Флот нашей родины

Вc. Вишневский. Народ-мореход

Богатейшая история великого русского народа неразрывно связана с морскими делами. За каждым названием: Кронштадт, Севастополь, Дежнев, Толбухин, Гангут, Синоп, Петропавловск, Владивосток, Хабаровск, за сотнями названий бухт, мысов, устьев рек, портов, островов таится великая, живая, полная неукротимого духа и кипящей крови отечественная морская история. На каждой миле, которую отсчитывает в наших походах лаг, когда-то походами ходили, бились, погибали и побеждали с могучим русским «ура» наши прадеды, деды и отцы, завещая нам творить дело народа, оберегать его труд, покой, жизнь.

Искусство мореплавания у нашего народа стояло всегда на высоком уровне. В одной из изданных в Англии книг читаем: «Русский флот, начало которого хотя обыкновенно относят к сравнительно позднему учреждению, основанному Петром Великим, имеет, в действительности, бо̀льшие права на древность, чем флот британский. За столетие до того, как Альфред построил британские корабли, русские суда сражались в отчаянных морских боях; и тысячу лет тому назад первейшими моряками того времени были они, русские».

Уже в IX веке грозный ладейный флот под водительством Аскольда и Дира нагонял страх на Константинополь и всю Византию. Венецианские «хроники» Иоанна Дьякона свидетельствуют, что этот флот насчитывал до 360 судов. Они спускались по Днепру и, пренебрегая опасностями похода, врывались в Босфорский пролив, достигали самой столицы Византии и не раз потрясали основы этого могущественнейшего государства.

В X веке флот Олега и Игоря держал Византию в постоянном напряжении. Босфор греки пробовали закрывать цепями и бонами. Тогда русские моряки вытаскивали свои суда на берег, на катках, волоком, обходили препятствия и врывались в Константинопольскую гавань.

Летописи хранят свидетельства о том, что Святослав в 967 году дошел на ладьях до устьев Дуная и, высадив там 60 тысяч воинов, покорил Болгарию. Размах этого похода, этого десанта и по нынешним временам исключителен.

Битвы русских в X и XI веках на Черном море и в проливах отличались невероятным натиском. Греки имели превосходную по тогдашним временам технику. Их высокобортные корабли имели все преимущества: по триста человек команды, укрытия, выгодные для метания камней и стрел, надстройки и, наконец, «греческий огонь». Однако русские моряки не страшились этого. Отбитые в одном месте, они атаковали неприятеля в другом. Был случай, когда греческие послы предложили Игорю дань до боя. Послы встретили русские корабли еще у устьев Дуная, загодя.

Одним из замечательных сражений той эпохи является бой Владимира, сына Ярослава, в 1043 году.

Битва разыгралась у Фара, при входе в Босфор. Греки применили свой «огонь». Начался шторм. Русские ладьи сильно страдали, многие гибли. Пришлось на виду врага спасаться вплавь. Эта труднейшая операция была проделана отлично. На берег с оружием в руках выплыло, высадилось 6 тысяч моряков. Они пошли берегом обратно на Русь, с боем пробиваясь сквозь армию греков. Погибли все, не сдался никто. Остатки русского флота держали курс на северо-восток. Вдогонку шли 14 греческих кораблей. Они неумолимо настигали потрепанные русские ладьи. Владимир остановился, повернул и принял бой. Греки были разгромлены наголову. Начальник греческого флота был убит.

Частые и грозные походы русского флота заставила тогда назвать Черное море Русским морем. Отдельные русские моряки-смельчаки прорывались не только через Босфор, но и через Мраморное море и даже Дарданеллы и наводили страх и в Средиземном море.

Русские походы распространялись не только на Черное море. Многочисленны свидетельства о походах в Каспий. В 914 году в Каспий вышло 500 русских судов: они устроили себе базу на одном из островов в районе нынешнего Баку. В 944 году отмечен второй поход — до устьев Куры.

Самый флот, типы его судов постепенно эволюционировали. От легких ладей, которые при случае моряки тащили волоком или на плечах по берегам Днепра, у гирл Дуная или у Балкан, шагнули к некоторым усовершенствованиям. В XII веке появляются полубные ладьи, обшитые кругом досками. Гребцы таким образом были укрыты.

В Новгороде — втором старинном военном и торговом центре Руси — развился постепенно тип большого корабля. Это — деревянное судно с богатыми, позолоченными фигурными украшениями: драконовы или иные звериные головы на носу, лапы и крылья по бортам, золоченые мачты, расшитые паруса, пурпурный такелаж…

Новгородцы делали походы в Балтийское море, в Ладожское озеро и постепенно проникали также к Белому морю, к устьям Северной Двины.

Новгород, его воины и моряки сыграли огромнейшую роль в деле развития и укрепления обороны Руси. Когда из Азии в XIII веке хлынули монголо-татарские орды, затоплявшие целые государства, стиравшие с лица земли почти бесследно целые цивилизации, на Руси устоял Новгород.

Он славно бился и со шведской морской экспедицией, разгромленной на Неве в 1240 году. За эту победу новгородский полководец князь Александр получил от народа имя Невского. Новгород же разбил наголову крестовый поход немцев. Ледовое побоище на Чудском озере — одна из славных страниц нашей истории.

Сохранение Новгорода сыграло большую роль. Кругом все было растерзано, сожжено. Тлели остатки русских городов. Пал Киев… Мореходство русское на Черном, Азовском и Каспийском морях было уничтожено.

Не прекращая ни на минуту своей культурной, промышленной, торговой и военной деятельности, упорно трудился Новгород. Он шел к северу, ища для Руси новых путей и выходов к открытому морю. Есть в этом движении великая красота, сила народа, который воистину героически бился за свое бытие.

Стране нужны моря, свободные выходы в мир, к естественному общению и обмену со всеми народами. А с востока, с запада и с юга страну теснили все новые враги. Римский папа действовал во вред Руси. Шведский король делал то же. Монголы терзали страну… А с юга скоро должен был появиться новый сильный противник — турки.

Но русский морской дух не иссякал. Моряки в устьях Северной Двины построили свои базы, вышли в Белое море, появились на Новой Земле, в Карском море и дальше. Диву даешься, читая описание этих походов. На утлых дощатых суденышках люди кидались в абсолютно неведомую им Арктику, болели цынгой, умирали, а умирая, слабеющей рукой делали знак: дальше, на восток!.. Эта необыкновенная сила духа и воли, сила народа-творца развертывалась все шире и больше. Это Русь созидала самое себя, в многовековой борьбе, борьбе не на живот, а на смерть…

Вот там, среди льдов Севера, восемь-десять столетий тому назад положено было основание морским опорным пунктам нашим. Там — корни народной героики, которая так развернулась, когда, наконец, грянула революция и ускорила все лучшие, светлые, прогрессивные устремления народа. Там — корни большой истории Северного флота и арктических экспедиций.

Постепенно спадало значение Новгорода. Все туже стягивалась петля вокруг шеи славянских народов Балтийского поморья. Замирали и южные пути, на которые вышли турки. Новгороду отрезались пути… Медленно начала тогда возвышаться Москва — до поры до времени лишь небольшой перевалочный пункт в самом центре страны. История перелистнула страницу.

Москва начинала новую главу военной и морской истории.

Москва с необыкновенным упорством повела борьбу за собирание, централизацию государства. Охотников на русское добро было много. Со всех сторон, ощерившись, лезли враги-соседи. Их план был прост, жесток, короток: Русь, ее народ надо загнать обратно в леса. Враги насильственно хотели повернуть историю вспять, мертвой и глухой блокадой удушить наш народ, которого они смертельно боялись.

Со времени Куликовской битвы, положившей конец монголо-татарскому игу, до начала XX века, т. е. за 525 лет, Россия более 350 лет провела в войнах; иначе сказать — более двух третей своего исторического объединенного государственного существования. Войны эти в основе были делом государственно-оборонительным. Здесь наш народ и получил редчайшую, наиболее крепкую и высокую в мире военную закалку. Здесь, в этих войнах, в народной обороне против немцев, монгольских ханов, польских панов и пр. и пр., народ наш и привил себе те черты, которые ныне достигли наивысшего развития, — черты широты, героизма, предприимчивости, выносливости, свободолюбия.

Моряки русские во всей этой многовековой эпопее заняли достойное место.

Отброшенная от морей, от вод и земель, которые исторически законно принадлежали русскому народу, страна начала борьбу за укрепление своих сил и утверждение своих прав.

К XVI веку закреплены были Волга и выход на Каспий. Григорий Истома прошел на 4 ладьях из Северной Двины вокруг Скандинавии. В 1584 году был основан Архангельск. Россия завязывала морские связи с Англией. Усиленно начались разведки сквозного транзитного пути Архангельск — Москва — Волга — Каспий — Персия. Моряки на Днепре начали постройку судов и возобновили походы на Черном море. Запорожские казаки стали грозой Черного моря. Запорожский флот, легкий, стремительный, появлялся в самых неожиданных местах. Он напомнил, что на Черном море никто кроме нас господином не будет. Походы эти являются соединительным звеном в нашей морской истории, звеном между походами Олега, Игоря и др. и всемирно известными русскими победами у Чесмы, Наварина, Синопа и, наконец, блистательными победами моряков-черноморцев в гражданскую войну и на Азовье и в Днепро-Бугском лимане, где были отогнаны, опрокинуты флот Антанты и белый флот Врангеля.

Появление этих судов вызывало панику в окрестных государствах. Французский посланник писал из Константинополя о запорожцах: «… они нагнали здесь такой ужас, что с большим трудом, при помощи палочных ударов, сгоняют солдат на посылаемые против них (русских) галеры».

Турция признала запорожцев. Султан сам просил у них мира и пощады. Многие помнят превосходную картину Репина: ответ запорожцев султану. Загорелые, здоровенные воители, зубоскаля, хохоча от составленных шуток и словец, смотрят, как писарь пишет все эти слова султану.

И дальше, и дальше будем перелистывать страницы нашей морской истории, полной замечательнейших событий, перипетий, подвигов.

Кровавые интервенции обрушивались на нашу страну в ответ на новые ее успехи. Стиснув зубы, наш народ встречал очередную опасность, очередной удар и отвечал врагу наотмашь, под «вздох». Сорвалась попытка польских панов утвердиться в Москве.

Едва оправившись от великих разорений польской интервенции, страна принялась за свое устройство. Моряки опять двигались, разведывая новые пути. Поморы от реки Печоры двинулись на восток, обошли весь северный берег Сибири, достигли пролива, который позже был назван Беринговым, вышли в Охотское море, достигли Сахалина. Имя Семена Дежнева должно быть почетным именем в нашем флоте. Уроженец Великого Устюга, он ушел искать счастья в Сибирь. Служил в Тобольске, Енисейске. За 20 лет службы был 9 раз ранен. Бился с бандами разбойников. В 1642 году на утлой ладье по Индигирке вышел в Ледовитый океан. С партией смельчаков на шести «кочах» он пошел по океану на восток, открыл пролив, отделяющий Азию от Америки.

Этот железный, неутомимый исследователь, мореплаватель — один из ярких деятелей нашей морской истории.

Занимаясь внутренними делами, копя силы, разведывая и укрепляясь на северных и дальневосточных путях, Россия терпеливо готовилась в первой половине XVII века к борьбе за возвращение Балтики. Шведская агрессия должна была получить отпор. Агрессор полагал, что, отбросив ослабленную интервенцией Россию от Балтики, принудив ее отдать все древние русские владения по берегу Финского залива, раз навсегда покончил с правами России. Жестоко ошибались бароны!.. История готовила им расплату.

Россия начала борьбу за выход на Балтику. Страна выпрямлялась во весь свой могучий рост. Нижний-Новгород строил большой корабль для Каспия. Корабли начали строить и в Дединове (Коломенский уезд). В 1668 году был спущен на воду военный корабль «Орел». Торговые интересы заставляли думать о Балтике все упорнее. Рига и Амстердам бойкотировали русские торговые суда. В Архангельске иностранные капитаны и купцы своевольничали, безобразничали. Вопрос о создании мощного флота становился перед страной во всей широте.

Задачу эту решил царь Петр Первый. С малолетства увлеченный военным и морским делом, пылкий, умный, крутой, смелый, непрестанно доходивший до всего сам, кидавшийся в бой, работавший на верфях, в кабинете, в сенате, управлявший кораблем, как лучший мореход, математик, астроном, судья, строитель, путешественник, — Петр поднял страну могучим рывком. Флот строили лихорадочно быстро — на Соломбале в Архангельске и в Воронеже, куда согнали тысячи людей. Лес рубили 26 тысяч человек.

Свежие, едва просмоленные корабли вступали тут же в дело: шли в устья Дона против турецкой крепости Азов. Она была взята.

Затем Петр начал войну со Швецией. Первые поражения (под Нарвой) не остановили его. Нева была все-таки завоевана. Весной 1703 года была заложена Петропавловская крепость на Неве — основа будущего Петербурга, бессмертного и доблестного города, который подал примеры великой борьбы.

В 1704 году Петр заложил у острова Котлин форт Кроншлот, развившийся в первоклассную морскую крепость России — Кронштадт.

Созданный при Петре Балтийский флот начал свои активные действия. У Гангута произошло в 1714 году сражение со шведским флотом, который был разбит. Русские эскадры вышли в южную Балтику. Новые бои у Готска-Санде и у Аландских островов (при Гренгаме) довершили разгром шведов.

Так флот открыл стране свободные пути на запад.

Петр заботился и о Каспийском море и прочно укрепился на его берегах. Организовал экспедицию Беринга, которая после Дежнева обследовала воды Дальнего Востока. Работа его положила начало новой экспедиции, направленной уже северным путем. Так, этап за этапом, Россия подходила к освоению Северного морского пути, упрежденного лишь в нашу, сталинскую эпоху.

Послепетровская эпоха отмечена падением морской мощи страны. Петр оставил на Балтике 40 линейных кораблей (на плаву и в постройке), 10 фрегатов, до 100 мелких судов и галер. Значительное число судов было на Каспии. В последующих операциях у Данцига, на Черном и Азовском морях флот не выказал высоких качеств. Нерадивость и бездарность правителей были тому причиной. Россия потеряла было права иметь флот на Азовском море. В Балтике флот держался лучше. Однако в 1765 году, после смотра в Финском заливе (6 фрегатов и 13 других судов), Екатерина II напрямик сказала адмиралу Мордвинову: «Все выставленное на смотр было из рук вон плохо… Корабли походили… на флот, выходящий каждый год из Голландии на ловлю сельдей». Были приняты энергичные меры. И когда новая война с Турцией грянула, флот показал себя. Было принято смелое решение: послать Балтийскую эскадру в Средиземное море для нападения на Турцию с запада. Армия же наносила удар с суши.

Следует помнить, что это была эпоха Суворова. Боевой дух вновь воспрянул и на флоте. Эскадра Спиридова вошла в Средиземное море. Англичане, французы, итальянцы выжидали, иронизировали. В 1770 году на весь мир грянул гром русской победы при Чесме. Русский флот состоял из 9 кораблей, 3 фрегатов и нескольких малых судов. Турки имели 16 кораблей, 6 фрегатов и до 60 мелких судов. Русские повели атаку. Турецкий флот был уничтожен целиком.

Подвиг этот моряки совершили в труднейших условиях. Корабли были дурной постройки, текли. Такелаж был непрочный. Якоря плохо откованы. Орудия рвались при стрельбе. Пища на кораблях была сквернейшая, заболевания многочисленны. Что было тогдашним правителям до людей, до их здоровья! И все же и в этой невыносимо трудной обстановке, оторванные от родины, от баз, русские моряки сумели свершить редкостный подвиг.

Итак, мы видим: флот помог сломить могущество Швеции. Флот помог возвратить русские владения на Черном море, сломив сопротивление султанов.

Успехи позволили создать флотилию на Дону. Корабли действовали и у берегов Крыма. В одном из боев 28 июня 1774 года 11 кораблей русских обратили в бегство 31 корабль неприятеля.

Суворовские победы и победы флота закрепили за Россией Черное море. Флот наш получил право свободного прохода через проливы. В 1775 году славная эскадра героев Чесмы вернулась в Кронштадт.

На Черном море стали возникать прочные опорные русские базы: Севастополь, что значит «знаменитый город», Херсон и др. Закреплены были также Азов, Керчь, Днепро-Бугские устья.

Таким образом натиск шведов, натиск монголо-татар, натиск поляков и турецких султанов, попытки взять Россию окружением, непрестанными ударами, блокадами, интервенциями сорвались. Россия выходила из пятивековой борьбы решительной победительницей. Народ перенес на своих плечах всю эту героическую борьбу, которая оставила величественные следы и в народной песне, и в сказаниях, и в скульптуре, и в живописи, и во всем национальном характере народа. Исключительно ценно здесь то обстоятельство, что народ сохранил при всех испытаниях здоровый, свободолюбивый дух. Никогда народ не забывал коренных своих целей, помнил о необходимости избавления от захребетников, которые жадно пользовались плодами побед, добытых простыми и честными солдатами и моряками.

Флот довершил ряд черноморских побед ударами у острова Фидониси и у берегов Абхазии и Анатолии. Суворов взял Кинбурн и, одержав победу у Фокшан, Рымника и Измаила, завершил цикл борьбы за южные выходы. Заложены были верфи, вырос город Николаев, на месте крепостцы Гаджи-бей вырос мировой порт Одесса.

Враги, однако, не оставляли надежд. Швеция, полагая, что русские целиком заняты на юге, попробовала было захватить Петербург. Столица энергично стала приготовляться. Составлялась ополчение. Балтийский флот вышел в море. 6 июля 1788 года русская и шведская эскадры встретились у Гогланда. Кто из балтийцев не знает этот хмурый, поросший лесом остров с медвежьим горбом! Вот у этого острова и произошло сражение. Шведы принуждены были возвратиться к Свеаборгу. Серия поражений, которые нанесли им русские моряки у Ревеля, Эланда, у Стирсуддена, опрокинула все их намерения.

Все эти победы поставили Россию на одно из виднейших мест в Европе.

Усиленно продолжалась деятельность моряков в Каспии и на Дальнем Востоке. Наши мореходы изучали Японское море, развивали промыслы, вели научную работу.

В 1798 году флот вновь действовал в Средиземном море. Противнику был нанесен ряд новых жестоких поражений. В 1799 году отряд капитан-лейтенанта Белли взял Неаполь.

Начались войны наполеоновской эпохи. Султанская Турция пробовала вновь выступить, захватить Крым. Черноморский флот парализовал действия врага. Балтийская эскадра вновь появилась в Средиземном море. Традиции Чесмы ожили: эскадра разгромила турецкий флот у Дарданелл 10 мая 1807 года и затем 19 июня близ Афонской горы. Дарданеллы были блокированы. Константинополь был отрезан от снабжения.

Грянуло наполеоновское нашествие 1812 года. Народ наш отразил и эту смертельную опасность. Армия врагов в 678 тысяч человек перешла Неман летом. Зимой от этой армии оставалось лишь несколько батальонов. Всеобщая яростная народная война встретила захватчиков — поэтому они и были уничтожены. Балтийский флот энергично действовал в ту пору. Выдвинувшись на запад, он участвовал в осаде Данцига и в блокаде берегов, занятых наполеоновскими войсками.

К данной поре — началу XIX века — относятся и новые дальние походы русских моряков. Продвигаясь постепенно, осваивая моря России, моряки наши перешли и к кругосветным плаваниям. Имена Крузенштерна и его помощника Лисянского достойны быть отмеченными.

Крузенштерн стоит в первом ряду славных русских мореплавателей, исследователей и воинов.

XIX век принес России крайнее усиление реакции. Николаевский жандармский режим душил все творческие силы народа. Попытка декабристов в 1825 году добиться свобод, конституции была зверски подавлена. В восстании декабристов участвовали флотские экипажи. Матросы не могли больше терпеть издевательства и бесправие. Герои многих боев, люди боевых традиций Гангута, Чесмы, Кронштадта начинали отказываться от подчинения царско-дворянскому произволу…

В 1853 году на Черном море вспыхнула война. Коалиция — Турция, Англия, Франция — вознамерилась вновь ослабить позиции России.

На долю флота выпали новые испытания.

Первым вступил в дело Черноморский флот. Эскадра адмирала Нахимова направилась против вражеского флота. Он был обнаружен в Синопе. Враг был заблокирован. Затем, получив подкрепления, Нахимов атаковал турок. В бою турецкий флот был истреблен совершенно.

В дело тогда вступил соединенный англо-французский флот. Борьба вспыхнула у берегов Крыма. Ряд бесплодных бомбардировок Одессы и других прибрежных городов ничего не дал врагам. Они, высадив армию, начали осаду Севастополя. Сильнейшая армия, превосходно технически снабженная, думала взять Севастополь одним движением. Враги просчитались. Оборона Севастополя показала высокие качества русского солдата и матроса. Укрепления города были созданы под огнем. Противники обрушили на Севастополь ливень металла. Статистика говорит, что англо-французскими войсками было выпущено 1356 тысяч снарядов. Севастополь, однако, держался непоколебимо. Борьба длилась 11 месяцев. Гарнизон, в котором соединились плечом к плечу сухопутные части и флотские корабельные команды, вместе с населением отбивал десятки атак и штурмов. Героическая борьба за Севастополь — одна из лучших страниц нашей военной истории. Когда город после года бомбардировок и штурмов был превращен в развалины, когда враг был измотан и обескровлен, русские уничтожили остатки зданий и ушли в полной боевой готовности на северную сторону бухты. Англичане и французы увидели лишь пепелище…

В то же время в Балтике хотел прорваться к Кронштадту и Петербургу английский адмирал лорд Нэпир. Он похвалялся «позавтракать в Кронштадте и пообедать в Петербурге». Лорд нарвался на многие неприятности. Поесть ему в Кронштадте так и не удалось.

«Союзники» искали удач в других местах: бомбардировали на Белом море Соловецкий монастырь. Пользы это им не принесло. Англо-французские силы пытались тогда же напасть на Петропавловск-на-Камчатке. Соединенная эскадра подошла к отрезанному от родины порту. Враги встретили и здесь ожесточенное сопротивление. Горсть моряков и местных жителей блистательно отбила нападение. Русские солдаты и матросы еще раз показали, чего они стоят.

Последующий период характерен был для России все большим усилением реакции. Правящие классы приводили страну к потерям, бедам и поражениям. Средства направлялись на ненужные затей и авантюры. Флот приходил в крайний упадок. Бюрократическая система уродовала все живые начала, которые были некогда на флоте. Техническая отсталость привела к тому, что переход от парусного флота к паровому проходил в России тяжко, затрудненно. Проектировались уродливые, никуда негодные корабли. Делались случайные закупки за границей людьми сановными, некомпетентными, ленивыми. На этом фоне попрежнему ярко блистал талант низовиков, коренных моряков.

Царско-дворянская верхушка между тем тянула Россию к поражениям, к гибели. Развращенная, разложившаяся вконец знать, проворовавшиеся чиновники и интенданты, хапуги, грабители, подлецы сосали народную кровь… Россия изнывала под неимоверно усилившимся гнетом. У власти в самом конце XIX века стал тупой выродок Николай II. Он, его правительство, придворная камарилья причинили народу неимоверные страдания и бедствия. С глубокой душевной горечью моряки вспоминают про Цусиму… Были такие у нас минуты и в первую мировую войну 1914―1918 годов, когда доблестный флот предавали сухомлиновы, распутины и прочие мерзавцы.

Великая революция, к которой народ шел неотвратимо и пришел, благодаря гению Ленина и Сталина, гению партии большевиков, сняла путы с народа. Все лучшие исторические дела, начинания, планы, мечты народа получили возможность реализации. Просторы открылись необозримые. Но порыв Советской России едва не был придушен новой интервенцией. 14 капиталистических держав, взяв страну в кольцо, мобилизовав более 1 миллиона солдат (белые армии и интервенционные корпуса), намеревались уничтожить все замечательное, большое дело народа, расхитить его территории, политые кровью лучших защитников.

Когда вновь читаешь сейчас документы 1917―1920 годов, понимаешь, какую судьбу готовили нам интервенты. Уничтожение всех завоеваний Октября, уничтожение нашего государства, кабальные колониальные законы, удесятеренная эксплоатация, погромы, чужие войска, надзиратели, каратели, суды… Уничтожение цвета страны: рабочего класса, интеллигенции и крестьянского актива. До конца дней наших помнить будем, как вырезали интервенты целые селения, как жгли в топках лучших бойцов, таких, как Лазо, как расстреливали и вешали! До гроба будем помнить, товарищи, как методически уничтожали интервенты наши кадры: по спискам вылавливали корабельных специалистов, сталеваров, орудийных мастеров, мастеров броневого дела…

Это происходило на юге. Нас хотели лишить не только портов, не только кораблей, а и тех, кто делает корабли, снаряды, броню.

Помните, товарищи, как японцы поливали серной кислотой все, что им встречалось в базах Амурской флотилии? Помните, как интервенты кромсали и топили корабли в Севастополе? Вся наша отечественная история в те дни вставала перед нами — участниками Октября и гражданской войны. Кровь вскипала в жилах. Речь шла о том, быть нашему народу или не быть. И мы бились, не щадя своих сил, бились годы, порой изнемогая, не получая почти помощи, выпрямляясь, снова и снова кидаясь в атаки не хуже, чем некогда в абордажные бои кидались наши прадеды. Мы, люди военного флота, знали, за что мы бьемся. Еще никогда Родина наша не имела таких высоких целей и идей, как те, что выработали наш народ, его партия большевиков, Ленин и Сталин.

Удары принимали равно все: и армия, и флот, и мирные жители. Пять полных лет гудели и гремели бури над страной: с 1917 по 1922 год. Только 25 октября 1922 года был с боями возвращен Владивосток — нашенский, морской, давнишний! Страна тогда перевела дух. Сколько же пережили, сколько вытерпели! Но вынесли все. В щепки, ко всем чертям разнесли интервенцию 14 держав, разнесли их армии, корпуса, флоты, флотилии и чего там еще у них ни было… И японцам первый взнос за Цусиму сделали; остальное еще впереди.

Год за годом пишем мы историю этой великой борьбы народа, историю гражданской отечественной войны. Посвящая ей книги, поэмы, драмы, фильмы, картины, скульптуры, песни, симфонии… И все мало. И все мало! Память вновь и вновь из глубин извлекает подвиги народа, подвиги красноармейцев и военных моряков, командиров и комиссаров, безвестных рабочих и крестьян, стариков, женщин и детей… Дрались все — стар и мал. Дрались не хуже других, — а говорят, порой и лучше, — русские моряки.

Ведь это на Балтику наваливался с весны 1919 года адмирал Коуэн с 72 кораблями. Ведь это над Кронштадтом по 6 раз в день гремели разрывы авиабомб интервентов, пылали лесные склады, рвались от диверсий мины на фортах. Целые армии белых подходили к Питеру, армии с танками, тяжелой артиллерией. А у нас были лишь трехлинейки и железные слова «не отступать!». Ленин и Сталин сами приходили к нам, показывали сами пример бесстрашия, и мы побеждали. Побеждали на Черном море и на Севере, и на Каспии и Волге, и на реках Средней Азии, и на Амуре, и на Тихом океане, где «закончили поход».

Сколько незаписанных подвигов таится еще в памяти людской! Как бились матросские отряды, как бились наши эскадры, флотилии! Дороги имена моряков, павших за родину, за коммунизм, который стал кровным историческим делом народа. Дорог нам наш друг Николай Маркин, комиссар, до конца стоявший на пылающем корабле «Ваня-Коммунист» и на нем погибший 1 октября 1918 года. Дорог Анатолий Железняков, смельчак, командир бронепоезда. Дороги тысячи погибших моряков. Они сделали свое дело до конца.

По морям, рекам, озерам, берегам, изученным до последнего волосяного штриха на карте, прошли русские матросы-большевики, командиры и комиссары военного флота во время борьбы с интервентами. Летом 1919 года мы были стиснуты в кольцо. История страны как бы вновь повторялась. С боями нам пришлось пробиваться на Балтике. Вновь спускаться по Волге к Каспию, где мы целиком захватили белый флот в Энзели. Вновь тогда создавались корабли на Днепре, и по старым путям шли воинственные потомки дружинников Олега, потомки запорожцев, гоня интервентов. Вновь пробивались на Север, к Архангельску, вновь пробивались в Сибирь… За пять лет гражданской войны военные Моряки Советской страны проделали весь исторический путь своих предков-моряков.

Ничто не может быть забыто из родной истории! Каждый моряк, каждый гражданин СССР должен наизусть знать, как, какой ценой добыты и защищены наши моря, берега, города, порты. Имена предшественников, героев должны быть окружены всеобщим почетом. Знать всю историю мы обязаны глубоко, органически, восторженно.

Страна наша вышла сейчас на первое место в мире. Она в авангарде человечества. Страна наливается такими силами, которые своротят любые препятствия. И в области морского дела, морского строительства мы добились своими руками величайших возможностей. Можно сказать ясно и коротко: страна наша никогда не имела таких возможностей и перспектив, как в сталинскую эпоху. Мы создаем большой морской и океанский флот. Мы отдаем и отдадим ему все свои силы. Флот этот верно и честно послужит своей социалистической родине.

Будем помнить всегда о высокой чести принадлежать к Военно-Морскому флоту СССР, флоту с великой мировой историей и славой.

Н. Новиков. Каперский флот Ивана Грозного

Богатая событиями действительность петровского периода, насыщенного блестящими успехами только что созданного русского флота, обычно закрывает от нас некоторые более ранние страницы морского прошлого нашей страны, весьма интересные и поучительные. Так, мы очень мало знаем о морских силах Новгорода XII―XIV столетий, морских походах новгородцев против Швеции и Финляндии, их набегах на древнюю шведскую Сигтуну и Або, о борьбе на торговых путях Балтийского моря. Не много сохранилось исторических документов и сведений и о позднейших попытках Московского государства завести флот в XVI ст. в период многолетней борьбы за выход на берега Балтики во время так называемой Ливонской войны 1558―1583 гг., в частности о попытке Ивана Грозного завести около 1569―1570 гг. каперский флот для борьбы на балтийских торговых путях. Однако сама по себе эта попытка настолько интересна и дает столько материала для суждения о стремлениях Московского государства XVI ст. к морю, что заслуживает быть включенной отдельной страницей в историю развития морских идей в России в до-петровское время.

Завоевав Казань (1552 г.) и Астрахань (1556 г.) и захватив северо-восточную часть Кавказа до границ реки Терек, Иван IV сделался обладателем всего волжского пути с значительным побережьем Каспийского моря по обе стороны волжской дельты. Обеспечив рубежи на этом направлении рядом крепостей, Иван IV перенес все свое внимание на северо-запад, на Балтийское море, с целью пробиться к его берегам и тем обеспечить государству сношения с Западной Европой.

Путь к морю преграждался здесь Ливонским орденом, владения которого охватывали Эстляндию, Лифляндию и Курляндию с побережьем, простиравшимся от Нарвского залива почти до устьев Немана, включая сюда и берега Рижского залива. Орден представлял собой некогда сильную военную организацию.

В данный период к 1550-м годам орден представлял собой организм, сильно ослабленный упорной борьбой закрепощенных масс коренного населения страны против феодальных верхов, неспособный выдержать борьбу с таким мощным соседом, каким являлось Московское государство. Эта слабость была хорошо известна соседним прибалтийским государствам — Польше, Швеции, Германии, Дании, уже намечавшим свои доли в ожидаемом ливонском наследстве.

Балтийский вопрос, вопрос преобладания на Балтийском море, был одной из самых сложных международных проблем, где перекрещивались и сталкивались экономические и политические интересы не только прибалтийских государств, но и ряда других, лежащих вне пределов Балтики.

Поэтому, когда в 1558 г. Иван IV начал борьбу против Ливонии и обнаружил тем свои намерения выйти на балтийское побережье, ему в самом непродолжительном времени пришлось встретиться с противодействием со стороны ряда претендентов на Ливонию, видевших в московском царе наиболее опасного соперника в вопросе преобладания на Балтийском море. В первую очередь это были — Польша, Швеция и Германия; с первыми двумя из них ему пришлось вступить позже в длительную вооруженную борьбу.

В первый же год войны с орденом, в мае 1558 г., Грозный овладел Нарвой и получил таким образом выход на Балтийское море вместе с обладанием старым торговым городом со всем его аппаратом и связями. Скорое овладение Нарвой царь считал за большую удачу и намеревался «полностью использовать свое счастье». Одним из первых распоряжений царя в отношении Нарвы было предоставление ей права свободной и беспошлинной торговли по всей России и с Германией, сохранение за ней всех ее торговых привилегий и прав.

Старые связи Нарвы с ганзейскими городами, в особенности с Любеком, вскоре сделали Нарву важнейшим пунктом для торговых сношений Западной Европы с Москвою. Значительная часть торгового потока, шедшая до того на Ревель и Ригу, перешла к Нарве. Вслед за ганзейскими кораблями сюда устремились и корабли других наций, нуждавшихся в русском сырье.

Вскоре «нарвский торговый путь» приобрел настолько преобладающее значение на Балтийском море, что вызвал нескрываемые опасения соседей, боявшихся, с одной стороны, что нарвская торговля сильно убавит их торговые обороты, а с другой — опасавшихся экономического и военного усиления Москвы.

Понимая, что прибалтийские соседи будут оказывать всяческое противодействие нарвской торговле и сами не будут пускать сюда своих купцов, Иван IV решил привлечь наиболее мощные торговые организации Западной Европы и в первую очередь англичан, торговые компании которых уже имели постоянные с 1556 г. сношения с Москвой через Белое море. Имея возможность на опыте оценить громадные выгоды непосредственной торговли с Московией без участия посредников, английские купцы не замедлили воспользоваться новым торговым путем.

Специально образованные для торговли с Россией английские компании, получив от царя торговые льготы и основав в Нарве торговые дома и склады, сделались постоянными участниками нарвской торговли. Вслед за английскими судами по нарвскому пути двинулись голландские, шотландские, французские, испанские и др.

Опасаясь конкуренции, англичане пытались добиться от Ивана IV такой же монополии в нарвской торговле, какую они имели в Белом море; однако, царь желал, чтобы Нарва была общеевропейским портом, и домогательства эти отклонил.

Предметами нарвской торговли были: корабельный лес, воск, лен, пенька, сало, кожи, меха, взамен чего иностранные корабли привозили соль, пряности, бархат, шелк, ткани, напитки; при этом ежегодный доход казны с нарвской торговли значительно превышал пошлинный сбор с беломорской.

Успехи нарвской торговли, производимой сотнями иностранных судов за навигацию, чрезвычайно обеспокоили Польшу и Швецию, ясно видевших, что Иван Грозный, опираясь на Нарву, очень быстро расправится со слабой Ливонией и распространит свои владения по всему побережью Финского и Рижского заливов. Польша и Швеция повели ожесточенную борьбу против нарвской торговли.

Между тем, московские войска в течение трех лет, разгромив силы ордена, захватили большую часть Ливонии.[1] Не имея сил для дальнейшего сопротивления, Ливония, в лице ее феодальных правителей, не желая сделаться московской провинцией, в начале 1562 г. распалась, поддавшись по частям соседним государствам: Лифляндия с Ригой отошла Литве, Эстляндия с Ревелем — Швеции, остров Эзель — Дании, а Курляндия признала себя в ленной зависимости от польского короля.

Новые хозяева потребовали от Ивана IV очищения занятых им областей от войск, и после его отказа ливонская война превратилась в войну Москвы с Литвой и Швецией, затянувшуюся на двадцать с лишним лет.

При этом во всех перипетиях борьбы с обоими противниками, происходившей на сухопутном театре, «нарвский торговый путь» до потери Иваном IV Нарвы в 1581 г. являлся одним из стержней борьбы, вокруг которого с особенной яркостью выступала истинная подоплека войны — боязнь утверждения Московского государства на Балтийском море и неизбежно вытекающего отсюда роста его экономической и военной мощи.

Вот что писал в этот период польский король Сигизмунд II английской королеве Елизавете: «… еще раз подтверждаем, что московский царь ежедневно увеличивает свое могущество приобретением предметов, которые привозятся в Нарву; сюда привозятся не только товары, но и оружие, до сих пор ему неизвестное; привозят не только произведения художеств, но приезжают и сами художники, посредством которых он приобретает средства побеждать всех. Вам не безызвестны силы этого врага и власть, какою он пользуется над своими подданными. До сих пор мы могли его побеждать потому, что он был чужд образованности, не знал искусств, но если нарвская навигация будет продолжаться, что останется ему неизвестным?»

Все без исключения считали, что «нарвское плавание» угрожает общим интересам прибалтийских государств, что Нарва — ключ к Ливонии, который необходимо отнять у русских. «Без Нарвы русские не страшны, с потерей Нарвы они лишатся главной своей опоры на море».

О том, что мысль о создании собственной морской силы неоднократно возникала у Грозного, можно видеть именно из тех постоянных домогательств московского правительства о пропуске в Россию специалистов морского и военного дела — мореходов, корабельных мастеров, такелажников, литейщиков, пушкарей и пр.

Однако, большей частью попытки эти кончались неудачей: опасаясь знакомства русских с военным и морским искусством Запада, европейские соседи России круговой порукой обязывались не допускать в Москву никаких специалистов и ремесленников. И если в это время в Россию все же проникали мастера разных воинских дел, то в одиночку и в очень ограниченном числе.

Таким образом, стремление московского правительства использовать Нарву не только в качестве торгового порта, но и базы для создания военного флота, может считаться фактом, имевшим место.

К сожалению, подробных сведений о заведении собственного флота мы не имеем. Отсутствие достаточного числа иностранных и русских морских специалистов и технической базы ставило преграды для постройки и вооружения морских военных кораблей. Этим в основном и следует объяснить, что Иван Грозный решил в этом деле итти другим путем — путем создания наемного каперского флота.

Это было тем легче, что океаны и моря в то время были полны корсарскими организациями, члены которых охотно нанимались на службу к правительствам и государям, в них нуждавшимся.

Не было недостатка в корсарах и на Балтийском море, где польско-литовские каперы ловили суда, торговавшие с Нарвой, а Швеция, воевавшая в это время с Данией и Любеком, преследовала морскую торговлю последних, которые, в свою очередь, высылали своих каперов против шведской торговли.

Борьба с Польшей и Литвой, стремившимися нанести удар и Нарвской торговле, заставила Ивана Грозного прибегнуть к созданию наемного каперского флота для борьбы против польской морской торговли и защиты нарвского пути.

Желающие поступить на службу к московскому царю нашлись быстро и, по свидетельству ряда исторических документов, в 1569 г. на торговых путях Балтийского моря уже появились первые московские каперы.

Главным из них, с правами начальника, являлся уроженец Дитмарсена некий Карстен Роде,[2] по всем данным — профессиональный корсар, который в начале 1570 г. получил от Ивана Грозного специальную «жаловальную грамоту» (каперское свидетельство), в которой царь, ссылаясь на морские разбои поляков и жалобы на них многих соседей, ведущих торговлю морем с Московским государством, заявляет, что решил на будущее время защищать свою морскую торговлю от польских каперов, которые «разбойным обычаем корабли разбивают, товары грабят и из многих земель в наше государство дорогу торговым людям затворяют». Принимая Карстена Роде на свою службу, Иван IV уполномочивал его действовать против «польского короля, его подданных, союзников и пособников», преследуя огнем и мечом в портах и в открытом море, на воде и суше не только поляков и литовцев, но и всех привозящих к ним или отвозящих от них товары, припасы и пр.

Грамота, представляя собой каперский патент, являлась чрезвычайно важным документом, обеспечивающим каперам не только легальное положение, но и возможность базироваться на порты нейтральных или дружественных Москве государств для ремонта, пополнения запасов, отдыха, а также и для укрытия от преследования сильнейшего противника. Отсутствие патента ставило капера в ранг морского разбойника и влекло за собой, все вытекающие отсюда последствия.

Из дальнейшего мы увидим, что неожиданное появление московских каперов в Балтийском море вызвало такое возмущение всех противников Москвы, что никто из них не желал признать в них легальное средство борьбы, квалифицируя их только как «морских разбойников» и требуя применения к ним соответственных мер, начиная с лишения права убежища и стоянки в нейтральных портах.

Таковыми в данном случае являлись порты Дании, государства, дружественного Москве и хотя не воюющего с Польшей, но заинтересованного в ее ослаблении.[3]

На многочисленные жалобы прибалтийских государств, что московский царь поддерживает морских разбойников, которые прикрываются его именем, Иван Грозный официально называл Роде и его капитанов своими «слугами», утверждая, что «все, что ими делается, делается с его, царя, ведома с целью вредить подданным польского короля».

Нет сомнения, что для оборудования каперских кораблей (а возможно и их покупки), вооружения и найма экипажа Карстен Роде получал от царя соответствующие субсидии. В дальнейшем, в зависимости от успешности и доходности морских операций, каперы должны были существовать на доходы от призов, причем, по условиям договора с Роде, в пользу царя поступало каждое третье захваченное судно и лучшая пушка с каждого из остальных,[4] попавших в руки его и его сотоварищей. Кроме того, в пользу царя поступал сбор со стоимости захваченного груза в размере «десятой деньги» (10 %). По уплате этого сбора Роде мог свободно продавать товары кому и где угодно. Первоначально было обусловлено, что все захваченные суда Роде должен был приводить в Нарву для предъявления специально для того назначенным царем чиновникам («нашим приставленным и приказным русским и немецким людям»), которые должны были принять долю царя, произвести расчет «десятой деньги» и, в частности, решить судьбу пленных: отпустить ли их «по немецкому обычаю» за выкуп на волю или же, смотря по человеку,[5] оставить в плену, использовав для «царских нужд».

Роде обязывался не причинять вреда как русским купцам («привозящим и отвозящим»), так и подданным дружественных Москве государств, если, конечно, последние не вели торговли с Польшей. В случае нужды он должен был по мере сил оказывать им помощь и охрану.

Мы не располагаем данными — какое количество кораблей и пушек досталось на долю Ивана Грозного, но имеются основания считать, что царь получал на свой «пай» и то и другое, и что в Нарве у него имелись собственные морские суда. А так как постройка их вообще русскими не производилась, то надо думать, что это были корабли, добытые каперами.

Однако на практике привод захваченных судов в Нарву оказался затруднительным. Каперы Роде оперировали преимущественно в южной части Балтийского моря (Готланд — Борнгольм), и поэтому проводка призов в глубь Финского залива не только отнимала много времени, но и была сопряжена с риском лишиться добычи при встрече с каперами неприятеля. Поэтому в большинстве случаев Роде приводил свои призы в ближайшие порты своего базирования на Борнгольме или в Копенгаген и здесь их продавал.

Для обеспечения каперам возможности базироваться на порты дружественных держав Иван IV в той же грамоте просил иностранных государей и власти портовых городов предоставлять Роде и его товарищам свободный проход и пребывание в портах, оказывать им содействие в снабжении и считать их не «морскими разбойниками», а царскими слугами и воинскими людьми, причем сам Роде назывался «царским отаманом» и военачальником.

Кроме царского каперского патента, Роде получил еще «открытый лист» от брата датского короля Фридерика II герцога Магнуса Голштинского, владевшего островом Эзель и Перновом и являвшегося вассалом Ивана IV. В этом «листе», помеченном 6 мая 1570 г.,[6] Магнус просил командиров датских и любекских судов о свободном пропуске и покровительстве «московскому корабельному начальнику». Таким образом, Роде являлся совершенно «легализированным» капером, обеспеченным к тому же и поддержкой со стороны двух сильных морских организаций, какими являлись флоты Дании и Любека.

Имея царский патент на каперство и открытый лист Магнуса, Роде в мае 1570 г. приступил к подготовке к предстоящим ему операциям. Как опытный капер, уже служивший в этой роли у датского короля, Роде прежде должен был решить вопрос о первоначальной базе, где он мог бы приступить к вооружению судов, найму экипажей и т. п. Такой базой в первую очередь могла быть Нарва. Однако, этот пункт не удовлетворял Роде как своей отдаленностью от района операций (Борнгольм — Готланд — Данциг), так и тем, что на нарвском фарватере всегда держались польские и шведские каперы.

Поэтому, пользуясь покровительством герцога Магнуса, Роде избрал под базу город Аренсбург на о. Эзель, который по своему положению был близок к району действий и представлял удобное убежище, как значительный портовый город того времени.

Здесь Роде и приступил к оборудованию своего первого корабля. Получив для начала субсидию от Ивана IV, Роде приобрел свое первое каперское судно — пинку[7] в 40 тонн водоизмещением, нанял 35 человек команды из иноземцев и с их помощью приступил к вооружению.

Для вооружения судна артиллерией Роде приобрел и установил на нем 3 литых чугунных пушки, 10 пушек малого калибра, носивших название «барсов», 8 пищалей, т. е. мелких дробовых пушек, устанавливаемых на борту.

В начале июня Роде со своей пинкой вышел в первое плавание в море и начал каперство у острова Борнгольма, перенеся на него свою базу.

Первым призом, захваченным Роде, явился небольшой одномачтовый буер из Эмдена, везший соль и сельди.

Так как пинка оказалась сильно текущей, то Роде решил превратить свой первый приз также в капер, почему, передав часть экипажа и пушек на буер, сам перешел на него, поручив командование пинкой своему лейтенанту. Таким образом, из Борнгольма вышли уже два московских капера. Через 8 дней корабли вернулись к Борнгольму, причем пинка привела новый приз — буер с грузом ржи, пеньки и дубовых досок, а самому Роде посчастливилось на буере захватить флейт в 150 тонн водоизмещением, который он поспешил превратить в флагманское судно своей флотилии.

Теперь Роде имел уже три судна с общим вооружением в 33 пушки и мог развить свои операции на непосредственных подходах к Данцигу. В надежности своего базирования на Борнгольм Роде мог быть уверен, тем более, что сам борнгольмский наместник Шведер Кеттинг не только не чинил Роде каких-либо препятствий в пребывании, но нашел в нем источник крупной наживы, покупая призы и грузы их для дальнейшей перепродажи. Вместе с тем Роде мог рассчитывать и на помощь, в случае каких-либо осложнений или угроз со стороны шведов или поляков, от датских военных кораблей, которые обычно находились у Борнгольма для защиты своей торговли от шведских каперов.

В июле Роде со своим отрядом задержал вблизи Данцига целую флотилию из пяти судов с грузом ржи, при этом четыре судна были захвачены, а пятое, после упорного сопротивления, успело уйти в Данциг, принеся весть о московских корсарах.

Появление московских каперов в Балтийском море вызвало большое волнение среди всех государств, заинтересованных в балтийской торговле. Имея своей задачей борьбу против польской торговли, Карстен Роде и его каперы, несомненно, не ограничивались нападениями на польские суда, но «расширяли» сферу своей деятельности, нападая на торговые суда и других государств. Больше всего страдал от них Данциг, через который шла значительная часть морской торговли Польши. «Никогда раньше не было слышно о появлении московитов на море», — писали бургомистры Данцига Любеку и другим, приглашая их совместными силами ликвидировать «морской разбой». «Если царь по своей воле будет распоряжаться на море, то это скоро отзовется на всех прибалтийских государствах. Необходимо предотвратить господство московитов на море, пока это зло еще не успело пустить слишком глубоких корней». Таким образом, мирясь с существованием польских, шведских, датских и иных каперов на Балтийском море, данцигские власти чрезвычайно болезненно реагировали на появление московских, видя в них первые зачатки утверждения Москвы на море.

Для защиты своей торговли Данциг снарядил несколько военных кораблей, а Польша в свою очередь усилила каперскую флотилию для ответного уничтожения московской торговли, направлявшейся значительным потоком в Нарву, достигшую в этот период большого торгового расцвета.

1570-й год, помимо появления московских каперов, ознаменовался еще одним крупным шагом Ивана IV в стремлении утвердиться на Балтийском побережье, а именно попыткой овладеть Ревелем, который являлся главным стапельным портом Финского залива и мощной приморской крепостью с оборудованным портом. Отойдя после распадения Ливонского ордена к Швеции, Ревель был главной опорой шведского владычества в Ливонии и угрозой московским завоеваниям здесь. В частности, находясь на торговом пути в Нарву, Ревель в руках шведов представлял для нарвской торговли значительную опасность как пункт, на который базировались шведские каперы. Вместе с тем обладание Ревелем сулило для Грозного не только возможность использования нового торгового порта, лежащего непосредственно на море, чего не было у Нарвы, но и чрезвычайные стратегические выгоды в смысле обоснования на Балтике, чем закреплялись предшествовавшие территориальные приобретения в Ливонии.

Сделав весной 1570 г. попытку склонить Ревель к добровольному переходу под протекторат Москвы с правами вольного города и получив отказ, Грозный в союзе с эзельским герцогом Магнусом, признавшим вассальную зависимость Москвы и получившим от Ивана IV в наследственное владение все покоренные русскими ливонские области, решил добывать Ревель оружием.

Назначенное для этого 25-тысячное русское войско, соединившись с отрядами герцога Магнуса, который был назначен главнокомандующим, в августе того же года обложило Ревель. Осада этого чрезвычайно хорошо укрепленного города продолжалась около 7 месяцев и кончилась неудачей как вследствие недостаточности осадных средств у союзников, так главным образом и потому, что Ревель все время получал подкрепления и снабжение с моря.

Ревельская неудача в сильной степени отразилась и на развитии операций московских каперов, вынужденных базироваться на отдаленные любекские и датские порты (Борнгольм и Копенгаген) и не имевших, в случае осложнений с Данией или Любеком, возможности перенести свое базирование в собственный защищенный порт, каким мог явиться Ревель.

На имперском рейхстаге в Шпейере, происходившем как раз в это время, основными вопросами, волновавшими имперских князей, прибалтийских владетелей и представителей ганзейских городов, были именно — опасность, угрожавшая Ливонии со стороны московского царя, его стремление захватить Ревель и утвердиться на Балтийском море и появление на нем еще невиданных московских каперов.

Отдельные представители германских государств и торговых городов решительно заявляли о той опасности, которая угрожает всем выходящим на Балтийское море странам в случае, если московский царь овладеет Ливонией и в особенности Ревелем.[8] «Если он добьется этого, то будет абсолютным господином не только Балтийского моря, но и всего севера Европы». Особенно доставалось на заседаниях рейхстага датскому королю Фридерику II за то, что он содействует царю в Ливонии и поддерживает с ним дружеские отношения, доходящие до того, что Дания предоставляет свои порты для базирования московских каперов.

Между тем, пользуясь поддержкой борнгольмского наместника Кеттинга, Роде довел состав своей флотилии до шести судов, не только за счет захватываемых призов, но и путем привлечения соотечественников, охотно получавших от него каперские свидетельства. Из одного сохранившегося в Копенгагенском архиве подобного свидетельства можно видеть, что Карстен Роде, именовавший себя царским наказным адмиралом Балтийского моря (bestalter Admiral in der Ostsee), уполномочивал некоего Клауса Тоде на каперство при условиях: 1) не находиться долго в отсутствии, 2) являться время от времени к Роде с отчетом в своей деятельности и для получения директив, 3) не утаивать захваченных судов и грузов и 4) не дозволять того же своей команде.

К концу июля 1570 г. число захваченных московскими каперами судов возросло до 17, причем большая часть их принадлежала данцигским купцам, что вынудило Данциг предпринять против Роде специальную экспедицию, в состав которой были включены военные корабли. Предупрежденный об этом Роде укрылся в Датских проливах, и, когда данцигская эскадра явилась сюда, датское правительство, имея с Данцигом старые счеты за его помощь Швеции и нападения данцигских каперов на датские торговые суда, секвестровало[9] эскадру, показав, таким образом, себя активным союзником Москвы.

В свою очередь под влиянием жалоб Данцига шведы также снарядили против Роде экспедицию, причем шведской эскадре было приказано захватить Роде внезапным нападением во время его стоянки в Борнгольме. Однако, этот набег не удался, так как Роде, во-время узнав об угрожавшей опасности, успел, нагрузив свои суда наиболее ценными призовыми товарами, снова уйти в Копенгаген.

Однако, через несколько времени шведы повторили набег. Роде был застигнут врасплох, и несколько его судов было захвачено; сам Роде снова ускользнул в Копенгаген.

Повидимому, эта неудача, к которой каждый капер должен был быть готовым, не слишком обескуражила Роде, так как он в скором времени возобновил свою деятельность, включив теперь в объекты своего особого внимания и шведские торговые суда. Но здесь вскоре обстановка для Роде коренным образом изменилась.

В декабре 1570 г. Дания и Любек заключили мир со Швецией, по которому бывшие противники обязались ликвидировать все причины, вызывавшие вражду и недовольство. Одним из вопросов этого порядка был вопрос о московских каперах, которые пользовались покровительством Дании и Любека. На съезде в Штеттине, а затем в Ростоке представители германского императора, шведские, французские, польские, саксонские и др. требовали от датского короля отказа от союза с Москвой и прекращения поддержки Роде и его товарищей. Со своей стороны и датский король, стремясь к обеспечению для Дании нарвской торговли, указывал на то, что каперство на Балтийском море достигло «неслыханных размеров» и требовал, чтобы Швеция, Польша и отдельные города (Данциг, Ревель) в свою очередь обуздали своих каперов.

Положение датского короля было весьма трудным: являясь, с одной стороны, союзником Москвы и заинтересованным в сохранении с ней добрых отношений в силу своих норвежских интересов, а также ввиду того, что царь мог оказать Дании помощь в борьбе со Швецией, Фридерик II вместе с тем был чрезвычайно заинтересован в поддержании мирных отношений с соседними прибалтийскими государствами и городами, торговые сношения которых с Западной Европой шли через Датские проливы.

Каперство вообще, а московское в частности, не только создавало недоразумения с соседями, но и, отражаясь на балтийском мореплавании и торговле, наносило большой ущерб королю, вследствие резкого снижения его доходов с так называемых «зундских пошлин», которые платили ему все суда, проходившие Датскими проливами.

Еще осенью 1570 г. на многочисленные жалобы на московских каперов, пользующихся покровительством Дании, король рекомендовал заинтересованным сторонам самим принять меры против Роде. При этом король, только что оказывавший ему поддержку, теперь указывал, что ввиду того, что между Москвой и Польшей заключено трехлетнее перемирие, действия Роде незакономерны, давая тем понять, что он оказывать дальнейшей поддержки не будет. В заключение Фридерик II писал, что дело это его не касается и он не желает в него вмешиваться.

Таким образом, накануне заключения мира со Швецией датский король стремился так или иначе избавиться от беспокойных гостей, понимая, что дальнейшее покровительство им не только осложнит отношения с соседями, но и отразится на зундских доходах.

Указание на то, что Роде и его товарищи продолжают действовать против польской торговли, несмотря на заключенное перемирие, говорит о том, что датский король был склонен рассматривать это как акты самовольства Роде. Так позже Фредерик II и объясняет перемену своего отношения к русским каперам в письме к Ивану Грозному.

За отсутствием материалов не представляется возможным установить, получал ли Роде какие-либо указания от московского правительства о приостановке своих операций на время перемирия, но можно думать, что таких указаний не было. Повидимому, приостановка военных действий на суше не означала прекращения торговой войны на море, о чем можно судить хотя бы по тому, что в этот период польские каперы продолжали операции против нарвской торговли, и потому не было никакого резона приостанавливать действия и московских каперов.

Но как бы то ни было в отношениях датского короля к Роде произошла резкая перемена: сперва было запрещено датчанам поддерживать с Роде какие бы то ни было связи, затем он приказал отбирать у Роде захваченные им призы и возвращать их собственникам. Несколько времени спустя начальнику флота и наместнику Готланда было дано распоряжение не допускать Роде и его товарищей пользоваться датскими портами в качестве убежищ. Одновременно выяснилось, что некоторые датские подданные, повидимому, соблазнившись каперскими доходами, отдают Роде в аренду свои суда для каперства. Это вызвало ряд протестов со стороны соседей, которые указывали датскому королю, что борьба с Роде будет безрезультатна, если его силы будут пополняться средствами датских подданных. К тому же и сам Роде перенес свою деятельность в Датские проливы и, повидимому, допустил ряд захватов судов с товарами датского происхождения.

В результате нажима со всех сторон датским королем было принято решение ликвидировать деятельность Роде, и 22 сентября 1570 г. отдан приказ об его аресте при первой возможности, так как Роде грабит датских подданных и захваченное добро делит в датских же водах. Приказ короля был вскоре выполнен, и Роде арестован. Любопытно, что, понимая, что этим арестом может быть вызвано неудовольствие царя, датский король сопровождает свой указ об аресте распоряжением не заключать Роде в тюрьму, как преступника, а отправить его под надежной охраной, чтобы не убежал, в один из континентальных королевских замков Галь (Hald) как бы для того, чтобы убрать его подальше с соседних глаз.

Таким образом, в действиях Фридерика II явно видно желание и удовлетворить европейских соседей, и не слишком обидеть могущественного и нужного союзника в лице московского царя арестом его «отамана и начального воинского человека».

Впрочем, король еще до ареста Роде уже счел необходимым написать Грозному, что вынужден будет арестовать Роде и привлечь его к судебной ответственности за морские грабежи в проливах,[10] тем более, что Роде, вопреки заключенному между Москвой и Польшей перемирию, продолжает свою деятельность и, по мнению короля, делает это не с согласия царя, а по своевольству, причем нападает не только на польские, но и на датские суда.

Занятый ливонскими делами и внутренней борьбой с боярами, Иван Грозный только 31 августа 1571 г. ответил датскому королю:

«…в грамоте своей писал к нам, что приходят на твои морские проливы нашего царского величества московские воинские люди, Карстен Роде с товарищи, и твоих людей грабят и животы их емлют, и обиды им чинят многие, и нам бы, того смотря, вперед делати не велети (т. е. запретить). И то делалось тем обычаем: бил челом нашему царскому величеству наш корабленник Карстен Род о том, которые заморские торговые люди почали приезжать к нашего царского величества городов пристанищам, к Ругодиву (Нарве) и к иным местам и на тех людей учали приходити войною на кораблях разбойным обычаем воинские люди недруга нашего литовского короля и непослушника нашего свейского короля люди и корабли их начали разбивати, и товары грабити, и изо многих земель в наше государства дорогу торговым людям затворили: И мы по челобитью того корабленника, Карстеня Рода, и для того, чтобы из заморских городов торговым людям в наше государство дорога не затворялась, пожаловали дали ему свою жаловальную грамоту, чтобы ему на тех мирских воинских людей, которые разбивают торговых людей, а в наше государство ни с которыми товары их не пропускают, войной на тех приходити велели, а торговым людям, которые заморские торговые люди учнут ездити со всякими товары в наше государство, дорогу морским путем очищати. А на твои морские проливы и на твоих людей тому корабленнику Карстеню Роду приходити не велели».

Повидимому, Грозный, и помимо письма датского короля, знал, что его «корабленник» не только старался «в наше государство дорогу морским путем очищати», но и самовольно хозяйничал в проливах. Однако, понимая трудность положения Роде, оттесненного поляками и шведами из Балтийского моря в проливы, царь все же пытался заступиться за своего «отамана».

«А ты б, приятель наш, — пишет дальше царь, — тех разбойников (т. е. польских и шведских каперов, действующих в проливах) у себя держати не велел, которые в наше государство с товары не пропуская, дорогу затворяют. А буде тот Карстен Род тех разбойников и в твоих пристанищах (порта) наедет (настигнет) и он в том неповинен. А мы про то велим, сыскав, тебе ведомо учинить, а ему в твои пристанища приезжать не велим».

Таким образом, Иван IV не допускал мысли, что датский король предпримет какие-либо репрессии против Роде. Между тем через несколько дней после отправления королевского письма к царю, Карстен Роде был арестован и под конвоем отправлен в упомянутый королевский замок Галь. Суда были конфискованы, а товарищи были выданы шведскому королю.

Повидимому, Фридерику II было чрезвычайно важно показать, что он выполнил требования штеттинского съезда, где его засыпали упреками за поддержку «московского морского разбоя»; вместе с тем, не имея ничего против Роде, который в свое время был его же собственным капером, Фридерик II стремился лишь убрать подальше эту беспокойную фигуру. Как бы то ни было, продержав некоторое время Роде в Гале, король переселил его в 1573 г. в Копенгаген, предложив выкупить себя на свободу за тысячу талеров.

Удалось ли Роде выкупиться окончательно на свободу — неизвестно.

Во всяком случае еще в 1576 году, во время пребывания в Москве датского посольства во главе с Павлом Вернике, Грозный, вспоминая о своем «корабленнике» Роде, как о человеке, находящемся в заточении, упрекал датского короля:

«Преж того лет с пять или боле послали мы на море немчина Карстеня Рода на шести кораблях с воинскими немецкими людьми для разбойников польских и литовских людей, которые разбивали из Гданска (Данцига) на море наших гостей. И тот немчин, Карстен Род, на море тех разбойников польских и литовских громил: 22 корабля со своими людьми поймал да и приехал к дацкого Фридерика короля пристанищу к Борнгольму[11] и тут его съехали (застигли) свейского короля многие люди на многих кораблях в перемирное время. И те корабли, которые он поймал, да и наши корабли, в которых он на море пошел со всякими товары и снарядом, у него поймали, а цена тем кораблям и товару 500 000 ефимков.[12] И тот немчин, Карстен Род, надеючись на наше с Фридериком королем докончанье (соглашение) с остаточными воинскими людьми от свейских людей убежал в Копногав (Копенгаген) к Фридерику королю. И Фридерик король велел его, поймав, посадить в тюрьму, да и по ся мест его держит в заточении. А товарищей его воинских людей, которые с ним приехали, отослали к непослушнику нашему свейскому королю. И мы тому всему поудивились…»

Из этого видно, что Грозный был полностью осведомлен обо всем, что касалось самого Роде, его товарищей, их деятельности за время каперства и размерах убытка, нанесенного ликвидацией каперской флотилии. Знал также Грозный и о выкупе, назначенном королем, и хотя по договорной грамоте царь обязывался выкупить своего «корабленника», но, повидимому, сама мысль о выкупе Роде у своего же союзника и «приятеля» казалась настолько дикой, что вопрос этот и не подымался.

Во всяком случае это — последний документ, где упоминается имя Карстена Роде, первого русского «адмирала» на Балтийском море.

Итак, имеющийся материал, хотя далеко не полный, все же в основном обрисовывает чрезвычайно любопытную попытку Московского государства XVI века завести на Балтийском море, хотя и наемную, морскую силу с целью экономического воздействия на противников.

Каперство флотилии Роде вызывает чрезвычайные опасения прибалтийских держав, совершенно правильно видевших в московских каперах зачатки русской морской силы.

Имея задачей борьбу на торговых путях Польши, Роде не мог пользоваться Нарвой в качестве базы из-за ее отдаленности от района операций. Уже для вооружения первого своего судна Роде вынужден был избрать для базирования Аренсбург, в дальнейшем он базируется на отдаленный Борнгольм и Датские проливы. Совершенно иной была бы картина, если бы Ивану IV удалось добыть, как намечалось, Ревель и Ригу. Неудача захвата Ревеля имела решающее значение для судьбы каперского флота.

При необходимости базирования на иностранные порты в условиях чрезвычайно сложной и меняющейся политической обстановки московские каперы неизбежно должны были чувствовать себя «висящими в воздухе». Союз, а вернее благожелательные отношения, с Данией, конечно, ни в коей мере не давали Роде твердой уверенности в обеспеченном убежище. Опыт базирования на Борнгольм показал всю рискованность нахождения «в гостях», а дальнейшая судьба флотилии в Датских проливах и самого Роде при «вынужденном вероломстве» датского короля с достаточной ясностью подтвердили невозможность крейсерских операций без оборудованных и обеспеченных баз.

Нет сомнения, что сам Роде, типичный корсар своего времени, в надежде на престиж царя, с одной стороны, а с другой — в стремлении к скорейшей наживе, расширял свои полномочия и не слишком был разборчив в погоне за добычей. Его нападения на датские суда, если эти факты действительно были, говорят за то, что он сам подрубал единственный сук, на котором сидел и он сам, и его флотилия. Впрочем, вернее было бы предположить, что даже при самом осторожном образе действий в проливах, он рано или поздно был бы отдан в жертву общему требованию прибалтийских конкурентов, видевших во флотилий Роде первые, но серьезные зачатки утверждения России на Балтийском море, выход на которое стоял главной задачей всей Ливонской войны.

С. Моисеев. Замечательные победы русского флота

А. Сорокин. Бой в Желтом море 10 августа 1904 г.

Действия японцев против Порт-Артура до мая 1904 г. ограничивались морскими операциями, имевшими целью закупорить русский флот в гавани, не дать ему возможности выйти в море и помешать произвести перевозку и высадку японских войск на Ляодуне. Несмотря на все усилия врага, русский флот закупорить в гавани не удалось.

Операции японского флота по закупорке порт-артурской эскадры в гавани путем затопления брандеров в проходе на внешний рейд потерпели неудачу. Поэтому японский флот, опасаясь выхода русского флота, который мог бы сорвать перевозку и высадку на Ляодуне японских войск, блокировал Порт-Артур. Но русский флот бездействовал, хотя имел для выхода в бой с врагом все возможности.

Блокирующий флот японцев ходил в определенных районах и всегда одними и теми же путями. Это натолкнуло командира минного заградителя «Амур» капитана 2 ранга Ф. Иванова на мысль поставить мины на путях следования японского флота.

Разработанный план минной постановки Иванов представил командующему флотом адмиралу Витгефту и после настойчивых просьб и доказательств получил разрешение на выполнение операции.

Амурцы быстро приготовились к выходу, приняли запас мин и 14 мая, пользуясь благоприятными метеорологическими условиями (полосы тумана на море), поставили 50 мин в 10 милях к югу от Порт-Артура.

По возвращении в Порт-Артур командир «Амура» получил от Витгефта выговор за то, что он не исполнил точно приказа и поставил мины на 2 мили мористее, но события, разыгравшиеся на море 15 мая, полностью реабилитировали инициативного командира, ученика Макарова.

Около 10 часов утра на поставленном минном заграждении подорвались и погибли два лучших японских броненосца «Хатсусе» и «Яшима», причем «Хатсусе» подорвался последовательно на двух минах. После второго взрыва броненосец исчез под волнами, при этом погибло 36 офицеров и 457 матросов.

После катастрофы с «Хатсусе» японцев охватила паника. Предполагая, что их корабли атакованы русскими подводными лодками, они со всех оставшихся судов открыли беспорядочный ураганный огонь.

Подорванный броненосец «Яшима» был взят на буксир, но по пути в базу затонул.

11 мая при тралении в бухте Керр японский миноносец № 48 коснулся поставленной русскими мины и через 7 минут пошел ко дну.

14 мая посыльный корабль «Мияко» у мыса Робинсон подорвался на русской мине и через 23 минуты затонул.

15 мая ночью крейсером «Кассуга» был протаранен крейсер «Иосино». Удар был настолько силен, что «Иосино» через несколько минут перевернулся и исчез под водой, увлекая водоворотом за собой и шлюпки, на которых спасалась команда. Во время катастрофы погибло 32 офицера и 287 матросов. Вышел из строя и «Кассуга». Повреждения на нем были настолько серьезны, что корабль пришлось отвести на базу для ремонта.

В этот же день сел на камни посыльный корабль «Тацута».

Этим не ограничились потери. 16 мая канонерская лодка «Акаги» протаранила канонерскую лодку «Ясима». «Ясима» пошла на дно.

И, наконец, 17 мая на русских минах к югу от Ляотешаня подорвался и затонул истребитель «Акацуки».

Потери японцев с 11 по 17 мая можно сравнить с потерями в большом морском сражении.

Мины на время ослабили японский флот. Порт-артурская эскадра имела благоприятнейший случай добить растерявшегося противника, овладеть морем и отрезать японскую армию на материке от островов. Но этого не случилось. Витгефт не сумел воспользоваться сложившейся обстановкой.

Для разгрома японского флота в середине мая после событий на море нужен был флотоводец.

Порт-артурская эскадра не только не попыталась завладеть морем, но она даже не вышла из гавани, чтобы добить погибающего «Яшиму». 4 русских линейных корабля — «Пересвет», «Полтава», «Севастополь», «Победа», 3 крейсера — «Аскольд», «Диана», «Новик» и 16 миноносцев имели против себя подорванный броненосец «Яшима», броненосец «Шикишима», 5 легких крейсеров, 3 канлодки и 2 миноносца. Остальной флот японцев был разбросан в разных пунктах театра. Попытка адмирала Витгефта послать в атаку миноносцы успеха не имела. Недобитые японцы ушли.

Действия японского флота, чрезвычайно настойчивые до тех пор, пока им все сходило благополучно, сменились паникой и растерянностью после первой же неудачи. Только бездеятельность Витгефта спасла японцев от разгрома.

Трудно утверждать, что Витгефт, решившись минировать пути японского флота под Порт-Артуром, не имел намерения использовать возможный успех, но это очевидно было так.

Пассивность командования русского флота чрезвычайно сильно отозвалась на моральном состояний личного состава эскадры. Нерешительность и бездеятельность подействовали на эскадру хуже всяких потерь.

Обстановка на порт-артурском театре войны за период июль — август сложилась так: поврежденные во время торпедной атаки в ночь с 8 на 9 февраля корабли русской эскадры вошли в строй; японский флот в мае потерял на русских минах два лучших своих броненосца и несколько других боевых кораблей. На суше японцы теснили русские войска в Манчжурии, и армия Ноги, захватив Киньчжоускую позицию, все ближе продвигалась к Порт-Артуру.

В начале августа японцы вплотную осадили Порт-Артур. Обстреливая крепость, они в первую очередь старались нанести удар по флоту. 9 августа в броненосец «Ретвизан» попал крупнокалиберный снаряд и пробил борт ниже ватерлинии. «Ретвизан» принял до 500 тонн воды. В броненосец «Пересвет» в этот день попало два снаряда, не причинив ему серьезных повреждений.

Надо было уходить из Порт-Артура. Этого в свою очередь настойчиво требовал наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев.

Слепо выполняя приказ, абсолютно не веря в успех, Витгефт отдал распоряжение командирам кораблей готовиться к выходу на 28 июля (10 августа). Назначив выход, Витгефт отправил царю чрезвычайно характерную телеграмму: «Выхожу с эскадрою прорываться во Владивосток. Лично я и собрание флагманов и командиров, принимая во внимание все местные условия, были против выхода, не ожидая успеха прорыва и ускоряя сдачу Порт-Артура».

Моральное состояние личного состава эскадры, в противовес адмиральскому, было отличное. Выход в бой приветствовали, желали помериться силой с врагом.

Утром 10 августа русский флот в сопровождении тральщиков вышел из гавани. В 8 часов 45 минут на броненосце «Цесаревич» был поднят сигнал «приготовиться к бою», а в 9 часов «приказано итти во Владивосток».

В 10 часов 30 минут эскадра броненосцев «Цесаревич», «Ретвизан», «Победа», «Пересвет», «Севастополь», «Полтава» и крейсеров «Аскольд», «Паллада», «Диана», «Новик», сопровождаемая 8 миноносцами, взяла курс на Ost 55°.

Погода благоприятствовала выходу. Стоял ясный, солнечный день. На море — небольшая зыбь.

К 11 часам скрылись скалы Ляотешаня. Благополучно были пройдены японские минные поля. В это время далеко на горизонте справа показался японский крейсер, немного правее — еще два.

Главные силы японского флота — броненосцы «Миказа», «Асахи», «Фуджи», «Шикишима», крейсера «Ниссин» и «Кассуга» — появились в поле видимости только в 12 часу.

Расстояние между эскадрами быстро уменьшалось.

Флот японцев пересек курс русской эскадры и пошел с ней контркурсом; разойдясь, враг повернул влево на 16 румбов и лег параллельным курсом с русскими по их правому борту.

В 12 часов 20 минут загремела канонада с обеих сторон. Огонь японцев обрушился главным образом на концевые корабли русской эскадры. Первые попадания были в «Полтаву».

Первый этап боя был непродолжителен. Командующий японским флотом адмирал Того, стараясь преградить путь русской эскадре, неудачно сманеврировал и отстал. Бой на время прекратился. Казалось, что порт-артурская эскадра прорвалась, корабли японцев маячили вдалеке на горизонте. Путь впереди был открыт. Но это только казалось.

«Тяжелое было то время, — пишет участник боя, — но каждый из нас знал, что драться будем до конца и наш флаг спущен не будет. Настроение команды прекрасное. Было полное спокойствие, уверенность в своих силах и решимость драться насмерть».

В 4 часа 30 минут японский флот уже был на правом траверзе русских. Головным — «Миказа». Расстояние 40 кабельтовых. В это время с «Полтавы» прогремел залп. Искусно пущенные снаряды разорвались на флагманском корабле врага. Японцы были ошеломлены, их расчеты сбиты. Последовавший с эскадры противника ответный залп по «Полтаве» оказался недолетным на 2―3 кабельтова. Так завязалась вторая фаза морского боя. Ее начал очень удачно командир батареи «Полтавы» мичман Пчельников.

Много доблести проявили в этом бою русские моряки.

Осколком разорвавшегося японского снаряда был ранен в ногу командир батареи мичман Феньшоу. Он не пошел на перевязочный пункт, не покинул батарею, а тут же на месте туго перевязал себе ногу и продолжал командовать. Ночью после боя, когда начались торпедные атаки японских миноносцев, командир не оставил своей батареи. И только по приходе в Порт-Артур его отправили на госпитальное судно «Монголия».

Мичман Ренгартен в своих воспоминаниях о морском сражении 10 августа красочно рассказывает о действиях личного состава кораблей.

Настроение у всех приподнятое, боевое; выходили в море в радостном ожидании схватки с врагом. — Во время боя с японцами и страшно и весело было, лица разгорелись — каждый снаряд провожали шутками, со смехом заряжали пушки… «Вот это работа… будешь помнить…» — приговаривали комендоры. Когда раздался оглушительный взрыв и броненосец, вздрогнув всем корпусом, начал крениться на правый борт, никто не растерялся.

В самый разгар боя в одной пушке заклинился некалиброванный снаряд; в этом критическом положении комендоры вели себя героями. Неустрашимо они бросились из башни на палубу и, под огнем, первой попавшейся в руки шлюпочной мачтой вытолкнули из пушки снаряд, пробанили дуло и снова стреляли без устали.

Много героев было на эскадре.

Комендор крейсера «Паллада» Роман Булгаков, имея рваную рану в боку, не пошел на перевязку. Только во время перерыва боя он спустился в перевязочный пункт, но через десять минут вернулся к орудию, от которого не отходил до конца, участвуя в отражении минных атак японских миноносцев.

Матрос Петр Бобров, увидав, что снарядом был сбит стеньговый флаг, быстро принайтовил к стеньге другой и завел все фалы, выполнив это под огнем врага. Кругом рвались снаряды и осколками засыпало весь корабль. Смельчак остался невредим.

На броненосце «Пересвет» два раза заклинивались в орудиях снаряды. Комендор Давыдов выходил из батареи и под огнем врага спокойно работал разрядником.

В носовой башне того же броненосца «Пересвет» комендор Галатов и гальванер Темников, оставшись после попадания снаряда в башню не раненными, вдвоем продолжали стрелять, переведя башню на ручное действие.

Геройски держался в бою и командир «Пересвета» капитан 1 ранга Бойсман: тяжело раненный в плечо, живот и ногу, он в течение 20 часов не уходил с мостика, руководя боевыми действиями корабля, и только когда довел броненосец до Порт-Артура, съехал в госпиталь, где ему была произведена операция.

Бой шел на параллельных курсах с одинаковым успехом для обеих эскадр. В шестом часу огонь японцев был особенно интенсивен и велся главным образом по флагманскому броненосцу русских «Цесаревичу». Адмирал Витгефт наблюдал за боем с верхнего мостика. В это время в середине фок-мачты «Цесаревича» разорвался двенадцатидюймовый японский снаряд. Осколками снаряда были убиты: Витгефт, оба офицера штаба и несколько матросов, тяжело ранены начальник штаба и флаг-офицер. Немного спустя, в 5 часов 45 минут, второй японский снаряд попал в боевую рубку броненосца. Проникшими в рубку осколками был выведен из строя командир броненосца. Неуправляемый флагманский корабль начал описывать циркуляцию влево. Сигнала о том, что броненосец вышел из строя, подать было некому. Следовавшие за «Цесаревичем» «Ретвизан» и «Победа», не зная о случившемся на флагмане, решили, что адмирал маневрирует, и пошли вслед за ним, но скоро разобрались в обстановке и повернули на старый курс. «Цесаревич», описав циркуляцию, перерезал строй эскадры. Корабли сбились в кучу. Воспользовавшись этим, японцы усилили огонь и стали заходить в голову русской эскадры, намереваясь преградить ей дальнейший путь. Чтобы дать эскадре прийти в боевой порядок, командир броненосца «Ретвизан» капитан 1 ранга Щенснович в 6 часов 45 минут повернул на «Миказа» с целью его таранить. Японцы сосредоточили по атакующему броненосцу огонь всей своей эскадры, но из-за быстро менявшейся дистанции цель была неуловима для японских комендоров. Японцы перетрусили, стреляли наугад. Когда до кораблей врага осталось 15 кабельтовых, «Ретвизан» вдруг отвернул, — оказалось, что случайный осколок снаряда вывел из строя командира броненосца. Таранный удар не состоялся, но «Ретвизан», приняв на себя огонь врага, дал возможность привести в некоторый порядок порт-артурскую эскадру и нанес врагу потери. Адмирал Того доносил в Токио, что «Миказа» получил от «Ретвизана» серьезные повреждения.

Командир броненосца «Ретвизан» капитан 1 ранга Щенснович проявил подлинный героизм, он усвоил слова адмирала Макарова, что «никто не упрекнет командира, который смело бросился на неприятеля, хотя бы и без должного расчета. Такое действие обнаружит в командире главные качества, необходимые для успеха, а именно: смелость и решительность…»

Большая часть русской эскадры взяла курс на Порт-Артур. Японские броненосцы скрылись в море. Они были избиты и не могли преследовать русских. «Бой окончился, и смело можно сказать, что мы его не проиграли, несмотря на то, что адмирал Витгефт сделал все, чтобы быть разбитым», — писал капитан 2 ранга Лутонин.

«Прошлого не вернешь, можно только сожалеть, что один упрямый адмирал, сам давший себе характерную аттестацию „я не флотоводец“, загубил чудесную обученную эскадру. Когда перед выходом был совет флагманов и капитанов, командир „Севастополя“ спросил у Витгефта: „а как же бой будем вести?“ адмирал ответил: „как поведу, так и будет“. Ни плана, ни цели, ни разбора случайностей, — даже не условились, к кому переходит командование в случае смерти начальника. Вышли и ломились упрямо во Владивосток. Личный состав 1-й эскадры сделал все, чтобы победа была нашей».

Броненосцы «Победа», «Пересвет» и «Полтава» возвращались в Порт-Артур вместе. С 10 часов вечера начались безрезультатные атаки японских миноносцев, они отбивались огнем русских кораблей.

Из-за ошибки командира миноносца «Властный» в одну из атак чуть не погибла «Полтава». В 12 часу ночи миноносец «Властный» отстал на 1¹/₂ кабельтова. В это время вблизи его появились два неизвестных миноносца. «Полтава» открыла по ним огонь, но «Властный», не разобравшись в обстановке, передал, что корабли свои. Когда «Полтава» перестала стрелять, один из «своих» миноносцев выпустил в нее торпеду. На броненосце тотчас же была дана команда «лево на борт», «полный назад», но торпеда все же попала в корабль и только по счастливой случайности не взорвалась. Две другие торпеды, выпущенные японским миноносцем, прошли под носом броненосца.

Японские миноносцы в ночных атаках на 11 августа огня русских совершенно не выдерживали. Торпеды пускали с чересчур дальних дистанций. Три броненосца за ночь отбили 32 атаки и благополучно вернулись в Порт-Артур. Остальные корабли шли по способности, часть их вернулась в свою базу, другая часть была вынуждена интернироваться в нейтральных портах.

О потерях в бою один из участников пишет:

«31 августа мы были готовы снова итти в бой, а „Миказа“ после 10 августа 8 месяцев чинился в Куре. Кто шел в плен, тот помнит, как 23 января 1905 г. мы все ее видели без кормовой башни».

По данным самих японцев их корабли в бою имели следующие повреждения и потери:

«Миказа» около 1 часа 36 минут получил попадание двумя двенадцатидюймовыми снарядами, попавшими в спардек. Была насквозь пронизана грот-мачта. Убито сразу 12 человек, ранено 5 человек, в том числе лейтенант Ичикава.

Около 3 часов 15 минут крейсер «Якумо» получил попадание снарядом. Убито 22 человека, среди них — инженер Мачида. О количестве раненых японцы не сообщали. Куда мог попасть снаряд, если сразу было убито 22 человека? Надо предполагать, что не только пострадали люди, но в сильной степени и корабль.

Во второй фазе боя «Миказа» получил до 20 попаданий. Снаряд, разорвавшийся близ кормовой башни, разбил двенадцатидюймовое орудие, ранены 18 человек, среди них принц Кироязу. В 6 часов 30 минут[13] снаряд разорвался на переднем мостике броненосца. Убито 7 человек, ранено 16 человек, в том числе командир «Миказа» Идзичи и два флаг-офицера. Другими снарядами убито 16 человек (ранено 55 человек).

Броненосец «Асахи» получил попадание снарядом под ватерлинию около кормы. Осколками снарядов убит старший артиллерийский офицер Види.

«Кассуга» получил попадание тремя снарядами. Раненых 11 человек.

Попавшим снарядом в «Ниссин» были убиты 5 офицеров и 6 матросов (очевидно на мостике).

Броненосец «Чиен-Иен» получил попадание двумя снарядами с русских крейсеров.

Японские миноносцы в ночь после боя неоднократно атаковали русские броненосцы. В итоге безуспешных атак миноносец № 38 потерял управление от попадания в него торпеды; истребитель «Асагири» получил попадания двумя снарядами, потеряв 9 человек убитыми; истребитель «Мурасаме» из-за повреждений вышел из строя; миноносцы «№ 46» и «№ 40» были повреждены — один в результате столкновения, у другого была повреждена рулевая машина и т. д.

Японские суда пострадали гораздо более русских. «Миказа» был избит сильнее «Цесаревича», на нем было 32 убитых (4 офицера) и 94 раненых (10 офицеров). В газете «Матэн» от 16 февраля 1905 г. со слов одного англичанина, бывшего на «Миказа» в бою 10 августа, напечатано сообщение, что в решительный момент сражения Того готовился поднять сигнал о прекращении боя, считая, что прорыву русских не помешать.

Лейтенант Черкасов сообщал, что во время боя на «Миказа» было несколько пожаров. Во время сближения флотов было видно, что обе двенадцатидюймовые башни броненосца не стреляли и не поворачивались, огонь велся только из одной шестидюймовки среднего каземата. Об этом же доносил и капитан 1 ранга Эссен, командир броненосца «Севастополь».

Морской бой 10 августа 1904 г. в Желтом море между порт-артурской эскадрой и флотом японцев имел громадное влияние на весь ход войны; сражение дало возможность японцам окончательно завладеть морем и использовать его для беспрепятственного снабжения своей армии, действовавшей в Манчжурии.

Вернувшись в Порт-Артур, эскадра дала крепости много орудий, 1200 шестидюймовых снарядов, 20 000 бомбочек, организовала перекидную стрельбу и, наконец, самое главное, сухопутный фронт получил таких моряков, которые удивили своей храбростью весь мир.

Адмиралы, вернувшись в Порт-Артур, окончательно расписались в своей беспомощности. На совещании 19 августа они решили разоружить корабли, и только капитан 1 ранга Эссен, ученик Макарова, выступил против этого решения, заявив: «По моему мнению, следовало после исправления снова выйти в бой с неприятелем и нанести ему возможно больший вред, рискуя даже погубить свою эскадру, на которую надо смотреть, как на расходный материал, израсходовать который надо только с наибольшей пользой для себя… Лучше погубить флот в бою в море, нежели бесцельно потопить его в гавани без вреда для неприятеля…» Но Мнение Эссена не было принято во внимание.

Один из участников боя 10 августа спустя год писал, что «победа могла быть нашей. Если бы Витгефт обладал талантом флотоводца — личный состав 1-й эскадры дал бы ему победу».

А. Сорокин. Моряки 2-й Тихоокеанской эскадры

27 мая 1905 года у о. Цусимы была разбита снаряженная кровавым Романовым 2-я Тихоокеанская эскадра. Под Цусимой самодержавие потерпело окончательный разгром.

Но русские моряки на неподготовленной эскадре, ведомые бездарными адмиралами царизма, и в походе и в бою у Цусимы проявили буквально чудеса.

Это им принадлежит героический поход из Балтики через Северное море, Атлантический, Индийский и Тихий океаны. Все невзгоды похода русский моряк вынес на своих плечах. В зной, в холод, жестокие штормы, не имея на пути ни единой базы, при враждебном отношении иностранных государств в местах стоянок флота — шли русские моряки. На своих плечах они перегрузили в открытом море, часто при волне, с транспортов на боевые корабли 12 миллионов пудов угля. Разутые, подчас голодные, временами даже не имея питьевой воды — шли вперед. День и ночь всегда в боевой готовности у заряженных орудий и торпедных аппаратов они 220 дней находились в пути, пройдя более 16 000 миль.

Мировая история не знает другого подобного похода боевых кораблей. Ни один флот не совершал подобного марш-маневра.

27 мая 1905 года адмирал Рожественский, не веря в победу, не веря в русского моряка, без подготовки и плана был вынужден принять бой с японским флотом в исключительно невыгодных условиях. В итоге боя сам Рожественский сдался в плен, то же сделал второй адмирал — трус Небогатов; третий адмирал, дезертир Энквист, позорно сбежал с поля сражения. Но несмотря на то, что русские моряки были лишены боевого руководства, несмотря на то, что японский флот и численно и качественно превосходил в несколько раз русский, особенно в крейсерах и минных судах, вооружении и скорости хода (100 боевых кораблей против 23 русских), несмотря на то, что русские моряки были измотаны 16 000-мильным переходом, несмотря на все это — они доблестно сражались, не спускали, подобно адмиралу Небогатову, боевого флага перед врагом, сражались до последнего снаряда, нанеся противнику немалые повреждения, выводя из строя его боевые корабли, материальную часть и людей.

Русские моряки не опозорили своей родины в самые трудные минуты; об этом ярко говорят многочисленные эпизоды высокого героизма, некоторую часть коих мы приводим ниже.

Незабываемые страницы доблести вписала в летопись боя команда крейсера «Дмитрий Донской».

Это был крейсер преклонного возраста. Ко времени боя у Цусимы ему уже исполнилось 20 лет, что для крейсера являлось уже старостью, не позволявшей рассчитывать на него, как на боевую единицу.

Во время боя 27 мая крейсер находился на охране транспортов и при нападении на них японских сил энергично отражал атаки. Командира крейсера капитана 1 ранга Лебедева адмирал Рожественский всячески игнорировал и совершенно не ценил, командир платил адмиралу той же монетой. Из дневного боя «Донской» вышел с ничтожными повреждениями, японские снаряды рвались около крейсера, но не попадали в него.

Ночью «Дмитрий Донской», идя в одиночку, успешно отбил все торпедные атаки японских миноносцев. Утром 28 мая крейсер продолжал итти курсом на Владивосток, но не суждено было ему добраться до родной земли. «Донского» окружили враги не равные по силе: шесть крейсеров и три миноносца. Один против девяти. Исход боя был ясен. Японцы предложили сдаться. Командир крейсера приказал ответить на это огнем.

Начался артиллерийский бой. «Донской» уходил отстреливаясь, японцы гнались, окружая со всех сторон. «Донской» искусно маневрировал, но снаряды с шести неприятельских крейсеров все же изредка попадали в крейсер. Отражая противника обоими бортами, «Донской» удерживал его на почтительном расстоянии. К концу первого часа боя все увидели, как один из лучших японских крейсеров «Нанива» накренился набок, его орудия замолчали и крейсер начал отставать: «Нанива» получил тяжелое попадание. Ободренные успехом комендоры «Донского» усилили огонь, и вслед за «Нанива» последовал и крейсер «Отава», на котором возник пожар.

Но много врагов было у «Донского». К месту боя подошли еще три японских истребителя. Четыре оставшихся японских крейсера продолжали осыпать крейсер снарядами. Ожесточенный неравный бой длился уже два часа, много орудий выбыло из строя, появился крен, упала скорость хода. Пал смертельно раненный командир крейсера Лебедев. Казалось, все потеряно, но еще усилие — и «Дмитрий Донской» ловким маневром оторвался от врага и ушел в теневую полосу у острова Дажелет. Японские крейсера, потеряв «Донского», ввиду наступления ночи не могли его найти. Однако крейсеру пришлось еще три раза отражать торпедные атаки японских истребителей, пытавшихся с наступлением темноты нанести смертельный удар. На утро следующего дня, когда стая японских хищников вновь появилась, «Донской» уже лежал на глубине моря с открытыми кингстонами. Он был потоплен своей командой. Так героически погиб старик, нанеся врагу тяжелые потери.

Артиллеристы «Донского» не только вывели из строя два японских крейсера, но нанесли повреждения и остальным.

Там, где самураи имели столкновение приблизительно с равным противником, там они имели явный неуспех. Примером этому служит бой русского миноносца «Грозный» с японским истребителем «Кагеро», хотя и здесь превосходство в вооружении было на стороне японцев.

Миноносцы «Буйный» и «Грозный» уходили во Владивосток. На «Буйном» находился раненый адмирал Рожественский. Рыскавшие везде японские миноносцы открыли русских и погнались за ними. Известно, что «Буйный» с Рожественским сдался в плен, но «Грозный» не последовал его примеру.[14] Гнавшийся за «Грозным» японский миноносец «Кагеро» открыл огонь, на который «Грозный» энергично отвечал. Бой длился два часа. Искусно маневрируя, «Грозный» вел бой, пока подбитый «Кагеро» не отстал. Есть сведения, что от полученных повреждений «Кагеро» утонул, хотя японцы это и отрицают; но даже если он и остался на-плаву, то в этом поединке он потерпел жестокое поражение. «Грозный» прибыл во Владивосток. Это мог сделать и «Буйный», моряки которого сумели бы разделаться со своим противником так же, как и «Грозный», но очевидно командование и его штаб не решались явиться на родину, потеряв флот.

Столь же доблестным был и бой миноносца «Громкий» с тремя японскими миноносцами. В первой схватке, нанеся противнику ряд повреждений, «Громкий» заставил двух из них отказаться от продолжения боя и отстать. Через некоторое время их примеру последовал и третий тринадцатиузловой истребитель «Сирануи», вышедший из боя, но продолжавший в отдалении следовать за «Громким», повидимому, исправляя полученные повреждения. Час спустя, пересекая курс русскому миноносцу, появился еще один большой миноносец, которому удалось попасть снарядом в кормовую кочегарку «Громкого» и вывести ее из строя; «Громкий» остался под двумя котлами.

Несмотря на упавший сразу на 8 узлов ход, «Громкий» бросился на противника, засыпая его снарядами. Падение скорости «Громкого» позволило истребителю «Сирануи» подойти к сражавшимся и поддержать свой второй миноносец. Горячий бой «Громкого» на циркуляциях с двумя противниками продолжался около часа. В «Сирануи» попало свыше 20 снарядов и четыре раза был сбит его флаг. В разгар боя японским снарядом был также сбит и флаг «Громкого», и командир миноносца капитан 2 ранга Керн приказал прибить его гвоздями.

Ввиду приближения к концу запаса снарядов командир решил использовать торпеды и произвел две торпедных атаки на «Сирануи», которому удалось увернуться. Около полудня, после свыше двухчасового боя, были расстреляны все снаряды, и «Громкий» умолк, имея к тому же почти все орудия выведенными уже из строя. В последние минуты боя был убит и командир.

Из трех офицеров один был убит, другой тяжело ранен. Экипаж избитого в неравном бою миноносца открыл кингстоны, и, несмотря на попытки японцев овладеть им, корабль с прибитым к мачте флагом пошел ко дну.

Но не только на миноносцах «Громком», «Грозном», и на крейсере «Донском» были геройские команды, русский моряк в своей массе был одинаково храбр на всех кораблях. Можно было бы без конца рассказывать о подвигах отдельных кораблей, командиров и моряков, геройски сражавшихся под русским боевым флагом.

Вопреки этому у нас распространена нелепая легенда о том, что якобы в Цусимском бою японские корабли, как на учебной стрельбе, расстреливали русские суда, а сами не несли никаких потерь.

Этот вздор абсолютно не отвечает действительности.

О своих потерях японцы в официальных документах пишут, ограничиваясь большей частью общими фразами: «…неприятель тоже хорошо сражался. В туманном воздухе стоял грохот орудий и падающие вокруг снаряды подымали столбы воды», или «громадные снаряды подобно дождю, падали вокруг нас». О неудачном бое крейсеров 3-го отряда японцы пишут: «стрельба шла с 8000 метров… однако ввиду того, что снаряды неприятеля ложились хорошо, 3-й отряд вышел из сферы падения снарядов». Японцы пишут «вышел», а на деле — бежал, бежал не потому, что «снаряды неприятеля ложились хорошо», а потому, что эти снаряды рвались на кораблях 3-го отряда, пробивали палубы, выводили из строя орудия, людей и т. д.

Не любят вспоминать японцы о своих потерях во время торпедных атак на русские корабли. А потери были велики, только при атаках на «Суворов» погибло 3 миноносца и многие корабли повреждены, среди них и минный крейсер «Чихайя», которому «Суворов» послал один за другим 3 снаряда из единственной уцелевшей 75-миллиметровой пушки. «Чихайе» было достаточно и этого — из боя он вышел.

Особенно была неудачна для японских миноносцев их первая атака ночью. Атака была отбита русскими блестяще: из четырех атакующих истребителей «Икадзучи» расстрелян совершенно, трое других, осыпаемые снарядами, бежали.

По далеко не полным данным в ночь с 27 на 28 мая японцы потеряли утопленными и выбывшими из строя до 20 минных судов, среди них истребители «Сирануи», «Мурасаме», «Асагири», «Икадзуми», «Инадзума», «Оборо», «Акебоно», «Харусаме», «Акацуки», миноносцы «34», «32», «35», «43», «68», «69» и «Саги» и т. д.

Можно ли еще утверждать, что японцы не понесли существенных потерь? Нельзя этого утверждать!

Может быть главные силы японцев, 1-я и 2-я эскадры, их броненосцы и броненосные крейсера не несли потерь? И этого сказать нельзя, ибо факты говорят и здесь совершенно об обратном.

По скудным японским данным, корабли 1-й и 2-й эскадр получили в бою от русских комендоров в общей сложности до 150 снарядов крупного калибра, преимущественно с четырех русских броненосцев: «Суворов», «Александр III», «Бородино» и «Орел». Эти «гостинцы» не пощадили ни один корабль обеих японских эскадр. Так, «Миказа» получил более 30 снарядов, «Сикисима» более 10, «Фудзи» 11, «Асахи» несколько снарядов, «Кассуга» 5, «Ниссин» 8, «Идзумо» около 8, «Адзумо» более 12, «Токива» 9, «Якумо» 7, «Асама» до 15, «Ивате» 17. Надо думать, что снаряды с броненосцев не мало причинили вреда японским кораблям. Это известно японцам. Вот те сведения, которые японцы сообщают о повреждениях своих кораблей: «попавший в пятом часу дня в носовую башню („Нанива“. — А. С.) крупный снаряд, разорвавшись, осколками проник в боевую рубку, причем был ранен младший флагман 4-й эскадры вице-адмирал Мису. Были убиты: офицер штаба эскадры капитан 2 ранга Мацуи, три нижних чина и один нестроевой и ранены: старший штурман капитан-лейтенант Танако, ревизор Оота, мичман Танака, гардемарин Такано, старший кондуктор Ито и 85 нижних чинов».

Нельзя сказать, чтобы этот снаряд и ему подобные были пущены неумелыми комендорами и не разорвались, что конечно не исключает и того, что какая-то известная часть снарядов действительно не рвалась.

В каком состоянии были японские главные силы, можно судить по флагманскому броненосцу «Миказа», который после боя всерьез и надолго выбыл из строя: на броненосце была разворочена вся внутренность носовой боевой рубки, исковерканы и разрушены передний и задний мостики, убита и ранена прислуга многих орудий, пробиты в нескольких местах дымовые трубы, повреждены и подбиты многие орудия, разбито несколько казематов, пробиты палубы. Убито и ранено более 100 человек, среди них офицеры штаба командующего флотом капитан-лейтенант Иида, старший лейтенант Коакава, старший офицер броненосца капитан 2 ранга Мацумури, старший минер капитан-лейтенант Сучино, старший лейтенант Муракоси, мичман Ясуно, старший кондуктор Сакай и др.

Интересно сравнить попадания в «Миказу» с попаданиями японцев в русский броненосец «Орел». Будучи концевым в 1-й дивизии, «Орел» подвергся особенно сосредоточенному огню 1-го и 2-го отрядов японцев и получил 39 снарядов среднего и выше калибров, потери в людях не многим превышали потери на «Миказа», — отсюда напрашивается сам собой вывод, что русские артиллеристы не слишком уступали японским в искусстве стрельбы.

Но жестоко пострадал, как мы указывали, не один броненосец «Миказа». Так, на броненосце «Сикисима» имелись тоже не малые повреждения: один из крупных снарядов, попав в башню, разворотил ее, вывел из строя орудия и уничтожил начисто всю прислугу одного из орудий: батарейная и верхняя палубы были пробиты и исковерканы во многих местах.

На броненосце «Фудзи» был пробит во многих местах борт, повреждены орудия, разворочены внутренние помещения.

Жестоко пострадал и броненосный крейсер «Ниссин». В его башни было несколько попаданий, причем разбито три орудия, снесена часть мостика и т. д.

В флагманский крейсер «Идзумо» попало 7―8 снарядов, которыми был разворочен борт, пронизана верхняя палуба и разрушены внутренние помещения.

В «Адзумо» попало свыше 12 снарядов, был пробит борт, подбиты одно большое и несколько малых орудий, пронизан каземат. Выведено из строя 40 человек, среди них капитан 2 ранга Того.

В «Якумо» попало около 7 снарядов; была сильно разворочена верхняя палуба, пробиты дымовая труба и фок-мачта.

На «Асама» крупнокалиберным снарядом был поврежден руль; выйдя для исправления из строя, он был обстрелян жестоким огнем и получил еще 9 снарядов, причем были разрушены командирское и находившиеся вблизи помещения, кроме того, получена большая пробоина в борту, через которую захлестывало волну во внутрь, так что в средней палубе вода стояла по колено.

На «Ивате» также из-за полученной в борту пробоины появилась течь и в некоторых отделениях вода достигала 2 футов. Кроме того, в него попало 16 снарядов: было разрушено командирское помещение, пронизаны дымовые трубы и много повреждений в других местах.

Следовательно, подводя итоги, можно смело сказать, что русские моряки-артиллеристы стреляли метко и не уступали в этом врагу, и все сказки о том, что русские комендоры не умели стрелять, являются злостным поклепом на русских моряков; что они могли стрелять еще лучше, в этом сомневаться нельзя, но в данном случае русские моряки не виноваты, они применили все, чему были обучены.

Русские артиллеристы в бою у Цусимы доказали, что они достойны своих славных предшественников — победителей при Гангуте, Гренгаме, Наварине, Синопе, Афоне.

В нашей статье мы рассказали очень малую часть героических дел русских моряков 2-й Тихоокеанской эскадры. Уроки грандиозного похода в мельчайших деталях должны стать достоянием советских моряков, опыт этого замечательного похода должен быть изучен так же, как и опыт боя у Цусимы. Нужно знать героев, их имена, дела. Ими была богата 2-я Тихоокеанская эскадра.

Мы кратко рассказали о потерях и повреждениях японского флота, во многом используя официальные документы самих же японцев. Однако, многое японцы скрыли и скрывают до сих пор, многое еще осталось неизвестным. Миф о непобедимости японского флота, опровергаемый и фактами прошлого и действительностью наших дней, не заслуживает того ореола и шума, которые были созданы вокруг японских успехов. Очевидно с этим был согласен в свое время и командующий японским флотом адмирал Того, который в своем донесении об итогах боя писал: «благодаря милости неба и помощи богов нашему соединенному флоту удалось почти уничтожить неприятеля в бою на Японском море 27 мая».

Такая формулировка показывает, что успех при Цусиме был по своим размерам такой неожиданностью для командующего японским флотом, что его пришлось объяснять не качествами японского моряка, а «помощью богов». А поскольку участие в бою «богов» — дело сомнительное, будет вернее сказать, что фактически победу японцам обеспечило прогнившее насквозь русское самодержавие с его невежественными адмиралами.

Оно и потерпело поражение.

Русский моряк, русский народ побежден не был и не будет!