Форсирование Суэцкого канала

Суббота 6 октября

В 13:00 президент Садат в сопровождении генерала Ахмеда Исмаила прибыл в Центр 10 и направился прямо в Зал оперативной обстановки. Мы были на своих местах с раннего утра. Места для верховного командования были расположены на небольшом возвышении. Члены командования каждого рода войск находились около своих пультов связи, а по залу были развешены карты военных действий. На стеклянном экране во всю стену была поминутно обновляемая огромная карта, что давало возможность с одного взгляда увидеть во всех подробностях положение на обоих фронтах. Фон создавали телефонные звонки, потрескивание телексов и приглушенные голоса людей, пытающихся скрыть свое напряжение.

Час «X», когда первая волна пехоты должна появиться над песчаной насыпью на нашей стороне, добраться до воды со своими надувными лодками и высадиться на противоположной стороне — что возможно будет самым длинным путешествием в их жизни — был назначен на 14:30. Но пока мы ждали, приказывая себе сохранять спокойствие, многое уже находилось в движении: военно-морские силы, артиллерия, отряды спецназа, отряды инженерной разведки — все вели последние приготовления.

Наши летчики в кабинах своих истребителей-бомбардировщиков методично пристегивались, подсоединяли системы жизнеобеспечения, проводили предполетную проверку приборов и органов управления, пока техники по вооружению выкатывали свои пустые тележки из-под загруженных крыльев. Часы высоко на стене командного пункта показали 13:50. На столе командующего ВВС зазвонили телефоны — это пошли доклады с авиабаз: «Готовы к взлету». У меня перед глазами возникла картина: самолеты выкатываются из сумрачных ангаров на солнце; они кажутся черными на фоне его сияния, прямые линии крыльев кажутся изломанными из-за подвешенных снарядов. Затем гул, пыль, выхлопы, накрывающие выжженный ландшафт, когда машины сверкающим рядом едут к началу взлетной полосы, медленно поворачиваются на передней опоре шасси и с ревом несутся по полосе.

Ровно в 14:00 двести наших самолетов на небольшой высоте пролетели над каналом, бросая тень на линии противника, направляясь вглубь Синая. В четвертый раз за время моей военной карьеры мы находились в состоянии войны с Израилем.

Их пролета только и ждала артиллерия. Мы сосредоточили более 2 000 орудий позади наших линий. Теперь наши орудия для навесного огня, гаубицы и тяжелые минометы начали обрушивать свои снаряды на форты линии Барлева, на минные поля и проволочные заграждения. Было 14:05. Под прикрытием огневого шквала первые солдаты начали переправляться через канал.

Разведывательные группы инженерных войск на лодках переправились через канал, чтобы убедиться, что во время ночной операции были заблокированы выпускные отверстия горючей жидкости. В тот же самый момент первые отряды перебрались через насыпи противника: это были отряды коммандос, которые направлялись за линию фронта противника. Примерно в 800 м. позади песчаного вала противник соорудил отдельные песчаные насыпи, предназначенные для ведения огня, с которых его танки могли огнем сметать тех, кто преодолел первое препятствие. Наши коммандос, нагруженные переносными противотанковыми вооружениями, первыми добежали до этих платформ.

Вдоль западных берегов Горьких озер и озера Тимсах обстановка была спокойнее. Вдали был слышен гул канонады. Наша бригада плавающей бронетехники — 20 легких танков, 80 БМП и тысяча человек личного состава спустились на воду и направились к восточному берегу. Почти в тот же момент рота морской пехоты начала более короткую переправу через озеро Тимсах на десяти плавающих машинах.

Пока огонь наших гаубиц и минометов не давал пехоте противника выйти из укрытий, остальные силы нашей артиллерии передвигались на огневые позиции. В 14:20 они открыли огонь прямой наводкой по опорным пунктам линии Барлева. 4 000 солдат первой волны перебрались через насыпи на нашей стороне и стройными колоннами спустились к воде. Было подготовлено 720 лодок, и через несколько минут после 14:20, когда из распылительных устройств повалили клубы заградительного дыма, наши люди в первой волне атаки яростно заработали веслами, форсируя канал, скандируя в такт взмахам весел: «Аллах акбар… Аллах акбар…»

В районе озера Тимсах рота морской пехоты только что высадилась на Синае. В пустыне впереди наших наступающих войск первые группы коммандос уже захватили назначенные им насыпи и устанавливали на них свои противотанковые вооружения. Они успели как раз вовремя. Вперед двинулись танки противника. Наконец противник начал вводить в действие свой план «Шовах Йоним».

Мы знали в подробностях план обороны канала противника. «Шовах Йоним» был рутинной штабной разработкой. Противник разделил Суэцкий фронт на три сектора: северный, центральный и южный, причем в каждом секторе находились три возможных направления наступления на Синае.

— Северный сектор обеспечивал оборону в направлении Кантара — Эль-Ариш.

— Центральный сектор — в направлении Исмаилия — Абу Аджейла.

— Южный сектор — противодействие броску из Суэца на перевалы Митла и Джеди.

— В каждом секторе оборона состояла из двух линий и резерва.

ЛИНИЯ ФРОНТА: вдоль канала располагались 35 фортов и опорных пунктов линии Барлева. Между фортами на расстоянии около 100 м оборудованы огневые позиции для танков.

ВТОРАЯ ЛИНИЯ: на расстоянии 5–8 км позади канала. Три батальона по 40 танков в каждом. По одному батальону в каждом секторе.

РЕЗЕРВ: на расстоянии 20–30 км позади канала. Три бригады танков по 120 танков в каждой за вычетом батальонов, выдвинутых на вторую линию. Фактически каждая бригада, по одной в каждом секторе, была поделена следующим образом: 40 танков впереди, остальные 80 — в резерве.

БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ: силы второй линии обороны занимают свои огневые позиции у линии воды или на насыпях непосредственно за ней. Тогда передняя линия обороны будет включать пехотную бригаду в укреплениях линии Барлева и 120 танков трех танковых батальонов. На второй линии остаются 240 танков трех бронетанковых бригад. Все прочие подкрепления должны прийти с Синая.

СКОРОСТЬ РЕАГИРОВАНИЯ: по нашим прогнозам, противник сможет контратаковать силами подразделений в составе танковых рот или батальонов в течение 15–30 минут от часа X. Массированные контратаки силами бригад могут начаться примерно через два часа после начала нашего наступления.

Чтобы нейтрализовать эти силы, мы планировали двинуть через канал пять пехотных дивизий. Войска должны переправляться через канал на возможно более широком фронте, практически по всей длине канала. Но наша атака будет сосредоточена в пяти секторах, в каждом из которых действует дивизия. С севера на юг наши силы располагались следующим образом:

— 18-я дивизия наступает и затем занимает оборону вдоль оси Кантара — Эль-Ариш;

— 2-я дивизия действует так же в направлении Исмаилия — Эль-Таса;

— 16-я дивизия — вдоль оси Деверсуар — Эль-Таса;

— 7-я дивизия — вдоль оси Шалуфа — перевал Джеди;

— 19-я дивизия — вдоль оси Суэц — перевал Митла.

Кроме этого, мы направили бригаду плавающих танков и роту морской пехоты для переправы через Горькие озера и озеро Тимсах.

Три северных дивизии составляли Вторую армию. Две южных принадлежали Третьей армии. Однако было бы неправильно считать их всего лишь пехотными дивизиями. Каждая дивизия должна была подготовить и удерживать плацдарм, отражая мощную танковую атаку противника. Поэтому мы усилили каждую из них одной бригадой танков (три батальона), одним батальоном самоходных противотанковых пушек СУ-100 и батальоном ПТРК. В дополнение к этому сами пехотинцы имели при себе все противотанковые и зенитные вооружения, которые могли нести или тащить за собой.

Это будет историческое сражение, концепция которого разработана на опыте второй мировой войны, но с участием нового поколения бронетехники и стрелкового оружия. Когда на командный пункт стали поступать донесения, мы получали поминутную информацию о ходе боевых действий.

14.30–14.45: наши силы первой волны высадились на другой берег канала. 4 000 солдат находились на вершине песчаной насыпи между опорными пунктами. Лодки, управляемые двумя военнослужащими батальона инженерных войск, возвращаются. Примерно через пять минут облака пыли возвестили о движении танков противника к каналу. Во многих случаях наши коммандос успели занять их песчаные насыпи раньше. И наши солдаты на этих платформах начали вести огонь по приближающимся машинам. Но основная задача по отражению этой первой танковой контратаки лежит на наших танках и частях, вооруженных тяжелыми противотанковыми орудиями и противотанковыми ракетными комплексами, которые ведут огонь через линию Барлева с наших насыпей на западном берегу канала.

Под прикрытием этого огня, который также ведется по опорным пунктам, инженерные взводы начинают подвозить свои насосы к дальнему берегу, чтобы начать промывать 70 проходов в песчаном валу. Наш план отводил им на это всего 5–7 часов.

На Горьких озерах наша бригада плавающих танков начала высадку на восточный берег.

Наши самолеты возвращаются после нанесения первого удара. Из-за небольшой дальности все их цели были на Синае: аэродромы противника, площадки ЗРК, станции электронных средств создания помех, и войсковые штабы. Эти удары стоили нам пяти самолетов. (Это все, что мы потеряли до 08:00 7 октября). Наши летчики вернулись на базы, пролетев через коридоры в нашем поясе ЗРК.

На западном берегу готовится пехота второй волны. Следующие десять минут покажут, удастся ли в ходе напряженных боевых действий сохранить сложную систему операции форсирования. Один из солдат в каждой лодке держит табличку со светящимся номером его лодки, которую он должен воткнуть на берегу противника, как маркировочный знак места причаливания. Рядом с этим знаком другие солдаты в лодке разворачивают веревочные лестницы, закрепленные наверху песчаной насыпи. Совершенно необходимо, чтобы лодки точно следовали маршрутам, отчасти, чтобы каждая волна войск не потеряла тех, кто высадился вперед, но также потому, что нашим инженерам ничто не должно мешать при проделывании проходов. Между лодками каждой роты мы предусмотрели разрыв примерно в 23 метра, между батальонами — в 360 м, между бригадами — в 700 м. Между дивизиями, фактически между плацдармами, расстояние составляло 14,5 км. В этих разрывах наши инженеры должны проделать проходы, собрать паромы, подготовить легкие мосты и мосты большой грузоподъемности, перебросить их через канал и ввести в строй. График работы был очень плотным.

Но первая волна уже переправилась. Присутствующих на Командном пункте охватила радость, и президент отправляет генерала Исмаила отдохнуть.

14.45: Наша система действует. Вторая волна войск высаживается на восточном берегу ровно в 14:45. Последующие волны должны высаживаться каждые 15 минут.

15.00: Взят первый опорный пункт линии Барлева. Мы берем первых пленных. ВВС противника наносят первый авиаудар. В эти первые минуты наши батареи ЗРК сбивают четыре самолета.

15.15: Высадка четвертой волны. Пятая волна готова к форсированию. Пока что наши плацдармы имеют всего 180 м. в глубину. Но четвертая волна состоит из 20 пехотных батальонов — 800 офицеров и 136 500 солдат, которые несут или волокут за собой легкие вооружения огневой поддержки на Синай. Продолжается артиллерийская дуэль между силами противника и нашими орудиями на насыпях на западном берегу, но в отражении атак принимает участие пехота.

15.30: Не обращая внимания на грохот канонады, наши инженеры сообщают о таком прогрессе в деле промывания проходов, что нашим мостовым батальонам подается сигнал готовиться к переходу из районов сосредоточения к сборным пунктам у канала.

16.00: Новые волны авиаударов противника. Есть новые жертвы наших ЗРК. Пали новые опорные пункты линии Барлева.

16.15: Высадка восьмой волны. Теперь на другом берегу канала у нас десять пехотных бригад: около 1 500 офицеров, 22 000 солдат со всем вооружениям. Позади неуклонно наступающих линий пехоты организуются пять дивизионных плацдармов. Теперь каждый плацдарм имеет протяженность в 8 км вдоль канала и глубину более 1,6 км. Продолжается огонь прикрытия с западного берега, но основную тяжесть отражения бронетанковых атак противника несут наши передовые части. Наша артиллерия переносит огонь на более удаленные цели на Синае. Наши передовые силы пехоты действуют как наводчики на цели. Наши патрульные отряды дальнего действия, проникнувшие на Синай прошлой ночью, готовятся помешать подходу подкрепления противника.

16.30: Десять мостовых батальонов инженерных войск длинными колоннами приближаются к каналу и начинают спускать на воду секции мостов. Одновременно инженерные части, ответственные за сборку 35 паромов, подвозят к воде их готовые детали.

16.45: Как только секции мостов спущены на воду, инженерные батальоны начинают предварительную сборку двух или трех секций в один прием. Некоторые мосты будут готовы раньше других[5].

17.00: Инженеры начинают сборку паромов. Наши войска берут новые опорные пункты линии Барлева.

17.15: На восточном берегу началась подготовка к концентрации танков и техники. Части военной полиции переправляются через канал на лодках вместе с последними волнами пехоты, везя с собой маркировочные знаки с кодовыми номерами и цветами. Они начинают устанавливать их для обозначения маршрутов машин, подходящих по мостам и паромам. Мы подошли к заключительному этапу форсирования.

17.30: двенадцатая волна сил наступления переправилась через канал и преодолела насыпь. За три часа мы переправили через канал пять усиленных пехотных дивизий — 2 000 офицеров и 30 000 солдат со всем возможным вооружением, плюс личный состав и техника пяти батальонов противотанковых управляемых снарядов.

Начальная фаза нашего наступления увенчалась полным успехом. Каждая дивизия теперь удерживает полукруглый плацдарм 8 км. в длину вдоль канала и от 3,5 до 4 км. в глубину на Синае. Теперь все зависит от того, как скоро наши инженеры смогут открыть движение для танков и тяжелой артиллерии, которые должны присоединиться к ведущей бой артиллерии.

17.50: Пользуясь наступлением сумерек, наши вертолеты сбрасывают четыре батальона коммандос в глубине Синая. Эти части должны собраться вместе и начать боевые действия под покровом темноты.

18.00: Наши танки, противотанковые орудия и другая техника первой категории важности начинает движение из районов сосредоточения к назначенным им пунктам форсирования.

18.15: Инженерные части практически завершили сборку паромов. Они должны начать переправу наших танков в тот момент, когда будут открыты проходы в насыпи.

18.30: Успех достигнут: первый проход открыт. Измученным солдатам инженерного взвода удалось сделать это за четыре часа. Это замечательное достижение. На плацдармах наша пехота тоже добивается успеха. Теперь каждый плацдарм имеет глубину в 5 км. Почти каждый из опорных пунктов линии Барлева, который еще держится, лишен всякой надежды на спасение наступающей ночью.

18.30–20.30: Открыты все проходы в песчаной насыпи, кроме проходов в дальнем секторе у южного конца канала, где песок превращался в глиняную массу, которую невозможно расчистить. Таким образом, вместо 70 у нас было 60 проходов. Это означало, что в этом секторе у нас не будет четырех паромов и трех мостов — двух большой грузоподъемности и одного легкого, по которым техника должна переправляться к проходам. Но во всех других местах наши инженеры свою задачу выполнили.

31 паром работал с максимальной нагрузкой. Наши танки и техника первой категории важности длинными колоннами ползут от пунктов переправы. Наши мосты полностью собраны и переброшены через канал. Инженерные войска приступили к заключительному этапу, устанавливая их в нужное положение, закрепляя их и укладывая аппарели в проходы. Офицеры связи командования переправы заняли позиции на восточном берегу для направления потоков машин по назначенным для них маршрутам. В 20:30, ровно через два назначенных часа после открытия первого прохода, открылось движение по первому мосту. Первые 200 танков соответствующей дивизии спустились к воде и поползли по мосту, а пустые понтоны моста отзывались в такт скрежету и грохоту их гусениц, так что весь канал наполнился шумом. Когда эта новость поступила по телефонам командного пункта, я твердо сказал себе, что должен помнить о своей первоначальной оценке: об успехе форсирования можно судить через 18 часов. Но часть моего мозга шептала мне, что первый раунд мы выиграли.

20.30–22.30: В течение следующих двух часов все мосты открылись для движения. (Кроме трех, увязнувших в грязи в южном секторе). За восемь часов наши инженеры добились замечательного успеха:

— пробили 60 проходов в песчаной насыпи, смыв более 15 000 куб. метров песка;

— построили восемь мостов большой грузоподъемности;

— построили четыре легких моста;

— собрали и ввели в строй 31 паром.

Высшей точки вся эта деятельность достигла в 22:30, когда по этим мостам и паромам через канал двинулись последние колонны техники. Теперь артиллерийская перестрелка приобрела периодический характер. Но противник продолжал наносить авиаудары, теперь в основном по мостам. Предвидя это, мы соответственно перенесли наши батареи ЗРК. К 22:30 наши ПВО сбили 27 самолетов противника.

22:30 6 октября — 08:00 7 октября: к 01:00 утра в это воскресенье 7 800 наших танков и 3000 других единиц техники — все из первой категории важности на четырех из пяти наших плацдармов — форсировали канал. Проблемы остались только в южном секторе. Форсирование там не остановилось, но шло очень медленно. Проходы были открыты, но скользкая почва создавала трудности.

Наконец получившее поддержку бронетехники наступление нашей пехоты в первые утренние часы расширило плацдармы до 8 км вглубь на восток от канала. Бронетанковые формирования противника дезорганизованы и приведены в смятение. Но мы отметили, что в ночные часы командиры подразделений, даже отдельных танков, продолжали сражаться. Дважды группы танков противника смогли прорвать наши линии пехоты, подойти к краю воды и обстрелять наши мосты и паромы, нанеся нам существенный урон. Но эти действия были бесполезны. Наша пехота ответила на это огнем переносных противотанковых гранатометов РПГ-7 и противотанковыми гранатами РПГ-43. До восхода солнца оставшиеся на ходу танки отступили.

Тем временем наши инженерные войска занялись ремонтными работами. Современные военные мосты состоят из сращиваемых между собой секций, так что обычно надо только удалить поврежденные сегменты и установить на их место целые — утомительная работа, но требующая не более одного часа. Всю ночь мы переносили наши мосты, чтобы помешать планам противника по нанесению авиаударов, которых мы ожидали с рассветом. Мы могли сделать это, имея 60 проходов в песчаной насыпи и всего восемь мостов большой грузоподъемности плюс четыре легких моста. Каждый мост мог находиться в любом из пяти возможных мест. 31 паром, обладая подвижностью, мог просто менять маршрут перевозки смен войск.

Воскресенье 7 октября

К 08:00 часам вы выиграли сражение за форсирование канала. Три бронетанковые бригады и одна пехотная бригада, обороняющие линию Барлева были практически уничтожены: уничтожено 300 из 360 танков противника, убиты тысячи солдат. Наши потери составляли пять самолетов, 20 танков, 280 убитых — т. е. 2,5 процента самолетов, которые совершали вылеты, 2 процента наших танков и 0,3 процента боевого состава войск. За 18 часов мы перебросили через канал 90 000 солдат, 850 танков и 11 000 единиц техники.

В войсках противника царила неразбериха, фактически у него не было бронетехники в зоне боевых действий. Парадокс заключался в том, что теперь это ставило перед нами проблему. Управление разведки прогнозировало основные удары мобилизованных резервов противника в течение X + 6 — X + 8 часов. Этим утром, через 18 часов после начала наступления, не было никаких признаков того, что резервы противника вступают в сражение. Таким образом, перед нами встал вопрос: когда противник проведет массированную контратаку — 8 или 9 числа?

Для обеих сторон воскресенье было днем спешной подготовки к основному сражению. Сам успех наших действий по введению противника в заблуждение дал противнику некоторое преимущество в этой подготовке. Основная его выгода состояла в том, что расположение наших сил было для противника очевидно: пять фронтах по одной значительно усиленной дивизии на каждом; наша тактика на флангах; осторожность нашего продвижения вперед; характер, плотность и эффективность наших средств ЗРК и противотанковых управляемых средств. Противник мог спланировать свою контратаку, имея полную картину наших сил. Напротив, если бы его резервы вступили в действие на поздних этапах нашего первоначального наступления, он бы контратаковал, не имея представления о наших планах и о том, чего могут добиться наши пехотинцы.

Надо сказать, что затишье в это воскресенье позволило нам сделать три вещи. Мы практически оставили попытки задействовать мосты в конце южного сектора. Вместо этого мы использовали воскресенье для отправки танков и тяжелой техники в 19-ю дивизию, находящуюся в этом секторе, по мостам 7-ой дивизии на севере. Тем временем дивизии в каждой группе армий расширяли свои плацдармы для сокращения 15-километровых расстояний, которые были определены между ними в первоначальный момент наступления. (Мне удалось поспать несколько часов, съездить домой, чтобы принять горячую ванну и сменить одежду. Это был первый и последний раз, когда я провел ночь дома, начиная с 1 октября и до 12 декабря.)

За 24 часа мы переправили через канал 100 000 солдат, 1 020 танков и 13 500 машин — самое большое число живой силы и техники за первый день форсирования в мировой военной истории. Для точности привожу подробности:

— 32 000 человек переправлены на резиновых лодках;

— 1 000 человек на плавающих танках и БМП через Горькие озера и озеро Тимсах;

— 4 500 человек в танках и на машинах на паромах;

— 1 500 человек по легким мостам;

— 61 000 человек по мостам большой грузоподъемности.

В это воскресенье другой нашей задачей было организовать снабжение на поле боевых действий. Наши солдаты форсировали канал, имея запас продовольствия всего на 24 часа, 2,25 литра воды и все оружие и боеприпасы. Которые они могли нести или тащить за собой. Теперь надо было кормить 10 000 человек, заправлять 1 020 танков и 13500 машин. Но административно-хозяйственная служба, которая должна была этим заняться, была дезорганизована. Практически все службы обеспечения до пятой категории важности переправились через канал. Но потери и проблемы в южном секторе привели к замешательству. У наших боевых частей заканчивались припасы.

В воскресенье некоторое затишье наблюдалось в зоне боевых действий, но авиаудары противника продолжались, и в разных местах на Синае наши части специального назначения вели бои. Наша бригада плавающих танков направлялась на восток от Горьких озер и разделилась, чтобы одновременно вести наступление в направлении перевалов Митла и Джеди. Ее боевая задача состояла в том, чтобы дезорганизовать командование противника в южном секторе и его системы связи. Их штаб южного сектора находился у входа на перевал Митла. В 08:10 в воскресенье он был окружен и находился под сильным огнем, когда другие части нашей бригады атаковали ближайшие РЛС и станции электронных средств. В Джеди наши войска прошли перевал и двинулись по Синаю на восток. Группы спецназа, доставленные вертолетами как раз перед наступлением темноты накануне, вели бои, обстреливая конвои противника, идущие на запад и одновременно наводя панику на резервистов противника, которым ничего не сообщили о наших успехах. Высшей точки боевые действия достигли рано следующим утром, когда наши силы в районе Джеди провели смелый рейд на авиабазу противника в Бир-эль-Тамада и успешно вернулись на свои позиции.

Понедельник 8 октября

Я отправился на фронт, чтобы обсудить с полевыми командирами оперативную обстановку и положение с обеспечением войск.

Мы продолжали укрупнять наши плацдармы. Пять плацдармов силами одной дивизии каждый объединялись в два силами одной армии. Плацдарм Второй армии, включавший в себя 18-ю, 2-ю и 16-ю дивизии, протянулся от Кантары на севере до Деверсуара на юге. Плацдарм Третьей армии в составе 7-ой и 19-ой дивизий занимал территорию от Горьких озер и к востоку от Порт-Тауфика на южном конце канала.

Теперь каждый из плацдармов имел глубину в 10 км. Мы также захватили все опорные пункты линии Барлева, кроме двух: один в самой северной точке и один в самой южной, хотя последний был уже окружен и готов пасть в любой момент. Слабым местом в нашей линии фронта был разрыв в 30–40 км (примерно равный протяженности восточного берега Горьких озер), который оставался между плацдармами двух армий. Необходимо было закрыть этот разрыв, осторожно продвигаясь в его сторону. Большая часть этой территории не прикрывалась огнем наших ЗРК.

Противник использовал воскресенье в тех же целях. На Синай двинулись сотни танков. 300 танков заменили те, что были уничтожены в трех передовых бронетанковых бригадах, но потери живой силы в них были так велики, что требовалось несколько дней для доведения их состава до уровня боевой возможности. На Синай также были отправлены пять свежих бронетанковых бригад. К утру понедельника противник перестроил свои силы в три группировки:

— три бронетанковых бригады под командованием генерала Брен Адана прикрывали северный сектор;

— три бронетанковых бригады под командованием генерала Арика Шарона в центральном секторе;

— три бронетанковых бригады под командованием генерала Альберта Мендлера в южном секторе.

По численности наши силы казались равными. Восемь бронетанковых бригад противника из 960 танков: Центурионы, М-48 и М-60, все вооруженные 105-мм пушками. У нас была 1000 танков: 200 Т-62 со 115-мм пушками, 500 Т-54 и Т-55 со 100-мм пушками, 280 Т-34 с 85-мм пушками, 20 легких плавающих танков ПТ-76 с 76-мм пушками. За этими цифрами скрывался тот факт, что теперь противник имел значительное преимущество.

Для этого были три причины. Первая состояла в том, что на открытой местности только наши Т-62 могли соперничать со 105-ти мм пушками танков противника. Вторая — это наша вечная слабость в воздухе. Без прикрытия с воздуха танки представляют собой отличные цели. Третья причина была в том, что для поддержки нашей пехоты во время первоначальной атаки наши бронетанковые формирования были рассредоточены среди пехотных частей. Половина наших танков, в батальонах из 31 танка, была постоянно придана пехотным бригадам. Другая половина была разделена на бригады из 100 танков каждая, приданные пехотным дивизиям до того времени, как они смогут сделать свои укрепления непреодолимыми для танковой контратаки. У наших бронетанковых сил было мало возможностей для маневра. Противник мог использовать свои танки как танки — наши же были самоходными противотанковыми орудиями. Причиной этого было отнюдь не наше незнание. Таким образом мы хотели превратить наши слабости в преимущества в борьбе с силами противника.

В последующие два дня наша политика себя более чем оправдала, благодаря замедленной реакции противника. Мы предполагали, что он быстро разгадает нашу тактику. Мы также предвидели, как быстро он предпримет ответные меры: воспользуется своей мобильностью, чтобы сосредоточить достаточно сил напротив одного из наших секторов, чтобы разгромить один наш плацдарм. (Конечно, мы разработали ответные шаги, которые, по нашему мнению, не дадут противнику осуществить эту стратегию, но это было лучшее, что он мог сделать). Время шло, и в понедельник, к нашему изумлению, стало ясно, что вместо этого противник совершает роковую ошибку, растрачивая впустую свои силы.

Тем утром одна бронетанковая бригада атаковала позиции 18-й дивизии, а другая — 2-ю дивизию. Обе атаки были отражены. Во второй половине дня противник повторил свои безуспешные попытки: две бронетанковые бригады нанесли согласованный удар по позициям 16-й дивизии в направлении Эль-Фердана, еще одна бригада двинулась на позиции 2-й дивизии в направлении Деверсуара. Последняя была полностью разгромлена, а потери в сражении с 16-й дивизией были лишь чуть менее тяжелыми.

Однако когда ранним утром этого дня я поехал на фронт, эти атаки еще не начались, и мы ожидали каких-то более серьезных и согласованных действий. Сначала я проехал в штаб Второй армии, затем во 2-ю дивизию и затем в штаб Третьей армии, закончив объезд в 7-й дивизии. Меня порадовал высокий моральный дух войск. Многие солдаты не спали две ночи, но, как это всегда бывает, победа их воодушевляла. Когда я проезжал мимо, многие, помня мой приказ форсировать канал, махали мне и кричали: «Директива 41, мы ее выполнили!» и «Директива 41, замечательный приказ!»

Расхаживая по своему передовому штабу, командир 2-й дивизии, бригадный генерал Хасан Абу Саада испытывал такой же подъем, как и его солдаты. Он был уверен, что, воодушевленные своими победами, они могут отбить любую атаку противника. Обрадованный его оптимизмом, я позволил себе роскошь потратить несколько минут, чтобы выполнить одно личное обещание. В прошлую пятницу, семьдесят часов тому назад, целую жизнь тому назад, разглядывая опорный пункт противника, который мы называли Исмаилия Ист, я пообещал себе посетить его, когда мы его возьмем. Солдаты бригадного генерала Абу Саады взяли его за несколько часов до моего приезда. Когда я вошел в него, я испытал странное чувство. «Алхамду лилла, Аллах акбар» — «Благодарю тебя, Аллах, Аллах велик», — сказал я, входя в ворота.

Всего в нескольких сотнях метров к югу застыли четыре печальных напоминания о цене таких побед. Четыре наших танка, уничтоженные из-за ошибки наших войск. Это случилось всего несколько часов назад. 2-я и 16-я дивизии соединяли свои позиции, закрывая разрыв между ними. Взвод из трех танков 2-й дивизии двигался в южном направлении, такие же силы 16-й дивизии двигались на север. Взобравшись на гребень кряжа, они остановились на расстоянии 250 м. друг от друга. Реакции экипажей были так обострены, что все шесть танков одновременно открыли огонь. Прямыми попаданиями были сразу же уничтожены по два из трех танков с каждой стороны. Это была печальная дань их боевому искусству. Оставшиеся в живых были потрясены. (В таких случаях оставшиеся в живых часто нуждаются в психологической помощи. Чувство вины может быть непереносимым).

Когда я поехал на юг мимо озер, по мере приближения к главному мосту 7-й дивизии дороги постоянно заполнялись, пока примерно за 150 метров до моста затор не стал полным. Я вышел из машины и отправился пешком и нашел командира 7-й дивизии, бригадного генерала Бадави у моста. Мы продолжили путь в его машине. Скоро стало ясно, что, несмотря на затишье в воскресенье, положение в этом южном секторе еще не стабилизировалось. Нам встретился лейтенант, оставшийся один со своим взводом танков, не имеющий понятия, где остальные подразделения его части. Мы видели пехотинцев без еды и воды, некоторые из которых даже возвращались на западный берег, чтобы наполнить свои фляжки. Большинство проблем объяснялось нашей неспособностью руководить движением по мостам (проблемы возникали из-за грязи и течения) в дальнем секторе 19-й дивизии. В результате этого к технике 7-й дивизии, которой уже были сильно перегружены мосты, прибавилась техника из 19-й.

С этим надо было разобраться. Но состояние наших мостов стало вызывать у меня настоящие опасения после разговора с начальниками инженерных частей Второй и Третьей армий. Во время наступления мы проложили десять мостов большой грузоподъемности (два в южном секторе были наведены, но не действовали) и держали два в резерве. После завершения форсирования мы демонтировали по одному мосту большой грузоподъемности в секторе каждой дивизии и передали их в резерв. Однако теперь я узнал, что авиаудары противника повредили так много мостовых секций, что практически это равнялось полной потере трех мостов. У нас в резерве оставались четыре моста.

Это не означало, что положение стало критическим. Но нам надо было думать на недели, даже месяцы войны вперед. Если противник будет вновь и вновь совершать налеты на наши мосты, это, безусловно, дорого обойдется их ВВС. Но безусловно также, что некоторые из ударов достигнут целей.

Вдруг мне пришло в голову, что мы можем навести три практически неуязвимых моста через канал, если сбросим в воду камни и песок. Начальник инженерной службы Третьей армии, первый специалист, с которым я поговорил после того, как мне пришла эта идея, был уверен, что это можно сделать. Когда я спросил, сколько потребуется времени, меня удивил его ответ, что при наличии достаточного числа бульдозеров на это уйдет одна неделя. Был поздний вечер, когда я поехал назад в Центр 10, радуясь тому, что увидел, полный уверенности, что наша стратегия себя оправдывает, но думая, что нам необходимо как можно скорее соорудить дамбы через канал[6].

Вторник 9 октября

Противник упорно продолжал попусту жертвовать жизнями своих танкистов. Его танки атаковали мелкими группами, по-прежнему используя тактику кавалерийского наскока. Последним проявлением этого была атака двух бригад на позиции 16-й дивизии. Вновь атака была остановлена с нанесением тяжелых потерь. В последние два дня противник потерял 260 танков. Наша стратегия всегда состояла в том, чтобы вынуждать противника сражаться на наших условиях, но мы не ожидали, что он будет нам в этом помогать.

Среда 10 октября

Наши войска продолжали укреплять свои позиции. Подразделения 1-й пехотной бригады, приданные 19-й дивизии, захватили Айун Муса к югу от Суэца, что явилось первым в серии продуманных этапов продвижения на юг по берегу Синайского полуострова.

Но предаваться благодушию было бы неуместно. В 16.45 из 2-й дивизии поступило сообщение об атаке на ее левый фланг батальона танков противника при поддержке механизированной пехоты. Наконец противник изменил свою тактику. Их танки разбились на небольшие группы и действовали, хорошо используя особенности местности и строго следуя правилам тактики мелких подразделений. Они достигли некоторого успеха, продвинувшись на километр с лишним внутрь плацдарма. Противника удалось отбросить назад перед наступлением темноты.

К несчастью, подспудная уязвимость нашего положения подтвердилась другими сообщениями, полученными нами поздно вечером. Наша 1-я пехотная бригада потеряла 90 процентов личного состава и техники. Я не мог в это поверить. Я просто не понимал, как это могло случиться. Я узнал все после того, как послал офицера связи на место: после захвата Айун Муса бригаде было приказано наступать в ночь с 10 на 11 октября для захвата Судра, следующего пункта в нашем плане продвижения на юг. Командир бригады по собственной инициативе отдал приказ начать наступление за несколько часов до заката. Случилось неизбежное: на открытой местности без прикрытия огнем наших ЗРК бригада была разгромлена ВВС противника. Ни один танк противника и ни одно его полевое орудие даже не выстрелило. Если нам нужно было напоминание о том, как уязвимы наши наземные войска перед авиаударами с того момента, как они выходят из зоны действия наших ЗРК, разгромный результат этого боя нам его предоставил. Мы собрали вместе остатки бригады. К счастью, потери живой силы были гораздо меньше, чем сообщалось в первых донесениях. Но на несколько дней бригада перестала существовать как боевая единица.

Четверг 11 октября

Моя вторая поездка на фронт. Теперь было ясно, что главный удар противника был нацелен на наш центральный сектор. Я хотел обсудить положение с командующим Второй армией Мамуном и командиром 2-й дивизии Абу Саадой. Я также не видел причин для утраты уверенности, которую они проявляли в понедельник. Вторая армия удержала свои позиции перед лицом самой мощной атаки, которую мог провести противник. В качестве меры предосторожности, учитывая вчерашнюю новую тактику обхода всей армии с флангов для ее окружения, я приказал нашим инженерам немедленно поставить Второй армии 10 000 противотанковых мин.

Нас беспокоила непрекращающаяся неразбериха на мостах. Наше командование переправы действовало прекрасно во все решающие часы нашего наступления. Последующие срывы в работе объяснялись тем, что полномочия этого командования в каждой из дивизий осуществлялись начальником штаба. Но начальники штабов и их старшие офицеры ушли вперед на территорию плацдармов, передав функции управления форсированием младшим офицерам и даже унтер-офицерам. В результате образовывались пробки, когда каждый отстаивал свое право первой очереди. Я решил, что единственным выходом было передать управление форсированием независимому командованию, подчиненному непосредственно мне. Я прикомандировал к генералу Амину группу офицеров высоких званий и поручил ему организовать переправу сил Второй армии. Бригадный генерал Мунир Самех получил в свое распоряжение людей и задачу сделать то же самое для Третьей армии.

Я вернулся в Центр 10 в 16:30, чувствуя себя спокойнее, чем когда-либо с начала наступления. Цель операции «Высокие минареты», о которой твердил президент на столь многих заседаниях Верховного совета вооруженных сил, была достигнута. У нас был плацдарм на Синае. Он не был неуязвимым. Ни одна позиция не бывает неуязвимой от достаточно хорошо организованного наступления, как показало проведенное нами форсирование. Но наш плацдарм был так укреплен, что, чтобы выбить нас с позиций, израильтянам пришлось бы заплатить такую цену, которую они наверняка сочли бы неприемлемой.

Когда я вошел в зал оперативной обстановки, мне сказали, что меня хочет видеть генерал Исмаил. Он задал мне именно тот вопрос, которого я боялся. Разве мы не можем развить наш успех наступлением на перевалы?

Это была первая катастрофическая ошибка Генштаба, за которой последовали другие. Сначала немного теории, потом цифры.

В целях планирования мы всегда предполагали, что противник прорвется на наш плацдарм и попытается окружить наши позиции с тыла. В конце концов, такова классическая тактика. Столь же обычны и меры защиты от такого маневра: в резерве держатся мощные силы, готовые дать отпор атаке противника, в то время как силы на линии фронта передислоцируются для отражения новой угрозы.

Во всех случаях главной причиной разгрома линий обороны после прорыва было отсутствие мобильных резервов. Так было с линией Мажино в 1940 году, с линией Зигфрида в 1945 году. Невозможно быть сильным везде. В случае прорыва командир может рассчитывать именно на резервы, тактические, оперативные, в самом крайнем случае стратегические. Осторожный командир может держать в резерве до одной трети своих сил. Командир, готовый идти на риск, удовлетворится одной пятой. Но общепризнанная доктрина такова, что меньшие по размеру резервы допустимы только в особых обстоятельствах и в течение коротких периодов времени.

Причиной всего того, что случилось потом, было то, что для отражения контратак противника в том масштабе и с той скоростью, как предсказывали наши самые худшие прогнозы, большая часть наших бронетанковых сил была отправлена на фронт в ущерб нашему стратегическому резерву.

В начале войны у Египта было 1 700 танков. Мы отправили 1 350 на Суэцкий фронт, распределили 100 по побережью Красного моря для защиты этого района и других целей внутри страны и оставили в стратегическом резерве всего 250 машин. Более того, из этих 250 танков 120 составляли машины президентской гвардии, основных защитников режима, которые мы могли использовать только в самой чрезвычайной ситуации. Не все из 1350 танков, отправленных на Суэцкий фронт, вошли на Синай. Командующим двумя полевыми армиями было приказано форсировать канал только с 1020 танками. Остальные 330 оставались в оперативном резерве на западном берегу, готовые отбить прорыв противника. Их нельзя было использовать в боевых действиях без предварительного разрешения Генштаба. Итак, наши бронетанковые силы включали:

— на фронте — 1 020 танков;

— на второй линии — 330;

— в резерве — 250.

Теперь же положение изменилось в худшую сторону. За неделю ведения войны по 13 октября включительно мы потеряли 240 танков. Теперь наши силы на линии фронта уменьшились до 780 танков. В тех же боях противник потерял 610 машин: 300 во время нашего первоначального наступления, 260 из-за его самоубийственных наскоков 8 и 9 октября, и 50 танков были уничтожены 10–13 октября. (Потери противника резко сократились благодаря переходу с 10 октября к более осторожным действиям). Разница была в том, что у противника были резервы по восполнению потерь не один, а два раза. Он заменил 300 танков, уничтоженных во время нашей первой атаки и 260, утраченных 8–9 октября. Таким образом, против наших 780 у него было теперь 900 танков. Такое соотношение было вполне достаточным для ведения оборонительных действий, пока у нас еще были резервы. Но у нас не было ничего похожего на необходимое превосходство для ведения наступления.

После войны международные средства массовой информации писали обо мне, как они полагали, в похвальном ключе: я действовал жестко, напористо, отважно и безоглядно — даже, помоги мне Господь — профессионально. Наверное, это должно было льстить мне, если бы эти эпитеты не применялись в качестве причины того, как утверждалось, что я выступал за «быстрый бросок» на перевалы даже до 14 октября. Мне не понять их логики. Человек может действовать напористо, может рисковать своей жизнью ради своей страны. Но почему это дает основания предполагать, что он будет играть с будущим вооруженных сил и судьбой своей родины? (Я очень хотел бы знать, кто поставлял эти сведения средствам массовой информации. Что кто-то это делал, я вполне уверен: в этих статьях повторялись слухи, которые циркулировали в Египте).

Правда состоит в обратном. С того момента, как Исмаил заикнулся о продолжении нашего наступления в направлении перевалов, я постоянно горячо возражал против этой идеи в присутствии многих людей. Этот спор начался в кабинете Исмаила в Центре 10 в тот четверг, 11 октября. Я выступил против этой идеи по все тем же причинам, которые я излагал предшественнику Исмаила летом 1971 года, когда мне удалось выиграть бой за проведение ограниченной наступательной операции. Я повторил Исмаилу все то, что я говорил Садеку и затем самому Исмаилу, когда он занял пост министра обороны 26 октября 1972 года. ВВС противника все еще слишком сильны, чтобы наши ВВС могли бросить им вызов. И у нас нет достаточного количества мобильных частей ЗРК для обеспечения прикрытия с воздуха. Теперь в споре с Исмаилом я добавил: «Давайте извлечем урок из того, что произошло с Первой пехотной бригадой, когда на пару часов она оказалась без прикрытия с воздуха. Она была уничтожена исключительно авиаударами».

Пятница 12 октября

Рано утром Исмаил вновь вернулся к этой теме. Теперь он приводил новую причину: необходимость уменьшить давление противника на Сирию. Я опять возразил ему: наше наступление не будет успешным и не ослабит давление на сирийские войска.

«Послушай, — сказал я, — несмотря на потери, у противника все еще есть восемь бронетанковых бригад, которые противостоят нам на фронте. ВВС противника все еще способны уничтожать наши части, как только они высунут нос из-под зонтика наших ЗРК. У нас есть тому подтверждения. У нас недостаточно средств КВАДРАТ (ЗРК-6), чтобы в мобильном режиме обеспечивать защиту наших войск на открытой местности. Если мы пойдем вперед, мы погубим наши войска, не предоставив какого-либо облегчения нашим сирийским братьям».

В полдень министр вернулся. «Это политическое решение, — сказал он. — Мы должны развивать наступление завтра утром».

13.30: готовы приказы наступать. Офицеры связи Генштаба, генерал Гонейм и генерал Taxa эль-Магдуб доставили их командующим Второй и Третьей армиями.

15.30: Саад Мамун, командующий Второй армией позвонил мне из своего фронтового штаба: «Генерал, я подаю в отставку, — сказал он. — Я не могу действовать в таких условиях. Невозможно выполнить приказ, который вы мне прислали».

Через несколько минут позвонил Васел из Третьей армии. Он возражал против приказа, едва не подав в отставку. Я не скрывал в разговоре ни своих собственных возражений, ни того факта, что они были отвергнуты. Затем я пошел к Исмаилу и сказал ему, что приказ полевым командирам делать нечто такое, что, как они сказали мне, сделать заведомо невозможно, приведет к катастрофе. Мы решили, что они должны немедленно прибыть в Центр 10 на совещание.

18.00: совещание началось. Я и два полевых командира настаивали на своих возражениях. Исмаил их все отклонил. Это политическое решение. Мы должны повиноваться. Единственной уступкой, которой мы добились до закрытия совещания в 23.00, было то, что наше наступление можно было отложить с завтрашнего дня, 13 октября, до рассвета 14 октября. Но Исмаил приказал не использовать силы наших плацдармов. Вместо этого в наступлении должны участвовать наши оперативные резервы.

У нас в оперативном резерве было 330 танков, которые составляли основную ударную силу двух частей — 4-й и 21-й бронетанковых дивизий. 4-я бронетанковая дивизия располагалась позади позиций Третьей армии, 21-я — позади позиций Второй армии. Каждая дивизия включала две бронетанковые бригады по 100 танков в каждой и одну бригаду механизированной пехоты. В 21-ой дивизии уже не было половины танков: одну бригаду отправили на фронт для поддержки бронетехникой наступления пехоты 16-й дивизии. Теперь, в ночь с 12 на 13 октября, когда подготовка должна была быть завершена, нам было приказано отправить остальные части 21-ой дивизии и всю 4-ю дивизию, за исключением одной бригады, на фронт. Таким образом, мы все наши оперативные резервы в тылу наших двух армий уменьшили до одной бригады 4-й дивизии со 100 танками. Это была грубейшая ошибка.

Суббота 13 октября

Таков был план Исмаила, который нам было приказано исполнять. Наступление должно было вестись в четырех направлениях силами четырех бронетанковых бригад и одной механизированной пехотной бригады.

Южный сектор: одна бронетанковая бригада наступает в направлении перевала Митла. Одна механизированная пехотная бригада — в направлении перевала Джеди.

Центральный сектор: две бронетанковые бригады наступают в направление Тасы.

Северный сектор: одна бронетанковая бригада наступает в направлении Балуза.

Если не случится чуда, такой план наступления не имел никаких шансов на успех. У противника было 900 танков в зоне боевых действий. Мы наступали с 400. Наступление велось на хорошо подготовленные позиции, такими же мелкими группами, как это делал противник, когда дорого расплатился за это 8–9 октября. И мы посылали наших танкистов вести наступление на открытой местности, где господствовали ВВС противника.

Воскресенье 14 октября

Исход операции был предрешен. Наше наступление началось с рассветом. Массированный огонь хорошо замаскированных танков противника и большая плотность огня противотанковых установок при плотной поддержке с воздуха остановила наше наступление по всем направлениям в радиусе 16 км. К полудню нашим войскам был отдан приказ вернуться на плацдармы. Мы потеряли 250 танков, больше чем за все дни войны. Противник потерял 50 машин.

11.00: когда стало ясно, что наше наступление безнадежно увязло, я позвонил в штаб Второй армии и попросил позвать генерала Мамуна. Начальник его штаба сказал, что он отдыхает. Командиры урывали возможность поспать, когда могли, но обычно не во время боя, и, как правило, они подходили к телефону, когда им звонили из Генштаба. Я не настаивал, чтобы его разбудили.

13.00: в Центр 10 прибыл президент. Когда ему доложили о судьбе операции, он приказал мне ехать на фронт, чтобы поднять боевой дух солдат. Не прошло и часа, как я уже был на пути к каналу в третий раз.

16.00: я приехал в штаб Второй армии на передовой и попросил позвать Мамуна. Мне сказали правду. У него произошел нервный срыв, и он слег. Когда все утро стали приходить донесения об отражении наших атак и растущих потерях среди его солдат, ему было все труднее их принимать. Вдруг он упал в обморок. С того момента он лежал в постели, в сознании, но неспособный выполнять свои обязанности.

Я пошел навестить его. Мамун хотел сесть, но врач у постели не позволил ему это сделать. В нескольких словах врач на ухо сказал мне, что Мамуна надо эвакуировать; он нуждался в услугах специалиста. Но когда я предложил Мамуну поехать в госпиталь Маади для лечения, он стал умолять меня позволить ему остаться с его солдатами: утром ему будет лучше и он сразу же вернется к исполнению своих обязанностей. Я отказался это разрешить; но в ответ на его просьбу отложил эвакуацию до следующего дня, пока мы не увидим, как он себя чувствует. (Его состояние не улучшилось на следующий день, и он находился в госпитале еще какое-то время после заключения соглашения о прекращении огня).

Затем я занялся сбором остатков его армии. Я спешно созвал совещание офицеров штаба Мамуна, обсудил с ними оперативное положение и передал приветствие и ободряющее послание президента. Я позвонил командирам дивизий на передовой и передал эти послания им. Я также сказал генералу Ораби, командиру 21-ой бронетанковой дивизии, что намерен немедленно поехать на Синай, чтобы увидеться с ним. (Ораби не советовал мне делать это, говоря, что скоро стемнеет и мой водитель заблудится, а поле боевых действий — неподходящее место для начальника Генштаба. Но я настоял на своем. Восстановление ресурсов и боевого духа было неотложной задачей).

17.00: покинув штаб 2-й армии, я направился на юг к ближайшему мосту. Когда я подъехал, артиллерия противника еще вела обстрел, а мост был разрушен. Я поехал к следующему мосту, но его убрали, чтобы избежать уничтожения при обстреле. Я никак не мог пересечь канал в центральном секторе.

Я решил вернуться в штаб Второй армии. Уже стемнело, и мы медленно ехали мимо бесконечного числа пропускных пунктов и пунктов проверки пароля. Не успели мы подъехать к разрушенному мосту, как противник возобновил обстрел. Мы рванулись вперед, лавируя между разрывами снарядов. Моя машина не пострадала, но в машину взвода охраны, идущую следом, попал снаряд, и один из солдат был ранен.

20.00: наконец мы вернулись в штаб Второй армии. Я вновь позвонил Ораби, чтобы объяснить, почему я не смог приехать и пожелать ему удачи. Затем я отправился в Каир.

23.00: Я вернулся в Центр 10 и сделал полный отчет Исмаилу.

Полночь: мне позвонил Президент, спрашивая о моей поездке. Я дал ему полный отчет о событиях этого злополучного дня.

Даже сейчас, через шесть лет, я не могу понять, почему было начато это наступление. Конечно, решение о нем принял президент Садат. После событий он утверждал, что сделал это, чтобы облегчить положение на сирийском фронте. Но это чепуха.

Египет мог бы заставить Израиль перебросить свои силы с Голанских высот на Синай только путем создания существенной угрозы безопасности Израиля. Ни в какой момент у наших войск такой возможности не было. Между нашими плацдармами и границами Израиля пролегли более 160 км открытой пустынной местности. Превосходство Израиля в воздухе не давало никакой возможности пройти по ней. Этот факт лежал в основе всего, и я подчеркивал это еще на моем первом заседании Совета обороны арабских государств в ноябре 1971 года. Это было столь очевидно, что Совет со мной согласился. Это резко ограничивает возможности Египта, но это так и будет, пока Синай оккупирован или демилитаризован, а израильтяне сохраняют превосходство в воздухе.

Но разве мы не могли заставить Израиль перевести свою бронетехнику с Голанских высот на Синай? Нет, не могли. На Синае у Израиля было восемь бронетанковых бригад, более чем достаточно, чтобы отразить любое наступление египетских войск.

Также объяснение Садата не согласовывалось с выбором времени наступления. К 12 октября положение на сирийском фронте уже начало стабилизироваться. Начиная с 11 октября две иракские дивизии — одна бронетанковая и одна механизированная начали участвовать в боевых действиях. 13 октября прибыла иорданская бронетанковая бригада (за ней следом вторая бронетанковая бригада), что обеспечило достаточную поддержку.

Наконец, если нашей целью было оказание помощи Сирии, почему мы не отвели 21-ю и 4-ю бронетанковые дивизии на их обозначенные резервные позиции на западном берегу, как только была отбита наша атака?

Должно быть какое-то другое объяснение решения президента. Только он сам знает, какое именно.

Понедельник 15 октября

Худшее было еще впереди. Этим утром на нашем экране ПВО в Центре 10 мы увидели точку, которая быстро перемещалась на север над зоной канала и в сторону дельты Нила. Мы знали, что это было. Мы уже видели это раньше. Приблизительно в 13:30 13 октября, когда мы вели последние приготовления к нашему обреченному на провал наступлению, такая же точка появилась в том же месте. Я наблюдал за ее движением в течение нескольких минут, затем позвал генерала Фахми, чтобы спросить, почему наши расчеты ЗРК позволяли этому объекту летать над нами. Его ответ содержал данные о высоте и скорости полета объекта: скорость более ЗМ и высота более 32 км. Тогда мы поняли, что это был самолет 811-71А, американский разведывательный самолет, аналог МиГ-25.

Во время того первого полета его камеры слежения должны были зафиксировать достаточно данных, чтобы квалифицированные аналитики многое узнали о переправе наших танковых дивизий через канал. Второй полет даст им знать, что теперь на западном берегу практически нет бронетехники. Можно было предположить, что израильтяне узнают об этом через несколько часов. Это придало еще большую срочность моей просьбе Исмаилу немедленно отдать приказ об отводе на западный берег и 4-й, и 21-й бронетанковых дивизий, включая 21-ю бригаду, приданную 16-й дивизии. Мы могли укрепить наши плацдармы, используя противотанковые мины, но, по моему мнению, первоочередной задачей было вернуть эти две дивизии на вторую линию, чтобы восстановить полностью расстроенные оборонительные позиции.

Исмаил ответил, что отвод бронетехники вызовет панику в наших войсках. Я был с ним не согласен. Эту операцию можно было провести без паники. Ее можно было осуществить осторожно под прикрытием Второй и Третьей армий. Исмаил возразил, что противник может истолковать это, как знак слабости. Мне казалось глупым блефовать. Результаты войны редко определяются жестами, и в данном случае Израиль достаточно скоро получит в свое распоряжение все факты. Но я также видел, что спорить с Исмаилом бесполезно. Он умалчивал о том, что следующим утром он должен был сопровождать президента на заседание Народного собрания, и не хотел, чтобы хоть малейшее подозрение в слабости омрачило его триумф. Так была совершена грубая ошибка № 2.

Вторник 16 октября

Середина утра: первые донесения о прорыве противника. Из штаба Второй армии позвонили с сообщением, что небольшие группы танков противника смогли переправиться на западный берег в окрестностях Деверсуара. Вторая армии предпринимает меры, чтобы их остановить.

Как я уже говорил, наши планы предусматривали попытки противника взять наши плацдармы с тыла. Мы вычислили три наиболее вероятных пункта переправы сил противника — то есть тех пунктов, где массированная атака противника вероятнее всего может привести к прорыву на наш плацдарм. Одним из этих пунктов был Деверсуар. (Это было место соединения 16-й дивизии на севере и 7-й дивизии на юге, классическая цель атаки противника). Мы даже выделили части на случай развития событий согласно нашим прогнозам. Чтобы отразить прорыв у Деверсуара мы провели инструктаж и учения 4-й бронетанковой дивизии и 25-ой отдельной бронетанковой бригады. Сейчас, конечно, обе эти части находились на другой стороне канала. Но даже при таком положении первые донесения с места не давали оснований для паники. Вторая армия сообщала, что справляется с ситуацией. У нас все еще было 250 танков в стратегическом резерве, из них 130 машин, которые не входили в состав части президентской гвардии, могли быть пущены в дело. Я отдал приказ о приведении резервных частей в районе Каира в боевую готовность, чтобы они могли вмешаться, если Вторая армия утратит контроль над положением.

Середина дня: все еще поступают путаные донесения. Некоторые из наших расчетов ЗРК, дислоцированные в 16 км позади канала, начали сообщать об атаках танков противника. Казалось, никто не знал, откуда взялись эти танки. Они появлялись вблизи батареи ЗРК, обстреливали ее с расстояния примерно 1 000 м (в этих тыловых батареях не было дальнобойных противотанковых средств), затем беспрепятственно исчезали и появлялись вновь в других местах. В рапортах говорилось о группах из 7-10 танков.

Вторая половина дня: после возвращения Исмаила с заседания Народного собрания мы провели совещание, чтобы решить, как быть с прорывом противника. Мы решили провести массированные действия против сил прорыва утром следующего дня, 17 октября. Но какими силами?

Резерв Второй армии, 21-я бронетанковая дивизия находилась в соприкосновении с противником, и ее невозможно было вывести немедленно. Я предложил вместо этого использовать части Третьей армии, которая пока не испытывала давления, а именно, наше резервное формирование — 4-ю дивизию с 25-й отдельной бронетанковой бригадой, вооруженной танками Т-62, которую держали для укрепления плацдарма 7-й дивизии. Этих войск на западном берегу было вполне достаточно, чтобы ликвидировать прорыв. Дополнительным преимуществом было то, что 4-я дивизия и 25-я отдельная бронетанковая бригада были обучены, как противостоять такому прорыву. Мы могли провести контратаку с юго-запада, двигаясь строго на северо-восток к пункту переправы противника. Одновременно 21-я дивизия могла наступать в направлении на юг вдоль берега Синая, чтобы перекрыть противнику коридор к переправе.

Исмаил этот план отверг. Он все еще был против переброски каких-либо войск с Синая. Мы пришли к соглашению, что 21-я дивизия начнет наступление на юге. Но он хотел, чтобы 25-я бригада атаковала на севере с существующих позиций на плацдарме Третьей армии. Тем временем одна из наших пехотных частей резерва на западном берегу, 116-я пехотная бригада должна начать наступление к востоку от переправы. Это был безрассудный план. Даже когда я объяснил ему все детали, Исмаил, казалось, был неспособен понять опасность проведения наступления 25-й бронетанковой бригадой на расстояние 40 км, когда ее левый фланг прижат к воде, а правый открыт для атак противника. Я позвонил в штаб Третьей армии. Васел сказал, что он и командир 25-й бригады оба согласны со мной. Было слишком опасно наступать вдоль восточного берега. Они предложили провести наступление с западного берега. Министр нам это запретил.

Вечер: через несколько часов в Центр 10 прибыл президент и присоединился к нам в зале оперативной обстановки. Исмаил изложил план действий на завтра. Я считал его столь непродуманным и опасным, что представил президенту свой контрплан в надежде, что он отменит план Исмаила. Вдруг Садат вышел из себя: «Почему ты все время предлагаешь вывести наши войска с восточного берега? — закричал он. — Тебя надо отдать под военный трибунал. Если ты будешь настаивать на своих предложениях, я так и сделаю. Не желаю больше слышать ни одного слова».

Это сильно меня задело. Я пытался объяснить, почему наша слабость на западном берегу вынуждала нас к таким маневрам, но Садат был в такой ярости, что отказывался меня слушать. Я подумал о том, чтобы прямо здесь подать в отставку. Но моя совесть не позволила мне бросить войска в тот момент, когда положение начало меняться в пользу противника. Итак, я подавил свою гордость, и, говоря себе, что это ради блага моей страны, придержал язык.

Полночь: издан приказ о проведении контратаки по плану Исмаила. Втайне я предпринял некий шаг, который мог помочь нашим позициям на западном берегу после неизбежного провала операции.

Бронетанковая техника составляет решающие резервы любой армии. Но, как показала наша собственная операция форсирования, пехота, в достаточном количестве вооруженная управляемыми ПТРК, представляет собой значительную противотанковую силу. На западном берегу у нас еще было достаточно много пехоты в резерве, основные силы которого состояли из трех воздушно-десантных бригад и Третьей дивизии механизированной пехоты. Проблема была в том, что мы забрали у этих частей все дивизионы ПТРК. Эти дивизионы ранее переправились на восточный берег. Наш план предусматривал вернуть их в свои части как можно скорее, но отказ Исмаила, вслед за президентом, перебросить хоть одного солдата или единицу вооружения с Синая не давал возможности осуществить даже такой «отвод сил». Так что, пока эти дивизионы простаивали на Синае в отсутствие целей, перед их собственными частями стояла перспектива встретить атаку бронетехники противника в критически ослабленном состоянии.

Я тайно переговорил с генералом Саидом эль-Махи, командующим артиллерией. Под мою ответственность и не говоря ничего Исмаилу, я приказал провести полный вывод этих дивизионов ПТРК с Синая и вернуть их в свои части на западном берегу. Затем я отправился поспать несколько часов.

Среда 17 октября

03.00: меня разбудил старший оперативный дежурный. На линии был генерал Васел, желающий срочно поговорить со мной. Я взял трубку. Васел сказал, что из-за технических проблем 25-я бронетанковая бригада не сможет начать наступление на рассвете.

В глубине души я понимал мотивы Васела. Но я сказал ему, что это наступление сопряжено с действиями других войск; их невозможно отсрочить или отменить: 25-й бригаде придется сыграть свою роль. Васел умолял меня отменить или, по крайней мере, отложить наступление. Я был непоколебим. Наконец, он в отчаянии прошептал: «Без помощи Аллаха у человека ни на что не хватит сил», старую мусульманскую молитву тех, кто оказывается бессильным перед лицом высшей силы. Это была молитва человека, примирившегося со своей участью. Затем он сказал: «Очень хорошо. Я выполню приказ. Но я знаю, и я говорю вам, что бригада будет уничтожена». С болью в сердце я положил трубку. Я думал так же. Но в любой системе командования на любом уровне необходимо четко отделять обсуждение от принятого решения. Решение было принято. Я не считал его правильным. Но выполнять его было моей обязанностью и обязанностью Васела.

Рассвет: теперь плацдарм противника протянулся примерно на 5 км к северу от Деверсуара. По расположению его сил можно было понять, что целью группировки была защита и расширение плацдарма:

— одна бронетанковая дивизия защищала плацдарм. Ее части находились на обеих сторонах канала. Линия фронта: одна бронетанковая бригада и одна пехотная бригада на западном берегу защищала переправу. Вторая линия: одна бронетанковая бригада на восточном берегу;

— одна бронетанковая бригада и одна пехотная бригада на восточном берегу сдерживали атаки нашей ближайшей бронетанковой части, 21-й дивизии;

— одна дивизия и три бронетанковые бригады ждали наведения моста противником всего в 15 км к востоку. Как только он будет закончен, дивизия должна перейти по нему на западный берег;

— тем временем одна бронетанковая бригада сковывала действия Второй армии на ее плацдарме.

В общем, противник сосредоточил вокруг пункта переправы шесть бронетанковых и две пехотных бригады, удерживая остальные позиции на фронте силами всего двух бронетанковых бригад. Другими словами, 80 процентов сил противника были сосредоточены вдоль оси направления главного удара.

Мне стыдно говорить о составе наших сил 17 октября. У нас было всего 20 пехотных и восемь бронетанковых бригад, сгруппированных в пять пехотных и две бронетанковые дивизии. Каждая пехотная дивизия состояла из следующих основных подразделений: четырех танковых батальонов, одного батальона БМП, одного дивизиона ПТРК, одного противотанкового батальона, девяти артиллерийских батарей (124 танка, 36 установок МАЛЮТКА, 40 ПМП, 36 противотанковых 85-мм пушек, 90 безоткатных орудий 82-мм и 107-мм., 535 РПГ, 72 орудия полевой артиллерии, которые также можно использовать в качестве противотанковых. Находясь на хорошо укрепленных позициях с таким вооружением, пехотная дивизия могла отражать атаку сил до трех бронетанковых бригад. Тем не менее, мы усилили каждую пехотную дивизию 36 дополнительными ПТРК, 21 самоходной противотанковой пушкой СУ-100 и целой бронетанковой бригадой. Бронетанковая бригада и комплексы ПТУР, дополняющие огневые средства дивизий, были добавлены исключительно с целью повысить противотанковые мощности пехоты при форсировании. Наш план предусматривал их возврат в свои части сразу же после этого. Но политическое решение не выводить ни одного солдата и ни одну единицу техники с Синая удерживало эти танки там. Таким образом, утром 17 октября восемь бронетанковых бригад на фронте, несколько потрепанных в боевых действиях, располагались следующим образом:

— четыре бронетанковых бригады, распределенные между нашими плацдармами 18-й, 2-й, 7-й и 19-й дивизий, практически бездействовали;

— одна бронетанковая бригада вела наступление к северу от плацдарма Третьей армии;

— две бронетанковых бригады 21-й дивизии, понесшие потери и вымотанные трехдневными практически непрерывными боями, вели наступление на юг;

— более чем в 16 км к западу от канала одна бронетанковая бригада курсировала по фронту протяженностью почти 80 км, чтобы не допустить нового прорыва противника.

В зоне боевых действий было сосредоточено менее 40 процентов наших ресурсов. Для сражения у Деверсуара мы собрали три бронетанковые бригады и одну пехотную бригаду против сил противника в шесть бронетанковых бригад и две пехотных бригады — то есть его силы превосходили наши в два раза. А наш план наступления мог только еще больше ухудшить наши шансы.

Это была грубая ошибка № 3. 17 октября битва при Деверсуаре закончилась предназначенным ей образом.

Этап 1. Наше наступление по трем направлениям должно было начаться одновременно. Но, как это обычно бывает в таких случаях, в планах все было успешно, а на практике синхронизация действий была нарушена. Каждой группе наступления пришлось вести сражение в одиночку. Наша 116-я пехотная дивизия прорвалась на восток, на плацдарм противника. Ей удалось уничтожить несколько танков противника. Но, когда наши войска были уже на расстоянии менее 1,5 км от канала, они попали под сильнейший огонь противника. Потери росли, и бригада была вынуждена отступить.

Этап 2. Двигаясь на юг на противоположном берегу, 21-я дивизия смогла перерезать основной путь подхода сил противника к Деверсуару с востока. Но дальше продвинуться она не смогла.

Этап 3. Двигаясь на север, 25-я бригада была полностью уничтожена. Дивизия противника в составе трех бронетанковых бригад, ожидавшая открытия моста в 16 км к востоку, двинулась навстречу нашей одинокой бригаде, устроив ей классическую засаду. Одна бригада перекрыла наш путь подхода. Вторая заняла позицию справа от нас. Третья совершила обход с фланга, чтобы окружить нашу бригаду с тыла. Когда, двигаясь на север, наши танки вошли в зону сплошного поражения, они атаковали их с трех сторон и прижали к озерам с четвертой стороны. Когда наступила ночь, назад на плацдарм Третьей армии смогли отступить только несколько уцелевших танков. Техника и жизни были потрачены впустую.

Четверг 18 октября

Утро: за ночь противник навел первый мост. К рассвету на западном берегу уже были три бронетанковые и одна пехотная бригады противника. Теперь для противостояния этой значительной силе мы отправили 23-ю бронетанковую бригаду, одну из двух бригад нашего конечного стратегического резерва. Ее контратака была отбита с тяжелыми потерями.

Середина дня: к этому времени через канал переправилась еще одна бронетанковая бригада, что увеличило силы противника до четырех бронетанковых и одной пехотной бригад. Учитывая практически полное уничтожение 23-й бригады, на западном берегу у нас оставались всего две бронетанковые бригады, оставленные там после отправки 4-й дивизии на Синай для проведения нашей обреченной на провал атаки, и части президентской гвардии, которые все еще находились в своих казармах в Каире. Больше ничего не было.

Противник выиграл сражение при Деверсуаре. Его следующим шагом должна стать переправа через канал еще большего количества бронетанковых частей и одновременное наступление на север и на юг позади позиций обеих наших армий.

Необходимо было предпринять самые решительные меры, чтобы его остановить. Вопрос был в том, хватит ли мужества у президента и его министра обороны. Режим уже становился заложником собственной лжи. С циничной безответственностью Исмаил заявлял, а средства массовой информации сообщали, что на западный берег прорвались всего семь танков противника, которые скрываются в зарослях вокруг Деверсуара. Наши собственные войска становились главной жертвой всей этой чепухи. Колонны войск попадали в засады. Тыловые штабы, их подразделения охраны и, что хуже всего, батареи ЗРК внезапно подвергались обстрелу, не имея ни малейшего понятия, что происходит. Было запрещено объявлять боевую готовность всех частей, так как «это могло вызвать панику». Военные не получали никакой информации, кроме лживых сообщений. Да и принять заранее меры предосторожности они не могли: легкие противотанковые средства находились на Синае из-за приказа ничего оттуда не выводить.

По крайней мере, вчера и сегодня мы вернули на западный берег некоторые подразделения ПТУР, которые мы ранее распределили для подкрепления первого этапа нашего наступления. (Мы выделили для этого два батальона ПТУР, разбитых на шесть рот. Теперь я их отозвал. Конечно, в структуру каждой дивизии входил собственный батальон ПТУР. О выводе этих частей вопрос не стоял, речь шла только о приданных подкреплениях). Но так как лишь очень немногие из наших старших полевых командиров знали положение дел, этот шаг вызвал яростные протесты. Даже среди командиров дивизий только командующие 16-й и 2-й дивизиями понимали масштаб угрозы.

Командующий одной дивизией Третьей армии на Синае позвонил мне, чтобы сказать, что вывод роты подкрепления ПТУР из его дивизии «поставит под угрозу его оборонительные позиции». Я предоставил ему то оправдание, которое он хотел получить: «Да, да, понимаю, — сказал я. — Я беру на себя всю ответственность за это. Просто поскорее отправьте их».

И все же на западном берегу гибли сотни солдат и тысячи попадали в плен. Израильтяне прекрасно умели вести боевые действия в таких условиях, когда они производили стремительные бронетанковые атаки при плотной поддержке с воздуха на не готовые к отпору части. Столкнувшись с настоящим отпором к востоку от канала, они не сумели взять ни одного пленного. Теперь же они брали их сотнями, что шло на пользу их пропаганде. В то же самое время из-за неуклонного уничтожения наших расчетов ЗРК в нашей ПВО образовывались прорехи, через которые смогли проникать самолеты израильских ВВС.

14.00: в зал оперативной обстановки прибыл президент. Исмаил доложил обстановку. Наконец эта пара была вынуждена принять мой план отвода бронетехники с восточного берега. Но даже сейчас они продолжали ставить палки в колеса. Они решили, что мы выведем только одну бронетанковую бригаду с плацдарма Третьей армии, бригаду 4-й дивизии, которая форсировала канал для наступления. Какой теперь в этом был толк?

Меня не просили высказаться, и сам я не стал ничего говорить. Это было бы впустую. Президент и его министр обороны, которые никогда не были особо компетентны в военных вопросах, казалось, не могли понять, что задача командира состоит в том, чтобы смотреть вперед. Генштаб должен предпринимать действия, продуманные два или три дня тому назад. Воображение и проницательность, с которыми он управляет этими действиями, являются проверкой способностей командира. Если есть хоть одно правило ведения боя, оно состоит в следующем: «То, что возможно сегодня, может быть невозможно завтра». Садат и Исмаил реагировали только на то, что происходило в настоящем и прошлом: все их решения безнадежно отставали от событий. Ярким примером является их последнее решение. Они не понимали, что то, что могло быть достаточным два или три дня назад, совершенно не соответствует сегодняшнему положению. В то самое время, как они размышляли, пятая бронетанковая бригада противника начинала форсирование.

Вывод одной бронетанковой бригады в предстоящую ночь с 18 на 19 октября не мог обеспечить сдерживание, не говоря уже об отбросе частей противника силой уже в две дивизии.

Наконец, президент обратился ко мне. Я должен поехать во Вторую армию, чтобы поднять моральный дух и сделать все возможное для предотвращения еще большего ухудшения ее положения. Нельзя допустить окружения армии. В 14:45 я выехал из Центра 10. Перед тем, как я покинул зал оперативной обстановки, было объявлено, что танки 4-й дивизии, которая теперь прикрывала тыл Второй и Третьей армий, будут получать приказы непосредственно из Центра 10. Под командованием Второй армии не будет ни единого танка на западном берегу канала.

17.30: Я прибыл в штаб Второй армии. Положение было таково:

— после переправы еще одной бронетанковой бригады противника в течение дня на западном берегу у него теперь было пять бронетанковых бригад;

— как и было предсказано, они разделились на две дивизии. Генерал Шарон с двумя бронетанковыми и одной пехотной бригадами готовился выступить на север. Генерал Брен Адан с тремя бронетанковыми бригадами готовился выступить на запад и на юг;

— на Синае противник обеспечил себе безопасное форсирование. Огонь с западного берега по флангу 21-й дивизии вынудил ее отступить. Фактически правый, южный фланг Второй армии был оттеснен на север на позиции напротив Серабеума на западном берегу, а коридор противника соответственно значительно расширился;

— если дивизия Шарона действительно пойдет на север, на западном берегу для прикрытия с тыла Второй армии у нас была только 150-я воздушно-десантная бригада, дислоцированная для отражения наступления на Исмаилию.

Когда я обсуждал все это с генералом Абдель Монеймом Халилом, который заменил Саада Мамуна в качестве командующего Второй армией, он изложил мне свой план:

— кто бы что ни говорил, необходимо отвести 15-ю отдельную бронетанковую бригаду с танками Т-62 на западный берег для прикрытия тыла армии на севере у канала с пресной водой, идущего от Исмаилии на запад к Каиру;

— разрушить все мосты через этот канал;

— защищать западный берег к югу от канала силами 182-й воздушно-десантной бригады;

— тем временем вести артиллерийский обстрел мест переправы у Деверсуара и организовать там рейды коммандос.

Я утвердил его план. Учитывая наши ограничения, больше мы сделать ничего не могли. Следующие 24 часа Халил и я провели вместе, отлучаясь по очереди, чтобы поспать час-другой.

Нашей первоочередной заботой было усилить и ободрить 182-ю воздушно-десантную бригаду, которая теперь принимала на себя первый удар войск Шарона, двигающихся на север. Каждый метр, отвоеванный противником, увеличил бы угрозу тылам 16-й дивизии, вынуждая ее отступать к северу. Другой нашей задачей было обрушить все, что у нас было, на переправы противника. Всю ночь с 18 на 19 октября противник пытался построить второй мост. Но огонь нашей артиллерии, под хорошим управлением наших постов наблюдения, не дал ему провести эту работу. Из радиоперехватов мы знали, что наносим противнику тяжелые потери. Но этого было недостаточно.

Пятница 19 октября

Танки противника продолжают наступать на позиции нашей воздушно-десантной бригады. В ранние часы утра противник оттеснил наши войска с передовых позиций назад, и мы уже не могли видеть район моста. Наша артиллерия продолжала обстрел, ориентируясь на данные, которые мы получили о расположении мостов противника. Наши парашютисты нанесли противнику большие потери, но, в конце концов, их позиции были взяты штурмом. Остальное было вопросом времени.

Вечер: Я вернулся в Центр 10 и представил министру полный отчет о положении Второй армии. Мне рассказали, что происходило с Третьей армией. Положение было плохим — по той же причине, что и раньше. На восточном берегу у нас было все еще больше сил, чем надо, а на западном — слишком мало, чтобы отражать вполне реальную угрозу окружения наших двух армий. Нам были нужны танки. Я предложил вывести четыре наши бронетанковых бригады с восточного берега (две из 16-й дивизии, одну из 2-й и одну из 19-й). Исмаил отказался это сделать. С Синая не будет выведена ни одна часть.

Я провел совещание со своими заместителями. Я не скрывал от них своего убеждения, что если мы не выведем бронетанковые части с восточного берега, исход будет тяжелым. Но что мы могли сделать? Один из них предложил, чтобы я позвонил президенту и изложил ситуацию ему. Я согласился.

Я вернулся к Исмаилу и сказал ему, что я и мои старшие офицеры просят президента приехать в Центр 10, чтобы он сам мог увидеть обстановку. Исмаил не хотел ему звонить. Уже поздно, сказал он (было 22.00). Я настаивал, чтобы он позвонил президенту, и вышел из кабинета, только когда получил его согласие. Через несколько минут Исмаил сказал мне, что президент едет. Не надо проводить широкое совещание, сказал он, надо свести число участников до минимума. Я согласился с ним и созвал только пять командующих: Мубарака (ВВС), Фахми (ПВО), Махи (артиллерия). Гамаси (начальник оперативного управления), Нассара (Управление разведки) плюс министр и я сам.

22.30: прибыл президент в сопровождении министра по делам президента, Абдель Фаттаха Абдаллы. Они прошли прямо в кабинет Исмаила, где оставались за закрытыми дверьми более получаса, пока остальные ожидали в зале совещаний рядом с залом оперативной обстановки.

23.10: трое вышли из кабинета министра. Совещание началось. Садат велел командующим по очереди доложить обстановку. Меня он не пригласил высказаться. Доклады командующих были правдивыми, подробными и откровенными. Когда последний был сделан, президент просто сказал: «Мы не выведем ни одного солдата с востока на запад». Я продолжал молчать. «Скажи что-нибудь, — прошептал мне Абдалла. Я не ответил. Что я мог сказать. Исмаил наверняка сообщил ему мое мнение о том, что нашей единственной надеждой был вывод четырех бронетанковых бригад, но этот человек только повторил, что ни один солдат не двинется с места. Я хотел, чтобы президент знал факты. Теперь он знал. Он не мог утверждать, что его держали в неведении. Судьба страны была в его руках». (В своих мемуарах Садат писал, что я хотел вывести все войска на западный берег, но что другие командующие на совещании сказали, что «беспокоиться не о чем». Абсурд).

Я говорил, что после вывода четырех бронетанковых бригад у нас на плацдармах все равно останется 18 пехотных бригад, усиленных 22 танковыми батальонами, пятью батальонами БМП, пятью дивизионами ПТУР, 5 батареями противотанковых орудий АТК, 60 батальонами полевой артиллерии и 15 батальонами тяжелых минометов. После исключения потерь личный состав и вооружения этих сил включали:

— 90 000 офицеров и солдат;

— 3 500 единиц противотанковых орудий АТК (500 танков, 350 ПТРК, 150 85-мм орудий, 400 82-мм и 107-мм безоткатных орудий, 2 100 РПГ);

— 700 орудий полевой артиллерии, которые тоже можно было использовать как противотанковые АТК в случае атаки бронетанковых сил;

— 250 тяжелых минометов (120-мм и 160-мм).

С другой стороны, у противника было только 300 танков, и в самом худшем случае их число могло увеличиться до 500, но только за счет сил сирийского фронта или тех частей, которые прорвались на западный берег. Было бы безумием в данной ситуации предлагать вывести все войска с восточного берега. Отказ вывести предложенные четыре бронетанковых бригады был сочетанием безумия, невежества и предательства. Это была наша четвертая непоправимая ошибка.

Суббота 20 октября — понедельник 22 октября

Наше положение на западном берегу неуклонно ухудшалось, но медленнее, чем опасались мы и надеялся противник.

Сражение было подвижным, без постоянной линии фронта. Местность в треугольнике между Горькими озерами и дорогой Каир-Суэц была идеальной для ведения боевых действий танковыми войсками, и противник вернулся к своей традиционной тактике использования мелких групп танков с плотной поддержкой с воздуха. Даже при этом успехи противника были на удивление ограниченными. Сопротивление нашей пехоты и воздушно-десантных частей было упорным сверх всяких похвал. И теперь противник уже научился с уважением относиться к нашим противотанковым средствам. Поэтому, несмотря на прикрытие с воздуха и неоспоримое преимущество в количестве бронетехники — шесть бригад против наших двух — противник продвигался вперед медленно и осторожно.

К 18:52 часам в понедельник 22 октября, в день начала первого прекращения огня, фактически он не на много продвинулся вперед. Наступление бригад Шарона на севере более или менее остановилось. На юге дивизия Адана продвинулась дальше, дойдя до района Генейфа, откуда ее артиллерия могла обстреливать дорогу Суэц-Каир. Но она несла все более тяжелые потери. За несколько минут до вступления в силу соглашения о прекращении огня мы выпустили три ракеты Р-17Е (СКАД) по силам противника, сосредоточенные в районе Деверсуара. (Тот самый обстрел, который, как немедленно объявил президент, был произведен нашей собственной мифической ракетой Аль-Кахир).

Вторник 23 октября

Полные решимости улучшить свое положение на переговорах, израильтяне скоро нарушили соглашение о прекращении огня, чтобы завершить окружение нашей Третьей армии. Они провели массированное наступление четырьмя бронетанковыми бригадами. У нас было только две бронетанковых бригады на западном берегу канала: одна блокировала наступление Шарона в западном направлении, другая — такое же движение в южном секторе. Сосредоточив четыре бригады в южном секторе, противник использовал одну, чтобы связать действия нашей и обеспечить трем своим бригадам беспрепятственный проход в южном направлении.

Чтобы оправдать свои действия, противник применил обычный прием, заявляя, что военные действия начали мы, как будто массированное наступление четырьмя бригадами можно провести по свистку. И с того момента их пропагандисты изображали бросок в южном направлении как дерзкую и блестящую операцию. Мне не кажется особенно блестящей операция, во время которой, не встречая сопротивления, войска движутся мимо тыловых баз и лагерей отдыха, полных раненых, через КПП, где смертельно усталые солдаты наслаждались отдыхом, зная о прекращении огня, Но, возможно, мои взгляды устарели.

Все еще не встречая сопротивления, израильтяне окружили город Суэц и продолжили движение на юг до города Адабия на побережье примерно в 16 км южнее Суэца. Они двигались колонной, с зажженными фарами, а наши разбросанные по местности сторожевые посты таращили на них глаза, не зная, что думать. По дороге к югу от Суэца по ним было произведено несколько выстрелов, большей частью по команде какого-нибудь младшего офицера, у которого хватило ума заподозрить неладное. Но гарнизон ВМС в Адабии был захвачен врасплох, и после ожесточенного короткого сражения его сопротивление было подавлено.

Среда 24 октября

Следующие утро явило лишь один пример отважного поведения. Сообразив, что противник нарушил соглашение о прекращении огня, командир нашего сектора в Адабии провел контратаку имевшимися в его распоряжении силами. Они включали одну пехотную роту и семь древних танков Т-34. В разных углах нашей базы ВМС в Адабии вели бой окруженные противником отдельные группы наших солдат. Эта небольшая команда отправилась им на помощь. Противнику не хватило решительности и храбрости, чтобы вести с ней бой. Чтобы справиться с семью старыми танками, он призвал на помощь самолеты, которые прилетели с грузом напалма и ракет. Семь танков и рота пехоты были уничтожены. Через несколько дней я поехал посмотреть их обгорелые останки. Я испытывал гордость за них и боль за слабость, тщеславие и ложь, которые привели к таким жертвам.

К 24 октября наше положение было хуже некуда. Третья армия — две усиленные дивизии, около 45 000 солдат и 250 танков — была полностью отрезана. У личного состава оставалось воды и продовольствия на 4 дня. Путь из окружения им преграждали танки противника и наши собственные насыпи на западном берегу. Поскольку армия находилась вне зоны действия наших ЗРК, ее позиции были открыты для налетов ВВС противника. Она не могла пробиваться на запад: авиаударами уже была уничтожена большая часть мостового оборудования на этом участке. Помочь ей не представлялось возможным: превосходство противника в бронетехнике и самолетах было таковым, что мы не могли прорваться к ней. И когда ВВС противника начали систематически бомбить ее позиции, в Третьей армии вскоре было уже 600 раненых, нуждающихся в эвакуации. Положение было безнадежным.