FLY

XXI

Это было просто какое-то засилие технической службы. Буквально все собравшиеся в неброско-роскошном зале, почему- то называемом кают- компанией, были затянуты в форменные серые комбинезоны Технической Службы флота Его Величества: седовласые джентльмены с породистыми мордами, от которых на расстоянии разило адмиральскими званиями, господа с неприметными лицами, ни единого слова не знающие ни на одном из официальных языков Империи, жилистые зверовидные бугаи в шрамах. И он в сером комбинезоне. Таком же безукоризненно-чистом и опрятном. Время от времени кто- нибудь приходил с очередным планом выполнения того самого простенького дельца, из- за которого, собственно, он и угодил в это богоспасаемое место, а он план отвергал, безошибочно находя в нем слабое место и беспощадно тыкая в эти слабые места составителей - мордой. Вот уже второй день он делал это неукоснительно, так же, как выполнял и другой ритуал: выйдя из административного корпуса базы в сопровождении кого-нибудь, предпочтительно - высокопоставленного офицера Империи, он цокал языком, умильно улыбался и с видимым восхищением показывал пальцем на бесконечную, восьмиметровой высоты, подавляюще-массивную бетонную стену, отгораживающую один кусок пляжа от другого и провозглашал на специально изломанной мовяне:

- Очень характерно. Весьма, да, да… И еще это, как его? А, - символично. Невероятно строго выдержан архитектурный стиль.

Сопровождающие молча бесились, а он невозмутимо наслаждался. Но, так или иначе, они постепенно-постепенно приходили к общему знаменателю, дошлифовывали последние шероховатости, и уже по некоторым отработанным позициям принимались конкретные организационные решения, незримо и неслышимо начали перетекать и перемещаться деньги, люди, техника, информационные массивы. Он, в смутной тоске от того, что дальнейшие возможности волынить у него - иссякают, безнадежным голосом задавал дурацкие вопросы:

- А хоть фотографию-то его я могу увидеть?

- Боюсь, от этого было бы чрезвычайно мало пользы. Через своего контакта на Архипелаге он передавал, что сумел радикально, до неузнаваемости изменить внешность. Лицо, походка, поведение - новые. Понятное дело, - своих образцово гвардейских статей он никуда деть не мог, но мало ли на свете столь же здоровых обломов?

- И как вы хотите, чтобы я его узнал?

- Он утверждает, что проблем с узнаванием не будет. А эмиссару лично, - вам в данном случае, он попросил передать таковы слова: "Я смотрю на мир широко раскрытыми глазами. Особенно слева."

- Интересно, - а к чему ему говорить загадками?

- Я думаю, только к тому, что загадка должна уж очень хорошо разгадываться. Иди, отдыхай, потому что теперь труба может протрубить в любой момент.

Зайдя в дом лейтенанта, Шареареха не сразу разглядел неподвижную, темную фигуру среди царившего в комнате густого сумрака.

- А, сумерничаешь? Дело. Заметил я, что в последние недели ты будто бы сам не свой, Султан. Говори, что в башке крутишь. Изменить решил? Смотри!

Насла бесшумно, как внушительных размеров привидение, поднялся на ноги, зажег уродливый фонарь под потолком и только тут позволил себе вздохнуть:

- Изменить - не изменить, а похоже, великий, нам предстоит скорое расставание. Не позволят мне служить тебе и дальше так, как я этого хочу. Есть недовольные твоей мудростью…

- Кто!? - Островитянин дышал уже прерывисто, почти мгновенно придя в ярость. - Назови сейчас мне имена этих шелудивых свиней, и завтра они пожалеют о том, что у них вообще есть имена!

- Это трудно сделать, и имен у меня сейчас нет. Это все те, кто приняли твое главенство, но предпочитают держаться подальше от твоей высокой руки. Любители парусов, берлог в джунглях и укромный заливов за клыкастыми камнями. Люди, которые в упор не видят нового своего богатства за тенями спокойного прошлого. Слухи, великий. И впору было бы наплевать на все это, если бы не мой дар: от матери доставшееся вещее сердце. Скорая смерть тоской теснит мне грудь. И вряд ли я ошибаюсь.

- Развороти их берлоги, затопи их норы, размечи их изгороди. Зажги полог над их головой, а если этого будет мало - зажги над ними небо. Брось их падалью на поживу жадным чайкам. Слыхал я, что все это и еще многое другое ты умеешь делать хуже разве что очень немногих.

- Скорая смерть тоской теснит мне грудь. Мало было бы пользы бороться с судьбой. Когда я упаду жертвой искупительной, судьба прекратит свою предопределенность, и убийцы будут в твоей власти.

- Может быть ты просто затосковал и оттого преувеличиваешь?

- Может быть, - бегр с необычной для него вялостью пожал плечами, - а может быть и сумерки навели на меня свою тоску. Я разлюбил сумерки, великий. Позволишь ли рабу твоему земнопоклонно просить?

- Говори.

И он заранее нахмурился, потому что не любил, когда подручные обращались к нему с просьбами. Пусть и сколь угодно земнопоклонными.

- Дозволь от полнолуния и до полнолуния провести уединенно в этом жилище. А если уж этого никак нельзя, то не посылай с делами к этим морским колдунам. Потому что кажется мне - это они навели на меня мою черную тоску.

Лицо Шареарехи разом отвердело:

- Поедешь. Сам же говорил, что мало будет пользы спорить с судьбой. Так что поедешь. Придет утро, и ты сам, первый посмеешься над своими бабьими страха- ми. Утром и поедешь.

- Слышать - значит повиноваться. Великий мудр, как всегда. Он прав более судьбы. Только ехать нужно через два дня. Их посудина, именуемая "Валуур" доставит сено и белый товар для здешних кули, а заодно подвезет меня к… К людям, которые не проявляли радостной готовности при составлении договора об охране. Ну вы должны помнить, я еще рассказывал про этого потешного старика с мордой, как печеное яблоко и как он жался, будто готов вот- вот намочить штаны…

- Это - на твое усмотрение, - равнодушно проговорил толстяк, - я не могу решать и думать за всех своих подручных сразу, потому что поистине - вас слишком много.

Руководство компании "Шеоле" заключило договор об аренде небольшого, ровного, довольно паршивого острова, расположенного между двумя более крупными собратьями. Договор, - чин по чину, - был заключен на обычный срок в шестьдесят два года и заверен печатью местного султана. Вопреки обыкновению, на строительство рабочих привезли откуда- то извне; то есть, разумеется, совсем без местных рабочих не обошлось, но тон все- таки задавали не они. И какие рабочие! Рослые, крепкие, дисциплинированные, в аккуратной тропической одежде единообразного покроя, они работали дружно, ладно и аккуратно. Довольно скоро всем, способным видеть стало вполне ясно, что строят они именно аэродром. Но это, пожалуй, слишком сильно сказано, - аэродром, так - аэродромчик. Посадочную площадочку на бесплодном островке. Также понятным стало, что компания поступила мудро, решившись для этого раза действовать привозными рабочими, потому что это совершенно отчетливо оказалась комплексная группа специалистов, и когда одни при помощи ультразвуковых насадок размягчали и выравнивали камень, а другие ликвидировали заросли в тех местах, где они были не нужны, третьи совершенно спокойно монтировали оборудование аэродрома. Чисто, крепко и аккуратно, как делали все. И, каким бы маленьким ни был затеваемый аэродромчик, оказалось, что на оборудовании "Шеоле" решила не экономить во всяком случае: последнее слово техники в диспетчерском обеспечении полетов. Последнее - в спутниковой навигации. А что касается связи, то кому- то могло бы показаться даже, что аппаратура уж слишком роскошна для предполагаемых целей.

Показалось, в частности, одному из малорослых, незаметных шиссов, работавших в составе туземной команды, одному из многих шиссов, начавших прибывать на Архипелаг сразу после Океанской Войны и заключения договора, - на заработки. Ему и вообще много чего казалось странным: зачем, например, дьяволам из Рифат, понадобились для работы эти дважды дьяволы из людей кейсара? Или в их содомитской республике нет компаний по строительству аэродромов? А что это люди кейсара, он знал совершенно точно, потому что не раз и не два слышал их разговоры между собой, а их мерзкую, оскорбляющую ухо речь понимал. Чем отнюдь не стал хвалиться. Он вообще понимал довольно много языков и наречий, за что ему и платили хорошие деньги хорошие, щедрые люди, желавшие знать, что за аэродром такой строит эта содомитская "Шеоле" на арендованном острове. Разумеется, никому из носатых дьяволов и в голову не придет, что кто-то понимает их лягушачью речь, они слишком глупы для этого, а паче того - самоуверенны той самоуверенностью, которая гораздо, гораздо хуже осторожной глупости… А еще они не отличают одного шисса от другого… Скорее - просто не вглядываются и не замечают. И это очень, очень хорошо. Если наделать переполоха раньше времени, то наниматели могут счесть его человеком ненадежным и лживым, недостойным хороших денег а достойным, наоборот, наказания . Поэтому раньше он не искушал судьбу, поскольку не мог быть до конца уверен, но теперь пора, кажется, наступила: люди кей-сара - раз, оборудование отнюдь не по чину - два… Не будет беды, если сказать, что строители эти уж очень похожи на солдат, потому что это правда. И самое главное: сегодня ему удалось узнать из разговора этих глупых длинноносых, что аппаратура испытана, и они успешно посадили один водяной самолетик в бухте у острова и один земной самолетик (это он и сам видел) прямо на новую полосу, а следующей ночью, когда туземных рабочих вывезут в казармы на выходные, они ждут какого-то Подкидыша, черт-бы-его-побрал-только-его-тут-и-не-хватало. Поэтому нынешней ночью он откроет свой сундучок. У него такой же сундучок, как почти что у всех туземных рабочих, разве что чуть получше, потому что он десятник, старший над туземной бригадой, нельзя не быть начальником, потому что без этого не будет уважения и возможности делать свое дело, за которое хорошие, щедрые люди платят хорошие деньги… Он наслаждался, когда выбирал себе сундучок ровно настолько лучший, чем у этих безмозглых баранов, насколько это необходимо, чтобы даже кто- то подобный ему самому не заподозрил в скромном десятнике двойного дна. Жаль, что таких мало и никто не оценит проявленной им тонкости. На дне его сундучка лежит очень-очень умная радиостанция: с ней даже уметь почти что ничего не надо, наговорил на ма-ахонькую кассетку что тебе надо, установил условленное время - и оставляй ее присоединенной к подходящему железному пруту. Ему объяснили, какие вещи являются подходящими и он загодя облюбовал несколько подходящих вариантов. А сама рация маленькая, легко пристроить таким образом, что и не увидит никто… А передача, сжатая по времени во много- много раз и зашифрованная, почти не поддается перехвату… А если перехватят, расшифруют, найдут, - то кто передавал- то? А никто не передавал, а - ищите… Он тщательно огляделся, перед тем, как наговорить свой донос, это он умел хорошо и мог быть уверен - при сем никого не было. Так же, со всеми предосторожностями он пристроил умницу- радио и отправился спать под навес, где ему наряду с другими десятниками был выгорожен положенный по чину закуток. Условленное время пришло и ушло, но ему все равно не спалось, и то казалось, что жарко, то - что мочевой пузырь вроде бы как полон, и он выходил под ясное небо, на котором со всем старанием светила полная луна. И не то чтобы она могла как- то повредить ему либо же помешать, а - лучше бы ее сегодня не было. Под конец, в самое глухое время, в час Демона он решил все- таки убрать, от греха, свое имущество и тихонько двинулся на противоположную сторону острова.

Он возник, словно сгустившись из темноты и негромко свистнул сквозь зубы:

- Эй, шисс, эй!

И у него сердце сжалось, почти остановилось от ощущения не беды даже, - гибели. Посмотрев на окликнувшего его, бывший, - потому что сразу же засчитал себя в бывшие, - десятник все - таки не смог не вздрогнуть заново. Это был особенно крупный экземпляр породы омерзительных тварей, именуемых "заморскими дьяволами" или, иначе "длинноносыми варварами". С ними дружили, торговали, договаривались, работали, но, однако же, между собой продолжали называть их именно так. Так вот эта тварь была особенно крупной и особенно омерзительной, а сейчас, в темно-сером комбинезоне, в темно- серой пилотке, нахлобученной на уши, с зачерненным лицом - так и подавно. Один глаз у него был скрыт каким- то устройством, а другой - буквально горел желтым, лютым огнем. Он уже раньше обратил внимание на огромного желтоглазого варвара и безотчетно возненавидел его. Он по все своим статьям не походил на потомка ветхого Адама или, как считают иные глупцы из варваров, на потомка ветхой обезьяны: больше всего он напоминал потомка тигра, вставшего на задние лапы, воплощение Желтоглазого, громадный хам с кошачьими, бесшумными движениями. Помимо стати и движений буквально все в его лице выдавало его истинную природу: тигриными, - будто мало было бесконечно-лютых желтых глаз, - были угловатые очертания скул, лба и подбородка, словно тесаных из гранита, и даже чуть загнутые вперед, блекло- желтые бакенбарды твари. У него не было оружия, а шисс хорошо владел приемами традиционного бокса, - но ему даже в голову не пришло драться. Чудовище прикончило бы его голыми руками, как он прикончил бы мышь, пойманную за хвост, без труда, с наслаждением, мучительно, это была просто-напросто аксиома, не нуждавшаяся в доказательствах истина. Все, порог, конец, последний предел.

- И что же ты тут делаешь, маленький шисс, - жирно промурлыкала эта, лишь по недоразумению - человекообразная, тварь, - ну? Я жду рассказа, что ты просто-напросто вышел пописать и ничего-ничего не ведаешь об одном забавном устройстве…

Он и сделал-то как будто всего одно неуловимое движение, а оказался вдруг совсем рядом, каменные лапы клещами вцепились в плечо, а потом каменный палец вонзился ему под ухо, и он не закричал от острой, колющей, костяной боли только потому что не смог, а желтоглазый тем временем продолжал, слегка-слегка, - в самую меру, - свирепея, чтобы ужас в схваченном - отнюдь не слабел бы, а продолжал гореть ярким, нетускнеющим пламенем:

- А ведь ты, наверное, казался себе самым умным - а? Только кое-чего ты все же не знаешь: мы научились прямо в воздухе делать невидимые зеркала, отражающие радио. И мы накрыли зеркалом остров, как завтра - накрыли бы казарму на Гая-Гая. Мы поставили не три, а целых четыре приемника, пеленгующих отраженные сигналы, а все для чего? Все для того, чтобы со всей надежностью прищемить твой хвост, маленький шисс. Так что можешь гордиться, на тебя хорошо потратились…

Время от времени он менял способ хватки на другой, еще более болезненный, но его пленник от страха все равно не решался кричать, а только сипел или, в крайнем случае, задушено блеял.

- …А кроме того ты, мой сладенький краснопопик, все время оглядывался в поиске каких- нибудь больших дядек вроде меня, и совсем-совсем позабыл про маленькие такие камеры для слежения, - говоря все это, он не терял времени даром, а совсем наоборот, - чрезвычайно целеустремленно волок его куда-то в сторону своих бараков, таких же крепких, чистых и аккуратных как и все, что они делали, - и дышать ты будешь теперь так, как я скажу, а если ты будешь крутить, то знаешь, что я с тобой сделаю? Шесть лет тому назад я сажал вот таких вот на бутылку, потом начинал давить на плечи и выдавливал все, что мне нужно, даже из самых упорных сукиных сынов… Я могу оторвать тебе руку, шисс. Могу проволокой отрезать пальцы.

Он остановился в световом круге от яркого фонаря, совершенно противоестественным образом заломив ему руку и, одновременно, не давая опустить лицо. При этом он дышал пленнику в лицо, дыхание его пахло мятой и еще чем-то холодно- безжалостным, и это странным образом пугало, потому что его дыхание просто обязано было смердеть гнилой кровью, как пасть хищного зверя:

- … могу вырвать тебе глаз. Хочешь, - зрачки его от бешенства то сужались, то делались совсем широкими, и он вдруг начал вдавливать свой железный палец во внутренний угол глаза жертвы, - я вырву тебе глаз? Прямо сейчас?

- Силуян! - Раздался негромкий, но очень какой- то мрачный голос из густой те- ни от кустов совсем неподалеку. - Не трать покамест пленного, оставь что-нибудь медицине. Ты слышишь меня, Ворон?

На свет неторопливо вышел невысокий, худощавый человек лет сорока семи - сорока восьми, одетый в старомодную, заношенную солдатскую форму. Беспощадный палец покинул его помятую глазницу, а страшная хватка несколько ослабела. Шисс почувствовал только, что то невообразимо страшное, что подступило к нему совсем близко, несколько отступило, отодвинулось от его зависшей судьбы и уже поэтому, инстинктивно, как животное потянулся к тому, кто чуть разжал безжалостную петлю на его горле. Тут он глянул в глаза своему неожиданному спасителю и содрогнулся; до этого казалось ему, что нет ничего страшнее тигриных глаз Силуяна Ворона, но, как выяснилось, ошибался: глубоко посаженные глаза вновь подошедшего были олицетворением холодной жестокости, такой, которая приличествовала бы, пожалуй, одному лишь Отцу Зла, абсолютной и бесконечной. Нет, он ошибался даже два раза: не солдаты. Люди из частей специального назначения, намеренно подобранные из ветеранов всяких-разных контрпартизанских и противоповстанческих действий. Адские Псы, чудовища, извергнутые преисподней.

- Я отдам его тебе, обещаю, но потом. Сейчас с ним должны профессионально поработать господа из Медицинской Службы. Так что не нагоняй на него излишней жути, а то у них могут возникнуть трудности… Никто из этих макак ничего не видел?

- Олекса взялся приглядеть с надлежащей осторожностью. Он сумеет, мальчик опытный…

- Ну и добро тогда, - худощавый вдруг свистнул негромко сквозь зубы, и на его свист откуда-то вышел благообразный господин с мягкими, белыми руками в сопровождении трех громадных подручных с равнодушными, как у акул, физиономиями, - возьмите этого убогонького и сделайте все, что положено… Мне к утру нужны надежные результаты, а не как в прошлый раз… Что хотите делайте, но чтобы к утру поведение его было бы полностью предсказуемым. Чтоб железные коды. Железные. Ты понял меня, лепила?

- Господин тысяцкий! Опять эти несносные выражения! - Голос благообразного был нервным, даже несколько визгливым. - Сколько могут продолжаться эти бесконечные оскорбления?

- Ну- ну, - снисходительно, чуть лениво проговорил тысяцкий, - не обижайтесь, господин военный лекарь… Вы же знаете, что я не со зла. Значит - договорились? А макакам скажем… Сами придумаете, что с ним произошло и когда он будет в порядке.

- Да к полудню, - лекарь, крупнейший во всей армии специалист в своей области возмущенно фыркнул, - чай не бог весть что… А если с электродиками подсуетиться, - так и вообще надежней надежного будет…

- Пожалуй - не надо, - задумчиво проговорил его собеседник, - это ж голову брить, разговоры лишние пойдут…

- У вас, - почтенный медик назидательно поднял палец, - совершенно пещерные воззрения. Наше искусство не стоит на месте…

А в ночь на выходной день, когда все, до единого местные рабочие пили рисовую водку в притонах Гая-Гая, играли в сложнейшие, о ста восьми листах местные карты и курили исключительных достоинств коноплю из Ганчинги, с небес бесшумно, как сова спустилась черная птица. С пилотом разговаривали по кодированному резервному каналу. Ему по всем правилам дали посадку, и все- таки у встречавших возникло чувство, что каким- то образом они его прозевали: вот только что не было - и вот уже есть, стоит на темной полосе кромешно-черный самолет, и пилот с задумчивым видом уже вылезает из кабины. По- настоящему его прибытию обрадовался только один человек, - техник из Конфедерации, который чувствовал себя очень и очень не в своей тарелке среди сдержанно- недоброжелательных имперцев. Кроме того, за время пребывания в здешних богоспасаемых местах у него возникли сильнейшие подозрения, что все они - психи. По контрасту с ними компанейский, светлоглазый пилот был истинным праздником духа для разговорчивого и любящего хорошую компанию техника. Впрочем, странноватые здешние работяги дело свое знали туго: прошли считанные минуты, и из ангара был выкачен "Омега - М - Ультра - 52", а черный самолет занял его место в ангаре. Спустя четыре часа штатный пилот "Омеги" без всякой вины сел под роскошный домашний арест в кабинете главного инженера, а пришелец на его самолете улетел заре навстречу, благо, что до нее было неблизко и столкновение ему не грозило. На прощание он оставил жутким, как лунный ландшафт, строителям опечатанный конверт с директивной дискетой и письменной инструкцией - на всякий случай. На конверте было напечатано неизбежное: "Высшая степень секретности. Вскрыть только…" - и т.д.

Когда самолет отыскал в океане серовато-белый, с бежевым "Валуур" и по всем правилам опустился на его палубу, Дубтах с облегчением вздохнул: хозяева, какими бы святыми они ни были, авиацию на палубе принимали вполне профессионально. Невысокий смуглый человек в белой одежде находился среди немногочисленной группы встречающих - и впереди них. Когда он с заранее готовой улыбкой протянул руку бодро выпрыгнувшему из кабины пилоту и глянул в его лицо, улыбка эта вдруг застыла:

- Юноша, вас посылали чрезвычайно легкомысленные и неосторожные люди. Ради бога, идемте скорее, посмотрим, что тут можно сделать…

- Дану - праматерь… Что случилось- то?

- Да вы только гляньте на свое лицо!

- А что такого, вроде бы лицо как… Тьфу! Их извиняет только то, что есть еще больший идиот… Потому что это, в конце концов, МОЯ шкура! И что же нам делать, э-э-э… Посвященный?

- Кажется, - у нас был какой- то подходящий краситель. В предвидении именно таких случаев мы запаслись чем- то таким… Идемте скорее, потому что наш друг - человек точный, погода стоит… великолепная, и прибыть он должен не более, чем через три с половиной часа.

Впрочем, уже через два часа физиономия Дубтаха своим великолепным красноватым колером ничем не выделялась среди дубленых лиц старожилов, и сам он с большим удовольствием затерялся среди разного напалубного люда, с вялым интересом наблюдавшего за прибытием несколько ободранной парусно-моторной шхуны, - обычнейшей в здешних водах посудины, равно любимой и рыбаками и пиратами.

На борт "Валуура" на этот раз поднялось всего два человека: вид первого из них доставил Дубтаху огромное удовольствие, поскольку на все сто совпадал с его почти подсознательным, еще детскими книгами навеянным представлением о том, как должен выглядеть настоящий пират. Это был высоченный, атлетического сложения мужчина с многодневной неряшливой щетиной на почти черном от загара лице и обманчиво- вялыми движениями. На голове - неопрятная повязка из какого-то лыка, выцветшие шаровары, заправленные в раздолбанные ботинки с высокой шнуровкой, короткий полосатый халат на голое тело. Натурально - портупея с кобурой и ножнами, из которых торчала зловеще- изогнутая рукоятка ножа. Увидав страшный, кривой шрам, стягивающий книзу угол левого глаза, Дубтах помимо удовольствия испытал еще и некоторое облегчение: по крайней мере хоть что-то определилось… Затем, заглянув в глаза высокорослому, он все-таки усомнился, не мог не усомнится, встретив взгляд не то чтобы свирепый, а неимоверно мрачный и злобно-настороженный, полный чего-то существенно более поганого, нежели какое-то там примитивное зверство. Чего там греха таить, во времена непутевого детства, проведенного отчасти на улицах не больно благополучного пригорода, он нагляделся на местную шпану с морщинистыми, старообразными с самого раннего детства, жестокими мордами, на людей с колыбели обреченных тюрьме, на полные темной беспощадности глаза их, - этот взгляд был и еще похуже. Второй был пониже, с непременным "люсингом" на ремне, он вертел головой, с явным удовольствием разглядывая многолюдство на чистейшей палубе и непрерывно улыбался дебильноватой улыбкой педагогически запущенного, тупенького ребенка. Высокий, не теряя времени на какие- либо церемонии, обратился прямиком к Посвященному, и голос его оказался неимоверно низким басом, таким же угрюмым, как и сам его обладатель:

- Привет, шаман… Слыхал я, что твоя лоханка направляется к Улулу, так что подбросишь нас к Капу-Риу, там небольшой крюк. А сейчас отведи нас куда- нибудь, где можно сделать бряк… Я рано встал и до смерти хочу спать. Ну че вылупился? Зенки слипаются, говорю…

Тут же, бесцеремонно отвернувшись, он свесился через борт и оглушительно заорал что-то на каком-то местном диалекте, безобразно изуродованном на потребу разношерстого люда, составлявшего "Хон Санджир Камрат", обращаясь к оставшимся на шхуне. Выслушал ответный вопль, и заревел еще громче. Минуты через три подобного общения он удовлетворенно кивнул, а шхуна, стуча мотором и оставляя облачка вонючего голубого дымка, развернулась и отправилась прочь. Вновь обернувшись к встречающим, он обвел их взглядом прищуренных глаз и безошибочно нашел ясные глаза Дубтаха. Трудно сказать, сделал ли он это движение в сторону сотоварища красиво поднятой бровью или просто глазами, но только Дубтах понял. В переводе на общегуманистический это обозначало, - убрать. Причем, - насколько он понимал в неотъемлемых правах личности, - убрать как можно скорее. Правду говоря, подобного он не ожидал, но реакция выручила, как выручала и всегда, так что к составлению экспресс- плана пилот приступил тут же. По пути к месту отдохновения низкорослому обладателю "люсинга" вдруг сделалось нехорошо, он обмяк и повалился, гремя автоматом о пол, в связи с чем и был доставлен в медицинский изолятор, на попечение озверевшего от безделья эскулапа из числа Стоящих На Пути. Прирезать болезного, - чтоб не мучился, - на чем категорически настаивал человек со шрамом, Посвященный так же решительно не позволил:

- Насла, благословенный брат мой, - я сам займусь этим беднягой. И доктор поможет, так что я ни в коем случае не жду с его стороны никаких осложнений… Если хочешь, я и тобой займусь прямо сейчас.

Человек со шрамом отрицательно покачал головой:

- Не сейчас, Посвященный и спасибо тебе. Может быть, - позже, даже непременно, но пока - не время. Я много чего узнал о том деле, которое ты поручил мне, и знаю, что обязан довести его до конца. Может быть, - до страшного конца. Если придется - до сколь угодно страшного конца, и да простит меня Господь со всей его бандой лакействующих угодников и охреневших святителей, потому что по-другому, боюсь, ничего не выйдет. Так что потом, а пока мне лучше остаться тем, чем я был два этих года… Эй, а этот где? - Он обернулся, и увидел безмятежно улыбающегося Дубтаха. - Дай-ка я погляжу на тебя…

К этому моменту Дубтах, в общем, овладел собой и глядел в темно- янтарные глаза пирата, никак не выдавая внутренних содроганий натуры, ясно, улыбчиво, - в общем, как то и надлежит при выполнении приема "Отражение Зла".

- А ничего! - Между тем продолжала Персона, оглядев и сделав из уведенного выводы. - Хор-рошего мне пилотягу прислали! Расстарались, - вижу!

- А как узнали, ежели не секрет? Фотографию видели?

Посвященный тихонько отвернулся, чтобы скрыть улыбку, пират - откровенно заржал:

- Маска твоя, в серебристо-зеленых тонах, - просвечивает насквозь, как кисея. У тебя мало того, что нет практики, но еще и школа того… Архаичная и грубая. У того, кто тебя учил, может, чего и получилось бы, да и то…

- Простите, но, насколько я понял из имеющихся планов, помимо вашего телохранителя ваши былые спутники тоже… нуждаются в определенной заботе. Так не сочтете ли вы полезным, если я слетаю за ними вслед и подумаю, что там можно в этом плане сделать…

- Не думаю, - Посвященный задумчиво покачал головой, - предлагаю спуститься вниз, в гидроакустический пункт, молодые господа… Потому что после твоего выхода в мир, Анслам, нам пришлось… Значительно модернизировать некоторые из комплектов корабельного оборудования.