Физики — учителя и друзья

Поездки, встречи

Работа заставляет много ездить по стране и сейчас. Редкий месяц проходит без того, чтобы не пришлось слетать куда-нибудь — в Харьков, Донецк, Алма-Ату, Новосибирск. То надо побывать на симпозиуме, научной конференции, то возникла необходимость посоветоваться с товарищами, работающими в одной с нами области науки, или проконсультировать кого-либо… Конечно, можно бы уклониться от многих поездок, сославшись на возраст и плохое самочувствие, но, признаюсь, я поездки люблю. Несколько часов в самолете — и ты совсем в другом краю. Новая обстановка, новые лица, новые мысли, возникающие при обмене мнениями. Все это встряхивает, дает дополнительные импульсы для работы.

Естественно, чаще всего мне приходится бывать в Москве, в Академии наук. Многие дела, особенно когда речь идет об ассигновании средств на наши работы, можно решить лишь там. Но в Москве ждут и встречи со старыми друзьями, там всегда можно посоветоваться по занимающим нас научным проблемам. Потому я обычно в приподнятом настроении сажусь в «Красную стрелу».

В пятидесятых годах, бывая в Москве, я не упускал возможности повидать Игоря Васильевича Курчатова. Он говорил мне не раз:

— Смотри, приедешь в Москву, не забудь заглянуть…

В первый раз я ехал в Лабораторию № 2, как тогда назывался курчатовский институт, не без душевного трепета. То была «святая святых», я примерно знал, какие важные работы там ведутся, понимал, что допуск в лабораторию должен быть строго ограничен, но

Курчатов сказал по телефону: «Сейчас возьми и приезжай». Вот я и поехал. Думал, придется походить да подождать, пока выпишут пропуск, а у входа в лабораторию меня уже поджидал посланный Игорем Васильевичем человек. Мне и паспорт предъявлять не пришлось. «Вы товарищ Рейнов? Пойдемте со мной». Прошли через какие-то комнаты и коридоры, вышли во двор. «Сюда», — сказал встречавший меня товарищ и повел к небольшому коттеджу, стоявшему в саду. Там и жил Игорь Васильевич.

Мы не виделись с Курчатовым несколько лет — ведь шла война. За это время он стал не только крупнейшим ученым, но и государственным деятелем, руководил уже многими научными институтами и предприятиями. Однако был все таким же, каким я помнил его по прежним ленинградским временам, — жизнерадостным, веселым богатырем, встречавшим друга неизменной шуткой. Игорь Васильевич сохранял этот тон и потом, уже тяжело больной, перенесший кровоизлияние в мозг, о котором он так пренебрежительно вспоминал: «У меня была, знаешь, микрокондрашка».

Понимая, как Курчатов загружен, я старался не отнимать у него много времени, но он не отпускал сразу, расспрашивал о делах, о старых товарищах-ленинградцах и сам предлагал помощь, если чувствовал по разговору, что она необходима.

Так мы встречались много раз, и не было случая, чтобы, позвонив Игорю Васильевичу, я услышал, что у него, к сожалению, нет сейчас свободной минуты, хотя вполне бы понял это и не обиделся, но всегда звучало приветливое: «Приезжай скорее». Иногда он добавлял: «Мне тут надо отлучиться, ну, посидишь, Марина Дмитриевна тебя займет». А ведь мы не были с ним такими уж близкими, закадычными друзьями, нас просто связывала многолетняя совместная работа.

Однажды, когда я только приехал к Игорю Васильевичу, его срочно вызвали в высокие инстанции. Я собрался тоже уезжать, но он остановил меня: «Скоро вернусь, а ты повозись пока с медвежонком».

С каким медвежонком? Я старался понять, в чем суть этой очередной курчатовской шутки. Но он взял меня за руку и повел во двор, где на длинной цепочке бегал живой медвежонок. Это было в самом деле милейшее существо. Курчатову привезли его сотрудники, работавшие где-то в дальних местах. Медвежонок жил у Игоря Васильевича дома, но когда подрос и стал портить вещи, замучив Марину Дмитриевну своими выходками, его переселили во двор.

Курчатов вернулся, как всегда, оживленный, веселый, и мы успели о многом переговорить. В последующие годы, встречаясь с Игорем Васильевичем, я каждый раз с болью в сердце замечал, как он изменился, сдал физически. Он перенес один удар, потом другой. Уже не было прежней порывистости в движениях, Игорь Васильевич передвигался с заметным трудом, ходил, опираясь на массивную палку, но простота, приветливость не изменили ему до последних дней.

Многие годы я регулярно езжу в Москву на знаменитые «капишники» — семинары, которые проводит академик Петр Леонидович Капица. Там всегда интересно, всегда услышишь нечто новое, сложные проблемы обсуждаются живо и горячо, а высказывания руководителя семинара неизменно обогащают слушателей идеями. Уже самая постановка какой-либо работы на обсуждение в «капишнике» служит как бы признанием ее значительности. Второстепенные, маловажные работы Петр Леонидович своих учеников слушать не заставляет.

«Капишники» дают и удобный случай поговорить с Петром Леонидовичем, посоветоваться о своей работе. Физик с необычайно широким спектром интересов, он много и эффективно работал и в области низких температур, ему принадлежит открытие сверхтекучести гелия, он плодотворно занимался изучением сверхпроводимости. Именно Петр Леонидович подсказал мне многие из тех тем, какие разрабатывали мы потом в лаборатории низких температур Физтеха и в криогенном центре Гатчинского института (о нем я еще расскажу). В частности, Петр Леонидович подтолкнул меня к работе над получением сверхглубокого холода — температуры ниже одного градуса по Кельвину, и нам действительно удалось получить такой холод, какого в стране еще никто не достигал.

Я теперь в таком возрасте, когда все реже и реже встречаешь сверстников. Не так уже много осталось на свете людей 1896 года рождения, а работающих, занятых активной творческой деятельностью, среди них, к сожалению, и совсем мало.

Петр Леонидович старше меня года на два, уже справил восьмидесятилетие. За выдающиеся заслуги в развитии советской пауки и в связи с юбилеем он был награжден второй звездой Героя Социалистического Труда. Могучий ум этого человека словно не подвластен времени. Капица полон новыми идеями, которые порой и молодым ученым кажутся невероятно смелыми, он обладает огромным научным воображением, так нужным ученому. Его суждения также прямы и бесстрашны, о чем бы ни шла речь. В этом убеждаешься, бывая на «капишниках».

После семинара Петр Леонидович часто приглашает некоторых участников на чашку чая в свой кабинет, и тут уж разговор идет без всякой заранее составленной программы. Петр Леонидович высказывает свои суждения о многом — и о будущем науки, и о роли ученого в обществе, и о житейских делах. Беседа носит дружеский, непринужденный характер. П. Л. Капица способен ошеломить собеседника острой шуткой, иронией, но тех, кто хорошо его знает, это не обескураживает, ибо за внешней резкостью скрываются подлинная доброта, участливость и сердечность.

Я знаю Петра Леонидовича почти полвека. Помню его «блестящим европейцем», каким он появлялся в Физтехе, наезжая из Англии к нам, еще ходившим тогда в косоворотках или в толстовках. Сказать по совести, я не решался завести с ним разговор — не из-за его костюма, конечно. Он был уже знаменитый ученый, а я еще и не помышлял приобщиться к науке. Да и резкость его меня подчас отпугивала.

Значительно ближе узнал я Петра Леонидовича после войны, особенно когда стал заниматься низкими температурами. Мне довелось много раз беседовать с ним. Отрадно, что Петр Леонидович живо интересуется нашими работами, разбирает их, оценивает, торопит с опубликованием. И всегда мы получаем полезный совет на будущее.

Как говорят, все великое просто. Капица часто убеждает нас в этом на деле. Когда-то, в двадцатых годах, он поразил весь Физтех, на удивление легко решив мучившую нас проблему получения сверхтонких кварцевых нитей для электрометров. Нити микронной толщины были очень дороги, их покупали за границей, вечно их не хватало. Капица взял игрушечный детский лук, поставил на тетиву металлическую стрелу, предварительно обмакнув ее наконечник в расплавленный кварц. Короткое движение руки, и бесшумный выстрел. Стрела полетела вдоль институтского коридора, а за ней потянулась тончайшая нить, та, которую мы привыкли ценить на вес золота.

Я вспоминаю этот случай, когда Петр Леонидович говорит о новых физических проблемах, например об электронике больших мощностей, которой он первым начал заниматься и сам дал ей название. Только что проблема казалась невероятно сложной, запутанной и вряд ли разрешимой, а в изложении Петра Леонидовича все проясняется, выглядит просто. Начинаешь верить, что этим методом можно будет со временем передавать электрическую энергию на огромные рас стояния без проводов, превращать в нее прямым способом энергию атома, питать с земли космические корабли.

Для меня Петр Леонидович до сего дня учитель, и не потому, что он старше меня, — для нас возраст уже не положительная, а отрицательная величина, — просто я до сих пор у него учусь, черпаю новые идеи в его высказываниях и трудах.

В 1973 году летом мы принимали Петра Леонидовича в Ленинграде. Он остановился у нас по дороге в Лондон и успел выступить с лекцией, на которую пришли сотни физиков. И вновь все поражались ясности, смелости мысли этого далеко не молодого ученого.

Высказанные им идеи еще долго будут обдумываться, изучаться физиками. Может быть, они и дадут ответ i на важнейшие вопросы, которые нас волнуют, включая вопрос о практическом использовании энергии управляемого термоядерного синтеза.

Поездки, встречи с интересными людьми… Сколько их было на долгом жизненном пути. Обо всем не расскажешь. Упомяну здесь еще об одной поездке в Тбилиси. Говорить о ней мне особенно приятно.

25 декабря 1970 года исполнилось 60 лет грузинскому физику Элефтеру Андроникашвили. Грузинская Академия наук торжественно отмечала эту знаменательную для юбиляра дату. Я получил официальное приглашение.

С Элефтером Андроникашвили мы давно знакомы, оба работаем в области низких температур, часто встречаемся на заседаниях ученого совета нашей проблемы в Москве. Он — талантливый физик-экспериментатор. В частности, он ювелирным способом подтвердил теорию Л. Д. Ландау о том, что в жидком гелии при температуре ниже 2,19° К должно наблюдаться невероятное явление: подобная жидкость при вращении сосуда, в котором она заключена, будет одновременно и двигаться, и стоять на месте. То есть одна часть ее станет тоже вращаться, в то время как другая останется неподвижной. Это вытекает из факта сверхтекучести, когда практически исчезает всякое трение.

Не буду описывать самый опыт Андроникашвили, скажу только, что он остроумен и исчерпывающе убедителен.

Об Андроникашвили можно еще многое рассказать.

В общем, предстояло чествование серьезного ученого из близкой области науки, к тому же очень симпатичного мне человека, и я решил ехать.

Я провел в Тбилиси несколько прекрасных, па редкость приятных дней, когда разговоры о современных проблемах науки перемежались с искристыми грузинскими тостами и яркими зрелищами, какие способно создать только искусство талантливого и жизнелюбивого народа.

Когда я собрался уезжать, Элефтер, вручая мне билет на самолет, сказал:

— Даю тебе провожатого до самого Ленинграда.

— Зачем? — стал я отказываться. — Я хоть и староват, но вполне благополучно долечу один.

— Ничего, — ответил Андроникашвили, — так тебе будет лучше.

Я думал, что со мной полетит Джаба, симпатичный кандидат наук, который был моим гидом по Тбилиси, но в аэропорту Джабы не оказалось. Зато моим соседом в самолете стал писатель Ираклий Андроников, родной брат нашего юбиляра. Да, это был действительно чудесный спутник. Всю дорогу он занимал меня рассказами, так что часы полета промелькнули словно мгновение. Ираклий Андроников, как известно, рассказчик особенный. Он умеет перевоплощаться: в людей, о которых говорит. Ты слышишь их интонации, видишь их жесты, их характерное выражение лица. Словом, я совершил очень интересное путешествие. И. Л. Андроников простился со мной, лишь доставив меня до центра Ленинграда.

Мы живем в такое время, когда наука становится непосредственной производительной силой общества. Ее достижения служат тому, чтобы умножать могущество человека, нашей социалистической страны. Я написал здесь об ученых, с которыми встречался, шел рядом по жизненному пути. Многие из них внесли в науку и технику неоценимый вклад.

Говорят, что когда совершается научное открытие, никто еще не может сказать определенно, что оно сулит людям, как никто не способен предсказать, кем станет через долгие годы только что родившийся ребенок. Но путь между открытием и его практическим использованием становится все более коротким, и мы всячески стараемся сокращать его и дальше. Это одна из важнейших государственных задач. И есть много открытий, практические возможности применения которых нам уже вполне ясны.

Человечество использует ныне природные ресурсы нашей планеты в столь больших и все увеличивающихся масштабах, что опасность исчерпать их становится весьма реальной. Считают, что природные запасы такого металла, как серебро, могут иссякнуть через десяток лет. Ученые озабочены возможностью оскудения энергетических ресурсов. Наиболее ограничены запасы нефти и газа, но и угля мы имеем на Земле не бесконечное количество, и даже, используемого ныне ядерного горючего тоже не хватит на вечные времена. Есть расчеты, по которым все запасы топлива могут быть исчерпаны за два-три столетия, если их расход станет расти и дальше, как это происходит сейчас.

Советская страна — одна из самых богатых, природными запасами. Никто не имеет так много, как мы, но и наши ресурсы не беспредельны. Вот почему задача их сбережения становится актуальной и важной. Конечно, существующие источники энергии со временем пополнятся новыми. Мы уверены, что управляемый термоядерный синтез — дело реальное, что люди овладеют им и тогда получат новый источник энергии, какого еще не бывало. Его хватит на миллионы лет. Покойный академик Л. А. Арцимович, по праву считавшийся самым большим знатоком этой проблемы, говорил, что мы уже прошли примерно половину пути до ее решения и что термоядерная энергия станет практически служить людям где-то в начале следующего века. Это будет величайшим достижением человеческого гения.

Но и предвидя такое будущее, мы не можем сегодня отмахиваться от необходимости использовать наши ресурсы рачительно, по-хозяйски. Мы теряем еще огромную часть сырья — разного, и в том числе энергетического. Скажем, коэффициент полезного действия существующих энергетических установок не превышает 40 — процентов. Значит, 60 процентов пропадает, идет не на пользу, а во вред людям, потому что потерянное нами воздействует на окружающую среду, портит ее, засоряет. А есть ли реальные возможности использовать наши энергетические ресурсы лучше, полнее? Есть, и возможности очень большие. Поставить их на службу людям — дело науки.

И столь же реальна, да и близка, видимо, к осуществлению другая, задача — прямого превращения тепловой энергии в электрическую. Сейчас такое превращение состоит из нескольких этапов. Сперва в топках котлов сжигается топливо, чтобы нагреть воду, превратить ее в пар. Затем водяной пар вращает турбины, те приводят в движение генераторы, которые и дают электрический ток.

Но возможен иной, прямой путь. Прямой и как будто очень простой. О нем ученые думают уже не одно, десятилетие — идея возникла еще в начале века.

Известнр, что при движении проводника поперек магнитного поля в проводнике возникает электродвижущая сила. На использовании этого явления основана любая динамо-машина. Теперь речь идет о том, чтобы применить в качестве проводника поток газов. Тогда станут ненужными громоздкие паровые котлы, турбины и генераторы. Загвоздка в том, что газ в обычном состоянии — плохой проводник. Хорошим он становится лишь при высоких температурах. Впрочем, в наше время ученые таких температур уже не боятся. Они работают и над решением проблемы высокотемпературной плазмы для использования энергии термоядерного синтеза, а там речь идет о температурах во много раз более высоких. Справиться с этой задачей можно.

Меня новый способ прямого преобразования химической энергии топлива в электрическую интересует еще с другой стороны. Магнитогидродинамический генератор (МГД-генератор), как принято называть прямой, преобразователь, нуждается не только в высоких температурах, но и в низких. Электрический ток в МГД-генераторе возникает за счет использования кинетической энергии потока ионизированного газа, протекающего через магнитное поле. Чем мощнее магнитное поле, тем больше вырабатывается энергии. Но создание очень мощных магнитных полей в обычных условиях — дело тоже совсем нелегкое. Оно облегчается, как я уже упоминал, при использовании сверхпроводящих магнитов. Вот над этой проблемой широко работают ученые. Думаю, что создание экономичных МГД-генераторов, вырабатывающих из того же количества топлива много больше энергии, чем паровые турбины, вопрос ближайших лет.

Решаем мы и другие проблемы. Может быть, их связь с практикой, с нуждами народного хозяйства не такая прямая, не столь очевидна, но всякое достижение науки в конечном счете должно служить и служит людям. В этом величайший стимул нашей работы.

Чем дальше мы идем вперед, тем увлекательнее и шире раскрывающиеся перспективы. Рассказывая здесь о людях, творивших нашу науку вчера, я думаю не без зависти о тех, кто будет это делать завтра. Их перспектива светла и прекрасна, и ради нее стоит работать со всей силой, на которую способен человек.