Фонтан мечты

Глава 8

– Пожалуйста, не думай, что я не знаю, что ты делаешь, – сказала Амелия.

Джоанна, сидевшая рядом с Кассандрой в гостиной Босуика, изобразила невинную улыбочку.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Ты считаешь, что мистер Вулфсон может быть моим ухажером.

– Что за идея! – воскликнула Джоанна. – Впрочем, если ты видишь его в этом качестве...

– Это ты видишь, а не я. Это потому ты его сюда пригласила.

Мать ее опустила чашку на стол и сложила руки на коленях. Амелия давно заметила, что этот жест означал, что мать станет взвешивать слова с особой тщательностью.

– Разве недостаточно того, что у нас есть все причины быть благодарными мистеру Вулфсону, что он оказался человеком интересным и что он, кажется, имеет в Лондоне немного знакомых и посему с удовольствием воспользуется возможностью расширить круг общения? Разве этих причин недостаточно, чтобы его пригласить?

– Да, но ты пригласила его не поэтому.

Кассандра заполнила паузу смешком и послала Джоанне многозначительный взгляд.

– Вот она тебя и раскрыла, подруга.

– Моя собственная дочь. Но, дорогая, послушай, что в этом плохого? Если тебе действительно нет до него дела, мы и приглашать его не будем. Но нам показалось... Нет, мне было ясно, что тебе нравилось его общество.

– Мне-то нравилось, – честно призналась Амелия. – Но у меня нет причин полагать, что мистер Вулфсон отвечает мне взаимностью. – Это было не совсем так. Бывало, от его взгляда ей становилось трудно дышать, не то, что думать. Но она боялась, что воображение может дорисовать то, чего нет в действительности.

Кассандра протянула руку своей племяннице, усаживая ее с собой рядом на кушетку. Ее темные глаза, глаза провидицы, искрились от удовольствия.

– Прости мою искренность, дорогая, но я должна сказать, что ты весьма поднаторела в том, чтобы охлаждать пыл тех, кто за тобой увивается, не возбуждая в тебе ответных чувств, и весьма неопытна в обращении с мужчинами иного сорта.

– И что это за сорт такой? – очень тихо спросила Амелия. Она металась между двух огней. С одной стороны, ее раздражало вмешательство матери и тети в ее личную жизнь, с другой – она нуждалась в том, чтобы они поделились с ней жизненной мудростью.

– Мистер Вулфсон, – медленно проговорила мать, – Волк – впечатляющий мужчина.

– Ах, так ты заметила. Хочешь верь, мама, хочешь нет, я тоже взяла это на заметку.

Джоанна сделала вид, что не поняла дерзости.

– Он похож на твоего отца и дядей, братьев и кузенов, на тех мужчин, с которыми ты общалась всю жизнь и привыкла к ним, но вне семьи до сих пор не встречала.

– В Акоре есть мужчины – сильные, надежные, заботливые, которые обладают всеми теми качествами, что и мужчины в нашей семье.

Кассандра кивнула.

– Это так. И мы надеялись, что тебя потянет к кому-нибудь из них. Но этого не случилось. Я думаю, ты знаешь почему.

Она знала, хотя никогда не озвучивала своих мыслей. Если она полюбит акоранца и выйдет за него, то Акора станет ее тюрьмой. И тогда все мечты о том, чтобы увидеть мир, рухнут. С отрочества она держалась в стороне от акоранских мужчин. Но среди англичан она не встретила никого, кто бы ее увлек. До одной дождливой ночи, прямо посреди дороги.

– Ты ведь понимаешь, – тихо сказала она, – что из этого едва ли что-нибудь выйдет.

Мать ее и тетя обменялись взглядами, прочесть которые Амелия не смогла. Разговор был окончен, пора было одеваться к ужину.

В сотый раз Нилс напоминал себе, что скоро он может оказаться в состоянии войны с этими очаровательными людьми. Во имя защиты родины от него могут потребовать убить одного из них. Или больше. Или они могли его убить. Он знал это твердо, понимал, как только может понимать человек. И все же, когда он сидел за этим столом со свечами, пил отличное вино, общался с людьми, которых успел полюбить, сама мысль о войне казалась безумием.

Мог ли Андреас, как раз сейчас закручивающий какой-то новый занимательный сюжет, в котором он сам и оказывался самым смешным персонажем, быть участником заговора, в результате которого исчез корабль и сгинули пятьдесят девять человек?

Мог ли принц Александр, который, это было видно по тому, как менялось, как светлело его лицо, когда он смотрел на кого-то из близких, был заботливым мужем и отцом, одновременно являться участником злодейского акта?

А граф Хоукфорт и его жена, тоже присутствовавшие на ужине, как могли эти милые люди совершить подобное злодейство?

Если Нилс и был наивным когда-то в юности, то теперь он даже не помнил себя таким. Определенная степень цинизма – необходимое условие нормального делового общения. И при всем этом, не отметая подозрений, учитывая, что человек может меняться в зависимости от обстановки, он не мог разглядеть в акоранцах негодяев, которыми они должны были быть по определению.

И еще тут была Амелия.

Свет от свечей падал на ее открытые плечи. На ней было платье из кружевной ткани цвета слоновой кости, скорее в испанском стиле, чем во французском. Ее грудь... впечатляла. Такой наряд... Да нет, у нее такая красивая фигура, что и в рубище она смотрелась бы королевой... принцессой.

Она засмеялась, и по спине у него прокатилась волна удовольствия. Нилс спохватился, набрал в грудь воздуха и в сотый раз приказал себе думать о чем-то другом.

Война, хаос, смерть, разрушения.

Амелия...

То, что происходило, не вписывалось ни в какие рамки. Он знал много красивых женщин. Но ни одна так на него не действовала. Неужели только потому, что ей случилось быть принцессой?

Он задержался на этой мысли, повернул ее так и эдак в голове и отринул как несостоятельную. Ему не было дела до ее титула, но он не смеет забывать о том, что она – акоранка. Он должен долбить и долбить про себя эту фразу, покуда не выдолбит в себе желание, от которого не знал, куда деться.

– Итак, я себя подхватил, встряхнул, – продолжал Андреас, – и постарался как можно достойнее извиниться перед дамой.

Компания засмеялась, но смех стал громче, когда он добавил:

– Конечно, всю следующую неделю сидеть мне было больно, но я мужественно терпел, чтобы никто не заметил.

– Мы заметили! – воскликнул Люк, а Марк усмехнулся. – Провалиться мне на этом месте, если не заметили.

– И молчали? – поддразнил братьев Андреас. – Ни за что не поверю. Никогда не слышал конец этой истории ни от одного из вас.

Братья пытались было протестовать, но аргументы вскоре иссякли. Джоанна воспользовалась паузой в разговоре, чтобы тихо сказать мужу:

– Дорогой, вечер удался на славу, но я устала.

Алекс тут же встал. Он не выглядел утомленным, по крайней мере Нилсу он таковым не показался, но и принцесса Джоанна не выглядела усталой.

– И я что-то устал, – сказал граф Хоукфорт, встал и подал руку своей очаровательной жене. – Пойдем отдохнем, дорогая?

Кассандра поднялась, улыбнулась и вложила свою руку в руку мужа.

Обе пары, принадлежащие старшему поколению, весело попрощались с молодежью, высказав, пожелание хорошо повеселиться.

Нилс поймал себя на том, что смотрит на Амелию, и она, встретив его взгляд, опустила ресницы, но лишь на миг. Вспорхнула ими и вернула взгляд. Нилс лишь смутно сознавал, что на них смотрят, в частности Андреас, и во взгляде его читалось веселое любопытство и немалое удивление. Здесь была принята сдержанность. Увы, сдерживать проявление чувства было не в его силах.

То ли из-за счастливого неведения юности, а скорее из гуманного желания избавить всех от неловкости Люк предложил сыграть в бильярд.

– Если вы не возражаете, – обратился Нилс к Амелии, вставая из-за стола следом за Андреасом, Марком и Люком.

– Конечно, нет! Я люблю бильярд, – к его удивлению, заявила Амелия и присоединилась к мужчинам.

Жизнь не устает преподносить уроки – только учись. И сегодняшний вечер был очередным наглядным подтверждением этой истины.

Рано или поздно за самонадеянность приходится расплачиваться. Нилсу же был преподан хороший урок много лет назад, и ему казалось, что он пошел ему впрок, но одного урока, видно, было мало.

Амелия наклонилась чуть ниже, чуть дальше протянула стройные руки, чуть изменила позу, слегка вильнув бедрами под светлыми кружевами, и коснулась кием шара. Шар ударился о ближайший угол, задел единственный оставшийся шар, который оттолкнулся и, покатившись по зеленому фетру стола, в аккурат угодил в лузу.

– Красиво, – пробормотал Нилс.

Она выпрямилась, поправила волосы и усмехнулась.

– Признайтесь, вы удивлены.

– Совсем нет. Я знаю довольно много женщин, которые играют в бильярд. – Он не стал упоминать о том, что это за дамы. – У нас в Америке играть в бильярд модно.

– Но готов спорить, что так хорошо они не играют, – вступился за сестру Андреас, расставляя шары вновь. Шаров было всего два, три, считая тот шар, по которому наносится удар кием. Цель игры – загнать в лузу оба шара с одного удара. Игра шла быстро. За два часа Нилс успел выиграть раз пять, и Андреас заработал столько же очков, Люк и Марк – по три. На счету Амелии оказалось значительно больше очков, чем у других.

– Может, и нет, – с отсутствующим видом ответил Нилс, который был слишком занят тем, что смотрел на Амелию.

Она раскраснелась, была счастлива и с решительным видом натирала мелом кончик кия.

Взгляды их встретились и не могли разбежаться. В наступившей тишине он видел, как к щекам ее, плечам и шее прихлынула кровь. Как мгновение спустя, став неестественно бледной, она опустила кий.

– Вы должны простить меня, господа. Я устала. Оба брата ее нахмурились, но вопрос задал Андреас.

– Мелли, с тобой все в порядке?

– Да, все замечательно. Просто день был долгий.

Улыбнувшись на прощание братьям, и послав долгий взгляд Нилсу, принцесса Акоры покинула праздник. Выйдя из бильярдной, Амелия остановилась, прислонилась к стене и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох. Сердце ее билось часто-часто, а в голове была какая-то странная, неестественная легкость.

Она не могла этого вынести. Она бы предпочла претерпеть унижение перед лицом своей семьи, чем признать, что один взгляд Нилса Вулфсона так на нее действует.

Конечно, все это полный абсурд. Она считала себя вполне разумной женщиной. Пусть этот американец привлекателен, кто спорит, но не может же она вести себя словно пустоголовая школьница!

Вернее, ей очень хотелось думать, что она сможет вести себя по-другому.

В том состоянии, в котором она находилась, уснуть ей все равно бы не удалось, и тесные стены девичьей ее отнюдь не прельщали. Вместо того чтобы пойти к себе, она прошла через зал со сводчатым потолком, откуда на нее взирали гипсовые херувимы, затем по длинному коридору на террасу, выходящую на ту сторону, где находился французский сад. И там, прислонившись к каменным перилам, она стала смотреть на луну.

Луна поднялась над кронами деревьев, посеребрив листву. Легкий ветерок доносил запах с сеновала. Поблизости шумел фонтан. Он представлял собой настоящее произведение инженерного искусства: под широким мраморным основанием прятались бесчисленные колеса, вращаемые падающей на них водой, которая по колесам же поднималась в центральную башню, чтобы снова упасть.

Амелия помнила, какое впечатление произвел на нее фонтан в детстве, когда она впервые увидела его. Она полюбила сидеть на мраморном парапете, опустив ноги в прохладную воду, и думать обо всех этих хитроумных колесах, что создают эту красоту. Однажды по ее просьбе отец попросил опытного механика показать ей устройство изнутри и объяснить работу механизма.

Она давно выросла, но фонтан не переставал ее удивлять и сейчас, как и все устройства, в которых задействована механика. Она подозревала, что это хитроумное сооружение каким-то образом сродни тому механическому мальчику, которого дядя Ройс подарил ей на день рождения и кто – она не могла думать о нем как о неодушевленном предмете – делил с ней спальню. Он и сейчас был там, но заводили его всего несколько раз в год, чтобы механизм оставался в добром здравии – ему предстояло радовать новые поколения детей в семье.

За фонтаном, в роще она услышала шорох. Затаив дыхание, она смотрела, как на лужайку вышло семейство оленей. Самка, ее повзрослевшая дочь и два маленьких олененка на тонких, еще неловких ножках. Они шли по лужайке, залитой лунным светом, настолько ярким, что тень от деревьев падала на траву.

Босуик был знаменит своими оленями-альбиносами, и эта самка была светлой, шкура ее в лунном свете казалась белоснежной. На этих чудесных животных специально приезжали сюда полюбоваться, и Алекс защищал их так, как он защищал всех тех, кто зависел от него. Амелии был хорошо знаком этот тип мужчин, сознающих ответственность за тех, кого приручили. Она выросла среди таких мужчин. Наверное, она слишком многое в жизни воспринимала как должное, в том числе и тех людей, что ее окружали. Но не все мужчины были такими, как ее отец или братья.

А как насчет Нилса Вулфсона? Кого он стал бы защищать? Свою страну? В этом она не сомневалась. Мать и брата, о которых он говорил с такой любовью? Она помнила эту неожиданную нежность в его взгляде, когда он заговорил о них.

Что еще? Свою жену? Жены у него не было. Детей? Ей он не показался беззаботным человеком. Она слишком много думает о нем. Ее мать и тетя... Их заговор... Она не лукавила, когда заявила им, что ничего у них не выйдет. Но сердце ее рвалось к нему и продолжало надеяться вопреки очевидному.

Как глупо. Надо было сразу идти спать, а не смотреть на оленей.

– Они белые?

Она обернулась, испытав облегчение. Чувство было настолько сильным, что у нее закружилась голова. Он пришел. Она не смела на это надеяться, и в то же время от всего сердца желала этого. Мысли ее и поступки стали крайне противоречивыми.

В лунном свете черты его лица казались более резкими, плечи – еще шире. Он двигался бесшумно – прирожденный охотник.

– Да, белые, – сказала она и мысленно похвалила себя за то, что голос ее не дрожал. – Босуик славится ими.

– Я видел оленя-альбиноса лишь раз до этого, в Кентукки.

Она была слегка разочарована. Обычно люди восторгались ими, ибо видели впервые.

– Их осталось в парке совсем немного к тому времени, как здесь появился мой отец. Он платит местным жителям, чтобы они на них не охотились.

– Мне казалось, что охота на оленей запрещена.

– Да, запрету уже несколько веков, но все это время он нарушался: цены на белые оленьи шкуры на рынке очень высоки. С приездом отца охота на них прекратилась. Отец также понял, что слишком много леса вырублено, и оленям просто негде жить. Знаете ли, из-за белизны их шкур они не могут находиться на солнце без укрытия. Отец позаботился о том, чтобы здесь посадили деревья, много деревьев. Некоторые из них успели вырасти, и теперь оленям комфортнее. Поголовье растет, и лес тоже.

– Они красивые, – сказал Нилс, но при этом смотрел на нее.

Она не была красивой. Не такой, как ее мать или Кассандра. Но что такое красота? Симметрия черт? Миллиметры там, миллиметры здесь? Разве эти мелочи что-то значат?

– Амелия...

– Нилс... Вас называют Волком.

– Это вас беспокоит? – Он говорил так, словно это должно было ее беспокоить.

Она пожала плечами. Он проследил взглядом за движением ее плеч. Он казался зачарованным.

– Полагаю, вы честно заработали это прозвище. Черты его исказила боль.

– Это зависит от вашего представления о чести.

– Я точно знаю, что такое честь. Это понятие даже не подлежит обсуждению.

– Но есть люди, которые с вами не согласятся. Впрочем, не важно. Джексон дал мне это прозвище примерно в то время, когда стал президентом. И я этого совсем не хотел.

Олени щипали траву. Они чувствовали присутствие людей, но совсем не боялись.

– Почему он так вас назвал?

Нилс медлил с ответом.

– Об этом я не часто говорю.

Она терпеливо ждала ответа и едва не сдержала победную улыбку, когда он открыл рот.

– Когда он участвовал в президентских выборах впервые, были люди, которые убедили себя в том, что человек из толпы, каким был Джексон, представлял бы для страны большую опасность. Но при этом они понимали, что он будет опасен лично им, так как помешает использовать богатства страны для их личной выгоды. И, понимая, что у него хорошие шансы выиграть, они решили его убить.

Амелия никогда ни о чем подобном не слышала, но не была удивлена. Акора, миролюбивая страна, тоже рождала людей с амбициями, способных на предательство и насилие. Единственное, что ей было непонятно, какое ко всему этому имел отношение Нилс.

– И что вы сделали?

– Я убил их.

Так просто сказано, но смысл сказанного от этого не менялся.

– Значит, таково ваше представление о законе?

Он сдержанно кивнул.

– Не было иного способа осуществить справедливость. Люди эти были наделены слишком большой властью, и они не остановились бы ни перед чем, если бы узнали, что их план раскрыт. Не было смысла арестовывать тех, кого они наняли, они бы просто наняли других. Что еще хуже, они были готовы убить любого, кто захотел бы им помешать.

– Значит, вы решили, что вы и закон, и суд, и палач в одном лице?

Он пристально, по-волчьи смотрел на нее. Он не видел в ней того возбуждения, которое обычно проявляли женщины, до которых доходили слухи о том, что он сделал. Но правду, голую правду без прикрас, услышала из его уст лишь она. Однако его признание не вызвало в ней отвращения к убийце. Она просто приняла его информацию к сведению. Он знал об акоранцах многое. Теперь узнал и еще кое-что.

– Да, я стал судьей, обвинителем и палачом в одном лице, – выдохнул он.

– И теперь вы себя за это ненавидите?

– Нет, я не могу так сказать. Убивая каждого из них, я чувствовал... удовлетворение. Еще одной угрозой тому, что я считаю правильным и хорошим, стало меньше.

– Под правильным и хорошим вы подразумеваете Джексона?

– Нет, он всего лишь человек, которому свойственно ошибаться. Но для народа в целом хорошо, когда все люди признаются равными в правах и возможностях. И никто, каким богатым или сильным он бы ни был, не может этого изменить. – Он снова взглянул на оленей, потом на нее. – Не знаю, понимаете ли вы меня.

– Я принцесса, – сказала она и направилась к нему через залитую лунным светом террасу, сокращая расстояние между ними. – Мой дядя – правитель, вы бы сказали, король Акоры. Мой отец – его ближайший советник. Моя мать – дочь самого старинного рода в Англии, надежда короны, как они говорят, но, скорее, надежда самой Англии.

Еще ближе. Она видела, как дернулись желваки под его скулой, чувствовала, какой ценой дается ему контроль над собой. Он был таким мужественным, и это ее возбуждало. Знал ли он, что она была рождена и воспитана, чтобы стать ровней такому мужчине?

– В Акоре я живу во дворце на высоком холме.

– Я знаю это...

– Нет, – сказала она и положила ладонь ему на грудь, туда, где она чувствовала биение его сердца – сильное и ровное. – Мистер Нилс Вулфсон, вы не знаете того, что, как вы думаете, вы знаете.

– Мы так же далеки, как земля и луна. Вот что я знаю.

– Вы так думаете? В Акоре есть озеро, где, как говорят, утонул Месяц, влюбившись в Землю.

– Интересная версия.

– Романтичная. Вы верите в романтику?

Он покачал головой.

– Вообще-то нет.

– Тогда что это?

Он чуть улыбнулся. Она видела в его глазах удивление и огонь.

– Страсть, – ответил он и обнял ее.