлива, требует в огромных количествах материалов, которые почти не нужны в мирную пору.

Наверное, немногие задумываются, о масштабах работы, которая день и ночь идет на транспортных узлах гигантского города, подобного Ленинграду. Когда работа четко налажена, ее как-то не замечают и мало о ней говорят. Сотни длинных железнодорожных составов каждый час подходят к товарным станциям, разгружаются на площадках заводов и фабрик, тысячи автомашин развозят по местам назначения грузы. И вот весь этот грандиозный грузопоток разом остановился. Каким же образом город и фронт; добывали разнообразнейшие материалы хотя бы в самых минимальных количествах?

Во многом выручали, спасали инициатива, находчивость ученых и техников. К сожалению, эта сторона дела еще слабо освещена в литературе. Есть, правда, интересные книги: Г. Л. Соболева «Ученые Ленинграда в годы Великой Отечественной войны», А. В. Кольцова «Ученые Ленинграда в годы блокады 1941–1945 гг.», но это все же специальные работы, да и выпущены они издательством «Наука» небольшими тиражами — около 3000 экземпляров. До широкого читателя они вряд ли дошли. Есть еще хорошая, известная многим книга С. Варшавского и Б. Реста «Подвиг Эрмитажа». Она рассказывает о фактах беспримерного мужества и самоотверженности людей науки, спасших величайшие произведения мирового искусства.

Откуда же все-таки брались снаряды, мины, авиабомбы в то время, когда Ленинград их не мог получить из глубины страны? Они делались в самом городе.

Из чего? Из материалов, которые раньше совершенно не предназначались для такой цели. Нафталин, например, служил всегда, чтобы убивать моль, а во время блокады он стал исходным материалом для производства… взрывчатки. Целлюлоза, шедшая для производства бумаги, стала использоваться для изготовления пищевых дрожжей и как добавка к хлебу. Это не был полноценный продукт, но все же человеческий организм получал с ним какое-то количество питательных веществ. Со дна рек, которыми так богат Ленинград, начали добывать топливо. По предложению ученых, сконструировавших специальные механизмы, из-под воды доставали топляк — утонувшие когда-то бревна.

Блокадники помнят грузовики с высокими Металлическими цилиндрами, похожими на ванные колонки. Это были газогенераторы, где сгорали деревянные чурки. Полученный из них газ заменял бензин. Вскоре выяснилось, однако, что и перевод автомобилей с бензина на дровяное топливо тоже не окончательный выход. Не хватало сухих дров, чтобы пилить их на чурки. Тогда ученые предложили прессовать горючие кубики, из опилок, добавляя к ним клеящий состав. В городене было кокса. Ученые нашли способ плавить металл для снарядов и мин на термически обработанном антраците и торфе. Перестал поступать песок для формовочных земель — решили добывать его в черте города, а отработанные земли научились использовать вторично. Горючее для боевых самолетов извлекали из низкосортного топлива, смазочные материалы — из отработанных масел…

Жестокая нужда заставляла постоянно придумывать, находить выходы из самого трудного положения. Часто в таких поисках приходилось участвовать и мне. Горком партии, штаб фронта ставили перед нашей комиссией определенные задачи — найдите то-то, помогите в этом…

Одно время блокированный Ленинград испытывал острый недостаток кислорода, а он был нужен для самых разных целей — и для спасения тяжелораненых, и для ремонта боевой техники. Я получил задание установить, какое оборудование, способное производить кислород, в городе сохранилось, может быть восстановлено и пущено в ход. Обошел многие предприятия. Большая часть кислородных установок оказалась разбитой вражескими снарядами и бомбами. Все же после долгих поисков кое-что нашли.

Сравнительно легче, чем на других предприятиях, получение кислорода удалось организовать на заводе имени Жданова, находившемся неподалеку от передовой. Завод почти непрерывно обстреливался. Фашистам даже не требовались дальнобойные орудия — До цехов они доставали и обычными полевыми пушками. Тем не менее жизнь на заводе продолжалась, люди трудились, не покидая своих рабочих мест. И получение кислорода они наладили. Потом была пущена кислородная установка на Балтийском заводе, тоже подт мергавшемся жестоким обстрелам.

Часто бывал я и на фабрике имени Урицкого, хорошо известной курилыцикам своим «Беломором». Работа там не прекращалась всю блокаду. Главным для нас тогда были не папиросы, а снаряды, которые изготовлялись на фабрике в механическом цехе. Но и в куреве мы тоже нуждались, а запасы табака быстро истощались. Работники фабрики предложили добавлять в папиросы табачную пыль и даже сухие листья, собранные в городских парках. Конечно, дубовые и кленовые листья служили слабой заменой табака, но курильщики в городе и на фронте мирились с этим суррогатом. Папиросам они давали разные прозвища: «Матрас моей бабушки», «Наша марка из вашего парка» и тому подобные.

На этой фабрике я видел, как неистощима инициатива людей, трудившихся во имя высокой и благородной цели. Фабрика находится в густо населенном районе, в начале Васильевского острова. Свободной земли вблизи нее нет, но весной для рабочих фабрики устроили огороды на плоских крышах производственных корпусов. Там и выращивали овощи.

На фабрике имени Урицкого сумели наладить и производство аскорбиновой кислоты, необходимой для борьбы с болезнями, порожденными блокадой. Ведь тогдашний паек совершенно не содержал витаминов, даже в больницах и госпиталях больные и раненые получали с пищей лишь ничтожную часть того количества витаминов, которое нужно для нормальной жизнедеятельности. Старались найти недостающие вещества в том, что можно было добыть в условиях блокады. Большое распространение получил хвойный напиток — настой на сосновых иголках. Нас, штабных командиров, специальным приказом обязали пить его перед обедом. Зеленая жидкость стояла в больших графинах на столах в командирской столовой. Когда стали употреблять ее регулярно, количество заболеваний цингой заметно сократилось. Очевидно, жидкость приносила пользу, но на вкус она была неприятной.