Флинн

Глава 18

— Право же, инспектор, если вы хотели пригласить меня на ленч, хватило бы одного телефонного звонка, чтобы я обдумала ваше предложение. И вам не было нужды посылать за мной половину наличного состава полиции города Бостона и деревни Кендолл-Грин. В мою дверь ломились, меня обыскали, мне зачитали мои права, да так громко, что мне заложило уши, на меня надели наручники и под вой сирен доставили к вам. Я съем улиток. — Сасси Флеминг сидела, уперевшись локтями в стол, держа кисти рук на весу. На обоих запястьях виднелись следы от наручников. — Вам бы побольше уверенности в собственном сексуальном магнетизме. Конечно, вы, возможно, чувствовали, что неприлично приглашать на ленч только что овдовевшую женщину. И в этом я не могу с вами не согласиться. Неприлично. Но уж не стоило так грубо вторгаться в мою личную жизнь, нарушать мой покой, в конце концов, мешать мне скорбеть о безвременно покинувшем меня муже. И, пожалуй, зеленый салат.

— Это все?

— Нет, — ответила Сасси. — Не откажусь и от бокала белого столового вина.

Флинн перечислил официанту, что они будут есть и пить.

— Скажите мне, что вы не имеете никакого отношения к моему аресту, — продолжила Сасси.

— Я не имею никакого отношения к вашему аресту. Я отослал Гроувера в его конуру зализывать раны на соломенной подстилке… я не сомневался, что он именно этим и занимается.

— Как же его так избили?

— А, вы об этом. Гроуверу удивительно не везет с арестами.

— Я бы не возражала, появись он у моей двери с ордером на арест в одной руке и молнией в другой, но Кендолл-Грин не подпадает под вашу юрисдикцию, поэтому ему пришлось прихватить с собой местного копа. А их в Кендолл-Грин всего два. Мне это очень не понравилось. Особенно после того, как в прошлом году я пробила в совете деревни постановление о покупке им обоим новой формы.

— Я не могу даже извиниться, — ответил Флинн. — Я этого не делал. Даже не знал, что он задумал. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, чем я ожидала. Вчера я заняла у соседа лошадь и долго-долго скакала по окрестностям.

— И вам полегчало?

— Надо же было чем-то занять себя, Френк. Нельзя забиваться в угол и плакать. На следующей неделе я вернусь на работу. В понедельник. А там начнется весна, и я смогу работать в саду.

— Давно вы вышли замуж за судью?

— Почти пять лет тому назад. — Им принесли ленч, они начали есть. — Теперь вы начнете анализировать мое решение выйти замуж за мужчину, который годился мне в отцы?

— Нет.

— У меня не было отцовского комплекса. Мой отец жив, здоров, работает. Мы очень близки. Чарли и я очень любили друг друга. Конечно, разница в двадцать два года накладывала отпечаток на наши отношения. Я хочу сказать, мы оба знали, что мои потребности в сексе больше, чем у него, но мы никогда не думали, что я должна отказываться от своей сексуальной независимости. Я, кстати, отказалась. Добровольно. Чарли был таким интересным человеком, что я…

— Ешьте ваши улитки. Я пригласил вас на ленч не для того, чтобы вы умерли с голоду.

— Не для того?

— Нет.

— Тогда почему?

— Вам бы побольше уверенности в собственном сексуальном магнетизме.

— Правда? — Сасси рассмеялась, несколько нервно. — Вы просто стараетесь подбодрить молодую вдову.

— Возможно.

— Инспектор Френсис Флинн. Женат. Четверо детей…

— Пятеро. Джеффу десять месяцев.

— Влюблен в свою жену.

— По уши. Абсолютно.

Он оторвался от омлета, откинулся на спинку стула.

— Видите ли, каждому мужчине присущ врожденный инстинкт, противостоящий желанию женщины полностью подчинить его себе, как бы этот мужчина ни считал себя ей обязанным, как бы он ни любил ее. И пусть женщине кажется, что она знает о своем мужчине все, может дать подробный отчет о каждом моменте его дня и ночи, на самом деле это не так. Этого не допускает упомянутый мной инстинкт. Мужчине необходимо иметь какую-то частичку себя свободной, принадлежащей только ему. Особенно это трудно тому мужчине, который любит глубоко и искренне. Но, для блага женщины, так же, как и для своего собственного, эта частичка остается, он оставляет ее для себя. Эта частичка тоже имеет право на любовь, на флирт. И, какой бы близкой ни была мужчине женщина, он должен умирать в одиночестве. Только по этой причине, даже если бы других и не было, ни один мужчина, ни одна женщина, как бы они ни любили друг друга, не отдаст свое право иногда оставаться наедине с собой. Не отдаст свою индивидуальность. Не отдаст самое сокровенное. Так уж мы все устроены. Это относится и к женщинам. Да возлюбит нас всех Господь.

Сасси долго смотрела в свою тарелку.

— По-крайней мере, у вас добрый психоанализ. Полагаю, он стоит дороже десяти центов.

— Не меньше одиннадцати, — согласился Флинн.

— Вы умеет подбодрить человека.

— Я включу этот монолог в маленькую книгу проповедей. Называется она «Да, мир огромен, и везде живут люди».

— Пришлите мне экземпляр, — попросила Сасси.

— Позволю себе вручить его вам лично. — Флинн заказал чай. — Как я понимаю, ваш приемный сын вам не звонил. Чарлз-младший. Чики, так вы его называли?

— Нет, не звонил. Может, он не знает, что его отец погиб?

— Об этом знает весь мир.

— Наверное, скорбит в своей норе, как я — в моей. Надо ему позвонить.

— А представляется, что ему следовало позвонить вам.

— Если в семье смерть, не время выяснять отношения, — ответила Сасси. — Выпендриваться.

— Тогда почему вы ему не позвонили?

— Я… не знаю. Просто не хотела впутываться в дела Чики.

— В смысле?

— Смерть Чарли для меня огромная потеря. И я не хочу усугублять свои переживания общением с Чики. Я — эгоистка?

— Не знаю. А чем вам не угодил Чики?

— У него свои закидоны. Он — игрок. Азартный игрок. Иногда его как лихорадка охватывает. И ничто не может его остановить. Чего мы только не делали. Женился он молодым. Естественно, она от него ушла. Слава богу, детей не было. У Чики деньги не задерживаются. Не только деньги. Он продал тостер. Продал кровать.

— Он — фармацевт?

— Да. И практически постоянно работает. Уж не знаю, как ему это удается. Когда у него случается приступ игровой лихорадки, он становится сам не свой. Начисто забывает о том, что есть здравый смысл. Я считаю, что в таком состоянии он просто опасен. Кто знает, кому и что он может выписать. Он же настаивает, что именно в эти моменты ум у него, как никогда, ясный. Действительно, пока он никого не убил… насколько нам известно.

— Вы и судья, естественно, водили его к психоаналитику.

— К десяткам. Безрезультатно. Он сопротивляется изо всех сил. Я думаю, прежде всего он негативно воспринимает меня, моя сфера — психология преступников. Поэтому отношение ко мне он переносит на всех психоаналитиков, к которым мы его посылали. Каждый раз, когда Чики залезал в долги, а Чарли оплачивал их, ему ставилось одно условие: он идет к психоаналитику и лечится. Ничего из этого не получалось.

— И какие у него бывали долги?

— Три тысячи долларов. Год тому назад — семь тысяч. Шесть месяцев тому назад — двенадцать тысяч. Как видите, с кредитом у него все в порядке.

— А в последние шесть месяцев он денег не просил?

— Насколько мне известно, нет, — ответила Сасси.

— Вам известно другое, — мягко укорил ее Флинн. — Вы знаете, что в воскресенье Чики увел отца в лес, чтобы вновь попросить у него денег.

— Я ничего такого не знаю.

— Вы не знаете, но догадываетесь.

— Пожалуй, догадываюсь.

— Вы сказали, что судья вернулся с прогулки подавленным.

— Да. Но не сказал мне, в чем причина.

— Обычно он говорит вам о долгах Чики?

— Рано или поздно.

— Но на этот раз ничего не сказал.

— Следующим вечером он улетал в Англию. Наверное, не хотел огорчать меня перед отлетом.

— Вы говорите, больших денег у судьи не было?

— Нет. Не было. Наши доходы, правда, превышали расходы, поэтому какие-то деньги лежали у нас на банковском счету. Мы клали их на депозит, потому что знали, что рано или поздно они понадобятся Чики. В последний раз, когда речь зашла о двенадцати тысячах долларов, Чарли пришлось брать в банке ссуду.

— Он расплатился с банком?

— Да. Я в этом уверена. Но не знаю, сколько у него сейчас денег на счету. — Сасси отодвинула пустую чашку. — Бедный Чики. Не повезло ему. Такой важный, умный, красивый отец. Ну ни в чем он не мог с ним соперничать. И все-таки я думаю, что в глубине души Чики любил отца. Обожал его. Отец был для него богом. И я не знаю, кого Чики больше наказывал своей страстью к игре, себя или отца. Наверное, обоих. То ли он пытался доказать, что его отец — не бог, то ли наоборот. Представить себе не могу, что он сейчас делает.

— Сасси. — Флинн помолчал. — Вы должны смотреть правде в глаза. Вполне возможно, что перед тем, как сесть в самолет, улетающий в Англию, ваш муж знал, что ему нужны деньги, много денег.

— Я это понимаю, Френк. — В ее глазах застыла боль. — Я не говорю вам ничего такого, о чем я сама уже не подумала. Но концы с концами не сходятся.

— Что не сходится?

— Утром я получила письмо. Вы помните, то ли Гроувер, то ли вы сами сказали, что в утренней почте я получу страховой полис на полмиллиона долларов.

— Да, — кивнул Флинн. — Я и сказал.

— Так вот, полиса я не получила. В страховой компании работают умные люди. Я получила письмо, в котором указано, что сумма страхования жизни при воздушном перелете не может превышать ста двадцати пяти тысяч долларов. Вроде бы на автомате все так и написано, большими буквами. Но мы резвились, как дети. Люди указывали на нас пальцами. Если б мы думали о том, чтобы застраховаться, а не устроили из этого игру, мы, конечно, заметили бы это предупреждение, не так ли?

— Не знаю, — ответил Флинн. — Откровенно говоря, мне с трудом верится, что кто-то сводит счеты с жизнью и при этом убивает еще сто семнадцать человек за сто двадцать пять тысяч долларов, даже за пятьсот тысяч. С предупреждением или без оного.

— Тем не менее в письме указано, что эти сто двадцать пять тысяч мне выплатят лишь после завершения расследования.

— Понятно.

— Страховка не имеет к случившемуся никакого отношения, Френк. Никакого.

— Сейчас не имеет.

— О чем вы?

— Могла иметь в понедельник, во всяком случае, для судьи.

— Он был очень осмотрительным человеком, инспектор. Такой ошибки он бы не допустил, уверяю вас.

— С другой стороны, миссис Флеминг, в большинстве ситуаций подозрение никогда не падает на судью и его жену. — Флинн расплатился по счету. — Более не смею тревожить вас в вашем горе.

— Спасибо вам.

— Я не собирался так подробно допрашивать вас.

— Но допросили.

— Из-за Чики.

— Кто-то из нас упомянул его.

— Уж не я ли?

— Думаю, что вы, инспектор.

— А потом уж пришлось с этим разобраться. Я думаю, оно и к лучшему, вы должны быть готовы к любому развитию событий. Даже если вам придется только утешить вашего приемного сына… а вам придется, знаете ли.

— Знаю.

— Между прочим, если Чики опять в долгах, вы заплатите по его счетам?

— Полагаю, что да.

— И будете платить дальше?

— Нет. Это будет последний раз.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Я на это надеюсь. Пойдемте, я поймаю вам такси.

— Посмею ли я покинуть вас?

— Вы о чем?

— О Гроувере. Сержанте Ричарде Т. Уилене. Откуда мне знать, не поджидает ли он меня у двери моего дома, чтобы вновь заковать в наручники?

— Поскольку он сам захотел сегодня поработать, я приказал ему допросить вдову еще одного пассажира, который перед отлетом застраховал свою жизнь… всего лишь на пять тысяч долларов. Я бы сказал, расходы на похороны. Скромный, видать, был человек. Вдова, ее фамилия Гейгер, проживает в Ньютоне.

— Мне очень ее жаль.

— Не волнуйтесь. Никто более не арестует вас, отныне и во веки веков. Разве что я сам.