Фонтан мечты

Глава 11

– Вы намерены говорить с моим дядей, сэр? – Андреас стоял на пороге. Ни в тоне его, ни в выражении лица не было и следа от былой любезности.

Амелия вдруг почувствовала страх. Острый приступ паники, от которой сжимались внутренности. Она никогда в жизни не видела Андреаса таким. Он выглядел старше своих лет, и в глазах его читалась суровая решимость.

Нервничая, она отошла от Нилса, собралась с духом, насколько смогла, и попыталась изобразить улыбку. Но улыбки не получилось, возможно, потому, что Нилс не стал медлить с ответом:

– Учитывая обстоятельства, это не помешало бы.

– Что? – Должно быть, она ослышалась. – Нилс, что вы...

Андреас кивнул, но при этом облегчения, по-видимому, не испытал.

– Кажется, король действительно умирает. И в связи с этим принц Александр в течение ближайших дней будет очень занят.

– Тогда я поговорю с ним при первой возможности, – сказал Нилс.

– Хорошо... очень хорошо.

– Ничего хорошего тут нет, – перебила мужчин Амелия. – В особенности потому, что вы тут вдвоем что-то решаете, в то время как мы с Нилсом еще ничего не обсудили.

Андреас посмотрел на нее озадаченно.

– А что вам еще надо обсуждать?

– Что нам надо обсудить? Ты еще спрашиваешь?

Принц Акоры повернулся лицом к Нилсу, который наблюдал за происходящим с ленивой усмешкой.

– Вам надо что-то обсуждать, мистер Вулфсон?

– Да нет, все ясно. Так я думаю.

– Вот и я о том. Тогда, надеюсь, при первой же возможности вы переговорите с отцом Амелии. А теперь довольно. Я провожу вас до двери.

– Андреас, ты шутишь! – воскликнула Амелия.

– Мелли, я еще в жизни не был так серьезен. И, думаю, мистер Вулфсон отлично меня понимает.

Она обернулась и посмотрела в стальные глаза того, кто продолжал смотреть на нее с той же чуть ироничной усмешкой. Он выглядел совершенно спокойным, словно чувствовал себя здесь как дома, чего никак нельзя было сказать о ней. Сердце ее билось так, что грозило выскочить из груди, и дышала она с трудом.

– Вы понимаете, мистер Вулфсон?

Он пожал плечами: мол, чего же тут непонятного? Но в голосе его была нежность, когда он сказал:

– Будет правильно, если я поговорю с вашим отцом.

В шоке от стремительности развития событий и очевидной серьезности его намерений, она, сжав кулаки так, что ногти впились в ладонь, спросила:

– Вы намерены сделать мне предложение?

Глаза его смеялись. Это была та улыбка, которую называют обезоруживающей. И дьявольской одновременно. В этой улыбке был явный намек на то, что было между ними. Так улыбаются лишь женщине, с которой есть что вспомнить.

– Из того, что я слышал, вам это не очень по вкусу.

Как ни старался Андреас сохранять приличествующую моменту серьезность, он не выдержал и усмехнулся.

– Немало поклонников будут разочарованы.

– Смею заметить, что по крайней мере часть из них испытает облегчение, – пробормотала Амелия.

И тот и другой одновременно повернули к ней головы, но вопрос задал Нилс.

– Почему вы так думаете?

– Потому что... – Не надо было ему отвечать. Она могла сделать вид, что не слышала вопроса. Слишком откровенно, слишком вызывающе должен был прозвучать ответ, особенно для Андреаса, у которого с тактом, похоже, не все обстояло благополучно. – Потому что большинство мужчин меня боятся.

Нет, она этого не говорила! Она не могла вот так, запросто, выпалить то, что тяжким бременем лежало у нее на душе. То, что она успела понять о себе в свои двадцать пять.

– Это так? – Нилс смотрел ей прямо в глаза. Он не выглядел ни удивленным, ни шокированным ее откровением. Очевидно, он не относился к большинству. Напротив, если, конечно, страсть совсем не затуманила ей мозги, он выглядел даже довольным.

– Черт, принцесса, вам просто не те мужчины попадались на пути.

И с этим он ушел, а ее драгоценный кузен чуть ли не вытолкал его за дверь. Впрочем, исход оказался куда благоприятнее, чем она ожидала. Ведь Андреас мог бы и убить того, кто покусился на честь сестры, пусть двоюродной.

Уже на улице, глотая ртом то, что в Лондоне называлось воздухом, Нилс предпринял попытку спокойно подумать о последствиях того, что только что произошло. Он едва ли мог отрицать свое желание поговорить с принцем Александром. Тогда бы акоранцы точно на него набросились, а этого он допустить не мог. Он должен был идти по следу Хоули. Более того, он намеревался обратить ситуацию в свою пользу: растравить соперника, который к тому же явно питал отвращение к простолюдинам, к которым относился и он, Нилс, американский выскочка, и заманить Хоули в ловушку.

И все же сказать то, что он сказал, только во имя выполнения возложенной на него миссии было бы невозможно. Пока он целовал Амелию, в голову ему пришла ошеломляющая мысль. Если Хоули не работает на акоранцев, он, Нилс, будет свободен от каких бы то ни было обязательств по отношению к своей стране и сможет делать то, чего хочет его душа и тело. А тело его и душа заодно с телом хотели одного и того же – Амелию: гордую и страстную женщину, которая дала ему столько радости, столько счастья, сколько он не получил за всю жизнь.

Отсюда напрашивался вывод. До сих пор он мог властвовать над своими страстями, теперь чувство сделало его уязвимым. Если акоранцы виновны, не миновать войны. Но если нет, если Хоули действовал в одиночку...

Если... Какое хрупкое слово! Какое емкое! Больше, чем расстояние от Луны до Земли. Как там насчет той истории, о которой она ему рассказала тогда в беседке? Как бы ему самому так же не сгинуть.

И все же домой он возвращался как на крыльях. Шедоу уже поджидал его и выглядел усталым, но довольным.

– Хоули выглядел весьма раздосадованным, когда покидал акоранцев, – сообщил Шедоу.

– Неудивительно. – Нилс опустился в удобное кожаное кресло – выбор пал именно на этот дом еще и потому, что мебель в нем была на удивление добротной и удобной, а комфорт даже во временном жилье – вещь обязательная. – Куда он пошел?

– В клуб. Он пробыл там несколько часов, и большую часть времени провел с двумя джентльменами – англичанами знатного происхождения, которые до прошлого года были как-то связаны с министерством иностранных дел.

– А что произошло в прошлом году?

– Их обоих выгнали, хотя сделано это было очень осмотрительно. Надо приглядеться к этим англичанам – они похожи на тех, кто воткнет нож в спину и глазом не моргнет. Ходят слухи, что убрали их из министерства именно потому, что премьер-министру не всегда нравятся их методы.

– Как тебе удалось все это выяснить?

– Слуги болтают. Удивительно, сколько всего известно прислуге. Хоули, чей род издавна славился неразборчивостью в достижении цели, не раз замечен в контактах с теми, кого Мельбурн изгнал из правительства. И вот он, почти демонстративно, встречается с этими двумя господами в тот самый момент, когда король его страны на смертном одре, а трон вот-вот перейдет в руки неопытной девице, которая, надо полагать, станет каждый шаг сверять с Мельбурном. Как ты думаешь, зачем он это делает?

– Потому что уверен, что выиграет.

– Похоже на то. Вопрос лишь в том, что за приз ему маячит?

– А ты как думаешь?

– Если Шеренски прав, – задумчиво проговорил Нилс, – он хочет того, чего всегда хотели и, надо отдать им должное, добивались люди из его рода – богатства и власти. И никогда ни того, ни другого им не хватало.

– И еще руку прекрасной принцессы.

Нилс едва не раздавил в руке бокал с бренди.

– Амелию ему не получить.

Шедоу поднял руки ладонями вверх.

– Я просто так сказал. И все же нам еще только предстоит узнать, на кого работает Хоули. Прости, Нилс, но на сегодня наиболее вероятными его сотрудниками являются акоранцы.

– Это не так.

– Ты просто не хочешь об этом думать.

– Не хочу, это так, но послушай: если бы Хоули взорвал корабль по заказу акоранцев, они бы его так или иначе отблагодарили, но к Амелии его бы и близко не подпустили. Семья у них дружная и крепкая, и Амелию они очень любят. Ее отец и братья никогда бы не допустили, чтобы в числе претендентов на ее руку оказался убийца.

И тут Нилс вдруг подумал о том, что по той же причине они не одобрят и его кандидатуру. Но ведь нельзя приравнивать его к Хоули! Те, за кем он охотился, не только собирались убить президента, но и постоянно преступали закон. Он лишь осуществил справедливое возмездие. Он не убивал невинных людей, чьим единственным преступлением было служение родине.

Шедоу подошел к столу и вытащил папку с портретом Хоули.

– Если он работает не на акоранцев, тогда на кого?

– Не знаю, – признался Нилс. – Но у меня есть соображения. Самым вероятным результатом атаки на корабль было и, возможно, все еще остается война между Акорой и Соединенными Штатами, не так ли?

– Я тебе постоянно об этом говорю.

– Тогда вот что мне скажи: кто от такой войны выиграет?

– Мы, конечно, если победим мы, а иного и представить нельзя.

– Ну, это еще вопрос. Акоранцы – отличные воины, они несколько тысячелетий оттачивали умение защищаться. Кроме того, они выдающиеся моряки. С учетом того, что акоранцам пришлось бы сражаться на своей территории и в море, у них были бы все преимущества.

– Ты всерьез полагаешь, что нас могли бы победить?

– Я думаю, что такую возможность всегда необходимо учитывать, иначе беда. Но представь, что победим мы. Что это нам дает? Акоранцы любят свою страну и своего правителя. Ты знаешь, что означает в буквальном переводе слово «ванакс»? Избранный. Не только правитель, но и все члены правящей семьи считают себя слугами народа, и я думаю, что это не пустые слова. Мы не говорим сейчас о каком-то тиране, которого народ едва терпит. Нам придется собрать армию, вдвое более многочисленную и сильную, чем у акоранцев, чтобы сравнять шансы. А потом еще держать на Акоре солидное войско, и да поможет Бог тем, кого мы туда пошлем наводить свои порядки. Нашим людям предстоит там все время быть начеку, ни на секунду не ослаблять бдительности.

– Но нам ни к чему удерживать Акору, нам лишь надо наказать их за то, что они сделали, и, возможно, получить военно-морскую базу на их территории. Уж базу-то мы сможем защитить.

– Возможно. Но, помимо Акоры, существует множество мест не хуже для нашей морской базы. Зачем нам Акора? В конце концов, она не стоит той цены, которую нам придется заплатить.

– Возможно, – согласился Шедоу.

– Теперь предположим, что выиграют акоранцы. Что они получат? Еще раз докажут миру, какие они жестокие и непредсказуемые. Но мир и так знает об этом.

– Разве они не отбросят нашу экономику на пару десятилетий назад?

– Такое может случиться, но им-то что от этого? Мы ведь не соревнуемся с акоранцами.

Шедоу замолчал и задумался, глядя на портрет.

– Ладно, – пожав плечами, сказал он, – скажи тогда мне ты: кто от этого выиграет?

– Кто на самом деле хочет и может использовать акоранскую военную базу?

– Великобритания. У них всегда были имперские амбиции. В Америке мы их слегка приструнили, но им еще есть куда приложить силы.

– Верно. Кто может потребовать особых отношений с Акорой, основываясь на родственных связях между королевской акоранской семьей и Хоукфортами?

– Великобритания.

– Если бы Акора действительно оказалась в состоянии войны с какой-то агрессивной державой, покусившейся на суверенитет акоранцев, к кому Акора обратилась бы за помощью в первую очередь?

– К Великобритании. – Шедоу медленно вдохнул и выдохнул.

– Черт.

– Вот именно. Если бы Великобритания помогла Акоре одержать победу над нами, при условии, что отношения между ними так или иначе особые, акоранцы могли бы в качестве благородного жеста уступить Британии базу.

– Акоранцы так или иначе проиграли бы в этой войне.

– Итак, тот, кто взорвал корабль, мог действовать не в интересах Акоры, а против нее.

– Хоули развязывает войну, Британия приходит на помощь и получает свое.

– И Хоули получает свое. Что бы там премьер ни думал об этом человеке и его методах, ему бы пришлось его наградить. Я скажу больше – у Хоули могут быть союзники из числа тех, кто тоже хотел бы получить реальную власть. Если у них хватит амбиций, они могли бы сместить правительство Мельбурна и заменить его своими людьми.

– Хоули в качестве премьер-министра Англии? – Шедоу поморщился.

– Бывают вещи и более странные. Кроме того, я не говорю, что все именно так и будет. Важно, что Хоули мыслит в этом направлении.

– В таком случае ты создаешь ему проблему.

Нилс кивнул.

– Именно. Акора и США должны по его задумке быть врагами, а не друзьями.

– И что, ты думаешь, он будет делать?

– Не знаю. Хотелось бы верить, что он совершит какую-то глупость. Я надеюсь. Откровенно, только на это я и рассчитываю.

Шедоу встал и потянулся за сюртуком.

– Кажется, пора мне идти на пост. Хоули не сидит на месте, и мы должны знать, куда он ходит.

– Осторожнее! – крикнул Нилс вслед уходящему брату.

Нилсу хотелось остаться одному. Ему о многом надо было подумать. Об Амелии, о Хоули, об акоранцах и снова об Амелии. Интуиция подсказывала, что следует ждать стремительного развития событий, и поэтому надо было срочно определиться по ряду вопросов.

Нилс растянулся в ванне, наполненной горячей водой, – думать тоже приятнее в комфорте. Но не успел он расслабиться, как в дверь постучали.

– Сэр, простите за беспокойство, – сказал слуга, – но к вам леди.

Леди?

Не может быть, чтобы это была она.

Но невозможное случается – это он понял, когда вышел в холл. Волосы его были еще влажными, он едва успел одеться.

Амелия стояла у окна и смотрела в сад. На ней был симпатичный костюм цвета ореха – того же оттенка, что ее глаза. Она была женственной, не будучи при этом жеманной. Пышная юбка, жилет в талию. Вообще-то он никогда раньше не замечал, что надето на женщине, за исключением тех случаев, когда на ней ничего не надето. С Амелией было не так.

Он заметил, что она нервничает, хотя и пытается скрыть нервозность под улыбкой.

– Забавно, что выражение «взять быка за рога» – не акоранского происхождения.

– С чего ему быть акоранским? – спросил Нилс.

– Ну, потому что мы берем быков за рога. В буквальном смысле. У нас есть такой ритуал или па в танце, как вам будет угодно. И некоторые из нас весьма своевольны и упрямы, в чем и вы, наверное, смогли убедиться.

– Своевольны? Упрямы? – Он шагнул к ней. Щеки ее слегка покраснели. Его задевало то, что она может воспринимать происходящее спокойнее, чем он. – Это так ваши родственники думают о вас?

– Я просто решила, что нам надо поговорить.

Он бросил взгляд в сторону графина с бренди, но передумал. Надо быть в трезвом уме, когда общаешься с этой женщиной, – не то ее ум окажется острее твоего.

– Ладно. Для начала мы можем поговорить о том, как вы сюда добрались. Я думал, ваш отец усилил охрану.

– Но я не пленница. – Ей показалось оскорбительным само предположение о том, что ее могут не выпускать из собственного дома.

– Значит, вы просто взяли да и поехали ко мне. Принцесса, за вами нужен глаз да глаз.

– Правда? – Слишком поздно он заметил эту грозовую вспышку в ее глазах и мысленно приготовился к атаке. – Вы намерены сказать это моему отцу? Вот так вы добиваетесь своей цели?

– Сладкая моя, я давно научился не подставлять шею понапрасну. Кроме того, вы пытаетесь сменить тему. Как вы сюда попали?

– В карете. – Встретив его взгляд, она добавила: – Я не настолько глупа, чтобы ходить по улицам без сопровождения.

Нилс бросил взгляд в сторону двери. Что-то он не слышал, как карета подъезжала.

– Значит, Андреас знает, где вас искать? – Если он хватится кузины и начнет выяснять, где она может быть, если выяснит, то непременно явится за ней. И что тогда? Дуэль?

– Не знает и не узнает. Андреас занят. Сегодня в Лондон прибыл корабль из Акоры, а на нем мой кузен Гейвин. Сейчас они обсуждают государственные дела.

– Еще один кузен, говорите? – Сколько же у нее их еще – кузенов, братьев и прочих особей мужского пола, готовых схватиться за оружие при малейшем подозрении о том, что их Амелии угрожает опасность? И то, что совесть его чиста, ничего не меняет. Нилс не был трусом, и все же не мог не принять во внимание возможных последствий встречи с дюжиной разъяренных акоранцев.

– Гейвин – старший сын моей тети Кассандры и моего дяди Ройса. Он наследник графства Хоукфорт, но последнее время редко выезжает из Акоры.

– Пишет донесения?

– Я не знаю, что он делает. Мама и папа все еще у короля, так что мы вполне могли бы поговорить, не опасаясь, что нас побеспокоят. Я действительно должна знать, каковы ваши намерения.

– Переведите дух, принцесса. Возвращаясь к нашим баранам, кто-то из ваших близких ведь должен знать, что вы здесь?

Она ответила не сразу.

– Болкум и Малридж знают, но они никому не скажут.

– С чего такая уверенность?

– Потому что они Болкум и Малридж. Они живут с нами... всю жизнь, и они все всегда понимают.

– Болкум – это тот парень, что похож на тролля?

– Вы несправедливы к нему. Он добрейшей души человек.

– Я не хотел никого оскорблять. Разве быть похожим на тролля – грех? – Нилс решил воспользоваться советом, данным Амелии, и перевести дух. Черт, она чудесно выглядела, только являться сюда ей совсем не стоило, так что чем быстрее он отвезет ее домой, тем лучше.

– Карета все еще возле дома?

– Вы собираетесь меня выпроводить?

– Ладно, поехали вместе. Я седлаю Брутуса.

– Какая замечательная мысль! Проехаться по всему городу в ваших объятиях. И как, вы думаете, к этому отнесется моя семья?

Он невольно усмехнулся. Он знал, что мысли его приняли не то направление. Черт, вообще-то это и не мысли вовсе, хотя результат-то один и тот же.

– Надеюсь, что в Акоре непопулярно блюдо, которое мне как-то пришлось отведать в Мексике.

– И что это за блюдо? – чуть насмешливо поинтересовалась Амелия.

– Скажем так, в рецепт входит кое-какой орган быка, который его обладатель предпочел бы сохранить.

Она сдержанно засмеялась и приложила палец к губам.

– Дайте подумать. Нет, я ничего такого не припомню. У нас готовят очень вкусный рыбный суп. Называется это блюдо «маринос» и у нас считается национальным.

– Рыбный суп? Ну, это по мне. Хотя, должен признать, рыбе я все же предпочитаю мясо. Хорошую отбивную.

В животе у Амелии громко заурчало, она вздрогнула и покраснела еще сильнее.

– Когда вы ели в последний раз?

– Последнее время у меня не было аппетита. В последний раз я ела вместе с вами, в Босуике.

– В самом деле? С чего бы это?

– Вы издеваетесь надо мной?

– Чуть-чуть, принцесса. Не издеваюсь, поддразниваю.

Поза и выражение лица ее отчасти утратили напряженность. Он поздравил себя пусть с маленькой, но победой.

– Вы знаете, все мои кузены и братья обожают меня дразнить.

– Это способ поддержания баланса.

– Я не понимаю.

Он подошел к ней вплотную и взял за руку, сжав пальцы.

– Все вы понимаете. Если здесь есть женщина, которая любит верховодить, то это вы.

– Я не имею представления, о чем вы говорите. – Несмотря на высокомерный тон, она не отстранилась, что его вполне устраивало, поскольку отпускать ее он не собирался. По крайней мере в данный момент.

Или вообще?

– Насмешка – это способ установить баланс, способ, который помогает мужчине почувствовать себя несколько увереннее, потому что всякий раз, когда он смотрит на женщину, которая его возбуждает, у него голова идет кругом.

– А я вас возбуждаю?

– Вы прекрасно знаете, что да. Амелия, то, что между нами произошло...

Она приложила палец к его губам.

– Тише, Нилс. Не говорите больше об ошибках.

– Я и не собирался говорить об ошибках. То, что произошло, было самым лучшим из того, что я испытал в жизни. Вы заставили меня почувствовать себя заново рожденным.

Она смотрела на него во все глаза. В них вдруг появился блеск. Она сморгнула слезы.

– А я ничего чудеснее в жизни не слышала.

– Думаю, вы привыкли к самым изысканным комплиментам.

– Но не к таким. – Она была такой теплой, такой мягкой и податливой. Все было бы так просто...

Он отступил лишь на полшага, но продолжал держать ее за руки.

– Вы сказали, что голодны.

И она засмеялась, только на этот раз не пытаясь сдержать смех.

– Ваша служанка ясно дала понять, что уходит. Вы хотите сказать, что мы станем готовить себе сами?

– Уверяю вас, я ориентируюсь на кухне и без карты. Честно говоря, мне привычнее готовить на костре, но, думаю, я сумею справиться.

Она сняла свою маленькую шляпку и вместе с перчатками положила на комод, после чего принялась расстегивать жакет.

– Я тоже умею готовить, Нилс Вулфсон, так что умереть от голода нам не грозит.

Он поджарил отбивные – мясо нашлось в холодной кладовой – на леднике. Плита была еще достаточно горячей, но Нилс предпочел ей очаг, в котором догорали красноватые уголья.

– Этой плитой совсем нетрудно пользоваться, – сказала Амелия. У них в лондонской резиденции была такая же, но пища, приготовленная в акоранской каменной печи, казалась куда вкуснее.

– На открытом огне все вкуснее, – сказал Нилс. – Грибы сумеете приготовить?

Поджарить грибы для нее труда не составило. Кроме того, в кладовой нашлась уже сваренная в мундире картошка, которую осталось лишь очистить от кожуры и нарезать.

– Настоящий пир, – с улыбкой сказала она, подсолив пищу.

За окном шумел дождь и выл ветер. На кухне горел очаг, было тепло и уютно.

– Они могут вас хватиться? – спросил Нилс.

– Мама и папа останутся во дворце до самого конца, когда бы он ни наступил. Андреас не настолько бестактен, чтобы сегодня ко мне заходить. Кроме того, он, как я говорила, занят.

Нилс дожарил мясо, и они отнесли еду в гостиную, накрыв низкий столик у камина. Нилс отправился за вином. Амелия тем временем зажгла свечи и опустила на окна тяжелые бархатные портьеры.

Когда вино было разлито по бокалам – темно-рубиновое и густое, – она отрезала кусочек и попробовала мясо.

– Вы замечательный повар.

– Спасибо. Вы меня удивили. Я не думал, что принцессы способны хоть что-то приготовить.

– Должно быть, вы знакомы со множеством принцесс.

Она сравняла счет – ну что же, говорить колкости имел право не он один.

– Скажем так, я встречал немало женщин, которые считали себя принцессами. По крайней мере требовали соответствующего к себе отношения.

– Чтобы их возвели на пьедестал?

– Что-то вроде этого.

– У нас много пьедесталов в Илиусе. Илиус – это наша столица, королевский город. Когда я была ребенком, то любила взбираться на пьедесталы, потому что сделать это было труднее, чем, скажем, влезть на дерево. Однако, как только там оказываешься, место теряет свое очарование и хочется с него быстрее спрыгнуть.

– Выходит, карабкаться наверх приятнее, чем быть наверху?

– Именно. И я полагаю, что и мужчины, которых тянет к таким женщинам, это знают. Вам бросают вызов, и это влечет. Но как только победа одержана... – Она пожала плечами и бросила на него взгляд, который не пришлось долго разгадывать.

Нилс вздохнул удовлетворенно. Он чувствовал себя на удивление легко с женщиной, которая одним взглядом была способна разжечь в нем страсть.

– У нас в Кентукки пьедесталов не водится, – сказал он, – а если бы и водились, никому бы не позволили на них влезать.

Он подвинулся к ней чуть ближе. Она вся была соткана из противоречий, его принцесса. Храбрая, но такая неуверенная в себе.

– Кроме того, – вкрадчиво добавил он, – в прошлый раз вы не показались мне побежденной.

– Разве?

Он не мог удержаться от улыбки. Столько всего стояло на кону: жизни и смерти тысяч человек, а он сидел и ухмылялся, словно идиот, и ничего не мог с собой поделать – так ему было хорошо.

– Это я, как помнится, лежал, пытаясь вспомнить, как дышать, а потом споткнулся о собственный язык.

Она была достаточно великодушной, чтобы сделать вид, будто простила ему то, что он тогда сказал. Еще один плюс. Не всякая женщина способна великодушно прощать.

– Нам надо ехать к тебе домой, – сказал он потому, что действительно считал, что им пора. Но сказать – одно, а сделать – другое. Он не мог заставить себя встать и произвести те действия, которые считал правильными, вернее, не правильными, а благоразумными.

– Да, должны, – согласилась она, но тоже не шевельнулась. Глаза их встретились. – Непременно.

Ценность такого качества, как благоразумие, сильно преувеличена. Лично он, Нилс, не помнит, чтобы оно приносило ему пользу.

Забота – дело другое. Он от всей души хотел проявить по отношению к ней всяческую заботу. То, чего он действительно хотел, что побудило его осторожно взять из ее рук бокал и привлечь ее к себе, было внезапной, непреодолимой потребностью привязать эту женщину к себе всеми возможными способами, на которые он был способен.

Покуда не наступит утро. Пока мир не проснется.

До того, как она придет в себя.

– Последний шанс, – тихо сказал он ей на ухо. – У меня есть карета. – Та самая, в которой он вез ее в ту ночь – ночь похищения. – Всего пара минут – и она будет готова.

– Только попробуй, – сказала она и подставила ему губы.

Отличной выделки лен его рубашки был таким гладким, так приятно холодил ее кожу. Она почувствовала, как волосы ее, освободившись от шпилек, упали на плечи, ласково коснулись кожи на затылке. Одежда ее, послушная его рукам, упала на пол. Но он оставался одетым, нежно, но настойчиво противостоял ее попыткам изменить положение вещей.

Теперь она стояла перед ним нагая, если не считать шелковых подвязок, не дававших упасть тонким чулкам, и румянца, покрывавшего кожу. Мерцал огонь в камине, и шумел дождь за окном, но и огонь, и дождь существовали уже отдельно от нее. Весь мир свелся к тому, кто был рядом, – его запаху, его взгляду, его ласке.

Он не стал укладывать ее, а лишь прислонил спиной к столу, за которым они ужинали, и чуть отошел, любуясь ею.

– Ты похожа на богиню, – с улыбкой сказал он.

Рука его скользнула вниз, слегка раздвинув ее бедра, он поглаживал мягкие завитки волос, увлажненных от желания.

– Афродита, – сказал он, – рожденная из волн. – Он приложил пальцы вначале к своим губам, потом к ее. – У тебя вкус моря.

И вновь она потянулась к нему, и вновь он остановил ее.

– Скоро, – сказал он и провел ладонью по ее бедру, наблюдая за ее реакцией. Чем смелее и настойчивее он ласкал ее, тем беспомощнее становилась она. И вот она откинула голову и застонала.

Наслаждение сделало ее податливой. Она словно превратилась в сосуд, наполненный наслаждением. Оно играло в ней, как молодое вино, заставляя забыть обо всем, кроме того, что происходило с ее телом, с ее ощущениями. Наслаждение нарастало, продолжало нарастать и тогда, когда он раскинул ее ноги так, что они обхватили его бедра, и быстрым движением вошел в нее. Она вскрикнула, вцепившись ему в плечи. Наслаждение было острым, настолько острым, что, казалось, прорезало ее всю насквозь. Она чувствовала, что дрожит и тает.

Но он знал, что это еще не предел. Он был еще далек от завершения начатого. Она поняла это, когда он вдруг повернул ее, наклонил над столом и вошел в нее на этот раз медленно, нарочито медленно, мучительно медленно. Амелия застонала. Ей показалось, что она не выдержит этой сладкой муки и взорвется.

– Нилс, я больше не вынесу...

– Еще как вынесешь. – В тоне его слышалось приятное удивление, чуть-чуть иронии и железная воля мужчины, который привык повелевать. Он двигался в ней с завораживающей медлительностью, доводя ее почти до неистовства. Но и тогда, когда наслаждение действительно стало почти невыносимым, она еще держалась, инстинктивно чувствуя, что лишь его воля не дает ей сорваться в пропасть и продлевает экстаз, покуда вдруг не пришла развязка, разрядка такой интенсивности, что у нее потемнело в глазах.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на ковре у камина. Нилс лежал рядом с ней на боку, у нее за спиной, и нежно водил рукой по ее волосам. Этот мужчина был художником, дьяволом, гением чувственности. Он был так же наг, как она, и Амелия поняла это, не видя его, лишь чувствуя телом. Но одних ощущений было мало, она должна была его видеть и потому повернулась к нему лицом. Пламя золотило его великолепное тело, напоминавшее ей те статуи, что украшали дворец в Акоре. Но он был изваян не из камня, а из плоти, теплой, живой плоти, сводившей ее с ума. Амелия закрыла глаза. На нее накатила такая истома, что даже поднять веки казалось непосильным трудом. Никакие мысли не шли в голову, и это было хорошо. Но желание – острое и жаркое, уже вновь пробудилось в ней. Он перекатился на нее, оказавшись сверху. Сделав над собой усилие, она приоткрыла затуманенные страстью глаза и встретилась с ним взглядом. В его глазах был серый сумрак. Он был красив той особенной суровой красотой, от которой захватывает дух. Глядя в его лицо, она испытывала то почти мистическое благоговение, что чувствуешь, видя заснеженные вершины далеких гор, безлюдные и непокоренные. Она хотела обнять его, но он перехватил ее запястья одной рукой и заломил ее руки за голову.

– Еще нет, – сказал он, и дыхание его обожгло ее кожу. Язык его касался ее сосков, и они твердели с каждым мгновением. Она балансировала на грани боли и чувствовала, что ее воля, которой она гордилась, считая себя сильной, растворяется под его лаской. Смутно она осознавала, что отдается ему, покоряется ему, признавая его власть над собой, склоняется перед его волей, и, странное дело, внутреннее признание своей слабости, своей беззащитности перед волей мужчины отозвалось в ней новой волной удовольствия. Такого с ней еще не было. Пусть это соитие не было у них первым, но лишь сейчас она по-настоящему почувствовала, что отдается ему, отдается ему вся – вверяет ему не только тело, но и душу. И осознание этого непреложного факта наполняло ее радостью, почти беспредельной, не идущей ни в какое сравнение с тем, что могло дать одно лишь чувственное наслаждение. Горячие слезы выступили на глазах, потекли по щекам, когда она, выгнувшись ему навстречу, обняла его, прижала к себе и вобрала в себя, словно хотела выжать из него то, что составляло исконную тайну, сущность самой жизни.

Прошло время – сколько, она не имела представления. Она проснулась от вдруг охватившего ее чувства восторга сродни религиозному экстазу. Нилс спал, лежа на животе, и обнимал ее одной рукой за талию. Она любовалась его телом, испытывая удовольствие еще и от того, что может рассматривать его беззастенчиво, упиваться его красотой. Но угли в камине почти догорели, и холод заставил ее выскользнуть из сладких объятий. Она потянулась. Каждая клеточка ее тела лучилась довольством. В ней не было ни тени тревоги, и если в мире и были проблемы, то ее они никак не касались.

Поеживаясь от холода, она подошла к камину, развела огонь и натянула рубашку. Она пока как-то не привыкла разгуливать нагишом. На кушетке возле камина она заметила плед и укрыла им Нилса. Она была даже несколько разочарована тем, что он не проснулся.

Но видит Бог, он заслужил отдых. Наверное, постоянно улыбаться могут только идиоты, но улыбка словно прилипла к ней. Со стороны, наверное, она могла сойти за дурочку. Не переставая улыбаться, Амелия принялась бродить по комнате. Внезапно ей захотелось узнать побольше о человеке, который последнее время один занимал ее мысли. Она понимала, что дом ему не принадлежит, и поэтому вещи не многое могут рассказать о нынешнем обитателе этого дома. Не обращая внимания на те книги, что стояли на полках, она направилась к столу. Там она нашла труды по военному делу и по истории – все читаные-перечитаные. В буфете стоял графин с бренди и еще чем-то, что она понюхала и, поморщившись, поставила на место. Может, это и был знаменитый кентуккский бурбон.

И тут внимание ее привлекла папка. Она какое-то время боролась с собой, понимая, что поступает не вполне прилично, но любопытство пересилило, и она пробежала глазами те бумаги, что были в нее вложены. И вдруг взгляд ее упал на рисунок – мужской портрет.

Нилс проснулся резко, как от толчка. Сердце его тревожно колотилось. Но тут он увидел Амелию и успокоился. На ней была рубашка, но эта беда была легко поправимой. Он приподнялся, и плед упал с его плеч. В этот момент Амелия подняла голову. Глаза ее горели, но, увы, отнюдь не страстью. Выражение ее лица, поджатые губы и этот недобрый огонь в глазах заставили Нилса мгновенно насторожиться.

Он распрямился, забыв о своей наготе. Он хотел подойти к ней, но она остановила его взглядом.

– Почему, – спросила принцесса Акоры, – вы держите у себя портрет Саймона Хоули?