Кровотечение прекратилось, и ей с трудом в это верилось. Амелия склонилась к ране. Новая повязка пропиталась кровью, но крови было куда меньше, чем до удаления ножа. Она почувствовала облегчение, но радоваться было рано. Еще многое предстояло сделать.
Нилс держал лампу высоко над головой, чтобы свет падал туда, куда нужно, а Амелия медленно и размеренно накладывала швы. Работа была кропотливой и трудной. Ей пришлось дважды делать передышку, поскольку перед глазами начинали плыть круги. Но, в конце концов и эта работа была завершена.
Шедоу дышал неглубоко, но ровно. Он был все так же бледен, но на ощупь тело его стало чуть теплее. Амелия почувствовала, что голова ее кружится. Она упала бы, если бы Нилс вовремя ее не подхватил.
– Не шевелись, – сказал он, усадив ее в кресло. – Я вернусь, как только его уложу.
Амелия кивнула и откинулась в кресле. Она не открывала глаз и лишь слышала, как Нилс вынес брата из кухни. Битва со смертью истощила ее силы. Она только усилием воли не давала себе забыться. Пока не время. Надо многое успеть. Надо послать за настоящей целительницей, убедить Нилса принять помощь акоранцев в поимке Хоули. Надо надеяться, что Андреас поймет, почему она отправилась к мужчине, которому еще лишь предстояло поговорить с ее отцом.
Итак, довольно отдыхать. Когда Нилс вошел, она уже была на ногах.
– Как он? – спросила Амелия.
– Лучше, чем если бы тебя здесь не оказалось. – Он подошел к ней и, взяв за плечи, привлек к себе. На мгновение ей показалось, что он дрожит. Голос его был низким и хриплым. – Черт побери, Амелия, что бы я без тебя делал? Я лечил раны, но настолько серьезные – ни разу. Он мог бы погибнуть, если бы не ты.
– Не думай об этом, – тихо сказала она. – Я здесь, и вместе мы сделали то, что надлежало. Ты говорил, он следил за Хоули?
Нилс кивнул.
– По крайней мере таковы были его намерения.
– В Лондоне ночью опасно. Мы не должны исключать возможность того, что на него напали случайно: захотели ограбить, например.
– Такая вероятность существует, – несколько скептически согласился Нилс. – Но Шедоу умеет постоять за себя лучше, чем большинство смертных. Обычный грабитель и даже банда для него не проблема. Вероятно, ему противостоял либо тот, от кого он не ждал нападения, либо тот, кто имеет специальные навыки и владеет ими не хуже, чем Шедоу.
Между тем Нилс отпустил свою возлюбленную и подошел к столу. Фитиль лампы почти догорел, и света было совсем мало. Подкрутив фитиль, он приподнял лампу так, чтобы свет от нее упал на нож. Амелия оставила его на столе. Рассмотреть его у нее до сих пор не было времени.
– Что это? – вдруг спросил Нилс.
Она подошла к нему и взглянула на нож.
– Что это за резьба на рукояти? Я уже где-то видел подобное.
Конечно, видел! На рукояти ножа красовался тот же вензель, что украшал знамя у входа в акоранскую резиденцию, – стилизованные рога быка. Не может быть! Все в ней протестовало против очевидного. Жуткая, страшная правда тяжким грузом свалилась на нее.
– Нилс, это не значит, что...
– Акоранский нож, – сказал он, не слушая ее. Он поднял оружие к свету, покрутил нож в руке.
Окровавленное лезвие тускло блеснуло. На акоранском ноже была кровь его брата. Нилс отвел глаза.
– Мой брат может умереть от раны, нанесенной акоранским ножом. Невинными акоранцами, которые не имели никакого отношения к взрыву на «Отважном».
– Акоранцы не имеют никакого отношения к взрыву, – продолжала настаивать Амелия. – Этому есть какое-то другое объяснение, – почти шепотом добавила она, глядя на нож.
Взгляд его холодно блеснул. Он словно закрыл ставни, отрезал ее от всего того, что составляло его внутренний мир.
– Нилс, послушай! – Она протянула к нему руку, но он отстранился. – Нилс, ты сам говорил, что Шедоу следил за Хоули. При чем тут акоранцы?
– При том, что они могли быть с ним. По меньшей мере один из них. Он знаком с твоими соотечественниками.
– Но он нам не друг. Он просто знакомый. У нас много знакомых в Англии и в других местах. Мы должны знать тех, кто стремится к власти, чтобы иметь представление о том, чего от них ждать в случае, если они добьются желаемого.
– Это мудрая тактика, но сейчас речь идет не о том. Этот нож – акоранский. Спасибо за все, что ты сделала для Шедоу, но тебе лучше сейчас уехать, – подвел итог Нилс.
У Амелии сдавило горло. Нет, этого не может быть. Совсем недавно он перестал подозревать ее родственников в чудовищном преступлении, совсем недавно счастье их казалось возможным, и теперь все рушилось, все стало стократ хуже. Что творилось в душе Нилса? Сердце его, должно быть, разрывалось на части.
– Он все еще на краю гибели и нуждается в помощи, – в отчаянии заявила Амелия.
– Я справлюсь. Иди домой, Амелия.
– Нилс, прошу тебя...
– Возвращайся домой!
Она не двигалась с места.
– Скажи мне, что я должен еще сделать, чтобы ты поняла? Если этот нож занес акоранец, как могу я или любой другой на моем месте поверить, что Акора не имеет отношения к взрыву на корабле? А если это так, то между твоей страной и моей неизбежна война, война, в которой будут гибнуть люди, война, в которой с той и другой стороны прольется кровь.
Он снял плащ с вешалки и накинул ей на плечи. Она сжалась от воспоминания: вот так он укрыл ее своим плащом в ту дождливую ночь. Он взял ее под руку твердо и решительно и выпроводил за дверь. За калиткой сада улица была погружена во мрак. Слова его были хлесткими и болезненными, как удары плетью.
– Я буду делать то, что должен, Амелия, а ты меня за это возненавидишь. А теперь иди в конюшню, седлай Брутуса и уезжай отсюда. Подальше от этого дома. Прочь от меня.
И она пошла – ей ничего не оставалось делать, он захлопнул за ней дверь. Амелия прошла несколько шагов и остановилась под проливным дождем. Все это не укладывалось у нее в голове. Нилс представлял для нее опасность? Представлял опасность для ее страны?
Она была настолько уверена в непричастности своей страны к взрыву на американском судне, настолько уверена в том, что Нилс не способен причинить вред женщине, с которой у него сложились определенные отношения, что считать Нилса опасным человеком казалось ей нелепым, глупым и недостойным. Она не смеет бояться! Не должна, и все. Знай свой страх в лицо, но не поддавайся ему – так ее учили, так она должна поступать.
Но одно дело – решить, другое – претворить намеченное в жизнь. Вся в слезах, Амелия побрела на конюшню, вывела испуганного коня из стойла и, перед тем как пуститься вскачь, в последний раз взглянула на дом, из которого ее так бесцеремонно выставили.
Амелия вошла в дом с черного хода, предварительно поручив Брутуса заботам конюха. С высоко поднятой головой, закутанная в мужской плащ, она прошествовала мимо охранников, которые были слишком хорошо вымуштрованы, чтобы хоть взглядом, хоть жестом, а тем более словом проявить свое недоумение по поводу ее внезапного возвращения и странной одежды. Андреас, как она узнала, все еще находился у себя в кабинете. Отлично. С ним ей совершенно не хотелось общаться.
Однако с Малридж так или иначе ей пришлось войти в контакт. Старуха в черной одежде сидела в вестибюле перед дверью в спальню Амелии, и вид у нее был такой, словно она только Амелию и ждет.
– Что это я чую? Кровь? – Старуха раздувала ноздри, принюхиваясь. Крючковатый нос и все прочее делали ее похожей на ведьму.
– Наверное, кровь, – устало ответила Амелия. – Мне нужна ванна, очень горячая, и как можно меньше разговоров. – Амелия покраснела – ей стало стыдно за свою грубость и высокомерие. Уже другим, более мягким тоном она добавила: – Прости, просто вечер выдался тяжелый.
– Штормовой, много энергии в воздухе. Воду уже подогрели. Я проверила.
Амелия не стала задаваться вопросом о том, как Малридж смогла предугадать ее желание, и вообще, откуда она знала, когда приедет ее бывшая воспитанница. Старуха, давно забывшая свой возраст, нередко предугадывала события, оказываясь на голову впереди всех прочих обитателей дома. Амелия зашла к себе, вошла в кладовку, где хранилась одежда, и сняла с себя абсолютно все, накинув на голое тело тонкий шелковый халат. Малридж между тем наполнила горячей водой большую ванну в форме раковины, возвышавшуюся на специально сделанном постаменте. Пар поднимался к потолку, заволакивая мраморные стены. Сам потолок в этой комнате, специально оборудованной для принятия ванны, был расписан так, чтобы напоминать о звездном небе в ее родном Илиусе – столице Акоры – во время летнего солнцестояния. И вдруг ее охватила щемящая, острая, как боль, тоска по дому. Амелия решила, что не станет сейчас пытаться найти причины этой вдруг возникшей ностальгии.
– Когда ты в последний раз ела? – спросила Малридж.
Одно воспоминание об ужине, который они разделили с Нилсом, и сопутствующих обстоятельствах отдалось сердечной болью. Все внутри ее сжалось.
– Я не голодна.
– Повар приготовил твой любимый рисовый пудинг.
Амелия подняла глаза, встретившись взглядом со старухой, которая была рядом с ней с самого ее рождения.
– С сушеной сливой и изюмом?
– Тот самый.
– От него я бы не отказалась.
Малридж удовлетворенно кивнула и пошла за пудингом. Когда дверь за няней закрылась, Амелия сбросила халат и вошла в горячую воду. Она любила принимать ванны, привыкла к ним в Акоре. Только здесь, в отличие от Акоры, славящейся своими горячими источниками, вода нагревалась, специальными газовыми печами хитроумной конструкции и поступала сюда по трубам. Никаких запыхавшихся горничных с ведрами. Только открой кран – и все.
От тепла напряжение в мышцах стало спадать, плечи расслабились. Амелия свернулась клубком, положив голову на поднятые колени. В жизни своей она не чувствовала себя такой заброшенной, такой несчастной. И никогда еще ей не было так страшно. Хотя едва ли в прежней своей жизни она встречалась с чем-то таким, что заставило бы ее испытать страх или полную растерянность. Амелия всю жизнь старалась быть хорошей девочкой, но ни одна из ее добродетелей не подвергалась до сих пор проверке на прочность.
Слезы сами потекли по щекам. Она смахнула их, но на смену им пришли другие. Амелия плакала навзрыд – в ванне она была одна, и ей некого было стесняться, кроме самой себя. Она оплакивала свою судьбу, судьбу тех матросов с «Отважного», Шедоу, Нилса, которого долг заставлял поступиться всем, что было для него дорого. Наплакавшись вволю, она вытянулась в ванне и закрыла глаза. Она могла бы уснуть и утонуть, если бы не Малридж, которая именно в этот момент постучала.
– Вылезай оттуда, пока не растворилась.
Амелия зашла в спальню, кутаясь в шелковый халат. На столе горела лампа, в камине весело потрескивали поленья. Малридж вышла из чулана, неся охапку той одежды, что скинула с себя Амелия.
– Стоит ли мне спрашивать, почему ты вернулась без юбки? – Она поднесла к носу плащ и понюхала его. – И почему на тебе мужской плащ? Кстати, он курит хороший табак. Это его кровь? – спросила она, бросив охапку на пол.
Амелия села за стол напротив камина и принялась за пудинг.
– Его брата.
– Тогда почему ты здесь?
Малридж никогда не ходила вокруг да около, да и Амелия предпочитала говорить напрямик.
– Нилс велел мне ехать домой.
– С каких это пор ты начала делать то, что тебе велят?
Амелия проглотила сладкую пряную массу и отломила еще кусок.
– Я ведь была послушным ребенком, не так ли?
– Вовсе нет. Но лично мне не нравятся тихони. От них-то всегда и надо ждать беды. Но это не важно. Ты хочешь поговорить о том, что случилось?
– Вообще-то не очень. Все это слишком неприятно, и я не хочу ворошить то, что болит.
Малридж, кажется, осталась довольна. Она не любила болтунов и называла их «проклятыми воробьями».
– Хорошо, что король умирает, – сказала старуха.
Амелия не высказала никакого удивления по поводу столь странного замечания. Ход мыслей старой няньки ей был ясен. Из-за болезни короля она получала свободу делать то, что хочет, и ехать туда, куда хочет, никому ничего не говоря. Вот только с Андре-асом проблема. Но была надежда на то, что дело, которым он был занят сейчас, отнимет у него еще немало времени.
С удовольствием доев остатки пудинга, Амелия вдруг почувствовала, что ей стало легче. Еда была тому причиной или горячая ванна, а может, немногословное участие няньки, но решение пришло к ней само. Она знала, что делать.
– Мне потребуются кое-какие припасы, – сказала Амелия.
Малридж кивнула.
– Я об этом позабочусь.
Малридж уже повернулась, чтобы уйти, когда Амелия схватила ее за руку.
– Спасибо тебе.
Худая, почти невесомая рука старухи коснулась ее волос.
– Я верю в тебя, маленькая разбойница.
– Господи, сделай так, чтобы ты не ошиблась во мне.
– Я не ошибаюсь, – сказала старуха и пошла собирать то, что потребовалось ее воспитаннице.
Амелия тем временем стала одеваться. Она надела простую удобную юбку и жакет из зеленого сукна с золотой тесьмой – тот самый наряд, что обычно надевала, когда устраивала вылазки на предмет осмотра окрестных пещер в Хоукфорте. Воспоминания, с которыми ассоциировалась эта одежда, были приятными, и это тоже хорошо. Волосы ее были все еще влажными после ванны. Она расчесала их щеткой, заплела в косу и не стала даже закалывать ее. На всякий случай она прихватила с собой ночную рубашку, смену белья и умывальные принадлежности, сложив все это в черный кожаный саквояж.
Уже на выходе из спальни взгляд ее упал на розы, что прислал Нилс. Должно быть, какая-нибудь горничная принесла их наверх, в ее спальню. Повинуясь странному порыву, она сорвала один бутон и засунула его за корсаж.
Малридж уже ждала ее внизу с корзинкой. Амелия осталась довольна выбором старухи. Она не стала спрашивать, каким образом Малридж удалось все это раздобыть, не обращаясь к помощи целительни-цы, которая такие вещи обычно держала у себя. Но у Малридж был талант приходить и уходить, оставаясь невидимой.
– Андреас рано или поздно закончит работу и тогда он спросит, где я.
– Что мне ему сказать?
Амелия медлила с ответом. Она была честной девушкой, и все в ней восставало против лжи. Но в исключительных обстоятельствах требовались исключительные меры.
– Солги ему. Если ты не хочешь принимать в этом участия, я могу оставить ему записку.
Малридж улыбнулась.
– Ты хорошая девушка, но со своей совестью я сама разберусь. Скажи мне, что ты едешь в Босуик.
– Что?
– Просто скажи мне это.
– Я еду в Босуик.
– Именно это я и скажу принцу Андреасу. Но ты должна мне пообещать, что будешь осторожной. При первом признаке опасности ты должна бежать.
Амелия и корзинку уложила в саквояж.
– Мне нечего бояться со стороны Нилса.
– Я тоже так думаю. Иначе я не позволила бы тебе вот так уходить. – Малридж вдруг взяла и крепко обняла свою выросшую воспитанницу и так же стремительно отпустила. – Тогда иди, пока я не передумала.
И Амелия пошла. Брутус, по-видимому, был удивлен, что его забирают из незнакомого стойла так скоро, но он при всей внушительности своих размеров был конем терпеливым. Или он просто почуял, что ему предстоит ехать домой. И рысь его стала бойче, как только они свернули на улицу, ведущую к дому Нилса.
Что до Амелии, то она бы предпочла, чтобы он, наоборот, замедлил ход, ибо, после того как ее всего пару часов назад выгнали, да еще учитывая сопутствующие обстоятельства, у нее не было никакой уверенности в том, что Нилс ее впустит. Она повела Брутуса в конюшню, успокаивая то ли его, то ли себя:
– Не бойся, мальчик, сегодня тебя больше никто не потревожит.
Расседлав коня и проверив, есть ли у того свежая вода, она погладила Брутуса по холке. Конь благодарно заржал и нежно потерся о нее боком. Итак, коню она понравилась, и это было хорошим знаком. С саквояжем в руках она направилась по тропинке через сад к дому. В воздухе восхитительно пахло влажной травой, и больше ничем. Дождь перестал. Скоро наступит утро. На ветках деревьев уже пробовали голос самые ранние птички.
Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
– Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
– Нилс!
Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
– Какого дьявола ты сюда пришла?
Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
– Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
– Мой брат прекрасно себя чувствует.
– В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
– Не богохульствуй.
– Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
– Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
– О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
– Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
– Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
– Где Брутус?
– В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
– Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
– Если и так, что с того?
– Ты сильно сглупила.
– Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
– Должен же человек куда-то смотреть.
Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
– Это верно. Где Шедоу?
– Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
– Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
– Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
– Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
– Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
– Бредит, а так все в порядке.
– Жара нет?
– Пока нет.
– Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
– Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
– Лучше бы погорячей.
Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
– Это что?
Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
– Так, ничего.
– Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
– Да, бутон из букета. Того самого, что ты прислал вместе с запиской. Ну и что тут такого?
– В записке была цитата из «Ромео и Джульетты».
– Я знаю. Почему ты выбрал эту цитату?
– Не знаю. Написал первое, что пришло на ум.
Ничто не давалось ему в жизни просто. Он учился урывками, по ночам, по книгам, одолженным у знакомых, украдкой, чтобы родители не знали, а то заставят работать. Потом, уже будучи взрослым, он нанимал учителей. Если вначале его преподаватели считали, что их наняли для того, чтобы они обеспечили тот минимальный набор знаний, который позволит их ученику не робеть в высшем свете, то очень скоро им становилось понятно, что их ученик стремился утолить ненасытную жажду знаний – сколь редкий, столь и драгоценный дар.
– Обреченные любовники, разделенные враждой между кланами, – сказала Амелия. – Погибшие до того, когда могла начаться их настоящая жизнь. Ты пытался предупредить меня, чтобы я боялась... тебя.
– Ты слишком глубоко копаешь.
Она пожала плечами:
– Как тебе будет угодно. Так как насчет воды?
Он пошел на кухню. Желание выместить злость на печных горшках он подавил с трудом. Но справиться с искушением заехать в стену кулаком он не смог. Когда Нилс вернулся, Амелия уже сидела возле Ше-доу и держала его за руку.
– Он становится теплее.
Нилс потрогал лоб брата. Черты лица его словно разом заострились.
– Начинается жар.
– Значит, мы должны его остановить, – она и открыла саквояж.