Глава 11

Главнокомандующий звездной флотилии адмирал Атвар внимательно разглядывал на континентальной карте северной части планеты Тосев-3 район боевых действий.

— Существующее положение не радует, — сказал он командиру флагманского звездолета Кирелу. — Я нахожу невыносимым то, что Большие Уроды продолжают расстраивать наши планы. Мы должны предпринять более эффективные меры по уничтожению их промышленности. Я не впервые высказываю свою озабоченность по этому поводу, но, как видно, ничего не делается. Почему?

— Господин адмирал, положение не настолько мрачное, как вы считаете. Конечно, не все вражеские промышленные объекты уничтожены, как нам хотелось бы, но мы повредили их дорожную сеть и железные дороги настолько, что перевозки сырья и готовой продукции стали очень затруднительными,

Одна половина существа Атвара искренне жалела, что его кандидатуру на пост главнокомандующего не отвергли; сейчас он жил бы на Родине в мирной и роскошной обстановке. Но у него был долг перед Расой, и он гордился тем, что оказался наиболее подходящим для выполнения задания по расширению Империи.

— Но мы и сами продвигаемся с большими затруднениями, если вообще продвигаемся. — Атвар с глубоким сарказмом ткнул пальцем в значок, отмечающий на карте местоположение тосевитского города, что находился на берегу озера. — Это место уже должно быть завоевано.

Кирел наклонился, чтобы прочитать название города.

— Чикаго? Возможно, так, господин адмирал, однако мы в значительной степени вывели из строя этот транспортный центр Больших Уродов. Нужно учитывать и существенное ухудшение погоды, мешающей нам. Но несмотря на все препятствия, мы продолжаем наступать в этом направлении.

— Со скоростью детеныша, только что вылупившегося из яйца, — язвительно докончил фразу Атвар. — Говорю вам: с городом нужно было покончить еще до того, как погодные условия сделались препятствующим фактором.

— Возможно, так, господин адмирал, — повторил Кирел. — Однако Большие Уроды защищают город с необычайным упорством, а теперь и погода является существенным фактором. Если позволите…

Кирел нажал кнопку под видеоэкраном, находящимся перед Атваром. Главнокомандующий увидел сплошную стену дождя, превращающего почву в густое месиво бурого цвета. Несомненно, Большие Уроды привыкли к таким потопам, и здесь у них полное преимущество. Они сами разрушили немало дорог, ведущих к Чикаго, заставляя танки Расы вязнуть в трясине. Боевым машинам тосевитская трясина не особенно приходилось по вкусу. Механикам, следящим за исправностью подвижного состава, она нравилась еще меньше.

— Аналогичная картина наблюдается в СССР и ниппонской провинции — как она называется — ах да, Манчукуо, — сказал Атвар. — Там дела обстоят даже хуже, чем в Соединенных Штатах: тамошним тосевитам даже не нужно портить свои дороги, чтобы заставить нас вязнуть в грязи. В тех местах достаточно дождям лить в течение двух дней, как дороги сами превращаются в болото. Хотелось бы знать, почему они не сделали какого-нибудь твердого покрытия.

Главнокомандующий знал, что Кирел едва ли сможет ответить на подобный вопрос. Танки Расы и машины для транспортировки войск, естественно, имели гусеничный ход. Им удавалось каким-то образом пробиваться даже сквозь липкую тосевитскую грязь. Но транспортные средства снабжения имели только колеса. Перед отправкой сюда это казалось достаточным, даже сверхдостаточным. Против вооруженных пиками дикарей, восседающих на ездовых животных, так бы оно и было.

— Если бы на этой проклятой планете все действительно соответствовало данным разведывательных полетов, мы покорили бы ее давным-давно! — прорычал Атвар.

— Несомненно, господин адмирал, — кивнул Кирел. — Если бы вы дали свое согласие, мы бы воспользовались нашим главным преимуществом перед Большими Уродами. Ядерный взрыв над Чикаго раз и навсегда положил бы конец их сопротивлению.

— Я рассматривал такую возможность, — признался Атвар. — Однако я обязан учитывать не только нашу оккупацию Тосев-3, но и последующую колонизацию планеты. Чикаго является естественным коммерческим центром для этого региона и останется таковым, когда перейдет под наше управление. Создание нового центра подобного уровня взамен разрушенного оказалось бы хлопотным и дорогим делом для тех. кто придет после нас.

— Да будет так, как вы говорите, господин адмирал, — ответил Кирел.

Он умел вовремя отложить вопрос. В любом случае в запасе у Кирела находилось множество других, столь же малоприятных для Атвара новостей.

— У меня есть сообщение, что дойч-тосевиты прошлой ночью выпустили по нашим войскам во Франции два управляемых снаряда среднего радиуса действия. Один был перехвачен в полете. Другой упал и взорвался, по счастью не причинив иных разрушений, кроме большой дыры в почве. Их система наведения оставляет желать лучшего.

— Я бы желал, чтобы они вообще не имели системы наведения, — угрюмо ответил главнокомандующий. — Могу я по крайней мере надеяться, что мы уничтожили пусковые площадки, с которых взлетели эти снаряды?

Замешательство Кирела говорило лучше любых слов.

— Господин адмирал, мы сразу же направили истребители в предполагаемый район запуска. Но там густой лес, и обнаружить пусковые установки не удалось. По предположениям наших офицеров, дойч-тосевиты либо прячут свои пусковые установки в пещерах, либо делают их портативными и мобильными. Вполне допустимо, что используются оба варианта. Вскоре поступит дополнительная информация.

— И дополнительные сообщения о наших потерях тоже, если мы не будем внимательнее, чем были до сих пор! — прошипел Атвар. — У нас же есть возможность сбивать эти снаряды прямо в небе. Усильте службы наблюдения. Ни одна ракета больше не должна упасть на наши позиции.

— Будет исполнено, — сказал Кирел. Атвар немного успокоился; когда Кирел говорил, что что-то будет исполнено, он это выполнял.

— Есть еще какие-либо сообщения для меня?

— Есть удивительные данные по результатам исследований, которые мы начали, когда узнали, что тосевиты сексуально активны во все времена года, — сообщил Кирел.

— Рассказывайте, — потребовал Атвар. — Все, что поможет мне понять поведение Больших Уродов, представляет несомненную ценность.

— Как скажете, господин адмирал. Возможно, вы помните, что мы отобрали достаточное количество тосевитов обоих полов и заставили их спариваться друг с другом, дабы убедиться, что у них действительно отсутствует сезон для размножения. И как вам известно, они успешно спаривались. Но вот что более интересно: из произвольно выбранных особей сложилось несколько пар, где самцы и самки спариваются между собой более или менее постоянно. Не все объекты экспериментов образовали подобные пары. Мы постоянно ищем факторы, которые заставляют одних идти на такую связь, а других — воздерживаться.

— Интересно, — признался главнокомандующий. — Я только не совсем понимаю, какое это может иметь отношение к нашей миссии в целом.

— В определенном смысле — может, — сказал Кирел. — На всей территории этой планеты мы сталкиваемся с тем, что не только войска тосевитов, но и их гражданские особи нападают на наши части и технику, совершенно не думая о своей жизни или безопасности. В тех случаях, когда эти нападавшие оставались в живых и мы их допрашивали, они часто называли в качестве причины, побудившей их на подобные действия, смерть их сексуального партнера от наших рук. Судя по всему, отношения между самцами и самками являются связующей основой для тосевитского общества.

— Интересно, — вновь произнес Атвар.

Рассказ вызвал у него легкое чувство брезгливости. Когда он вдыхал феромоны самок, находящихся в эструсе[34], он думал только о спаривании. Во все остальные сезоны года или в те моменты, когда рядом не было самок, его это не только не волновало — он даже испытывал гордость, что его это не интересует. В языке Расы слова «вожделение» и «глупость» происходили от общего корня.

«Неужели Большие Уроды строят свои общества на основе глупости?» — подумал главнокомандующий.

— Можно ли заставить это тосевитское извращение работать на нас, а не против нас? — спросил Атвар.

— Наши специалисты думают над этим вопросом, — сказал Кирел. — Они проверят созданные стратегии на экспериментальных особях, содержащихся на борту наших кораблей. Мы не рискнули проводить опыты и наблюдения непосредственно на Тосев-3.

— К чему такие церемонии? — изумился Атвар. Затем сам же и ответил на свой вопрос: — Конечно, я понимаю. Если эксперименты там, на Тосев-3, дадут нежелательные результаты, это может привести к ситуациям, когда Большие Уроды попытаются причинить вред Расе, действуя так, как вы только что говорили.

— Вы совершенно правы, господин адмирал, — кивнул Кирел. — Мы на печальном опыте усвоили, что против подобных самоубийственных нападений труднее всего защищаться. Нам легче защититься от опасностей, исходящих от разумных существ, чем от фанатиков, которые не просто хотят, а страстно желают погибнуть вместе с нами. Даже угроза крупномасштабного возмездия среди захваченного нами населения не оказывает на таких особей устрашающего воздействия.

— Надеюсь, командир корабля, что вскоре наши специалисты смогут найти способы использовать это постоянное сексуальное влечение Больших Уродов. Если уж мы заговорили о войне против тосевитов их же руками — как продвигаются дела с тем, чтобы заставить промышленность на захваченных территориях работать для наших целей?

— Не столь успешно, как нам хотелось бы, господин адмирал. — Перемена темы не застала Кирела врасплох. Честность командира корабля вызывала у главнокомандующего уважение. — Часть проблемы составляют тосевитские рабочие, которых нужно нанимать в большом количестве. Многие из них просто плохо работают, тогда как другие, активно враждебные, где только возможно исподтишка портят готовую продукцию. Еще одна причина неудач — общая примитивность оборудования заводов.

— Клянусь Императором, не такое уж оно примитивное, чтобы этим заводам нельзя было помешать производить оружие, танки и самолеты, которые направляются против нас, — воскликнул Атвар. — Почему бы нам не извлечь из этого хоть какую-то пользу?

— Единственный способ сделать это, господин адмирал — приспособиться. Лучшим словом было бы «опуститься»… до оружия и снаряжения Больших Уродов. Однако если мы это сделаем, то утратим наше главное преимущество, и война будет продолжаться с перевесом в их пользу.

— Я уверен, что некоторые из их технологий можно поднять до наших стандартов, — сказал Атвар.

Кирел сделал энергичный отрицательный жест:

— Не за считанные годы, господин адмирал. Слишком уж велика пропасть между их технологией и нашей. Разумеется, есть исключения. Их пули практически не отличаются от наших. Мы могли бы приспособить фабрики для производства малокалиберного оружия и снабжать наши части, хотя даже это будет непростым делом: их личное стрелковое оружие не снабжено автоматикой. Нам удалось в некоторых случаях переоборудовать стволы захваченной нами тосевитской артиллерии и стрелять из них нашими снарядами. Возможно, мы сможем на тосевитских предприятиях производить стволы по нашим стандартам.

— Да, я видел эти отчеты, — согласился Атвар. — И по ним заключил, что в этом направлении можно добиться дальнейших успехов.

— Я бы тоже этого желал, господин адмирал, — сказал Кирел. — Как вы могли заметить, приведенные мною примеры относились к простым видам оружия. Что касается любого вида электроники, надежда на использование производственных мощностей тосевитов разбивается вдребезги.

— Но ведь у них тоже есть электроника, хотя бы в зачатке, — сказал Атвар. — Например, радар, радио. Наша задача была бы гораздо легче, если бы у них всего этого не существовало.

— Вполне справедливо, господин адмирал, у тосевитов есть электроника. Но у них полностью отсутствуют компьютеры, они ничего не знают об интегральных схемах и даже транзисторах. Стеклянные вакуумные трубки, которые они используют вместо настоящих интегральных компонентов, слишком большие, тяжелые и хрупкие. К тому же они так нагреваются, что это делает их непригодными для наших целей.

— Можно ли установить на тосевитских заводах необходимое нам оборудование?

— Судя по оценкам технических экспертов, проще построить наши собственные, — ответил Кирел. — Кроме того, существует опасность, что тосевитские рабочие овладеют нашей технологией и передадут ее своим собратьям из тех мест, которые остаются вне нашего контроля. Мы рискуем во всем, что так или иначе связано с Большими Уродами.

Атвар испустил горестный вздох. Ни в одной из привезенных с Родины инструкций не было рекомендаций насчет подобного риска. Ни работевляне, ни халессианцы не обладали достаточным уровнем развития, чтобы завладеть технологией Расы и обратить против ее же творцов. Поэтому те, кто разрабатывал планы нынешнего вторжения, основывались, как обычно, на опыте прошлого и не могли предвидеть, что какая-то раса способна на столь стремительный технический прогресс.

Главнокомандующему самому нужно было бы задуматься над этой опасностью. Но Тосев-3 таил так много неожиданных трудностей, что не все они проявлялись сразу. Опыт прошлого, организация и долгосрочное планирование замечательно действовали в пределах Империи, где перемены, если и происходили, совершались в течение столетий. Но такая практика не подготовила Расу к реалиям Тосев-3.

— Если сравнить нас и Больших Уродов с металлами, то мы напоминаем сталь, а они — ртуть, — проворчал Атвар.

— Великолепное сравнение, господин адмирал, особенно если вспомнить о ядовитых испарениях ртути, — ответил его подчиненный. — Могу я высказать предложение?

— Говорите.

— Вы крайне великодушны, господин адмирал. Я могу понять причины вашего упорного нежелания подвергать ядерной бомбардировке Чикаго. Но обитатели Соединенных Штатов продолжают сопротивляться. Пусть не с таким мастерством, как тосевиты Дойчланда, но с равным или даже большим упрямством. Пусть их оружие не столь совершенно, они обладают значительными техническими возможностями. И нужно показать им потенциальную стоимость упрямства. Их столица Вашингтон — просто административный центр. Коммерческое или промышленное значение этого города ограниченное. Более того, он расположен вблизи восточного побережья континента, и преобладающие в тех местах ветры беспрепятственно унесут большую часть радиоактивных частиц в океан.

Глаз Атвара, следивший за картой, передвинулся от Чикаго к Вашингтону. Все так, как описывал Кирел. И все же…

— В случае с Берлином результаты оказались совсем не такими, как мы рассчитывали, — заметил он,

— Бомбардировка Берлина, господин адмирал, имела как недостатки, так и выигрышные стороны. Вскоре после этого мы овладели Варшавой и ее пригородами. Уничтожение Вашингтона может также вызвать чувство неопределенности и страха у той части Больших Уродов, которая продолжает сопротивляться. Уничтожение одной имперской столицы могло рассматриваться как отдельный поступок с нашей стороны. Но если мы уничтожим вторую столицу, это покажет, что мы в состоянии повторить подобную акцию в любом месте планеты и в любое выбранное нами время.

— Возможно, командир корабля, в вашем предложении есть смысл, — произнес Атвар.

Как любой нормальный самец Расы, он отрицательно относился к неопределенности; идея использования этого состояния в качестве оружия не укладывалась у него в мозгу. Но когда он подумал о неопределенности, обрушенной на врага, равно как его войска могли обрушить на тосевитов голод или смерть, идея стала яснее и привлекательнее. Более того, обычно Кирел вел себя как осмотрительный командир. Если он считает такой шаг необходимым, вероятно, он прав.

— Каким будет ваше распоряжение, господин адмирал? — спросил Кирел.

— Пишите приказ. Как только он будет готов, я обращу на него оба глаза. При отсутствии непредвиденных обстоятельств я его одобрю.

— Будет исполнено, господин адмирал.

Когда Кирел покидал кабинет, обрубок его хвоста дрожал от возбуждения.

* * *

Снаряд просвистел и упал посреди рощи лиственниц на южной окраине городка Шаббона, штат Иллинойс. Остолоп Дэниелс распластался на земле. Над головой летели щепки и осколки металла, которые были куда опаснее.

— Стар я для таких приключений, — пробормотал себе под нос Дэниелс.

Стая черноголовых цапель — местные жители называли их «квоки» из-за характерного звука, издаваемого этими птицами, — в панике взмыла в воздух. Цапли были красивые: высотой два фута, а то и больше, с длинными желтыми ногами, черными или иногда темно-зелеными головами и спинками и с жемчужно-серыми крыльями. «Квокая» во все горло, они что было мочи понеслись на юг.

Остолоп слышал удаляющиеся крики, но едва успел бросить секундный взгляд на улетавших цапель. Он был слишком занят, окапываясь в глинистой земле под лиственницами. За те четверть века, что прошли с момента его возвращения из Франции, он забыл, насколько быстро можно окопаться, лежа на животе.

Разорвался еще один снаряд, уже к востоку от рощи. Те цапли, которых не испугал первый взрыв, взлетели сейчас. Сержант Шнейдер, вырывший себе окоп в нескольких футах от Дэниелса, сказал:

— Вряд ли они вернутся сюда в этом году.

— Кто?

— Цапли, — пояснил Шнейдер. — Обычно они улетают на юг гораздо раньше. В апреле прилетают сюда, а когда приходит осень, летят обратно.

— Прямо как игроки в бейсбол, — заметил Дэниелс. Орудуя саперной лопаткой, он зарылся в землю еще глубже. — У меня дурное чувство, что, вернувшись с весенних тренировок, они эту рощу не узнают. Можно сказать, что мы с ящерами преобразуем ландшафт.

Он не знал, ответил ли ему сержант Шнейдер или нет. С небес обрушился целый град снарядов. Оба человека впечатались в землю, почувствовав ее вкус на губах. Затем к востоку от лиственниц ударила американская артиллерия, обстреливая позиции ящеров вдоль линии Шоссе-51. Как когда-то во Франции, Остолопу вдруг захотелось, чтобы большие пушки с обеих сторон стреляли друг по другу, оставив несчастную пехоту в покое.

Под прикрытием огня американцев мимо рощи с грохотом проехали танки, пытаясь преградить дорогу передовым частям ящеров, продолжавшим двигаться на Чикаго. Дэниелс на мгновение высунул голову. Несколько танков были с маленькой башней и тяжелым орудием, установленным на консоли передней части корпуса, однако большую часть составляли новые «шерманы» — с мощным главным орудием, находящимся в башне, они больше напоминали танки пришельцев, от которых Дэниелс безостановочно отступал с тех самых пор, как ящеры свалились с неба.

— Чем ближе они подходят к Чикаго, тем больше техники мы бросаем против них, — сказал он Шнейдеру.

— Если бы эти твари не расползлись по всему миру, пытаясь разом завоевать Землю целиком, мы бы сейчас были куском падали. А может, их не очень-то волнует, войдут они в Чикаго или нет, и потому они двигаются медленнее, чем могли бы.

— Как понимать твои слова «их не очень волнует»? А с какой стати тогда им вообще туда двигаться? — спросил Остолоп.

Когда он думал о стратегии, она рисовалась ему в духе бейсбольной игры: вовремя ударить и вовремя отбить удар. Демобилизовавшись, он всеми силами постарался забыть военное значение слова «стратегия».

Шнейдер, наоборот, был профессиональным солдатом. Хотя он и не был офицером, но тем не менее понимал, как функционируют армии.

— Чем нам важен Чикаго? — спросил сержант. — Важный транспортный узел, верно? Место, где сходятся все железные, автомобильные дороги плюс водные пути по рекам и озерам. Находясь на таком расстоянии от города и при их-то авиации ящеры разбили транспортную сеть в пух и прах.

— Тогда откуда катят наши танки?

— Возможно, их доставили по воде, — пожал плечами сержант Шнейдер. — Я слышал, что ящеры не вполне понимают в наших кораблях и в том, сколько можно на них перевезти. Кстати, это может кое-что сказать нам о том мире, откуда появились пришельцы, как ты думаешь?

— Будь я проклят, если знаю.

Остолоп поглядел на сержанта Шнейдера с некоторым удивлением. Скорее, такое предположение можно было услышать от Сэма Иджера, увлекавшегося чтением обо всяких пучеглазых чудищах еще до того, как люди узнали об их существовании. Но сержант, похоже, обладал прямолинейным умом военного. Интересно, каким образом он размышляет о других планетах — или как они еще там называются?

Словно отвечая на не заданный Остолопом вопрос, Шнейдер объяснил:

— Чем больше мы знаем о ящерах, тем лучше можем с ними воевать. Так ведь?

— Наверное, так, — неуверенно кивнул Дэниелс.

— Кстати об ответных ударах. Нам нужно выбираться отсюда, чтобы как-то поддержать танки.

Шнейдер вылез из окопа и махнул рукой остальным солдатам, находящимся в роще, затем двинулся вперед.

Дэниелс вместе с остальными последовал за сержантом. Вне своего наспех вырытого окопчика он чувствовал себя буквально голым и беззащитным. Остолоп повидал достаточно артиллерийских обстрелов: и тогда, в восемнадцатом году, и за последние несколько недель. Он знал, что такие окопчики дают лишь иллюзию безопасности, но иллюзия тоже необходима в этом мире. Без нее люди скорее всего вообще никогда не пошли бы воевать.

Над головой свистели американские снаряды, летящие в западном направлении. По мере их удаления от Остолопа звук становился тоньше и тише. Когда же он услышал нарастающий визгливый звук, то нырнул в канаву за несколько секунд до того, как сообразил, что звук исходит, должно быть, от летящего снаряда ящеров. Тело у Дэниелса было сообразительнее головы. Он довольно часто наблюдал это в бейсболе. Если решил остановиться и подумать, что ты делаешь, — добра не жди.

Снаряд разорвался в нескольких сотнях ярдов впереди, в гуще наступающих танков. И вновь Дэниелс не стал останавливаться для размышлений, поскольку за первым снарядом последовали другие. Проклиная Шнейдера и себя самого за то, что они покинули укрытие, он пытался окопаться, лежа на животе. Остолопу вдруг захотелось стать кротом или сусликом — любым существом, которое может зарыться в землю и преспокойно не вылезать на поверхность.

Собственное дыхание отдавалось у него в ушах. Сердце прыгало так, что готово было разорваться.

— Я действительно стар для всего этого, — произнес он сквозь зубы. — Будь все проклято!

Залпы ящеров проклятья Дэниелса нисколечко не волновали. Остолоп вспомнил, что артиллерия бошей тоже плевать хотела на все его ругательства.

Через какое-то время град снарядов иссяк. Единственное облегчение — заградительный огонь ящеров не продолжался днями напролет, как было в войне с немцами в 1918 году. Возможно, у пришельцев не хватало стволов или полевых складов, чтобы устроить здесь подобный ад. А может, им это и не нужно. Их огонь был точным и смертоносным, чего бошам и не снилось.

Когда Дэниелс рискнул высунуть голову, то увидел, что поле, по которому он двигался, теперь походит на поверхность пекущегося блина. Впереди горели два или три танка. Пока он смотрел, вспыхнул и задымился еще один. Из-за слетевшей гусеницы танк зарылся в грязь.

— Как они это делают? — задал вопрос в пространство Остолоп.

Он был уверен: в этот танк не попало ни одного нового снаряда. Ящеры как будто умели начинять свои снаряды противотанковыми минами. До появления этих марсиан, или как их там еще, он бы посмеялся над такой идеей.

Впереди, примерно в двух футах от его нового окопчика, в пожухлой траве лежал какой-то блестящий предмет шарообразной формы, чуть поменьше бейсбольного мяча. Дэниелс не сомневался: до начала обстрела эта штучка здесь не лежала. Он потянулся было к предмету, чтобы взять и рассмотреть, потом резко отдернул руку, словно шар умел кусаться.

— Не трогай из дурацкого любопытства то, о чем тебе ничего не известно, — сказал сам себе Остолоп, словно отдавая приказ.

Хотя эта маленькая голубая игрушка не похожа на мину, это еще не значит, что она не умеет взрываться. И уж явно ящеры не бросили этот шарик ему под нос по причине сердечной щедрости.

— Пусть саперы возятся с этими мячиками. Это их работа, — заключил Дэниелс.

Двинувшись дальше, он благоразумно обогнул непонятный предмет стороной. Шел Дэниелс не так быстро, как хотелось бы, приходилось все время смотреть под ноги, нет ли новых сюрпризов. Глухой удар взрыва и чей-то крик, раздавшийся справа, доказали Остолопу, что его осторожность не напрасна.

Слева от него и чуть впереди двигался сержант Шнейдер. Он шел ровно, как машина. Дэниелс хотел крикнуть и предупредить своего командира, но потом заметил, что хотя сержант и идет быстрее (не удивительно, ведь Шнейдер был выше и находился в лучшей форме, чем он), но успевает тщательно смотреть под ноги. На войне далеко не каждый солдат может рассчитывать дожить до старости, но Шнейдер не собирался погибать из-за дурацкой оплошности.

Впереди еще один танк наскочил на мину и загорелся. Экипажу из пяти человек удалось выбраться за считанные секунды до того, как стали взрываться боеприпасы. Остальные танки, опасаясь схожей участи резко сбросили скорость и почти ползли.

— Вперед! — закричал сержант Шнейдер. Может, он обращался к танкам, может, к пехоте, чье продвижение также замедлилось. — Нужно двигаться дальше. Если мы застрянем в поле, нас перебьют!

Здравый смысл, звучавший в словах сержанта, заставил Остолопа прибавить ходу. Но вскоре опять пришлось выбирать место поудобнее, чтобы окопаться. Несмотря на несгибаемую волю Шнейдера, наступление захлебывалось. Продвинувшись еще на несколько сот ярдов, это понял даже сам сержант. Когда он остановился и достал саперную лопатку, солдаты последовали его примеру. По полю, словно паутина, потянулись траншеи.

Дэниелс беспрерывно работал около получаса, подводя свой окоп к ближайшему окопу справа. И вдруг он понял: ящеры остановили контрнаступление американцев, даже не появившись перед ними.

Такое открытие не вдохновляло.

* * *

— Говорит «Радио Германии».

«Теперь уже не „Радио Берлина“,— подумал Мойше Русси, придвигаясь поближе к коротковолновому приемнику. — Берлина больше нет».

Станция работала на той же частоте, на которой всегда вещал Берлин, и мощность у нее была почти такая же. Но сейчас немцы словно шептали, надеясь, что их не подслушают.

— Передаем важное сообщение. Правительство рейха с прискорбием сообщает, что город Вашингтон, столица Соединенных Штатов, судя по всему, явился жертвой бомбы, аналогичной той, которая недавно вызвала мученическую гибель Берлина. Все радиопередачи из Вашингтона внезапно прекратились примерно двадцать пять минут назад. Противоречивые сообщения из Балтимора, Филадельфии и Ричмонда говорят об огненном столбе, взметнувшемся в ночное небо. Наш фюрер Адольф Гитлер выразил свое соболезнование американским гражданам, ставшим, как и немцы, жертвами безумной агрессии со стороны диких инопланетных захватчиков. В послании фюрера…

Русси выключил приемник. Ему было наплевать, что там изрек Адольф Гитлер. Жаль, что Гитлера не было в Берлине, когда ящеры бросили туда бомбу. Тамошний режим заслуживал огненного столба.

Но Вашингтон! Если Берлин олицетворял все мрачное и зверское, что только было свойственно человеческому духу, то Вашингтон был символом противоположного: свободы, справедливости, равенства…

Однако ящеры уничтожили и его.

Русси прошептал поминальную молитву по усопшим. Сколько человек погибло там, по другую сторону океана?

Он вспомнил плакаты, которые немцы развешивали по всей Варшаве, пока город не оказался в руках ящеров… пока евреи я польская Армия Крайова не поднялись и не помогли ящерам выбить немцев из Варшавы. Несомненно, тогда это было оправданно. Русси знал: без ящеров он сам и большинство евреев в Варшаве, если вообще не все, погибли бы. Эта причина позволила ему поддержать ящеров, когда они вошли в город. Благодарность была здравым чувством, и ящеры здесь ее заслужили. Мойше глубоко задевало, что остальной мир считал его предателем, но остальной мир не знал (и отказывался знать), что творили здесь нацисты. «Лучше ящеры, чем СС!» — Мойше по-прежнему так считал.

Его мысли прервал тяжелый стук кованых сапог, шаги приближались к его кабинету. Дверь распахнулась. В тот момент, когда Мойше увидел лицо Мордехая Анелевича, он понял: боевой командир уже в курсе последних событий.

— Вашингтон… — произнесли они в один голос. Русси первым обрел дар речи:

— После такого нельзя преспокойно сотрудничать с ящерами, если мы не хотим заслужить ненависть всего остального человечества, которая, несомненно, обрушится на нас.

— Вы правы, — произнес Анелевич. Впервые за долгое время он полностью согласился с Русси. Но там, где Русси думал о справедливом и несправедливом, еврейский боец гонта автоматически стал анализировать ситуацию. — Однако мы также не можем идти против ящеров, если не хотим снова оказаться первыми кандидатами на уничтожение.

— Упаси Боже! — отозвался Русси. И тут же вспомнил о том, о чем с удовольствием забыл бы. — Мне же сегодня днем выступать по радио. Что я скажу? Боже, помоги мне! Что я скажу?

— Ничего, — быстро ответил Анелевич. — Выступив по радио, вы лишь еще раз докажете, что с потрохами продались ящерам. — Боевой командир задумался, после чего дал простой, практический совет, произнеся всего два слова: — Притворитесь больным.

— Золраагу это не понравится. Он решит, что я симулирую, и будет прав.

Однако Русси не зря учился на медицинском факультете. Даже сейчас, когда он произносил эти слова, ум его искал способы сделать ложную болезнь настоящей. Он быстро нашел средство; придется помучиться, но мучения эти будут ему наказанием за то, что он позволил ящерам сделать из него послушную игрушку.

— Слабительное… Какое-нибудь сильное слабительное, — сказал он. — Слабительное и здоровую дозу рвотного.

— А рвотное зачем? — удивился Анелевич. Русси издал отвратительные звуки позывов на рвоту.

Глаза командира увеличились и округлились. Он кивнул и усмехнулся:

— Это обязательно сработает. Рад, что мне не приходится торчать перед их микрофоном.

— Ха! — Это был не смех, а выраженное в одном слоге примирение с судьбой.

Русси рассчитывал, что столь зримые симптомы убедят Золраага в его «недомогании». Эпидемии в гетто, жуткие болезни, от которых страдало все человечество, похоже, немало тревожили ящеров. Русси хотелось бы поучиться в одном из их медицинских колледжей: несомненно, он узнал бы там больше, чем его мог научить любой земной врач.

— Если мы хотим, чтобы это сработало, нам придется предпринять еще кое-что, — сказал Анелевич. — Нужно договориться с генералом Бор-Коморовским. Здесь поляки должны быть с нами заодно. В противном случае ящеры натравят их на нас, а сами будут стоять и с улыбкой смотреть, пока мы не забьем друг друга насмерть.

— Да, — кивнул Русси, хотя он одновременно не доверял командиру Армии Крайовы и боялся его. Но у Мойше были и другие, более серьезные опасения. — Но даже если я не стану выступать по радио сегодня, мне все равно придется идти в студию. Самое позднее — через две недели, если я улягусь в постель и несколько дней подряд буду принимать рвотное.

От такой перспективы желудок Мойше грустно заурчал.

— О том, что будет после сегодняшнего дня, не беспокойтесь. — Глаза Анелевича были холодными и расчетливыми. — Я могу найти достаточное количество военной формы и достаточно бойцов-блондинов или русоволосых парней.

— Вы хотите совершить нападение на передатчик и обвинить в этом нацистов?

— Два раза в точку, — ответил Анелевич. — Жаль, что в моем отряде нет необрезанных мужчин. Люди знают разницу. Ящеры — вряд ли, но я терпеть не могу глупого риска. Есть поляки, которые считают, что немцы допустили всего лишь одну ошибку: оставили нас в живых. И если появится случай, они набросятся на нас.

— К сожалению, вы правы, — вздохнул Русси. — Пошлите одного из ваших бойцов за рвотным, а другого — за слабительным. Я не хочу, чтобы кто-нибудь запомнил, что я покупал лекарства, если ящеры потом станут задавать вопросы. — Он снова вздохнул. — Чувствую, мне вообще не захочется вспоминать о нескольких предстоящих мне часах.

— Охотно верю. — Глаза Анелевича смотрели на него иронично, но с немалым уважением. — Знаете, мне кажется, я бы предпочел быть раненным в сражении. Там это происходит хотя бы неожиданно. Но сознательно делать нечто подобное с собой…

Русси быстро взглянул на ручные часы (бывшая собственность одного немца, которому они больше не понадобятся).

— Постарайтесь поскорее достать лекарства. Ящеры появятся часа через три, к этому времени я уже должен быть в соответствующем больном виде. — Он осмотрел бумага, лежащие на столе. — Хочу убрать те, которые действительно нужны…

— … чтобы можно было заблевать все остальное, — досказал за Мойше Анелевич. — Это хорошо. Если при выполнении плана вы обращаете внимание на мелочи, это практически гарантирует успех. — Он поднес палец к своей серой кепке. — Об остальном я позабочусь.

Анелевич сдержал слово. К тому времени, когда охранники ящеров явились для сопровождения Русси а студию, он уже не раз пожалел об оперативности Анелевича. Ящеры зашипели и брезгливо отпрянули от его двери. Их вряд ли можно было упрекнуть. Чтобы вновь вернуть кабинет в пригодное для работы состояние, помещение нуждалось в солидном проветривании. Да и добротные брюки Мойше больше не обретут былого вида.

Один из ящеров очень осторожно сунул голову в кабинет. Поглядел на Русси, распластавшегося на стуле, потом на запачканный стол.

— Что случаться? — спросил охранник на ломаном немецком.

— Должно быть, съел что-то плохое, — слабо простонал Русси.

Малая часть его, которая не так активно хотела умереть, отметила, что он даже говорит правду, — наиболее эффективный из изобретенных способов лжи. Однако все остальное существо Русси чувствовало себя так, словно его растянули, точно веревку, завязали узлами, а потом пропустили между пальцев великана.

Еще несколько ящеров заглянули к нему в кабинет из коридора. Там стояли и люди, выглядевшие более испуганными, нежели ящеры, которым не грозило заразиться некоей ужасной болезнью, обрушившейся на него. Просто ящеры находили его вид совершенно неэстетичным.

Один из ящеров включил портативную рацию и что-то сказал туда. Из динамика послышался ответный, хрустящий и шипящий, голос. С неудовольствием охранник вошел внутрь кабинета. Он вновь что-то сказал в рацию, затем поднес ее к Русси. Мойше услышал голос Золраага.

— Вы больны, герр Мойше? — спросил губернатор. Теперь он вполне сносно говорил по-немецки. — Вы настолько больны, что не сможете сегодня выступать на нашем радио?

— Боюсь, что так, — закряхтел Русси. — Мне очень жаль, — добавил он, впервые за день солгав.

— Мне тоже жаль, герр Мойше, — ответил Золрааг. — Мне нужно было ваше выступление по поводу бомбардировки Вашингтона, о чем мы предоставили бы вам всю информацию. Я знаю, вы сказали бы: это показывает, что вашим соплеменникам нужно прекратить их глупую войну против нашего превосходящего оружия.

Русси снова застонал, частично от слабости, частично оттого, что ждал подобных слов от Золраага.

— Ваше превосходительство, сегодня я не в состоянии говорить. Но когда поправлюсь, честно скажу о том, что сделали ваши силы.

— Уверен, мы договоримся о том, что вы скажете, — ответил Золрааг. Губернатор пытался быть дипломатичным, но еще не овладел этим искусством. Он продолжал: — А сейчас вы должны справиться с болезнью. Надеюсь, ваши врачи смогут вылечить вас.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Эта болезнь обычно не имеет смертельного исхода.

— Если хотите, мои охранники доставят вас из вашего кабинета домой.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, не надо, — отказался Русси. — Я хотел бы как можно дольше сохранять иллюзию свободы действий.

Едва произнеся эти слова, он тут же пожалел об этом. Лучше бы ящеры думали о нем как о послушной марионетке. Мойше надеялся, что Золрааг не поймет его слов.

Но губернатор понял. Хуже того, он согласился:

— Да, эту иллюзию стоит сохранять, герр Мойше.

Что ж, он лишь подтвердил, что свобода Русси является иллюзией. Даже в своем истерзанном, тошнотворном состоянии Мойше почувствовал, как его охватывает гнев.

Губернатор что-то сказал на своем шипящем языке. Охранник с рацией ответил ему, затем с явным облегчением выскользнул из кабинета Русси. Все ящеры покинули еврейскую штаб-квартиру. Русси слышал, как их когтистые лапы стучат до линолеуму.

Спустя несколько минут в кабинете появился Анелевич.

— Да, воняет у вас так, словно канализационную трубу прорвало, — поморщился он. — Давайте-ка почистим вас немного и отправим домой.

Русси отдался во власть практических забот боевого командира. Он позволил Анелевичу вести себя за руку вниз по лестнице. На улице их ждал велосипед с коляской. Анелевич усадил туда Мойше, сам забрался на маленькое седло и крутанул педали.

Со свинцово-серых небес посыпал дождь. Мордехай Анелевич протянул руку и надвинул козырек кепки, чтобы дожди не попадал в глаза.

— Завтрашней ночью мы нападем на передатчик, — сообщил он. — До этого момента оставайтесь больным.

— А что будет, если вам не удастся повредить его?

Раздавшийся смех Анелевича имел мрачный привкус:

— Если мы не уничтожим его, то произойдут два события. Первое: кое-кто из моих бойцов погибнет. И второе: вам придется продолжать принимать лекарства, так что через неделю вы, быть может, будете очень завидовать погибшим.

* * *

Ревя моторами, «Ланкастер» с грохотом промчался по взлетной полосе. Самолет трясло и мотало, пока он набирал скорость. Неделю назад бомбы ящеров повредили полосу, и починить ее успели кое-как.

Джордж Бэгнолл испытывал истинное облегчение, что сейчас не нужно взлетать с полным боезапасом. Бомбы — штучки тонкие: от тряски, того и гляди, какая-нибудь может взорваться, а там… наземной службе придется латать еще одну дыру, и преогромную.

Бомбардировщик взмыл в небо.

— Удивительно, каким легким стал «ланк» без груза, — усмехнулся пилот Кен Эмбри. — Ощущение такое, словно я лечу на «спитфайре».

— Думаю, все это игра нашего ума, — отозвался Бэгнолл. — Радарная установка не может быть легче, чем штатный боезапас, который мы обычно таскаем. — Бортинженер включил внутреннюю связь. — Как дела, оператор Гольдфарб?

— Похоже, нормально, — прозвучало в наушниках. — Далеко видно.

— На это и рассчитывали, — ответил Бэгнолл.

Радарная установка, поднятая на несколько миль над землей, охватывала намного больший участок пространства, значительно раньше засекала приближение самолетов ящеров и давала английской службе ПВО несколько дополнительных ценных минут на подготовку. Когда «ланк» набрал высоту, Бэгнолл задрожал, невзирая на теплый летный костюм и мех. Он включил кислородный прибор и вдохнул обогащенный воздух, ощущая резиновый привкус шланга.

Голос Гольдфарба был полон энтузиазма:

— Если бы мы могли держать в воздухе всего несколько самолетов, они бы заменили собой всю наземную радарную сеть. Конечно, — добавил он, — по таким самолетам ящеры тоже будут лупить.

Бэгнолл старался об этом не думать. В самые первые дни вторжения ящеры нанесли тяжелые удары по сети британских радарных станций, и с тех пор как самолетам, так и силам противовоздушной обороны приходилось вести бой вслепую. Теперь люди пытались вновь обрести зрение. Вряд ли ящеры беспрепятственно это допустят.

— Подходим к заданной высоте, — объявил Кен Эмбри. — Радист, как связь со звеном истребителей?

— Слышу их отлично, — ответил Тэд Лэйн. — Они также прекрасно нас слышат. Им не терпится вступить в сражение, сэр.

— Чертовы маньяки, — отреагировал Эмбри. — По-моему, идеальный вылет — это вылет без каких-либо столкновений с врагом.

Бэгнолл был более чем согласен с пилотом. Несмотря на пулеметные башенки, «ланкастеры» всегда здорово уступали вражеским истребителям; уклонение от стычек помогало выжить. Знание этого заставляло экипаж бомбардировщика осторожничать. Естественно, что бравирующие, агрессивные пилоты истребителей выглядели в их глазах людьми не совсем нормальными.

Куском замши Бэгнолл протер с внутренней стороны вогнутую поверхность стекла обзора. За ним по-прежнему ничего не было видно. Нигде: ни выше, ни ниже, ни по сторонам — не светились огоньки других бомбардировщиков — ободряющее напоминание, что ты не один летишь навстречу опасности. Сейчас за окном были только ночь, тьма и нескончаемый гул четырех «мерлинов». Вспомнив о моторах, бортинженер скользнул глазами по приборной доске. Вся техника работала нормально.

— Вижу вражеский самолет! — воскликнул Гольдфарб. Там, в бомбовом отсеке, он не мог видеть даже ночную тьму — только следы электронов на покрытом фосфором экране. Однако радар «видел» дальше, чем глаза Бэгнолла.

— Повторяю, вижу вражеский самолет. Направление один-семъ-семь, расстояние тридцать пять миль, скорость пятьсот пять.

Тэд Лэйн передал данные «москитам» — истребителям, рыскающим в небе гораздо выше, чем их «ланкастер» с радарной установкой. Эти двухмоторные самолеты имели не только самый высокий среди британских истребителей потолок действия; с их деревянными корпусами и деталями обшивки вражескому радару было труднее засечь «москитов».

— Самолет ящеров выпустил ракеты! — во все горло закричал Гольдфарб. — Направление — прямо на нас. Скорость… Проклятье, слишком большая для моей машины.

— Выключи радар, — приказал Эмбри.

Он бросил «ланк» в немилосердный штопор, и Бэгнолл искренне порадовался, что существуют пристежные ремни. Желудок выворачивало. Бэгнолл хватанул ртом воздух, в который раз пожалев, что наелся жирной рыбы с чипсами менее чем за час до вылета.

Вето шлемофоне раздался взволнованный крик Джо Симпкина, хвостового стрелка, находившегося в своей башенке:

— Одна из ракет пролетела там, где мы недавно находились!

— Ну и слава Богу, — тихо ответил Кен Эмбри. Пилот отличался тем, что никогда не терял присутствия духа. — Кто бы мог подумать, что эти ученые бонзы действительно кое в чем смыслят?

— Довольно приятно, что это все же так, — сказал Бэгнолл, всем тоном своим подчеркивая, что принимает подобные чудеса как само собой разумеющееся.

Там, на земле, специалисты предположили, что ящеры будут атаковать самолет с радаром на борту такими же ракетами, какими вывели из строя сеть английских наземных станций. Эти ракеты имели самонаведение на радар. Но если радар выключить, на что они будут наводиться? Цель перестанет существовать. На земле это выглядело безупречно логичным, словно доказательство геометрической теоремы. Однако ученым мужам не приходилось лично проверять свои теории. Для этого существовали экипажи самолетов.

— Можно включать установку? — спросил по внутренней связи Гольдфарб.

— Лучше не стоит. Да, пока не надо, — ответил Эмбри после короткого размышления.

— Но какой от нее толк, если она не работает? — обиженно протянул оператор радара.

«Толку будет еще меньше, если нас подобьют», — подумал Бэгнолл. Но так было нечестно, и он это знал. Для человека, у которого весь смысл нахождения в воздухе был направлен на принесение практической пользы вылету, Гольдфарб действовал замечательно. Естественно, ему не только хотелось поиграть со своей игрушкой, у него был свой резон.

Радар, который приходится выключать вскоре после начала полета, дабы его не разнесло вместе с самолетом, — это все же лучше, чем полет без всякого радара. Но ненамного. Разрешив Гольдфарбу непосредственно общаться с истребителями, которых он наводил по своему радару, ученым не мешало бы придумать какой-нибудь способ, позволяющий, не выключая радар, одновременно не подвергать самолет опасности уничтожения.

Тэд Лэйн испустил пронзительный боевой клич краснокожих.

— Один из наших истребителей только что сшиб вражеский самолет. Атаковал его сверху, почти лобовое столкновение. Подкрасться сзади было никак, у ящеров скорость выше. Говорит, видел, как самолет развалился в воздухе, а потом все потроха полетели вниз.

В кабине «Ланкастера» раздались радостные возгласы. Затем Кен Эмбри спросил:

— А что с остальными «москитами»? Через некоторое время радист ответил:

— Там… несколько самолетов не отвечают на мой запрос, сэр.

Ликование оказалось преждевременным. ВВС медленно и болезненно учились тому, как наносить ущерб ящерам. Ящеры же прекрасно справлялись с ВВС. Бэгнолл надеялся, что пилотам истребителей удалось выброситься. Заменить опытного летчика труднее, чем самолет.

Гольдфарб, сидевший позади, перед погасшим теперь радарным экраном, сказал:

— А ведь парни на земле все время нас слушают. Если им удастся, они тоже смогут врезать по ящерам. Во всяком случае, они несколько раньше сумеют узнать, откуда эти твари появятся.

— Жди от них пользы, как же, — хмыкнул Эмбри.

Как любой пилот, он придерживался мнения, что зенитчики едва ли в состоянии сбить вражеский самолет своими пушками. Если такое отношение придавало ему уверенности, Бэгнолл не собирался переубеждать друга. Спокойный пилот — это уравновешенный пилот, а у такого пилота куда больше шансов благополучно вернуться на землю вместе с экипажем.

— Могу ли я снова включить установку, сэр? — повторил свой вопрос Гольдфарб.

Эмбри оторвал правую руку от руля и постучал сжатым кулаком себе по ляжке. Бэгнолл подумал, что Кен даже не заметил этого своего жеста. Наконец пилот сказал:

— Да, валяйте, теперь можно. Как вы изволили заметить, именно в этом заключается причина нашего пребывания здесь в сей прекрасный осенний вечер.

— Неужели? — усмехнулся Бэгнолл. — А я-то все время думал, что мы решили проверить, как скоро ящеры смогут нас сбить. Насколько я понимаю, наземные службы побились об заклад. Не желаешь ли поставить свой шиллинг, Кен?

— Боюсь, что нет, — невозмутимо ответил Эмбри. — Когда мне сказали, что кто-то назвал двадцать секунд после взлета, я решил, что мои шансы почти равны нулю и нужно приберечь денежки для наследников. А как насчет тебя, дружище?

— Жаль, что я испортил тебе пари, но должен признаться: я и был Тем самым парнем, который назвал двадцать секунд после взлета.

Радарная установка, как и любое электронное устройство, сделанное людьми, после включения требовала некоторого времени на разогрев. До Бэгнолла доходили слухи, что электронная техника, снятая со сбитых самолетов, включается мгновенно. Бортинженер сомневался в этом. Насколько он знал, лампы (американцы называли их трубками) по природе своей должны разогреться. Возможно, ящеры не применяют лампы, но ему трудно было представить себе, чем их можно заменить.

— Еще один приближающийся самолет ящеров, направление то же, — доложил Гольдфарб. — Расстояние… двадцать три мили. Проклятье, он движется очень быстро. Выключать радар?

— Нет, подожди, пока они не выпустят по нам ракеты, — сказал Эмбри.

Бэгноллу показалось, что пилот спятил. Но безумие пилота было логичным.

— Мы уже убедились, что можем уклоняться от ракет, самонаводящихся на наш радар. Если выключить его прежде, чем ящеры пустят ракеты, они могут подлететь ближе и обстрелять нас ракетами другого типа, от которых не увернешься.

— Да, их тактика строится на стереотипах, — немного подумав, согласился Бэгнолл. — Сделав выбор, они будут повторять свои действия снова и снова, не задумываясь о результатах. И если они такие умники, зачем им давать в этом усомниться?

— Поэтому я и… — начал Эмбри. Гольдфарб перебил его:

— Ракеты пущены! Летят на нас!

— Выключай радар!

«Ланкастер» вновь завертело в воздухе; и вновь Бэгнолл обеспокоено подумал, не покинут ли рыба и чипсы его желудок. Ракетам ящеров и на этот раз не удалось сбить английский самолет.

«Может, в конце концов, мы все-таки выживем», — подумал Бэгнолл. Когда «ланк» покидал взлетную полосу, бортинженер сильно в этом сомневался.

Тэд Лэйн прислушивался к уцелевшим «москитам», которые атаковали самолет ящеров.

— Наши завалили еще одного ящера! — воскликнул па-диет.

На этот раз никто из экипажа не закричал от радости. Все понимали, какую цену приходится платить пилотам истребителей за каждый сбитый вражеский самолет.

Спустя некоторое время радист сообщил Эмбри:

— Нам приказывают сворачивать действия и возвращаться на базу. Вице-маршал авиации считает, что, поскольку нам повезло дважды, нельзя искушать судьбу и рассчитывать, что она улыбнется нам и в третий раз.

— Старый придурок этот вице-маршал, — буркнул пилот. И поспешил добавить: — Разумеется, нет необходимости передавать ему мое мнение. Мы конечно же подчинимся его распоряжениям, как послушные детишки. Штурман, не будете ли вы любезны предположить, какой нам выбрать курс?

— Именно предположить, верно сказано, — отозвался Элф Уайт из своей занавешенной кабинки, находящейся позади кресел пилота и борт-инженера. — После твоих выкрутасов с самолетом стрелка компаса продолжает выплясывать, как под хороший джаз. Если мы действительно там, где мне кажется, курс ноль-семь-восемь минут через десять-двадцать приведет нас в район Дувра.

— Ноль-семь-восемь, понял, — сказал Эмбри. — Выхожу на этот курс.

Он развернул бомбардировщик в небе так лихо, словно самолет был продолжением его самого.

Джордж Бэгнолл следил за аккуратными рядами приборов с таким вниманием, будто они показывали частоту ударов его сердца и состояние дыхания. Это не было преувеличением: если бы двигатели «ланкастера» или гидравлическая система отказали, биться его собственному сердцу оставалось бы недолго.

— Я нахожусь на связи с базой, — доложил радист. — Они сообщают, что за сегодняшний вечер нападений ящеров не было.

— Приятно слышать, — сказал Эмбри.

Бэгнолл кивнул. Приземление будет не из плавных — как всегда. Наспех починенные повреждения самого самолета, наспех починенная полоса. В этот раз их самолет не пострадал, как бывало после возвращения из полетов над Германией или Францией. В бомбовом отсеке нет бомб, которые не сумели сбросить. Но в баках горючего больше, чем обычно оставалось на обратный путь. А горючее, на котором летал их самолет, в случае неполадок превосходно умеет взрываться.

— Черт побери! — воскликнул пилот. — Смотри! Эмбри ткнул пальцем в темноту, лежащую под ними. Глаза Бэгнолла последовали за пальцем пилота. Теперь и он заметил красные мигающие огоньки. В ответ он мигнул огнями на крыльях бомбардировщика, подтверждая, что заметил сигнал.

Внизу зажглись новые цепи огней: белые вдоль одного края посадочной полосы и зеленые вдоль другого. Эмбри заметил:

— Выглядит как какая-нибудь паршивая полоса для транспортных самолетов. Я-то думал, мы садимся на свою полосу.

— Могло быть и хуже, — заметил Бэгнолл. — По крайней мере полоса не обрывается в море.

— Да, успокаивающая мысль.

Эмбри направил «ланкастер» между двух рядов огней и пошел на посадку. Спешное приземление было далеко не мягким, но и отнюдь не аварийным, если сравнить с их посадкой во Франции. Вместе с остальными членами экипажа Бэгнолл быстро вылез из бомбардировщика и побежал через полосу, вновь потемневшую, к ангару. Гофрированные стены ангара были обложены мешками с песком, защищающими от попадания снарядов.

Двойной полог из темной ткани, натянутый у входа, позволял входить и выходить, не пропуская во внешний мир ни полоски света, которую могли бы увидеть сверху. Свет лампочек, свисающих с потолка без всяких абажуров, резанул по глазам Бэгнолла, привыкшим к темноте, словно фотовспышка.

Экипаж бомбардировщика расположился на стульях и кушетках. Кто-то, утомленный полетом, мгновенно уснул, не обращая внимания на свет. Другие, и в их числе Бэгнолл, достали трубки и сигареты.

— Можно, я возьму? — спросил Дэвид Гольдфарб, указав на пачку борт-инженера. — А то мои кончились.

Бэгнолл передал ему сигарету и наклонился, чтобы Гольдфарб мог прикурить. Пока оператор радара затягивался, Бэгнолл сказал:

— Полагаю, после того как умные шишки распотрошат тебя насчет сегодняшнего полета, ты отправишься в «Белую Лошадь» поздороваться с девчонками?

— С какой стати? — ответил Гольдфарб, и в его голосе было больше покорности, чем горечи. — В общем-то, думаю, я пропущу там несколько кружек. А что касается девчонок, то я уже сказал: с какой стати?

Бэгноллу тоже было известно, кому отдают предпочтение официантки.

— Мне кажется, сидение перед радарным экраном отрицательно сказывается на твоих мозгах. Тебе не приходило в голову, что ты только что вернулся из боевого полета?

Огонек сигареты Гольдфарба неожиданно сделался ярко-красным. Глаза его тоже вспыхнули.

— Черт возьми! Я ведь о том же думал, когда ракеты ящеров летели на наш самолет. Клянусь, я думал об этом, но не совсем в той плоскости. Благодарю вас, сэр.

Бэгнолл махнул рукой, пародируя элегантный аристократический жест:

— Рад был услужить.

Это действительно была услуга: в одну секунду он заставил оператора радарной установки забыть обо всех страхах, которые тот недавно испытал. «Жаль, — подумал Бэгнолл, — что я не могу оказать ту же услугу самому себе».

Загрузка...